Текст книги "Есть такие(СИ)"

Автор книги: Валентина Груздева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Болотин! Принимай свою подопечную! – Кричал старший, тот, что встречал её ещё у поезда.

– Как добрались? – Подошёл могучий дядька.

– Нормально!

– Ну-ка, где моя родственница? Господи, что же ты такая худенькая-то! Живая?

Она не была с ним знакома, это был дядя её мужа, который и прислал вызов для работы на севере. Вова уехал ещё осенью, а она вот, оставив двоих школьников на свою маму-педагога, собралась только к Новому году.

– Я твой дядя Женя, – смеялся он.– Ну, поехали искать твоего Вовку. Документы все с тобой?

– Все. – Это единственное слово она сумела произнести.

Все мужчины куда-то улетучились, наверное, в те постройки, что виднелись с обеих сторон глубокого снежного туннеля. Опять машина, колёса выше её роста, еле-еле взобралась в кабину не без помощи дяди, конечно. Минут через пятнадцать вдали обозначился огнями посёлок, дома двухэтажные. Остановились почти внутри этого обжитого местечка. Дядя Женя долго нажимал на сигнал и светил своим прожектором, установленным на кабине, по одному из домов, пока из окон не стали выглядывать люди.

– Вовка! Крапивин! – Орал дядя у приоткрытой дверцы во всю мощь своего голоса. – К тебе жена приехала!

Не прошло и пяти минут, как её Вова вылетел из подъезда. В одной шапке, нараспашку.

– Люсенька! Приехала! Пойдём скорее... Замёрзла? Сейчас согреешься... Заходи в подъезд скорее, – провожал, открывая двери в здание. – Я за сумкой слетаю, да с Женей попрощаюсь. Подожди здесь.

Вот так она оказалась на Севере, в Новом Уренгое. Им выделили комнату в общежитии. Вова работал в Нефтепроме, а её дядя Женя устроил в Управление Газпрома. Оба ведомства и до сих пор существуют в неразрывной связи.

Дети оба выучились, старший, Олег, работал в Газпроме, его ценили. Денис был младше на четыре года, более лёгкий, работал под началом старшего. Но как-то не складывалась у обоих жизнь. Старший третий раз собрался разводиться – жена тянула его в Екатеринбург, он не хотел. После первого развода жене квартиру оставил, жил с родителями, второй квартиру следующую оставил, опять явился к ним. В третий раз она ему отрезала:

– Я не напасусь на твоих жён! Хватит!

Младший был любителем проигрывать в казино тысячами, уезжая в отпуск, всегда звонил ей, чтобы выслала ему денег на обратный билет. Как мама, зная слабости сына, она всегда была готова это сделать. Даже женившись, не научился соизмерять свои траты с доходами, жена нервничала. У обоих дети от каждой жены, все девочки, частенько подсовывали ей, приходилось и нянчиться, кормить, одевать-обувать, воспитывать. Женщин на севере было мало, не каждой по нраву жёсткий климат, рожать уезжали в родные города, матерям легче заниматься бытом и детьми в более благоприятных и знакомых условиях.

А город строился и сейчас продолжает строиться. Проспекты широченные, освещение на зло полярной ночи – роскошное, крепкие многоэтажки расположены дружно, есть и школы, и детсады, и больницы – вся социалка обеспечена и финансами, и умелыми кадрами. Всё это поднималось на её глазах, во всём этом есть частичка и её труда, её жизни. Но каким жестоким было начало пути! Далеко не каждый мужчина выдерживал суровую жизнь, а сколько их просто сгинуло даже не на севере, а только на пути к нему! Сколько машин на трассе, бетонке, замерзали от лютых холодов! С семьями, с детьми! Одних подводило некачественное топливо, другие после обычной остановки просто не смогли завести своё авто, кто-то был пьян, кто-то был излишне самоуверен – мертвецы! Ехали за длинными рублями – не добрались до больших денег.

А она выдержала. Север мог легко вырвать с корнями дуб, но её – былинку – нежную, хрупкую, бессознательно пригнутую к этой земле, не удалось искоренить многие годы.

Но как скоротечна жизнь! Ещё совсем недавно дети были сопливыми, мама молодой, папа, вечно возившийся со своим "Запорожцем". Она была единственным ребёнком в семье, и родители были безмерно рады, что она подарила им двух внуков. Свердловск, конечно, город и родной, и красивый, и большой, но с заполярным Уренгоем не идёт ни в какое сравнение. Да и детство её прошло на его окраине меж двухэтажных домов, в центре которых – котлопункт с вечно дымящей трубой. Мамину квартиру после смерти на себя оформила, мужа схоронила, а тут и пенсионный возраст подоспел. Всем пенсионерам выделяли кредиты с частичным Газпромовским погашением на постройку жилья в центре страны, она выбрала город Ковров. Продолжала работать, в последнее время была вахтёром в общежитии вахтовиков. Молодой её начальник всякий раз, выдавая зарплату, злился, что она получает чуть не в три раза больше него. Конечно, у ней же все надбавки, и северные, и отдельно Газпромовские.

Она с трудом считала рубли, вся её жизнь была связана с долларами, у ней всегда с собой было несколько банковских карт. Она не понимала мамину соседку в Екатеринбурге, которая жила на ежемесячную пенсию в восемь тысяч рублей, хотя тоже имела высшее образование и работала на приличной должности почти сорок лет.

Ни одну из своих трёх квартир она детям не оставит, они сразу их потеряют. Жить пусть живут, но пока она в здравии, их жёнам они не достанутся. Сейчас старшему купила однокомнатную, младший с семьёй – с ней в трёхкомнатной. Имея на руках приличную сумму, она задумала продать ту, что в Коврове и мамину – купит себе в новом микрорайоне Екатеринбурга большую новую для своей последующей жизни. Всё-таки много уже раз ей предлагали отправиться на пенсию.

– Буду спокойно поживать себе вдали от детей, их беспорядочных пристрастий, вдали от северного климата. Сколько денег останется – так же по два раза в год буду отдыхать в южных широтах. Да и Газпром ведь повсюду свои базы отдыха имеет, и своих пенсионеров не забывает, зимой так даже всегда навязывает черноморское побережье.

И задремала она в тёплом блаженстве. А в сознании всё ещё сверкал новогодними салютами в полярной ночи богатый северный город Новый Уренгой.

ИГРОКИ.

Пятничный рабочий день когда-то для всех был коротким, сейчас этого не скажешь, за работу держались, с начальством не спорили, частенько перерабатывали, про два дня выходных некоторые только мечтали. Но если выпадало такое счастье, то почему бы не выйти во двор, не пообщаться с соседями, узнать, какое настроение у мужиков, какие сюрпризы им жизнь преподнесла, просто посидеть в летний вечер на свежем воздухе среди зелени, посмотреть, как ребята футбол гоняют на площадке, ни о чём не думать. Вот и стали подтягиваться к столику мужики, чтобы успеть занять местечко на солнечной стороне дома.

– Ну что! Сыграем! – Подтягивая штаны, маленький плешивенький мужичок высыпал из пластиковой коробочки домино. – Ну-ка, старый хрыч, подвинься, ты всё равно только смотришь. – Устраивался за столиком.

– Игроки хреновы... – Скептически щурясь, дед отодвинулся по лавочке ровно на столько, чтобы тот поместился. – Как дети малые... Никакой пользы от вашей игры...

– Не ворчи, Карим. – Старался, как всегда, примирить их сидящий напротив солидный Гена. – Что нам делать-то, пока бабы еду после работы готовят? Погодка чудесная стоит!

– Пустая у вас игра... Да и не игроки вы вовсе... Не в такие игры играете, – не унимался дед.

– А в какие игры нам играть!

– Ваши вон пацаны внизу в кустах в картишки на деньги режутся!

– Да ты что! – Удивился тот, что помоложе. – И мой там?

– И твой, Вася. – Смеялся дед в свои седые усы. – Я вот подучу его немного – азартный шулер из него может получиться. Ловкий, страстный малый!

– Я вот вас обоих ремнём своим выпорю как следует, будет тебе тогда "подучу его"! У всех на виду штаны с тебя спущу, всю задницу располосую в кровь! Так и знай! Серьёзно тебе говорю, Карим. Где они?

– Да они всей шайкой дворовой купаться убежали, как завидели вас.

– Мой вроде дома сидит за компьютером.

– Гена, ты думаешь, он чем-то другим занимается? Ошибаешься! Я не раз подсаживался к нему рядышком. Вас же целыми днями дома нет. Так вот, думаю дай посмотрю, что это за компьютер такой. Не поверишь – твой смирненький семиклассник мне такое показал! Даже страсть моя молодецкая встрепыхнулась, он у тебя тоже – игрок! Причём гораздо более безрассудный, чем те, что в картишки на деньги режутся. Там, в этой Всемирной паутине группируются виртуальные игроки, и игры у них посерьёзнее – убивают друг друга! – Помолчав, добавил с издёвкой. – Плохо вы своих детей знаете. Даже совсем не знаете.

– Что-то ты меня совсем озаботил, Карим. – Гена отбросил от себя пешки домино, смешав уже разложенную ими линейку, встал и направился, видимо, к себе в квартиру.

– Ну вот, из-за тебя, старик, вся игра насмарку. Вечно ты со своими прибаутками наш отдых портишь, – сетовал плешивенький Ванька. – Карим, а ты ведь не такой старый, каким прикидываешься?

– Конечно. – Дед, довольный замечанием, хитро расправил свои усы, усмехнулся. – Маскируюсь... Чтобы повоспитывать вас малость... Старикам это как бы сподручнее... Уважения больше...

– Что ж ты нас всё время подкалываешь-то? Неужели радостно тебе от этого?

– Ещё как радостно-то! Играю я так! – Хохотал он полным ртом зубов.

– Ну-ну, игрок, стало быть, тоже... Давай вешай нам опять лапши на уши. Вон, ещё один твой неистребимый врун на помощь тебе торопится, – проговорил с досадой Ванька, заметив двух крепышей, приближающихся к их столику.

– Нет, это не игроки, – вздохнул Карим. – Эти двое могут только проигрывать, они – работяги. Просто они не знают, что им в этой жизни никогда не выиграть. А если узнают – повесятся. Слабаки...

– А ты знаешь?

– Знаю. Хорошие игроки чаще проигрывают, но при этом азарт у них не пропадает. Заметьте сами, малыши в песочнице с рождения играют, женщины и мужчины всю сознательную жизнь играют меж собой, начальство с подчинёнными, политики с народом игру ведут, военные меж собой ракетами перебрасываются, Президенты друг с другом. Сейчас это войной называется, но это не так – это обычная игра, каждая на своём уровне.

– О чём это вы тут глаголами бросаетесь? – Спросил по-свойски Лёшка, протянув только деду для пожатия руку, расписанную татуировкой от самых пальцев.

– Садитесь, мужики, послушайте, как тут дед опять философствует.

– Что, и мусульманский мир с христианством тоже по-твоему, играют? – Не выдержал долгой паузы Вася.

– По большому счёту – да, играют.

– Ничего себе игрушки! Смертей-то сколько!

– Смерти крупных игроков совсем не интересуют. Они полны срасти и азарта только играть, их не заботит редкий выигрыш, или частый проигрыш, такие вот они настоящие игроки. Вот наш Путин, например...

– Что, ты и его к игрокам причислил?

– Он замечательный игрок! Какой игрок! Я завидую ему белой завистью! Насмотреться на него не могу! Как легко он выбрасывает свои фишки! Есть в его биографии замечательный факт. Когда-то он служил в Германии, и произошёл там случай во время какой-то смуты, то ли восстания, то ли вызов против СССР, он тогда ещё лейтенантом был при посольстве нашем. Короче, вооружённые немцы вошли на территорию нашего посольства с требованием покинуть границы Германии. Абсолютно все наши чиновники там, попросту говоря, разбежались, он один остался перед вооружёнными. И что он сделал! – Вынул два пистолета и предъявил им свой ультиматум, что, если не покинут территорию советского посольства немедленно, он разрядит в них обе обоймы.

– И что?

– Те, подумав немного, удалились, хотя и с достоинством.

– Да-а-а... Отличительный поступок. – Произнёс Ванька. – Согласитесь, далеко не каждый на такое способен. Если только это не враньё. Путин складно умеет врать с экрана. Откуда ты узнал об этом?

– От одного служивого. Слухи-то по частям быстро разносятся. Давно я это слышал. А как он с Крымом всё оригинально сумел обтяпать, глазом моргнуть не успели – и возвращён Крым в Россию! И в третью мировую войну умело не ввязался, сколько бы его ни провоцировали, неизвестно, что могло бы быть из-за этой Украины! Хотя на политической арене сейчас он потерпел полное фиаско – Россию обложили санкциями, открыто игнорируют, провоцируют, оскорбляют, лишили членства в ООН, различных валютных фондах и так далее. Он даже постарел на глазах, но моментально на другие авантюры переключился – устроил фейерверк ракетами из Каспийского моря по террористам в Сирии. Американцы на неделю онемели от этого фокуса с его стороны.

– Прям оловянный солдатик ни дать ни взять, – поддакнул Лёшка.

– А как он всю страну до гола раздел и обобрал, не успели оглянуться – даже хлеба купить старухам не на что! Все финансы в Москве оказались! А народ при этом нарадоваться не может, что такого Президента им Бог послал, и сказать всё правильно может, и активный, и любознательный, и легко обучаемый, и амбициозные планы перед страной ставит. Якобы.

– А что, это не так?

– Конечно, не так! Он же играет! – Опять поддержал Лёшка. – Позирует! СМИ рейтинг ему до восьмидесяти процентов уже накрутили, то в морские глубины он опускается, то с тиграми заигрывает, то за штурвалом новейшего штурмовика, и пояс дзюдо на нём, и на лыжах с Красной Поляны легко скатился, и в хоккей с клюшкой играет, и всемирную радость с зимней олимпиадой в Сочи устроил, и прямые трансляции со всеми регионами, и конференции с журналистами, и ежегодные послания всем ветвям власти...

– Пыль в глаза народу пускает, – продолжил дед. – А экономики-то двадцать лет как не было, так и нет. А что ему не играть? В его руках все финансы, драгметаллы, ядерный чемоданчик, и власть под его пятой, и "доверие народа" – достаточно для удовлетворения тщеславия. Азарта ему не занимать. Ни мелкие, ни крупные проигрыши его не волнуют. Только вот блефовать он не научился.

– То есть?

– Народ-то ведь не так глуп, как ему кажется со своей гордой высоты. Сколько раз его публично ловили на вранье! И на выборы меньше половины людей ходит. А сейчас зациклился на финансах, выполняет роль обыкновенного кассира, раздаёт денежки регионам – как-то недостойна такая деятельность для Президента. С одной стороны он, конечно, должен знать все тонкости движения средств, а с другой, постоянные репортажи обнищания своеобразно действуют на психику – вся страна холодная, без работы, без копейки в кармане, а Президенту хоть бы хны, у него у одного в руках деньжата водятся. Народ-то ведь знает, что страна великая, богатая, поэтому сомневается в его искренности. Не верит народ, что Президент последние крохи в руках держит! А недавно как он облажался публично...

– Как?

– Его уже лет пятнадцать упрекают, что нет у россиян обозначенной национальной идеи. И он вдруг при общении с предпринимателями заявил, что национальная идея с испокон веков в стране – это патриотизм. Я не поленился заглянуть в Большую энциклопедию. Там сказано, что патриотизм – это чувство! А чувство ну никак не может быть идеей, идея – это функция мозга, холодного, расчётливого, перспективного. Я сделал вывод, что это очередная игра. Игра понятиями.

Ему бы сейчас самое время заняться организацией управления внутри, пока ещё многие поддерживают его рейтинг, иначе следующее поколение обзовёт его очередным культом личности.

– Растолкуй мне, что значит "организация управления", раз ты у нас такой грамотный.

– Сейчас никто не работает, ни люди, ни заводы, ни местные власти, ни губернаторы. Почему? Да потому, что денег у них нет, все деньги в Москве, у Путина, "вот пусть он один и крутится". И правильно делают! И правильно думают! Ресурсы должны быть в регионах. Власть местная должна избираться народом, губернаторы должны избираться кругом из глав администраций, кандидаты в Президенты должны предлагаться губернаторами. Отчитываться должны местные власти перед своими жителями, губернаторы – перед местными властями, Президент – перед губернаторами. А у нас в стране всё наоборот, и владение финансами, и отчётность, и вся избирательная система.

– Но ведь он смотри как поднял престиж армии! Оборонка-то ведь зашевелилась, военная промышленность сдвинулась с нуля, контрактники служат, учения интенсивные, жилищные условия у военных значительно улучшились...

– Конечно, Путин выполняет свои обязанности по безопасности, это радует. Но и в этом много не так, как говорится.

– Это точно. – Вступил в беседу Лёшка. – У меня внук два года по контракту служил. Говорит, что всех тошнит от этого публичного вранья. Он по всему северо-западному округу колесил механиком связи на своей автоустановке. И столовых прекрасных со столами под белыми скатертями, говорит, в частях понастроили, и комнат отдыха с приличными кушетками, но на всех этих дверях висят огромные амбарные замки. Людей не хватает, дежурят иногда сутками, а питаются пакетиками "Ролтон", иногда даже сухими, кипятка негде взять. О каком армейском питании с салом говорит Шойгу? И по всему округу так. Обещанные северные надбавки не платят, так как всех приписали к Москве и Ленинграду.

– Почему люди-то молчат!

– Не молчат уже. Говорить начали. Но Президент не хочет заниматься народом, вот в чём проблема!

– И чем дело кончится? В Сирии победим?

– В войне не бывает победителей, – вздохнул дед. – Кто победил во Вьетнаме? Никто. Кто выиграл в Афгане? Никто. То же самое будет и в Сирии...

– А как грандиозно вся страна семидесятилетие нашей Победы праздновала!

– Прошлое, конечно, надо в памяти держать... А за что воевали-то, забыли? За жизнь свободную, достойную! И где она? Как были отцы и деды наши нищими, и мы так же живём! И в магазинах всё есть, а купить не на что! Храмов в золотых куполах понастроили, а кто молится-то? – Голытьба! Патриарх Кирилл поддакивает властям нашим, в одну и ту же игру вместе с правительством играют – отвлечь народ от настоящего. И мечтают люди о рае загробном, а сами в аду земном вертятся из поколения в поколение. Когда ж очнутся-то все от этого безумия! – Совсем разволновался дед.

– Но ведь у нас огромная масса верующих!

– Вера и религия – это не одно и то же!

– Дед Карим, а как ты думаешь, что будет с Путиным? – Попытался Вася успокоить немного словесных дуэлянтов, переводя полемику на обыденную тему.

– Если ему ума хватит заняться внутренними проблемами, он сможет со всем справиться.

– А если не захочет? – Встрял Андрюшка.

– Придётся ему сойти с дистанции. Умный игрок всегда найдёт, или создаст, или придумает новую игру, – хохотнул дед.

– И всё-таки люди идут за ним! Возьми хоть то же шествие с портретами погибших во время войны – Путин в первых рядах!

– И здесь наш Президент играет, – не сдавался дед. – Ещё в древние века был известен этот "культ мертвецов", который власти используют для отвлечения от реальности – не гнушаются играть на слабостях скорбящих народов. Раньше на палках головы умерших носили, даже сеансы разговоров с покойниками устраивали, а сейчас мало того, что весь мир от страны отвернулся из-за нашего слабоумия, так мы сами себя в кладбище великое превратили, у нас что ни праздник – то поминки. Весь мир весне радуется, а мы больше семидесяти лет только плачем, жалуемся, вспоминаем, причём массово стонем! Кому такие союзники нужны?

– Дед Карим, а ты кем раньше работал?

– Никем. "Труд" – это самый сильный самогипноз.

– Совсем не работал?

– По молодости ещё опоздал на пять минут на работу, потом десять лет за это в тюрьме отсидел. Порядки тогда в стране такие были.

– А потом? – Интересовался Андрюшка.

– И потом я никогда не хотел работать – мстил государству. Я не раб!

– А на что живёшь?

– Сейчас в любовь играю с хорошей женой. Обоим хорошо, она больше чем довольна. Я ж и дома на все руки мастер, и воровать умею, и обманывать, и дебет с кредитом сводить, даже гипнотизировать. Если захочу. А она за это меня и кормит, и одевает, и обувает, и любит. Тридцать лет вместе!

– Ты что, ещё до сих пор любовью занимаешься?

– А почему бы нет! – Хохотал дед. – Постоянные тренировки вырабатывают условный рефлекс, главное – перерыва не делать. Я ж десять лет вынужден был интимный пост соблюдать. Не растратил себя – сберёг для будущего.

– А грамоте-то где учился, в тюремных застенках?

– Хорошие учителя попались. Повезло.

– Карим, а сколько тебе лет всё-таки? – Повторил Ванька свой вопрос.

– Не скажу.

– А как вдруг жена твоя умрёт, один останешься, на что тогда жить будешь?

– Она ж у меня предприниматель, питомник для бездомных собак держит на спонсорские и государственные средства. Числюсь там у ней кем-то, на пенсию себе "заработал". Я ж не дурак!

Молчавший, как всегда, Рафик не произнёс за весь вечер ни одного слова, то думал какую-то свою горькую думу, то внимательно прислушивался к разговору.

ПРИЯТНЫЕ МЕЛОЧИ.

Запыхавшись, подбежала к только что подошедшему автобусу, в который моментально устремилась толпа с остановки. Вошла в салон – увы! Все места были уже заняты.

– Не повезло! – Усмехнулась про себя. – Придётся опять стоя ехать полчаса.

Осмотрелась, ища знакомые лица, хотя ей все эти лица давным-давно примелькались, с любым из трёх с половиной тысяч человек глаза её встречались неоднократно, многие настолько примелькались, что иногда по ночам снились.

Вот группа сернокислотчиков, совсем не старые мужчины, у всех из носов течёт влага. Всегда. Они привыкли к этому, у них отсутствуют нервные окончания в этом месте – их слизистая оболочка давно изъедена парами сернокислотного газа.

Группа женщин торопится на стоящий с открытыми дверями автобус – это с суперфосфатного цеха, одна из них даже не успела снять с себя респиратор, они там задыхаются при производстве и упаковке минеральных удобрений, побочный продукт от отходов металлургического производства.

Прислушалась к объяснению одной из девиц со свежим красным пятном на носу, самой выставляющейся части лица, оказывается, железнодорожница, на неё сверху, с трубопроводов, капнул ядовитый конденсат. Теперь язва болеть будет не меньше месяца, пока кожа не сменится, раз во-время не сумела промыть простой водой.

С другой стороны вёлся горячий разговор – обсуждали недельной давности пожар в медеплавильном цехе от выплеска раскалённой лавы при розливе меди, где пострадала крановщица.

Она могла сунуть свой ядовитый язычок в любую из этих групп по интересам, но сдерживала себя, так как не хотелось возбуждать ещё больше эти, усталые после ночной смены, души.

Молча стояла недалеко от входной двери, держась за ручку одиночного сидения, занятого молодым человеком. Народ прибавлялся, становилось всё теснее, не повернуться, не отвернуться, если руки внизу, их не поднять, если вверху – не опустить. Знала, что автобус не тронется с места, пока теснота не превысит критический уровень. Она ежедневно всю жизнь наблюдала эту картину, с восемнадцати лет, а ей, слава Богу, шестьдесят минуло.

Она знала историю завода. Его строительство началось ещё до Великой Отечественной войны, первая тонна меди была получена в 1940-ом году. Она ещё застала огромный заводской посёлок из двухэтажных деревянных бараков, вокруг которого расположился безграничный частный сектор. Там они с мужем начинали свою семейную жизнь. Сейчас всё население оттуда переехало далеко от вредных выбросов в пятиэтажные хрущёвки, очень кстати бесплатно предоставленные квартиры всем без исключения горожанам. Через десять лет после прихода её на завод, освоили плавку меди в жидкой ванне, ПВЖ. Ещё через десять лет завод стал открытым акционерным обществом. Потом обогатительная фабрика была переведена на переработку шлаков от собственного производства, а шлаков этих скопились горы на многие километры в его северной части. Недавно праздновали получение миллионной тонны концентрированной серной кислоты, олеума, которая направлялась во все страны мира.

А сколько побочных производств от работы одного медеплавильного цеха создано! Перерабатываются и пары, и газы, и вредные примеси, даже вода, в которой бесчисленное множество веществ, пусть и вредных. Всё это нельзя не оценить с точки зрения экологии. А её родной цех ксантогенатов – реагентов, получаемых из пыле-воздушных смесей солей и эфиров. Их применение безгранично, и для извлечения тяжёлых металлов из руд, и для добавок к смазочным маслам, и для синтеза пестицидов и прочее.

И городская теплофикационная котельная, принадлежащая заводу и построенная на его территории, снабжала почти весь двести пятидесяти тысячный город паровым отоплением.

Она могла бы давно уже не работать, ксантогенатчиков в сорок пять отправляют на пенсию, но привычка, говорят, хуже татарина. К тому же она постоянно видела свою фотографию на заводской доске почёта – мелочь, а приятно!

Третья часть города работала на этом заводе, все её многочисленные родственники, все знакомые, все соседи. Все в трудные девяностые-двухтысячные годы выживали за счёт него. Сколько сокращений они пережили, сколько вынужденных отпусков, иногда по три-четыре месяца, пока миллиарды вкладывались в его реконструкцию правительствами всех уровней. Однако, вредное производство – оно вредное так и осталось.

Ещё лет десять назад соседки под окном её квартиры на первом этаже по вечерам жаловались друг дружке, что угробили своё здоровье на этом предприятии, все уже поумирали одна за другой. Сейчас на этой лавочке сидят уже другие "старушки", более молодые, а тема разговоров не меняется, обсуждают свои любимые болячки. Можно подумать, что если бы они не работали, то и не болели бы. Ей так надоели эти ежедневные слушания под окном, что она однажды не выдержала:

– Дай-ка я развеселю себя чуточку – выплесну свой яд, его хоть и немного, но вполне достаточно, чтобы мне полегчало.

Распахнула окно.

– Привет, соседушки! – Начала она с сияющей улыбкой своим ласковым, можно сказать, самым нежнейшим языком в мире.

– Лида, выходи, поболтай с нами!

– А я где, разве не с вами? Мне с высоты на вас как-то интересней смотреть.

– На лавочке-то лучше!

– Сейчас я вас разведу, голубушки! – Усмехнулась про себя. – О чём разговор ведёте? Опять завод хаете?

– Лида, а тебе он не надоел ещё? Ты давно ведь на пенсии. Что тебе дома-то не сидится? Денег не хватает?

– Хватает. Скучно мне дома! Ни ребят, ни котят... Мужа не стало, так даже кашу сварить некому. Для меня работа – это веселье.

– Ох уж и нашла веселье!

– Да. Я на работу хожу, чтобы поесть, помыться, и поматериться! – Смеялась она. – Дома на целое лето горячую воду отключают, а в цехе замечательная бесплатная сауна. В столовых заводских питание отличное, для меня трёхразовое – до смены, во время смены, и после смены, а дома у меня даже в праздник мышь крошки хлеба не найдёт.

– А материшься-то почему?

– А я жить без матьков не могу! – Хохотала она. – Раньше на мужа ласково гадость из себя выбрасывала, а сейчас – на всех, кто хорошо работать не научился. Удовольствие, скажу вам по секрету, стопроцентное!

– Ну и язвочка же ты, оказывается!

– Да, язвочка! Хоть мелочь, а приятно!

– Соври нам ещё что-нибудь.

– Я вам быль расскажу. – Приступила она к задуманному. – Знаете, на этой лавочке лет двадцать назад сидели две старушки, делились меж собой любимыми болячками. Вскоре их не стало – на кладбище унесли. Десять лет назад на вашей лавочке сидели уже три старушки, проклинающие наш любимый завод за то, что они начали жить на одних таблетках – вскоре и их не стало. Сейчас вас уже четверо. Каждый вечер тараторите о своих болячках и проклинаете работу. Слушаю вас поневоле вместо радио. Кто вас на завод-то гонит? Купили бы дом, корову, утей, гусей, кур развели, огород пахали – болеть вам бы там некогда было!

– Тебе самой давно уж помереть бы надо! – Вспыхнула одна из сидящих вдруг очень рьяно.

– Не дождётесь! – Показала им в окно кукиш. – Нет, мне ещё рано помирать, у меня ещё очень много радостей не освоено. – Продолжала она хоть и ласково, но с явной издёвкой. – Я не мелю языком всеми вечерами про горести свои перед Всевышним, не прошусь ежедневно на кладбище, не ем горстями таблетки, слава Богу, не проклинаю свою работу.

Конечно, и у ней были болячки, но она их не культивировала подобными разговорами, не заражала атмосферу вокруг себя смертельным ядом мыслей. Тогда она ни грамма не пожалела, что высказалась откровенно. Испугала соседок, видимо, до такой степени, что лавочку с тех пор стали занимать не они, а парочки влюблённые, за которыми было гораздо интереснее наблюдать. Иногда даже хотелось вступить и в их беседы, так как с высоты своего возраста многое могла бы им посоветовать, но что-то её удерживало от этих вмешательств. И перед сном она продолжала наслаждаться различными любовными историями под её открытым окном, иногда уносящим её в далёкие прошлые соблазны – это лучше, чем перечисление всевозможных болезней, лекарств, и заводских ядов.

Это сейчас она с мягкой улыбочкой стала злословить, а смолоду очень дерзкой была. Сразу после замужества получили они квартиру в этом доме, знакомилась с соседями, что вечерами выходили глотнуть свежего воздуха после дневного зноя. Лёгкая темнота вечера умиротворяла, но не всех – на втором этаже соседнего подъезда гремела музыка. Вдруг оттуда вылетела бутылка!

– Говнистая семейка! Весь мусор из окон выбрасывают!

Пока соседки возмущались, из окна уже летела следующая. Она перешагнула с тротуара на газон, подняла пустую бутылку и зафитилила её обратно в окно. Молодой дурак, как увидел это, захлопнул створку, чтобы защититься – стекло разлетелось вдребезги. Но ей этого показалось мало, и она, подняв вторую бутылку, отправила её рядом, в кухонное открытое окно – там визгу было! А на следующий день рассказывала своим соседкам, что пригрозила непутёвой семье арестом на пятнадцать суток за нарушение общественного порядка с сообщением на их работу и с публикованием в печати, с работами не только по очищению газона под их окнами, но и всего огромного двора, причём под наблюдением человека в погонах.

Вокруг ни одного улыбающегося лица, все напряжённые, сумрачные, несмотря на солнечное утро. Ей захотелось вдруг всех чем-то развеселить. Ведь живём-то один раз!

Переполненный автобус посигналил, заскрежетал рессорами, и медленно тронулся с места. Последними в ещё открытые двери успели втиснуться две дамочки, которые, весело работая всеми частями тела, сумели протиснуться среди мужчин чуть повыше и, стоя лицом друг к дружке, пытались снизить сердцебиение. Немного погодя, продолжили свою беседу, прервавшуюся, видимо, при спешке к автобусу. Одна грубоватым говором, другая более мягкой интонацией обсуждали все имеющиеся недостатки своих мужей – и ленивые они, и грязнули, и с детьми не хотят заниматься, то в гараж сбегают от семейных хлопот, то на рыбалку, и зарабатывают мало, и спят-храпят, отвернувшись к стенке...

Минут десять окружающие, большинство из которых мужчины, вынуждены были слушать эти не лестные высказывания в "свой" адрес. Она решила с мягкой иронией вмешаться в их беседу: