Текст книги "Дарю игру"

Автор книги: Вадим Лейбовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

На самом же деле все обстояло несколько сложнее. Буквально с самого начала систематических занятий спортом Петр подспудно, а потом все более осознанно учился слушать свой организм, изучая его, оценивая реакции на те или иные формы нагрузок, искал наилучшие средства подведения себя к соревнованиям, приходя подчас к неожиданным, а потому и непонятным для других заключениям.

Как подготовить себя к игре? Как добиться наилучшего физического и психического состояния именно к началу матча? Петр позволил себе усомниться: нужна ли пловцу и ватерполисту разминка? И если нужна, то как и в каком объеме ее проводить? Мнения на этот счет были самые разные, а нередко и противоположные.

Иные разминались, проплывая в четверть силы метров сто, а то и пятьдесят, затем выходили из воды и долго отдыхали. Кто-то считал, что перед игрой нужно непременно поесть картошки. Известный венгерский пловец и ватерполист Кадар тонизировал себя… кружкой пива. Не менее известный спортсмен Леонид Мешков, приходя в бассейн на соревнования, на второй этаж в раздевалку поднимался несколько минут, отдыхая на каждой ступеньке. Он берег силы.

Ну а Мшвениерадзе вывел для себя такую форму подготовки: разминаться нужно очень интенсивно и долго. Выполнить много подготовительных упражнений сначала на суше, а потом в воде, проплыть несколько отрезков в полную силу. После разминки он шел в душ, тщательно тер руки намыленной мочалкой – это уже был элемент скорее психологического настроя, хотя сам Петр считал, что в таком случае пальцы чувствуют мяч более тонко.

Он также установил, что должен являться на игру скорее вялым, сонливым, нежели взведенным, как пружина. Когда же бывал возбужден, то ему требовалось немало времени, чтобы поймать и почувствовать свою игру. Это был его опыт, его, как теперь принято говорить, «алгоритм», приемлемый для его физиологии и психики, хотя кое-что из этого опыта перенимали другие спортсмены уже в ту пору, а позже многие из его открытий были подтверждены наукой. В частности, он был прав в отношении интенсивности разминки. Тактика «экономии сил» Леонида Мешкова оказалась абсолютно нежизнеспособной – к этому выводу пришел и сам выдающийся спортсмен, потом он уже не рекомендовал ее своим ученикам.

Пытаясь как можно точнее определить собственный «алгоритм», Мшвениерадзе не только осмысливал личный опыт, но и внимательно наблюдал за другими спортсменами.

Как-то в Тбилиси во время чемпионата СССР по легкой атлетике он разговорился с победителем первенства Европы в беге на 200 метров Николаем Каракулевым, который, несмотря на сильную жару, разминался в двух теплых тренировочных костюмах. Причем очень интенсивно.

Каракулов рассказал ему о появлении особого мышечного чувства в результате такой изнуряющей разминки. «Это чувство нужно поймать до старта, – пояснил он. – Оно появляется лишь тогда, когда мышцы пылают».

Своему опыту интенсивной разминки Петр получил подтверждение и позже – на Олимпиаде в Хельсинки. Американские баскетболисты, разминаясь перед финальным матчем, который им предстояло провести с нашей сборной, устроили настоящий боевой микроматч в одно кольцо и вышли на игру совершенно мокрыми.

В 1953 году во время фестиваля молодежи и студентов в Будапеште советская ватерпольная команда ехала на матч в одном автобусе с боксерами. Рядом с Петром сидел Гиви Дарбайсели, которому в тот день предстоял бой с знаменитым венгром Ласло Паппом. Гиви казался совершенно безмятежным. Он шутил, смеялся, причем отнюдь не нервным смехом. Гиви уверял своего земляка, что непременно победит Паппа. Петр, конечно, пожелал Гиви успеха, однако своим ребятам сказал:

«Он проиграет сегодня. И не потому, что Папп великий боксер, а потому, что Гиви морально не готов к бою». Так оно и оказалось – во втором раунде бой был прекращен ввиду явного преимущества Паппа.

Однако, возразят автору, известны случаи, когда такое же безмятежное предстартовое состояние оборачивалось победой. Верно, и Мшвениерадзе это знал. Но все дело в том, что людей с одинаковой психикой не существует. Потому-то так важны для каждого спортсмена интуиция, самопознание. И Мшвениерадзе не ошибся только потому, что, достаточно зная себя и других, сумел прочувствовать человека, с которым к тому же вырос под одним солнцем.

Жаль только, что он ничем не мог ему помочь.

Петру Мшвениерадзе было суждено в течение четырнадцати лет оставаться капитаном московского «Динамо» и десяти – сборной команды страны, вести за собой людей. Эта высокая обязанность была признанием и подтверждением особых спортивных и личностных достоинств Петра Мшвениерадзе. Одно из них и, может быть, важнейшее – это умение понимать и чувствовать человека.

Итак, личные качества новичка московские динамовцы оценили. Что же касается игры, то, казалось, он только и ждал, когда рядом с ним окажутся такие мастера, как Николай Крюков, Алексей Пустяков, Лев Пущинский, Иван Пипаичев, чтобы взорваться игрой настолько яркой, мощной и самобытной, что пришлось срочно перестраивать под нее действия всей команды. Существо их заключалось прежде всего в оригинальном использовании отличных физических качеств, высокой, устойчивой посадки в воде и великолепной ударной техники Мшвениерадзе. Так родилась схема игры, получившая название «тактика со столбом».

Суть ее была такова. Центральный нападающий Мшвениерадзе располагался непосредственно перед серединой ворот противника. Кто-то назвал игрока, занимающего такую позицию, по-баскетбольному – «столбом». Так это слово и утвердилось, стало ходовым термином. Второй нападающий находился немного сзади, а справа и слева от него – два полузащитника. Двое игроков защитной линии оставались на своих обычных местах.

Чтобы не позволить противнику во время своей атаки плотно опекать игроков, динамовцы постоянно менялись местами, совершали быстрые и неожиданные рывки, так или иначе сводя все действия к одному – дать удобный и своевременный пас своему «столбу», который и должен был завершать комбинации ударом по воротам. Что Мшвениерадзе и делал.

Но вот атака срывалась, мяч переходил к сопернику, динамовцы стремительно неслись к своим оборонительным позициям. Мшвениерадзе при этом возвращался медленнее других, готовый в любой момент вновь примчаться на свою ударную позицию. Сила бомбардира, его «непотопляемость» были столь велики, что он мог обходиться без финтов и прочих хитростей и все равно переигрывать защитника, какой борцовский прием тот бы ни применял. И стала привычной такая картина: мяч летит на пятачок перед воротами, из воды навстречу ему вздымается облепленная соперниками фигура Мшвениерадзе, который неотразимо забивает гол.

Матч, о котором пойдет сейчас рассказ, заведомо не мог стать историческим, потому что его исход не решал судьбу олимпийских наград, не определял победителя международного турнира. Этот матч не входил даже в программу чемпионата страны. И тем не менее он надолго остался в памяти поклонников водного поло. Остался как редкий по красоте спектакль одного актера.

В московском бассейне № 2 заканчивается турнир восьми сильнейших ватерпольных команд страны, собравший огромное количество зрителей. К этому последнему дню семь проведенных туров так и не выявили победителя, все команды сыграли друг с другом, а две из них – ВВС и московское «Динамо» – так отношений и не выяснили, вследствие чего был назначен дополнительный матч.

С первой же минуты выявилась основная игровая установка летчиков: нейтрализовать Мшвениерадзе, рвать его связи с партнерами, не давать им снабжать его мячами. С этой задачей они справлялись плохо, хотя постоянно оттягивали всех своих нападающих и отвлекались от организации наступления на динамовские ворота.

Правда, первые минуты проходили в равной борьбе. Но вот динамовец Василий Карманов, получив право на свободный бросок, посылает мяч в штрафную площадку летчиков, где ожидающий его Мшвениерадзе изящным переводом, едва коснувшись мяча, открывает счет. Это было сделано так, что никто не понял, как мяч оказался в воротах. Даже судьи, которые по этому поводу устроили долгое совещание.

Шло время, игра не возобновлялась, все нарастал шум на обеспокоенных трибунах, а судьи так и не могли прийти к единому мнению.

– Что же они там все-таки решают? – спросил Петра Карманов.

– Как всегда: а был ли мальчик?

– Ты знаешь, я даже сам не понял, как у тебя это получилось.

– Я тоже, – усмехнулся Петр. – Ладно, потом покажу.

Гол, однако, засчитали, игра была продолжена, и вскоре Мшвениерадзе мастерским броском правой рукой через левое плечо забил второй мяч в ворота команды Военно-Воздушных Сил.

Через несколько мгновений ситуация почти повторяется, на этот раз центральный нападающий динамовцев бьет левой рукой через правое плечо – и опять неотразимо.

После перерыва положение не меняется, динамовцы продолжают наступать, в результате чего лучший вратарь страны Борис Гойхман (перешедший недавно из «Торпедо») вынимает из сетки четвертый мяч, посланный Мшвениерадзе. Все чаще теперь его блокируют два, даже три защитника. Отчаявшись, они уже просто толкают его, виснут на нем. Но частокол поднятых перед ним рук не выручает летчиков: бомбардир неизменно выпрыгивает выше и получает мяч.

Ясно, что команда ВВС уже проиграла матч, защитить свои ворота ей не удается. И чтобы уже совсем не уронить свой престиж, армейские защитники начинают выходить вперед, пытаясь организовать атаку. Семенов, не справившийся сегодня с опекой Мшвениерадзе, несколько раз оставляет его и рвется к воротам сам. Вспышка активности летчиков оказывается результативной, и Простякову (также недавнему торпедовцу) удается сквитать один мяч, а затем Семенов едва ли не с центра поля сильно и точно бросает по динамовским воротам – 2:4.

И вновь у ворот ВВС хоровод, в центре которого главный герой матча. Опять вырастает он над всеми и, получив мяч, вабивает пятый гол.

Семенов, рискнув вновь на миг оторваться от Мшвениерадзе, доходит с мячом до середины поля, но дальше не решается. Он сильно бьет – штанга. Отскочивший от руки динамовского защитника мяч уходит на угловой. В результате его розыгрыша Николай Простяков изменяет счет – 3:5. На что Мшвениерадзе немедленно отвечает очередным голом.

Создавалось впечатление, что он задался целью довести матч до конца с достаточно уважительным для летчиков разрывом в три мяча. Во всяком случае, теперь на каждый их гол он тут же отвечает своим. И вот наконец последний обмен голами: Семенов забивает его издали, а Мшвениерадзе – из-под груды «неприятельских» тел. Итог – 7:4.

В этом матче наглядно подтвердилась догадка, что в советском водном поло появился безусловный лидер, игрок новой формации, нападающий, с которым трудно, если вообще возможно, бороться.

Острый момент игры. Армейца В. Прокопова Петр ощущал затылком

Задача нейтрализовать Мшвениерадзе вызывала у большинства защитников других команд не меньшее уныние, чем попытка поймать солнечный зайчик. Динамовский лидер, находясь на своей ударной точке прямо перед воротами, не пытался даже хитрить, чтобы избавиться от защитника. Он как будто предлагал: вот я, делай со мной что угодно – и ты, и вся твоя компания, но я все равно исполню то, что хочу.

В общем, в ряды сторонников маневренных форм наступления был внесен явный разлад. Тогда, не видя спасения в защите, они срочно стали искать и выдвигать «столбов» А своих коллективах. И небезуспешно. Так в ЦДКА в новом амплуа стал неплохо играть Г. Пярон, в «Торпедо» – И. Григорьев. Однако копии, как всегда, оказались хуже оригинала. Мшвениерадзе при всем своем огромном трудолюбии был прежде всего созданием природы. Удивительным и неповторимым.

Уже больше двадцати лет прошло с тех пор, как он закончил выступать, однако нет в нашем водном поло игрока, подобного Петру Мшвениерадзе, как нет в футболе второго Всеволода Боброва. Правда, серьезным оправданием нынешнему спортивному поколению служит то, что резко возрос общий уровень мастерства, а значит, и проходной балл в клан великих уж далеко не тот, что прежде. Если бы Полярная звезда при всей своей яркости состояла в «штате» Большой Медведицы, то одной знаменитостью на небе было б меньше, это точно. Но Полярная тем и дорога, что она звезда на фоне тусклых «лампочек».

Есть и еще одно «но». Нынешняя всеумеющая спортивная поросль вознеслась да простят меня за перефразирование Ньютона – «на плечах гигантов». А на чьих плечах вырос Мшвениерадзе? Ответа нет.

На чемпионате страны 1950 года команда Военно-Морских Сил из Ленинграда на борьбу с грозой всех защитников отрядила В. Дулинца, который при своей худощавости, да еще и низкой посадке в воде поначалу казался кроликом, брошенным в клетку леопарда. Но не в пример неудачливым предшественникам Дулинец предоставил бомбардиру позицию за своей спиной, а не наоборот. Ленинградцы поставили перед собой задачу прерывать все передачи, адресуемые динамовскому нападающему. И что же?

Соблюдение строжайшей игровой дисциплины, прекрасные действия Дулинца на перехватах мяча и своевременные смелые выходы вратаря ленинградцев сделали свое дело. Поражение москвичей на очередном первенстве СССР было сокрушительным – 1:5. Конечно, и Мшвениерадзе был в тот день не в ударе, а видя это, сникла и его команда. Да и ленинградцы были сильны как никогда – недаром стали они чемпионами страны. Но в любом случае было ясно показано, что новая динамовская тактика – не панацея, не гарантия безоблачной жизни, что и на этой «столбовой» дороге будут рытвины, ухабы, а то и яма, в которую сами авторы тактики и провалились.

Все большее распространение стала получать форма атаки «шестым выходящим», впервые примененная московскими динамовцами и ленинградскими военными моряками. На первых порах это выглядело так: двое защитников мчались параллельным курсом вперед, ставя тем самым задачу ввести в зону противника лишнего игрока и начать наступление, – дойдя до середины поля, один из защитников тут же возвращался назад.

Команда ЦДКА пошла дальше, продемонстрировав тактику нападения всем составом. Начинались эти действия в тот момент, когда прерывалась атака соперников и таким образом создавалась благоприятная ситуация для контратаки. Тогда оба защитника, поддерживаемые партнерами центральной зоны, быстро уплывали вперед, сразу же создавая угрожающую ситуацию у чужих ворот. Особенно оправдывала себя такая тактика, когда соперник имел малоподвижного центрального нападающего.

Тактика «тотального ватерпола» требовала высокой игровой дисциплины, каковую четко соблюдала армейская команда. У других коллективов это получалось хуже, и потому соперник, атакующий всем составом команды, нередко оставлял у ее ворот одного своего нападающего, который в случае прерванной атаки мог сразу же оказаться в выгоднейшем положении для завершения броска.

В дальнейшем, однако, функции выдвинутого вперед нападающего пришлось расширить: он должен был препятствовать прорыву заднего защитника, а потому и отходить назад, создавая тем самым численное равенство противоборствующих сторон. Так, и Мшвениерадзе стал играть более комбинационно, по-прежнему представляя собой грозную силу.

1950 г. Мшвениерадзе, Пётр Яковлевич

Однако с ним боролись разными средствами. И эти средства не всегда были в согласии с неписаным кодексом спортивного рыцарства, даже когда уживались с правилами, а вернее – с судьями, которые, как известно, контролируют игру с бортика бассейна, а не из подводного отсека. Что ж, даже в футболе, где вся игра на виду, на поверхности, неплохо живется иногда и крупному фолу, а о мелком и говорить излишне. Ватерпольное же поле бурлит и пенится, под такой водой и щуку трудно разглядеть, а уж как она расправляется с карасем – тем более. К тому ж и правила здесь таковы, что читать их порой можно по-всякому.

Глава 5 ПРИНЦИП АНАЛОГИЙ

До пятьдесят первого года, когда в Москву переехала Нателла, Петр часто бывал в Тбилиси. Не мог он долго жить вдали от родного города, мамы, друзей и, конечно, любимой девушки. Звали его в Тбилиси и учебные дела.

Прожито всего двадцать лет, но его уже узнают на улицах, у него просят автограф. Незнакомые люди приветливо улыбаются, знакомство с ним считают за честь. Всегда ему уготовано почетное место на свадьбе, в гостях, а иногда и в президиуме. Даже ректор университета порой приглашает в свой кабинет – просто так, поговорить, расспросить о жизни. Что еще нужно для счастья? Солнце сияет ему.

Тот день был действительно солнечным, и весь Тбилиси собрался на торжества в честь открытия Дома-музея великого писателя Ильи Чавчавадзе. Но вот праздник закончился, и колонна транспорта отправилась в обратный путь.

Машина, в которой ехал Петр с друзьями, быстро догоняла переполненный автобус, в переднем окне которого чья-то рука держала древко с красным полотнищем.

– А что, друзья, – сказал Шота Вашакидзе, – почему у них есть флаг, а у нас нет?

От неожиданности ему никто не ответил.

– Стало быть, этот флаг должен быть нашим, – распалялся Шота, – Мы его захватим, и тогда победа будет за нами.

Кого Шота собирался побеждать, он так и не уточнил, но когда «Победа» поравнялась с автобусом, Шота, поддерживаемый Петром, высунулся из окна машины и резко дернул древко на себя. Они умчались вперед, прямиком на стадион, где проводился очередной матч тбилисского «Динамо».

Ночью Петра подняли с постели: кто-то настойчиво и не слишком деликатно стучал в дверь.

– Кому мы могли понадобиться в четыре часа? – охнула Надежда Семеновна, направляясь в прихожую.

Петр еще сидел на кровати, протирая глаза, когда в дверях показался милиционер:

– Вы Мшвениерадзе? Быстро одевайтесь, вопросов не задавайте, в милиции вам все объяснят.

Ночной дежурный по городскому управлению смотрел на Петра с удивлением и нескрываемым сочувствием. Дежурный знал, кого именно доставили – он был яростным болельщиком.

– Итак, Мшвениерадзе Петр, тысяча девятьсот двадцать девятого года рождения, проживающий по адресу улица Камо, дом шестьдесят восемь, студент университета, все правильно?

– Все правильно, товарищ капитан.

И вдруг капитан развел руками:

– Ну, что мы будем делать с тобой? Что делать, чем тебе помочь? Как же это ты так? Такой известный человек, и вдруг… даже язык не поворачивается сказать – злостное хулиганство.

Сомнения Петра теперь окончательно рассеялись: его арестовали за кражу флага. Древко выхватил Шота, Петр лишь помогал ему. Но какая разница? Пусть даже не помогал, а просто видел. Все равно он такой же соучастник преступления.

– Ты выхватил флаг?.

– Да, я.

– Я думаю, мне не нужно объяснять тебе, что означает этот поступок.

– Не нужно.

– Но может быть, все-таки флаг вырвал не ты?

– Это сделал я.

– Очень, очень жаль. Распишись пока о невыезде. Иди досыпай.

Петр тяжко усмехнулся. «Что ждет меня? Исключение из университета? Лишение звания мастера спорта, дисквалифинация? Позор, какой позор! Сегодня о происшедшем узнают все. Жизнь кончилась», – такие мысли выстраивались в сознании Петра, когда он медленно шел из милиции. Шел, сам не зная куда, иногда останавливался и тупо глядел в землю. Уже рассвело. На проспекте Церетели ему встретилась старушка, видимо шедшая на базар. Увидев юношу, она поставила кошелку на землю и тронула его за плечо:

– Тебе плохо, сынок? Я не буду спрашивать, какое у тебя горе. Но я вижу – ты сильный. Будь всегда таким, сынок. Все обойдется, вот увидишь.

– Нет, бабушка, ничего уже не обойдется.

– Э-э, дорогой, надо всегда быть сильным. Ты постарайся, сынок.

– Хорошо, бабушка, я постараюсь.

Прошло, наверное, еще часа два, когда Петр вдруг обнаружил себя сидящим на скамейке возле университета.

«Зачем я пришел сюда, что мне здесь делать? Сегодня или завтра будет напечатан приказ: «Студент второго курса юридического факультета за злостное хулиганство отчислен из университета». И внизу подпись: «Ректор академик Н. Н. Кецховели».

– Петр, что ты здесь делаешь? Скоро звонок.

О ужас! Это был он, Николай Николаевич, ректор строгий, но явно симпатизирующий студенту Мшвениерадзе.

«Он, конечно, еще ничего не знает, – подумал любимец. – Ну, ничего, осталось совсем немного до взрыва».

– Пойдем, пойдем, – сказал Николай Николаевич, даже не обративший внимания на то, что студент Мшвениерадзе явился на занятия без портфеля. Тот, не зная как быть, неловко шел рядом. И вдруг он явственно осознал, что должен обо всем рассказать сам, сейчас. Он набрал побольше воздуха и уже открыл было рот, как вдруг Николай Николаевич произнес:

– Ты знаешь, какое ужасное происшествие произошло вчера? Украли знамя нашего университета. Да, да, украли наш флаг. После открытия музея какие-то хулиганы на серой «Победе» обогнали наш автобус и на ходу выхватили флаг.

И самое страшное, Петр, что в машине находились наши студенты. Да, это уже установлено. Сейчас я узнаю подробности.

– Не нужно узнавать, Николай Николаевич. Это сделал я.

– Как это… я? Как… ты? – С лица ректора все еще не сходила улыбка. – Не хочешь ли ты сказать…

– Да, Николай Николаевич, знамя украл я.

– Ну-ка зайдем в мой кабинет.

Николай Николаевич сел за стол.

– Значит, это ты с компанией подвыпивших молодых людей ехал в серой «Победе»? И ты выхватил флаг университета?

– Да, это был я. Только мы не пили, я вообще никогда не пью. К тому же никто из моих друзей там, у Ильи Чавчавадзе, не посмел бы…

– Не посмел бы? А совершить такое кощунство посмели? Однако это дела не меняет. В прошлом году мы отметили тридцатилетие университета, и не было в его истории ни одного подобного случая.

– И больше не будет, Николай Николаевич.

– Ты правильно говоришь, Мшвениерадзе. Больше не будет. Потому что больше некому будет совершать такие поступки. Вот так, Петр. Очень жаль, что так все вышло. Ты полагаешь, что я питал к тебе симпатию только потому, что ты сильный спортсмен? Нет. Ты мне казался сильным человеком, то есть таким, действиями и поступками которого руководит осмысленное стремление к высокой цели, а не жалкие, низменные сиюминутные желания. Я думал, человек ты светлый. Но я ошибся. Ты оказался никчемным, ты оказался цветком без завязи. Ты опозорил университет. Ты опозорил меня, который так в тебя верил. Мне больше нечего тебе сказать, можешь идти.

Кецховели встал, давая понять, что разговор окончен. Петр направился было к двери и вдруг резко обернулся:

– Так вот что я вам скажу, товарищ ректор, – в голосе его не было ни отчаяния, ни мольбы. – То, что я сделал, заслуживает самого строгого наказания. Меня, наверное, исключат из университета. Это будет справедливо. Я не прошу у вас снисхождения. Но даю вам честное слово, что все равно вернусь сюда, и только на юридический факультет. Снова буду сдавать вступительные экзамены. И все начну сначала. Я хочу и буду учиться на юриста. И стану достойным человеком. Это я не сейчас придумал, у меня было время разобраться в том, что произошло.

Ректор даже опешил. «Он не просил ни прощения, ни снисхождения. Что за нахал… Впрочем, нет, здесь что-то другое…»

Петр шел по коридору, направляясь. к выходу, как вдруг его догнала секретарша ректора:

– Мшвениерадзе, вернитесь, Николай Николаевич хочет вам сказать что-то еще.

Он вернулся.

– Я подумал, – сказал Кецховели, – что есть смысл поговорить с тобой еще кое о чем. Однако сейчас у меня нет времени. Жду тебя вечером у себя дома. И вообще, не намерен больше с тобой беседовать в университете, здесь я встречаюсь с профессорами, преподавателями. И студентами. Но твоя судьба мне не безразлична. Так что жду в восемь часов.

Весь день Петр бродил по городу, еще и еще раз обдумывая происшедшее и предстоящую встречу. Друзья уже знали о ней и к назначенному часу ждали его возле дома, где жил Кецховели. Когда Петр появился, никто из них не сумел произнести даже ободряющего слова. И никакого другого тоже. Он позвонил.

Прошло часа полтора, прежде чем он вышел. И опять ни слова не проронили друзья, когда взглянули на Петра. В руках его они увидели невесть откуда взявшийся браслет от часов, вернее, не браслет, а то, что от него осталось. Сам того не замечая, он все продолжал мять его. Петр медленно двинулся вниз по улице. Потом обернулся:

– Возможно, нас оставят в университете.

Он так и продолжал жить между Москвой и Тбилиси. Обязанности перед клубом побуждали его быть с командой на сборах и соревнованиях.

Когда Петр, уже окончив Тбилисский университет, будет постоянно жить с семьей в Москве, он неизменно, каждый год станет привозить Надежду Семеновну к себе, в двухкомнатную квартиру возле Смоленской площади, где живет по сей день. И мама будет жить у него подолгу, с осени до весны. Пока же в Тбилиси оставалась большая часть его самого. И он при каждой возможности торопился туда.

Сестра Дареджан в ту пору уже жила отдельно. Вышла замуж, растила сына. Однажды, когда Дареджан вместе с сыном пришла навестить матушку и брата, маленький Гурам, роясь в ящике, спросил:

– Дядя Како, а можно мне поиграть с твоими медалями?

Дядя Како, сидевший за учебниками, не вдумываясь в опасную суть вопроса и к тому же привыкший всегда говорить «можно», разрешил.

Через несколько дней Надежда Семеновна хватилась:

– Како, а где твои медали? Что-то я их не вижу.

– Да там, в ящике, где ж им еще быть? – отвечал сын, нимало не встревоженный.

Однако медалей в ящике не было. В других тоже. Целый день искали – никаких результатов. Надежда Семеновна была в таком отчаянии, что сыну стало не по себе:

– Да не расстраивайся, мама, когда-нибудь найдутся. А если нет… ну что делать! Придется завоевывать еще. Стоит ли переживать?

Сам он, конечно, был расстроен. Уже тогда мечтал: вот вырастут дети, станут играть в водное поло – пусть гордятся отцом. Но считал, что не имеет права показывать свое горе, не позволяло самолюбие даже перед мамой. Да и разве это настоящее горе?

Через несколько дней снова пришла Дареджан с Гурамом.

– Ты знаешь, Како, где твои медали? Вот твои медали. Это Гурам их стащил, негодный мальчишка. Поносить их ему, видишь ли, захотелось. Дядя Како, говорит, ему разрешил. Нацепил их, да так по улице и пошел. Да разве дядя Како мог тебе разрешить взять такую ценность? Это же самое дорогое, что у него есть.

– Да что ты, сестра! Если Гурам говорит, что я разрешил, значит, так и было. Разве Гурам может врать? Он же не украл, а просто захотел поносить. Мальчишки всегда во что-нибудь играют, кто – в медали, кто – в мячик. Я вон уже какой большой, а все играю. Но меня мама за это не ругает. И ты не ругай Гурама.

Гурам вытер слезы и улыбнулся.

Профессор Тинатин Васильевна Церетели была не только деканом юридического факультета Тбилисского университета, не только блестящим ученым, впитавшим все лучшее от своего педагога Луарсаба Андроникашвили (отца Ираклия Андроникова). Она была обаятельнейшей женщиной, излучавшей мудрость и доброту.

Член-корреспондент Академии наук Грузинской ССР Тинатин Васильевна Церетели оставила после себя много ценнейших трудов по теории уголовного права. Ее влияние на коллег и студентов было огромно. Лекции профессора Церетели неизменно собирали переполненные аудитории, ее семинары были для студентов праздниками. Спрашивала она всегда строго, даже придирчиво. Предстать неподготовленным перед ее проницательным взором считалось так же невозможно, недопустимо, даже неприлично, как, скажем, запеть на лекции.

Третьему курсу Тинатин Васильевна читала лекции по специальному разделу уголовного права и вела по той же дисциплине семинар в группе, где учились Гия Абзианидзе и Петр Мшвениерадзе.

Тогда, на стыке сороковых и пятидесятых годов, был выпущен законопроект об улучшении уголовного законодательства, остававшийся незыблемым с 1918 года. Естественно, что законопроект изучался и обсуждался на юридическом факультете.

Однажды профессор Церетели вела семинар по теме «Принцип аналогий». Суть этого принципа сводится к тому, что если совершенное деяние не предусмотрено определенной статьей уголовного законодательства, то оно рассматривается по сходной, близкой статье этого же документа. Тинатин Васильевна предложила участникам семинара обсудить этот принцип, его применение в сложных ситуациях.

Уже прозвенел звонок – это был последний академический час учебного дня, – но никто не обратил на него внимания. Оно было целиком сосредоточено на двух спорящих. Их позиции оказались наиболее убедительными и аргументированными. Одного из них профессор хорошо знала. Это был блестящий студент, который не просто досконально изучил учебную программу, но всегда радовал ее множеством дополнительных сведений. Тинатин Васильевна прочила ему большое будущее.

Ну, а кто же второй? Она знала его гораздо хуже, чем других. «Нечасто балует он нас своим присутствием, – подумала про себя. – Фамилия его… Мшвениерадзе. Да, тот самый спортсмен. Говорят, он гордость института. Вот, значит, каков он».

За свою долгую педагогическую практику она повидала немало студентов-спортсменов. И не сказать, чтоб у нее к ним сложилось предвзятое отношение. Было среди них немало толковых и старательных. Иные также встречались, и нередко.

Мшвениерадзе откровенно ее удивил. Не знанием предмета – знания были хорошими, крепкими, но не более того. Ей очень понравилась самостоятельность или, скорее, независимость суждений, мгновенное схватывание сути и, конечно, четкая логика аргументации.

Мшвениерадзе заявил о несостоятельности «принципа аналогий» вообще – ни больше ни меньше. Он доказывал, что этот принцип дает возможность широкого, а значит, произвольного толкования статей, что может повлечь за собой либо незаконное осуждение обвиняемого, либо превышение меры наказания.

– Но вы понимаете, Мшвениерадзе, – спросила профессор, – что отмена «принципа аналогий» может привести к тому, что человек, совершивший уголовно наказуемое деяние, будет оправдан только потому, что это деяние не предусмотрено конкретной статьей?

– Понимаю, – ответил студент, – но зато будет сохранен принцип социалистической демократии. А это важнее.

К единому мнению участники дискуссии так и не пришли. Но справедливости ради нужно добавить, что и на гораздо более высоком уровне проблема «принципа аналогий» была решена лишь через несколько лет: он был упразднен.

На последующих занятиях профессор Церетели все больше убеждалась в том, что то впечатление, которое сложилось у нее о Мшвениерадзе на семинаре, не оказалось ошибочным, перед ней был явно незаурядный человек.

Так началась дружба, которая длилась тридцать лет, вплоть до смерти академика Церетели. Тинатин Васильевна станет научным руководителем диссертации Петра Яковлевича Мшвениерадзе. Эта работа – «Институт давности в советском уголовном законодательстве» будет вообще единственной большой работой по данной теме, ее признают явлением в теории права. Она будет издана монографией, на нее станут многократно ссылаться авторы научных работ и диссертанты.