Текст книги "Есть такие(СИ)"

Автор книги: Валентина Груздева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Лежала вспоминала Тонины бедственные заботы, как её отец сам этих подсолнухов насадил с торца детского корта, всё лето их огораживал, поливал, стерёг от ребятни. Как целый день осенью выкапывал в поле корни лопуха, три сразу, которые на метр уходили, оказывается, в скальный грунт, целый день орудовал киркой, лопату сломал, вилы изуродовал, пока выкопал. И вот, потеряв всякую меру, стал пить эти настои, которые сам готовил, и – разбередил, разбалансировал свой организм до такой степени, что резко похудел на двадцать килограммов, потерял все силы, и жизнь уходила из него на глазах вместе с теми гадостями и болячками, что скопились в его теле за девяносто лет. Слёг.

– А ведь он пережил всех своих сородичей лет на сорок, если брать только мужчин! То есть на целую жизнь!

Проснулась поздновато. Завтракать не стала, знала, что Тоня всегда её накормит, та всё ещё увлекалась выпечкой. Вошла в открытые двери квартиры:

– Привет. Проветриваешь?

– Да. Запах не из приятных. Всегда так после ночи, несмотря на открытые форточки. Сама задыхаюсь. Раздевайся.

– Не спит?

– Нет.

– Как он?

– Да как всегда. Вроде бодренький и в здравой памяти, только течёт из него, как из помойного ведра. Поможешь мне постель у него сменить?

– Конечно, я для этого и пришла. Пойду развеселю его. – Прошла в спальню. – Привет, дядя Лёня! Как дела?

– Хреново!

Она смотрела на него, некогда цветущего высокого широкоплечего, и подумала, что ведь нет ни одного седого волоса у этого жгучего брюнета до сих пор.

– Что так? Почему "хреново"?

– А как ещё назвать моё неконтролируемое состояние! Никакие лекарства не помогают.

– Спалось-то нормально?

– Нормально, – вздохнул он. – Сколько там на улице?

– Минус двадцать два градуса с утра, но ветра нет и небо ясное, днём солнце должно выглянуть. Первое февраля сегодня.

Тоня вошла с подносом – три чашки кипятка, кофе, чайная заварка, пирожки.

– С чем пирожки, дочка?

– Твои любимые, с печенью.

– Может я поем хорошо, так поправлюсь ещё? А, девчонки? Совсем мне не хочется умирать... И зачем я с этими настоями Малаховскими связался? Жил бы да жил себе спокойно... Подумать только, сколько гнили из меня вышло! Замучались со мной?

– Да ладно, пап, что уж сейчас об этом говорить-то. Просто меру надо было соблюдать.

– Дядь Лёня, давно хочу спросить, а почему ты никогда телевизор не смотришь?

– Да, лет двадцать уже не смотрю. А что там смотреть-то? Там по всем ста каналам с утра до вечера показывают одни смерти. В советское время и фильмы были жизненные, и детские передачи простые поучительные, и в новостях всегда что-то позитивное звучало, а сейчас нагнетают уши и мозги одними войнами, сериалы только про убийства, новости только про теракты, грабежи и коррупцию, ещё вот придумали вместо праздников устраивать эти похоронные процессии с портретами погибших – так и зомбируют народ, внушая всем скорую смерть. И без того у людей никакой радости, кроме копеечной зарплаты, так надо их окончательно с ума свести.

– А откуда ты всё это знаешь, если телевизор не смотришь?

– Так соседи все подробности смакуют на все лады, как будто им конфетку в рот положили. Не с закрытыми же ушами мне ходить!

После лёгкого завтрака сменили ему постель, застирали, бросили в стиральную машинку, и присели рядышком с больным поболтать.

– Дядя Лёня, расскажи что-нибудь, – просила Ася, желая как-то отвлечь его от болезни.

– Что?

– Ты помнишь детство?

– Конечно, помню, – улыбнулся он. – Всё помню. – Помолчав немного, начал свой рассказ. – Нас было трое сыновей-погодков. Мама была строгая. А папа у меня был добрейшей души человек.

– Родители где работали?

– Мама дома хозяйничала, скотины полный двор держала. А папа был священником.

– Священником! – Удивилась Ася, так как Тоня никогда об этом не упоминала.

– Да. Приход у него небольшой был, хотя в то время религия была под запретом, но наша церквушка на окраине города действовала.

– Вы же на Украине жили?

– Да, на западной Украине.

– А когда война началась, сколько тебе было?

– Четырнадцать.

– А как ты на Урале очутился?

– Мы в первые дни войны попали под бомбёжки... Мы ничего не понимали... Сразу не стало дома, не стало мамы и братьев... Всё горело... А с самолётов всё бомбили и бомбили... Мы с папой неделю сидели в подвале церквушки, там были съестные запасы, и мы даже носа боялись высунуть наружу. Потом не стало и нашей церквушки, но мы остались живы. А когда поняли, что немцы наступают по земле, бежали дни и ночи впереди них на восток, присоединившись к толпам беженцев. Шла эвакуация и людей, и заводов. Наши уже организовали оборону, наступление со своей стороны. Отца убили у меня на глазах около поезда, я едва успел забрать у него сумку с документами, как меня впихнули в вагон. Вот, в первые дни войны я потерял всех своих близких. Оказался на Урале. Работал всю войну на заводе. Работали на войну.

– Папа, но ты же был на фронте! У тебя же два ранения!

– Да... Был... В начале сорок пятого мне исполнилось восемнадцать. И хоть это был уже не сорок первый год, и хоть мы повзрослели уже под голос Левитана, честно скажу – я не хотел идти на фронт, не хотел умирать. Я не боялся, нет. Мы уже и с оружием дело имели, и с настоящими фронтовиками рядом работали, но то ли во мне отцовские гены священника сидели, то ли что-то другое – я не хотел участвовать в этой кровавой бойне человечества. Однако, пришлось.

– Дядя Лёня, расскажи про первое ранение.

Он как-то заворочался на постели, но потом ухмылочка появилась на его гладко выбритом лице:

– Это был самострел.

– Самострел! – Вскинулись они обе.

– Да. Самострел.

– Ты сейчас в своём уме! За такое ведь бывает военный трибунал!

– Бывает, конечно, и трибунал, таких историй я много наслушался, но в моём случае получилось наоборот, мне медаль даже вручили после той операции.

– Я тут прибиралась в твоих бумагах, документы-то на награждение нашла, а вот медали нет, – проговорила Тоня.

– А я её после окончания войны выкинул, чтобы не попадалась мне на глаза. Медали – это насмешка над убитыми и ранеными. Когда я смотрю на увешанную боевыми наградами грудь, я вижу под каждой сотни скелетов, слышу за этим бряцаньем медалей крики и стоны убитых. Афишировать это и гордиться этим Человеку с большой буквы не следует.

– Но помнить-то надо...

– Поминки должны проходить тихо, а не под грохот военной техники на парадах, как сейчас принято. Политики, виновные в многочисленных убийствах, ни единой слезинки не проронили по убиенным, а их словам верить нельзя.

– Дядя Лёня, как же ты решился в себя-то выстрелить!

– Тогда я и не думал ни о чём подобном, тогда я всего вторую неделю был в войсках, но когда наша группа освобождала очередную деревню, на меня выскочил немец, я выстрелил первым, и из его руки выпал пистолет. Вот, ничуть не задумываясь, я взял его пистолет и всадил себе пулю в плечо.

Он надолго замолчал, обдумывая, видно, что сказать дальше.

– Самое страшное оказалось – почувствовать в себе боль. Очнулся в санчасти. Пулю, которая застряла в предплечье, извлекли.

– А потом?

– После госпиталя меня направили помощником повара опять в войска. А вся страна под голос Левитана трубила о победе, наши уже входили в Берлин.

– А второе ранение?

– Это была какая-то случайность одного из пленников, который продолжал сопротивляться судьбе. Есть такие. Он тогда троих наших ранил нашим же оружием, но ранения у всех оказались лёгкими. После второго госпиталя для меня война закончилась, как впрочем и для всех.

– А с тётей Мариной здесь познакомились?

– Да, здесь, на Урале, на заводе. Сразу после дня Победы поженились. Жили сначала в бараке, потом свой дом построили в заводском посёлке, а когда власти собрались его сносить из-за близости к вредному производству, из-за загазованности, нам, как и всем, дали вот эту большую квартиру.

– Папа, а мама знала про самострел?

– Нет. Мариша ничего не знала. И никто не знал. Я сумел выдержать молчание до девяноста лет. Вы первые, кому я рассказываю об этом. – И засмеялся. – Девочки мои, это не покаяние! Не подумайте так! Я никогда не пожалел о том, что сделал! Я прожил нормальную жизнь, я рад, что у нас с Маришей родились три дочери. А вот если бы вдруг у нас были парни, ещё неизвестно, под какую пулю их бы судьба загнала, может в Афган, может в ту же Украину, где сейчас полыхает гражданская война.

– Папа, давай поднимемся тихонько, пора пообедать. Ася, помоги мне приподнять его.

НАКАЗАНИЕ.

Она поднималась на свой четвёртый этаж, здороваясь с каждой соседкой, что как-то странно поглядывали на неё, остановилась, не доходя до своей двери – они были открыты! Сосед по площадке, видимо, увидел её ещё с балкона и поспешил выглянуть:

– Вот, караулю три часа... У тебя кража... Я удивился, что дверь была распахнута и заглянул – в квартире полный беспорядок...

Она вошла с упавшим сердцем. Он вошёл следом. Удачный рабочий день скосил под корень приподнятое настроение.

– Это сразу после обеда произошло, так как я в обед в магазин слетал, вернулся – и вот... Наши старушки на лавочке у подъезда сидели, но никого чужих не видели. Я расспрашивал. Потом заметил кусочки шлаковаты на площадке, думаю, что они через люк на крышу свои дела проделали.

– Спасибо, Дима...

– Двери я тебе помогу починить. Сама-то дверь нормальная, только косяк изуродовали да один замок повредили.

– Пожалуйста, Дима, дверь надо сейчас сделать, утром ведь на работу, чтобы я хоть закрыть смогла хоть бы на один замок.

– Тогда я сейчас и займусь.

С комком в горле принялась смотреть, чего лишилась – не было магнитолы и электрической швейной машинки, да по мелочи в упаковках кое-что из белья исчезло. Больше ничего не тронули, но, видимо, торопились, так как на паласе стояли соковыжималка, самогонный аппаратик, кофемолка и прочие кухонные мелочи.

Вошёл милиционер.

– Я счёл необходимым сообщить нашему участковому, – пояснил сосед, приостановив свои работы. Объяснил вошедшему суть.

– Что пропало?

– Магнитола и швейная машинка, остальное – по мелочи.

– Деньги?

– Деньги и документы я в квартире не держу.

– Заявление писать будете?

– Вы думаете стоит? Неужели искать будете?

– Конечно, таких краж сейчас тьма тьмущая, но заявление советую всё-таки написать.

– Хорошо. Проходите на кухню.

Под диктовку начала писать, пришлось ещё поднять техпаспорта, чтобы обозначить параметры изделий, время покупки и так далее. Проводив мента, смотрела, что Дима делает.

– Вроде получилось у меня, даже замок больной хорошо и открывается, и закрывается. Попробуй сама.

Когда осталась одна, сразу набрала телефон, что сосед оставил – попросила частника быстро поставить металлические двери. Пообещал завтра вечером сделать замеры. Растолкала разбросанные вещи по шкафам, напилась кофе, и даже телевизор смотреть не стала, слава Богу, хоть он остался на месте, старенький он у ней был, но показывал очень хорошо. Уснуть, конечно, не смогла. Размышляла. Пришла к выводу, что ворами должно быть были молодые пацаны, продадут по дешёвке, на вырученные деньги накупят наркотиков, отпразднуют это дело, и снова отправятся грабить людей и шарить по квартирам.

– Так... А ведь люк на прошлой неделе был закрыт... Я хорошо помню... Я полы мыла, моя очередь подошла... А ключи от люка находятся всегда только у жильцов в квартире, что рядом с люком, их там только двое, мать-торгашка и сын – весной из армии пришёл... Он нигде не работает... Она называет его "Котя", Костя значит.

