Текст книги "Один год из жизни профессора (СИ)"

Автор книги: Вадим Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

   – Вот и подумайте над этим как следует, – Канцлер был все же из тех людей своего поколения, которые однажды уже перекроили карту Европы, – только не затягивайте. Времени уже совсем нет. А теперь расскажите нам все же, что там у европейцев конкретно происходит с развитием новых вооружений – самолетами, танками, радио... Какие они выводы, в частности сделали из опыта прошлогодних боев под Минском.

   Совещание продолжилось, но с этого дня генерал думал в основном о том, какие события могут изменить вектор европейского развития. Его встреча с Германовым была всего лишь одним из многих подобных мероприятий. Он как будто ставил одновременно на многих лошадей, надеясь, что хотя бы одна из них приведет его к финишу.

   Глава четвертая

   Германов сидел у письменного стола в своем блоке на Фонтанке и наслаждался. В круге света от настольной лампы на зеленом сукне лежали пачка листов бумаги, модный и очень дорогой «паркер»-самописка (подарок одной из его почитательниц), на серебряном овальном подносе стоял стакан чая в серебряном же подстаканнике. В последнее время Германов старался окружать себя вещами с историей, и благородное серебро конца XIX века устраивало его в этом смысле как ничто иное.

   И душа, и тело пребывали в состоянии глубокого внутреннего покоя.

   Ольга недавно ушла. Она вообще никогда не оставалась на ночь, да и самого профессора это вполне устраивало. Где-то к полуночи он и сам собирался отправиться домой. Там, скорее всего, все уже будут спать – к его поздним возвращениям домашние привыкли, и в последнее время он даже воздерживался от объяснений. Жена понимала, что у него есть и какая-то другая жизнь за пределами семьи, но, как многие женщины, предпочитала не обострять и не выяснять отношения, довольствуясь только тем, что эта другая жизнь не мешала главной, семейной. Профессора такое положение тоже более чем устраивало. Он совершенно был не готов что-то менять в своей жизни, и пока просто плыл по течению. К тому же и работал он дома все меньше и меньше. В блоке было удобнее.

   Сейчас же у него было еще часа два времени до возвращения домой, и он собирался посвятить их как бы продолжению свидания с Ольгой.

   Профессор отнюдь не обольщался. Ни о какой любви или даже восторженном восхищении, которое приводило в его постель многих экзальтированных студенток, здесь даже и речи не было. Их отношения прояснились сразу же и окончательно при первом же свидании после памятного обеда втроем, и Ольга не скрывала, что он для нее – даже не столько партнер в любовных играх, сколько коллега, а, скорее, соратник, от которого много ждут в первую очередь в интеллектуальном плане. Но одно, как говорится, не мешало другому, они были достаточно опытными людьми, чтобы быстро понять предпочтения и особенности партнера, и сейчас Германов наслаждался покоем, сочетанием гордости за себя – можем еще, можем! – и удовольствия от недавней близости с молодой и очень красивой женщиной и чувством глубокого внутреннего опустошения.

   Как это с ним часто бывало и раньше, романтическое свидание настраивало его на очередной виток научных размышлений, стимулировало творческие прорывы и взлеты фантазии. Вероятно, именно состояние глубокой внутренней гармонии и позволило ему как бы оторваться от проторенного хода мысли и привычного способа анализировать внутригерманские проблемы в их увязке с вопросами более глобальной европейской политики. В отличие от многих своих предшественниц, Ольга не пыталась внести свой вклад в обстановку и убранство блока за одним исключением – она принесла и повесила на стену напротив стоящего боком к окну письменного стола небольшую и необычную карту современной Европы в старинной серебряной рамке. Скорее всего, раньше в рамке помещался какой-то рисунок или большая фотография, но именно с такой картой рамка прекрасно сочеталась. Столицы государств на ней были обозначены контурными рисунками наиболее значимых зданий или других архитектурных объектов этих городов. Трудно сказать, чем руководствовались в своем выборе этих объектов авторы карты, но им удалось сделать символами столиц именно те объекты, которые лучше всего отражали особенности политического мышления и текущие цели европейских государств. В этом было даже что-то мистическое.

