Текст книги "Районные будни"
Автор книги: Валентин Овечкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
– Ну так…
– А через неделю у нас уже во всех бригадах не по пять, а по тридцать человек выходило на работу!..
– А почему? – перебила Королёва одна из колхозниц «Красного знамени». – Про это и ты, Родионыч, не расскажешь. Ты в нашей вдовьей шкуре не был. Как у нас бабы частушки поют: «Вот и кончилась война, и осталась я одна»… Пришёл Павел Фёдорыч к нам в бригаду. Зерно чистили мы на семена и в амбары возили. Мужики все на ответственной работе: тот кладовщик, тот весовщик, тот завтоком, тот учётчик. Сидят, покуривают, анекдоты рассказывают. А бабы веялки крутят, зерно грузят на машину. Да ещё сделали нам ящик-меру, центнер целый пшеницы влазит. Ну-ка, подними, перекинь его через борт! Животы надрывали. Поглядел Павел Фёдорыч на такие порядки, видим – аж побелел с лица, рассердился. Как трахнет тот ящик оземь! Разбил в щепки. «На чью силу вы, – говорит, – такие короба делали? Калечить женщин? Этим хотите поспешить?» Дал чертёж, какие ящики поделать, на двадцать килограммов, не больше. И разогнал потом всех мужиков на рядовые работы. А женщин – кладовщицами, учётчицами… Эх, думаем, есть, значит, люди, которые об нашей бабьей доле болеют! Ну и как же нам не возрадоваться, не сделать хорошее для такого человека, для колхоза? У кого совесть не заговорит?
– Короче сказать – продолжал Никита Родионыч, – поставили мы две молотилки да как ахнули в две смены – дней за двенадцать перемолотили всё, что оставалось. До снегу управились. Приезжает комиссия из района, видят – ошиблись, зря нашумели на человека. Дело в колхозе, похоже, пойдёт на лад…
Назаров вначале, когда заговорили о нём колхозники, несколько смущался. Он сел в первом ряду на стул, с которого поднялся Никита Родионыч, и, заметно было, не знал, куда себя девать. То ли сидеть спиною к залу – неудобно, когда о тебе говорят, то ли повернуться лицом к людям – тоже нехорошо, как на выставке, смотрите, мол, все на меня, какой я есть. Сейчас смущение его прошло, он поднял голову и вполоборота, через плечо, широко раскрытыми глазами смотрел в зал. Половина людей в зале – колхозники «Красного знамени». Взгляды всех были обращены к нему. На всех лицах он видел хорошие, тёплые улыбки. Взволновало Назарова сегодняшнее собрание… Нет, не всё делал он с расчётом. Многое – от сердца, и сам уж позабыл. А народ помнит. Пять лет проработал он здесь. Большой кусок жизни. Каждый шаг его помнят…
– Так вот с чего начинал у нас Павел Фёдорыч, – заключил Никита Родионыч Королёв. – Понятно вам, товарищи? Сельское хозяйство – это такая штука: поднять дух человека – он тебе втрое больше сработает. А больше поработаем – во-время посеем, уберём, хороший урожай получим. А от хорошего урожая ещё больше дух у человека поднимается! И ещё скажу вам про сельское хозяйство. Когда председатель в четыре часа утра на ногах – и бригадирам уж как-то неловко на мягких перинах нежиться. А от бригадиров и другим передаётся. Так оно и идёт, беспокойство, по всему колхозу…
… Расходились из клуба все в каком-то приподнятом, взволнованном настроении. У женщин, как всегда, не обошлось без слёз. Христина Соловьёва, одной рукой вытирая слезы, другой влепила крепкого тумака в спину своему председателю.
– Эх!..
И в это в одно слово вложила всё, что пережила, перечувствовала за день.
Стародубов живо обернулся на возглас женщины.
– Так, так, Христина Семёновна! Не давай ему покоя, толстошкурому! Где ни встретишь его, на улице ли, в правлении, спрашивай: «А почему у нас хуже, чем в «Красном знамени»?»
Да мы теперь, Дмитрий Сергеич, такие злые стали! – враз заговорили несколько женщин. – На свою голову привезли нас сюда!
