Текст книги "Том 7. Пьесы"

Автор книги: Валентин Катаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Передышкин. Понятно, понятно. Значит, под целую квартиру подкатывается. Видать, экземплярчик!

Неуходимов. В одном из наших первоклассных отелей? Откуда же, когда в городе всего одна гостиница «Волга» на двенадцать номеров, да и то постоянно занятая нашей головкой. Мы же в ней все и живем.

Передышкин. Он, наверное, привык там у себя в Америке ко всяким разносолам. Экземплярчик, экземплярчик.

Есаулова. Альберт Эйнштейн! В Конске! Я захвораю. (Яростно.)Ну, Персюков… Ну, дорогой друг мой Персюков… Ну, не знаю прямо, что я теперь с тобой сделаю!..

Входит Персюков.

Персюков (оживленно). Только что установили временную мемориальную доску. Хоть она и гипсовая, но, представьте себе, имеет очень культурный вид.

Ледяное молчание.

А что касается бюста, то вы даже не можете себе и представить, что произошло. Сказка! Бюст будет мраморный!

Молчание.

Что вы на меня так смотрите? Мраморный, мраморный! Оказывается, в двух километрах от Конска находится месторождение превосходного мрамора. Оказывается, один местный чудак-краевед уже два года ходит по учреждениям и кричит, что обнаружил богатейшие залежи желтого мрамора. Но его, понятное дело, никто не слушает. А теперь… (Замечает молчание окружающих.)А теперь… Что такое? Почему вы все молчите? Шурочка, почему они все молчат? В чем дело? Что-нибудь случилось?

Шура. Алеша, беда!

Персюков. Какая беда?

Есаулова. Что это значит? (Протягивает Персюкову первую телеграмму.)«Фарнезийский Геракл Диана с колчаном Персей убивающий медузу восемнадцать этрусских ваз натуральную величину почтовым пятьдесят два бис и переведите пятьдесят Огурцевич». Чего пятьдесят? Кому пятьдесят? Кто это Огурцевич?

Персюков (возбужденно). Ах, от Огурцевича есть телеграмма? Что ж ты молчишь! Можешь себе представить, я заказал скульптуру на разные мифологические и советские темы для установки на бульваре против домика Лобачевского.

Неуходимов. На каком бульваре? У нас нету никакого бульвара.

Персюков. Так придется сделать. Неудобно, чтобы домик Лобачевского находился где-то на задворках и выходил на пустырь. Тем более что скульптура стоит сравнительно недорого, всего пятьдесят тысяч, а бульвар сразу заиграет. Там, правда, весь вид портит старая аптека, но ее можно передвинуть. Передвигают же в крупных центрах дома. Не так ли?

Есаулова. Персюков!!! Да у тебя голова на плечах есть? Стой! Не смей меня перебивать. Довольно. Ну, Персюков… Ну, друг мой Персюков…

Персюков. Тетя Оля…

Есаулова. Молчание! Говори: ты приглашения кому-нибудь посылал?

Персюков. Не посылал. То есть две-три телеграммы я действительно посылал. Но имей в виду, – за счет Парка культуры и отдыха.

Есаулова. Две-три телеграммы?

Персюков. Ну, может быть, четыре. Во всяком случае, не больше пяти-шести. От силы восемь.

Есаулова. Да как же ты смел!

Персюков. Господи, так всегда делают. Иначе никто не пришлет приветствий. А это было бы очень больно. Да ты не волнуйся. Все поприветствуют и откажутся. Никто не приедет. За это я тебе отвечаю.

Есаулова. А это что? (Потрясает телеграммами.)Тридцать два академика едут? Степанин едет? Двадцать пять ленинградских студентов едут?

Персюков. Едут? Что ты говоришь? Не может быть! Честное слово, я этого не хотел.

Есаулова. Ты этого не хотел? А Эйнштейна ты хотел?

Персюков. Эйнштейна? А что Эйнштейн?

Есаулова. Едет!

Персюков. Не может быть! На Эйнштейна я не надеялся… Клянусь матерью!

Есаулова. Читай.

Перегонов. Мы пропали!

Входит девушка-почтальон.

Девушка. Опять доброго здоровьечка. Примите еще одиннадцать телеграммочек. Распишитесь туточки.

Есаулова. Пошла вон!

Девушка. Ой, родненькие. (Бросает телеграммы, убегает.)

Входит человек в пальто, с чемоданом.

