Текст книги "Есть такие(СИ)"

Автор книги: Валентина Груздева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Проговорили целый день и целый вечер. Поздно ночью она выходила на какой-то маленькой станции. На улице дождь моросил осенний. Они провожали её до платформы, желали ей счастливого пути, желали здоровья и долгих лет жизни. И эти пожелания были искренними, их никак нельзя сравнивать с теми казёнными словами, которые зачастую звучать в напутствиях. Лера сняла с себя новенький плащ-накидку, зелёненький, без рукавов и застёжек, с капюшоном и учила Марию, как с ним обращаться, натягивая той на голову через единственное отверстие у горловины. Мы набрали этих дешёвых модных накидок всех цветов радуги для подарков соседям, что остались хозяйничать в наших квартирах. Молодой паренёк с верхней боковушки нёс её коробку с яблоками, он не мог поставить её "сокровище" прямо на сырую землю и держал в своих руках, пока они прощались, он тоже весь день с интересом слушал её рассказы.

Вот две истории за одну поездку, на одну тему, а такие разные впечатления...

ФАНТОМ.

Она с детских лет мечтала работать телефонисткой, могла целыми днями молча смотреть на работницу почты, которой поставили две будки с телефонными аппаратами для переговоров с разными городами по всей стране. А когда кончала школу, они уже подружились, она уже знала, что поедет в Свердловск на курсы. С хорошей характеристикой, уже имея определённые навыки, ещё до выпускных экзаменов она подала заявление. Её приняли. Жили в гостинице, учились и проходили практику прямо на Главпочтамте. После окончания курсов многие разъехались по своим городам, а её оставили работать здесь же. Жили с коллегой на квартире.

В своей родной деревне у ней никого близких не осталось, родители рано умерли, с восьми лет жила с тёткой. Ни братьев, ни сестёр родных у неё не было, а двоюродных она совсем не знала. А теперь в областном центре с площадями, парками, фонтанами, красивой набережной, богатыми магазинами, со множеством кинотеатров – только живи и радуйся!

Не прошло и года, как предложили учиться на вечерних курсах по освоению телетайпа, и их она успешно закончила. А потом её направили работать в пригород на большой машиностроительный завод.

Директор очень удивился, что ему прислали девушку, да ещё почти ребёнка, не был уверен, что она справится с изношенным оборудованием. Но она разобралась, зашла передать ему первое поступившее послание. Рассказала о нововведениях:

– Вся область переходит на установку телетайпов. Я подготовила заявку со всеми необходимыми характеристиками, здесь и заводы-изготовители, и адреса, и телефоны. Нужно непременно два одинаковых. Цены надо уточнять.

И он поверил ей. А пока суть да дело, предложил ей заняться спецчастью, так как инвалид, ранее ведущий секретку, полгода назад умер.

– Но я совсем об этом ничего не знаю!

– Я на недельку отправлю вас на соседнее предприятие. Там ничего сложного. Научитесь.

Через полгода она хозяйничала в двух смежных кабинетах. В одном, что ближе к дверям – работа по секретным делам с главными специалистами, гражданской обороной, архивы соответствующие, в дальнем – приём-передача информации, кодирование, шифровка, дешифровка и так далее.

Директор оценил её компетентность и работоспособность и, чтобы удержать у себя редкий кадр, увеличил ей зарплату и, как молодому специалисту, выделил из своего фонда в соответствии с коллективным договором двухкомнатную квартиру, предполагая, что долго в девках такая не засидится.

Она поняла, что справляется с возложенной на неё ответственностью. Общалась только с директором. Она одна имела право без стука войти в его кабинет, будь там самое высокое начальство, или оперативка с тридцатью-сорока присутствующими, или секретарша на столе. На мягких каблучках совершенно бесшумно с полу-улыбкой Мона Лизы клала ему перед глазами что-то срочное, или секретное, или важное, он молча читал, визировал, и она так же, ни на кого не взглянув, уходила.

До этого она жила в общежитии и, конечно, получение в свою собственность жилья да ещё в только сданном новом доме, да совсем в двух минутах ходьбы до работы – это было счастье, о котором другим можно было только мечтать. А сколько новых радостей по обустройству своего быта на новом месте!

