Текст книги "Том 7. Пьесы"

Случай с гением ^*
(«Понедельник»)

Комедия в четырех действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Корнеплодов Евтихий Федорович – известный писатель.

Корнеплодова Софья Ивановна – его супруга.

Вера – их старшая дочь.

Надежда – их младшая дочь.

Васин – молодой ветеринар, муж Веры.

Михаил Бурьянов – начинающий беллетрист.

Девушка из газеты.

Могилянский.

Сироткин – работник из главного управления.

Сироткин-Амурский – писатель, его дядя.

Бабушка.

Ольга Николаевна – работник союза.

Мартышкин – критик.

Первый из публики.

Второй из публики.

Директор клуба, энергичная дама.

Писатели клуба, артисты, поздравители, духовой оркестр ремесленников и др.

Действие первое

В квартире писателя Корнеплодова. Жена писателя Софья Ивановна и Васин, зять.

Корнеплодова. Дело проще пареной репы, а вы ничего не сумели добиться. Вы просто какая-то размазня.

Васин. Зачем обижаете, Софья Ивановна?

Корнеплодова. Скажи на милость, обидчивый какой. Это вы нас обижаете.

Васин. Помилуйте, чем же?

Корнеплодова. А тем, что никогда ничего не умеете толком сделать. Мы дочь за вас отдали, в семью приняли. А от вас ровно никакой пользы. Пустое место.

Васин. Так ведь я, Софья Ивановна, собственно говоря, на личного секретаря не учился. У меня совсем другая область. Я, так сказать, ветеринар.

Корнеплодова. Нам в семье ветеринаров не нужно. Нам нужен энергичный, расторопный человек, который умеет провернуть любое дело. Тем более что для этого и талантов никаких особенных не требуется. Для зятя известного писателя Корнеплодова открыты все двери. Поймите же наконец, что вы не кто-нибудь, а зять Евтихия Корпеплодова.

Васин. Я понимаю.

Корнеплодова. А раз понимаете, то почему не добились? Есть решение выделить в зеленой зоне двадцать дачных участков для представителей художественной интеллигенции. Так какой же может быть вопрос? Кому-кому, а уж, кажется, Евтихию Корнеплодову полагается в первую очередь. И что же? Я вас посылаю в главное управление, а вы возвращаетесь с пустыми руками. Дико! Вам что – отказали?

Васин. Отказать не отказали, но как-то… отнеслись без особого энтузиазма.

Корнеплодова. Ну это уж бред какой-то. Кто там у них занимается этим вопросом?

Васин. Некто Сироткин.

Корнеплодова. Крупный товарищ?

Васин. Как-с?

Корнеплодова. По служебному положению, спрашиваю, крупный?

Васин. Да нет, обыкновенный аппаратный работник.

Корнеплодова. Сироткин? Не слышала. Могу себе вообразить. И фамилия какая-то серенькая. Так он что же, этот самый Сироткин, отнесся без энтузиазма?

Васин. Вроде этого.

Корнеплодова. Но вы ему, по крайней мере, объяснили, кто такой Корнеплодов?

Васин. Объяснял.

Корнеплодова. И он что?

Васин. Ничего.

Корнеплодова. Нет, милейший, вы действительно просто размазня. Удивительно! Послушайте, может быть, этому самому вашему Сироткину просто надо дать в лапу? (Делает жест.)

Васин. Что вы, Софья Ивановна! Как вы думаете о людях!

Корнеплодова. А что? Я ведь не утверждаю. Я только хочу понять. Сироткин! Ха! А ну-ка, милый, соедините меня с этим вашим Сироткиным.

Васин (набирает номер). Товарищ Сироткин? С вами сейчас будут говорить.

Корнеплодова. Как его имя-отчество?

Васин. Андрей Степанович.

Корнеплодова (в телефон). Андрей Степанович, здравствуйте. Вас беспокоит жена писателя Корнеплодова. Слышали? Ну так вот. Я посылала к вам своего зятя, но это такой бестолковый человек, что, по-видимому, ничего вам не сумел объяснить.

Васин (жалобно). Софья Ивановна.

Корнеплодова. Помолчите. (В телефон.)К вам хотел заехать сам Евтихий Федорович, лично, но как вы, конечно, понимаете, он загружен свыше сил человеческих. Поэтому, не в службу, а в дружбу, голубчик, заезжайте к нам сами. Евтихий Федорович будет рад с вами познакомиться. Да и вам, я думаю, интересно посмотреть на живого, настоящего писателя в домашней обстановке. Что вы говорите? Ничего. Не смущайтесь. Евтихий Федорович относится к маленьким людям вполне демократически. Нет, нет, и не думайте. Одним словом, я за вами посылаю машину. (Кладет трубку.)Вот и все. Поезжайте за Сироткиным.

Васин. Софья Ивановна, нам надо наконец объясниться. Я ветеринарный врач. У меня есть научные работы. А вы меня превратили в мальчика на побегушках, в какого-то толкача…

Корнеплодова. Мы об этом поговорим потом. А сейчас немедленно поезжайте за Сироткиным.

Звонит телефон.

Васин. Как угодно. (Уходит.)

Корнеплодова (берет трубку). Я слушаю. Здравствуйте, миленькая. А я только что собиралась вам звонить. Ну, как там, на вчерашнем заседании, вопрос о юбилее? Рассматривался? В общем, благополучно? Прекрасно? Большое вам спасибо, лапушка. За мной «Белая сирень». Завтра я к вам заеду. Или вы заезжайте. Извините, меня отрывают. (Кладет трубку.)Что такое?

Вера (которая только что вошла). Мама, из газеты.

Корнеплодова. Девушка?

Вера. Да.

Корнеплодова. Почему-то к Евтихию всегда посылают девушек.

Девушка из газеты. Разрешите?

Корнеплодова. Что?

Девушка из газеты. По поводу юбилея товарища Корнеплодова.

Корнеплодова. Ах, вам уже известно, что есть решение? Прошу вас, пожалуйста.

Девушка из газеты. Я хотела бы небольшое интервью с Евтихием Федоровичем.

Корнеплодова. Евтихий Федорович очень занят. С утра работает.

Девушка из газеты. В таком случае простите.

Корнеплодова. Нет, нет. Можно и без Евтихия Федоровича. Я вам сама все расскажу. Что вас интересует?

Девушка из газеты. Все интересует. Дата рождения. Детские годы. Первое произведение. Над чем в настоящее время работает. Ну и так далее.

Корнеплодова. Хорошо. Я вам сейчас все расскажу. Евтихий Федорович Корнеплодов родился в семье зажиточного бедняка за пять лет до смерти Толстого и ровно через год после смерти Чехова.

Девушка из газеты. Это уже само по себе интересно. Спасибо.

Корнеплодова. Детские годы Евтихий Федорович провел недалеко от Мценска, в восьми километрах от Спасского-Лутовинова, имения Тургенева.

Девушка из газеты. И.С.?

Корнеплодова. Да, Ивана Сергеевича.

Девушка из газеты. Замечательно!

Корнеплодова. С юношеских лет Евтихий Федорович проявлял большую любовь к литературе.

Девушка из газеты. Так, так. (Записывает.)

Корнеплодова. Вера, принеси розовую папку номер шесть. (Девушке.)Можете все это не записывать. У нас есть.

Вера приносит папку.

Я тут набросала. Можете взять. (Дает девушке несколько листков.)Вы только немного обработайте, и получится как раз то, что надо.

Девушка из газеты. Вы мне облегчаете задание. С таким юбиляром приятно работать. Может быть, у вас есть какие-нибудь интересные фото юбиляра?

Корнеплодова. Пожалуйста. Сколько угодно. (Показывает.)Евтихий Федорович, когда ему было три года. Евтихий Федорович, когда ему было семь лет. Евтихий Федорович на охоте. Евтихий Федорович на фоне строящегося Днепрогэса. Евтихий Федорович встречает на Белорусском вокзале Максима Горького.

Девушка из газеты. О! Это всем фитиль! А где же Максим Горький, я не вижу?

Корнеплодова. Он еще не приехал.

Девушка из газеты. А где Евтихий Федорович?

Корнеплодова. В четвертом ряду второй слева, в коверкотовом костюме, видите – светлая кепка, его самого почти не видно. Его тогда еще затирали. Но это он.

Девушка из газеты. Так я, с вашего позволения, все это заберу с собой. Простите, у товарища Корнеплодова какое… летие?

Корнеплодова. Пятидесятилетие со дня рождения и двадцатипятилетие литературной деятельности.

Девушка из газеты. Благодарю вас. Юбилей состоится, кажется, в клубе?

Корнеплодова. Да. Приходите.

Девушка из газеты. Концерт тоже будет?

Корнеплодова. Непременно.

Девушка из газеты. Спасибо, а если я приду с мамой, это ничего?

Корнеплодова. Сделайте одолжение. Приводите, кого хотите. Чем больше, тем лучше. Я дам указание. Пропуска на контроле.

Девушка из газеты. Еще раз спасибо. Не буду вас задерживать. Ой, сколько книг! Маркс, Энгельс. «Диалектика природы». «Анти-Дюринг».

Корнеплодова. В кабинете еще больше. Здесь у него только по марксизму-ленинизму. Евтихий Федорович усиленно изучает исторический и диалектический материализм.

Девушка из газеты. Это я тоже запишу. Это очень важно. До свидания. Привет Евтихию Федоровичу. (Уходит.)

Корнеплодова. Вера, сейчас ветеринар привезет Сироткина, так распорядись насчет угощения. Только чтоб ничего особенного. Графинчик водки, несколько огурцов, сто граммов любительской. Невелика птица. Кофе в серебряном кофейнике. Ступай. И пожалуйста, объясни своему ветеринару, что если бы не наши связи, он бы уже давно сидел где-нибудь на Алтае и лечил высокогорных коров.

Вера. Каждый день объясняю.

Корнеплодова. Значит, недостаточно. Все время фыркает.

Вера. Не обращай внимания. По-моему, он просто дурак. Воспитается.

Васин (входит). Ну вот. Привез. Раздевается.

Вера. Хорошо. Ступай теперь.

Васин. Вера, я больше не в состоянии… Я не понимаю…

Вера. Ладно, ладно. Потом поймешь. Иди, я с тобой поговорю. (Уходит.)

Корнеплодова. Очень хорошо. Сироткин. Ха!

Сироткин (входит). Сироткин.

Корнеплодова. Степан Андреевич?

Сироткин. Наоборот, Андрей Степанович. Вы меня хотели видеть?

Корнеплодова. Не столько я, сколько сам Евтихий Федорович. У него, как у писателя, необыкновенная жажда знакомства с новыми людьми. Люди – это его творческий материал. В особенности простые, обыкновенные советские люди. Садитесь, пожалуйста.

Вера вносит водку и закуску.

Сироткин. Спасибо. Сяду. Видите ли, я бы ни за что не пришел в частную квартиру по служебному делу, но, откровенно говоря, мне просто любопытно.

Корнеплодова. Посмотреть, как живет большой человек?

Сироткин. Почти так.

Корнеплодова. Зачем же вы так смущаетесь? Не надо, голубчик. Будьте смелей. Евтихий Федорович совсем не страшный.

Сироткин. Кстати, я его и не вижу.

Корнеплодова. Увидите. И даже, может быть, немного разочаруетесь. Самый обыкновенный человек, как это ни странно. Он работает, но я его сейчас приведу. Он очень хотел с вами познакомиться. Вера, займись. (Уходит.)

Сироткин (разглядывая комнату). Широко живете.

Вера. Это называется широко?

Сироткин. Ну, знаете. О такой квартире можно только мечтать.

Вера. Это у нас только в городе так прилично. А дача совсем захудалая. Даже стыдно. Отец думает строиться в зеленой зоне. Все говорят, что там изумительные участки.

Сироткин. Участки золотые.

Вера. У вас какая норма? Сто, полтораста?

Сироткин. В каком смысле?

Вера. Водки сколько наливать, спрашиваю. На всякий случай я вам налью сразу двести. Под любительскую колбасу. (Наливает один стакан.)

Сироткин. Что ж, я один пить буду? Даже как-то обидно!

Вера. А вы не обращайте внимания. Опрокидывайте смелей. Под огурец.

Сироткин. Ну и ну!

Корнеплодова (входит, пропуская вперед старого, монументального и многозначительно молчаливого Корнеплодова). Ну, вот вам живой, настоящий Евтихий Корнеплодов, которого вы так жаждали увидеть. Евтихий, это Степан Андреевич, то есть Андрей Степанович. Садитесь, пожалуйста, не стесняйтесь. Пейте, закусывайте колбасой. К сожалению, Евтихий Федорович не может вам соответствовать, так как у него повышенное давление.

Сироткин. У меня тоже повышенное давление.

Корнеплодова. У вас? Обычно повышенное давление наблюдается главным образом у творческих работников.

Вера. Искусство требует жертв.

Корнеплодова. К сожалению, у нас еще не научились беречь таких людей, как Евтихий Федорович. Не правда ли, Евтихий? Впрочем, он сам, по своей никому не нужной скромности, никогда вам этого не скажет.

Вера. Достоевский тоже был человек исключительной скромности.

Корнеплодова. Да. И Гончаров. Пейте, пожалуйста. Ну тогда закусывайте. Колбаски, огурчиков. Хлеба.

Вера. Рубайте.

Сироткин. Я уже обедал. Товарищ Корнеплодов, кажется, хотел меня видеть? По какому случаю?

Корнеплодова. Нам не совсем понятна ваша сложная позиция в простом вопросе об участках в зеленой зоне. Вы что? Против того, чтобы Евтихию Федоровичу предоставили участок?

Сироткин. Откровенно говоря, да.

Корнеплодова. Это оригинально. Евтихий, правда, это оригинально? Не станете же вы отрицать, что Евтихий Федорович известный писатель?

Сироткин. Не знаю.

Корнеплодова. Интересно. Все знают, а вы не знаете? Я бы на вашем месте в этом, по крайней мере, не сознавалась. Стыдно. Имя Евтихия Федоровича широко известно. Скоро вся наша общественность будет отмечать его пятидесятилетие.

Сироткин. Не читал.

Корнеплодова. На днях прочтете в газетах.

Сироткин. Не читал произведений товарища Корнеплодова.

Корнеплодова. Ах, вот как. Но я думаю – читали вы или не читали – это существенного значения, не имеет.

Сироткин. Нет, имеет.

Корнеплодова. Простите, мне кажется, ваше дело подработать вопрос и доложить вышестоящему товарищу. А читать или не читать предоставьте людям более сведущим и образованным.

Сироткин. Я образованный.

Корнеплодова. Что-то не заметно.

Сироткин. Я кончил МГУ.

Корнеплодова. Простите, тогда нужно носить университетский значок. Но это к делу не относится. Вам поручена чисто техническая работа. А читать художественную литературу в ваши обязанности не входит.

Сироткин. Зачем же вы лишаете меня права любого советского гражданина интересоваться нашей текущей художественной литературой? Я очень люблю нашу художественную литературу. Я на ней воспитывался и воспитываюсь. У нас множество восхитительных, чудеснейших писателей.

Корнеплодова. Простите, я вас ничего не лишаю. Интересуйтесь, любите, если у вас есть свободное время. Но какое это имеет отношение к дачным участкам в зеленой зоне?

Сироткин. Как раз очень большое отношение. Ведь участки предназначены, в частности, и для писателей. Не могу же я подходить к этому чисто формально. Писатель – это тот, кто пишет.

Корнеплодова. Вы рассуждаете довольно странно.

Сироткин. Весьма возможно, но я хочу знать, что написал товарищ Корнеплодов, кроме заявления об участке в зеленой зоне? Лично я, например, другого ничего не читал из произведений товарища Корнеплодова.

Корнеплодова. Это факт вашей биографии.

Сироткин. Нет, вы мне все-таки скажите, что написал Евтихий Корнеплодов?

Корнеплодова. Евтихий, не волнуйся, успокойся. Не вскакивай. Не забудь, что у тебя повышенное давление и твоя жизнь нужна обществу. (Сироткину.)Имя Евтихия Корнеплодова достаточно авторитетно для того, чтобы продолжать этот недостойный разговор. Лучше выпейте.

Вера. Рубайте.

Сироткин. Вот видите, вы сами не знаете, что он написал. А если знаете, то скажите. Ну что? Что?

Корнеплодов (неожиданно, грозно, яростно). «Овсы»! «Овсы»!

Корнеплодова. Евтихий, не делай резких движений. Не забудь, что у тебя давление.

Корнеплодов (кричит). «Овсы цветут»! Роман в четырех частях!

Сироткин. Не знаю. Не читал.

Корнеплодова. Евтихий, успокойся! (Сироткину.)Не читали потому, что этот роман написан более двадцати пяти лет назад и с тех пор не переиздавался.

Сироткин. Почему же он не переиздавался?

Корнеплодов. Потому что!..

Корнеплодова. Евтихий, сиди и молчи.

Сироткин. Понимаю. Потому, что он устарел, да? Допустим. Это бывает. В этом нет ничего особенно ужасного. Не всем же быть классиками. Ну, а потом?

Корнеплодова. Прекратим этот разговор.

Сироткин. Как угодно.

Корнеплодова. Факт тот, что Евтихий Корнеплодов широко известен.

Корнеплодов. Мое имя печатается под всеми некрологами.

Вера. На четвертом месте от конца.

Корнеплодова. Если хотите знать!

Сироткин. Вы ставите вопрос слишком формально. Даже бюрократически.

Корнеплодова. Нам нужен здоровый бюрократизм. И не ваше дело оценивать творчество Евтихия Федоровича.

Сироткин. Да ведь творчества-то никакого нет.

Корнеплодов. Про это знает Союз писателей, в котором я состою со дня его основания. Да кто вы такой? Я буду звонить вашему начальству в главное управление.

Сироткин. Хоть в Совет Министров.

Корнеплодова. Евтихий, не горячись. Андрей Степанович, пейте водку, закусывайте.

Сироткин. Нет уж. Благодарствуйте. Очень сожалею, что пришел по вашему приглашению.

Корнеплодова. Ну ладно. Так как же будет с участком?

Сироткин. А так: вы утверждаете, что товарищ Корнеплодов писатель. А я этого не знаю. Так предъявите членский билет Союза писателей, я приложу его к вашему заявлению и перешлю по начальству. Пусть оно решает, давать вам участок или не давать. А меня – оставьте в покое.

Корнеплодова. Да? Превосходно. Больше ничего не надо. Жалует царь, да не жалует псарь. Надеюсь, с вашим начальством мы легко договоримся. Евтихий, предъяви гражданину свой членский билет.

Корнеплодов ищет нервно.

Посмотри у себя на письменном столе среди рукописей.

Корнеплодов уходит.

Видите, какой рассеянный, как Бальзак.

Сироткин. Это не важно. Билет вы можете прислать мне завтра.

Корнеплодова. Подождите. Сейчас он найдет. Ну, что?

Корнеплодов (входит). Нигде нету.

Корнеплодова. В ящиках искал? В старых пиджаках искал?

Корнеплодов. Всюду.

Корнеплодова. Неужели потерял?

Сироткин. Одним словом, я пойду, а вы потом пришлите.

Корнеплодова. А участок за это время не уплывет?

Сироткин. Не знаю. Желающих много. Счастливо оставаться.

Корнеплодова. Вас сейчас отвезет на машине ветеринар.

Сироткин. Не трудитесь. Я и пешком дойду. (Уходит.)

Корнеплодова. Окончил МГУ. Интересуется литературой. Не пьет водки. Отказался от машины. Это что-то непонятное. Ох, как бы мы не опоздали. Ты слышал? Желающих много. Надо перерыть весь дом.

Вера. Может быть, членский билет забыли на даче?

Корнеплодова. Видишь, до чего довело твое головотяпство. Если участок уплывет, я тебе этого никогда не прощу.

Корнеплодов. В крайнем случае возьмем в союзе дубликат.

Корнеплодова. В крайнем случае! Размазня. Бальзак! Ветеринар! Где он там? Пусть хватает машину и гонит на дачу. Постой. Я сама поеду. (Одевается поспешно.)

Звонит телефон.

Алло! Откуда? Из бюро выступлений? Ах, нет, мы сейчас все очень заняты. У нас неприятность. Потом, потом! (Вешает трубку.)Ну что ж вы стоите? Я поеду на дачу, а вы здесь ищите. Ищите все. Слышите? А то участок фукнет. До чего мы докатились, вы подумайте только. Когда Лев Толстой покупал самарское имение, у него никто не требовал членский билет Союза писателей. (Надевает шляпу.)Бред!

Занавес.

Действие второе

Там же. Кабинет Корнеплодова. Вера и Надя.

Надя (ходит). «Весну печатью ледяной скрепили поздние морозы, не пахнет воздух молодой лимонным запахом мимозы». А у нас в квартире все вверх дном, как во время кораблекрушения. Ну что, нашли наконец этот знаменитый членский билет?

Вера. Не нашли.

Надя. Что же теперь будет?

Вера. Ничего не будет. Выдадут в союзе дубликат, и дело с концом. Отойди от света. Не всякая пустота прозрачна.

Надя. Господи, почему у нас все такие злые!

Звонит телефон.

Вера. Алло! Его нет дома, он на заседании.

Надя. Почему у нас все с утра до вечера читают рукописи? Ты читаешь. Мама читает. Твой ветеринар читает. При чем здесь ветеринар? Ветеринары должны лечить животных, а не читать рукописи.

Вера. За чтение рукописей отцу деньги платят.

Надя. Так пусть папа и читает.

Вера. Не разорваться же ему, в самом деле. Между прочим, но мешало бы и тебе тоже читать рукописи. Мы не справляемся.

Надя. Я в этом ничего не понимаю.

Вера. И понимать нечего. Ты читаешь рукопись – роман или повесть, рассказываешь содержание маме, мама пишет отзыв, а отец посылает его в издательство, в какую-нибудь секцию или комиссию. Чем больше прочтем печатных листов, тем больше дадут денег. Даже можно, собственно, и не читать все подряд, а кое-где только перелистывать.

Надя. И за это нам платят деньги?

Вера. Даже довольно большие.

Надя. Жаль, я раньше не знала. А я думала, что это вы так себе перелистываете, для собственного удовольствия. Я бы сама не прочь. Да времени нет, надо готовиться к экзаменам. Скучно мы живем, Верка. Рукописи, с утра до вечера телефон звонит. Вечно какие-то совершенно непонятные для меня дела. Какие-то нужные люди. И папа. Он известный писатель, а когда меня ребята в институте спрашивают, что он пишет, я не знаю, что им отвечать. Говорю – работает. А узнать у него самого как-то неловко. Я его, признаться, немного побаиваюсь. Вера, ты не знаешь, что он пишет?

Вера. Понятия не имею.

Надя. Это неладно. Где мама?

Вера. Поехала за дубликатом.

Надя. Дубликат, конторское слово! Какая хлопотливая жизнь! Вечно что-нибудь. Теперь этот юбилей затеяли.

Вера. Но мы затеяли, а общественность хочет отметить пятидесятилетие нашего отца, известного писателя.

Надя. Ты со мной разговариваешь совершенно как мать. Будто я не вижу, как у нас все стараются. Для чего все это? Ужасная скука. Вера, возможно, я скоро выйду замуж.

Вера. Давно пора.

Надя. Ни за что не догадаешься за кого. За Мишу Бурьянова. Удивлена?

Вера. Вот уж ничуть. С его стороны было бы довольно глупо, если бы он на тебе не женился. Да, кроме того, это его прямая обязанность.

Надя. Вера, что ты говоришь! Я ничего не понимаю. Почему… обязанность?

Вера. А как же? Мы его все время материально поддерживали, пока он учился. Теперь всячески вытягиваем его повесть. И будь уверена, папа добьется, что ее напечатают.

Надя. Но я не понимаю, зачем надо вытягивать? У Миши очень хорошая повесть. Он мне рассказывал сюжет. Прекрасная, очень современная вещь.

Вера. Провинциалка, сразу видно, что ты у бабушки на даче воспитывалась. Ты еще в таком телячьем возрасте, когда у тебя все хорошее, все прекрасное. А повесть так себе. Таких повестей мы читаем в месяц тысяч на пять. Так что не обольщайся.

Надя. То, что ты говоришь, ужасно и несправедливо.

Вера. Нет, это справедливо, хотя и не так уж ужасно, как тебе кажется. Имей в виду, что твой Миша совсем не дурак. Быть зятем Корнеплодова – о, это, знаешь ли…

Надя. Ты говоришь страшные вещи. Это неправда. Он совсем не такой.

Вера. Да ты не волнуйся. Ты, конечно, не красавица, но далеко и не дурнушка. Ты молоденькая, смазливенькая, с образованием. Это не может не нравиться. Я не сомневаюсь, что он совершенно искренне в тебя влюблен. У него губа не дура.

Звонит телефон.

Алло. Он на редсовете. (Наде.)Он тебе сделал предложение?

Надя. Нет, ты, положительно, стала разговаривать как мама. Уже давно никто никому не делает предложения.

Вера. А что же делают?

Надя. Будто ты сама не знаешь. Гуляют. Рассказывают друг другу о своей жизни, о детстве, о переживаниях. Строят планы. Ты знаешь, Вера, я так ужасно волнуюсь. А то, что ты мне сказала, – это пошлая ерунда. Сегодня мы с ним три часа ездили в метро по всем станциям. Мама говорит, что он чем-то напоминает нашего папку в молодости. Правда, он красивый?

Вера. Ничего не скажешь. Хорош. Вы будете вполне приличная пара. Если ты его, конечно, будешь держать в руках. Такого парня надо крепко держать в руках. А в целом – я тебе завидую.

Надя. Твой ветеринар тоже хорошенький. В нем есть много симпатии. Только ты слишком строго его держишь.

Вера. Он оказался лапша. От него никакой пользы для дома. Мы его поддерживали, вытягивали, помогли ему закончить дипломную работу, а он все чем-то недоволен, все что-то о себе воображает. Вообще я разочарована.

Надя. Вера, ты его не любишь?

Вера. Во всяком случае, я с ним не вышиваю крестиком и не катаюсь в метро!

Надя. Бабушка рассказывала: когда-то, еще при рабовладельческой формации, жили три сестры – Вера, Надежда, Любовь и их мать Софья, что значит «мудрость». Так вот, у нас в доме Вера, Надежда и Софья есть, а Любви нету. Оттого все такие злые.