– И к вам в райком придём, спросим: почему же вы так неровно руководите, что наши колхозы отстали?
– Что мы – у бога телёнка съели?
– Руки до нас не дошли, что ли?
Стародубов с довольным видом смеялся.
– Так, девчата, так! Как по-морскому говорится: «Так держать!».
Но хотелось, чтобы он на прощание сказал и Назарову что-то дружески-подхлёстывающее, вроде:
«А не привыкаешь ли ты, Павел Фёдорыч, к тому, что всё к тебе да к тебе ездят на экскурсию-учиться? А тебе с твоими колхозниками некуда поехать поучиться? Разве твой колхоз самый лучший в Советском Союзе?..»
Но этого Стародубов не сказал Назарову. Вокруг Назарова собралось человек десять – председатели: соседних колхозов, бригадиры, директор МТС, Христина Соловьёва. Назаров успел сказать им: «Обедать – ко мне». Остальные – кто побежал перекусить в сельпо, кто пошёл к своей машине. Стародубов взял Назарова за рукав.
– А то поле, что под Городенским, всё же поздновато вспахали вы под пар. Не все, может быть, это заметили, обратили только внимание, что чистый пар, ни соринки. А чистый потому, что неделю назад только вспахано. – Засмеялся. – Верно? Меня не проведёшь!
– Под выпас оставляли, Дмитрий Сергеич. Ничего, не хуже будет на том поле пшеничка, посмотрите будущим летом. По толоке – пар. Верите, некуда скот выгонять. По нашему животноводству нам бы ещё земли гектаров пятьсот. Где её взять?
– Подсевать, подсевать надо побольше! Искусственные выпасы. Культурно надо хозяйствовать, не надеяться лишь на ту травку, что бог вырастит.
– Есть и искусственные выпасы – нехватает. Хотели посеять больше ржи на выпас, – вы же сама попросили занять «Маяку» семян… Куда вы, Дмитрий Сергеич?
– Поеду. Стёпа! Давай машину.
– Да зайдёмте ко мне, пообедаем! С утра не ели. Уже шестой час.
– Нет, поеду, спасибо. Отдохну дома часок. А вечером – заседание исполкома.
– Всегда вы отговариваетесь заседаниями. Неправда, нет сегодня заседания исполкома! Почему же меня не известили? Я – член исполкома.
– Или что-то другое… Забыл, комиссия какая-то. Нет, поеду.
– Брезгуете нашим хлебом-солыо?
– Ничего, ничего, как-нибудь в другой раз. Досвидания. А ты и за столом расскажи ещё им о своих методах руководства. Я думаю, сегодня день не пропал зря. Крепко запало в душу людям то, что они видели здесь. Ты уж потерпи, Павел Фёдорыч. Ещё не раз побеспокоим тебя, оторвём от работы. Не одну ещё экскурсию поводишь по своему хозяйству.
Пожал всем руки, сел в «газик», уехал…
Назаров посмотрел вслед машине, огорчённо сказал мне:
– Третий год он в нашем районе работает, а ни разу не выпил у нас в колхозе и стакана молока. Ни ко мне домой не заходит, ни к себе не приглашает, когда бываю в районе. Только по обязанности встречаемся. Разойдемся – и будто чего-то главного не сказали друг другу…
* * *
Я много раз бывал в колхозе «Красное знамя» и не один вечер просидел в райкоме у Дмитрия Сергеевича Стародубова. Прилепился я как-то душою к этому району, где при многих недостатках и недоработках пульс жизни бьётся энергично и во всем чувствуется умное, помогающее делу вмешательство «первой головы» в районе – секретаря райкома.
Но всякий раз меня неприятно удивляло, что, когда я заводил речь о колхозе «Красное знамя» и его председателе Назарове, восхищался его организаторским талантом и прочими хорошими человеческими качествами, у Стародубова потухали глаза, он скучнел, отвечал что-то вроде: «Да, да, хороший колхоз. Да, хороший председатель», и переводил разговор на другую тему. Он куда с большим увлечением рассказывал о самом отстающем в районе колхозе – что сделал он там, прожив два дня, и какие заметил после этого обнадёживающие перемены, – чем о «Красном знамени», крепко ставшем на ноги колхозе, знаменитом на всю округу.