А по заводу летели слухи о новой работнице в Управлении, и многие мечтали хотя бы взглянуть на эту дивную татарочку с томным взглядом тёплых глаз под пушистыми ресницами, с идеальным разрезом глаз под бровями вразлёт, на роскошную не по годам грудь, с совсем не модной причёской, а просто перекинутый через плечо вперёд на одну сторону чёрный, как смоль, жгут волос до пояса, который выделялся на белой, как снег, блузке.

Эти сказки про себя до неё доходили через обеих секретарш, которые при отсутствии директора зазывали её на чашку чая. В более чем тысячном коллективе было достаточно холостяков, чтобы интерпретировать на все лады её загадочность. А она работала, и работа доставляла ей радость.

И всё-таки молодость берёт своё – через год вышла замуж за своего, татарина, начальника участка на гальванике. Узнав об этой регистрации брака, директор вызвал его к себе.

– Усман, хочу тебе заметить, твоя Дина – единственный специалист такого уровня на заводе. Я предупреждаю, не дай бог замечу, что ты её обижаешь, что она чем-то расстроена, или семейные дела мешают ей работать – я приму относительно тебя самые жёсткие меры. Я не позволю, чтобы её семейное положение отрицательно сказалось на работе завода. Ты меня понял?

– Как не понять! – Вздохнул молодой начальник.

Родились две девочки-близняшки. Сразу после декретного им предоставили места в ясельной группе.

Прошло двадцать пять лет. Многое с тех пор изменилось. Жильё приватизировали, денежная реформа прошла, СССР исчез, появились олигархи, миллиардеры, привыкли к убийствам и на телеэкранах, и в жизни, Свердловск стал называться Екатеринбургом. У молоденькой секретарши на рабочем столе стоял компьютер, хотя по отношению к сплетням она ни в чём не уступала двум предыдущим. Девочки закончили институт, обе на пятом курсе вышли замуж, чтобы сразу получить жильё по договору, обе сейчас работают в Томске, живут дружно рядом, частенько позванивают.

Мужа схоронила два года назад. Прожили вместе столько незабываемых лет. Правда, временами проскальзывала в его характере какая-то жёсткая спираль, он и сам это замечал, но никогда она не раскручивалась до такой степени, чтобы они крупно повздорили.

И почему мужчины живут так недолго, многие до пенсии не доживают, сплошь и рядом. Вот и она, как многие, осталась одна. Уже два года. Она совсем не чувствовала себя пожилой и уж тем более старой. Ни одного седого волоса! Со всеми в заводском посёлке была на "ты", все к ней хорошо относились, работа шла по накатанной колее. Стала замечать, что мужчины к ней совсем даже не безразличны. Сорок пять – самый замечательный возраст для женщины! Она не хотела быть одинокой. Не хотела! И как-то на одном из заводских вечеров понравился ей один из потенциальных женихов, правда, был моложе её лет на пять. Он недавно появился на заводе. Разведён. Жил в общежитии. И она решила устроить себе праздник – не отказала ему.

Только захлопнулась за ними входная дверь – два живых здоровых тела набросились друг на друга, срывая одежды. Крепкие сильные мужские руки донесли её до кровати. Покрывая поцелуями, сжимая до хруста в своих объятиях, навалился на неё, подчиняя себе без остатка. Это было невменяемое состояние...

То, что произошло потом, она не в силах выразить словами – над ними в свете уличного фонаря возникла фигура её мужа, Усмана, двумя руками, словно штангу, схватил любовника сверху и бросил о пол рядом с кроватью лицом вниз, словно бревно, грохот стоял неимоверный, и – исчез. Она всё видела, всё слышала, но голос пропал.

Денис вскочил, собрал в охапку, что попалось из одежды, и голый выскочил на улицу, хлопнув дверью. Она долго лежала не шелохнувшись с закрытыми глазами, ожидая нападения, может даже смерти, но ничего не произошло. Она так и уснула, боясь встать.

Утром на память пришло воспоминание, что её Усман уже являлся к ней однажды после смерти. Она вечером после работы открыла дверь, включила свет – он стоял в прихожей и улыбался. Она оторопела и смогла только произнести: "Оставь меня в покое...". Он сразу исчез.

Денис ходил с опущенной головой. Лёва, давнишний её вздыхатель в перерывах между разводами, понял, что тот потерпел неудачу в своих желаниях, и заявился к ней с коньяком и конфетами свататься.

– Лёва, ты же женат! – Смеялась она за столом.

– А я, Дина, разведусь. Что меня держит-то!

– Стоит ли менять часы на трусы!

– Стоит. Стоит! Я давно тебя выбрал в подруги.

– Лёва, ты мне не нравишься.

– Понравлюсь. Какие наши годы! И чем я плох?

– Больно уж ты разговорчивый, болтун, можно сказать. Да и выпить любитель.

– Дина, а давай поцелуемся, – придвинулся с улыбкой поближе, положив руку ей на плечи.

И вдруг, как подкошенный, рухнул на пол. Она видела, как все четыре ножки его стула, будто ножом отрезанные, разлетелись в разные стороны.

– Усман! – Заорал он, пятясь на заднице от стола.

И в тот же миг почувствовала на своей руке ожог от ладони мужа, который стоял рядом и смотрел, как корчится на полу её незванный гость. Через секунду всё исчезло. Лёва, безумно матерясь, полз к двери на четвереньках. Она сидела и пыталась осознать, что произошло, рассматривая покраснение на кисти руки.

На работе секретарша, как всегда, пока директор носился по цехам, зазвала на чашку чая.

– Дина, а расскажи про мужа, про Усмана.

– Варвара, к чему такое любопытство вдруг?

– Говорят, он к тебе приходит.

– Кто говорит?

– Среди мужиков на работе кипиш!

– То есть?

– Мужики видели его у тебя. Такое плетут!

– Что плетут?

– Вроде он охраняет тебя от любовников. Ты сама-то его не боишься? – И выложила всё, как на блюдечке. – Лёва начал рассказывать, что ходил к тебе свататься, что видел Усмана своими глазами. Потом кто-то рассказал, что с Денисом была такая же история.

Ей ничего не оставалось, как только признаться во всём, скрывать уже не имело смысла. Эти вездесущие секретарши всегда всё про всех знают, и не мудрено – у всех же мужья на этом заводе работают.

– Дина, это к добру не приведёт.

– А что делать! Мне-то что делать?

– Надо посоветоваться с умными людьми, может подскажут.

– С кем?

– Я поспрашиваю. Есть ведь у нас ещё колдуньи и экстрасенсов сейчас пруд пруди. Но дело нельзя пускать на самотёк. А когда ты одна, он приходит?

– Нет. Один только раз, где-то сразу после смерти показался на секунду в прихожей. Улыбался. Больше никогда не видела.

А мужики не оставляли её в покое. Как-то сразу двое завалились поздравить её с Новым годом.

– Дина, мы с новогодними подарками к тебе!

– Ребята, раздевайтесь, проходите в комнату, – выглянула в прихожую с полотенцем в руках, не выгонять же! – У меня пирог готов, – направилась в кухню.

Она услышала только массу проклятий, шум борьбы и грохот за стенкой. Вышла в прихожую – их и след простыл, только открытая входная дверь и около неё один чужой валенок. А в комнате за пустым столом сидел Усман. Ровно секунду. Валенок она выставила за двери и закрылась на ключ.

В первый рабочий день нового года рассказывала Варваре о случившемся.

– Вот тебе адрес, – подала та записку. – Хорошая добрая старушка. Сходи, гостинцев захвати, денег она не берёт. А Равилька со Стасом специально двое к тебе собрались, видимо, чтобы проверить, правду ли мужики болтают.

– Вот и проверили, – вздохнула она.

Старушка рассказала, что души умерших мужчин чаще всего привязываются не к людям, а к территории, где долго жили, а вот души умерших женщин наоборот – к людям, особенно к детям и посоветовала ей сменить место жительства. Она записалась на личный приём к директору, со слезами на глазах подробно рассказала ему обо всём, попросила, чтобы он поменял ей квартиру. Тот сказал, что подумает. Но ему было не до того, он, оказывается, выставил свою кандидатуру на пост мера, на завод ему было уже начхать, об этом ей поведала та же Варвара. И она выставила свою квартиру на продажу.