Корнеплодова (за сценой). Собаку кормили?..

Надя. Вот идет наша мудрость.

Корнеплодова (входит). Отец не возвращался?

Надя. Нет еще. Ты чем-то расстроена?

Корнеплодова. Не расстроена, а разъярена. Каждый день в этом союзе выдумывают какие-нибудь новые глупости. Лишь бы оправдать свое существование. Твой ветеринар ездил к Сироткину?

Вера. Ездил. Сироткин сказал, что еще дня два может подождать билета.

Корнеплодова. Хорошо. Хамы. Не понимают, с кем имеют дело. (Подходит к столу, перебирает почту.)Четыре повестки на заседание и два пригласительных билета. Перевод из художественного издательства, перевод из журнала… А третьего перевода, из лекционного бюро, не приносили?

Вера. Нет, наверное, завтра принесут.

Корнеплодова. Звонки были?

Вера. Каждые пять минут. Все время отца спрашивали.

Корнеплодова. Конечно! Евтихий Корнеплодов всем нужен. А когда что-нибудь срочно нужно Евтихию Корнеплодову, то потрудитесь подождать.

Бурьянов входит.

А, Михаил Васильевич?

Бурьянов. Здравствуйте, Софья Ивановна, Вера Евтихиевна, а кое с кем мы уже, по-моему, сегодня виделись, не правда ли, Надежда Евтихиевна? (Корнеплодовой.)Позвольте презентовать. (Протягивает газету.)Заметка о юбилее, вот.

Корнеплодова. Четвертая полоса. Хроника. Маловато.

Бурьянов. Зато на двух колонках. Первая ласточка. А дальше пойдет и пойдет. Не сомневайтесь. У меня есть в редакции дружок-неудачник. Готовится интервью и портрет на полторы колонки. Эту заметку непременно надо вырезать и – в архив Евтихия Федоровича. Такая дата, нельзя!

Корнеплодова. Спасибо, Михаил Васильевич, у вас редкая способность всегда делать мне приятное.

Бурьянов. Ай-яй-яй, Софья Ивановна. Опять «вы», и опять «Михаил Васильевич». Может быть, для кого-нибудь уже и Михаил Васильевич, а для вас я всегда Миша или даже лучше – Мишка. Я ведь никогда не забуду, чем обязан вам и всему вашему семейству.

Корнеплодова. Ну, ладно. Спасибо тебе, Мишенька.

Бурьянов. Если бы у меня не было в живых родной мамы, я бы вас считал за маму, столько вы для меня сделали.

Корнеплодова. Не я сделала, а Евтихий Федорович.

Бурьянов. Об этом я и не говорю. Евтихий Федорович для меня уже давно родной отец. Он меня писать учил. Теперь в люди выводит. Верно, лисички-сестрички?

Корнеплодов (входит в бобровой шубе и шапке, с толстыми папками под мышками). Ну, Софьюшка, можешь меня поздравить: роман Туркина «На взлете» забодали. Роман Расторгуева-Птичникова «Жигули» забодали, «Звезды над Балками» Сергеева забодали. Сражался, как лев. Почти всех забодали.

Бурьянов. А мою повесть, Евтихий Федорович?

Корнеплодов. Тебя не забодали. Хотя и раздавались голоса против, но я тебя отбодал. Два раза брал слово. В общем, с тебя причитается.

Корнеплодова. Ты можешь хоть на минуту замолчать? Дубликат не выдали!

Корнеплодов. Почему?

Корнеплодова. Оказывается, имеется решение секретариата, что в случае утери членского билета человек считается выбывшим из организации и, для того чтобы получить новый билет, должен заново вступить в союз. Ну?

Корнеплодов. Это что же выходит? Я должен заново вступить в союз?

Корнеплодова. Евтихий, не наливайся кровью. Сядь. Я сама еле сдерживаюсь.

Бурьянов. Софья Ивановна, Евтихий Федорович, что вы, в самом деле! Есть о чем волноваться, нервы себе зря трепать. Это же вопрос чисто формальный. Подаете заявление, они вас мигом примут и тут же выдадут членский билет. Только и всех делов. Мне бы ваши заботы.

Корнеплодова. Сама знаю, что это чистая формальность. Еще бы они не приняли Евтихия Федоровича!

Бурьянов. Смеху подобно.

Корнеплодова. Дело в том, что билет нужен быстро, а то мы участок профукаем. Евтихий, одевайся. Поедешь в союз. Там у них как раз заседание, ты еще всех застанешь. Вера, поди выстукай отцу заявление о приеме в союз. Четыре строчки, не больше.

Вера уходит.

Евтихий, не копайся. Надя, скажи ветеринару, чтобы живо подавал машину.

Надя уходит.

Вера, у тебя готово?

Вера входит.

Давай сюда. Хорошо. Евтихий, подписывай и лети. А нажимать уж буду я сама, чтобы это дело провернуть в самые ближайшие дни. С богом!

Корнеплодов уходит.

Фу, я даже устала, как после тяжелой физической работы.

Бурьянов. Легкое ли дело быть супругой такого человека!

Корнеплодова. Такова судьба всех нас, писательских жен. Софье Андреевне тоже не легко приходилось. Особенно, если учесть полную непрактичность Льва Николаевича. Такие-то дела, Миша. Нелегкая, очень нелегкая вещь писательская жизнь. Учти это.

Бурьянов. Сколько могу, учитываю, Софья Ивановна. Позвольте вам принести свою самую горячую признательность и поцеловать руку, хотя в нашем обществе это не совсем принято.

Корнеплодова. За что же ты меня благодаришь? За то, что повесть твою протащили? Так это ты Евтихия Федоровича благодари, а не меня!

Бурьянов. Вас, Софья Ивановна. Только вас. Я знаю, что это именно вы вдохновили Евтихия Федоровича.

Корнеплодова. А ты не глуп. Жаль будет, если попадешь в плохие руки. Тебе нужно попасть в хорошие, надежные руки, чтобы было кому тебя двигать вперед.

Бурьянов. Только о том и мечтаю, Софья Ивановна.

Корнеплодова. Попомни мое слово, ты еще всех обгонишь, на первое место выйдешь. Ты много будешь в дом приносить. У тебя все данные. Настоящий русский самородок. Красавец. Кровь с молоком. Ямщик. Евтихий Федорович тоже вот этак начинал.

Бурьянов. Далеко мне до Евтихия Федоровича.

Корнеплодова. Как знать, как знать. Эх, Миша, была б я помоложе, я б из тебя Гоголя сделала.

Бурьянов. Что я вас хотел спросить, Софья Ивановна, вы, я слышал, участок в зеленой зоне получаете. Собираетесь строить новую дачу. А старую куда денете?

Корнеплодова. Старую продадим. За нее сейчас можно крупные деньги взять. Ты ведь хорошо знаешь наш сад. Одних яблок каждый год больше двух тонн продаем. А клубники и не счесть.

Бурьянов. Две комнаты внизу можно под дачников пустить.

Корнеплодова. Даже три.

Бурьянов. Вот видите. Где же расчет? Не продавайте, Софья Ивановна. Жалко.

Корнеплодова. Мне и самой жалко. Ведь это моя приданая дача. Когда Евтихий Федорович на мне женился, он был гол как сокол. Мы его вытянули. Он на этой даче писал свои «Овсы цветут». С нее и пошло.

Бурьянов. Так вы и не продавайте.

Корнеплодова. Как же у нас две дачи будут? Пойдут разговоры, у Евтихия Федоровича в союзе столько недругов. Того и ждут, чтобы его забодать. Да в наших условиях и не полагается две дачи иметь.

Бурьянов. Ну, это можно было бы устроить.

Корнеплодова. Ох, Мишенька-Миша, далеко ты пойдешь.

Надя (входя). Мне уже надоело одной. О чем у вас речь?

Бурьянов. Насчет старой дачи с Софьей Ивановной советуемся.

Надя. Да ведь еще и новой-то нет.

Корнеплодова. Новая будет. Как только участок вырвем, так дача и будет. Все материалы уже достали. Пятнадцать тысяч штук кирпича, два вагона кругляка… Постой! Я совсем забыла. Дранки! (Кричит.)Вера, ветеринар ездил на склад за дранками? Вера, где ты там? (Уходит быстро.)

Надя. Как будто в дранках счастье.

Бурьянов. Ну? Что вы мне можете сказать утешительного?

Надя. Ты же сам знаешь.

Бурьянов. Надюшка! Пригожая моя.

Надя. Подожди. Слушай, сколько оттенков в простом человеческом имени. Михаил, Миша, Мишенька, Мишель, Мишка. Мой Мишка?

Бурьянов. Твой собственный Мишка.

Надя. Подожди. «Помедлим на пороге». Как это все удивительно!

Бурьянов. А по-моему, ничего удивительного.

Надя. Мишка, ты совсем ничего не понимаешь. Два чужих человека… Два совершенно разных человека…