Человек в пальто. Мы только что прилетели на самолете «Эр пять». Стартовали из Москвы в шесть сорок семь. У вас в Конске бредовая посадочная площадка. Здравствуйте. Мы все чуть не угробились. Это юбилейный комитет? Хорошо, мы его тоже снимем. А где домик? Мы его должны заснять! Кто внучка? Вы внучка? Мы вас сейчас заснимем. (Подходит к двери и кричит.)Товарищи, идите сюда. Это здесь.

За сценой металлический лязг и шум.

Есаулова. Ну, Персюков, ты нам положишь на стол свой партийный билет.

Вваливается группа Союзкинохроники и Радиоцентра с соответствующей съемочной и осветительной аппаратурой, чемоданами и коробками, что производит на всех подавляющее впечатление.

Передышкин. Вот теперь я буду на него сигнализировать в областную прокуратуру.

Есаулова. Отрубили голову. Отрубили.

Действие второе

Большой кабинет Есауловой. Хороший радиоприемник. На отдельном столике макет надстройки гостиницы «Волга». Дверь на балкон. За окнами пыльная зелень провинциального августа. Чувствуется зной, пыль, строительство. Слышатся удары копра. Звон рельсов. Крики возчиков. Скрип телег. Телефон. Есаулова, Ваткин, Неуходимов.

Есаулова. Сегодня мы имеем четырнадцатое августа, третьего сентября мы имеем открытие домика, а второго сентября мы имеем сто сорок шесть почетных гостей. Что мы имеем на сегодняшний день по реконструкции гостиницы «Волга»?

Неуходимов. На сегодняшний день мы имеем полтора этажа надстройки, а всего почти четырехэтажный дом – отель на шестьдесят номеров. В двух номерах ванны. (Показывает на макет.)

Есаулова. Чудно.

Неуходимов. Ничего нет чудного.

Есаулова. Почему паника?

Неуходимов. Потому, что средств больше нету.

Есаулова. Как нету средств, когда мы тебе в прошлом месяце передвинули семьдесят пять тысяч культмассовых? Где они?

Неуходимов. Ушли.

Есаулова. Так быстро? Это катастрофа. Надо изыскивать средства. Ваткин, думай.

Ваткин. Да чего же думать, когда нету и нету.

Есаулова. Позволь. Как же так?

Без доклада входят заведующая местной аптекой и провизор. Они в халатах. Очень взволнованы.

Заведующая (не здороваясь). Вы слышали что-нибудь подобное по своему цинизму?

Есаулова. Это еще что такое! Почему вы сюда врываетесь без спросу?

Заведующая. Вы представляете себе этот дикий бред? Позже будет слишком поздно. Горсовет обязан немедленно вмешаться, иначе город останется без медикаментов.

Есаулова. Почему?

Провизор. Потому, что я еще, к сожалению, не научился приготовлять лекарства на развалинах.

Есаулова. На каких развалинах?

Заведующая. На наших развалинах! На руинах! Среди мусора и обломков.

Есаулова. Кто вы такие? Вы что – из сумасшедшего дома?

Заведующая. Пока – нет, но скоро – да.

Есаулова. Так говорите спокойней.

Заведующая. Как! Еще более спокойно?

Провизор. Вы должны ее извинить. В такую минуту как заведующая она не может быть слишком спокойной. Я вам сейчас расскажу все в двух словах: сегодня утром пришли какие-то люди и положили под нее деревянные катки.

Есаулова. Под кого?

Провизор. Под нее. Теперь они собираются ее двигать. Она этого не выдержит. Она старая. Поверьте мне. Я ее знаю больше тридцати лет.

Есаулова. Кого?

Провизор. Ее. Он говорит, что она заслоняет ему перспективу и портит вид на домик Лобачевского. Он говорит, что ее надо задвинуть в переулок, а на ее место поставить девушку с веслом и фарнезийского Геракла.

Есаулова. Кого ее?

Провизор. Аптеку.

Заведующая. А что когда аптека упадет, то город останется без медикаментов – этим он не заинтересован.

Есаулова. Персюков?

Заведующая. А кто же еще?

Есаулова (яростно звонит). А вот мы сейчас увидим. Позвать Персюкова. (Звонит. Безрезультатно.)Передышкин! Передышкин!

За сценой гул голосов, крики.

Отбиваясь от каких-то людей, в комнату вскакивает растрепанный Передышкин, захлопывает за собой дверь и заставляет ее стулом.

Передышкин. Видите, что делается? Я больше не желаю, чтоб мне отрывали рукава. Еще покалечат.

Есаулова. Кто?

Передышкин. Кто? Возчики, грузчики, мраморщики, каменщики, штукатуры, прорабы, инкассаторы и композиторы.

Есаулова. Что ты, что… Зачем композиторы? Какие композиторы?

Передышкин. А что: композитор не человек? Написал симфонию – и пожалуйте денежки.

Есаулова. Какую симфонию?

Передышкин. «Триумф арифметики». Или, может быть, – геометрии. Не знаю, не заказывал, спроси у Персюкова.

За дверью сильный шум возмущения.

Видишь, какого рода картина? Все денег требуют. И правильно делают, что требуют. Заработал – плати. А нет – задержка зарплаты. За это, знаешь, не погладят. Надо платить.

Есаулова. Да много ли? Дай счета.

Передышкин. Полтораста тысяч.

Есаулова. Матушки!

Передышкин. Не считая «Триумфа арифметики».

Есаулова. Полтораста тысяч. Вы слышите? Поди скажи, чтоб они подождали.

Передышкин. Э, нет. Я домик Лобачевского не открываю. Я «Триумф арифметики» не заказывал. Я человек маленький, без воображения. Иди сама.

Есаулова. Хорошо.

Заведующая. Как же с аптекой?

Есаулова. А подите вы… Не до аптеки… (Открывает дверь.)

Толпа. Слышны голоса: «Хозяйка, зайди в сущность!» – «Ходим третий день!» – «Мне без денег не ворочаться». – «Прокурор велит заплатить!» – «У меня партитура срывается, оркестр стоит!» – и проч.

Вы меня знаете? Так я вам говорю: вам будет уплачено все до копейки. Час подождать вы можете? Один только час.

Голос. Час подождем.

Есаулова. Ну, вот и всех делов. А уж если через час не будет, тогда снимайте с меня голову.

Голос. Это безусловно. Тогда прямо к прокурору пойдем.

Есаулова. Хорошо, хорошо. Договорились? Договорились. (Закрывает дверь.)Ну, вы слышали? Что же теперь будет?

Неуходимов. Надо законсервировать строительство.

Есаулова. Да ты, друг мой, соображаешь, что говоришь? Едет сто сорок шесть человек стахановцев, Героев Советского Союза, знатных колхозников, выдающихся деятелей науки, искусства, литературы и техники плюс профессор Эйнштейн. Куда я их дену? Положу во дворе на солому? Скандал на весь мир! Нет, я лучше сдохну, чем не будет гостиницы.

Провизор. Извините за назойливость, но дело в том, что они уже привязали к ней железные веревки.

Есаулова. К кому?

Провизор. К аптеке.

Есаулова. Да провалитесь вы с вашей аптекой! Уходите! Вы видите, я занята. Господи, неужели у нас в городе ни у кого нет денег?

Ваткин. У местной промышленности миллионы маринуются.

Есаулова. Да, да. (В телефон.)Кирпичный, номер три. Директора. Выехал? Не скажете, куда выехал? С Персюковым? (Вешает трубку.)Куда-то выехал с Персюковым. (В телефон.)Ликерно-водочный. Директора. Уехал? Куда? С кем, с кем? С Персюковым? (Вешает трубку.)Персюков что-то делает за нашей спиной. (В телефон.)Кустарную артель «Заря». Председателя. Ушел? С Персюковым? (Вешает трубку.)Опять с Персюковым. У меня сердце не на месте. Ох, погубит нас Персюков.

Передышкин. Между прочим, еще один любопытный штрих: приехал областной прокурор.

Есаулова. Зачем?

Передышкин. А зачем областные прокуроры в район приезжают? За тем самым. Кто-нибудь сигнализировал – вот прокурор и тут.

Есаулова. Сама Павликова?

Передышкин. Сама Павликова. Лично. У Павликовой, заметь себе, еще ни один ответственный работник не выкручивался. Демон.

Есаулова. Ну вот мы, слава богу, и на скамье подсудимых.

Заведующая. Потому что среди белого дня на глазах у всех задвигать единственную аптеку в переулок – это пережитки средневековья.

Есаулова. Вы еще тут?

Провизор. Поверьте, если бы она была лично моя – между прочим, она действительно была моя, – я бы не поднимал вопроса. Раз надо – значит, может быть, действительно надо. Но когда дело идет о нашей социалистической аптеке…

Есаулова. Идите…

Заведующая. Хорошо. Мы пойдем. Мы останемся на своем посту до последней минуты.

Есаулова. Денег, денег. (В телефон.)Уксусный завод. Уксусный.

Передышкин. Придет Павликова – будет нам уксус.

Есаулова. Директора. Уехал? С Персюковым? Так я и знала.

