Текст книги "Рождение волшебницы"

Автор книги: Валентин Маслюков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 94 страниц) [доступный отрывок для чтения: 34 страниц]

Золотинка начала спускаться, Буян поспешно за ней последовал. Не обменявшись ни словом, они покинули башню и прошли на нижний двор. Девушка подвела пигалика к журчащему в четыре струи источнику.

– Вот там. Внутри вазы на столбе. Достаньте, – сказала она безо всяких ухищрений.

– Хорошо, – помолчав, согласился пигалик. – Не уходите.

Он удалился, настороженно оглядываясь, и скоро привел засаленного кухонного мальчишку. Разрумяненный, от очага, малец вытер лоснящийся подбородок и, снисходительно ухмыляясь, оглядел столб. Отыскав для ноги опору, он вскарабкался вверх и с дурашливым воплем извлек груду тряпья.

Распластавшись в полете рваным крылом, платье накрыло пигалика. Он сбросил рванье с головы и скомкал его.

Тоненький шут с черной харей и нахмуренный пигалик нашли уединение в неглубокой выемке там, где крепостная стена смыкалась с нависшим утесом. Золотинка дала пигалику время самым тщательным образом исследовать обноски.

– Месяца не будет, как это платье забросила сюда Золотинка. Да, та самая. При мне забросила, – сказала она, когда Буян удовлетворился осмотром. – Я едва узнала ее при свете факела, ночью. Побитая какая-то, не в себе. Не мое это дело.

А подменка была у нее – серое платье, простое, и вроде как накидка до колен из грубой крашенины, синяя с коричневым.

– При свете факела нетрудно ошибиться и в синем цвете, и в коричневом, – заметил пигалик, выслушав доносчицу. Он принялся аккуратно сворачивать лохмотья. – Если я правильно догадался, вы хотите получить награду.

– Не стану скрывать. Хочу.

– В полном объеме вряд ли. Наводку вы дали существенную, однако тысяча червонцев за не слишком большую кучу отрепьев много, согласитесь. – Он говорил бесстрастно, избегая всякого личного, живого чувства.

– Не трудно сообразить, что я-то и есть та самая Люба, которая приютила Золотинку. А в благодарность за гостеприимство она положила глаз на Лепеля, моего дружка.

– Десять грошей, – сказал Буян. В разительном несоответствии с издевательским смыслом сказанного в уголках рта таилась печаль.

– А если я научу вас, как поймать девку?

– Как?

– Нужно разыскать Поплеву. Если можно – найдите! Ведь с Поплевы все началось. Рукосил захватил его и спрятал, а Золотинку послал искать. Это была ловушка: она будет искать и не найдет. А если не будет искать, то попадет во власть к Рукосилу. Он поставил ее перед таким выбором, что и так она проиграла, и так… А если вы спасете Поплеву… она сама к вам придет.

– Почему вы думаете, что придет? – пигалик застыл во внимании.

– Могут пигалики разыскать человека, если чародей обратил его и спрятал?

– Пигалики все могут.

– Спасите Поплеву, и она придет к вам сама.

– Как ваше имя? – ясно и строго посмотрел он.

– Золотинка.

Буян вздрогнул, хотя, разумеется, того и ожидал.

– Приговор не может быть отменен, – прошептал пигалик.

– Да.

– Знаете, что вас ждет?

– Да.

– Смертная казнь.

– А если я оправдаюсь?

– По этой статье нельзя оправдаться. – Лицо пигалика выражало несчастье.

– За что меня осудили?

– Невежество с особо тяжкими последствиями. Статья двухсот одиннадцатая, часть третья.

Буян не говорил понапрасну: по такой статье нельзя оправдаться. Оправданий нет.

– Я… мы не можем принять предложения – насчет Поплевы… Нет. Мы обязаны захватить преступницу немедленно по обнаружению – это мой долг.

– Вы влиятельный член Совета восьми, – быстро, так быстро, что в голосе прорезалась враждебность, сказала она.

– С чего вы взяли?

– Вы сами сказали. При первой встрече.

Пигалик задумался. И у Золотинки тоже не было ни малейшего желания говорить. Наконец, он нарушил молчание:

– Все равно… нет…

– Вы имеете право принять решение самостоятельно, – перебила она его почти наугад.

Он не стал возражать.