Что это? Ревность к делу? В этот колхоз уже не нужно посылать толкачей? Там «кампании» идут своим чередом, без уполномоченных райкома. Там ему, Стародубову, делать нечего?
Однажды на прямо заданный вопрос Стародубов прямо и ответил мне, несколько, правда, иносказательно.
– У вас есть взрослые дети?
– Да, сын студент, на втором курсе.
– И у меня – два студента… Кончили десятилетку, поступили в институт, стипендия, взрослые люди – в крайнем случае, уж и без отца обойдутся. Ты уже не нужен им… Грустно провожать выросших детей в самостоятельную жизнь…
Как-то при мне в райкоме Стародубов и Назаров стали хвалиться – в шутку, кто больше сил положил на колхозное строительство.
– Я товарищ Назаров, – сказал Стародубов, – связан с колхозным строительством уже двадцать восемь лет!
– Как же это может быть? – развёл руками Назаров. – Колхозам-то всего двадцать второй год. Мы стали организовывать колхозы в тридцатом году.
– Кто это – вы? Вы, может быть, в тридцатом. А мы, батраки и бедняки села Глебово, Курской области, организовали коммуну ещё в тысяча девятьсот двадцать четвёртом году, и я работал в этой коммуне на тракторе. Первым был трактористом в районе!
Назаров усмехнулся.
– Вот так и моим словам удивляются, Дмитрий Сергеич, когда скажу, что я – колхозник с тысяча девятьсот двадцать второго года. Я родом с Кубани. У нас была краснопартизанская коммуна. Отец мой был командиром отряда, его же выбрали и председателем. Мне тогда было четырнадцать лет. По началу коров пас в коммуне.
– Значит, выходит, мы оба с тобой – колхозники с «подпольным» стажем?
Посмеялись, вспомнили комсомольские годы, раскулачивание, бандитизм, трудное время, когда спали, не раздеваясь, с наганом под подушкой… Стародубов спохватился, встал, провёл карандашом по сводке, разложенной на столе.
– Там у тебя, Павел Фёдорович, недовыполнение по яйцу. Нехорошо, сводку нам портишь. Передовой колхоз. Я тебя прошу. Постарайся как-нибудь к двадцатому числу…
И Назаров встал, вздохнул.
– Выполним, Дмитрий Сергеич. Чем-нибудь заменим… Я же вам объяснял, почему мы не взяли цыплят с инкубатора. Недостроили новый птичник, не успели. А тут – холода, снег пошёл в апреле месяце. Зачем брать? На погибель? По птичьему поголовью немножко недовыполнили, зато коров – сто сорок процентов. Это же важнее. Заменим молоком. Какое сегодня число? Двенадцатое. Девятнадцатого покажу вам квитанцию.
А когда я присмотрелся ближе к делам в колхозе «Красное знамя», то увидел: нет, нужен ещё этому выросшему сыну отец! Только надо бы и отцу, когда дети поступили в институт, заглядывать в свои истрёпанные вузовские учебники, повторять кое-что забытое и узнавать новое, чтобы во всякую минуту знать и понимать больше, чем знают дети, обращающиеся к нему за помощью…
Стародубов увлёкся подтягиванием всех колхозов района к уровню передового колхоза «Красное знамя» и делал это, надо сказать, с душой. В районе, собственно, уже и не было резко отстающих колхозов. В последние годы, при нём, председателями колхозов посылали действительно лучших людей из партактива. Было послано и несколько агрономов – не таких, что, имея диплом о высшем сельскохозяйственном образовании, не могут запрячь лошадь в телегу, а практиков, любящих колхозное дело, организаторов. Стародубов много занимался машинно-тракторными станциями. При мне как-то он созвал совещание бывших трактористов – узнал, что в каждом колхозе есть пять-шесть старых комбайнеров и трактористов, бросивших машины и устроившихся кто кладовщиком, кто просто ездовым, – и распорядился созвать всех в райком такого-то числа к такому-то часу. Там он подробно расспросил каждого: почему бросил он машину? Непорядки ли в МТС отпугнули, колхозы ли неаккуратно рассчитывались с ним, бытовые ли условия в бригаде были плохие? Пообещал, что займётся улучшением быта трактористов и проверит по каждому колхозу расчёты с ними. Рассказал им то, что они и сами, собственно, видели, – как в МТС ежегодно весною сажают на новенькие машины учеников и что из этого-получается: богатейшая техника не даёт и половины того, что могла бы дать в опытных руках. Постыдил, поругал их за то, что бросили свою замечательную, трудную, но почётную профессию. После совещания многие его участники вернулись на машины.
