Текст книги "Один год из жизни профессора (СИ)"

Автор книги: Вадим Розанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

   И Германов проследовал в ресторан. Он справедливо полагал, что силы ему понадобятся уже очень скоро.

   Действительно, он как раз допивал вторую чашку кофе, когда к его столику подошел секретарь делегации и произнес только одно слово:

   – Зовет.

   Журналисты, к счастью, отправились в свои редакции, так что Германов прошел в номер к главе делегации, не привлекая излишнего внимания.

   – Да, дорогой профессор, с Вами не соскучишься! Вы хотя бы предупреждали, что ли, а то мне сейчас на Конференцию ехать, и что говорить коллегам? Вы думаете мы про нераспространение сейчас будем рассуждать? Нет, Вы его окончательно похоронили! Вы хотя бы понимаете, что сейчас начнется? Вы мне только скажите, если уж Вы там такое раскопали – кстати, преклоняюсь, на самом деле это действительно потрясающе – то зачем же так-то смаху, по всем сразу? Вы понимаете, в каком положении сейчас французы оказались? Эти законодатели политической моды и ведущие авторитеты мировой политики? Которые, оказывается, всех почти 20 лет обманывали. А нам отсюда впору вообще бежать, пока разъяренный посол сюда не явился.

   Пророческие слова. Продолжить он не успел. В дверь заглянул секретарь делегации:

   – К Вам Его Превосходительство, Чрезвычайный и Полномочный Посол Балтийской федерации во Французской Республике...

   Отстранив секретаря в номер вошел Посол. На этот раз он даже здороваться не стал:

   – Я требую, чтобы Вы – он кивнул на Германова, – немедленно сделали заявление и опровергли всю эту чушь. Я уже говорил по телефону с Министром иностранных дел Французской Республики, и он выразил мне крайнее неудовольствие тем, что наши официальные лица из делегации – Посол почти выплюнул эти слова – позволяют себе столь безответственные высказывания, которые могут иметь самые серьезные последствия. Со своей стороны, я требую, чтобы после соответствующего заявления Вы немедленно покинули Париж и отбыли в столицу. А там с Вами разберутся.

   На этот раз глава делегации молчал. Но Германову терять уже было нечего.

   – Не буду обсуждать с Вами, Ваше Превосходительство, значение этого, вскрывшегося с моим участием, прискорбного обстоятельства для европейской политики вообще и Французской Республики в частности, хотя на этот счет могут быть высказаны очень разные мнения, но уж поскольку Вы решили ссылаться на авторитеты, то позволю себе упомянуть, что наш Канцлер по итогам моего прошлогоднего доклада ему о результатах этой забавной научной находки, не давал мне каких-либо указаний о сохранении ее в тайне. Напротив, то, что сделано, было сделано вполне осознанно, с учетом ожидаемого результата.

   – Вы докладывали это Канцлеру? – у Посла опять возникли какие-то проблемы с тембром голоса.

   – Да, в присутствии в том числе вашего Министра. Кстати, в Париже я задерживаться не собираюсь. И если в ближайшее время не планируется возвращение домой всей делегации, я просил бы ее руководителя отпустить меня одного, как только во мне минет нужда.

   – Конечно, голубчик, – теперь в разговор вмешался и глава делегации, – я сегодня же выясню, планируется ли на Конференции заслушивать Ваш отчет, и если нет, то можете возвращаться. Вам действительно здорово досталось в последнее время, и, насколько я могу теперь судить, Вы блестяще справились с возложенной на Вас миссией.

   И глава улыбнулся Германову самым дружеским образом.

   Как ни странно, но похоже, что и Посол был рад закончить этот невероятный разговор подобным образом.

   – Да, и не затягивайте, – он сухо кивнул, прощаясь и вышел из номера.

   «– Интересные манеры у наших дипломатов, – подумал Германов, – за два разговора один раз поздоровался и один – попрощался».

   А руководитель делегации как-то странно посмотрел на Германова и только спросил:

   – Простите, а еще что-нибудь будет?

   – Пока нет, – с достоинством ответил ему Германов.

   Все же глава делегации был очень опытным дипломатом. На заседании Конференции, с которого он, кстати, вернулся несколько взъерошенным, действительно было принято решение объявить перерыв. Продолжать рассуждать о нераспространении в сложившихся условиях было бы просто смешно, а закрывать форум совсем – не очень разумно. Представители ведущих стран за чашкой кофе в кулуарах решили, что обстановка вполне может потребовать срочного возобновления переговоров в подобном формате, возможно, по какому-то совсем иному вопросу. И гораздо проще собраться после перерыва, чем начинать согласовывать учреждение какого-то нового форума. И все поспешили домой.

   Германов решил не отрываться от коллектива. Делегация уезжала через четыре дня, а преимущества организованного перемещения в дипломатическом вагоне он уже оценил. Так что дни эти он провел в прогулках по городу и экскурсиях. Даже его малого опыта в таких делах хватало, чтобы засечь за собой постоянный и упорный «хвост». Сначала это Германова слегка нервировало и даже пугало, но потом он решил, что французы следят за ним на всякий случай, и вряд ли пойдут на какие-то крайние меры. Что мог он уже сделал, а для банальной мести он стал в эти дни слишком известной фигурой. К тому же сенсация с секретным протоколом уже ушла с первых страниц газет. Ее заменили новые, связанные на этот раз с резко обострившимися в Европе территориальными спорами. Как выяснилось, претензии к соседям есть почти у всех. Разница состояла только в том, могло ли дело в каждом конкретном случае дойти до войны, или нет.

   Коллеги по делегации были с Германовым подчеркнуто любезны и осторожны. Похоже что-то из его разговора с послом стало им известно. Он, конечно, даже не догадывался, что глава делегации через секретаря передал им четкую инструкцию: «Лишнего не болтать! У него есть выход на Самого!». А народ был понятливый.

   Но все равно, дорога домой – она и есть дорога домой. Мысли и чувства приходят в меридиан, думаешь все больше о вечном. Германов, пожалуй, впервые так много думал о своей жизни, семье, детях. Сын как раз в этом году кончил гимназию и сейчас должен был сдавать экзамены в университет. Хотя он решил поступать на медицинский, но Германов все же надеялся, что гимназическая золотая медаль сына и его фамилия станут достаточной страховкой, и ругал себя, что перед отъездом не поговорил с деканом медицинского факультета. Решил про себя, что именно с этого и начнет в Питере. И вообще, надо поговорить с сыном поддержать его...

   Глава девятнадцатая

   В те дни, когда Германов еще был в Испании, и новость о третьем протоколе еще не потрясла европейскую общественность, на родине происходили не менее судьбоносные события. Наступавший Первомай был достаточно сложным периодом для властей Балтийской федерации. В федеративном парламенте социал-демократы имели в отдельные периоды до 40% голосов, а во многих городах – и большинство в городских собраниях. Вместе с профсоюзами они превращали в этот день улицы и площади городов в «вакханалию красных флагов», причем сделать с этим было ничего не возможно. В свою очередь, среди сторонников буржуазных партий набирала популярность отмечать этот праздник как «день грязных рук» – работой в садах, починкой чего-нибудь после длинной зимы, разбором старого барахла на чердаках усадеб и т.д. – одним словом, подчеркнуто непраздничным поведением. Миру в обществе все это не способствовало.

   Канцлер предпочитал в конце апреля уезжать на недельку в свое родовое имение. Помимо всего прочего такой мини-отпуск давал ему возможность не брать на себя ответственность за неизбежные эксцессы. В зависимости от серьезности последствий и прочих обстоятельств в них обвиняли или потерявших чувство меры демонстрантов, или слишком усердную полицию. А власть, мол, ни причем. Хотя всем был известна общая установка полиции: избегать столкновений в крупных городах, а на периферии особенно не стесняться.

   На этот раз, однако, у Канцлера было запланировано совершенно особое мероприятие. Про себя он называл его просто: сбор «золотой десятки». Речь шла о чрезвычайной встрече наиболее авторитетных представителей деловых кругов. Их профессиональную принадлежность к тому или иному бизнесу определить четко было сложно. Среди них не было ни одного просто промышленника, просто банкира или просто судовладельца. Эти люди владели всем, сферы их интересов были безграничны и ограничивали их, фактически, только аналогичные сферы интересов партнеров. Не стоит упоминать, что на национальность коллег участники этой группы давно перестали обращать внимание. Русский заводчик из Питера вполне мог владеть лесными участками в центральной Финляндии и судоходной компанией из Риги. И наоборот, соответственно.

   Около месяца назад один из участников встречи разослал коллегам и в копии Канцлеру, составленный по его заказу прогноз социально-экономического развития Балтийской федерации на ближайшие три года. Вывод был неутешителен. Без принятия чрезвычайных мер страну ждал глубочайший экономический кризис с непредсказуемыми последствиями. Варианты этих чрезвычайных мер и предполагалось обсудить в ходе этой встречи.

   Канцлер с самого начала решил обставить это мероприятие как сугубо частное. Он не стал ставить о нем в известность свою Канцелярию и службу безопасности, и уж тем более кабинет министров. Для соблюдения максимальной дискретности было решено, что гости прибудут морем, не будут брать с собой помощников и секретарей и, в случае необходимости, заночуют на своих яхтах, поскольку старая семейная усадьба Канцлера просто не смогла бы вместить такое количество высокопоставленных гостей. Но все рассчитывали, что сумеют обсудить все вопросы в течение одного дня.

   Все команды управляющему Канцлер переслал еще из Питера, а приехав в усадьбу накануне с обычной охраной из четырех человек, пригласил к себе местного пастора. Поскольку единственная проезжая дорога к усадьбе вела именно мимо его кирхи, Канцлер попросил организовать из нескольких наиболее надежных прихожан своего рода кордон и не пропускать в усадьбу чужих. А уж если не удастся, дать сигнал колоколом. На эту меру предосторожности его навело воспоминание о давнем местном обычае: по воскресеньям колокол кирхи звонил в тот момент, когда в дальнем конце длинной прямой дороги, ведущей в его родовое имение, появлялась баронская коляска. И все припозднившиеся спешили на службу, чтобы проявить уважение, а пастор готовился встретить своих самых знатных прихожан. Патриархально так все выглядело. Материалисты, конечно, могут объяснять такую традицию тем, что часы в прежние времена были только в баронской усадьбе, но и во всем остальном окрестные жители привыкли ориентироваться на ее хозяев. Конечно, в 20-м веке многое уже было по– другому, но услужить хозяину усадьбы многие из них по-прежнему почитали за честь.

   Собственно, эти меры предосторожности Канцлер адресовал журналистам. Даже самым прытким из них через выставленный пастором кордон было не прорваться. А огласка в этом деле была совсем не нужна.

   Гости прибыли утром на четырех яхтах. Пришли с разных направлений и отшвартовались у длинного пирса. Канцлер отметил, что гости его, судя по всему, заранее распределились по группам интересов. На праздных отдыхающих они походили мало: сходили на берег, продолжая что-то обсуждать между собой, приветствовали соседнюю группу и без предисловий и обмена любезностями начинали прощупывать настроения коллег. Денек обещал быть интересным.

   С моря тянуло прохладой. Все же начало мая – не то время, когда хочется наслаждаться свежим балтийским воздухом, и Канцлер распорядился приготовить для переговоров закрытую веранду на втором этаже здания. Вид на залив оттуда был бесподобным, а несколько жаровень с углями, которые предполагалось заменять по ходу дела, должны были поддерживать приемлемую температуру в помещении. Стол с напитками, в том числе и согревающими, присутствовал, но Канцлер не сомневался, что гости пока ограничатся чаем из огромного самовара или кофе, подогревавшимся на одной из жаровень.