– Вы действительно запускаете искрень по своему желанию? Когда хотите? Сейчас?

– Да.

Буян был отчаянно бледен.

– Это только усугубляет ваше положение, – прошептал он. – Я не могу вас спасти. Никто не может. Приговор будет вынесен и исполнен.

– И я, – сказала Золотинка, сглотнув слюну, – я хочу получить награду.

– Какую? – раздавленно пробормотал пигалик.

– Которая обещана доносчику.

У него хватило самообладания кивнуть.

– Тысяча червонцев. Пусть их отдадут Поплеве, когда найдут. Только не говорите, что это за деньги.

– Хорошо. Он их получит. – Пигалик опустил глаза.

– Можно включить в договор волшебника Миху Луня? Он захвачен Рукосилом вместе с Поплевой.

– Разумеется, мы будем искать и Миху.

– Тогда все. Спасите Поплеву, и я к вам приду.

– Мы будем искать. Но… Исполните вы обещание?

Золотинка вздохнула неполной грудью, недобрав воздуху, и заставила себя произнести:

– Да. Исполню… – губы ее и подбородок начинали подрагивать. – Исполню я…

– Откройте лицо, – сказал пигалик глубоким грудным голосом.

Золотинка убрала безобразную харю, откинула на сторону и придержала.

Искусанные губы алели. Буян глядел на бледный чистый лик… Более несчастный, чем отважный… Утягиваясь встречным взглядом, забылась и Золотинка.

Вдруг, как это бывает у детей, слезы брызнули у пигалика – сразу переполнили глаза и полетели брызгами. Ссутулившись, он разревелся, растирая влагу ладонями, всхлипывая и вздыхая.

Золотинка поняла, что приговор действительно нельзя отменить. Но не могла плакать. Она скрыла лицо личиной.

– Подождите, – пробормотал Буян, напрасно пытаясь справиться с рыданиями, – подождите… Нужно письменное соглашение… Подождите…

Что могла сказать ему Золотинка? Влиятельный член Совета восьми безутешно рыдал над грудой ее обносков.

– Бумага у меня есть, – вспомнила она. Неловкими пальцами полезла в поясную сумку. – Вот! – развернула лист – несбывшееся письмо.

Буян тупо перевернул листок, обнаружив ни к чему не ведущую надпись «Здравствуй, Юлий милый!» Обратная сторона, совершенно девственная, отняла у него не меньше времени, чем лицевая.

– Мое почтение, Видохин! – вздрогнул он, вдруг изменившись лицом, когда оторвался от бумаги.

Между повозок с вызывающей одышку поспешностью пробирался старый ученый. Скоро стало понятно, кто же привел его в это уединенное место: хотенчик тянул его за собой на короткой привязи, как ищейка. Не рассчитывая угнаться за рогулькой, старик предусмотрительно захлестнул повод на запястье, так что хотенчик с силой увлекал Видохина. Лицо его оросилось потом, он глотал воздух, разевая полый, беззубый рот.

Буян отстранил Золотинку в бессознательном побуждении прикрыть ее собой.

Оставалось только гадать, как это Видохину удалось пройти с верхнего двора вниз с этим чудом на веревочке и не вызвать смятения в праздношатающихся толпах, не привести с собой хвоста ротозеев. Верно, растрепанный, в нелепой шубе Видохин гляделся престарелым шутом, показывающим немудреный фокус.

Он шагнул в сторону, укоротив еще больше повод, зашел с другого боку – из любого положения хотенчик тянул к Золотинке. Присутствие пигалика мешало ученому выразить всю меру возбужденного любопытства. Золотинка неловко сторонилась хотенчика, захваченная врасплох не меньше, чем Буян, который прикрыл ладонью заплаканные глаза.

– Вот, – принужденно сказал Буян, показывая Видохину бумагу. – Нам нужно кое-что записать. Небольшая сделка.

Видохин зачем-то перенял лист – левой рукой – и дико на него глянул.

– Я честный ученый! – объявил он затем, рассеянно комкая лист, чтобы сунуть его в карман.

– Мы искренне вас уважаем! – заверил Буян.

– Вы продаете или покупаете? – Видохин внезапно обратился к Золотинке.

– Покупаем, – вздрогнула она. – И продаем.

– …У меня в мастерской вы найдете перо и чернила.

Видохин отер лоб, неосторожно распустив при этом повод хотенчика.

Почти без разбега, в упор тот пребольно тюкнул Золотинку в висок. Она шатнулась, Видохин ахнул и внезапно, грубо, с блеснувшим в глазах исступлением, цапнул красное сукно куколя – рванул его на себя, когда Золотинка отчаянно подалась назад. Харя тоже остались у него, а девушка ударилась спиной о стену – стриженое золото волос рассыпалось.

– Золото! – выдохнул Видохин. И повторил с ошеломленной замедленностью: – Что я… это ж и есть дух золота. Снизошедший на землю в обличье прекрасного отрока дух золота. Как было предвещено. Прекрасный, как весеннее утро, отрок.

– Отроковица, – угрюмо поправил пигалик. – Как весеннее утро и все такое – отроковица. Дева, если на то пошло.

– Чепуха! – отрезал Видохин. Он пребывал в восторженном умопомрачении. – Летучее женское начало – дух золота?! Невозможно! Это противоречит всем канонам учения о круговороте веществ. Мальчик.

Осатаневший хотенчик рвался и скакал на поводе. Видохин, едва замечая эти пляски, бессознательно заматывал, однако, повод, укорачивая и путая его вокруг запястья при новых рывках рогульки.

– Встань, мальчик! Восстань, великий отрок, озаривший закат моей жизни. Я преклоняю колени в знак повиновения, как жалкий послушник, склоняюсь перед тобой. Свершилось!

Старик опустился наземь, а Золотинка и так стояла, так что «восстать» больше этого уже не могла. Встревоженный взгляд окрест убедил ее, что в закутке между крепостной стеной и выступом скалы не было пристрастных свидетелей, кроме пигалика и ученого.

– Честное слово, Видохин, мне жалко вас огорчать, – пробормотала она. – Верните личину.

– Ты ошибаешься, – сказал ему и Буян. – Это обыкновенное волшебство, дух золота тут вовсе ни при чем.

Старик лишь зыркнул в ответ и тотчас же обратил полный восторженного умиления взгляд к Золотинке:

– Пигалики купили дух золота? За сколько? Я дам больше!

Это было уже сущее безумие: богатства пигаликов вошли в поговорку, и нужно было совсем потерять голову, чтобы возыметь намерение перехватить у них то-

– Они уроют тебя в землю, – понизив голос до страстного шепота, продолжал свое старик. – Принесут тебя в жертву, чтобы восстановить истощенные выработки.

– Гнусная ложь! Наговор! – возмутился Буян. – Пигалики никогда не знали человеческих жертвоприношений, мы не орошаем горные выработки кровью невинных младенцев, как твердит невежественная молва! Стыдитесь, Видохин, вы честный ученый!

Тот оставался невменяем, для доводов разума недоступен и едва ли слышал. Золотинка без лишних слов потянула на себя куколь и выдернула его. Она пристроила личину на место, одела куколь и тем вернула себе отчасти душевное равновесие.

– Значит, договорились, Буян, буду ждать известий.

В ответ он протянул ей простенькое оловянное колечко:

– Держите при себе, это почтовая метка. То есть по этому колечку наши письма сами найдут вас и опознают.

– Спасибо, – молвила она.

Стоя между ними на коленях, Видохин испытывал муки ревнивца, на глазах которого любовники изъясняются на понятном только двоим языке. Он забыл встать, хотя исковерканные подагрой колени болезненно ныли.

– Надо торопиться, я ухожу, – сказала Золотинка, – больше меня здесь ничто не держит.

– Чем скорее вы покинете Каменец, тем лучше, это недоброе место и опасное.

Старик глухо застонал.

– Письменный договор… Мы остались без договора, – спохватилась Золотинка.

Несколько замявшись, – он не скрывал сомнения – пигалик с подкупающей искренностью объяснил:

– Если вы не появитесь по нашему зову, отсутствие письменного соглашения будет для вас некоторым оправданием.

– А вы? – быстро спросила она.

– Надо думать, ничего более тяжкого, чем служебное расследование, мне в этом случае не грозит… Так что не теряйте времени!

– Спасибо, Буян, – сказала Золотинка.

– За что спасибо? – глаза пигалика стали еще больше. С судорожным всхлипом он отвернулся.

Кинувшись к повозкам, которые преграждали выход на площадь, Золотинка вспомнила крепко намотанный на руку Видохина хотенчик. Старик поднимался, с усилием опираясь руками о колено, искаженное лицо его было лицом твердого в безумстве человека. Она понимала, что, как ни беги, от такой ищейки, как хотенчик, не скроешься. Быстро явилось решение: вывести Видохина за собой из замка в глухую пустошь и отобрать у него рогульку – хитростью или силой. Она перестала спешить и, не оборачиваясь, различала за спиной измученное дыхание – старик догонял.

Свободную от повозок и лошадей середину двора между кострами и бочками захватила разнузданная толпа Лепелевых дикарей, потрясавших плетеными щитами. Золотинке удалось спуститься к воротам замка, дикари лишь походя замазали ее дегтем и сбили с ног, но не стали удерживать. Хуже пришлось Видохину. Путь его сквозь толпу полуголых людей был отмечен завихрениями взлетающих рук, хохотком и жестокосердными криками. Старика прихватили и поволокли к проезду на верхний двор.

Золотинка подождала Видохина возле цепных вертлюгов, чтобы он видел ее и не запускал у всех на виду хотенчика. Когда орава исторгла несчастного из себя, Золотинка ступила под темные своды ворот. Но дальше, впереди, где сквозил обрисованный сводом свет, на мосту, можно было видеть огромную собаку, которая неспешной трусцой возвращалась в замок.

Золотинка съежилась, оглядываясь, где спрятаться. Поздно – Зык зарычал и бросился скользящими прыжками вперед – она вжалась спиной в стену. Пес резко остановился, расставив лапы, как при внезапной сшибке, на загривке вздыбилась шерсть. Огромный, по грудь девушке, зверь рычал, не сводя с нее горящего взгляда. Слышался пьяный смех – это потешались над испуганным шутом стражники. Два-три человека, пробиравшихся по мосту, остерегаясь встревать в заваруху и не собирались оказывать помощь.

Спасение пришло с другой стороны.

– Кыш, негодная тварь! – раздался визгливый голос, который показался Золотинке слаще пения. – Оставь отрока, брысь! Пшел вон! – бесстрашно и безрассудно вопил Видохин, замахиваясь рогулькой на сторожевого пса, как на трусливую дворняжку. Огромное узкое тело поджалось, Зык напружился, жесткий, как перекрученные канаты, – Видохин в припадке раздражительной храбрости швырнул в голову псины короткой палкой. Палкой этой был обмотанный хвостом хотенчик.

Хвостатая палка мелькнула в воздухе – Зык отпрянул. А хотенчик, резко замедлившись на лету, кувыркнулся и вильнул вспять – к Золотинке. Обманутый Зык щелкнул клыками, шарахнулся и в прыжке перехватил убегающего хотенчика. При этом он наскочил всем телом на Золотинку, которая бросилась уже было к мосту. Встречный удар не сбил ее с ног, но оглушил. Зык, шаркнув по стене боком, грохнулся наземь.

Все это множество событий смазалось в круговерть. Золотинка помчалась. Мигом, не касаясь, кажется, земли, проскочила она двор и врезалась в толпу дикарей. Здесь и нашла она передышку. Пока она пробиралась между полуголыми людьми, где-то сзади нее дикари колошматили Зыка, кто чем мог. Пес рычал и катался, не выпуская палки, по сторонам ощерившейся морды мотался размочаленный пояс и торчало покрытое пеной дерево.

С ватагой дикарей Золотинка двигалась крутой дорогой по краю пропасти, спеша оторваться от Зыка как можно дальше: едва находилась в толпе слабина, она устремлялась вперед. И так очутилась в первых рядах наступающего воинства, которое под боевые кличи вломилась на верхний двор.

Отступив за круглый водоем, рядами выстроился неприятель – это были Лепелевы чудовища: головогрудые, ракорукие и птицерыбые уродцы, вооруженные чем попало вплоть до боевых сковородок. По окраинам площади, в раскрытых окнах строений, на гульбище Новых палат, предвкушая ратоборство, теснились зрители.

Сразу за выходом на верхний двор наступающая орда развернулась лавой, и Золотинка, ускользнув, очутилась у подножия башни Единорога в относительном затишье. Приоткрытая красная дверь подсказала дальнейшее. Она проникла внутрь, не отдышавшись, с отчаянно дрожащим сердцем подтащила к бойнице пустой ящик и взобралась. Узкая щель в камне давала плохой обзор: кусочек мостовой перед башней и часть площади, справа виднелся край круглого пруда, а вдали церковь и краешек угловатого здания Старых палат.

Строй чудовищ дрогнул, они устремились навстречу дикарям, и все смешалось под стон и треск деревянного оружия.

Несколько отдышавшись, Золотинка решила дождаться, чтобы Зык миновал башню и затерялся в толпе, а тогда оставить укрытие. На худой конец, если с псом ничего не прояснится, прорываться наудачу.

Поднимаясь на носки, чтобы глубже засунуться в бойницу, Золотинка приметила Видохина. Измученный старик плутал среди осатанело метущихся дикарей, на ногах он держался нетвердо, иногда озирался, но в сторону башни, где притаился божественный отрок, так и не глянул. Показался и Зык. Пес по-прежнему держал в пасти хотенчика, бег его был неровен, он словно блуждал.

– Ах ты, гадкая псина, безобразник! Ну-ка иди сюда! – вскричал старик. Золотинка не столько слышала Видохина, сколько угадывала его речь сквозь грохот и вой битвы. Со злобным оживлением кинулся на старика Зык, они сшиблись.

– Отдай сейчас же! – хрипел Видохин, пытаясь вырвать хотенчика – не тут-то было! Но заблуждался и Зык, рассчитывая повалить противника наскоком, – крепко избитый, он не мог справиться с грузным стариком.

И вдруг Зык оставил противника, отскочил и умчался быстрым галопом в сторону Старых палат.

Обескураженный ученый тяжело опустился на камни, округлые бабьи плечи его вздымались.

Золотинка нерешительно переминалась на хлипком ящике: бежать или ждать? Прошло немного времени, как с неизменной палкой в зубах возвратился Зык. Пес призывно оглядывался, а позади властно рассекал толпу потешных ратоборцев конюший Рукосил. Туго обтянутые атласом по самый пах ноги его с мощными играми несли вельможу молодо и живо. Рукосила сопровождали шутовской царь Лепель, скинувший лишние одеяния (да точно ли это Лепель? – краешком сознания усомнилась Золотинка), и тот самый тонконогий человечек, которого звали Ананья. Всего их было пятеро: чуть отстав, следовали двое кольчужников при оружии. Зык забежал вперед, злобно боднул Видохина и тотчас его оставил, метнувшись было к башне.

Вздорная собачья натура помешала Зыку выдать Золотинку хозяину (если он ее учуял). С неутоленной мстительностью пес бросился обратно на Видохина, который по крайней телесной слабости впал в малодушие и только прикрывал голову полой шубы.

– Фу, Зык, фу! Не приставай к ученому! – Рукосил поймал собачий загривок. Не понимая, зачем привел его сюда возбужденный Зык, хозяин ловко ухватил хотенчика и потянул, пытаясь вывернуть из клыков.

– Так откуда это у тебя, псина? Не балуй, отдай!

Псина не слушалась. Хозяин изловчился садануть ногой поджарое брюхо и, когда Зык взвизгнул, мгновенно взбеленился, повалил пса на бок и принялся топтать уж безо всякой жалости, холеное лицо его исказилось. Зык извивался гибким змеиным телом, ощерившаяся пасть окрасилась розовой пеной, но палку с непостижимым упрямством не отдавал. Забитый до помрачения, пес слабел, метания походили на смертную дрожь…

Притихли, подобрались в угодливой готовности тонконогий человечек с Лепелем, однако они остерегались соваться под горячую руку. Ананья, впрочем, ничего не упускал. На его предостерегающий окрик Рукосил бешено оглянулся и бросил недобитую собаку, едва увидел, что Видохин пытается улизнуть.

Все устремились к башне.

Увлекшись наблюдениями, Золотинка упустила время присмотреть себе убежище. Выбирать не приходилось. Рядом с ящиком высилась узкая корзина в рост человека. Видохин уже толкал дверь, и она впопыхах перевалилась в нее головой вниз. Задерживаясь руками, шумно, как вспугнутый зверек, она провалилась донизу – в какую-то кислую вонючую стружку. И крепко застряла, подогнув ноги пониже, чтобы они не торчали наружу. Плетенка, видно, была сплошь худая: прямо перед глазами Золотинки зияла порядочная прореха, обращенная притом к какому-то ящику. Тогда как другие прорехи, вероятно, открывали содержимое корзины всякому сколько-нибудь заинтересованному наблюдателю.

Дверь отворилась, она узнала это по отсветам на стене и замерла, пренебрегая неудобствами положения. Площадной шум огласил башню. Почти сразу же дверь опять заскрипела и опять, уличные отсветы пропали. Но свирепый пес остался, похоже, на улице. Можно было находить утешение хотя бы в этом – Зык с его собачьим нюхом и волшебная ищейка оказались за стенами башни.

– За тобой не угонишься, Видохин! – послышался возбужденный голос Рукосила. – К чему такая прыть? Ты весь дрожишь? С чего бы?.. Жарковато в шубейке?

Ответ старика нельзя было разобрать.

После некоторых отрывочных замечаний, шорохов, перемещений, прямо у своих ног (уши оказались возле земли), обок с корзиной Золотинка услышала вкрадчивый, не лишенный даже страстности шепоток, который сразу же вызвал представление о тонконогом вихлявом человечке, столь памятном ей еще по Колобжегу.

– Бумага, мой государь… В шубе. Извольте глянуть.

– И что? – с нетерпеливой раздражительностью отозвался Рукосил.

Тонконогий что-то показывал, потом добавил исчезающий шепотом:

– Здравствуй, Юлий милый!

Последовал молчаливый шелест, и Рукосил грязно, витиевато выругался – не злобно, а растерянно.

– Это что, у Видохина? – прошептал он. – Старый хрен, при чем он тут?

Золотинке в ее корзине впору было зубами скрипеть от собственной неосмотрительности!

– Позвольте, мой государь, – возбужденно шептал Ананья, – смотрите: лист из конторской книги Хилка Дракулы… Возможно, последний лист книги… Выработан на бумажной мельнице «Меч и черепаха» по меньшей мере восемнадцать лет назад.

– Хилок? – перебил Рукосил. – Голова идет кругом. Но не дворецкий же в любви Юлию признавался, ты как разумеешь?

– Думаю, что нет.

– Старый черт Видохин? А? Что за катавасия? Рука Золотинки? И откуда у Зыка ее хотенчик, который бог весть когда еще потерял Юлий? Полная загадка. Но чую, мы где-то близко. Очень близко, Ананья. Чем больше путаницы, тем ближе. У меня ощущение, что девчонка рядом – рукой достать.

Корзина заскрипела, конюший, по видимости, на нее оперся и долго молчал после этого. Наконец, он заговорил ровным голосом:

– Давно, Видохин, вы с ней расстались?

– Не понимаю, – буркнул старик, – оставьте меня в покое.

– Давно ты расстался с Золотинкой? Иначе ее зовут царевной Жулиетой, что от слова жульничество. Принцесса Септа, если хотите.

– Никого из троих не знаю, – огрызнулся старик.

Золотинка перевела дух – насколько можно было это сделать вниз головой в трухлявых стружках. От неподвижности шумело в ушах и тяжелело в затылке.

– А кого ты знаешь?

Недолгая тишина после вопроса завершилась звучным и хлюпким, словно в густое тесто, ударом. Видохин сипло всхрапнул, его начали бить, затыкая стон и хрип, неродившееся слово новым ударом. Это длилось недолго, но страшно.

– А кого ты знаешь? – повторил Рукосил звенящим голосом.

– Золотого отрока, – простонал Видохин.

…И потом чужой, посторонний голос, который Золотинка не тотчас и признала.

– Извините, что происходит?

Голос этот имел значение, потому что все притихли.

– Впрочем, я вижу. Излишний вопрос. Позвольте, конюший Рукосил, выразить вам в частном порядке мое возмущение. Мы, пигалики, (Черних – вот кто это был!) не вмешиваемся в дела людей. Но как порядочный пигалик я не потерплю, чтобы эта гнусность происходила у меня на глазах!

– И что же вы сделаете? – спросил Рукосил с вызовом.

– Я немедленно удаляюсь!

– Не смею задерживать в таком случае.

Черних, очевидно, смутился.

– Простите, Видохин, я горячо вам сочувствую! Насилие ужасно меня огорчает, поверьте! Но ничего не поделаешь: закон запрещает нам вмешиваться в междоусобицы людей…

– Справедливо, Черних! – насмешливо заметил Рукосил. – Мы и сами разберемся.

– Простите, простите, – повторил Черних. Легкий скрип ступеней поведал Золотинке, что пигалик начал спускаться.

– Да уходите… вам лучше уйти, – измученно пробормотал Видохин. – Я знаю пигаликов, я понимаю… вам нельзя… закон… Приходите, Черних, в другой раз… навещайте.

Тот ответил сдавленным горловым звуком. И мгновение спустя поднялся шум свалки, грязная брань, крик, возня – прислужники чародея набросились на пигалика.

– Преступление! – пресекающимся голосом, задыхаясь, прохрипел пигалик.

Кажется, ему забили рот кляпом, но он что-то еще мычал. Конюший говорил с подчеркнутым миролюбием, в котором, впрочем, достаточно явно сквозила насмешка.

– Пигалики – рабы закона, а мы, люди, рабы обстоятельств – каждому свое. Не могу я допустить, чтобы вы тут же за порогом принялись распространяться о зверствах Рукосила. Я свято соблюдаю все положения Каменецкого договора. Вы не ранены. Воротничок оторвался? (Негодующее мычание.) Убытки будут возмещены.

– Вряд ли вы этим отделаетесь! – громко сказала Анюта.

Золотинка чуть не вскрикнула в своем узилище. Стоять на голове было ужасно трудно, она испытывала всевозрастающие муки и закусила губу, чтобы не застонать. Появление волшебницы пробудило надежду на избавление.

– Че-ерт! – прошипел где-то рядом с корзиной Рукосил. – Сколько их там? Не башня, а проходной двор.

– Развяжите пигалика, – со скрытым возбуждением в голосе велела волшебница. – Это опасное нарушение Каменецкого договора. И не мучайте старика. Стыдно.

– Я знал, Анюта, что вы здесь, – сказал Рукосил именно потому, что не знал. – Вы слышали: речь идет о моей ученице Золотинке, она похитила искрень. Лучшая ученица, Анюта, надежда учителя. И вот – воровка. Схватила яркую игрушку и бежала. Я говорю начистоту, с вами бесполезно хитрить. Совершенно случайно в несведущие руки попал искрень. Это большое несчастье.

– Не говорите чепухи, Рукосил, случайно искрень не мог попасть ни в чьи руки. И тем более в несведущие.

– Оставим пустые препирательства. Искрень в руках неверной девчонки нарушит установившийся порядок и равновесие сил.

– Не хотите ли вы сказать, что мир выиграет оттого, что искрень из рук девушки попадет в ваши руки?

– Дура! – прошипел Рукосил на сторону, то есть как раз туда, где корчилась в муках вверх тормашками Золотинка.

Анюта начала спускаться с лестницы, может быть, для того, чтобы развязать пигалика собственноручно. Рукосил не вмешивался, послужильцев его и вовсе не было слышно. С площади доносился победный рев: кто-то там брал верх – то ли дикари, то ли уроды.

Если она развяжет пигалика, все кончится хорошо, горячо загадала Золотинка.

Стремительно топотнул человек, в тот же миг другой, и Рукосил отчаянно вскрикнул:

– Руки! Рот! Руки держите!

Золотинкино сердце скакнуло, екнуло, и все было кончено. Рукосил заговорил успокоенно, как человек, счастливо избежавший опасности:

– Не давайте ей ничего произнести, ни слова! И руки держите! Каждое слово – заклинание, ваша смерть!

Слышалось напряженное дыхание нескольких человек. Потом стена озарилась трепещущим ржавым светом, и Золотинка разобрала произнесенную отчетливым шепотом рядом с корзиной бессмыслицу:

– Топ капо опак пот!

Анюты не стало.

Золотинка почувствовала это всем своим существом. И тут же снова внезапный вскрик, топот, железный лязг, хрип, вой… звучное падение тела. И Рукосил вскричал:

– Болваны! Это будет стоить войны. Убили пигалика… Он что, мертв?

– Падаль.

– Добейте!

Золотинка не могла зажать уши и потому зажмурилась, когда услышала хруст разрываемой железом плоти.

Кто-то сказал:

– Сам же кинулся, сволочь…

– Бегом наверх, осмотрите всё! Каждую щель! – взвинченно распоряжался Рукосил. – Ананья, ведь это война, пигалики не простят.

– Искрень все спишет, мой государь.

– Искрень! – воскликнул Рукосил в лихорадочном возбуждении. – Да был ли искрень? А? Как не усомниться? Была ли девчонка?.. Видохин, отрок твой был? Встряхните его! Мамот! – звучная оплеуха. – Отрока зовут Золотинка, слышишь?

Старик был еще жив и проговорил подавленным слабым голосом:

– Золотинка продался пигаликам. А мне достался клочок бумаги – их договор. А ведь я видел его как тебя, Рукосил. Он явился в сиянии эфира, источая нежнейшие благовония Смирты. Струилось золото волос, разобранных жемчужными нитями. Зеленая листва покрывала прозрачные шелка одежд, чудесная зелень увивала гибкие руки его и стан… Неслышно, легчайшей стопою сошел он с облачка и предстал, нахмурив брови.

– С ума сбредил, – свистящим шепотом заметил Ананья.

– Встряхните его, ласково, – распорядился Рукосил.

Старика ударили – суховатый костяной звук, и Видохин отозвался стоном.

– Наверху ни души! – объявил голос со второго яруса.

– Недоумок! – огрызнулся Рукосил.

– …Его увели пигалики, – сипло и невнятно, разбитыми губами, простонал Видохин.

– Кто именно?

– Буян… Горючая кровь золотого духа. Два стакана крови божественного отрока хватило бы мне, чтобы зачать любомудрый камень. Горючая вода и кровь золота – вот истинная основа. Красный жених и лилейная невеста… Сочетать их должным образом. Вот порог вечности, на котором я споткнулся.

– Ты объяснил это все Буяну?

– Да.

– И он пожалел для тебя два стакана чужой крови?

– Увы! Кто его за это упрекнет?

– Вонючий недомерок!

– Красный жених и лилейная невеста должны зачать.

– Я понял… – оборвал Рукосил Видохина. – Поставьте эту рухлядь на ноги.

Послужильцы кинулись поднимать. Полыхнул беспокойный красно-рудый свет.

Рукосил принялся шептать, перемежая колдовскую тарабарщину человеческими словами, – внезапно упало что-то тяжелое.

Золотинка ожидала, что Видохин исчезнет так же, как исчезла Анюта, но он остался. Разве что голос его внезапно, прыжком сместился:

– О! В омут! Ни черта не умеете делать как следует…

И тут она поняла, что исчез не Видохин, а Рукосил. Видохин остался и своим дребезжащим, пресекающимся от слабости голосом распоряжался Рукосиловыми пос лужильцами.

– Ананья, ну как умру? Сердце зашлось… такая боль…

– Не снимайте шубу, мой государь, – почтительно отозвался Ананья. – Для тепла и для правдоподобия. Ничем нельзя пренебрегать. Недомерки подозрительный народ. Это смелый шаг, мой государь.

– Буду просить два стакана крови золотого отрока. Красный жених и лилейная невеста! – проговорил, постанывая, Лжевидохин. – Но так мало времени… Пока недомерки не раскрыли убийства Черниха.

– Нужно перебить человек двадцать своих и тогда поверят, что это был несчастный случай. Нужны горы трупов, мой государь, чтобы спрятать среди них окровавленного пигалика.

– Ладно, там видно будет. Надо уходить. Засыпьте его мусором, Леща тоже. Затрите кровь. Живее!

– А ключ? Надо запереть.

– Ключ в шубе. Здесь он, у меня в кармане. Уходим. Но что за жизнь, Ананья, я могу сдохнуть в чужой шкуре вместо Видохина…

Послужильцы суетились, передвигаясь по башне бегом, что-то шумно таскали, волочили, бросали.

– Расходитесь в разные стороны, чтобы не привлекать внимание.

Дверь часто скрипела – они выходили. Последним, пыхтя и причитая, Лжевидохин – потом заскрежетал несмазанный замок.

С тяжким стоном обвалив корзину, Золотинка осталась на полу – голова обморочно кружилась. Пришлось заново учиться ходить: на первых шагах ее шатало. Дверь оказалась заперта на замок, чтобы открыть его, нужен был ключ, оставшийся у Лжевидохина. Золотинка снова взобралась на ящик подле бойницы.