Заведующая. Но имейте в виду, если произойдет ужас – ответственность ляжет на вас.

Есаулова. Идите. (В телефон.)Артель «Победа». Председателя. Уехал? С Персюковым? (Вешает трубку.)

Провизор. Ай-яй-яй! Пропала аптека.

Провизор и заведующая уходят.

Есаулова. С Персюковым… Что б это значило?..

Передышкин. С Персюковым, без Персюкова. Разница небольшая. Уж Павликова тут. Она, брат, на прошлой пятидневке в Егорьевском районе упекла всю головку за нарушение финансовой дисциплины на три года. Красота!

За дверью возобновляется шум.

Надо платить.

Есаулова. Надо.

Передышкин. А средства? Средства где?

Есаулова. Что же теперь делать, Передышкин?

Передышкин. Ага! Я предупреждал, что Персюков авантюрист. Я сигнализировал. А ты – что? «Ах, Передышкин, ты темный человек, ах, Передышкин, ты ничего не понимаешь, у тебя нет воображения». Говорила ты, что у меня нет воображения, или не говорила?

Есаулова. Ну, говорила.

Передышкин. А теперь: «Передышкин, что же делать?»

Пауза.

Не знаю, что делать. И не интересуюсь. У вас воображение? Вот вы и сидите с вашим воображением. А меня не запутывайте. Я человек маленький. Идите кланяйтесь Персюкову. У него воображения – хоть залейся. Девушки прямо так и мрут от удовольствия, когда он треплется. Не понравился ему, видите, город Конск. «По сю, дескать, сторону хребта». А хотя бы! Его это, видимо, не устраивает! Свиньи, говорит, тонут против городского театра, такое безобразие. Скажи спасибо, дурак, что хоть свиньи в городе есть. В других местах этого нет. Домик Лобачевского ему понадобился. А на кой черт нам домик Лобачевского? Что мы, профессора? Геометрия! Скажи пожалуйста! Типичные барские замашки. Все, видите, есть. Одной только геометрии не хватает. Или эта знаменитая гостиница «Волга». Зачем нам гостиница? Что у нас, Америка или Австралия? Надень очки, посмотри в окно, ты видишь? Жуть, что делается. Все перекошено, перековеркано, пыль столбом, – ни пройти, ни проехать. Что такое? В чем дело? Главную улицу, извольте видеть, асфальтируют. Бульвар разбивают. Разные статуи ставят: фарнезийский Геракл, Афина в борьбе с кипятильниками, с «титанами» этими самыми. Аптеку передвигают! Тьфу! Хороший, скромный, советский город превращают черт знает во что! А городской Совет только глазами хлопает. Но ничего. Павликова это безобразие прекратит. Она вам мозги вправит. Ох, товарищи, не завидую я вам. Ох, не завидую. (Уходит.)

Есаулова. Да, да. Пока не поздно. Отменить. Все отменить.

Неуходимов. А сто сорок человек почетных гостей?

Есаулова. Отменить.

Неуходимов. Да ведь срам!

Ваткин. А в тюрьме томиться не срам? Не слушай его, Ольга Федоровна. Отменяй. Пока не поздно.

Есаулова. Да. Нет. Да. Отменить. Отменить все. Неуходимов, бери список почетных гостей. Пиши телеграммы. Всем по порядку. Кто там сначала? Степанин? Пиши срочную Степанину. Так, мол, и так. Очень, дескать, извиняемся, но не приезжайте. Ничего не будет. Отменяется. Срам-то какой… (Вытирает глаза платком.)И профессору Эйнштейну, в Соединенные Штаты Северной Америки… (Сквозь слезы.)Дескать, извиняемся за беспокойство, но не выезжайте. (Всхлипывает.)И другим всем. По порядку. Извиняемся, дескать, за беспокойство, но не выезжайте. А я сейчас пойду и скажу людям, что денег нету. И снимите с меня голову.

Шум автомобиля.

Ваткин. Слышите? Слышите?

Неуходимов (смотрит в окно). Две машины стоят.

Ваткин. Павликова.

Пауза.

Ольга Федоровна, что ж это будет? Ведь культмассовые деньги фактически я передвигал. Ведь Павликова с меня спросит.

Есаулова. Я приказала, я и в ответе.

Ваткин. Да разве Павликова с этим посчитается! Ольга Федоровна, что ты со мной сделала!

Неуходимов. А я-то за что? Мою жизнь за что рубят? Велели надстраивать гостиницу – я и надстраивал, будь она трижды проклята и все ее шестьдесят номеров с ваннами и без ванн.

За дверью голоса, шум, шаги.

Ваткин. Павликова.

Неуходимов. Ну, вот мы и дома.

Быстро входит Персюков в сопровождении мальчика Коти и еще нескольких человек.

Персюков. Здорово, орлы! Как дела с надстройкой гостиницы? Ковыряетесь? Не вижу темпов, не замечаю энтузиазма!

Есаулова. Персюков. Довольно.

Персюков. Хорошо. Только сперва я тебя убью. Котя, иди сюда. Обратите внимание: обыкновенный мальчик. Называется Котя. Котя, сколько тебе лет?

Котя. Двенадцать, тринадцатый.

Персюков. Пионер?

Котя. Пионер.

Персюков. Заметьте себе: двенадцать, тринадцатый; пионер.

Есаулова. Персюков. Довольно.

Персюков. Чего ты кирпичишься? У мальчика исключительные способности. Ваткин, дай мальчику какое-нибудь семизначное число. Ну? Ты что – забыл уже, что такое семизначное число? Ну!

Ваткин. Четыре миллиона восемьсот девяносто пять тысяч шестьсот шестьдесят шесть.

Персюков. Запиши себе. Неуходимов, дай мальчику трехзначное число.

Неуходимов (угрюмо). Сто сорок три.

Персюков. Котя, раздели.

Котя (мгновенно, наизусть). Тридцать четыре тысячи двести тридцать пять целых и четыреста двадцать пять тысячных…

Ваткин. Верно.

Персюков. Прошу убедиться.

Неуходимов. Удивительно… Феноменально…

Персюков. Это еще пустяки. Он у меня всю таблицу логарифмов Пржевальского наизусть знает. Верно, Котя? Академики приедут, увидят – ахнут. А вы говорите – Конск? Вот вам и по сю сторону хребта. Хо-хо!

Есаулова. Персюков, довольно. Что это еще за фокусы?

Персюков. Ничего не фокусы. Просто неслыханный подъем интереса к математике в связи с открытием домика Лобачевского. Только и всего. За последнюю декаду мне удалось выявить по нашему району свыше пятнадцати математических точек. Ты не поверишь: приезжаю третьего в колхоз «Первого мая» и прежде всего – бац! – обнаруживаю кружок математиков, восемь человек. Бурный рост математики. Бурный рост. Но я вижу – тебя это не зажигает.

Есаулова. И так тошно, а ты лезешь с математикой.

Персюков. Дорогая, что ты говоришь? Ты только вдумайся в это слово: ма-те-ма-ти-ка. Математика – это же артиллерия, математика – авиация, математика – флот…

Есаулова. Персюков. Хватит. Отменяется.

Персюков. Что отменяется?

Есаулова. Все отменяется. Ничего не будет.

Персюков. Чего ничего?

Есаулова. Эйнштейна не будет, академиков не будет, Степанина не будет, открытия не будет, домика не будет. Ничего не будет.

Персюков. Кто тебе сказал?

Есаулова. Это я тебе говорю. Понятно? Хватит с нас.

Персюков. В чем дело? Что тут без меня случилось?

Есаулова. Ты еще смеешь спрашивать? Авантюрист!

Персюков. Кто?

Есаулова. Ты.

Персюков. Я авантюрист? Вот уж неправда.

Есаулова. Типичный авантюрист. Спроси кого хочешь.

Персюков. Зачем мне спрашивать, когда я же лучше знаю, что я не авантюрист.

Есаулова. И к тому же очковтиратель. Ты нам втирал очки, что вся смета по домику будет восемь тысяч, а на сегодняшний день одна лишь реконструкция «Волги» влетела нам в сто пятьдесят тысяч, плюс семьдесят пять тысяч культмассовых, плюс двадцать девять тысяч тридцать копеек организационных расходов, плюс пятьдесят тысяч за твою идиотскую скульптуру. Итого…

Котя (мгновенно). Триста четыре тысячи рублей тридцать копеек.

Персюков. Сравнительно немного. Правда, Котя?

Есаулова. Персюков, имей в виду. Мы тебя стукнем.

Персюков. Честное слово, ты меня просто смешишь. Сидит тетка на миллионах и совершенно этого не понимает. Надо иметь воображение.

Есаулова. Не смей говорить этого слова.

Персюков. Ага! Испугалась.

Есаулова. Ты понимаешь, что ты сделал? Ты нас всех погубил.

Персюков. Батюшки, страсти! Чем же это я вас погубил, позвольте узнать? Тем, что раз в кои-то веки вы потратили на реконструкцию гостиницы и на городские благоустройства жалкие триста тысяч?

Есаулова. Их – нет. Понимаешь русский язык, – нет! Все в долг. В петлю влезли. Висим. Вот.

Персюков. Подумаешь, триста тысяч. Большое дело. Тьфу. Да я тебе их дам хоть сейчас, только не плачь.

Есаулова. Дай.

Персюков. Чеком? Авизовкой? Банковским перечислением?

Есаулова. Ты не шутишь?

Персюков. Какие шутки. Вот. (Показывает чековую книжку.)

Есаулова. У тебя деньги?

Персюков. Зачем у меня. У нас. У комитета по проведению чествования Лобачевского.

Есаулова. Откуда?

Персюков. Местная промышленность. Иди сюда. (Показывает в окно.)Видишь – директора. Стоят, дожидаются. Я их везу в Парк культуры и отдыха, у нас там одно небольшое дельце. Забежал по дороге посмотреть, как у тебя обстоит. Оказывается, сидишь на мели. Обрати внимание. Красавцы мужчины. Один в одного. И у каждого непременно имеется пара сот тысяч неиспользованных средств. (В окно.)Вася, сколько у тебя неиспользованных? Только честно. Ага. Хорошо. (Отходит от окна.)У Васи из метизового комбината двести шестьдесят тысяч, у Петра Андреевича сто сорок четыре тысячи, у ликерно-водочного четыреста двадцать три да у Силиката Комбинатовича сто двадцать. Котя, подбей.

Котя (мгновенно). Девятьсот сорок тысяч.

Персюков. Тебя это устраивает?

Есаулова. Устраивает.

Персюков. А меня не устраивает.

За сценой возобновляется ропот.

Входит Передышкин.

Передышкин. Ну? Люди ждут. Платить будешь?

Есаулова. Обязательно.

Передышкин. Вот как? Интересно посмотреть. Когда же это? Надо сейчас.

Есаулова. А я сейчас заплачу. Давай ведомости.

Передышкин. А средства?

Есаулова. Давай, давай. (Подписывает ведомость.)Ваткин, передвигай обратно культмассовые. Поскорей! Действуй!

Ваткин подписывает.

(Персюкову.)Чеками на банк.

Персюков выписывает чек и вручает его.

Передышкин. Виноват… Я очень извиняюсь…

Есаулова. Ну уж там извиняйся, не извиняйся, твое дело. (Открывает дверь.)Товарищи, пожалуйте денежки!

Веселое оживление.

Ваткин, плати.

Ваткин уходит с ведомостями.

Персюков. Иди, Котя, поможешь человеку считать.

Котя уходит.

Ну, теперь ты против меня, надеюсь, ничего не имеешь?

Есаулова. Ох, Персюков, бить бы тебя, да рука не поднимается.

По радио несколько раз повторяется музыкальная фраза «Выходила на берег Катюша».

Персюков. Что это – позывные Конска? Едем! Вперед, орлы!

Голос диктора. Внимание, внимание. Говорит Конск. Сейчас по городской радиотрансляционной сети и по местной коротковолновой станции Че-Ша-Ща передаем информацию. До открытия домика Лобачевского остались считанные дни. В настоящее время пустырь перед домиком Лобачевского превращен в бульвар, богато украшенный цветами и скульптурой. Это уже и сейчас один из красивейших уголков нашего города.

Есаулова (замечтавшись перед радио). «…красивейших уголков нашего города…» Хорошо. Это очень хорошо.

Персюков. Едем же, едем.

Есаулова. Подожди, дай послушать.

Голос диктора. Сегодня из Сухума прибыло пятнадцать больших пальм и более ста цитрусовых деревьев…

Персюков. Грейпфруты, хамеропсы, мандарины.

Голос диктора…которые будут высажены на бульваре Лобачевского. Передачу вел Льяносов.

Есаулова. Персюков! Это очень хорошо!

Персюков. Теперь ты поняла мою мысль? Открытие домика Лобачевского должно вылиться в грандиозный праздник нашего города.

Есаулова. Да, да, в грандиозный праздник. Именно вылиться. Ты абсолютно прав. Водопровод, асфальт, хамеропсы – это хорошо. Так и надо. Будем же действовать в этом направлении. (Суетится.)Неуходимов, ты здесь? Ваткин! Где же Ваткин? Едем же… Едем же скорее.

Входит бледный Ваткин.

Ваткин (запинаясь от ужаса). Павликова приехала. По лестнице подымается.

Неуходимов. Куда?

Ваткин. С… сюда.