   Разместились за большим круглым столом.

   Порядка ради Канцлер поприветствовал гостей первым, предложил слегка закусить с дороги. Обслуга была минимальной. У стола с закусками гостям помогала одна из местных горничных, вторая подавала чай и кофе. Канцлер умышленно не стал привлекать персонал из городских ресторанов для сохранения тайны встречи. В местных он был уверен – эти семьи служили в его доме уже лет сто. Лишних слов на этот счет сказано не было, но гости и так хорошо поняли, что говорить можно открыто.

   И разговор пошел сразу резко.

   Формального лидера у «золотой десятки» не было, но реальный вес капиталов ее членов все же разнился. Начал один из главных тяжеловесов от металлопромышленности.

   – С праздником вас, господа. Хочу отдать дань нашему хозяину. Собрать нас именно в этот день – это действительно позиция. Но глубокий философский смысл пусть в этом ищут другие, а у меня вопрос простой: что будем делать? И когда? Понимаю, что некоторые из нас могут еще какое-то время продержаться, все же портфели у всех разные, и где-то еще что-то шевелится. Поздравляю, кстати, наших мореходов. Похоже, вы неплохо зарабатываете на испанском маршруте, – и он кивнул своему визави по другую сторону стола, типичному молчаливому немолодому финну.

   – Да, держимся сами, и помогаем держаться другим, но это все кратковременный фактор, – финн свободно говорил по-русски, хотя все же с акцентом, – полагаться всерьез на эти перевозки нельзя. Нужно что-то иное...

   И разговор пошел об убытках, процентных ставках, падении спроса, панике на рынках, биржах – слов было сказано много, но суть вопроса была очевидна – экономике нужен какой-то толчок, без этого она не поднимется. Или подпорка – чтобы совсем не рухнула.

   Канцлер не форсировал события. Сначала посидели на веранде. Затем немного прошлись по дорожкам вокруг усадьбы. Пообедали довольно просто. Продолжали обмениваться мнениями, перебирали варианты, сопоставляли, сравнивали и отбрасывали решения. После обеда разбились на несколько групп. Кто-то гулял, другие сидели на открытой террасе и как бы даже не дремали на появившемся и несколько нагревшем воздух солнышке. Часам к пяти все опять собрались на веранде. Пора было принимать решение.

   – Проблема в том, – суммировал начавший дискуссию промышленник, – что мы не можем найти или создать у себя ни одно конкурентного преимущества при том, что положение на мировых рынках только ужесточается, спрос падает и наши товары не продаются. Во всяком случае, такие преимущества не могут быть созданы в условиях, скажем так, мирного времени.

   – Но война нам не нужна, – откликнулся один из «судоходов», – да и с кем нам воевать и за что?

   – Войны бывают разные, – продолжал промышленник, – я не предлагаю рыть окопы на границах. Речь идет о другом. С точки зрения экономики, главное в войне – это внутренняя атмосфера мобилизации. В ней вы можете назначать любые цены, устанавливать нужные расценки на рабочую силу, жестко подавлять протесты и т.д. У вас развязаны руки. И я предлагаю искусственно воссоздать в стране эту атмосферу без реального вооруженного конфликта с соседями или кем-либо еще.

   – «Внутренний враг»? – Канцлер чуть ли не впервые подал свой голос. – Сценарий понятен. А кто им станет?

   – По большому счету это неважно. Кого назначим – тот и станет. Как ни странно, я бы предложил избежать политизации общества – не надо назначать таким врагом левых. Слишком опасно. Да и соседи гарантированно не поддержат. У киевлян тоже положение сложное, но вот народ у них намного более буйный. Там качнешь маятник – такое прилетит в ответ, никому мало не покажется. Насколько я понимаю, они намерены всерьез сцепиться с поляками и турками, и таким образом выпустить пар. Но это – их дело. Важно то, что они как огня боятся нового обострения классовой борьбы. Да и с нас этого тоже хватит. Национальный вопрос в нашем случае не годится – страну расколем. Давайте поищем в другом месте. Любые варианты: религия, культура, не так одеваются, не те книги читают, танцуют не так, да что угодно. Вредят, мол, стране и народу. И слово хорошее – вредитель. Без привязки к какой-либо идеологии. Они во всем и виноваты. Конечно, понадобится несколько примеров такого вредительства. Спишем на него всякие аварии, в крайнем случае, сами что-то устроим. Такая новая категория врагов. Обыватель на такое купится. Так что одной рукой ищем вредителей, а другой – закручиваем гайки и сокращаем расходы. Срежем социальные статьи бюджета – сможем понизить налоги на деловых людей. Церковь подключить надо, она всегда против всяких новшеств, с удовольствием впишется. Более того, можно и менять врага: сегодня он – один, завтра – другой. И все под лозунгом консолидации общества. Так, может, и вывернемся.

   – И кто это будет делать? – опять подал голос Канцлер, как бы намекая, что он этим заниматься не собирается.

   – Тот, кого мы потом спишем по той же статье. И назначим виновным за нарушения законов. Кандидат у меня есть. Полицмейстер в Пскове. Кстати, во многих отношениях удачный. Предрассудков никаких, хороший управленец, огромный апломб и карьерист невероятный, да еще в придачу и не совсем наш – грузин! Все на него потом и свалим! Думаю, пусть он для начала там у себя быстро заговор какой-нибудь раскроет. На этом деле его можно будет выдвинуть, перевести в Питер, а потом и на министерство.

   Канцлер насторожился. Так настойчиво министров ему еще не навязывали. Вероятно, почувствовав это, промышленник слегка сбавил ход:

   – Или товарищем министра. И сразу договоримся, что это – потолок. Как только полегчает, так и спишем его. И Вам давно пора собственную службу безопасности создавать. Не те времена, чтобы только на полицию полагаться.

   – А деньги?

   – На такое найдем. Здесь монет жалеть не стоит, а то как бы все не потерять. Тяжелые времена наступают, готовиться надо.

   Глава двадцатая

   Как говорится: хотите рассмешить Бога, расскажите ему о своих планах. Прямо с вокзала Германов отправился домой, настраиваясь на предстоящую встречу с семьей. Квартира удивила его своей тишиной и пустотой. Обычно летом жена с детьми уезжали в Воронежскую губернию, откуда она была родом. В небольшом городке на берегу тихой реки они проводили пару месяцев, заряжаясь солнцем, теплом, объедаясь фруктами и овощами и набираясь сил на слякотную питерскую зиму. Германов навещал их там в течение лета пару раз, но надолго не задерживался. К любителям деревенской жизни он не принадлежал.

   В этом году «воронежские каникулы» решили подсократить и уехать на отдых уже после вступительных экзаменов сына. В начале лета, правда, жена собиралась съездить к родственникам на недельку, но по всем прикидкам, она уже давно должна была вернуться. А тут никого. Больше того, Германов не сразу понял, но в доме как будто стало пустовато, некоторых вещей явно не было на их привычных местах.

   Что самое удивительное – на кухне практически не было видно еды или следов ее недавнего приготовления. Так что квартира явно была нежилая.

   «– И что все это значит?» – Германов вдруг поймал себя на том, что он не испытывает вполне закономерного беспокойства, а скорее чувство тягостного недоумения и раздражения от того, что опять приходится решать какие-то ребусы.

   Ответ он нашел на своем письменном столе. Там лежало письмо от жены, из которого следовало, что во время своей поездки к родным в начале лета она случайно встретила на родине своего старого друга детства, можно сказать первую любовь, и поскольку она понимает, что их брак с Германовым уже давно превратился в пустую формальность, а Арсений – надо же имя! – так трогательно помнил и любил ее все эти годы, то она уходит к нему. Более того, как следовало из письма далее, этот Арсений составил себе состояние, работая в горной отрасли Дальневосточной республики, куда счастливая пара и отправилась еще месяц назад. Ну, и масса всякой женской чепухи про рок: Арсений, мол, впервые за 15 лет приехал на несколько дней на родину предков и тут такая встреча, пара выпадов в адрес Германова – совсем забыл семью со своим университетом и прочая, прочая, прочая. Пообещала по прибытии на место выслать заверенное заявление о разводе. Действительно важных для Германова в этот момент новостей было две: двенадцатилетняя дочь отправилась на Дальний Восток вместе с матерью, а сын так расстроился от всего этого, что решил поступать не в питерский, а в московский университет, чтобы не жить на руинах семьи. Так и написала: «на руинах семьи».

   «– Черте что. Да что же это такое творится-то,» – Германов поймал себя на том, что он огорошен – да, но нельзя сказать, чтобы убит или хотя бы даже потрясен этой новостью. Главное, ему совершенно непонятно, как жить дальше и что делать. Он привык как-то отделять свои любовные авантюры и шпионские приключения последних месяцев от тихого и уютного мира семьи, куда можно было вернуться в любой момент. А сейчас в одночасье оказалось, что этого мира просто нет. А что вообще есть? С потерей Ольги он так до конца и не смирился, не смог убедить себя, что все, связанное с ней, в прошлом, и больше уже никогда ничего не будет. А теперь образовалась пустота и здесь, дома.

   Германов потом даже не мог и вспомнить, сколько времени он провел, просто сидя за столом в кабинете и глядя на письмо жены. Теперь уже бывшей.

   По большей части человек действия, а не рефлексии, он раз за разом пытался настроить себя на чисто практический подход к новой ситуации: как-то надо было жить, налаживать быт, узнать, как дела у сына, дать знать о себе в университет и так далее. Но не получалось. И он продолжал просто сидеть за столом, а за окном постепенно сгущались сумерки. Белые ночи уже прошли, но обманчивый полусвет создавал иллюзию дня, хотя на самом деле наступала ночь и город постепенно засыпал.

   Телефонный звонок прозвучал в этой полуночной тишине совершенно неожиданно. Германов автоматически поднял трубку и ответил.

   – Профессор? Извините за поздний звонок. Узнал, что Вы уже вернулись. Очень бы хотелось с Вами увидеться.

   Германов узнал Орлова. Встречаться и говорить о чем-то совершенно не хотелось. А чего хотелось? Непонятно. Пусть будет Орлов. А то иначе вообще нет сил встать.

   – Здравствуйте. Когда, сейчас? Давайте.

   – Вы же у себя на Среднем? А я еще в штабе. Могу подъехать минут через 15.

   – Откровенно говоря, у меня дома никого и ничего. Может быть лучше в ресторане?

   – В каком ресторане, профессор? Времени два часа ночи! С Вами все в порядке?

   – Да, только жена ушла.

   – Вот как. Тогда ждите. Буду через полчаса.

   И, действительно, через полчаса Орлов, сопровождаемый водителем с какими-то свертками, звонил в дверь квартиры Германова. Водителя отпустили, прошли на кухню. В свертках нашлась кое-какая закуска: пара банок рыбных консервов, копченая колбаса, консервированный язык, кусок настоящего украинского сала, хлеб, еще что-то по мелочам, ну и водка, конечно. Куда же без нее. Стол накрыли прямо на кухне.

   – Это у вас паек такой? – поинтересовался Германов.

   – Нет, скорее НЗ. Всегда держим на всякий случай. Разное случается. Иной раз приходится без подготовки сниматься. Тогда хватаем, что есть под рукой.

   – Это Вы меня спасать примчались?

   – Спасать не спасать, но голос у Вас очень так себе был. Расскажете, что случилось?

   – Жена ушла. Уехала в ДВР с другим и дочь с собой забрала. А сын в Москву подался учиться.

   – Бывает. И никогда не знаешь, как к такому относиться. Кому – беда, край, а другим – в радость. Вы то как?

   – А я и сам не знаю. Оглоушило, это есть. А эмоций не чувствую.

   – Тогда переживете. А к чему это все – жизнь покажет. А пока лучше на практических делах сосредоточьтесь. К сыну съездите, посмотрите, как он там устроился. Может помочь чем надо. Вы скажите тогда, у меня там много друзей.

   – Спасибо.

   Так и сидели. Выпивали, говорили даже непонятно о чем – да все о той же жизни, пытались найти ее смысл, чудаки. И не так, чтобы много выпили, но Германова разобрало. Орлов это, похоже, понял, так и не стал говорить о делах, из-за чего, собственно, и приехал, а через пару часов засобирался. Прощаясь сказал:

   – Давайте на-днях увидимся, тогда по делу и поговорим. А утром, как проснетесь, вскройте этот конверт и посмотрите, – и он положил на стол перед Германовым запечатанный конверт обычного формата.

   Германову было любопытно, что там, но сил уже не было. Он проводил Орлова и лег спать.

   Утро после такого добрым быть не могло по определению. Болела голова, жить не хотелось, да и отсутствие привычного комфорта не радовало.

   Германов вскипятил чай, выпил чашку, пожевал без всякого аппетита что-то из оставшегося от ночной трапезы и, наконец, вспомнил про конверт.

   «– Задание мне очередное придумали что ли? Или, наоборот, вознаградить решили?» – мысли текли лениво и оригинальностью не отличались.

   Он взял конверт в руки. Оказывается, на нем был еще какой-то телефон записан. Логично, раньше-то они связывались через Ольгу, а теперь ее нет. Вскрыл конверт и оттуда выпала фотография. Качество снимка было так себе, и Германов сначала даже не понял, что он видит. А когда понял, остатки вчерашнего хмеля из него вышибло сразу.

   Фото первой страницы газеты «Нью-Йорк таймс». А на ней лежала брошь. Та самая. А номер был относительно свежий. С большим заголовком: «Русский профессор откопал главный секрет Франции».

   Телефон, к счастью, работал. Ответил Орлов.

   – Как..., где..., что с ней? – он даже не знал, что спрашивать, но главное было – спросить.

   – Доброе утро, профессор. Давайте сейчас без деталей. Тем более, что и нам, откровенно говоря, не все ясно. Но намек и Вы, и мы понимаем однозначно. К счастью, кое-кто из наших видел у нее эту брошь, и таким образом мы сумели понять, к чему все это. А то получаем фото без каких-либо пояснений. И думай, что хочешь. Так и пошли по цепочке: привязали к Вам, сразу подумали о ней, хорошо была срочная оказия послали копию фото в Испанию, а оттуда уже телеграфом подтвердили: ее. На два дня всего наш запрос разминулся с Вами в Барселоне, а то бы прямо у Вас и спросили. Кстати, Петров просил привет передать. Да и написал про Вас столько всякого разного – хоть в Генштаб Вас назначай.

   – Значит, жива?

   – А кто, кроме нее, мог такой коллаж придумать? Ее работа, нет сомнения. Хуже то, что больше мы ничего не знаем. Получили письмом на наш адрес здесь. Штемпель местный, письмо опущено в Питере на почтамте. Адреса обратного, естественно, нет. Ладно, главное Вы теперь знаете, а искать, думаю, будем вместе. А пока я бы Вам вот что предложил. Мы сейчас кое-что будем проверять сами, займет это пару дней. Поезжайте-ка Вы пока к сыну в Москву уже сегодня вечером. Посмотрите, как он там. Может помочь чем надо в университете или с устройством. А как вернетесь – сразу звоните. Надеюсь, к этому моменту что-то проясним. Честно говоря, все мы этой ее шарадой крепко озадачены. Такое ощущение, что она боится сюда возвращаться. Почему?

   – А точно я не могу сейчас чем-то помочь?

   – Если бы могли, я бы сразу так и сказал. Поезжайте. Хотя бы одно направление проясните, а то так и будете рваться на части.

   Предложение было вполне разумным. Суеты до конца дня хватило. Надо было сразу ехать на вокзал покупать билет – лето, сезон отпусков, на последнюю минуту откладывать не стоит. Затем Германов собрал маленький чемодан, поговорил с управляющим домом по поводу оплаты счетов. Раньше всем этим занималась жена, и он узнал много нового и интересного про водопровод, отопление и уборку двора. Оказывается, все это было невероятно сложно и требовало постоянных новых вложений. Так в хлопотах прошел весь день, а вечером он уже садился в московский поезд.

   Москву Германов не любил. Какой-то промышленный центр, а не город. Странно еще, что они в Кремль какой-нибудь завод не впихнули. И метро это затеяли строить. В результате весь центр города разрыт, половина улиц вскрыта, нигде не проедешь. Остановился в «Метрополе» – привык уже к хорошим гостиницам, да и университет рядом.

   Решил сначала посетить коллег на историческом факультете и не прогадал. Стоило ему назвать себя секретарю, как его сразу провели к декану. Тот собирался на следующий день в отпуск, но обрадовался, усадил, напоил чаем и долго расспрашивал обо всей истории с тайным протоколом. Германов только теперь понял, что среди коллег он стал знаменитостью. С ходу договорились, что в сентябре он приедет прочитать доклад. Пригласили и в очередном сборнике статьей поучаствовать. Так что максимум уважения. На этом фоне просьба узнать в приемной комиссии, как дела у сына и нет ли там его адреса не казалась особенно сложной, но неожиданно возникли препятствия. В московских делах Германов ориентировался слабо, и не мог себе даже представить, что медицинский факультет располагался почти на другом конце города – на Пироговке. Хорошо еще, рассказал декан, что не состоялись планы вообще выделить медиков в отдельный университет. Но телефон работал исправно, и вскоре Германова обрадовали: сын принят, да и адрес нашелся. Так что попрощался с любезным коллегой и через полчаса уже разыскал во дворах на Пречистенке дом, где сын снимал комнату.

   Дома его не оказалось, но соседи по квартире все о сыне подробно рассказали. Испытания сын, действительно, успешно прошел и сейчас подрабатывал в приемном покое одной из больниц при университете. Жил он в студенческой коммуне. Германову понравилось, что там собрались студенты-медики с разных курсов, т.е. не одна зеленая молодежь. Все где-то подрабатывали: кто на скорой помощи, кто у частных врачей, но большинство в больницах. После второго курса самые успешные могли уже рассчитывать на место фельдшера, а это и деньги неплохие, и опыт. Ребята явно были настроены на дело, приобретение профессии и навыков. То, что сын Германова для них был фактически «иностранцем» никакого значения не имело, хотя на стоимости обучения это сказывалось. Германов про себя порадовался: поездка в Париж и особенно командировка в Мадрид очень поправили его финансовые дела. Оплатить обучение сына за первый год он мог безболезненно уже сейчас.

   Сын появился уже к вечеру. Германов успел и в ближайший магазин сходить купить кое-что. Обратил внимание на то, что цены в Москве пониже питерских, но и выбор скромнее. Опять получился какой-то по-мужски скудноватый ужин, но поговорили хорошо. Сидели долго. К отъезду матери сын отнесся довольно спокойно, разумно рассуждая, что если ей так лучше, то что же тут сделаешь. Собирался следующим летом в каникулы съездить во Владивосток посмотреть, как там она с сестренкой. Германов эту идею поддержал и обещал помочь финансами. Договорились и о практических делах. Сын думал взять кредит в банке на учебу. В Москве это было принято, и так учились многие студенты. Медикам и отработать потом кредит было проще, но Германов обещал взять и эти расходы, и небольшое месячное содержание на себя. Профессорская зарплата ему это в принципе позволяла, а связывать сына на будущее не хотелось. Кто знает, как жизнь сложится, а из-за кредитов выпускники иногда не могли выбрать интересное дело после окончания учебы.