Когда приезжали мы со Стародубовым в средний колхоз, у него находилось достаточно советов и дельных предложений председателю. Там он чувствовал себя, как рыба в воде, – где труднее. А в «Красное знамя» он и заезжать не любил. Только и бывал там, что с экскурсиями.
Но действительно ли ему нечего было там делать?
Да, когда клевер убирать и что сеять на искусственных выпасах, – это Назаров знал не хуже секретаря райкома и любого агронома. Да, кстати, и агроном у них был в колхозе. И поставки они выполняли без особого нажима, не нужно было посылать туда уполномоченных. А вот почему бы не спросить Назарова:
«До каких пор в таком богатом колхозе у людей хаты будут соломой крыты? Случись пожару под хороший ветер – полсела сгорит. Начинал ты с того, что заставил бригадиров крыть соломой хаты вдовам, но ведь с тех пор уже прошло пять лет. Теперь уж нужно перекрывать, те хаты черепицей. Агрогорода, что ли, напугали вас? Затея с агрогородами осуждена как преждевременная, есть более важные, первостепенные задачи – повышение урожайности. Да и вам, может быть, не нужно тут город строить. Но село благоустроить – нужно. Вам-то ваши доходы позволяют уже заняться бытовым строительством. Миллион – на капиталовложения!»
«А почему в вашем хозяйстве такое пренебрежение к садоводству? Сады – это и богатство колхоза, и изобилие, и украшение жизни. Десять гектаров старых, запущенных, обломанных деревьев – это не сад по вашим масштабам. Двести гектаров культурного сада надо бы вам иметь!.. Бывает, конечно, что сельский хозяин увлекается чем-то одним – пшеницей, или разведением свиней, или орловскими рысаками. Может быть, он просто не ест яблок. Но председатель колхоза, где живут и работают тысячи людей с разными вкусами и потребностями, не имеет права быть односторонним. У него не должно быть нелюбимых отраслей».
А самое главное вот что. Три года уже колхоз «Красное знамя» топчется на месте в смысле урожая. Хороший собирает урожай, но топчется на месте, рост приостановился. А удобрений и местных и химических из года в год всё больше вносится в землю. В чём дело? Подтянулись все бригады к уровню передовых и застыли? Никто больше не ищет путей к ещё лучшим урожаям? Или сказывается уже сильная распылённость почвы, разрушение её структуры? И, может быть, даже введённая на полях колхоза травопольная система не восстанавливает её в должной мере? Земли ведь в колхозе действительно выпаханы, распылены до крайности. А «карпатские горы»! Одни ежегодные смывы почвы на буграх весною какой наносят ущерб её плодородию!
До сих пор Назаров показывал себя на деле грамотным, образованным хозяином и не одного специалиста удивлял своей эрудицией в вопросах культурного земледелия. Но его познания в агрономии – это многолетний крестьянский опыт, начитанность, добросовестное изучение всяких агротехнических учебников, журналов и только. Это ещё не творчество. Чем-то принципиально новым в земледелии колхоз даже под его руководством пока что не блеснул. Чтобы не зайти в тупик с урожаями. Назарову нужно упорно, напрягши все силы, искать возможностей для нового рывка.
Может быть, ему следовало бы съездить в Курганскую область к знаменитому уральскому полеводу-новатору, колхознику-учёному Терентию Мальцеву? Очень важно именно здесь, в среднерусской полосе, на сильно распылённых почвах, заложить опыты с севооборотом Мальцева. Самое «страшное», на первый взгляд, в агрокомплексе Мальцева – это то, что он в шесть лет лишь два раза глубоко пашет землю, а четыре года сеет пшеницу и ячмень по непаханной, только взлущённой дисковыми лущильниками-стерне. Как – не пахать поля? Скажи только в каком-нибудь отстающем колхозе, что можно не пахать, – разведут тебе такие сорняки, что твои джунгли! Но «Красное знамя» – передовой колхоз. Здесь земли давно уже очищены от сорняков. В колхозе есть агроном. Бригадиры достаточно подготовлены агротехнически. Можно быть уверенным, что здесь не погубят предложений Мальцева.
Не «от бедности» ввел Мальцев такой севооборот у себя в колхозе, в Зауралье. Не для того, чтобы как-нибудь обойтись без пахоты. Для урожая. Для быстрейшего восстановления структуры почвы и, стало быть, повышения её плодородия. И на полях, которые в его колхозе «Заветы Ленина» перестали ежегодно пахать, урожаи из года в год растут.
Посоветовать, настоять, прямо усадить в вагон и отправить нужно Назарова туда, где люди в ещё более трудных природных условиях берут урожаи гораздо выше, чем его колхоз «Красное знамя»! «Тебе, Павел Фёдорович, хоть ты и Герой Социалистического Труда, не зазорно поехать поучиться к Терентию Семёновичу Мальцеву. Он – лауреат Сталинской премии и кандидат в академики. Шадринский район, Курганской области, – место, где происходят сейчас интереснейшие события в сельскохозяйственной науке!»…
… Да, уполномоченные – толкачи по текущим «кампаниям», может быть, уже не нужны Назарову. А глубокое проникновение первого секретаря в дела, в жизнь колхоза – необходимо.
– Скажите, Дмитрий Сергеевич, – спросил я как-то Стародубова. – Вот вы бьётесь третий год над тем, чтоб сделать район передовым, подтянуть все колхозы. Есть такие препятствия, что вы не в силах сами преодолеть? Не от вас зависящие? Не местного происхождения препятствия?
– Есть, конечно, – Стародубов помолчал минуты две. – Самое большое зло – кампанейское руководство колхозами. Приезжает к нам уполномоченный обкома, требует, скажем, хлебопоставки. Ни о чём другом и речи нет. А в это время в сельском хозяйстве – целый комплекс работ! Для будущего урожая, для будущего хлеба! Что-нибудь одно упустишь из виду – всё расстроится. Нажимают на нас, и мы тоже начинаем психовать, и мы также рассылаем уполномоченных: только по заготовкам, – ни зябь, ни засыпка семян, ни корма в зиму для скота – ничто их не интересует. Потом уж, когда хлебопоставки закончим, спохватимся: надо же и зябь пахать! А тут уже – дожди, морозы… По-моему, такие методы руководства колхозами устарели на сто лет!.. Может быть, кого-нибудь из секретарей райкомов они и удовлетворяют, такие методы, – тех, кто в деревне на короткое время обосновался, пережить годик-два, потом на учёбу или на повышение, а после меня – хоть потоп. Но я в деревне родился и вырос, мне спешить отсюда некуда. И в этот район я пришёл поработать, а не посидеть на чемодане до следующего поезда.
Стародубов рассмеялся.
– Надо бы закреплять секретарей райкомов хотя бы на одну полную ротацию севооборота! На восемь-десять лет. Как за бригадами участки закрепляем. В колхозах боремся с обезличкой, а среди нашего брата, руководителей районного и областного масштаба, обезлички этой самой – хоть отбавляй! Один сеял, другой жал, третий за всех ответ держал!..
– Что ещё от нас не зависит?.. Вот – планирование, – Стародубов обернулся к книжному шкафу, достал с полки томик Семёнова Тян-Шанского из собрания «Россия» – «Среднерусская чернозёмная область». – Наши районы – уезды, вернее, по-старому – славились урожаями бобовых культур, гороха, чечевицы. – Перелистал том, – Вот даже фото есть – грузят на баржи горох. И старики вспоминают, что горох здесь сильно родил. Земли и климат, стало быть, подходящие. Да что – старики. Опытная станция у нас есть – факты, доказательства за ряд лет. И нам не планируют ни гектара гороха. Планируют ячмень. А он здесь испокон веку плохо родит. Тоже есть тому доказательства. А попробуй заменить ячмень горохом! Пишем, пишем, спорим, доказываем – как об стенку горохом! И тоже ведь – ценная, нужная культура! Но почему же так планируют? А в те районы, небось, где ячмень лучше родит, – горох дают. Бездушное, канцелярское планирование!
– Что ещё?.. Ну вот нормы горючего… Конечно, в большинстве случаев мы сами виноваты в пережоге. Плохо работаем с трактористами, в эмтээс безобразно обращаются с горючим, цистерны у них текут, при перевозке, при заправке много проливают на землю. Но вот такой случай. Урожай в колхозе на каком-то участке – небывалый, тридцать пять-сорок центнеров. Техника наша от таких урожаев отстала. Высокоурожайных комбайнов мы ещё в районе не получили ни одного. А обыкновенный комбайн такой хлеб на полный хедер не берёт. На полхедера косят, и то молотилка с трудом перерабатывает. Выходит, что здесь трактористу. и трудодней меньше запишут, потому что он нормы не вырабатывает, и горючего он в два раза больше спалит. Директору эмтээс-то, правда, разрешается увеличивать нормы расхода горючего на отдельных участках, но не намного. А где урожай всего десять центнеров, там тракторы с комбайнами бегом бегают, там – перевыполнение, экономия горючего, «передовики уборки». Дикая вещь, но получается, что трактористу куда выгоднее убирать средний хлеб, чем очень хороший!.. А вы знаете, что у Назарова получается на его «карпатских горах»? Конечно, есть перерасход, неизбежен там, на таком рельефе, перерасход. И урожаи у него к тому же всегда такие, что комбайны бегом не разгонятся. Но, как умный председатель, он не может допустить, чтоб его тракторист корову продавал в конце года, чтобы рассчитаться за горючее. Действительно – «энергия отпадёт» у ребят. Знаете, что он делает? Уплачивает из колхозной кассы за трактористов, за их пережог. Или покупает горючее. Незаконно, но что поделаешь, если в наших земельных органах товарищи не продумали как следует такие вопросы?.. Вообще, нужно сказать – урожай ещё не стал критерием всей нашей работы. Как у нас в обкоме определяют первенство районов, скажем, на уборке? Такой-то район убрал зерновые на сто процентов – он красуется в сводке на первом месте. А убрали они быстро только потому, что нечего было там, собственно, и убирать. Колос от колоса – не слыхать голоса. Семь центнеров – урожайность. И группу им установили самую низшую, и хлеба государству сдали они в три раза меньше, чем соседний район, где урожайность была восемнадцать центнеров. Так за что же они – «передовики»? За то лишь, что на неделю раньше отрапортовали?.. Много, много есть такого, что от нас не зависит. Думаю, что я бы здесь за три года больше сделал, если б не было помех.
А Назаров на такой же вопрос – о препятствиях не местного происхождения – повёл разговор не о своём колхозе, а об МТС.