Через три месяца перебралась в большую однокомнатную в Екатеринбурге и работала на Главпочтамте. Вышла замуж.

Усман в её жизни больше не появлялся.

БЕГСТВО.

Если когда-то ей так надоедали эти перемещения с детьми за мужем по воинским частям, то сейчас её тошнило от этих высотных бетонных стен в центре Екатеринбурга. Хотелось почувствовать дикую природу, вдохнуть свежего воздуха, не видеть, не слышать постоянно стонущего от безделья и старости некогда любимого мужа, что она решила покинуть это ненавистное ей окружение. Выписалась, оставила дочери некоторые вещи, одежду, обувь, деньги, собрала чемодан и села в самолёт. Душа стремилась на восток, в те места, где она была молодой. Она знала, что муж обязательно примчится к ней, как только она сообщит дочери свой новый адрес, так было не раз.

И вот она сидит в кабинете генерального директора Приморсклеса. Он постарел лет на двадцать пять, но не отказывал, попросил секретаршу вызвать на связь директора леспромхоза.

– Черных на проводе, – доложила секретарь.

– Егор Александрович, направляю к вам дамочку...

– У меня нет вакансий! – Гремел ответ.

– Зато у тебя есть благоустроенные общежития. Она это знает.

– Откуда?

– С Урала.

– Не хватало мне печали...

– Всё. Поселится, там сами определитесь. – Положил трубку.

– А скажите... что, Борис Иванович уже не работает? – Поинтересовалась она.

– Он погиб...

– Около... года назад?

– Откуда вам это известно? – Удивился он.

– Я видела во сне... Будто голова у него отлетела и катилась по дороге...

– Да, почти так и было. Он ночью на УАЗике свалился в пропасть... Долго искали, а нашли только одежду, его за три дня зверьё с птицами растащило.

– А Галина Ивановна как, работает?

– Нет. Она давным-давно, как потеряла своего малыша, головой тронулась.

– Как потеряла?

– Троих первоклассников они тогда сразу хоронили, ушли далековато за посёлок, попали в глубокую канаву, водой унесло... Живёт тихо со старшим сыном там рядом.

– Спасибо. Мне пора. Направление из кадров у меня на руках.

– Дорогу-то не забыли?

– Не забыла.

– Счастливо!

– Ещё раз, спасибо!

Три часа на поезде, потом ещё четыре часа на рейсовом ПАЗике – в автобусе ни одного знакомого лица. Зато окрестности радовали глаз – тайга, сопки, грунтовая дорога, багульник в цвету. Она ещё в молодости удивлялась, что на дорогах никогда не было пыли, крепкая гранитная крошка укатывалась со временем до консистенции асфальта, не чета щебёнке. Конец мая, впереди долгое до ноября лето!

Посёлок, конечно, изменился, крыши раньше все были покрыты светлым шифером, а сейчас впереди были пёстрые металлические покрытия от тёмно-коричневых до ярких синих, жёлтых, красных. Но цвели вдоль широкого подъёма яблони, груши, повырастали и кустились калина, рябины, тротуары рядом с дорогой охранялись черноствольными липами и белыми стволами берёз. Когда-то они всем посёлком садили эти, украшающие округу, кустарники.

Управление леспромхоза было уже закрыто, и она направилась в общежитие, в котором, как сказал водитель, жила секретарь.

– Алла Тарасовна? – Она сразу заметила, что та беременна.

– Да.

– Я к вам на постоянное место жительства.

– Да, мне Егор Александрович говорил. Пойдёмте, я покажу вашу комнату, это здесь, на втором этаже. – Открыла дверь, подала ключи. – У нас только мебель, постельное мы не предоставляем. Устраивает?

– Вполне. Спасибо.

– Устроитесь и заходите ко мне ужинать.

– Спасибо. Зайду.

Ей было всё знакомо – слева туалет, рядом раковина, газовая плита с баллоном, немного посуды, стол с парой табуреток; справа от входа через двери комната с кроватью, матрасом и одеялом, плательный шкаф – всё, как во времена её молодости. Она тут же достала постельное бельё, полотенца, приготовила постель. Опустошив свой чемодан, умылась и отправилась знакомиться.

– Тук-тук, я пришла. Меня Марта Никитична зовут.

– А как вы узнали моё имя? – Улыбалась хозяйка.

– Водитель сказал.

– Понятно. Присаживайтесь. Рассказывайте, откуда, как, зачем, почему?

– Я когда-то здесь начинала работать после института помощницей у энергетика.

– Что кончали?

– Электромеханический факультет. Лет двадцать пять тому назад.

– Не замужем?

– Мужа на Урале оставила. Надоел до чёртиков. Бывший военный лётчик. Здесь и поженились. Дети выросли. А мне многомиллионный город надоел.

– Сколько вам?

– Сорок семь. А вы, я вижу, никак в декрет собираетесь?

– Да. Скажу по секрету, я сюда и приехала год назад специально, чтобы забеременеть. Врачи сказали, что надо сменить место жительства для зачатия, а здесь мужиков полно.

– Без мужа?

– Не хочу никого! Ребёнка хочу!

– Сколько вам?

– Тридцать два. Долго не могла забеременеть, лечилась по всякому, потом сказали, что я вполне здорова.

– А откуда родом?

– Из Комсомольска-на-Амуре.

– А отец о ребёнке знает?

– Представляете! Неделю назад сказала – директор!

– Да вы что! Он что, не женат?

– Обалдел! Женат, конечно.

– И как теперь?

– Марта Никитична, а вы с компьютером дружите?

– Конечно. Как сейчас без этого.

– Тогда мы так сделаем. Вы согласитесь вместо меня секретарём работать?

– А вы?

– А я мечтаю уехать к себе на родину, меня здесь ничего не держит теперь, поставленная цель достигнута. Там у родителей шикарная квартира, они обрадуются. Всем хорошо будет.

– А вдруг директор что другое задумал?

– А мы его и спрашивать не будем, кадрами-то я заведую. Завтра, пока у него с утра оперативка идёт, я приказы на нас обеих настрочу, трудовые оформлю, а к нему зайдём с готовыми документами.

– Даже не ожидала такой скорости, – засмеялась она. – Я согласна. Думаю, что справлюсь.

– А сейчас мы обмоем это дело. Вино или водку?

– Лучше водочки. Алла Тарасовна, вы хоть с недельку бы здесь ещё побыли, вдруг у меня вопросы какие появятся.

– Ладно. Так, наверное, и получится. Я вам свой участочек покажу.

– Да вы что! Правда! Какая прелесть!

– Там и сарайка есть, и лопаты. Земля хорошая. Это мне в наследство от бывшей секретарши перешло. Она замуж вышла, уехали в Кавалерово.

– Телевизора-то, как я поняла, нет?

– Здесь ни у кого их нет.

– А знаешь, почему нет?

– Почему?

– И змей здесь в тайге нет! Потому что до сюда доходят магнитные колебания от "Востока" – это вольфрамовый рудник, ночью его видно даже из твоего окна, там работают пожизненно приговорённые – смертники. Значит такие наказания в нашей стране ещё не перевелись. И сотовой связи нет?

– Нет.

– Какая красота! Ни телевизора, ни сотового! Хоть поживу по-человечески! Даже не думала, что сохранились такие места в природе.

– Да вот, есть такие...

– А БИЧи-то ещё не перевелись?

– Не перевелись, – смеялась хозяйка. – есть ещё такие.

– Много?

– С десяток, наверное.

– В моё время их всего четверо было... План-то большой у леспромхоза?

– Я этим не занимаюсь. Знаю, что работаем хорошо, премии ежемесячно получаем.

Голова кружилась не то от водки, не то от свалившейся удачи. В общежитии, видно, недавно был сделан капитальный ремонт, так как рамы на окнах были новые, и полы покрашены, и в туалете, коридоре и кухне была свежая покраска, и газовая плита стояла четырёхконфорочная, а раньше были только с двумя горелками.

Утром они вместе вошли в приёмную. Директор уже был на месте.

– Он с семи сначала бригадиров, рабочих принимает со своими проблемами, в половине восьмого у него мастера свои дела обсуждают перед работой, а с восьми около получаса начальники участков собираются. Потом он завтракает в столовой и отправляется по участкам. Давайте садитесь за компьютер, сразу и начнём осваиваться.