   Германов подарок оценил. Как ни странно, карта одновременно дисциплинировала мышление и делала его более образным. Он смотрел на нее и видел конкретных политических деятелей, понимал, к чему они стремятся и насколько далеко они готовы пойти. Он даже попытался объяснить это Ольге, чем несказанно ее удивил. Она-то никакой мистики в карте не видела, а купила ее для того, чтобы сконцентрировать внимание Германова на предстоящей работе.

   И вот сейчас, прихлебывая остывший чай и глядя на эту карту, Германов неожиданно сформулировал для себя суть задачи: положить конец установившей по итогам Великой войны гегемонии Франции в Европе.

   «– Не ты первый, не ты последний, – подумал он про себя, желающих было немало, какие только заходы не придумывали: и англичан подключить, и создать альтернативный силовой центр в НКР, теперь вот явно немцев пытаются раскачать на это дело. Но не выходит ничего. Что останавливает? Реально военной силы, которая могла бы сравниться с французской, в Европе сегодня нет. Не зря они столько денег в армию вбухивают. Но кто сказал, что воевать надо с ними? Так ли нужно завоевывать Париж – он взглянул на рисунок Эйфелевой башни на карте – чтобы подорвать французское господство? В конце концов они и манипулируют-то европейской политикой в основном за счет непрямых способов воздействия, редко, когда дело доходит до использования силовых инструментов, как в случае с германцами. А если и в отношении них так же действовать?»

   Германов встал и прошелся по кабинету. Хотелось еще чаю. И не из электрического чайника, а из настоящего самовара, который Лииса ставила на общей кухне каждый вечер. Часть сервиса, как сейчас принято говорить и лишний полтинник для нее с каждого блока в неделю. Заварочник был еще наполовину полон. Со стаканом в руке он вышел из блока и прошел по длинному коридору. У кого-то из соседей играло радио. «Утомленное солнце нежно с морем прощалось...» – Германов улыбнулся. Да, уж, в Питере осенью солнце надолго попрощалось с морем и со всеми жителями.

   Самовар, который Лииса уже отсоединила от общедомовой вытяжной трубы, был еще вполне горячим, и новая порция крепкого черного чая стимулировала дальнейший ход мысли.

   "– Что, или вернее, кто, может противопоставить себя сегодня в Европе французам? Да никто, пожалуй. Развал трех великих империй, фактически, лишил их конкурентов. Британцы? Но их интересы традиционно лежат в сфере колониальной политики. Удерживать колонии и доминионы в сфере своего влияния Лондону становится все труднее, это – объективный процесс, связанный с экономическим развитием колоний и формированием там собственных промышленных, финансовых и торговых групп. А за этим следует и формирование политических партий, и главный вопрос для них – независимость. Так что европейские дела англичанам не безразличны, но их интересует стабильность, отсутствие новых угроз с этого направления, а как раз это-то и обеспечивают им французы.

   – Но если нет сильного игрока, то его роль может сыграть нечто другое, а именно....? Что? – профессор задумался. – А, пожалуй, только противоположность упорядоченности и четкого распределения ролей. Значит, деструкция? Хаос? Непредсказуемые конфликты на основе старых, забытых национальных и иных конфликтов? Наверное, только так."

   Мысль была интересная, но жутковатая. Идея ввергнуть Европу в серию мелких пограничных конфликтов была если не совсем людоедской, но где-то близко к этому. И все же она не оставляла профессора. Он как бы представил себе простые аптечные весы: на одной чаше – нынешнее развитие. Германцы доходят до точки, окончательно отвергают навязанную им модель, объединяются и встают на путь реванша. И опять на несколько лет Европу разделит линия фронта, окопы и колючая проволока. И как пойдет эта война, чем она кончится – не знает никто. Кто мог подумать перед Великой войной, что она продлится столько лет и вдребезги расколет основные европейские империи. На другой чаше: серия приграничных конфликтов ограниченного масштаба, которые имеют единственную цель – покончить с французским диктатом в европейской политике. Профессор очень хорошо помнил, что в прошлом, 1935-м году Парижу удалось с невероятным трудом, используя все свое влияние, прекратить конфликт Польши с Новой Киевской Русью. А если бы не удалось? Вряд ли Варшава и Киев стали бы воевать до последнего солдата, они явно не были к этому готовы. Помирились бы и сами. Но после этого уже бы не оглядывались каждый раз на французских друзей.

   Странноватый и не самый гуманный, конечно, способ показать европейцам, что жить можно и без французской гегемонии, но другого что-то пока не видно.

   Германов допил чай, придвинул к себе стопку бумаги и строчки одна за другой стали быстро ложиться на нее, составлять абзацы, пункты, заполнять страницы.

   Обосновав общий подход, он на минуту задумался. Кто первый? Кому предстоит начать то, что в тексте уже приобрело название «неуправляемой реакции деструкции в ответ на затянувшуюся французскую гегемонию»? Ответа пока не было, хотя общий принцип был очевиден: «Мы придумали, нам и начинать».

   Глава пятая

   Через пару дней Германова пригласили к ректору. В назначенный час он вошел в его приемную, заранее не ожидая от предстоящей беседы ничего хорошего. Ректор был академиком еще старой, довоенной школы и любил публично порассуждать о классических подходах к науке. К тому же все его основные работы – безусловно весьма и весьма значительные – были посвящены эпохе наполеоновских войн, и своего восхищения гением Наполеона он и не скрывал особенно. А тут Германов с его обличением современной французской политики. Трудно им было понять друг друга.

   Так что перебрав на всякий случай все свои мыслимые и немыслимые грехи, профессор был готов к неприятному разговору.

   «– Хорошо хотя бы с этой Ольгой как-то вся эта мелочь студенческая отошла на второй план,» – подумал про себя он, с удивлением вдруг осознав, что, действительно, поручик Ольга сумела положить конец его постоянным легким романчикам со студентками. Она настолько полно вошла в его жизнь, что, отвечая на очередные вопросы восторженных почитательниц после лекций, он совершенно не рассматривал их как перспективные объекты для интимных отношений.

   «– И что это значит? Неужели настолько все серьезно? Или возраст уже сказывается? Надо будет следующим летом с семьей в Ялту съездить и отдохнуть как следует. А то со всеми этими делами и вкус к жизни потеряешь.»

   Так что в кабинет к ректору Германов входил погруженный в свои мысли без заметного внешнего трепета.

   – Рад, профессор, видеть Вас в добром здравии. Давно не виделись. Присаживайтесь. Как Ваша монография о Версальской конференции? Если не ошибаюсь, в декабре мы Вас слушаем на Ученом совете? Будете готовы? – ректор, как опытный бюрократ, любил показать, что он держит руку на пульсе университетской жизни, хотя вся профессура прекрасно знала: к каждой такой беседе помощник ректора готовил короткую памятку с парой пунктов. О чем спросить, напомнить или слегка пожурить собеседника. Наиболее опытные из профессоров иногда даже сами подкидывали помощнику темы для разговора. Получался практически разыгранный по ролям деловой и энергичный диалог, жаль только зрителей у него не было. Ну, чем бы барин не тешился.

   – Готовимся. Я счел возможным, учитывая объем работы, привлечь к ней своих аспирантов и даже студентов старших курсов, своего рода небольшое научное общество сложилось. Хорошо, что архивы МИДа нам открыли. Там посидели.

   – Студентов или студенток? Хотите, наверное, скрасить скучную работу над архивами? – ректор уж конечно знал слабости своих основных профессоров и сейчас не преминул слегка уколоть Германова.

   – К сожалению, представительницы лучшей половины человечества как-то не очень интересуются исследовательской работой такого рода, – Германов тоже был не прост, и уж ни за что не включил бы в свою научную группу своих поклонниц. Пару раз пытался, ничего кроме сложностей это не принесло. С тех пор ни-ни. Две разные категории. Или тут, или там. Хотя пару раз были уникальные случаи перехода из одной категории в другу. – Но архивы удалось поднять хорошо. Удалось договориться с Киевским университетом и даже там поработали. Хотя ни мы, ни НКР не принимали участие в конференции, но все же кое-какие контакты с союзниками по поводу раздела Германии в основном у киевлян были. И с учетом этих сведений отслеживается очень интересное развитие в позиции Парижа по поводу границ будущих германских государств. Сначала они вообще мельчить собирались, чуть ли не добисмарковское устройство Германии восстановить.

   – Весьма любопытно. Рекомендую здесь потщательнее посмотреть. Крайне любопытно в деталях разобраться. Французы ведь ничего просто так не делают. Не в первый раз они определяли конфигурацию политической карты Европы, опыт есть.

   « – Неужели сейчас сядет на своего любимого конька, – с тоской подумал Германов, – сейчас еще и Тильзит вспомнит».

   Но обошлось.

   Ректор вдруг резко перешел к другому.

   – Я, собственно, для чего Вас пригласил. В Упсале через месяц состоится научная конференция как раз по Версальской конференции. Они как бы начинают заранее готовиться к ее предстоящему 20-летнему юбилею. Мне прислали приглашение, но мой график уже плотно расписан. Так что хочу предложить Вам туда поехать, послушайте, с коллегами пообщайтесь. Дело хорошее и полезное. И для подготовки к Ученому совету пригодится.

   Подарок был царский. Ректор очень ревниво относился к приглашениям профессоров его университета на международные мероприятия. Получить его согласие на простую поездку было не просто, а уж чтобы он отдал свое приглашение – о таком Германов просто не слышал.

   Он совершенно искренне поблагодарил старика, подумав про себя, что он все же большой ученый, если готов в интересах науки отказаться от приятной и необременительной поездки в симпатичную Упсалу.

   Вечером, по уже сложившейся привычке, Германов поехал на Фонтанку. К поездке в Упсалу надо было подготовиться. Предварительный список участников производил впечатление. Помимо своих коллег из ведущих институтов европейских столиц, Германов увидел в нем и дипломатов-ветеранов, тех, кто непосредственно участвовал в Версальской конференции и делил послевоенную Европу. Побывать на конференции такого уровня было почетно само по себе, но он не оставлял надежду, что ему удастся там выступить, хотя бы в прениях если не в первый, то во второй или в третий день. Надо было готовиться: набросать тезисы, отработать логику переходов от одного к другому, заранее придумать пару изящных шуток – якобы экспромтов. Рабочим языком конференции был, естественно, французский. С ним Германов чувствовал себя не очень уверенно, так что не мешало и посидеть со словарем. Только что изданный в Париже и привезенный в качестве подарка одним из коллег Ларус, к счастью, стоял на полке под рукой.

   Германов настолько увлекся работой, что заметил Ольгу только тогда, когда она, присев напротив него у письменного стола, на манер прилежной гимназистки сложила руки на краю стола и оперлась на них подбородком.

   – Да-а, профессор, совсем заработались. Так у Вас всю мебель из кабинета вынесут, а вы и не заметите. А я-то надеялась... И постель в спальне разобрала, и шампанское на ледник положила. Боюсь, оно там совсем замерзнет. А Вы все в трудах и трудах. И куда бедной девушке податься...

   – Добрый вечер, бедная девушка. Извини, не ждал тебя сегодня. А тут поездка интересная образовалась – надо готовиться.

   – Это в Упсалу? Думаешь, там что-то важное может произойти?

   – А откуда же, интересно, ты про Упсалу знаешь? Мне самому только сегодня предложили там наш университет представлять...

   – Ну, знаешь, у нас такие мероприятия отслеживаются. А ректору вашему давно пора в имении у себя мемуары писать. Замшелый тип. Знал бы ты, кто его просил за тебя. А он еще что-то там про приверженность академической науке объяснять начал. Похоже, ты его хорошо достал.

   Германов был неприятно удивлен. Вот оказывается, что стояло за непривычной душевной широтой ректора. Думал тот, наконец, оценил его научный потенциал, а оказывается его просто двигают по игральной доске как шахматную фигуру.

   Вероятно, эти эмоции отразились на его лице, а уж чем-чем, а недостатком наблюдательности Ольга не страдала.

   – Только не надо обижаться, профессор. Видишь, мы с самого начала ничего от тебя скрывать не стали, хотя могли бы. Понимаешь, к тебе будет пара просьб, и речь идет не только об этой конференции. Ты ведь через Стокгольм туда поедешь? И сможешь там задержаться на несколько дней на обратном пути? Там кое-кому помочь надо бы. И поверь, дело очень серьезным оказаться может. Надо будет помочь одному хорошему человеку. Кстати, нашему офицеру. – Чуткая и проницательная Ольга давно уже поняла, что даже полтора мирных десятилетия, погружение в научную среду и совершенно иные реалии мирных дней не вычеркнули из системы ценностей Германова понятия, которые сформировались у него в годы Великой войны. Выручить своего брата, офицера – против такого возразить ему было трудно.

   – Но могли бы и заранее предупредить, – не хотел сразу сдаваться он, – а вдруг у меня планы были...

   – Поверь, до последней минуты не знали, как этот старый пень поступит. Он вроде и выслушал, и в понимание вошел, но так ничего и не обещал. Наверное, в последнюю минуту ты своим обаянием склонил чашу весов, – и она, в свою очередь, улыбнулась настолько обаятельно и призывно, что разговор о поездке в Швецию был отложен на потом по чисто техническим причинам.

   Часом позже они сидели у журнального стола в кабинете, пили чай с легкой закуской и постепенно вернулись к серьезному разговору.

   – Что-то я плохо представляю, как и чем смогу помочь вашему человеку в Стокгольме через месяц. – в делах разведки Германов не то, чтобы хорошо разбирался, но модные в последние годы детективы все же иногда читал.

   – На самом деле это двойная страховка. Мы рассчитываем, что ему удастся получить к этому моменту ну очень вкусную информацию, а шведы сейчас просто лютуют. Обложили наше посольство, про военного атташе я вообще не говорю – шагу не дают ступить без наблюдения. Опасаемся за каналы связи. Так что может возникнуть нужда срочно перебросить домой несколько пленок.

   – Это я что же, вроде как курьером должен работать?

   – Знал бы ты, о чем речь идет. Помнишь историю, как во время Великой войны немцам подбросили фальшивую карту минных полей в Рижском заливе, и они туда двинули флотилию эсминцев? Об этом еще недавно фильм сняли. Так вот, это похлеще будет. Но главное, ты – вне подозрений. Видный ученый, возвращаешься с конгресса, о котором неделю будет писать вся шведская печать. Надо бы еще твое выступление там устроить. Ну а для полноты картины мы еще добавим в эту историю и лирическую составляющую. Ты, надеюсь, не против, если я в этот момент тоже окажусь в Стокгольме, и мы с тобой пустимся там во все тяжкие? Поверь, шведская контрразведка только плеваться будет, если им кто и скажет, что ты имеешь отношение к их пропавшим секретам. Так не бывает, понимаешь. Полное смешение стилей: с одной стороны, ты – очень публичная фигура, все время на виду, мы еще и интервью какое-нибудь тебе уже в Стокгольме устроим, а, с другой, мы с тобой там тайно любовь крутим, от них особенно не скрываясь. Какая уж тут разведка. Она любит тишину. А здесь мы сами подставляемся. Идеальное прикрытие.

   Германова уже второй раз за этот вечер слегка резануло. Уж очень оригинально и непосредственно Ольга и ее начальники смешивали в одну кучу их отношения, шпионаж и высокую европейскую политику. До сих пор в своей жизни он привык проводить четкие разграничительные линии между семьей, работой, романами на стороне. А тут – винегрет какой-то. Но спорить не хотелось, да и перспектива провести несколько дней в Стокгольме с Ольгой выглядела более чем привлекательно.

   Глава шестая

   Дорога в Швецию в памяти Германова как-то особо не отложилась. Вроде и недалеко, а все на перекладных. Ночной поезд до Хельсинки, пересадка там рано утром на теперь уже местный сидячий поезд в Або, который все чаще называли вторым, финским названием Турку. На пароме до Стокгольма профессор взял отдельную каюту – всю дорогу он продолжал штудировать свои записи, готовясь к конференции. Про себя он даже удивлялся этой усидчивости – он и так-то прекрасно владел материалом, а сейчас тексты Версальских договоренностей буквально отскакивали у него от зубов.

   «– Как будто к экзамену готовлюсь», – думал про себя профессор, не подозревая, как он близок к истине.

   Паром шел не спеша, с остановкой на Аландских островах, и профессор успел отдать должное его специалитету – шведскому столу, как его называли в России. Любопытно, что сами шведы называли подобный буфет «бутербродным столом», хотя на столах можно было найти отнюдь не только бутерброды.

   «– Да, есть еще рыбка в балтийских водах!» – подумал про себя Германов, обозревая почти бескрайнее поле стола с различными видами сельди, лосося, салаки и прочего во всех мыслимых видах. За соседний стол к мясным закускам его даже и не потянуло. Уж его-то, урожденного питерца, рыбой было трудно удивить, но тут сумели. Рыба была вкусная и, главное, очень свежая.

   Первая рюмка хорошо пошла под красную икру, смешанную с мелко нарезанным репчатым луком и сметаной. Это странное сочетание Германов как-то попробовал в Хельсинки и с тех пор при возможности всегда отдавал ему должное. Отведал и разных видов сельди, не переставая про себя удивляться финской привычке готовить ее в сладком соусе. Сверху хорошо лег запеченный лосось. Водкой Германов увлекаться не стал – предстояло еще работать. Выкурив после обеда на верхней палубе папиросу, поежился – осенняя Балтика к прогулкам на свежем воздухе не располагает. Дуло на палубе изрядно. Вернулся в каюту и углубился в свои бумаги.

   В Стокгольме Германов не стал задерживаться осознанно и первым поездом – скорее электричкой – отправился в Упсалу. В результате он приехал чуть ли не раньше всех – за два дня до открытия конференции. И очень был этим доволен. Дело даже не в том, что он успел посмотреть город и его достопримечательности. Важнее было другое. Германов довольно быстро познакомился с шведами-организаторами конференции, подбросил им пару полезных идей и сумел забить свою фамилию в список участников прений в третий день. На большее он собственно и не рассчитывал, уж если в первый день в списке выступающих было три бывших министра иностранных дел времен Версаля. А так – и вполне достойно, и по месту.

   За три дня конференции Германов не раз искренне вспомнил добрым словом и ректора, и своих «друзей» из Генштаба. Ему было действительно интересно. Конечно, выступления бывших министров на тему «моя роль в успехе Версаля» практической научной ценности не представляли, но и без них было кого послушать, да и практические результаты были налицо. Еще до выступления в прениях ему удалось пристроить свои статьи в три ученых сборника престижных университетов, что само по себе оправдывало поездку, а уж после выступления Германова число таких договоренностей удвоилось. Бодрый спич питерского профессора на тему последствий версальских ограничений для сегодняшней Европы, причем совсем не в комплиментарном духе, разбудил аудиторию и даже сфокусировал на нем внимание аккредитованной прессы. В ближайшее время можно было ожидать появления его фамилии в газетных репортажах о конференции. Визитки коллег уже не помещались в кармане пиджака.

   Но главный и очень неожиданный результат проявился вечером, после заключительного обеда в местном королевском замке. Обстановка благоприятствовала. Замок, собственно, уже давно не был резиденцией королевской семьи и использовался местными властями и университетом для различных общественных мероприятий. Но стены 17 века, архитектура, атмосфера как-то успокаивали, отсекали проблемы сегодняшнего дня. Тянуло на философствование и откровенность. И вот, уже выйдя из-за стола, выслушав все длинные и скучные тосты, Германов отказался от кофе и прогуливался с рюмкой акевита по холлу. Мысли его собственно наполовину были уже в Стокгольме, где завтра предстояла встреча с Ольгой. И в это момент он услышал обращение: «Молодой человек, не присядите ли Вы рядом со мной?» Сказано это было на немецком. Германов оглянулся и с удивлением увидел сидящего на небольшой вычурной банкетке бывшего в 1918 году статс-секретарем МИДа Германии уже очень пожилого и, похоже, очень больного немецкого барона. В отличие от своих коллег из стран-победительниц он не выступал на конференции и просидел все три дня в первом ряду, внимательно слушая доклады и прения.

   – Да, господин статс-секретарь. Позвольте представиться...

   – Не надо. Я знаю, кто Вы. Читал пару Ваших работ и с интересом выслушал сегодня Ваше сообщение. И как Вам здесь?

   – Очень интересно. Хотя, конечно, хотелось бы подробнее поговорить о современности. Вы, вероятно, знаете, что основная тема моих исследований именно пост-Версальский мир. Мотивация принятых тогда решений в принципе хорошо изучена, а вот последствия...

   – Последствия мы пока еще даже и не можем оценить хотя бы приблизительно. Все еще даже намного хуже, чем многие предполагают. Я заметил в Ваших работах признаки этой озабоченности, выходящей за рамки академического исследования. Похоже, Вы понимаете немного больше, чем другие. И вот, что я Вам скажу: ищите третье приложение.

   – Простите? Третье приложение? Вы имеете в виду к Договору о мире? Но их же было всего два?

   – Два открытых. О новых границах в Европе с картами и о военных ограничениях для германских государств с таблицами цифровых показателей. Нас тогда просто изнасиловали. Но трудно выиграть на поле дипломатических битв после того, как военные вдрызг проиграли войну. Кое-что, однако, мы все же сумели. Так что знайте: было еще и третье, секретное приложение. Это был наш единственный успех. Оно касалось временных параметров действия двух первых. Через 20 лет предполагалось провести их ревизию – по необходимости. Срок приближается. По требованию французов – старый дипломат как будто выплюнул это слово – его засекретили и теперь они делают вид, что его и не было. Ищите его. Это – бомба. Она взорвет европейскую политику или, наоборот, даст шанс на новый этап мирного развития. Не знаю. Ищите. Честь имею. – Бывший статс-секретарь встал, кивнул Германову и пошел к выходу.

   На минуту разговоры в зале затихли и все посмотрели ему вслед. Многие покачали головами: здорово сдал старик. И мало кого на следующее утро удивила быстро распространившаяся среди уже разъезжающихся по домам участников конференции весть о том, что бывший – и последний – статс-секретарь германского МИДа скончался ночью от третьего инфаркта.

   Глава седьмая

   Пригородный поезд от Упсалы до Стокгольма – да там и ехать-то меньше часа – доставил погруженного в невеселые мысли Германова в шведскую столицу около 11 утра. Вчерашний разговор не уходил из памяти, но надо было переключаться. Предстояло два дня в Стокгольме, который он почти не знал, встреча с очаровательной и загадочной Ольгой и что-то еще таинственное, а, может быть, и опасное. Страха Германов, впрочем, не испытывал. Шпионские скандалы с разоблачениями, арестами и высылками сотрясали, как правило, Западную и Центральную Европу. А здесь, на Севере, по его мнению, и секретов-то серьезных ни у кого быть не могло. Скорее, что-нибудь из области техники. То ли шведы сплав какой-нибудь придумали, то ли в области судостроения какая-нибудь новинка. Как раз недавно газеты писали, что они построили авианесущий крейсер с артиллерией и самолетами на борту. Авианосцы-то появились еще во время Великой войны и постепенно развивались как самостоятельный класс военных кораблей, но вот скрестить классический артиллерийский крейсер с броней и башенной артиллерией на баке с самолетной палубой на юте... Наверное, это неплохо, если противник на порядок слабее и ответить толком не может. Тогда можно долбать его сначала авиационными торпедами и бомбами, а потом – артиллерией. А вот если у него калибр и дальнобойность не хуже, то пара снарядов в самолетную палубу и ангар и будешь думать только о том, как бы ноги унести. Если сможешь. Все-таки авианосцы всегда держались позади других боевых кораблей и в разборках между «большими дядьками» участвовали своими самолетами, а не пушечными стволами. Впрочем, представления у шведов на этот счет были чисто теоретические – больше ста лет уже ни с кем не воевали.

   Так что Германов предпочел сосредоточиться на приятном, взял такси и двинул в Гранд-отель, где Ольга заранее заказала им номер. Гостиница, конечно, не для профессора в деловой командировке, дороговата, но Ольга в ответ на его аккуратные сомнения только весело махнула рукой и пояснила, что все равно платит «контора», поскольку темнее всего под фонарем.

   «– Ну, вам виднее», – подумал тогда Германов, хотя ситуация его несколько озадачила. Жил он несмотря на свое профессорство все же довольно скромно. Опасения только усилились, когда в гостинице предупредительный портье, найдя подтверждение его резервации, вручил ему ключ от люкса на третьем этаже окнами на королевский дворец. Да и сам отель производил впечатление. Германов слышал, что экономически шведы чувствовали себя очень неплохо, в их столице много строили – и предприятий, и жилья. Но одно дело, когда об этом читаешь, другое, когда буквально ощущаешь вокруг себя запах денег. Германов знал за собой это качество. Он умел как бы видеть, как живут окружающие его люди. Разумного объяснения этому не было. Конечно, навыки ученого-аналитика позволяют вычленять из повседневности массу мелких деталей, на которые большинство окружающий просто не обращают внимания, но дело было не только в этом. Так вот, здесь люди жили богато, или, во всяком случае, намного богаче, чем в тех местах, где ему приходилось бывать раньше. Это было не скороспелое богатство нуворишей, а богатство стабильное, созданное веками. На эти мысли наводила и махина королевского дворца. Здесь ощущалась империя. Но не несколько обветшавшая, как – что греха таить – ощущалось в Питере, а благополучная и даже развивающаяся экономически. И как им это удается?