– Да в колхозе-то у нас сейчас ничто, вроде, не мешает мне. С Дмитрием Сергеевичем в основном поладили. При Тихомирове хуже было. За всё в районе отдувались передовые колхозы… Вот на эмтээс нашу больно глядеть. Что получается – ни копейки ведь не дают им на капитальное строительство! Постройки у них до войны были богатейшие. Немцы всё спалили. И вот до сих пор бедствуют. Мастерской нет, есть там сарайчик – три трактора только загнать, наша колхозная кузница куда просторнее. Весь инвентарь зиму и лето – под открытым небом. Не на что построить хотя бы простенькие навесы – министерство не даёт денег. Это что – государственная экономия? Не могу понять такой экономии! Сам хозяин, знаю, на чём можно натянуть, а на чём нельзя натягивать. Копейку пожалеешь – рубль потеряешь! Самоходные комбайны, молотилки, тракторные сеялки под снегом зимуют. Срок службы инвентаря сокращается в три-четыре раза. Почему раньше у мужика лобогрейка работала двадцать пять лет? Кончил косовицу, обтёр её тряпочкой, разобрал, смазал и – в сарай. А тут – сеялки под открытым небом, солнце, дождь, снег. Дисковую сеялку правильно наладить на севе, вы знаете, это же – что скрипку настроить. И вот эти скрипки – под снегом! Дерево гниет, коробится, высевающие аппараты ржавеют. Эх!.. Взять бы тем финансистам, что фонды в эмтээс спускают, карандаш в руки да подсчитать: сколько стоит крыша без стен, столбы, дрань и сколько стоит тот инвентарь, что можно под этой крышей спасти?.. А трактористы зимою как у них живут? Приходят на ремонт, некоторые за пятнадцать-двадцать километров, каждый день туда-сюда не находишься. Надо тут где-то и жить, так, чтобы поспать в тепле, переодеться, помыться. Общежитий в эмтээс нет. Ютятся, где попало: кто в конторе, кто в кочегарке. И разобраться – директор не виноват. Опять же – недают ему денег на строительство. Выше головы не прыгнешь. Спрашивал я нашего директора: «Может, это ты один такой в области несчастливый? Или не умеешь выпросить денег, или рассердились на тебя за что-то, в чёрном теле держат?» – «Какое там один! – говорит. – Съедемся в областное управление на совещание, директора, станем спрашивать друг друга – многим не выделяют фондов на капитальное строительство». А ведь эта «экономия» нам боком выйдет! И дорогие машины калечим прежде времени и кадры теряем, старые трактористы уходят из эмтээс… Министр сельского хозяйства, что ли, у нас такой несмелый? Не решается обратиться к правительству, доложить, рассказать всё, как оно есть?..
Пожаловался мне однажды Стародубов на Назарова:
– Мужичок. Замкнулся в рамках своего колхоза, ни о чём больше знать не хочет.
– Замкнулся? Вот это на него что-то не похоже.
– Член бюро, член исполкома, а не живёт интересами района. В прошлом году он вывез по хлебопоставкам авансом, в счёт нынешнего года, восемьсот центнеров. Мы ему сейчас этот аванс засчитали. Но нам-то, району, не засчитывают! Да вдобавок после того, как мы уже довели планы до колхозов, получаем телеграмму: ещё вам десять тысяч центнеров. В других районах с заготовками хуже – боятся, что там хвосты останутся, и в порядке страховки дают нам дополнительно. Спрашиваем: «Как же размещать их?» – «Как хотите, так и размещайте»… Говорю Назарову: «Павел Фёдорович! Махни-ка ещё, в счёт будущего года, центнеров тысячу?». Жмётся… «Подумаем, Дмитрий Сергеич… Я же не директор – председатель. Что колхозники скажут»… А мне что скажут в обкоме, если я эти десять тысяч не выполню?..
– Но если они вывезут ещё тысячу центнеров, то ваш передовой колхоз поравняется в выдаче хлеба на трудодень с отстающими, с такими колхозами, где люди плохо работали?.. Может быть, Дмитрий Сергеевич, это и есть те случаи, когда нужно обращаться в высшие инстанции? И у вас и у Назарова сколько наболевших вопросов! Вот бы вдвоём – такие практики колхозного строительства! – сели бы, обдумали всё и написали – что, по-вашему, мешает укреплению колхозов…
Стародубов взял со стола книжечку: «Устав Коммунистической партии Советского Союза», раскрыл её, полистал.
– Да… Для нас написано, чёрным по белому: «Член партии не имеет права скрывать неблагополучное положение дел, проходить мимо неправильных действий, наносящих ущерб интересам партии и государства», «Член партии имеет право… обращаться с любым вопросом и заявлением в любую партийную инстанцию вплоть до ЦК…», «Член партии обязан… бороться против парадного благополучия и упоения успехами в работе»…
Был у меня ещё разговор с «летописцем» колхоза «Красное знамя» Никитой Родионычем Королёвым.
– До Дмитрия Сергеича у нас и такие секретари бывали, – рассказывал Королёв, – что всё больше в богатые колхозы ездили. Душою отдыхали там, голова у них там от бабьего крику не болела. А мимо какой-нибудь бригады в отстающем колхозе промчатся – сто километров в час, – люди только пыль понюхают. То – хуже. То значит – руководители боятся трудностей, не нашли общего языка с народом. Распоследнее дело!..