Неуходимов идет ко второй двери. Ваткин идет на цыпочках за Неуходимовым.

Есаулова. Куда вы?

Ваткин. Домой.

Неуходимов. Завтракать.

Неуходимов и Ваткин уходят во вторую дверь.

Входит Передышкин.

Передышкин. Областной прокурор товарищ Павликова. (В дверь.)Пожалуйста, товарищ Павликова.

Входит Павликова. Мужское лицо, пенсне. Она приближается медленно и неотвратимо, как летняя гроза, которая собиралась с утра. За ней следует ее помощник, в военной форме. Пропустив Павликову с низким поклоном, Передышкин задом уходит из комнаты и многозначительно запирает за собой дверь.

Павликова (после долгой паузы). Нам стало известно, что в Конском районе под крылышком горсовета орудует некто Персюков. Кто этот Персюков?

Перегонов. Некто Персюков этот как раз я.

Павликова. Вот как? Откровенно. Что это у вас здесь происходит за вакханалия?

Персюков. Вы имеете в виду домик Лобачевского?

Павликова. Мы имеем в виду то, что имеем.

Пауза.

Я вас слушаю.

Персюков. Про что говорить-то?

Павликова. Говорите все, что знаете. (Долго совещается с помощником.)Рассказывайте, рассказывайте. Мы вас слушаем.

Персюков. Воды можно выпить?

Павликова. Пожалуйста.

Персюков (пьет воду). Говорить?

Павликова (совещаясь с помощником). Да, да, говорите. Я слушаю.

Персюков. Второго сентября, значит, открывается домик Лобачевского. Уже собран богатейший иконографический материал, а также большое количество документов, фотокопий, гравюр и картин известных русских художников…

Павликова. Постойте. Как вы говорите? Документов и фотокопий?

Персюков. Документов и фотокопий.

Павликова. Так. Продолжайте. (Делает отметку в блокноте.)

Персюков…известных русских художников, отображающих эпоху Лобачевского. Среди экспонатов обращают на себя внимание портреты Пушкина, Карамзина, Глинки, Гоголя, Бенкендорфа, Аракчеева и Александра Первого.

Павликова. Я не расслышала – кого? Последние три фамилии?

Персюков. Бенкендорфа, Аракчеева и Александра Первого.

Павликова совещается с помощником, делает заметки в блокноте.

А что?

Павликова. Ничего. Я вас слушаю. Продолжайте.

Персюков (откашливается). Имеются почти все первые издания работ Лобачевского на русском и иностранных языках.

Павликова. На русском и – как вы сказали? – иностранных?

Персюков. Да.

Павликова (оживляясь). И номера «Ученых записок Казанского университета» есть?

Перегонов. А как же. Полный комплект, товарищ прокурор, с тысяча восемьсот тридцать шестого по тысяча восемьсот восемьдесят восьмой год. С большим трудом, но достали. А сочинение Лобачевского «Новые начала геометрии с полной теорией параллельных» даже с собственноручными пометками самого Лобачевского.

Павликова. Это любопытно. Я сама, знаете, до известной степени… окончила математический факультет. Впрочем, это дела не меняет. Дальше.

Персюков. Ну, что ж дальше? На открытие домика со всего Советского Союза съезжаются почетные гости.

Павликова. Нам это известно.

Персюков. Из Америки приезжает профессор Эйнштейн.

Павликова (живо). Что вы говорите! Альберт Эйнштейн? Впрочем… нам это известно.

Персюков. Словом, грандиозный праздник нашего города.

Павликова. Вернее сказать – грандиозное безобразие. Приезжают лучшие люди нашей страны, приезжает мировой ученый Эйнштейн, и что же они увидят? Мостовая ужасающая, всюду грязь, даже ресторана, чтобы прилично пообедать, и гостиницы, чтобы выспаться, – нет. Как это называется? Вакханалия?

Персюков. К приезду гостей все будет готово. За это я вам отвечаю.

Павликова. А трамвай?

Персюков. Будет.

Есаулова. Персюков, не лги.

Персюков. Если я говорю – будет, значит, будет. Мы нашли во дворе метизового комбината рельсы. Шестой год валяются. А вагоны идут из Тулы в обмен на наш мрамор.

Есаулова. Да, да. Вагоны идут из Тулы.

Павликова. Однако вы размахнулись.

Персюков. Маленько есть.

Павликова. Во сколько же вам все это вскочит?

Есаулова. Я думаю – тысяч пятьсот.

Персюков. Сколько? Тетя Оля, не смеши людей. (Павликовой.)У меня по смете пока что предусмотрено полтора миллиона.

