Текст книги "Отпетые мошенники галактики (СИ)"

Автор книги: Валентин Февраль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

К тому же тщательно и неустанно поддерживаемая мной чистота участка предопределялась ещё и некоторыми особенностями природы. Ведь только попусти немного и флора начнет решительный штурм заповедной территории. И мне в собственных же владениях придется продираться сквозь непроходимую чащу с топором в руках.

Ко всему прочему, в зарослях, как известно, предпочитает водиться всевозможное зверьё. В том числе и опасные хищники.

Нет, как бы там ни было, а я после непродолжительных раздумий решил все же расправиться с непрошеной гостьей. Причем, расправиться решительно и беспощадно.

Сходить за топором, было делом нескольких минут. И вскоре я уже перерубал растение. Я отделил его от остальной части находящейся за оградой, а затем оттащил вглубь территории, раздумывая как бы мне применить эту штуку с максимальной для себя и своего хозяйства пользой. Само собой, в костер лиана не годилась. Слишком уж влагосодержащей была. С позиции строительного материала тоже имела ряд существенных недостатков, среди которых не самыми слабыми являлись ее гибкость и небольшая толщина.

Я стоял, разглядывая обезвреженного зеленого паразита со злорадной ухмылкой на лице. И, наверное, именно в тот момент в голове зародилась идея впоследствии, как это ни покажется вам странным, сохранившая мне жизнь. А тогда я просто, легкомысленно и идиотски хихикая, взял растение за один конец и оттащил к скале с намерением сперва хорошенько его просушить.

В тот вечер закат был необычайно ярок. Он словно предрекал некие катаклизмы и перемены долженствующие произойти в ближайшие месяцы, недели, а возможно и дни в этом мире.

Я вновь нашёл себе работу. А может она нашла меня. Но, как бы там ни было я принялся за дело, и теперь ничто не могло остановить меня. Я работал не покладая рук. Вставал вместе с солнцем, и наскоро проглотив приготовленный ещё с вечера завтрак, принимался за дело и трудился как вол, в поте лица. Пока поздно вечером не валился с ног от усталости и изнеможения. Кое-как взобравшись по сплетённой мной ранее лесенке в пещеру я падал на пол пещеры и засыпал, как убитый, с тем, чтобы завтра поутру, превозмогая боль в натруженных мышцах, снова встать и начать всё сначала.

И, отвечая моей прямо таки маниакальной настойчивости, на восьмой день вся работа была завершена.

Другими словами, я сделал то, что задумал.

Не без видимого удовлетворения обошел я сотворенное мной диво, своё детище. И, сам себе удивляясь, сказал:

– Послушай, Сэм, а ведь твои руки еще на что-то годятся. Они способны на кой-какие делишки, кроме тех, что ты проворачивал до того как попал в этот чокнутый мир.

Само собой, и в этом я готов подписаться, строительство того, что я, собственно, и построил, оказалось посложнее, чем валяться у тлеющего костерка с окорочком небольшого заура в руках.

Однако дело стоило потраченных усилий. И в том я, разглядывая уже в который раз построенную мной махину, ни капли не сомневался.

Этот механизм, эта штука, это странное и неказистое с виду, но, тем не менее, весьма изящное по своему замыслу сооружение, построенное без каких-либо предварительных чертежей и расчетов, по одним лишь только картинкам впечатавшиеся в мою память ещё в годы школьной учебы, эта построенная мной штука стояла под скалой, вдавливая неказистыми станинами в податливый дёрн сырую траву. Меня, вдруг, захлестнула неизъяснимая, неиспытанная ранее гордость за своё детище, она до краев переполняла меня.

Вот для чего мне понадобилась лиана. С которой, собственно, и началась вся катавасия. Ведь, по сути, бесполезное растение ценой изощрённых и тщательно продуманных манипуляций я превратил в прочную тетиву гигантского лука, баллисты, грозного оружия предназначенного мной для защиты от монстров мезозоя и отныне направленного в сторону простирающихся за оградой джунглей.

Да, невзрачная и неказистая лиана стала основой опаснейшей для местных динозавров машины, средоточием механизма ныне как бы спящего, но всегда готового послать свои всёсметающие заряды в любого из тех, кто только осмелится переступить дозволенную черту. Границу. Стоило лишь взвести лук и взять в руку спусковой рычаг.

Пусть я и не всё предусмотрел в своём орудии, ввиду присущей всем подобным механизмам склонности к примитиву, но, тем не менее, я сконструировал эту штуку так, что желоб, в который закладывалась стрела, мог по желанию стрелка изменять угол наклона, как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскости.

Лиане, прочность которой я отметил ещё и в тот момент, когда впервые взял ее в руки, ещё предстояло чуток подсохнуть, чтобы достичь необходимой кондиции. Но в остальном, машина была готова для боя. А один вид её мог устрашить любого противника способного, хоть что-то соображать в оружии. Хотя, конечно хищные рептилии к категории мыслящих существ, естественно, не относились.

Стрелы поражали своей грандиозностью не меньше, чем баллиста. Небывало огромные лежали они неподалеку, у подножия скалы.

Я изготовил, их три. А в качестве исходного материала взял цельно – срубленные и обработанные мной стволы небольших деревьев.

Один конец каждого такого брёвнышка я опалил в огне. Придав ему заостренную форму.

Я обошёл орудие не менее дюжины раз, прежде, чем уселся на станину, вздыхая и сожалея о толстых, ароматных сигарах, наиболее приличествующих, как мне казалось, торжественному моменту схода со стапелей, так сказать, того, что я построил. Однако к великому сожалению моему не только первоклассный табак, но и все остальные радости мира остались привилегиями более цивилизованного, чем нежданно-негаданно обретённого мной, мира. И потому, мысли мои, переключаясь с недостижимого, вскоре перешли на более прозаические и несущие в себе крупицы здравого смысла вопросы.

В частности, я задумался с чего это вдруг кровожадные и обычно беспринципные хищники так упорно и последовательно игнорируют меня? Меня давно интересовал этот вопрос, формировавшийся в моём уме не день и не два, а на протяжении всей моей мезозойской эпопеи. И суть вопроса сводилась к весьма загадочным, интригующим обстоятельствам. Крупные хищники, обычно рыскавшие в отдалении и чьи хронически разъярённые голоса я частенько слышал по вечерам, сидя у своего потрескивающего углями костерка, так вот, все эти зверозубые и архипрожорливые зауры, все они, все до единого почему-то до сих пор так и не заявились проведать меня. А ведь со стороны этих уродов не казалось бы нелогичным необоримое стремление обследовать отобранный у них кусочек их же территории наглым и самодовольным, но, тем не менее, видящимся им катастрофически слабым существом. Каковым, конечно, не является, если уж на то пошло, человек, как субъект вселенной.

В общем, вопиющая безинициативность в этом вопросе со стороны беспокойных соседей, оглушительный рёв которых я частенько слышал долгими и бессонными ночами, тоскуя о блистательных и непревзойденных мирах своего времени, всё это казалось мне, весьма странным и непоследовательным в диком разгуле непрекращающихся кровопролитий этого мира.

Даже, если предположить, что в клиновидных головах местных «хозяев» нет ни капли мозгов и соображают они только насчёт жратвы и того как, наевшись, сладко поспать, всё равно рано или поздно кто-то из них должен был притащиться к пещере.

Хотя до такого прецедента пока ещё дело не дошло. Все эти мускулистые, огромные убийцы, словно специально обходили стороной скалу. Трудно поверить, но факт оставался фактом – зауры словно остерегались выбранной мной в качестве резиденции местности.

Хотя с другой стороны, ну кого может бояться усеянная зубами глыба мускулов в первозданной сельве, где по логике вещей всё должно принадлежать ей.

Во всём этом была некая тайна, загадка, которую мне предстояло ещё разгадать. Но в целом моё ощущение было таким, словно я жил на вулкане и каждую минуту ожидал, что земля подо мной вот-вот вздыбится и взлетит в воздух, разорвав меня на мелкие клочья. Настолько настораживали меня рыскающие в лесной чащобе кровожадные, если можно так выразиться, аборигены.

Однажды, стоя у ограды, я заметил змею. Так себе, не бог весть какой экземплярчик. Учитывая превалирующие размеры сих времен. Может что-то порядка 12 – 14 метров в длину.

И, тем не менее, когда это пугало ползло, опираясь извивами тела о землю – колыхались даже небольшие деревца, потревоженные могучим телом.

Некоторое время я наблюдал за рептилией. И, чем больше я смотрел на нее, тем прочнее утверждался в мнении, что тварь тоже избегает моей скалы. И, вообще, она стремилась как можно скорее минуть эту местность.

– Может твари боятся меня? – мелькнула в голове крамольная и в то же время потенциально смехотворная в своей самонадеянности мыслишка.

Но я тут же отогнал эту идею, как вздорную и необоснованную.

Людей, ведь, в те давние времена, в которых я, тем не менее, в данное время находился, ещё не было. Потому вряд ли местным хладнокровным попадался шанс испытать на себе силу человеческого изощрённо-коварного ума. Да и устрашение людьми гигантских безмозглых ящеров – довольно проблематичная вещь. Особенно, учитывая тот факт, что ящеры – хищники, скорее всего, не ведающие чувства страха.

В общем, было над чем поломать голову. И, тем не менее, после часа бесплодных размышлений на заданную окружающей средой тему, я плюнул через, как я это сейчас уже понимал, символическую ограду и неспешно направился к скалам по своим человечьим неотложным делам.

А ведь ответ на вопросы, что мучили меня с самых первых дней моего пребывания в этом чокнутом мире, лежал у вашего покорного слуги под носом.

Стоило лишь более внимательно всмотреться в то, что находилось совсем рядом.

Как бы там ни было, но в какой-то день пребывания в донельзя древнем мире я решил обследовать пещеру. Дело в том, что пещера была довольно глубокой. И, предположительно, уходила она на очень большое расстояние вглубь земной тверди.

Неплохо было бы, наконец, положить конец моему неведению относительно истинных параметров своего жилища и совершить рейд в его тёмные и мрачные глубины.

Я заранее, ещё с вчера, заготовил целую охапку смолистых факелов, с удобными старательно выструганными рукоятками. И потому оставалось лишь взвалить их на плечо и тронуться в путь.

Что я и сделал ближе к вечеру.

Glava XXXXll.

В своем самом высоком месте, а точнее в той части, где я жил, пещера достигала почти десяти метров в высоту. Но, по мере того, как она уходила в скалу, пещера сужалась.

Но не эта её особенность поражала глаз. А то, что пол на всём протяжении пещеры был очень гладок. Он был так гладок, словно его долгое время шлифовала целая бригада паркетчиков. Мне это показалось странным.

Скорее всего, такую гладкость каменному полу жилища придали воды некогда струящейся здесь подземной реки. На протяжении достаточно длительного срока вода способна поработать не хуже шлифмашинки.

И вот по этому полу я двинулся вперёд. Вначале я даже не зажигал факела. Ведь рассеянные солнечные лучи, попадавшие снаружи в пещеру, в достаточной степени освещали путь. В каком-то месте я ненадолго остановился, чтобы ощупать рукой стены вокруг. И молча поразился той гладкости и теплоте, которую ощутила моя ладонь.

Навстречу дул ленивый, ласковый ветерок. Подставляя лицо нежащим кожу струям, я продолжал двигаться вперед. По пути я отмечал взглядом редкие ориентиры: лежащие на полу тоннеля камни, угловатые выступы, выпирающие из стен.

И прошёл я так не менее сотни шагов, когда пол подо мною, всё такой же гладкий и ровный, как и вначале пошёл под уклон. Постепенно угол его наклона достиг где-то двадцати-двадцати пяти градусов. Ко всему прочему тоннель сузился.

Ещё через полчаса ходьбы, наряду с основным тоннелем, являвшимся, собственно, дорогой в неизведанные глубины земли, стали появляться другие ходы. Ходы, ответвлялись от основного и походили на норы гигантских крыс. «Крысиные» ходы переплетались между собой и главным тоннелем. Тем более, что тоннель теперь сузился настолько, что его уже нельзя было отличить от остальных. Наверное, потому, опасаясь заблудиться и сгинуть навсегда в подземных лабиринтах, я решил прекратить исследования и вернуться.

Мой страх, возникший спонтанно, но державшийся на удивление стабильно был вызван ещё тем, что мне показалось, будто я шагаю прямиком в бездну. Не покидало ощущение, что тоннель ведёт прямиком в ад.

Нет, уж по мне так лучше иметь дело с тупыми, злобными динозаврами, чем с той неизведанностью, что таилась в мрачных глубинах нижней части скалы, уходящей глубоко в землю.

Твёрдо решив возвращаться, я зажег факел. Таким образом, сыпля искрами на всё тот же ровный, практически гладкий пол, поплёлся я обратно.

Постепенно я ускорял шаг. А через несколько минут, не обращая внимание на крутой подъём, уже бежал, проносясь, как ветер, мимо «крысиных» ответвлений. И в мрачной глубине подземных лабиринтов мне чудились чьи-то глаза. Глаза были большими. Они отражали свет факела. Ко всему прочему взгляд этих глаз был каким-то пугающе равнодушным.

Все тот же ветерок дул из недр. Только теперь он толкал меня в спину, а не овевал лицо. И вскоре далеко впереди я увидел долгожданный яркий свет. Солнечный свет.

Наконец я отбросил чадящий факел, с облегчением переходя на размеренный шаг, и успокаивая всхлипывающее дыхание и сердцебиение.

Только теперь я осознал, что живу над бездной. И ещё мне подумалось, что с этой стороны, то есть со стороны подземелий, этих чертовых запутанных и бесконечных лабиринтов, в которые, как оказалось, переходит пещера, с этой стороны я совершенно не защищен!

Значит любая тварь с этой стороны, если ей вздумается, может беспрепятственно пробраться катакомбами и наброситься на меня, когда я того меньше всего ожидаю.

Но чьи глаза я видел в сумеречной глубине? Кто живет в бездонных глубинах? А ведь живёт. Несомненно, живёт, если я еще совсем не сбрендил, и собственные наблюдения не принял за галлюцинации.

– Кто же мог прятаться в этом спелеологическом раю? Кто может обитать в недрах красных скал? – в какой-то момент спросил я себя, нервно кусая губы и сжав пальцы в кулаки так, что даже побелели костяшки. И тут же сам себе ответил: – Да мало ли кто?.. Мало ли какие существа населяют мир Земли в доисторические времена?

В общем, с некоторых пор, а именно с тех самых, как я впервые совершил короткий, экскурс вглубь пещеры, я понял, что всё то время, пока, огородившись трехметровым забором, я считал, что нахожусь в относительной безопасности, на самом деле всё это время я подвергался опасности не меньшей, чем, если бы у меня не было ограды.

Близился вечер. Далёкий горизонт угодливо радовал глаз целой грядой лениво курящихся вулканов. Как-то, выкроив несколько минут из своего насыщенного размышлениями о сущем, времени, я насчитал этих вулканов не меньше десятка.

В тот час, о котором я рассказываю, я только закончил трапезу. Сытый и умиротворённый сидел я, обмякнув, на гладком, тёплом камне.

Глядя на пейзаж расстилающийся предо мной и патетически дыблящуюся за ним вулканическую панораму, я размышлял по своему обыкновению о вечном и бесконечном. О том, что человечеству, пожалуй, мало что известно о природе вообще и о прошлом галактики в частности. И, уж во всяком случае, люди ни черта не знают о эволюции миров, подобных земному. Можно даже сказать и сказать смело: современной науке, то есть науке моего времени, неизвестно в данном плане ничего. Кичится, как говорится, нечем.

И, если уж смело взглянуть правде в глаза, самое время человеку признать: нам всем только кажется, что мы что-то знаем. Да, существуют теории, гипотезы, догадки и предположения. Но не более того. И уж, наверняка, все имеющиеся в распоряжении Homo Sapiens теории далеки от истины.

А геологическое прошлое?.. Как быть с геологическим прошлым Земли? До нас дошли кое-какие отголоски былых эпох. Бледные тени давно случившегося. Эхо минувших событий. И по тем жалким остаткам истории мы выстраиваем в воображении и переносим затем в книги и фильмы целый вымышленный мир во всех его проявлениях и взаимодействиях.

Несомненно, некоторое количество отпечатков в камне и окаменевших скелетов – ничто в сравнении с тем, что ожидало меня в настоящем мезозое. Жизнь, как и положено в таких случаях, оказалась богаче фантазии. Ведь наука жалкий фантазер по сравнению с действительностью.

Закат неистовствовал. Он сгущал краски, покрывая небо у самой земли густым слоем киновари. Вздувшееся багровым пузырём солнце, словно паук, высосавший без остатка все краски предыдущего дня, под огромной собственной тяжестью опускалось за горизонт.

Конусы подрагивающих вулканов синими фантасмагорическими силуэтами возвышались на фоне затухающей в молчаливом коллапсе зори.

Где-то беззлобно погромыхивало. И, отвечая этому рокочущему, очень далекому звуку, как бы нехотя и с ленцой, подрагивала земля.

Я совсем не заметил как, задремал. Конечно, с моей стороны уснуть на лужайке было непростительной оплошностью. Но мне уже было начхать на многочисленные опасности, поджидающие человека здесь на каждом шагу. Ведь, как я теперь знал, даже в пещере я не был защищен.

Из дрёмы я провалился в сон. И проснулся я от еле ощутимого, едва заметного прикосновения. И тут же почувствовал, что нечто лежит на мне.

Это нечто взгромоздилось на Хитрого Лиса, вернее на его ноги в районе колен и, еще до того как очнуться, я понял, что мне ни в коем случае нельзя делать резких движений. Что любой неосторожный жест может привести к трудно поправимым последствиям.

Я не знал, кто облюбовал мои ноги в этом мире смерти. Поэтому очень медленно приподнял веки. И в уже опустившемся на лужайку сумраке увидел пару светящихся глаз. И только мгновение спустя, обнаружил, что глаза принадлежат уродливой треугольной голове. Из словно бы ухмыляющейся пасти выскакивал и снова прятался раздвоенный язык.

Ситуация складывалась такая, что требовалось применение оружия. Только по этой причине рука моя непроизвольно потянулась за револьвером. Пытаясь дотянуться до кармана, я непроизвольно изменил положение тела и услышал предостерегающее шипение.

Краем глаза я видел, что мой карман с покоящейся в нём смертоносной игрушкой, к счастью, свободен от омерзительных колец доисторического гада, а потому я рассчитывал одним молниеносным движением выхватить оружие. Выхватить и расстрелять гада до того, как ядовитые зубы вопьются в какую-то из моих ног.

Наверное мне везло. Потому, что тварь не отреагировала на моё движение. А выстрел, прозвучавший неприметным хлопком в дикой, адской какофонии ночных звуков, положил ей конец.

Тварь была ранена, а я через пару мгновений стоял на ногах и наблюдал как билась в агонии гадина. И пока она извивалась, пытаясь издохнуть, я старался определить будет в ней только три метра или все четыре.

Конечно, не Бог весть какой экземпляр. Для масштабов мезозоя – мелкий червяк. Однако, убойная сила яда подобных тварей, к сожалению, не всегда адекватна их размерам.

Что ещё я могу сказать об этом инциденте?.. После описанного здесь события я чуть не влюбился в свой револьвер. Как никак, а всё же трещёточка пригодилась.

Glava XXXXlll.

Я расцеловал пушку чуть ли не взасос и засунул её обратно в карман. И только после этого почувствовал, что страшно проголодался.

Бегать по лужайке и ловить лягушек, являвшихся с некоторых пор традиционным блюдом Хитрого Лиса, что-то не катило. К тому же за время моего пребывания в мезозое жизнь научила особо не церемониться в гастрономических пристрастиях.

Потому, не мудрствуя лукаво, я расплющил незваной гостье камнем голову и подтащил за хвост к костру.

Утром я занялся тем, что принялся загораживать пещеру. С тыла, конечно. С той её стороны, что соединялась с подземельями.

Из бревен, заготовленных в роще, я соорудил подобие решетки и заклинил оную между стенами.

Я не знал, для кого воздвигаю преграду и, кого следует ждать со стороны неизведанных глубин. И, тем не менее, преграду я соорудил на совесть. С запасом прочности. К тому же, в случае необходимости, можно было легко выбить клинья, которыми решетка крепилась. И тогда я мог беспрепятственно ретироваться, уйти в подземные катакомбы. Если, конечно, того потребуют обстоятельства.

Чтобы создать хоть какое-то подобие уюта в пещере и, тем более, закрыть себя от возможного наблюдения из глубины, я втащил наверх несколько охапок здоровенных, метровой длины, кожистых листьев, сорванных с одного из деревьев, и занавесил листьями решетку, оставив лишь небольшое отверстие для беспрепятственного тока воздуха.

Я уже прилаживал последний лист, старательно высунув язык изо рта, кряхтя и что-то бормоча непонятное даже для себя самого вслух, когда свод пещеры дрогнул. Одна из перекладин решетки покосилась у меня под ногами. И меня вдруг бросило на ни с того, ни с сего вздыбившийся и затрясшийся, словно в лихорадке пол.

Естественно, лёгкие, порядка 3-4-х баллов землетрясения довольно часто случались в этом сумасбродном и самого начала съехавшем с катушек, мире. Для меня эти краткие, небольшие землетрясения были не в диковину. Ведь по прибытии в мезозой я сразу понял, что вибрация – неотъемлемая деталь местного колорита. Ведь кучность вулканов, да и, вообще, сейсмоактивность древней Земли оказались единственно верным моим представлением о реалиях древнего мира.

Как бы там ни было, к тому времени, которое я описываю, я пережил немало землетрясений. Но тот толчок, что сбросил Хитрого Лиса на пол, выходил за рамки пережитых трёхбалльных приключений.

В самый критический момент геотектонического буйства, а именно буйством можно назвать произошедшую в тот день и час тряску, я схватился руками за бревно решётки и подумал о том, что, если я не хочу, чтобы меня завалило в моих апартаментах, мне следует, как можно скорее, выбираться наружу. С тем, чтобы пережить одно из безумств природы в безопасном удалении от скал.

Я кубарем скатился по раскачивающейся и выплясывающей под ногами лесенке, и, едва ощущая под собой землю, помчался прочь от кренящейся, сыплющей камнями скалы.

По ходу дела, а вернее – бега я отмечал те изменения, которые произошли в окружающем мире за последние секунды.

На востоке пылал гигантский костер. Там начинал гореть лес. А ещё дальше, за лесом, за пламенем пожиравшим тысячелетние деревья, прямо в воздухе, будто впаянные в глыбу хрусталя, зависли выброшенные из пышущего жаром жерла далёкой горы клубы пепла и дыма.

Очередной подземный удар сбил меня с ног. Отчего я пробороздил носом податливый дёрн.

Взглянув на возвышающийся за лесом конус, я увидел, что из его, будто срезанной ножом вершины в небо взметнулась энная по счёту порция содержимого. Раскалённые камни, пар и клочья лавы – всё это взлетело вверх хаотической массой. По склонам горы прыгали скатываясь огромные камни, да ползли мерцающие багрянцем языки лавы.

Ещё не тронутые огнём участки леса засыпало сугробами вулканического пепла. И там, куда падал грязноватого цвета пепел, лопались и скручивались от невыносимой жары сочные, мясистые листья. Сухой валежник, вспыхивал, как порох. Он горел ярким, издалека видимым пламенем, высвечивая агонию начавшего гибнуть леса. Проклиная всё, что только могло иметь хоть какое-то отношение к активным геотектоническим процессам, вершащимся прямо у меня на глазах, я попытался встать с колен. И почти добился в своем начинании определенных успехов, как очередной толчок снова бросил меня на землю.

После этого я лег тихонечко и больше не старался взять верх над разбушевавшейся стихией. И решил не делать попыток встать до лучших времён. То есть, до того момента как стихия, натешившись, не угомонится.

Такая вакханалия продолжалась минут сорок. Всё это время земля показывала на что способна в минуты крайнего волнения. Она, то дёргалась, то подпрыгивала. А, когда мелкая возня ей надоедала, принималась крениться и уходить из-под меня, ввергая меня в самый настоящий первобытный ужас.

Уши заложило от грохота. Иногда казалось, наступил конец света. Но, скорее всего, так и было.

И всё-таки, все это непотребство благополучно закончилось. Геотектоническое безумие пошло на убыль, а земля дала живому передышку.

Земная твердь уже не скакала подо мной, как необъезженная кобылица. Теперь она лишь слабо и умиротворенно подрагивала.

Я зазевался. Может быть, разомлел от неожиданного хэппи энда. И, воспользовавшись таким обстоятельством, мне на руку вскочила зелёная, с бирюзовым отливом лягушка. Она с грустной укоризной посмотрела в человеческие глаза, словно обвиняя меня в том, что совсем недавно произошло.

Но я лишь вымученно улыбнулся в ответ. Что я мог сказать божьей твари? Ведь, если я и был виноват в чём-то, то только самую малость. В целом у меня было твёрдое алиби.

Тем не менее, грустная амфибия, скорее всего, не поверила в искренность моих молчаливых уверений. Потому она осуждающе квакнула громко. И, не скрывая обиды, сиганула в густую запорошенную пеплом траву.

Я же в свою очередь основательно осмотрелся.

И по мере того как я оглядывал некогда живописные, радовавшие прежде глаз ландшафты, всё большее изумление охватывало меня.

Ведь меня теперь окружал полный разор и опустошение.

И первое, что бросалось в глаза, выделяясь своей фантасмагоричностью, бивший из практически пересохшего к данному времени русла ручья паровой гейзер.

Струя горячего пара уходила вверх метров на двенадцать, где терялась в круговерти носящегося пепла. Само собой выходило, что воду отныне мне предстояло искать в другом месте.

Второе, что я заметил: в тех немногих лужах мутного от пепла кипятка, что остались в наиболее глубоких местах обнажившегося русла, вверх брюхом плавали рыбины, а так же другие обитатели водного мира типа ящериц и лягушек.

Выражаясь просто, урон, причиненный извержением вулкана водяной акватории моего хозяйства, был фатальным для хозяйства.

Мало того, что меня лишили, пусть и на время, трудоспособности – болели бока и все внутренности после бешеной тряски, а сам я с головы до пят был покрыт синяками и ссадинами – так ещё и активизировавшийся весьма и весьма некстати вулкан ставил под сомнение саму целесообразность моего здешнего пребывания.

Я перевёл исполненный крайнего недовольства взгляд на ограду, с таким трудом мной возведенную, над которой в данное время переполошённо метались птерозавры, и увидел, что во многих местах ограды зияли такие бреши, что в них мог бы проползти и танк, а не то что динозавр.

Старательно вкопанные прежде бревна были вытряхнуты из земли, словно маленькие, лёгкие карандашики. Ну а те брёвна, что к немалому моему изумлению всё ещё оставались стоять, как часовые на посту, теперь вывернули острия своих верхушек во всех мыслимых направлениях.

Другими словами, место моего прежнего проживания с некоторых пор оказалось для проживания не пригодным. К тому же вулкан наращивал свою активность. Потому моё дальнейшее нахождение в этой местности было нежелательным. Я собирался покинуть обжитой уголок.

Повторный выброс раскаленного содержимого горы мог оказаться роковым. С другой стороны, куда мне было идти? Где я мог найти пристанище? Никто ведь не ждал Хитрого Лиса в диком и враждебном мире.

Пальцы мои нащупали револьвер. Слава богу, в суматохе я не потерял свою игрушку. Потому, крепко сжав пальцами рифлёную рукоятку, почувствовал как маленькое стальное тельце, как это вам ни покажется странным, придало мне сил. Твёрдая сталь вдохнула в Хитрого Лиса бодрость и уверенность.

Вот таким вот нехитрым образом, ощупывая револьвер, я думал о том, что мне, скорее всего, в недалеком будущем предстоит всё начинать сначала. Но сперва не мешало бы попрощаться с прежним жилищем. А заодно и прихватить оставшийся там топорик. Если конечно, тот не провалился в какую-нибудь трещинку.

Насмешка природы? Несправедливость судьбы? Вот какую дилемму решал я, бредя по лужайке засыпанной пеплом.

Зато, когда на глаза Хитрому Лису попался его суперсамострел, машина ещё совсем не давно сооруженная, Лис окинул гиганта задумчивым взглядом и отметил, что оружие почти не пострадало. Самострел годился для применения.

Правда, стрелы были разбросаны. Да станина сдвинута. Тем не менее, во всём остальном – полный порядок.

Топорик я нашёл в глубине пещеры. Он валялся возле решетки, которая к моему немалому удивлению не пострадала.

Только листья, которыми я её обвешал накануне, свалились на землю.

Glava XXXXlV.

Воткнув рабочий инструмент рукояткой за пояс брюк, я мысленно поблагодарил жилище за всё хорошее. За то, что оно на протяжении стольких дней давало приют постояльцу и укрывало от непогоды.

Найду ли себе подобное? Если – да, то где?

Через непродолжительное время, я уже спускался по лестнице, краем глаза рассеянно наблюдая за горящим лесом. Температура спускавшейся по склонам лавы была такой, что даже влажная поросль не могла устоять перед жаром всё сжигающего огня.

Лес горел. Вверх взлетали языки пламени и поднимались клубы дыма. Не скрою, зрелище завораживало. Картина развернувшегося перед моим взором катаклизма была настолько грандиозна, что сам себе Хитрый Лис в эти минуты казался маленькой букашкой. Букашкой, не способной противопоставить силам природы ничего существенного. Кроме разве что мистического страха.

Прежде, чем пройти сквозь разрушенную ограду, я спустился к ручью. Не торопясь, дабы не ошпарить руки, выловил из кипятка несколько штук отваренной рыбы – еду на ближайшее время.

Одну рыбину я съел сразу. Остальные сунул за пазуху.

Я твёрдо и бесповоротно настроился покинуть обжитые места и уже не расстраиваясь из-за произошедшего, когда заметил сбоку движение.

Прижимая к животу рыбу и прикрыв ладонью глаза, чтобы не залепило пеплом, я повернулся в ту сторону, где собственно мне и почудилось движение. Не исключалось, что за движение я принял игру света и тени.

Рыба приятно согревала живот, а револьвер ободряюще оттягивал карман. Я смахнул ладонью с плеча у себя горячий пепел. Да так и застыл с поднятой рукой. Я оказался не в силах даже пошевелиться.

Нет, то, что я теперь видел, с самого начала не было иллюзией. И только потому мои надежды на счастливую развязку претерпевали крах. Зато колени мелко затряслись. Чувствуя нарастающую во мне лавину противного и липкого всепоглощающего страха, тем не менее, я нашёл в себе силы к бегству. Я бросился бежать. Я помчался к лестнице, по которой ещё совсем недавно спустился. Теперь я хотел только одного: оказаться в пещере!

Молодой тиранозавр, а это его я принял вначале за игру света и тени, тем временем перебрался через кучу бревен, заваливших одну из брешей в ограждении и, оценив расстояние до жертвы, бодренько помчался мне наперерез.