– А вы, Никита Родионыч, в своей «Истории колхоза» и про секретарей райкома пишете?
– А как же! Я считаю, нет горше беды колхозу – плохой председатель, а для председателя колхоза нет ничего хуже – плохой секретарь райкома. А когда и тот и другой неудалые, то колхозу, значит, беда вдвойне… Товарищ Стародубов у меня под девятым номером идёт… Эх, был у нас товарищ Круглых! При немцах в партизанах погиб. Орёл! Тот бы нас тревожил! Каждый день пускал бы ежа под череп нашему Павлу Фёдорычу!.. А про Дмитрия Сергеича не знаю, чего написать. Пока что ничего такого не заметил, ни положительного, ни отрицательного. Так, вообще, по делам в районе, слышно, неплохо он руководит, а как он к нашему колхозу относится – не поймёшь. Приезжает к нам с людьми, экскурсии привозит, показывает им наши достижения – вот так нужно бы вам! А нам ещё ни разу не сказал – как нам нужно! Да неужто мы высшей точки достигли? Вроде как на Северный полюс пришли, куда ни глянь – все на юг дороги, назад, а вперёд – нету?.. Почему мы, колхозники, тревожимся об этом – что, вроде, приостановились мы? Так ведь мы – хозяева, нам здесь жить. Может, и товарища Стародубова куда-нибудь на учёбу пошлют, и Павла Фёдорыча заберут от нас, переведут на руководящую работу. Пока попались нам хорошие люди – хочется с ними подальше вперёд продвинуться!.. А насчёт того, почему между ними дружбы нет, я вам так скажу. Всегда дружат либо толстый с тонким, либо длинный с коротким, так уж оно как-то в природе устроено. А когда оба ровные – скучно им, что ли, глядеть друг на друга? Да ежели ещё по уму равны – кому же у кого поучиться, кто кого должен вперёд подтолкнуть?..
Но в последний приезд к ним я застал горячий спор у Стародубова с Назаровым в райкоме.
Этому предшествовали такие события.
Стародубов возвращался как-то поздно вечером из района домой. В пути, в Сухоярове, его захватил такой ливень, что даже его «газик»-вездеход забуксовал. Вдобавок спустил скат. Пришлось заночевать. От колхозников он узнал, что Назаров ещё днём уехал на грузовой машине в МТС и не вернулся до сих пор – тоже, вероятно, где-то застрял. Стародубов не пошёл к нему, остался ночевать в той хате, возле которой забуксовал в балочке его «газик». Это была хата бывшей звеньевой, а теперь старшей птичницы колхоза Марины Фомичёвой. Соседки, узнав, что у Фомичёвых ночует секретарь райкома, собрались к ним на «посиделки». Часов до двух ночи горел свет в хате, много было рассказано секретарю о жизни колхоза, много вопросов было ему задано, были и шутки и серьёзные разговоры, и были даже жалобы на председателя колхоза, непогрешимого и непревзойдённого Павла Фёдорыча Назарова.
Вот после этой-то задушевной беседы с колхозницами – в домашней обстановке, не на общем собрании – и произошёл у Стародубова крупный разговор с Назаровым в райкоме. Я застал спор в разгаре.
– Если бы ты послушал этих женщин! – говорил Стародубов. – Эх, какой народ!..
– А что же я – не видел, не слышал их никогда? – отвечал Назаров. – По десять раз на дню с ними встречаюсь.
Оба ходили по кабинету навстречу друг другу по разные стороны длинного узкого стола, приставленного в виде ножки буквы «Т» к письменному столу Стародубова, – оба в офицерских гимнастёрках, с орденскими колодками, оба рослые, с сильными покатыми плечами, чуть располневшие… Было у них даже в глазах какое-то сходство – живые искорки юмора, усмешливые морщинки под глазами и на висках. Только Стародубов – брюнет, с отброшенными назад длинными волосами – загорел как-то нежнее Назарова. Его лицо было матово-смуглое, словно припудренное. А Назаров, которого всё же больше обжигало солнце на полях, – остриженный под машинку безбровый блондин, – был краснокож, как индеец.