Есаулова. Сколько?

Персюков. Полтора миллиона. Ну, может быть, миллион шестьсот тысяч. Во всяком случае, не больше миллиона семисот.

Есаулова хочет что-то сказать, но не может, только глотает воздух.

Ну, вот, я так и знал, что она опять расстроится. Не привыкла к масштабам.

Павликова. Полтора миллиона. Да. Не меньше. А откуда средства?

Есаулова (с болезненным стоном). Персюков, отвечай прокурору, откуда средства.

Персюков. Вот тут-то и находится главный узел.

Павликова. Как вы говорите? Узел?

Персюков. Узел.

Павликова. Я спрашиваю: откуда средства?

Есаулова. Товарищ прокурор, моя вина. Я отвечаю.

Персюков. Тетя Оля, брось, одну минуточку. (Павликовой.)Сейчас я вам скажу. Только пусть она возьмет себя в руки и не кричит. Выставка.

Есаулова вскакивает.

Только ты меня не перебивай. Небольшая такая районная выставка местной промышленности и сельского хозяйства на территории Парка культуры и отдыха. (Есауловой.)Ничего, это сейчас пройдет. (Павликовой.)Вы понимаете мою мысль, товарищ прокурор? На открытие домика Лобачевского съезжаются лучшие люди нашей страны. Должны мы им показать наши достижения? Должны?

Павликова. А достижения есть?

Персюков. Ого! Да вы представляете себе, что такое наш район? Разработки потрясающих гончарных глин, знаменитых на весь Советский Союз, не глина, а золото. Огнеупорный кирпич высшей марки; шамот для доменных печей. Это вам штучки? Валюта! Затем: месторождение желтого мрамора. Показать людям наш мрамор надо? А метизовый комбинат? Мы имеем свои ведра, детские ванночки, миски, сковородки, кастрюли – буквально все для хозяйства, от дверных задвижек до ножей для консервов. Это вам штучки? Двадцать кустарных артелей, – валенки, ларчики, аптекарские весы, вышивки, резьба по дереву…

Павликова. Как вы сказали? Аптекарские весы? (Записывает.)

Персюков. Ну да. Точнейший инструмент. Произведение искусства. Взвешивают муху с точностью до одной десятитысячной. Но это не все. Недавно завод номер восемь в виде дочернего предприятия открыл производство не больше не меньше как мотоциклов. А? Город Конск, по сю сторону Уральского хребта, выпускает весьма приличные мотоциклы. Это же, черт побери, показать народу нужно! Вот в том-то и дело. Наконец, передовое сельское хозяйство, садоводство, огородничество. Два колхоза-миллионера. Такой яровой пшеницы я даже в Херсонщине и в Днепропетровщине не видел. Это надо обязательно показать. Я уже не говорю о корове Валькирия, которая дает в год три тысячи литров молока, и о симментальском бычке Джентльмен, величиной чуть поменьше автомобиля ЗИС сто один. А что вы скажете, например, о рябиновке экстра нашего ликерно-водочного завода? Неслыханная рябиновка. Я вам советую, товарищ прокурор, непременно попробуйте. Не пожалеете. Да в Америке любой предприниматель на такой рябиновке заработал бы за год десять миллионов долларов! Понятно вам? Одним словом, местная и кустарная промышленность и передовое сельское хозяйство входят к нам как пайщики. Короче говоря – хочешь участвовать в выставке, – помогай привести город, где будет выставка, в приличный вид. Помогай асфальтировать подъездные пути, строй гостиницу для приезжих, налаживай городской транспорт, дерись за общественное питание. Ты улавливаешь?

Павликова. Улавливаю, улавливаю.

Персюков. Хочется тебе, чтобы перед твоим павильоном на выставке бил фонтан, – пожалуйста. Пусть бьет. Только ты проведи воду.

Павликова. То есть?

Персюков. То есть строй водопровод.

Павликова записывает, совещается с помощником.

Все предприятия и учреждения с восторгом идут нам навстречу. А область проводит это по госбюджету.

Павликова. Это хорошо.

Персюков. Правда? Я очень рад, что ты меня поддерживаешь в вопросе выставки. Мерси. (Есауловой.)Видишь? А ты нервничаешь. Вы представляете себе картину: сто сорок выдающихся людей страны мчатся на машинах по зеркальному асфальту. На территории выставки пальмы. Электричество. Сияет гостиница. Светофоры. Милиционеры в белых перчатках. Что это? Париж, Лондон, Венеция? Нет, это Конск. Красиво?