Сама Тамара работала в продуктовом всегда с утра, хотя на обед, по рассказам, частенько прибегала домой. Мужа она схоронила года три назад, а её старший сын сидел в тюрьме за что-то уже лет пять. Тот тоже был непутёвым. Как-то соседка с первого этажа поругала его за что-то – он измазал её двери натуральным говном, она застала его за этим занятием, входя в подъезд из магазина. Отец потом его всего исполосовал пряжкой ремня за этот позор перед соседями. Тамара с жильцами в подъезде была не очень общительна, стесняясь своей никчёмной жизни, и сами соседки к ней не заглядывали особо. А её Котя вежливым хотел казаться, здоровался всегда с улыбкой, даже с поклоном, хотя глазками умел играть, привлекателен, цену себе знал.

– Завтра, сегодня уже, рано утром я к ним наведаюсь, проведу собственное расследование по горячим следам. А теперь надо уснуть. Мне же сон недели две назад приснился! – Вдруг вспомнила она. – Я весь день на работе думала, что бы он мог значить? Что же мне снилось? – Забралась в постель, раздумывая. – Снились девочки, хотя обе были замотаны во множество ярких тряпок с ног до головы, одни крупные лица были открыты. Их перетаскивали с места на место чьи-то руки, то одни, то другие. Других лиц я не видела. Но что это были девочки, я знала наверняка. Обе были замотаны, как коконы, обе крупные, очень крупные, хотя только что родились. Сон предупреждал сегодняшнее событие – новые вещи были крупными приобретениями, и вот я их потеряла. Да, сон был вещий, так как коконы были очень яркими.

Встала, достала два огромных сонника ещё с доисторических времён, листала пожелтевшие страницы, оба твердили одинаково, мальчики – к получению доходов, прибыли, девочки – к убыткам, потерям. Разочарованная этим ответом, убрала книги на место, и снова – под одеяло.

– Я же могу узнать имя вора! У меня ведь есть такие способы! Я ими воспользуюсь!

Снова выбралась из постели, отыскала своих помощников в стенке, раскрыла коробку со множеством оккультных вещиц и символов, выбрала Маятник, подаренный ещё бабушкой. Она редко сейчас обращалась к нему с вопросами, он всегда помогал ей раньше, когда-то он постоянно был в работе, но в последнее время она как-то всё больше обращалась за советом к своей собственной интуиции, которая выработалась с годами, и та её пока не подводила. Засунув коробку в шкаф, присела на кухне за великое начало.

Раскрыла инструкцию, выложила наверх схему с алфавитом и принялась выспрашивать:

– Маятник, дорогой мой, подскажи мне, пожалуйста, имя вора, что вчера посягнул на моё имущественное добро. Какая первая буква в имени вора? – Покружив над алфавитом, он упёрся под небольшим углом над буквой "К".

– Какая вторая буква в имени вчерашнего вора? – "О".

– Какая следующая буква в имени вора? – Маятник заметался в разные стороны, но так и не остановился ни над одной. Даже рука устала держать от напряжения.

Встала, походила по кухне, чтобы расслабиться, так как напряжённость должна была полностью отсутствовать. А помощник был очень чуток и требователен к своим установкам. Она давным-давно дружит с ним, они всегда понимали друг друга. У Маятника есть такие огромные связи со Всевышним! Он обладает такими огромными знаниями, которыми хочет поделиться с понимающим его человеком! Он очень многому научил её. И она воспользуется этими его знаниями сегодня. Слава Богу, что у ней уже есть такой опыт.

Потом уселась и спокойно повторила свой последний вопрос – то же самое, ответа не было. Видимо, он сомневался. Тогда она решила подойти с другой стороны:

– Маятник, а подскажи мне, пожалуйста, какая последняя буква в имени вора, что украл у меня магнитолу и швейную машинку? – "Н".

– Какая предпоследняя буква в имени этого вора? – "И".

– Какая третья с конца буква в его имени? – "Т".

– Может он хочет назвать мне фамилию? – Задумалась она. Спросила прямо:

– Эти буквы из фамилии вора? Да или нет? – Ответ "Нет".

– Эти буквы из имени вора? Да или нет? – Ответ "Да".

Открыла другую схему для следующего вопроса, на которой был обозначен в два ряда порядок чисел от ноля до двадцати.

– Сколько букв в имени вора, что вчера забрался в мою квартиру? – Ответ "10".

– Итак, получается пять букв мне известны с двух сторон, а пять внутри – нет. – Вслух делилась своими соображениями с Маятником.

Набросала на листочке ответы, получилось "КО.....ТИН". Продолжила с первой схемой по алфавиту:

– Кроме названных тобой, какие ещё буквы есть в имени вора? – "Н".

– Ещё какие? – "Т".

– В имени вора две буквы "Н"? Да или нет? – "Нет".

– В имени вора две буквы "Т"? Да или нет? – "Да".

Вернулась ко второй, числовой, схеме:

– Вторая буква "Т" в имени вора которая по счёту, если считать от начала? – "5".

Нарисовала в имени пятой букву "Т", "КО . . Т . . ТИН". И тут вдруг до неё дошло! Задала контрольный вопрос:

– Маятник, ответь мне, пожалуйста, этого вора зовут Константин? – Ответ "Да".

Вот тут-то ей немного и полегчало.

– Спасибо, дорогой мой Маятник, за помощь!

Убрала его на место и снова забралась в постель:

– Вот и ясно теперь, что этот Котя, он же Костя, он же Константин – и есть мой вор. Ох и застану же я его утречком врасплох, никуда он от меня теперь не денется! Нет, видно, спать мне сегодня уже не придётся, шестой час, утро скоро. Заправлю-ка я постельку, попью кофейку, да пойду наверх разборки устраивать.

– Тамара! Открывай! Это я, Ольга! – Слышно было, что после звонка кто-то подошёл к двери и тяжело дышал. Взглянула на люк, он был закрыт на замок.

Двери всё-таки открыли.

– Где Костя твой? – Начала она строго.

– Не знаю.

– Как это "не знаю"!

– Его третий день нет... По девкам, наверное, шляется.

– Тамара! Он взломал мою дверь, он украл мои вещи! Не надо его скрывать!

– Проходи! Посмотри! Нет его!

Ольга смело прошлась по комнатам. Соседка бегала за ней следом:

– Что украл? Как ты можешь так уверенно его обвинять!

– Он украл магнитолу и швейную машинку!

– Не может быть! Он не мог этого сделать! Кто это может подтвердить?

– Он вынес их через люк на крышу, спустился через соседний люк во втором подъезде, поэтому соседки наши, что на лавочке сидели, его не видели. Ключи от люка находятся только у вас. Где они?

– Вот здесь всегда лежат, в ящичке прихожей.

– Проверь. На месте?

– На месте... Вот, смотри...

– Тогда я делаю вывод, что это ещё одно подтверждение того, что вор именно он, твой Костя. И что он вчера сумел даже ключи на место положить, пока ты была на работе после обеда, так как люк был ещё открыт.

– Как ты можешь знать, ты ведь тоже была на работе!

– А ты вчера приходила домой на обед?

– Нет.

– Вот. А Дима видел, что в обед люк был открыт.

– Ольга, можешь обшарить мою квартиру, нет у нас твоих вещей! Я даже и шить-то не умела никогда!

– Я и не говорю, что он принёс их тебе в подарок, он ведь не дурак, он вынес их через верх. Но это сделал именно он! Ключи-то только у вас!

– Заберите эти ключи! Не нужны они мне!

– Давай. – Взяла связку из двух ключей за кольцо. – Не боишься, что пальчики его на них след оставили?

Та совсем испугалась и заплакала.

– Тамара, я лично тебя ни в чём не обвиняю. Понимаю, что ты за своих дураков-бездельников уже натерпелась досыта. Но помяни моё слово – Костя получит сполна за своё деяние. Он не дитятко малое, а взрослый мужик и должен отвечать за свои поступки.

– Ольга, не воровал он.

– А кто? Может он и не воровал, а просто наводчиком был, это не снимает с него вины. Самые беспринципные воры – цыгане, но и те никогда не воруют у тех, с кем рядом живут. Закрывайся. Мне всё ясно с вами. Я заявление в милицию написала.

Та, рыдая, закрыла за ней дверь. Ольга, конечно, не сказала ей, что в заявлении она не указала конкретно подозреваемых, она и сейчас не будет этого делать, не может же она как доказательство, предоставить свою работу с Маятником. Пропажу ей однозначно уже не вернуть. Теперь её задача – наказать виновника. И она сделает это по-своему, и знает как. Есть такие способы! Она выберет из множества такой способ наказания, который удовлетворит её оскорблённую душу.

Отправилась во второй подъезд, поднялась на пятый – люк на крышу был открыт. На лестнице, ведущей вертикально вверх, обнаружила и клочья шлаковаты, что только подтверждало обратный путь подлеца. Других выходов на крышу в их доме не было.

– Не мог же он один вынести две больших упаковки. Ему точно должен был кто-то помогать! Швейная машинка тяжёлая и к тому же стояла в прочной картонной коробке без ручек, её непременно надо было держать двумя руками, плюс магнитола, плюс прочее барахло.

Она не будет преследовать сообщника соседа – он ответит за обоих, так как именно он был инициатором преступления, его одного она и накажет за содеянное.

Эти новые вещи ей лет пять назад сын привёз из загранки.

– Бог дал – Бог взял! – Вздохнула она с больной иронией. – Видно, обиделись незаслуженно забытые её старенький магнитофон и ножная швейная машинка на чугунном корпусе, что стояла эти годы неиспользуемая под клеёнкой в прихожей вместо столика. Придётся мне перед ними извиниться, заскучали они без дела, без внимания с моей стороны.

На работе был перегруз вторую неделю, его можно было назвать нервным, но она умела переключать себя на все возможные, а для некоторых невозможные, ситуации, и окончания трудных проблем всегда душевно праздновала и благодарила судьбу за всестороннюю помощь в их преодолении.

Вечером дождалась мужчину, который пришёл для измерения её дверного проёма. Попросила его ещё изготовить и поставить железную решётку на балконе, так как проникновение воров через балконы в городе частенько случались. А после его ухода перекусила и, как всегда, перекрестившись, бросилась в постель восполнять вчерашний недосып.

Всю неделю не только головой, но и чувствами пыталась познать человеческую суть её обидчика, восстановить весь ход мыслей этого субъекта от первоначальной его задумки до мельчайших подробностей разработки плана проникновения в квартиру. Поняла, что сделать это было очень даже просто. Почти все соседи давно уже отгородились от внешнего мира двойными металлическими дверями, а у ней всё ещё стояли допотопные деревянные, открывающиеся внутрь – отжал затвор, и путь свободен. Этот великий соблазн, будь она вором, и её бы на "подвиг" сподвиг.

– Сучонок! Раздаривает, наверное, сейчас моё прекрасное бельё девкам. Нет, не раздаривает, не такой у него был замысел – продаёт! Барахольщик! Живёт на материну зарплату. Нет, не только на материну – но и на мою сейчас! И на зарплату моего сына! И на честно заработанные деньги других людей!

Вспомнила вдруг, что педаль от электрической швейной машинки не входила в коробку, и она хранила её отдельно. Пошла проверять.

– Так! Не увели тебя! Останешься мне на память об этом злодеянии, значит? Нет, когда всё утрясётся с этим негодяем, я тебя подарю, знаю кому, на работе у меня есть хорошая швея, пусть у её машинки будет запасная педаль.

В воскресение с утра бурили стены, вставили широкую раму, установили двойные двери с двумя замками, с защёлкой внутри, с глазком на уровне глаз с обзором на сто восемьдесят градусов, прикрепили номерок квартиры. Запылили весь подъезд. Потом приваривали решётку на балконе. Ей посоветовали перед покраской протереть тщательно весь металл водкой. Весь вечер прибиралась во всём подъезде и на своём балконе.

Следующий вечер пришлось выстоять огромную очередь среди мужиков в подвале за водкой, которая давно продавалась по талонам по одной бутылке на человека в месяц, а в её "закромах" водка никогда не залёживалась, моментально улетучивалась на множественные праздники и застолья то на работе, то с соседями, то с родными. Иногда приходилось даже гнать самогончик, ей он больше нравился, он и вкуснее, и сытнее, и полезнее.

В следующие дни занималась покраской. Красиво получилось, и решётки, и двери сделала светло-светло-серого цвета, как и у соседа Димы, и под цвет низких панелей в коридоре. У соседа слева двери оказались чуть-чуть потемнее. А сама думала, что появись Костя дома, обязательно усмехнулся бы её запоздалым стараниям.

– Ну ничего! Подонок! Теперь я вплотную займусь тобой! Никуда ты от меня теперь не денешься!

Любопытная соседка с первого этажа пришла выразить сочувствие от всех проживающих. Ольга не сдержалась – слёзы запоздалой беспомощности хлынули из глаз.

– Мне, наверное, на первом-то тоже надо как-то двери ставить, одна ведь живу. Кто тебе делал?

– Я его не знаю, но аккуратно сделал. И Диме он же двери ставил.

– Красиво у вас теперь, и одинаковые у всех троих, и надёжно. Дай на балконе посмотреть?

– Пошли.

– У меня-то балкона нет... А сейчас стеклить люди начали.

– Не хочу стеклить, темно в квартире будет, да и отпотевают внутри зимой. А пыли снаружи от дороги сколько всегда! Мыть ведь каждую неделю надо будет с внешней стороны! Да и надёжней, чем стекло. Я могу тебе номер телефона мастера дать.

После завершения серьёзных этих домашних хлопот напряжение не оставило её – полностью перекинулось на объект её мести, которую она со злобой культивировала после каждого рабочего дня.

Рядом с окном в уголке ковра над постелью с испокон веков висела в деревянной рамочке старенькая иконка Божьей Матери с младенцем на руках. И она долгими вечерами не в силах задремать, вставала коленями на коврик перед кроватью и безмолвно устремляла взгляд то на икону, то на первые звёзды за окном, то на лунный серп, пытаясь дать понять всему миру, что не она виновата в той злобе и ненависти, что разгорались в её душе всё больше день ото дня. Иногда, как бы оправдываясь, начинала говорить вслух:

– Днём эти молодые бездельники дрыхнут, а вечерами обкрадывают прохожих, чистят карманы беспомощных детей, изымая телефоны и деньги, ночами кутят с подружками в барах и саунах, обколовшись героином или нанюхавшись курительных смесей. Боже! Накажи моего обидчика! Он заслуживает наказания!

Когда божественные символы сочувственно укладывали её в постель, она долго ворочалась в полусне, то нанося удары кулаком по челюстям Кости так, что его зубы разлетались во все стороны и со звоном плясали по лестничному пролёту до самого низа, то таскала его по полу за пышную шевелюру, которую он отрастил после армии. Вчера ночью своими клыками вгрызалась в его опороченные руки, пока не обгрызла до локтя. Он убегал, но она хватала его за шиворот, поворачивала его к себе лицом и хлестала, хлестала его бесстыжую физиономию. Сегодня всю ночь рубила не весть откуда взявшимся огромным топором их двери, пока не увидела сквозь дыру его поганый чёрный рот. Он всё ещё считал себя сильным и смеялся.

С такими же видениями она и просыпалась. Изнурённая ночной борьбой шла на работу. На сердце непроглядным облаком давила тяжесть. А вечерами опять стояла на коленях и молила о наказании преступника.

Как-то поливая цветы, задержала внимание на одном. Эта туя очень быстро всегда разрасталась, опуская огромные пушистые веточки вниз с верхнего угла стенки, почти метровые. Чтобы часто не пересаживать цветок, она обычно срезала старые ветви и почему-то приспособилась не выбрасывать богатую зелень, а относила их для украшения покойников в гробу, коих в доме появлялось не так уж и редко, что не удивительно – в городе из пятнадцати тысяч половина пенсионеров. Но туя была со злорадной изюминкой – от самого корня сантиметров на двадцать пять имела большие острейшие колючки внутри зелени. Сейчас средь бела дня вдруг перед её взором привиделся гроб с Костей, украшенный этими колючками. Она даже улыбнулась от предчувствия.

Возвращаясь как-то с работы, обратилась к соседке, одиноко сидящей у подъезда:

– Светлана! Ты на первом этаже всегда у окна сидишь. Не знаешь, Костя у Тамары случайно не появлялся дома в последние дни?

– Как-то дня три назад видела. А зачем тебе?

– Да должен он мне. Никак увидеть не получается.

А мятежными ночами ей снился его чёрный язык, то глотающий белый наркотик, то дразнящий её играющими словами "ля-ля-ля...", в конце концов она воткнула в этот чёрный язык вилку – он орал от боли так, что в подъезд выскочила его мать и материла её почём зря. А Ольга во сне хохотала от счастья, что сделала ему больно. Тамара крутила пальцем у виска, намекая на то, что она сошла с ума.

Даже на работе она не переставала думать об этом Косте и допустила крупную ошибку – начальник лишил её премии за месяц.

А потом вдруг осознала, что "чахнет на глазах", так выразилась одна из её коллег. Работа, конечно, отвлекала её, а то она давно бы сгноила себя ночными мучениями. Она вдруг подумала, что действительно больна.

– Господи! – Грохнулась она на колени перед своей иконой. – Прости меня! Прости меня! Прости меня! Это он виноват, что я схожу с ума! Я больше не стану умерщвлять себя! Пусть мой обидчик сам отравится моей злобой и моей ненавистью! Прости меня, Господи!

Проснувшись она поняла, что что-то изменилось – она впервые за многие недели выспалась.

– Спасибо, Боже! Я знаю, ты услышал меня!

К концу рабочего дня на неё набросился жор! Страшно хотелось есть. Она мчалась на свой четвёртый этаж, перепрыгивая через ступеньку, только чтобы засунуть в рот кусок хлеба. Подумала ещё, если бы ей попался вдруг на глаза Костя, она точно укусила бы его, и впервые за многие дни засмеялась. Скинув каблучки, трясущимися руками быстренько сварила кофе, сидела, проглатывая чёрный хлеб и запивая обжигающим напитком. Немного полегчало. Переоделась в халатик, поставила отваривать мясо кусками, потом на этом бульоне суп сделает гороховый с фрикадельками. На другой горелке вода закипала, в ней лапшу отварит.

– Завтра надо будет фруктов накупить всяких и колбаски копчёной, чтобы с голоду не умереть. О! У меня же ещё где-то в морозилке клубника мороженая оставалась с прошлого года, надо её срочно съесть, новый её урожай уже начали продавать. И холодильник не мешало бы разморозить, вымыть, пока пустой, скоро ягоды начнут продавать, заполню полностью все камеры. Подкрепилась, слава Богу! Пойду новости по телику посмотрю, давненько не включала.

Соседка заглянула, аккуратненькая молодая дамочка, третий год в этом доме жила в их подъезде на втором этаже, Нелля, медсестрой работала:

– Ольга, по сто рублей собираем.

– Я в курсе, что ремонт какой-то в подвале задумали. Вот, – выложила из кошелька сотку.

– Нет. Тамара из больницы Костю привезла на катафалке.

– Да ты что!

– Спасти не смогли...

– Что с ним случилось?...

– Передозировка...

– Наркотики?

– Да.

– Когда хоронить?

– Послезавтра. Пойдём сходим посмотрим вместе?

– Пойдём... Подожди немного... Я зелени пару веточек срежу со цветка. Как Тамара-то?

– Говорят, молчит...

– Вот, подержи, пока переоденусь, неудобно как-то в халате выходить. Осторожно! Только за кончики держи, зелень хоть и красивая, но здесь колючки огромные!

ИММУНИТЕТ.

Я, молодая корреспондентка «Эхо», получила задание сделать репортаж по профилактике гриппа, набирающего силу по стране в начале января. Закупили целую машину масок для бесплатной раздачи, чтобы я подкрепила свой репортаж реальными действиями, так как в аптеках полки опустели – расхватали все противовирусные препараты, маски исчезли полностью, кроме того я должна была расспросить людей о том, как они борются с инфекцией. Стояла на оживлённом углу около железнодорожного вокзала, предлагала каждому: