Текст книги "Туунугур (СИ)"

Автор книги: Вадим Волобуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

К ним подошёл Киреев.

– Как там Фрейдун Юханович? Не пришлось бы скорую вызывать.

– Пустяки, довезём, – негромко откликнулся Миннахматов, с улыбкой обозревая окрестности.

– А Елена-то что? Не захотела поехать? – осторожно спросил Киреев про жену Егора.

– Да чёрт с ней, – махнул рукой Миннахматов со злостью в голове. И, смеясь, прокричал Вареникину: – Александр Михайлович, не увлекайтесь. Мне ещё вас домой везти!

Сказал – и как сглазил. Хохочущий политолог вывалился из нарт и покатился в сугроб. Коллеги бросились к нему.

– Вы как? Всё в порядке?

– Лучше не бывает, – ответил Вареникин, поднимаясь на ноги и надевая упавшую шапку, которую ему протянул Киреев. – Готов к труду и обороне.

Они пошли в палатку – проведать Джибраева, и заодно допить и доесть всё, что осталось. Миннахматовские родственники снова отказались от водки, русским пришлось уговаривать очередную бутылку втроём.

– Чем меньше пьют оленеводы, тем больше – русский человек, – объявил Джибраев, не поднимаясь с раскладной табуретки.

В качестве закуски были предложены тонкие ломтики замороженной сырой печени, которые надо было макать в смесь соли и перца. Эвенки уплетали это за обе щеки, славяне же давились и морщились.

Вареникин, прикончив бутылку, совсем раскис. К машине его пришлось вести под руки. Усевшись на заднем сиденье, политолог потребовал ещё огненной воды, но ему отказали.

По пути остановились возле магазина. Страдающий Джибраев, которому не сиделось на месте, сходил, купил бананов.

Обратно вернулись к восьми часам. Гостеприимный Туунугур встречал их перемигиванием иллюминации в витринах и на ветвях елей.

– Хорошо у нас всё-таки, – ностальгически проронил Джибраев, потирая плечо.

Ему не ответили. Только задремавший Вареникин неопределённо хмыкнул, пошевелив усами.

Миннахматов развёз всех по домам. Первым высадили охающего Джибраева, затем распрощались с почти протрезвевшим Вареникиным. Киреев сказал Егору:

– Высади меня у института.

– Зачем? – удивился Миннахматов. – Довезу до дома.

– Да нет... мне не туда.

– А куда? Ты скажи – подкину. У нас город-то – переплюнуть можно. Не то, что Питер.

Киреев помолчал, размышляя.

– К Вишневской. Знаешь, где живёт?

Егор изумлённо обернулся к нему.

– Ну да, вроде знаю. Ты квартиру, что ли, там снял?

– Нет. Не совсем.

– А чего тогда? – Миннахматов кинул на него взгляд в зеркало заднего вида, моргнул, и вдруг понял. – Э, да ты что – с ней, что ли? Ого, парень не промах! – Он радостно засмеялся. – Вот это да! Ну рад. Рад за тебя. Мир да любовь, как говорится. А Голубев, выходит, в отставке теперь? Он же на неё виды имел. Хотя чего я спрашиваю! Глупый вопрос. Ну ты даёшь!

Он говорил что-то, радуясь за приятеля, а Киреев улыбался и молчал. Ему вдруг ужасно захотелось спать.

Готовила Светка так себе. Кирееву при всей его криворукости доводилось в походах варить и повкуснее. Но сейчас это его не занимало. Он ел слегка пригоревшую пшённую кашу и наслаждался Светкиным присутствием.

– Сегодня забежала в музей оформить увольнение, – рассказывала она, блестя подведёнными глазами. – Голубев опять докапывался. Предлагал подумать. Мол, оформит мне бессрочный отпуск, чтоб всегда могла вернуться. Даже жалко его.

– Пусть за сверстницами ухлёстывает, – буркнул Киреев, запивая сухую кашу чаем. – Ишь ты, седина в бороду.

Из окна Светкиной квартиры открывался роскошный вид на утонувшие в сумерках сопки. Верхушки их, окрашенные закатным сиянием, дрожали словно извергающиеся вулканы. Снег на подоконнике был испещрён птичьими следами.

– Ты здесь воробьёв, что ли, кормишь? – спросил Киреев, отодвигая тарелку.

– Иногда. Они смешные. Прыгают, чирикают...

Киреев расслабился, откинувшись на спинку стула.

– Ну а в гадюшнике как? Всё тот же декаданс?

– Белая защитилась! – оживлённо сообщила Светка. – Ходит теперь и каждую фразу начинает словами: "Мы, кандидаты наук". И знаешь, кого взяла завкабинетом? Ольку Салтыкову. Все в шоке. А ваш Миннахматов получил расчет. Даже не знаю, куда он теперь. Обратно в Питер, что ли?

– В Иенгру. Оленей пасти. Больше некуда. Или на горно-обогатительный. А может, к вам в музей. – Киреев ухмыльнулся. – Они с Голубевым найдут общий язык.

– А это правда, что Миннахматов разводится с женой?

– Разводится. Супруга не оценила его порыв. Говорит, в Иенгру – ни ногой. И я её даже где-то понимаю. Осесть в Иенгре после Питера – это очень крутой дауншифтинг.

– Он умом тронулся, что ли?

– Человек опробовал социальный лифт и решил, что с него хватит. Здоровье дороже. Я ведь тоже так поступил – ушёл с работы. А он решил вообще отстраниться от городской суеты.

– А на жену ему, значит, наплевать?

Киреев взял из вазы конфету, сунул в рот, а обёртку аккуратно сложил четырёхугольником.

– Можно посмотреть на это с другой стороны – жене наплевать на него. Удобства ценнее семьи. Хорошо, что детей нет. Сошлись, разбежались. Никто ничего не потерял.

– А ты как на детей смотришь?

Киреев хотел ответить каламбуром, но передумал.

– Нормально смотрю. Особенно, если свои.

– Ты что имеешь в виду? – насторожилась Светка.

– Да ничего. Забей. Дети – это хорошо.

Светка встала, обошла его со спины, обняла, положив подбородок на киреевскую голову.

– Голубев мне про свою квартиру и дачу все ужи прожужжал. Думает, отдамся за стабильность. Ну не дурак ли? Как будто этим можно купить любовь. Он нудный. А с тобой интересно. Каждый день – как последний. – Она выпрямилась, посмотрела на его макушку. – Между прочим: у тебя ничего не было с этой Салтыковой? Она как-то странно на меня смотрит.

Киреев задрал лицо, посмотрел на Светку.

– Мамаша её хотела нас свести. Заманила к себе в квартиру, типа чтоб компьютер починил, а сама умотала, оставив вместо себя Ольку.

– И что дальше?

– А ничего. – Киреев перевёл взгляд в окно. – Скачал я им программу диагностики и смылся.

– Точно?

Киреев поднялся со стула, повернулся к Светке, обнял её.

– Точно.

– Ты смотри, Толька! Если соврёшь – не прощу. Лучше сразу скажи правду. Какая бы ни была. Я пойму.

– Клянусь тебе – ничего. Она вообще не в моём вкусе. Слишком шумная.

Она помолчали, с улыбкой глядя друг на друга. Светка сказала:

– Перебирался бы ты уже ко мне, что ли.

– Я и так у тебя всё время зависаю. Мало?

– Мало. Постоянства хочу. Определённости.

Киреев коротко подумал.

– Не понять тебя. То бежишь от голубевской стабильности, то ждёшь постоянства. Экие вы, женщины...

– Ты не виляй! Говори прямо.

– Говорю прямо: давай пока обождём. Притрёмся. Чтоб не вышло как с прошлым мужем.

Светка оттолкнула его, надула губы.

– Куда уж притираться-то? Вроде не первый год знакомы.

– Это другое. Что я тебе буду объяснять?

Она отошла к столу, налила себе чаю. Села, скрестив ноги. Принялась грызть печенье.

– И долго будем притираться?

Киреев вздохнул.

– Ну, хотя б полгодика, – сказал он, помедлив.

Светка сузила глаза.

– Выбираешь, что ли? Ты смотри, Толька, я не люблю быть запасным вариантом. Либо со мной, либо гуляй себе.

Он подошёл к ней, погладил по щекам.

– Никого у меня нет, кроме тебя. Ну, мать ещё. И Степанов.

– А при чём тут Степанов?

– Да он мне уже снится. Не успокоюсь, пока не вытрясу из козла деньги.

Светка, слегка улыбнувшись, долго смотрела на него. Потом сказала:

– Вот за это я тебя и люблю.

Всё утро Киреев возился с курсовой по анализу и диагностике финансово-хозяйственной деятельности на железнодорожном транспорте, которую ему заказали из Новосибирска. География киреевской халтуры расширялась: её щупальца протянулись уже от Урала до Тихого океана.

Днём он договорился встретиться с Вареникиным в кафе "Барбекю" – поговорить о делах за бутылкой пива. Александр Михайлович был в боевом настроении. Ему, правда, не удалось запрыгнуть на сургутский конвейер, но зато он нашёл себе научника в Барнауле и теперь ударно писал диссертацию, склеивая материалы, которые присылали с Алтая. Тема у него была – "История добычи железной руды на Дальнем Востоке России в ХХ веке".

– Я вам отправлю введение, – сказал он Кирееву. – Всё равно никто сверх этого ничего не читает. Введение и заключение.

– И список литературы, – добавил Киреев.

Вареникин кивнул и провозгласил тост:

– Ну, за встречу. Как в старые добрые времена.

Они отпили из кружек.

– Я слыхал, вы теперь с нашей экономисткой живёте, – сказал Вареникин. – Уважаю. Но с Голубевым вам лучше не пересекаться. Он тоже на неё глаз положил.

– Акелла промахнулся, – хмыкнул Киреев. – Пора уступить дорогу молодым волкам.

– Бросаете вызов большим людям – Степанов, Голубев... Не боитесь?

– Жизнь – суровая штука. Либо ты, либо тебя.

Вареникин с интересом посмотрел на него.

– А чего вы хотите добиться, Толя? Каким видите итог своих усилий?

– Торжество закона, – насупился Киреев.

Вареникин помолчал, размышляя, затем сказал:

– Хм, ну раз так, вот вам ещё немного компромата на нашего мамбета. Получил от Фрейдуна Юхановича. Джибраев, вы знаете, теперь – лоялист, но в кулуарах по-прежнему охотно честит начальство. – Он отхлебнул из бутылки. – Во-первых, с недавних пор взяли манеру выставлять занятия сразу у нескольких групп. Их объединяют в потоки и запихивают в одну аудиторию – человек по восемьдесят. А там и пятьдесят-то не помещаются. Зато таким образом урезаются часы и зарплата педсостава. Во-вторых, иногородние преподаватели больше не приезжают даже раз в семестр. Теперь это называется "читать по скайпу". В-третьих, в отчетности вовсю процветает мухлёж с научными степенями...

Пока он повествовал о новых проделках директора, Киреев молча слушал его, усмехался, хлебая пиво, затем спросил:

– А вам-то это зачем, Александр Михайлович? Вы же никогда себя борцом не позиционировали. Да и сейчас тужитесь вернуться к кормушке. Хотите тупо насолить мамбету?

– Пожалуй, что так. Вы ведь тоже отнюдь не сражаетесь с системой. Да-да, Толя! Иначе не халтурили бы на стороне, способствуя повсеместному очковтирательству. Кстати, как там поживает диссертация Джибраева?

– Уже допилена. На днях отправлю. – Киреев отставил пустую бутылку в сторону и сложил руки на столе. – То, что вы перечислили, пошлите мне, пожалуйста, на почту. С конкретными примерами. А что касается очковтирательства, тут вы правы, Александр Михайлович. Я не сражаюсь с системой. Потому что бороться с ней бессмысленно. Я вам больше скажу: будь я на месте Степанова, вёл бы себя так же. Но я не на месте Степанова и никогда там не буду. Даже не стремлюсь. Я – на своём месте и делаю то, что должен: осуществляю низовой контроль за его деятельностью. До Рособрнадзора далеко, до Трудовой инспекции далеко, а я – рядом: жужжу как назойливая муха. Кому-то же надо этим заниматься, пока мы не превратились в полное "Кин-дза-дза".

– И одновременно помогаете другим Степановым вешать лапшу на уши. – Политолог придвинулся ближе, и продолжил приглушённым тоном: – Знаете, почему ни один коллега вас не поддержал? Вы пошли против корпорации. А еще вы – балбес, извините за прямоту. Надо было налаживать связи с людьми. А вы законы читали.

Киреев долго созерцал размытый образ Аникина через бутылочное стекло.

– Александр Михайлович, вы не проходили тест Тьюринга?

– Нет. Даже не слыхал о таком. Что это?

– Неважно. Не берите в голову. А введение отправляйте. Посмотрю.

Из "Барбекю" Киреев двинул прямиком к Светке. Поднявшись на лифте, наткнулся на Голубева. Тот стоял у порога и что-то гундосил Вишневской, которая устало слушала его, держась за ручку полуоткрытой двери. Увидев Киреева, быстро заговорила:

– А вот и Толя. Ну всё, идите, идите. – И стала легонько отпихивать директора музея.

Голубев обернулся, посмотрел Кирееву в глаза.

– Вы не понимаете, что делаете, – сказал он то ли ему, то ли Вишневской.

– Вы тут зачем? – жёстко спросил Киреев.

Голубев печально покачал головой.

– Эх, Толя, а ведь мы были почти друзьями. Как же так!

– Почти не считается. И вообще, это не ваше дело.

– Вы оба слишком молоды, чтобы понимать, – сказал Голубев, переводя взгляд с Киреева на Светку и обратно. – Думаете не головой, а другим местом. Но я-то отчётливо вижу, куда вас несёт, Толя, и не хочу, чтобы вы увлекли за собой Светлану. Она этого не заслужила.

– Может, Светлана сама решит, что для неё лучше?

Они стояли друг перед другом как два быка. Вишневская нервно произнесла:

– Анатолий Сергеевич, я повторяю – вам лучше уйти. Чего вы хотели добиться своим визитом?

– Хотел, чтобы вы прозрели. Ведь это – блажь, Светлана, обычная блажь. Вы, кажется, возвели Анатолия чуть ли не в ранг благородного рыцаря, сражающегося с драконами бюрократии, но это не так, совсем не так. Очнитесь, пока не поздно. Он пустит под откос и свою, и вашу жизнь. Я точно вам говорю.

– Это – моя жизнь, Анатолий Сергеевич, и решать мне.

– Я кидаю вам спасательный круг, Светлана. Не отказывайтесь от него.

Киреев встал между Светкой и Голубевым.

– Анатолий Сергеевич, вам ясно было сказано: "Уходите". Не провоцируйте.

– Вы – животные, просто животные. Идёте на поводу инстинктов. Не хотите подумать. Ведь вы же – неглупый человек, Толя. Включите рассудок. К чему приведёт ваша так называемая борьба? К разбитому корыту. И это в лучшем случае. Вы перед Степановым – никто! Понимаете это? Он не давит вас лишь потому, что брезгует. Не рассматривает как противника. Но боже вас упаси озаботить его всерьёз. Ведь он – депутат, вхож в высокие кабинеты. Вы понимаете меня? Если вам наплевать на свою судьбу, это – ваше дело, но умоляю, не впутывайте Светлану. Оставьте её в покое. Она... ослеплена вами. Но это временно. Потом пелена спадёт, и что она увидит? Пустоту. Что вы можете ей дать, Толя? У вас даже нет своей квартиры.

– Анатолий Сергеевич, не заставляйте меня выпроваживать вас.

Голубев втянул носом воздух и, глядя Кирееву за спину, произнёс:

– Помните, Светлана, я всегда готов протянуть вам руку помощи. – Перевёл взгляд на Киреева и закончил: – Прощайте, Толя.

Он направился к лифту, а Киреев вошёл в квартиру и закрыл за собой дверь.

– Совсем директор башку потерял. Часто он к тебе наведывается?

Вишневская приняла оскорблённый вид.

– Скажешь тоже!

– Ну, если продолжит в том же духе, ты мне скажи.

Он сел на тахту и начал снимать ботинки. Светка подошла к двери и посмотрела в глазок.

– Ушёл, слава богу.

– Старость – не радость, – усмехнулся Киреев.

Глава десятая

Последняя схватка

В апреле Киреева вызвали в МВД поговорить насчёт Бажанова. Киреев честно поведал следователю историю со всеми обстоятельствами, включая роль КПРФ. «В общем, понятно, – заключил тот. – Вам попался некомпетентный юрист, который развалил дело. Но следствие против него не имеет ни малейших перспектив. У вас даже нет расписки. В договоре, конечно, написано, что он приступает к обязанностям после полной оплаты. Но это – филькина грамота. Копия квитанции об оплате, которую он приложил к исковому заявлению, – то же самое. Фактически, эта копия – подделка. Ни то, ни другое вам никак не поможет. Ну разве что коллеги-следователи возьмутся за этого Бажанова по-настоящему и выбьют из него признание, что он – Рамзес Пятнадцатый. Но с какой стати им заниматься такой мелочёвкой? Они колят урок, рецидивистов. А этим и мараться не станут».

Киреев понимал его правоту, но всё же надеялся получить хотя бы постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Вдруг там будут какие-нибудь новые обстоятельства?

К началу мая срок следствия должен был завершиться, но никакой бумаги он так и не получил. Озадаченный этим фактом, Киреев позвонил следователю. "Странно, – отозвался он. – Мы отправляли бумагу. Разберёмся".

Разбирался он два месяца. Киреев звонил ему снова и снова. Следователь просто не брал трубку, чем вогнал Киреева в полное дежавю. Только в июле на том конце ответил женский голос, что "следователь уехал в отпуск". Больше Киреев туда не звонил.

Идея покарать бывшего подчиненного, однако, не отпускала Клыкова. Он все еще излучал оптимизм по поводу возможного обращения в суд. Пусть дело о мошенничестве не выгорело, но можно было попробовать подать иск на основании законодательства о правах потребителей, поскольку Бажанов очевидным образом провалил оказание услуг. Однако молодая коллега Клыкова, к которой он прислушивался, вылила ушат холодной воды – никаких гарантий, шансы пятьдесят на пятьдесят. К тому времени эта юристка уже ходила с большим животом, и больше Киреев её не видел.

Не смирясь, Киреев предложил забыть пока о Бажанове и сосредоточиться на институте – суд не помог, но оставались еще прокуратура и трудовая инспекция. В конце мая он отдал пять тысяч за составление заявлений в обе инстанции. На самом деле, это была одна и та же бумага, просто отправленная в два разных места. Через неделю заявление было готово, Киреев скинул его себе на флешку и пообещал изучить. Чтобы не бегать каждый раз в "Консультант", он спросил, нельзя ли отправить свои замечания на электронную почту. Клыковский ответ его ошеломил. Почта в "Консультанте" была, но ею практически не пользовались, разве что раз в месяц. Оказалось, в конторе у Клыкова царил заповедник начала двухтысячных. Киреев всё же настоял на своём и выбил у сотрудников агентства обещание проверить почту.

Вскоре он получил уведомление от зампрокурора города о том, что его кляуза переслана в трудовую инспекцию. Таким образом, один из адресатов для жалоб самоустранился.

По закону у трудовой инспекции имелся один месяц на проверку фактов. Этот срок инспекция пропустила и ответ послала лишь пятого августа. В ответе было сказано, что сия грозная инстанция, пользуясь имеющимся в законе правом, берёт дополнительный месяц на обсуждение – прямо как знатоки в "Что? Где? Когда?".

Получив эту бумагу, Киреев обрадовался. Появилась надежда, что письмом в трудовую инспекцию он сумел допинаться до машины, отвечающей за контроль над законностью, и та со скрипом начала поворачиваться к нему фасадом. А дополнительный месяц, как рассудил Киреев, ей понадобился не просто так – наверняка, откопалось что-то интересное. Осталось дождаться сентября, когда, даст бог, Степанова вздёрнут на рее.

Миннахматов тем временем действительно готовился к переселению в Иенгру. И от него в самом деле ушла жена. Отметить оба эти события он пригласил Киреева в «Барбекю».

Знойный ветер гонял по пыльной улице тополиный пух. Из тайги несло гарью. В воздухе висела сизая дымка от горящих лесов. Киреев глядел на всё это из окна и наслаждался прохладой кондиционера.

Егор расщедрился, поставил любимый Киреевым кагор. Причём, вопреки взятому на себя обету, в этот раз и сам не стал отказываться от выпивки.

– Погуляю напоследок, – сказал он.

Погудели знатно. Даже Киреев при всей его стойкости к спиртному изрядно захмелел. У него развязался язык и он открыл Егору душу.

– Да мне плевать на справедливость! Думаешь, Степанова хочу прищемить? Хрен тебе! Я же пахал на институт как папа Карло, а он, сука, не оценил. Не оценил, блин! Хотел дать ему пендаля на прощание, хлопнуть дверью, а потом уже взял разгон и пошло-поехало. Не смог! Еду как на поезде без тормозов, только успеваю сигналить. Фиг знает, куда меня так занесёт. Может, Голубев был прав. Ну и что? Плевать! Историю делают фанатики. Если оглядываться да бояться, ни хрена не выйдет. Надо вот как ты... оборвать всё и кинуться в омут. Тогда, может, что и получится. А может, и нет. Но пробовать надо! Надо пробовать...

– А я уже напробовался, – в тон ему мычал Егор. – Хватит. Всё надоело. Ни с кем не хочу воевать. Хочу покоя и мира. Деньги, карьера – всё пыль. Живём один раз. А ради чего? Чтобы жрать и пить? Я давно об этом думал. Уйти от суеты, как Лев Толстой. Ещё в Питере мысль была. А когда сюда вернулся, аж к горлу подкатило. Грызёмся как мыши... Кому это надо? Кому всё это надо? Квартира, машина... Я квартиру Ленке оставил. Пусть подавится. Машину тоже, наверное, отдам. На фига она мне? Хотя, может, и пригодится. Подумаю ещё.

– На хрена тогда ремонт делал? – спросил Киреев. – Да ещё смежную квартиру брал. На хрена?

– Ленка настояла. Я не хотел. Мне и одной хватало. Выше крыши. Но ей же свербело! Не могла видеть, что кто-то лучше живёт. Пускай теперь упьётся счастьем. – Он закурил, выпуская дым из ноздрей: – А тебя можно поздравить, да? Такую цацу себе отхватил – завидки берут.

Киреев кивнул, не желая входить в подробности.

– Ты её береги, – продолжал Миннахматов, водя пальцем у него перед носом. – Её теперь наши сплетницы изведут. Чисто из женской натуры. Любопытные очень. Всю грязь на тебя выльют. Ты ж им поперёк горла. Особенно Белой.

Киреев вздохнул, отвернувшись к окну.

– Всем мы поперёк горла. И Белой, и Степанову, и Голубеву.

– Туго вам придётся. Если совсем невмоготу станет, милости просим в Иенгру. Да и вообще заезжай. Всегда рад.

– На сплав уже не пойдём этим летом?

Миннахматов развёл руками.

– Какой тут сплав. Сам видишь, что творится.

– И Вареникин не может. А Джибраев вдвоём боится идти. – Киреев плеснул себе кагора, опорожнил стакан одним глотком и повторил с безнадёгой: – Эх...

В кармане завибрировал смартфон. Киреев извлёк его непослушными пальцами – на экране отражался Светкин номер.

– Да.

– Толя, ты где?

– В "Сосисках"... в смысле, в "Барбекю". Провожаю Егора в новую жизнь. А что?

– Ты когда будешь?

Киреев машинально бросил взгляд на часы.

– М-мать... Извини, подзависли. Сейчас выдвигаемся.

– Ты давай поскорее. У меня есть новость. Плохая. Но это – не по телефону.

Киреев напрягся.

– Случилось что?

– Неприятность.

– Ладно, сейчас буду.

Он убрал смартфон и поднял глаза на Миннахматова.

– Ненаглядная требует к себе. Пора!

Егор, не говоря ни слова, подошёл к стойке и положил деньги.

– На выход, – скомандовал он.

Киреев дёрнулся было отдать ему свою часть, но Миннахматов только замахал руками и почти вытолкал его наружу.

Прогорклые душные сумерки дыхнули в лицо жарой. Из-за висящей кругом гари казалось, будто город окутал туман – вонючий и горячий. Киреев пожал Миннахматову руку и обнялся с ним на прощание.

– Не пропадай.

А затем ломанулся к Светке.

Он шагал, надеясь хоть немного протрезветь по пути, но пьянел ещё больше.

Погружённые в тёмно-сизую дымку строения подпрыгивали при каждом шаге, тротуар так и норовил изогнуться змеёй, сбросив с себя человека.

Светка открыла ему дверь, сунулась было с поцелуем, но отшатнулась.

– Фу! Вы там водку, что ли, пили?

– Кагор. И пиво ещё, – виновато ответил Киреев.

– Когда ты уже перестанешь пить? Это отвратительно.

Киреев, усевшись на тахте, засопел.

– Раньше ты этого не говорила.

– А сам не мог понять? Что хорошего, когда от тебя несёт прокисшими носками?

Киреев снял ботинки, пробормотал:

– Что ж мне, надо было продинамить Миннахматова? Он ведь насовсем уезжает.

– Ну да, он тебе дороже, чем я! Кстати, не забудь завтра обувь почистить. Смотреть стыдно.

Киреев поднялся, взял её за плечи.

– Что случилось?

Она отступила на шаг, отвернув лицо.

– Разит же! Зажуй, что ли, чем-нибудь. И куревом от тебя несёт. Ты курить начал?

– Егор курит. Да и вообще, там дым стоял. Впитался.

Светка покачала головой, всем видом давая понять, как ей тяжело приходится с таким человеком, как Киреев.

– Ладно, иди хоть умойся. А лучше душ прими.

Киреев прошлёпал в ванную, ополоснул с мылом лицо и руки. Вышел на кухню. Светка стояла, опершись задом на батарею, и нервно кусала губы. На плите булькала картошка.

– Ну что стряслось? – спросил Киреев.

Он сел на табурет метрах в двух от Светки, полубоком к столу.

– Меня из экономистов выкинули. Перевели обратно в старшие преподы, – глухим голосом сообщила Вишневская, глядя в пол.

– Вот сволочи. – Киреев побарабанил пальцами по столу, не зная, что сказать.

– Ты понимаешь, из-за чего это? – тихо спросила Светка, не поднимая глаз.

– Из-за меня?

– Конечно.

– Может, тебе совсем уйти из института?

– Может, – так же тихо произнесла Вишневская.

Но Киреев видел, что ей этого совсем не хочется. Она связывала большие надежды со своей работой. Небось, уже видела себя на месте главного экономиста, а там – чем чёрт не шутит – и в горадминистрации на аналогичной должности. И вдруг – такой облом.

Киреев попытался собрать мысли в кучку. Надо было срочно что-то сказать. Но ничего такого в голову не приходило, кроме разных банальностей, вроде "неприятность эту мы переживём".

Так ничего и не придумав, он сказал:

– Мы же с тобой знали, что нас будут бить. Обоих. Такова цена независимости.

Он произнёс это и тут же пожалел – слишком напыщенно и глупо прозвучало.

– Скажи, – медленно произнесла Светка, – а с Белой у тебя что-то было?

Киреев вскочил с табурета.

– Опять нашептали? Ну курицы! Не могут без сплетен. Салтыкова, небось, наговорила, стерва старая?

– Ты просто скажи. Я пойму.

– Да не было ничего. Ничего, понимаешь? Она ко мне подкатывала, намёки делала, один раз даже выбила поездку в Питер на двоих...

– Вот-вот, – промолвила Светка.

– Что "вот-вот"? Ничего у нас не было. Ты больше верь старушечьей болтовне. С тобой ведь тоже мужики заигрывают. А если я начну о каждом интересоваться, было ли у тебя с ним? Это же свихнуться можно!

Светка вздохнула.

– Ладно. Есть будешь?

– Ну вообще слопал бы что-нибудь.

Светка залезла в холодильник, достала оттуда котлеты и гречневую кашу в кастрюле, положила в тарелку и сунула в микроволновку. Пока там грелось, Светка, отвернувшись, глазела в окно, а Киреев тупо разглядывал стены и развешанные над плитой вилки и ложки.

В микроволновке звякнуло. Киреев встал, вытащил горячую тарелку, обхватив её полотенцем, поставил на стол, затем порезал чёрный хлеб.

Светка обернулась, стала смотреть, как он ест.

– Кстати, – сказала она. – Давно хотела тебя попросить: ты мог бы не чавкать?

Киреев изумлённо уставился на неё.

– Конечно... извини.

Опять нагнулся к тарелке, а Светка ещё раз вздохнула и пошла в комнату, бросив на ходу:

– Потом помыть не забудь.

Киреев в одиночестве закончил ужин, помыл посуду, затем принял душ. Вышел свежий и даже немного протрезвевший. Неслышно зашёл в комнату. Светка уже спала, повернувшись к нему спиной. Киреев разделся, залез в кровать, полежал немного, потом осторожно провёл ладонью по её боку.

– Мм, – раздражённо промычала Вишневская, пальцами сбрасывая его ладонь.

Киреев отвернулся в другую сторону и закрыл глаза.

Он не обманулся в своих ожиданиях. Машина правосудия и впрямь пришла в движение. Где-то в Якутске колесики таки проскрипели свою ржавую песнь, и в середине августа Кирееву позвонили из суда, предложив на следующий день явиться на заседание, где будут рассматривать ходатайство о взыскании с него судебных издержек в пользу института. Киреев позвонил Клыкову, договорился встретиться с ним утром, а сам зарылся в интернет и извлёк оттуда недвусмысленное определение верховного суда о том, что работники освобождаются от всех расходов по трудовым спорам. Заодно он выяснил, что суды низших инстанций простодушно игнорируют это определение и навешивают издержки работодателя на работника, о чём была целая ветка на форуме Якутска.

С этими скрижалями он явился к Клыкову. Тот, с явными следами похмелья на лице, сразу предупредил, что присутствовать не сможет, так как день у него распланирован заранее. Затем углубился в изучение Киреевских материалов, особенно заинтересовавшись определением верховного суда: "Ого, какая интересная судебная практика! Разрешите у вас это скопировать?". После этого он распечатал определение на принтере, отметил маркером кусок текста и сказал: "Вот это будет ваша линия защиты".

– Мне это просто прочитать?" – спросил Киреев.

– Да, просто зачитаете текст отсюда и досюда.

К назначенному времени Киреев был возле знакомого уже зала предварительных заседаний, где не так давно его натянули по самые помидоры. Опять пришлось ждать в коридоре, и та же самая Птицына толкалась внутри – ее-то никто не выгонял.

Спустя какое-то время Киреева пригласили войти. Та же самая судья Петрова восседала всё на той же перекладине буквы Т, образованной столами. Стулья, как и раньше, чинно были расставлены вдоль стеночки. Киреев на правах постоянного клиента решил, что намного удобнее будет сидеть за столом, и передвинулся на стуле к ножке Т. Однако скуластая жрица Фемиды взъярилась и потребовала, чтобы он отъехал назад к стенке. Пришлось держать бумаги на коленях. Птицына скромно сидела у стенки, хорошо зная местные порядки. Вообще, обстановка в клетушке была настолько непохожей на то, с чем у Киреева ассоциировался суд, что он никак не мог настроиться на правильный лад. На вопросы он отвечал без почтительного вставания, за что раскосая фурия правосудия строго читала ему нотации.

Тем временем Птицына помахала листком, к которому была приколота квитанция, и объявила сумму, в которую обошлись институту её услуги – тридцать пять тысяч. Именно столько Киреев должен был выложить в качестве компенсации издержек.

Киреев встал и очень быстро, почти захлебываясь, прочитал выделенный кусок – довольно немаленький. Стороны перешли к прениям, Птицына опять процитировала Гражданский кодекс, Киреев снова упомянул статью 393 Трудового кодекса и сослался на определение верховного суда. Птицына оскалилась и повернулась к судье: "Ну, у нас в стране ведь не прецедентное право, верно?". Заседание завершилось, обоих попросили выйти.

Киреев уселся в коридоре на стул, достал из сумки брошюрку "Дао де цзин" и углубился в чтение. Долго ли, коротко ли, его пригласили обратно и дали бланк с решением суда, добавив, что надо еще зайти куда-то на первом этаже и поставить печать. Киреев пробежал глазами решение: "Взыскать 20 тысяч". Ага, мрачно покивал он сам себе, и пошел за печатью.

Киреев решил сразу взять быка за рога и прямо из суда отнёс постановление Клыкову. Теперь следовало переходить к плану "Б" – опять возиться с апелляциями-кассациями, чтобы дело через инстанции дошло до верховного суда. А там решение наверняка изменят в его пользу и, может, даже взгреют судью Петрову за то, что ухудшает показатели по пересмотру дел. Через пару дней он позвонил в "Консультант" – его заверили, что апелляция благополучно отправилась в Якутск.

На вторую половину августа у них со Светкой был запланирован отпуск. Вернее, отпуск запланировала Светка, а Киреев, как официально безработный, обязался профинансировать мероприятие и вообще окружить подругу заботой и вниманием. Вишневская явно в этом нуждалась: институтские гарпии и ставшее вдруг придирчивым начальство затюкали её до последней степени.

Поначалу Киреев намеревался махнуть на "материк", как в Якутии называли всю остальную Россию, но кризис заставил его поумерить пыл. Пришлось выбрать что поближе. Оптимальным вариантом оказался свой же, туунугурский, санаторий, воспрянувший из небытия после того, как его облюбовала сборная России по биатлону.