Она быстро разобралась с меню, уже и приказы были готовы, как дверь в приёмную распахнула высокая неряшливо одетая женщина, опираясь на бодожок, не поздоровавшись, сходу вошла к директору, не соизволив прикрыть за собой дверь.

– Это же Дуняшка! – Удивилась Марта.

– Ага.

– Она ещё живая!

– Не говори...

А та уже гремела своим голосом, что-то требуя от директора, не взирая на собравшихся в кабинете начальников:

– Какая я тебе баба Дуся, если я ещё .буся! – Слышался её нелицеприятный смех на слова директора, который обратился к ней, видимо, не надлежащим образом.

– Алла Тарасовна! – Не могла она скрыть удивление. – Это сколько же ей лет?

– Чёрт его знает. – Прикрыла дверь в кабинет директора.

– Она всё на том же хуторе живёт?

– Ага. Одна! Представляешь!

– Там и раньше-то, помню, всего пять дворов оставалось... Мы частенько к ним за сливами, грушами ездили.

– Егор Александрович столько раз предлагал ей в наш посёлок перебраться – не соглашается. Правда, водители наши её не забывают, навещают, помогают. Столько историй я про неё за год наслушалась!

– Про неё и раньше байки ходили всякие...

– Один тут весной рассказывал, что застал её лежащей в гробу среди пятитысячных купюр. "Подхожу, говорит, рука сразу потянулась к деньгам. А она как захохочет! Я чуть с ума не сошёл!"

– И что?

– Мне кажется, они договорились. – Смеялась секретарша. – Мужикам-то ведь безразлично, кого трахать, тем более за деньги.

Всей гурьбой от начальника выходили посетители. Дуняшка, хохоча, что-то рассказывала, размахивая своим бодожком, она, оказывается, и без своего приспособления легко справлялась со своей несгибаемой походкой.

– Пойдёмте, Марта Никитична, наша очередь настала появиться на глаза директору.

АНЕКДОТ.

– Встать! Суд идёт!

Все присутствующие встали. На правой стороне от прохода – податель иска с перебинтованными руками, заклеенными лбом и ухом, с протезом на шее еле-еле поднялся, опираясь одной рукой на костыль, другой – на жену, видимо. Там же – его многочисленное семейство. С левой стороны от прохода – единственный гражданин, высокий, седоватый у висков, в костюмчике "с иголочки", как говорят про таких, в галстуке.

– Прошу садиться.

С правой стороны заскрипели сидения. Оказывается, остались ещё в 21-ом веке такие доисторические деревянные сидения, скомпонованные меж собой квартетами, на коих устраивались сейчас защитники потерпевшего..

– Разбирается дело по иску гражданина Сидорова Андрея Климовича о нанесении ему увечий гражданином Семёновым Семёном Семёновичем в квартире последнего днём двадцать девятого февраля сего года.

– Ошибочка, господин судья! – Встал подозреваемый в обвинениях. – Из моей квартиры данный гражданин, простите, не запомнил его имя-отчество, вышел в полном здравии, чистый, сытый, одетый, полностью удовлетворённый и с улыбкой на лице.

– Вы можете это доказать?

– Да! У меня с собой видеокамера, которая запечатлела сцену выхода.

– Передайте её суду.

– Пожалуйста.

– И расскажите, как было дело, доложите собравшимся свою версию произошедшего.

– Я вернулся домой раньше обычного, открыл дверь своим ключом – в прихожей меня встретил совсем голый вот этот гражданин, простите, господин судья, не запомнил его имя-отчество, и самое главное – он был в одних моих домашних тапочках! Заметьте, господин судья, я ему ничего не сказал... Сами видите, камера всё запечатлела. – И, взглянув в сторону перебинтованного, усмехнулся. – Голодранец, ё. твою мать! -

Он мылся в моём джакузи! Заметьте, господин судья, я, увидев это, и тогда ему ничего не сказал... – И, взглянув в сторону избитого, презрительно так. – Грязнуля, ё. твою мать! -

Конечно, он знал, что джакузи поднимет ему настроение и вернёт к жизни обременённое жиром тело, и вот – он на пианино трахает мою жену! Все записи у вас перед глазами, господин судья. Я ему по этому поводу ничего не сказал... – И сквозь зубы процедил. – "Пианист", ё. твою мать! -

Он сидел почти целый час на моём хрустальном унитазе! Заметьте, господин судья, я ему тогда ничего не сказал... – Засранец, ё. твою мать! -

Он сидел за моим богатым столом, ел ложками красную икру! Мы люди гостеприимные, господин судья, я ему ничего не сказал... – Презренно ухмыльнулся. – Обжора, ё. твою мать! -

Он из моего холодильника смаковал моё вино! Заметьте, господин судья, я ему ничего не сказал... – Издевательски опять глянул на изувеченного им. – "Дегустатор", ё. твою мать! -

Но меня очень огорчило, когда вот этот гражданин, никак, простите, не запомню его имя-отчество, выходя из моей квартиры, улыбаясь до ушей, похлопал меня по плечу и сказал: "Спасибо, друг!". "Друг" нашёлся, ё. твою мать! – Сплюнул сквозь зубы в сторону. -

А то, что он захотел сосчитать своими рёбрами ступеньки с последнего по первый этажи, свернул себе шею, переломал себе руки, ноги, собирал свои зубы между этажами – я тут ни при чём! Это уже не моя территория!

– Гражданин Сидоров, у вас есть свидетели того, как вам наносили травмы?

– Ну... Разве только его жена...

– Нет! – Засмеялся высокий. – Она не присутствовала при твоих кувырканиях, так как осталась в квартире после того, как ты покинул прихожую. Камера это показывает, господин судья?

– Да, показывает.

– Ловелас, ё. твою мать!

ОДИН.

Она не пошла через гору по дворам пятиэтажек. С тех пор, как вышла на пенсию, она забросила этот скоростной путь, ей некуда было спешить. Шла в туфельках на невысоких каблучках под затяжным осенним микроскопическим дождём по прямым тротуарам, покрытым скользкими листьями, что останутся на всю зиму до самых майских субботников – дворников принимали ведь в ЖКО только на лето, а зимой освежал всё вокруг только снег.

Вчера она похоронила старшую сестру, у которой была только одна забота – как без неё будет жить её сынок. Та сама сумела позвонить ей, сказала только два слова:

– Августа... Приходи...

Это было в шесть утра. Она застала её живой. Та разжала ладонь с деньгами. Пыталась уже не первый раз сказать, чтобы похоронили рядом с мужем, что смертное лежит в тумбочке... Спросила, где Олег.

– Спит ещё, – пришлось соврать, так как он был пьянёхонек и храпел в кухне за столом.

Августа тут же позвонила двоюродной сестре, Надежде, сообщила о смерти. Их множественная родня в подобных случаях всегда прибегала к помощи этой бесхитростной женщины, которая молниеносно реагировала. Знала, что та ничего не упустит, пришлёт и мента, чтобы зафиксировать смерть, обзвонит всех родственников о дате похорон, и священника пригласит, и машину с автобусом закажет, и поминки в столовой. Надежда занималась этими делами после смерти матери, вела родословную многочисленной родни, знала все телефоны и адреса. А её сын пошёл ещё дальше. Проработав после института три года в Администрации города бесплатно "приватизировал" всё кладбищенское дело, у него был и магазин "Ритуальные услуги", и транспорт для этих целей, и часовню на кладбище поставил для отпевания, и рабочие соответствующие.

Ровно в восемь вошёл в открытую дверь мент, только взглянул на умершую, тут же составил акт. Заключение медиков уже было. Через час подъехал молодой внучек, помог обтереть, переодеть, доложил, что могилку уже копают. Переложили в гроб, поставили на табуретки в большой комнате.

Прибралась в спальне. Хотелось есть, но она никак не могла себя заставить пройти в кухню, где громко храпел пятидесятилетний иждивенец. Она терпеть его не могла за то, что он уже тридцать лет жил на материну пенсию, хвастун, грязнуля, алкаш. Сестрицу было жалко, она не могла с ним справиться. Августе было безразлично, как он будет один. Зашла к соседке, объяснила ситуацию, попросила посидеть пару часов, пока она сходит к себе позавтракать. Когда вернулась, Олег уже жалобился соседке на жизнь. Ощупала все его карманы в прихожей, ничего, кроме ключей, не нашла.

