Текст книги "Туунугур (СИ)"

Автор книги: Вадим Волобуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Быть эвенком в Якутии – это примерно то же самое, что быть американцем в России. Эвенки – старые недруги якутов. Туунугур, основанный и заселенный в основном горняками и геологами, оставался в стороне от этой борьбы, служа как бы буферной зоной между эвенкийской Иенгрой и якутским оплотом – долиной Туймаада.

Триумфальное появление Миннахматова, увенчанное ручной транспортировкой его тела в соседний кабинет (на отсыпание), нисколько не повредило ему в глазах начальства. Вареникин и Джибраев, ревнуя к научной степени внезапного конкурента, поспешили сообщить руководству, в каком виде тот объявился в стенах института, но мамбет остался невозмутим. Более того, к вящей досаде Салтыковой, начальство ещё и назначило вновь прибывшего и.о. завкафедрой, когда Белая очень вовремя решила уйти в больничное подполье, чтобы там пересидеть аттестацию вуза. Очевидно, даже Степанову было ясно, что поклонница хамбо-ламы во главе кафедры – это чересчур.

Отметить своё повышение Миннахматов решил сплавом по реке Тимптон, подбив на это дело и Киреева. Тот рад был сорваться в поход, чтобы вытряхнуть из головы весь институтский мусор и набраться позитива перед судебными баталиями. Заодно сагитировал к участию в сплаве лёгкого на подъём Генку: очень уж хотелось понаблюдать, как будет вести себя славяно-арий, оказавшийся в одной лодке с представителем восточного народа. Втайне он даже лелеял надежду, что сплав излечит новоявленного инглинга и вернёт его в число нормальных людей. Генка, правда, оказался не так прост, спросил Киреева по «аське», кто ещё пойдёт, кроме них двоих. «Миннахматов, новый и.о. завкафедрой», – написал ему Киреев. «Татарин, что ли?» – «Ага», – лукаво ответил Киреев, не входя в подробности. Это Гену успокоило. Против потомка Чингисхана он ничего не имел.

Договорились стартовать в начале августа.

Как назло, перед самым увольнением на Киреева навалились заказы по контрольным, а какая-то врачиха, учившаяся в Омске заочно на менеджера в сфере медицины, попросила написать за неё дипломную работу в виде бизнес-плана. Киреев наскоро составил ей проект открытия частной клиники под названием ООО "Sepultura Aegeris", Похороны пациента (лат.) заявив в тексте, что поскольку данное название напрямую ассоциируется у клиентов с латинским языком, оно "должно внушать им представления о стабильности, надежности, верности традициям и ритуалам".

К тому времени он уже хорошо ориентировался в Трудовом кодексе и знал, что об увольнении его должны предупредить за три дня до истечения контракта. Однако, сроки прошли, а никакого уведомления он не получил. Тогда он сам явился в отдел кадров и спросил, собираются ли его уже наконец увольнять. Тут только бюрократическая машина пришла в движение.

Два дня он ходил с "бегунком". Поставил отметку в институтской библиотеке, где, кстати, никогда не был записан. В вычислительном отделе наврал, что потерял электронный пропуск, и заплатил в кассу штраф 200 рублей. Между прочим, получил в отделе кадров повестку в военкомат, доставленную ещё в марте. Министерство обороны, как видно, надеялось поймать его на работе, но просчиталось – повестка увязла в ватной стене кадровой службы института и всплыла только сейчас. Срок призыва уже закончился, и Киреев со спокойной душой выкинул мятую бумажку в урну, вдвойне довольный тем, что через два месяца выйдет из призывного возраста.

Спустя десять дней он был, наконец, уволен приказом, оформленным задним числом. Еще две недели ждал расчета, который обязаны были сделать в день окончания контракта. Полученная сумма преисполнила Киреева верой в будущее: ему не только оплатили аудиторные часы (коих набежало куда больше, чем положено по закону), но также компенсировали неиспользованный отпуск (до которого он не доработал), а кроме того – восемьдесят неизрасходованных дней предыдущих отпусков. Правда, к требованиям учесть внеаудиторные часы и насчитать сверхурочные институт остался глух. Что ж, будет лишний повод прищучить Степанова.

Как ни странно, существует великое множество людей, свято уверенных, что трудовое законодательство защищает права работников. Некоторые даже думают, будто закон отдаёт предпочтение трудящимся, дискриминируя работодателей. Но как-то забывается, что закон работает только в том случае, если истец может отстоять свои права. Вот тут-то и кроется главный подвох. Согласно Трудовому кодексу, работник жёстко ограничен сроками: по делам о незаконном увольнении он может обращаться в суд в течение месяца, по другим делам – в течение трех месяцев. Но три месяца, а тем более один – это очень мало. Обычно люди посвящают это время поиску новой работы. А ведь им ещё нужно найти представителя, договориться с ним и всё такое.

Для сравнения: работодатель имеет право подавать в суд на работника в течение года после его увольнения. Так что работники находятся в заведомо проигрышной ситуации, не говоря уже об их юридической темноте. Многие даже и не знают о трехмесячном сроке. Что можно сделать, если ты обнаружил нарушение своих прав на прежней работе, когда три месяца после увольнения уже прошло? Ответ: ни-че-го. Из-за этого работники каждый год проигрывают десятки дел. Есть, конечно, маленький шанс доказать, что пропуск сроков был по уважительной причине – например, лежал в реанимации. Но тут суды весьма щепетильны: известны случаи, когда способность самостоятельно выйти в магазин за хлебом приравнивалась к полной возможности подать исковое заявление, на каковом основании дело отклонялось.

Всё это Бажанов изложил Кирееву, когда тот явился к нему в офис со списком претензий к институту. Офис красного юриста находился в той же школе, что и штаб-квартира коммунистов – дверь в дверь. На этот раз Бажанов был трезв и насуплен, чем несколько укрепил пошатнувшуюся веру в себя.

Он изложил Кирееву план действий: перво-наперво следует написать заявление на имя директора института. Посмотрим, что он ответит – может быть, сразу согласится пойти на мировую ("Ага, – подумал Киреев. – Держи карман шире"). Далее – надо подать исковое заявление в суд. Сделать это надлежит никак не позже середины сентября, когда истекают три месяца со дня окончательного расчёта. Ну и наконец, надо оформить доверенность на имя Бажанова, чтобы он смог представлять киреевские интересы.

– Ну вот, – расстроился Киреев. – А я на сплав собрался. А тут дел невпроворот.

– Так и сплавляйтесь на здоровье, – улыбнулся юрист. – От вас требуется всего ничего... заключить со мной договор... и отнести в институт это... заявление. А составить исковое – это вообще ну... не проблема. Без вас же это... подадим! – И он осклабился так широко, словно уже выиграл процесс.

Пока он обговаривал с Киреевым стратегию, в кабинет заходили и выходили разные люди. Место вообще оказалось популярным, особенно среди пенсионеров, которые вели многолетнюю тяжбу с правительством за право получать пенсию по старому коэффициенту. Из шкафов и с полок пачками свешивались пачки готовых листов с одинаковыми текстами жалоб.

Зашел водитель "скорой", который тоже присутствовал на митинге КПРФ. Послушал о киреевских проблемах, поделился опытом. Его уволить не могут – не за что. А он постоянно пишет кляузы в суд на мелкие нарушения со стороны медицинского начальства, в основном – по поводу переработки. Выигрывает периодически по нескольку тысяч.

Киреев слушал, кивал и чувствовал себя частью большого важного дела.

– Так я вам тогда оставляю список моих претензий, – сказал он Бажанову. – Передайте партийному начальству. К выборам пригодятся. Здесь, – он постучал по папке, лежавшей на коленях, – очень много вкусного о Степанове. И всё задокументировано.

– Конечно, оставляйте. Используем, – с энтузиазмом откликнулся тот.

Дни перед отплытием прошли в суете. Киреев продолжал корёжить диссертацию Джибраева, домучивал бизнес-проект врачихи и шпарил контрольные, параллельно составляя письмо в институт и готовя карты сплава. Последнее оказалось едва ли не самым трудным из всех дел.

В магазинах карты Тимптона не продавались: мешала неустанная забота государства о безопасности страны. Еле-еле, со скрипом, власти допускали распространение лишь космических снимков и всяких гуглокарт в интернете. Свои же, отечественные, карты крупного масштаба оставались засекречены. Киреев нашел упоминания о картах земельного кадастра, выложенных по недосмотру на ведомственный сайт в открытый доступ, но их уже успели удалить, а то, что сохранили добрые люди, страдало неполнотой. Однако Киреев нашёл выход: он скачал программу, позволявшую просматривать снимки и карты с разных сайтов, да еще и накладывать изображения друг на друга. После некоторых манипуляций ему удалось получить вполне достойные карты, которые он затем распечатал и упаковал в файлы, чтобы не промокали в дороге, а файлы, в свою очередь, положил в ярко-желтую папку.

Также он скачал литературу по якутским рекам и пару туристических отчётов советских времён. К отчётам прилагались вручную нарисованные схемы прохода основных препятствий.

Лодка у Киреева была. А вот чего не было, так это экипировки и палатки. Всё это, включая сомнительной надёжности спасательный жилет китайского производства, Киреев закупил в последнюю неделю перед стартом. Вместе с Миннахматовым он затоварился на мелкооптовых рынках провизией и спиртом, возблагодарив небеса, что живёт в районе, приравненном к условиям крайнего севера, а значит, всегда может достать спирт в обычном магазине и в любых количествах. Туристам в более мягких климатических регионах приходится труднее: они вынуждены брать водку, состоящую на шестьдесят процентов из воды, а значит, тащить эту воду на себе, вместо того, чтобы набирать её по мере необходимости на месте.

С Бажановым Киреев свиделся за день до отплытия. Пришлось идти к нему на основную работу в посёлок-спутник Железногорск, где тот подвизался в каком-то то ли ЖЭКе, то ли ДЭЗе. Бажанов по телефону назвал адрес, а вернее, номер дома. Оказалось, что привычной системы "улица-дом" в Железногорске не было. Дороги расходились радиально от какого-то общего центра, но улицами они не считались. Нумерация домов была сквозная и совершенно хаотическая. Не полагаясь на свои топографические способности, Киреев вызвал такси. Веселый таксист проявил оптимизм, заверил, что дом они найдут. И оказался прав – поколесив по поселку и пару раз обратившись к аборигенам, они подкатили к нужному строению – типовому одноэтажному бараку со входом посередине. Бажанов вышел и устроился вместе с Киреевым на лавочке у входа.

Киреев передал ему папку со всем, что насочинял плохого в адрес института. Тот убежал и вернулся с несколькими листами, которые оказались двумя экземплярами договора об оказании юридических услуг. Киреев перечитал для порядка, не обнаружил ничего подозрительного, и начал заполнять. Дул ветер, вырывая листы из рук. Бажанов в задумчивости переворачивал страницы его труда.

– Значит, вы э... хотите получить компенсацию за сверхурочные, – полуутвердительно сказал он. – Я вижу, здесь у вас хм... цифры.

– Да, – подтвердил Киреев, отрываясь от заполнения бланков. – Пусть платят в полуторакратном размере. По Трудовому кодексу – это вообще минимум, на что я могу претендовать. А так имею полное право и двойную ставку с них потребовать.

Бажанов понимающе кивал, не прерывая чтения.

Киреев достал три пятитысячных купюры, передал ему.

– По окончании дела я вам дам квитанцию, – сказал Бажанов, засовывая деньги в карман. – А сейчас могу выдать расписку, если хотите.

– Это лишнее, – отмахнулся Киреев, ставя подпись в договоре.

Бажанов забрал один экземпляр, пожал Киреев руку.

– Ну всё, теперь можете э... в сплав отправляться, – улыбнулся он. – Дальше... ну, уже моя забота.

– Заявление будет подано ровно в срок? – на всякий случай уточнил Киреев.

Бажанов излучал спокойный оптимизм.

– Институт должен э... ответить в срок. В десятидневный, значит. А там ещё полно времени... останется.

Они пожали друг другу руки, и юрист исчез в недрах здания.

Рано утром микроавтобус забрал Киреева и Генку у подъезда киреевского дома. В машине уже сидели Миннахматов и его товарищ, якут лет сорока по имени Сергей. Миннахматов почему-то величал его Сырбой. Про этого якута Киреев знал от Егора, что тот зарабатывает техническими переводами с японского, причём, язык изучил в тюрьме страны восходящего Солнца, куда загремел на два года за пьяную езду где-то в окрестностях Осаки. Рассказывать об этом подробно Сырба не хотел и вообще в Японию больше не стремился. Как видно, невольный языковой интенсив пропитал гайдзина ненавистью к родине самураев.

Микроавтобус был набит разным барахлом, так что вновь присоединившимся пришлось постараться, чтобы втиснуть туда свои вещи.

Едва Генка увидел, с кем ему предстоит сплавляться, то прямо-таки одеревенел. Всю дорогу до посёлка Чульман, откуда предполагался старт, он сидел, отвернувшись к окну и делая странные движения пальцами. Киреев, глядя на него, тихо веселился.

– Ты что такой мрачный?

Генка смерил Киреева горьким взглядом.

– А говорил – татарин, – промолвил он.

– Наполовину. А наполовину – эвенк.

Генка надолго задумался, потом обронил:

– Я хотел проклятвенный столб поставить по пути. Теперь-то – как?

– Какой столб? – не понял Киреев.

– Проклятвенный. Чтобы наслать отрицательную энергию на врагов славян.

– Ну и ставь.

– А как же теперь-то? – повторил Генка, кивнув на сидящих впереди инородцев.

– А они – не враги. Они – попутчики, – ухмыльнулся Киреев.

Погода не баловала. Дожди шли уже несколько дней, вода поднялась, на берегу даже образовался небольшой заливчик. Солнце периодически выглядывало из-за туч, но затем пряталось обратно, и небо начинало моросить.

Сырба скептически рассматривал миннахматовское надувное резиновое изделие, в котором ему предстояло болтаться две недели. Посадка в лодке казалась ему низкой, а весло – коротким; он бросил его на дно и пошел бродить по берегу. Вскоре вернулся с двумя досками и длинным двухметровым шестом. Доски положил поперек на борта вместо сидений, а про шест сказал, что будет им грести. Заодно посоветовал и Кирееву найти такой же.

– Пригодится. Будете отталкиваться от камней – лучше палку сломать, чем весло.

Киреев послушался, и тоже пошёл искать шест.

Славяне поплыли первыми. Генка, усевшись на носу, вглядывался вдаль, точно предводитель викингов, ведущий свой отряд к победам. Киреев время от времени откладывал весло и снимал берега висевшим на шее фотоаппаратом в непромокаемом боксе.

С самого начала стало понятно, что Генка не даст соскучиться.

– Блин, кабы знал, что с чухонцами поплыву, отказался бы, – сказал он, не оглядываясь.

– Чем тебе чухонцы не угодили? – спросил Киреев, работая веслом.

– Они ж – бесы, от земли энергию берут. А мы, славяно-арии, от созвездий. Перекроют мне канал. Или замутят.

– Насчёт замутят – это ты в точку. У нас спирт есть. Им и замутим.

– Ты по неправильной концепции живёшь, – гнул своё Генка. – Потому что тебя специальный код цепанул, который эти в Библию зашивали. Я всё думал, чего ты меня библейскими фразами троллишь? Потом понял.

– Ну вот, – ухмыльнулся Киреев. – Так что я закодирован.

– Хотят, чтоб ты настроился на потоки энергий из их созвездий. Типа, созвездие Рыб и прочие. Вот ты и настроился.

– В начале было слово, и ни хрена не было понятно, – произнёс Киреев.

– Да чего тут понимать? Есть четыре концепции жизни. У жидов: создать рай на Земле, чтобы всё было зашибись, после смерти ничего нет. У христиан: жить кое-как, за каждый грех бояться и ходить в церковь отмаливать, после смерти – в рай (но не попадёшь до второго пришествия) или в ад (пекло, где дальше рабствуешь). У мусульман: трудиться всю жизнь для семьи; после смерти – рай мусульманский, где женщины и слуги ублажают за труды земные. У славяно-ариев: жить по устоям предков, после смерти – мир слави, затем – мир прави, затем – точка проявления Рамха, затем – старая действительность, где живёт Рамха. Ну, каждый переход с чекпоинтами мастерства, типа умения управлять солнечными системами, галактиками и силами энергий различных. Ну и что бы ты выбрал?

– Жидов, конечно. Что за вопрос! – ехидствовал Киреев. – Чекпоинты мастерства – это ж role-playing games, типа Варкрафта. Я в такое не играю.

– Ты идиота хватит изображать!

– Блаженны нищие духом, – откликнулся Киреев.

– Ограниченные, вроде тебя.

– Если бы имели веры хотя б с горчичное зерно и сказали горе сей: поднимись и ввергнись в море – исполнилось бы.

– Ты вообще говорить нормально можешь или как?

– Ложь говорит каждый ближнему своему; уста льстивы говорят от сердца притворного.

– Спамер позорный.

Недалеко от первого порога причалили, стали ждать товарищей. Те скоро показались. Сырба, сидевший на корме, махал палкой как мог, но лодку всё равно несло на стремнину. Тогда Миннахматов спрыгнул в ледяную воду (глубина была всего по пояс) и отбуксировал лодку к берегу. Сырба выбрался на твёрдую поверхность, уселся на камне и закурил, размышляя о мудрости предков.

Передохнув, решили в этом месте протягивать лодки вдоль берега на верёвках, как собачек на привязи. Мимо с громким рокотом пролетело маломерное судно на воздушной подушке. Генка аж присвистнул.

– Ни фига себе какая хрень здесь водится!

Разговаривать не хотелось. Небо то прояснялось, то опять проливалось мелким дождём.

По плану ночёвка планировалась в устье Чульмакана, где находилась турбаза. Но устье появилось так внезапно, что сплавщики успели лишь проводить его глазами. Мимо пронеслись покосившиеся опоры для подвесных мостов через Чульмакан – сами мосты в неведомые времена смыло паводком. Сзади что-то кричали Миннахматов с Сырбой. Киреев, обернувшись, махнул рукой – плывите за нами. Сам же начал листать папку с картами.

– Ладно, фиг с ним. Причалим в устье Холбокана. Не возвращаться же.

– У тебя палатка на двоих? – очень вовремя спросил Генка. – Я с косоглазыми спать не буду.

Киреев сложил карту и задумчиво оглядел берега.

Обычно в устьях стоит какое-нибудь охотничье жильё, но у Холбакана не было ничего – только дебри и груда досок, от которых вглубь тайги уходила едва заметная тропа.

Решили организовать разведку. Тропа вскоре привела к лесной дороге. Рядом, в зарослях стланика, стояла дощатая хибара, водружённая на волокушу. Радость быстро сменилась разочарованием, когда увидели на двери хибары большущий замок.

– Геологи, мать их, – выругался Сырба. – Кто ещё будет в тайге вешать замки?

Зато рядом нашли ящик с банками томатной пасты.

Егор с Сырбой пошли обратно, готовить ужин. Генка решил не терять времени и установить проклятвенный столб.

Он отыскал какое-то полусожжённое полено, вкопал его на опушке и заставил Киреева встать шагах в двух от него со стороны леса.

– Ты своим атеистическим эгрегором будешь наделять его энергией.

Киреев благоразумно не стал спрашивать, где у него атеистический эгрегор – просто наблюдал за действиями товарища, стараясь не улыбаться.

Генка сбегал к рюкзаку, притащил заначенный в городе кусок шифера. Положив его сверху на полено, расколотил обухом топорика.

– На этом куске лежала дохлая крыса, – пояснил он. – Так мы привлечём смертоносные лучи.

Затем принёс несколько листов бумаги. На двух из них печатными буквами вывел текст проклятия – по-русски и по-английски: "Желаю смерти капиталистам и их союзникам в государстве и на предприятиях. А если кто тронет этот столб, усилит его действие против своей страны в 10 раз". Примотал их скотчем к полену. Остальные скомкал и выложил кольцом вокруг столба. Пересчитал. Удовлетворённый результатом, начал поджигать – один за другим. Когда огненный круг замкнулся, Генка сделал вдохновенное лицо и устремил взгляд в небо.

Киреев почесал в ухе. Комки догорали. Пепел носился на ветру.

– Всё, что ли?

Товарищ обратил на него полный торжественности взор.

– Отныне я наделён силой карать и миловать. А ты мне в этом помог, ха-ха!

– Ну и ладушки. Пойдём жрать, что ли.

Миннахматов встретил их сообщением, что на ужин будут рыбьи головы в манной каше. Сырба почистил только что выловленных хариусов, отрезал им головы и кинул в котелок. Когда всё сварилось, Киреев взялся раскладывать по тарелкам. Но Генка, которому досталось первому, вдруг издал отчаянный вопль и вскочил, отбросив миску. Каша расплескалась по траве.

– Ты чего? – спросил Сырба.

– Там... там черви.

– Да ну?

Все заглянули в котелок. Киреев поворошил ложкой. Действительно, в каше плавали черви.

У всех сразу пропал аппетит. Генка пошёл отмывать миску. Вернувшись, хмуро заметил Кирееву:

– Правильно я мясо больше не жру. В нём скверна. Тело травит. А это, значит, намёк был. Подтверждение.

Киреев пожал плечами, не очень представляя себе, как тот протянет в походе две недели без мяса.

Поздним вечером распогодилось, хотя и похолодало. Налетели тучи гнуса. Оголодавший Генка не выдержал, налёг на хлеб с томатной пастой. Киреев, глядя на него, сказал:

– У меня мама как-то провела три дня на сгущёнке и галетах. Перевал замело, сидела в кузове. До сих пор не может видеть ни того, ни другого. А нам-то две недели плыть.

– Ничего, – сказал Генка, жуя. – Поголодаю. Это даже полезно. Я однажды хотел продержаться сорок дней. Не дали нацисты домашние. Вот теперь наверстаю.

Киреев поставил палатку и, закрывшись от кровососущих сеткой, пошёл фотографировать окрестности. Хмурый Миннахматов, расстроенный потерей каши и несбывшимся надеждам на базу, начал ворчать: чего ходишь и всё снимаешь? Лучше бы дров принёс. Киреев навёл на него объектив фотоаппарата и сделал снимок.

– Вот интересно, – сказал он, – почему комарьё вьётся только вокруг меня? Я самый вкусный, что ли?

– Самый говнистый, – заржал Сырба.

На ужин ели гречку с тушёнкой. Генка есть не стал. Он вообще решил от вегетарианства перейти к жёсткому посту.

– Дольше проживу на Мидгард-Земле.

Достали спирт, разбавили ледяной водой из Холбокана, разлили по сто грамм. Генка от спирта, естественно, отказался и цедил чаёк.

Миннахматов рассказал, как однажды он с товарищами приехал в какое-то глухое село поохотиться. Хотели идти в одно урочище, куда прежде никто не забирался. Стали искать проводников. А местные – все как один – отказывались. Согласился только какой-то подозрительный алкаш. Завёл их в очень странное место – ничего не растет, ни кустов, ни травы – а сам исчез. Тем временем стемнело. Посреди пустоши росло одинокое дерево. Под ним охотники и устроились на ночлег. Проснулись утром – а сверху, на ветвях, висят домовины, в каких обычно хоронят якутских шаманов. Группа быстро собралась и, попросив прощения у предков, дала стрекача.

– До сих пор духам благодарен, что не тронули тогда, – подытожил кандидат наук из Питера.

Сырба, не желая ударить в грязь лицом, тоже поведал историю.

Отправилась как-то в одном из центральных улусов группа детдомовцев в тайгу – то ли на сенокос, то ли еще куда, наполнять закрома родины. Путь их лежал мимо священного дерева, у которого каждый должен оставить какую-нибудь вещицу. И был там один шустрый парень, который тайком собрал у дерева оставленные там монетки. Он был глупый русский и презирал духов Саха. И вот, группа заплутала на маршруте и уже в темноте вышла к какому-то странному зданию – низкому, тесному, внутри полная разруха. А что делать! Вошли, устроились. И тут на улице началась свистопляска – духи взялись призывать того парня, чтобы вышел и искупил вину. Но на парня озарение нашло, он сказал, что знает, как добраться до ближайшего совхоза, а там мужики-трактористы с монтировками и бензопилами ему помогут. Делать нечего, отправили его. Бежал парень что есть мочи, добрался до совхоза, кликнул мужиков. Те пошли с ним обратно. Нашли то здание – а внутри все уже мертвые. А тот парень с ума сошел.

– Мораль, – подытожил Киреев. – Мужиков с монтировками и бензопилами даже духи опасаются.

Товарищи его, однако, отнеслись к рассказанному очень серьёзно. Егор и Сырба плеснули в костёр немного спирта, кинули туда по кусочку хлеба, после чего отошли к реке и повторили с ней ту же процедуру.

– Чувствуешь? – зашептал Генка, млея. – Накачка энергии. Защиту ставят.

– Теперь понятно, от чего коммунизм рухнул, – проговорил Киреев и ушел раскладывать спальник.

На подплыве к Барыласу случилась авария. Путь преградил порог. У правого берега, вдоль которого шли лодки, на пути возник обливной камень. Киреев с Генкой удачно вырулили ближе к берегу и слились в струе, после чего Киреев обернулся и замахал рукой товарищам, чтобы следовали за нами. Миннахматов усиленно закивал и начал работать веслом. Но не успел. Лодку стукнуло о камень, и оба пассажира кувырнулись в воду. Киреев, перепугавшись, заорал Генке:

– Табань! Поворачивай!

К счастью, каменистая отмель была в нескольких шагах. Сплавщики, не выпустив из рук ни весла, ни шеста, вылезли из реки и вытащили лодку. Сырба со смехом делился впечатлениями:

– Чувствую, я в воде, а мне в сапоги вода заливается, и я вниз иду, иду... а потом встал ногами на дно. И пошёл.

Кругом было мерзко и холодно. Вместо неба висела грязно-серая простыня. Дальние берега терялись в пелене мелкого дождя.

Сырба вылил воду из сапог и прошёл назад по берегу, оценивая порог. Вернувшись, с досадой сказал Кирееву:

– Чего махал-то? Мы бы без проблем его с другой стороны обошли, – он сокрушённо покачал головой.

Решили не сушиться, воздух всё равно был пропитан сыростью.

– Тут недалеко должен быть водомерный пост, – сообщил Киреев, чувствуя свою вину.

Пост оказался даже ближе, чем думали. Уже спустя час они заметили по левому берегу тропинку, а затем увидели и моторку, привязанную к дереву. Причалив, направились по скользкой тропе, которая уходила вверх и терялась за соснами. Над рекой вился туман, сзади журчал поток.

Дежурный на посту – седой лысеющий русский в штанах цвета хаки и резиновых шлёпанцах – встретил радушно. А ещё больше обрадовался, когда узнал, что нежданные гости привезли с собой спирт. Видно было, что он соскучился по людям и спешил утолить вербальный голод.

– Сюда раз в месяц танк приходит... ну, гусеничный тягач. Жратву привозит и сменщика. А ещё геологи шарятся, исследователи всякие. Сплавщики. Тюкавкин регулярно заглядывает. Слыхали о таком? Фотограф из города. Я тут видел, как он гриб снимает. Обычный такой гриб. Подосиновик. Плясал вокруг него, как вокруг девушки. Сначала весь мусор по периметру убрал. Потом на шляпку чем-то пшикнул, чтобы блестела. А сверху пинцетом положил хвоинку. И только потом с разных ракурсов стал снимать. Искусство, блин! А как он здешние пороги проходил! Песня! Приплыл сюда с одним мужиком на моторке и перевернулся. Утопил чемодан с фототехникой. Потом в этом месте багром шуровал, пока не выловил.

В предбаннике у хозяина стояли ящики с консервами. Хлеб, по всей видимости, он пек себе сам. А ещё охотился и рыбачил. В общем, не бедствовал.

В жилой части обнаружилась капитальная печь и три настоящие кровати. Гости развешали сушиться мокрые вещи, устроились за столом с кружками разведённого спирта в руках (все, кроме Генки, который продолжал пить чаёк).

А хозяин продолжал:

– Голубой ручей видели? Сюда учёные приезжали, хотели выяснить, откуда он такой вытекает. Сыпали с другой стороны сопки каким-то красителем, да так ничего и не выяснили. А ручей с вечной наледью? Эх вы! Про базу на Чульмакане забудьте. Её Цевин выкупил. Он тут катается на посудине с воздушной подушкой. Видали, небось. База теперь только для своих. Я тут вообще в курсе новостей. Каждое утро с восьми до девяти – сеанс связи со всеми постами. Если надо, можно попросить, чтобы в городе позвонили кому-нибудь. Вы как, дикарями или отметились в службе? А то тут как-то проплывала группа – пять человек. Больше их никто не видел. Да не, вы не напрягайтесь. Они небось в лес ушли. Тут дальше таких больших порогов, как на Барыласе, ещё сто километров не будет. Кстати, здесь с вершины сопки даже телефон берет! Радиотелефон. Не взяли? Зря...

Спали по двое – теми же парами, которыми плыли в лодках. Генка вздрагивал и бормотал во сне глухие угрозы пришельцам из созвездия Рыб.

Утро встретило их привычным моросящим дождём. Водомер и Сырба приделали к палке с каждого конца по фанерной дощечке, получив эрзац двулопастного весла. Хозяин сообщил Кирееву, что если тот захочет попробовать новый маршрут для сплава, можно на "танке" проехать к такому же посту в верховьях Алдана – всего сотня километров от трассы "Лена". Киреев хотел на прощание запечатлеть его на фото, но хозяин почему-то закрылся рукой, заронив подозрения, что прячется он тут неспроста.

Окружающие красоты мокли под дождем. Холодные ключи, низвергаясь в реку, распространяли вокруг себя туман. Киреев поёжился и засунул папку с картами за пазуху, подальше от сырости.

Когда отчалили, по реке начала ползать сплошная белая мгла. Подлая штука. Никогда толком не знаешь, во что влетишь. Входишь в поворот, влетаешь в белую пелену, и тут ка-ак начинает швырять туда-сюда. Перекат. Выйдя из одного такого переката, Киреев и Генка обнаружили, что спутников за ними нет. Они пристали к усыпанному булыжниками и галькой левому берегу, и Генка, разволновавшись, принялся бегать вдоль кромки воды, голося что есть мочи: "Сыыы-рбааа! Ееее-гооооор!". Кирееву эта деятельность показалась странной и он решил пойти по берегу навстречу течению, чтобы увидеть, не нужна ли товарищам помощь. Идти пришлось долго. Наконец, он заметил у противоположного берега отважно борющихся со стихией туземцев. Берег представлял собой скалу. Высокие волны подбрасывали лодку, время от времени ударяя ее о стену и разворачивая задом наперед. Сплавщики упорно работали веслом и улучшенной палкой, неумолимо продвигаясь вперед. Киреев крикнул: "Молодцы!" и потрусил обратно. Отставших товарищей, впрочем, несло быстрее, так что, когда он прибежал обратно, Сырба уже курил на берегу.

Передохнув, поплыли дальше. Когда лодки уже изрядно отдалились от места привала, Киреев вдруг обнаружил, что посеял папку с картами. Очевидно, выпала, пока он скакал по камням как сайгак. Он крикнул об этом Миннахматову, предложил вернуться – жёлтую обложку должно быть хорошо видно. Егор отмахнулся – некогда возвращаться, и так уже выбились из графика.

Вечером доплыли до какой-то заимки. Наличие жилья в этой местности Киреев определил по доске, прибитой к дереву.

Типовая таежная изба чем-то напоминает вагонное купе, только длиннее и шире. Вход с торца, напротив входа – окно, под которым располагается стол, а по обе стороны от него – нары, застеленные старыми матрасами или какой-нибудь ветхой одежонкой. Между нарами и выходом у одной из стен располагается печка-буржуйка.