– На что же он пьёт, тунеядец? – Она, конечно, знала, на что – пять дней назад пенсию матери приносили.

Он хорошо закончил школу, попросился в морфлот, мечтал путешествовать по миру, а оказался хоть и в морской форме, но в Москве – связь. Хвастался, что попал в элитные части из-за того, что хорошо разбирался в телевизорах. Это было правдой, даже в школьной характеристике это было отмечено. Но после службы не удалось направиться в загранпутешествия – запрет на пять лет после службы именно в этих самых элитных частях. Устроился в телекиностудию, тяга к "теле" позвала, но таскаться с камерой оказалось не так уж и интересно, да и жить надо было где-то, поэтому – завод и общежитие. Опять мечта – через пять лет лимитчикам обещали постоянную прописку в Москве, но через пять лет законы поменялись не только в Москве, но и во всей стране – СССР исчез! Завод обанкротился, и пошла жизнь вразнос – разнорабочим по стройкам мотался, по квартирам таскался, к бабам пытался пристроиться – безуспешно. Москва его испортила. Потерял паспорт, кое-как добрался до родного дома, понял, что ему здесь рады. Зачем работать за гроши? Мама кормит, одевает, на сигареты даёт, тепло, светло, и мухи не кусают. Сколько женщин он приводил знакомиться, сколько раз говорил: "Опять влюбился!", мать об этом же мечтала, думала женится. Нет, проходила неделя, и они просто убегали, не выдержав его паразитического образа жизни. А он всё искал такую, как мама, хотел жить на всём готовом – такие мужья никому не нужны.

Как-то она увидела объявление, что в детдом требуется электрик, знала, что он разбирается в этом, зашла выспросить много ли там работы.

– Да у нас основная работа – это лампочки вкручивать, – смеялась директриса.

Но не приняли – допуска нет, то есть хоть и есть запись в трудовой книжке, но этого недостаточно, нужны были ещё документы на присвоение квалификации.

Августа под дождём шла к ним в квартиру, посмотреть на него. Вчера после поминок в столовой она попросила родственника отвезти его, пьянёхонького, домой, загрузив машину остатками еды.

Дверь была открыта. Он оторвался от бутылки водки:

– Тётя Гутя, денег дай! Как жить-то?

Она показала ему кукиш:

– Тебе не о жизни надо думать! О смерти пора задуматься! Бездельник! Совсем мозги свои пропил! – Повернулась и вышла, хлопнув дверью.

У ней осталось после всех расходов десять тысяч, это на памятник. Она не сомневалась, что родственники, как обычно бывает, насовали ему денег полные карманы. Больше в эту квартиру она шагу не ступит! Если о сестре она ещё заботилась, то изводить своё сердце, глядя на него, она не собирается.

– Один... Один... Я – один!

Он стоял и смотрел на снег, что покрыл перила балкона, крыши, дорогу, свисал шапками на гроздьях рябин вдоль тротуара. Деньги кончились, водка кончилась, пироги съедены, холодильник пуст. Хотя и смутно, помнил, что ещё совсем недавно в этой комнате стоял гроб, массу людей около него.

– Как много у меня родных... А близко ни с кем из них я даже не знаком... Они все, как тётя Гутя, недолюбливали меня... Все жалели только матушку... Я совсем один... Мне даже хлеба купить не на что...

Он стеснялся даже показаться соседям всегда. Он вообще боялся людей. Он давным-давно никуда не ходил, лишь до киоски добегал купить папирос или водки, и сразу – обратно. Взял небольшое зеркало из-за шторки с подоконника и отпрянул от показавшегося изображения – он не узнал себя! Передних зубов не было давно, он к этому как-то привык. Волосы комьями закрывали глаза и уши. А бороду с проседью он видел впервые, это так обескуражило его! Ободрал с усов прилипшую еду вместе с волосками. Больно! Рассматривал большой угловой шрам на одной щеке – ему когда-то бутылкой засветили у киоски, он помнит те злобные слова обидчика: