Текст книги "Без права на помилование"
Автор книги: Вадим Пеунов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
– Версия вполне солидная, – поддержал его Иван Иванович, – Остались пустяки: найти ей подтверждение...
– Или опровержение, – добавил не без иронии Авдюшин, привычным жестом мизинца поправляя на переносице очки. Эти очки в тонкой золотой оправе, которые сделал мастер-немец из Веймара лейтенанту-артиллеристу Авдюшину, когда тот служил в Группе советских войск в ГДР, придавали худощавому, с уставшим лицом подполковнику вид русского интеллигента чеховских времен.
Прежде чем начать беседу с работниками универмага, Иван Иванович решил сделать рекогносцировку, познакомиться на местности с путями подхода к зданию магазина, с укромными закоулочками, где могла бы дожидаться, не привлекая к себе внимания случайных сельских прохожих, машина типа «фургон». (На легковой всего украденного товара не вывезешь, а на открытой бортовой – уж слишком приметно).
У Стретинки была еще одна достопримечательность – церковь. Она располагалась метрах в полутораста от школы. Красивая, с голубым, недавно отремонтированным шаровым куполом и высоким, в полтора человеческих роста, каменным забором, церковь стояла на самом высоком месте села, на юру, как говорили в старину. Иван Иванович поднялся туда по высыпанной доломитным гравием неширокой дорожке.
Отсюда открывался вид на всю округу. «Вот это позиция!» – невольно подумал он, как бывший артиллерист.
На левой (западной) окраине села, он увидел полтора десятка скирд. Неподалеку от них (отсюда казалось, что почти впритык) стояли два ряда аккуратных ферм – это молочнопромышленный комплекс колхоза «Октябрь», а за ним, чуть вправо, первые домишки сельской околицы.
Увидев скирды, Иван Иванович вновь вспомнил о втором стретинском происшествии. Пожарище хорошо было видно: горела крайняя в первом ряду скирда, ближняя к белым, похожим на стаю лебедей, хатам, за которыми шли сады и огороды. Во время пожара солому растащили, и сейчас она желтела широким ляпком растекшегося по холодной сковородке блинного теста.
– Интересно: во время пожара в селе выключали свет? – поинтересовался Иван Иванович.
– Ненадолго, – ответил капитан Бухтурма, сверкнув белками больших глаз. Он почувствовал, к чему клонит майор из областного управления, и невольно запротестовал: – Скирда занялась в субботу вечером. В ДК как раз закончился концерт, приезжала Киевская филармония. Люди из ДК – валом к скирдам, там же неподалеку комплекс... А универмаг... – Он внимательно посмотрел на майора Орача. Сказать «обокрали» – значило опровергнуть его собственную версию: товар в магазин не попадал. – Об универмаге нам в райотдел сообщили в понедельник.
– Если во время пожара снимали напряжение, то сигнализация в универмаге сработать не могла, – пояснил Иван Иванович свою мысль.
Тут уж запротестовал подполковник Авдюшин:
– Иван Иванович! Если предположить, что пожар – дело рук тех, кто... – Он никак не мог подобрать слова, определяющее характер случившегося... – обчистил универмаг, то в соучастии надо обвинить колхозного электрика, который буквально воткнул вентилятор в скирду под козлы... Впрочем, таким макаром в это же время сушилось еще шесть скирд. Надо обвинять главного энергетика колхоза, который не обеспечил вентилятор подводными трубами, к нему в компанию причислить председателя колхоза, – заботясь о кормах, тот распорядился «дуть» всю ночь... Ну и господа-бога – туда же, в преступную группу, это он напустил дождь во время уборочной.
– Да я же только по поводу факта! – взмолился Иван Иванович. – Если капитан Бухтурма прав – в товар в универмаг не попадал, тут все проще: круг людей, причастных к этому, невелик: шофер, экспедитор, заведующие двух-трех отделов, разгружавшие машину, ну и... директор универмага, которая должна была присутствовать при разгрузке. Вы с ними беседовали?
– Но вы же сами видели протоколы! – невольно вспылил, видимо, обидевшийся капитан Бухтурма.
Иван Иванович внимательно изучил эти «первичные», как принято говорить, документы. Разнобоя в показаниях он не обнаружил. Все говорили одно и то же и называли почти одни и те же детали: когда и как подъехала машина с товаром, как и в какой последовательности, разгружали, куда сносили, кто где при этом находился.
– У нас пока лишь две версии, – примирительно заговорил Иван Иванович, – Первая: товар в универмаг не попадал. Вторая: его оттуда вывезли... Так вот, вывезти можно было лишь при условии: отключить сигнализацию и отвлечь внимание сторожа. Если во время пожара снимали напряжение во всем селе, то тем самым отключали и сигнализацию. Я – лишь об этом.
Подполковник Авдюшин сказал:
– Вы пока – без меня. Я – к председателю колхоза. – И зашагал по дорожке вниз, к селу.
Капитан Бухтурма и Иван Иванович, переглянувшись, последовали за ним.
В универмаге и не подозревали о том, что привело сюда переодетых в гражданское трех чинов милиции: торговля шла полным ходом. Иван Иванович обошел магазин. Почти в каждом отделе толпилось человек по пятнадцать. «И это в страдную пору!» – невольно подумал он, вспоминая, что в колхозах идет уборка овощей и фруктов, там каждая пара рук на учете: едут на помощь к подшефным рабочие заводов и шахт, учащиеся школ и училищ, студенты вузов...
– Людно, однако же! – заметил он.
– В Стретинке – более трех тысяч рабочих и их семей. Если не принимать в расчет тех, кто на смене, тысячи полторы свободных всегда найдется. Так что в дни завоза товара тут людно. Народ – при деньгах. А самый ходкий товар – цветные телевизоры, ковры, импортные пианино, радиоаппаратура, стиральные машины, хрусталь, ну и автомашины, а также мотоциклы с колясками.
Вернулся подполковник Авдюшин. По привычке трет переносицу. Смущен.
– Разговаривал и с главным инженером, и с председателем... Выйдем на свежий воздух, – предложил он.
Выбрались из универмага и направились к одной из лавочек, стоявших в парке.
– Часа два село было без света, – сообщил Авдюшин. – Когда телефонистка доложила председателю, что горит солома возле комплекса, тот сразу смекнул: «Вентилятор». Приказал: «Сообщи главному инженеру и секретарю парткома, поднимай бульдозеристов, трактористов и завгара!», бросился к пульту и выбил главный рубильник. Потом побежал на комплекс – кабель к вентиляторам тянули оттуда – и там отключил напряжение. Тут подоспели люди, первые трактора. Скирда горела изнутри, так что верхнюю часть растаскали волокушами. Пригнали дождевалку, начали нагнетать воду под скирду... Когда огонь в основном уже затоптали и стало темно, вспомнили об электросвете. Председатель послал электрика. Тот включил вначале главный рубильник, и село получило свет, затем подали электрику и на молочный комплекс.
Авдюшин явно сожалел: как это он, опытный оперативный работник, не удосужился сопоставить два факта: пожар и случай в универмаге.
Иван Иванович решил не усугублять это чувство, которое заставляет думать о своей неполноценности.
– Ну что ж, первую часть теоремы можно считать доказанной, – сказал он с легким юмором. – Осталась вторая: сторожиха. Капитан, вы тут знаете всех...
Это было приглашение принять активное участие в разработке очередной версии. Капитан Бухтурма с видимым желанием принял его.
– Матрена Ивановна Верходько – человек по всем данным положительный. Двенадцать лет сторожем... Когда-то уже была попытка ограбить магазин, так она задержала одного из грабителей: вцепилась в него и не выпускала, пока не прибежали люди, хотя мужик был здоров и пытался освободиться от зацепистой тетки всеми силами – измолотил ее...
Иван Иванович хорошо помнит этот случай. Его только-только перевели из Волновой в Донецк, семья еще не переехала – не было квартиры, и вот его посылают в Волновую уже как представителя областного управления. Шутка жизни: буквально вчера он внимал каждому слову начальника угрозыска райотдела Авдюшина, а сегодня приехал его «поучать»...
– Отважная женщина... – согласился он. – Муж у нее, кажется, погиб.
– Несчастный случай: попал под собственный трактор. Пустил его, а сам зашел наперед, хотел убрать оставленную с осени борону... Двое детей: старшему тринадцать, младшему – десятый.
– Беспокойный возраст, – заметил Иван Иванович, вспоминая Саню в эти годы.
Уж он с мальчишкой намучился. У обиженного жизнью мальца было обостренное чувство собственного достоинства, болезненное восприятие правды и справедливости, как он их понимал, исходя из своего небольшого, но трудного социального опыта. Узнав, что Иван надумал жениться, ушел из дома, решил перейти на харчи, заработанные собственным трудом, подрядился в один из совхозов перебирать яблоки и картошку. «У тебя теперь родные дети будут», – сказал он приемному отцу. А позже не ладил с Аннушкой, считая, что она отобрала у него самого близкого человека. И только рождение сестренки Иришки в какой-то мере примирило его с приемной матерью.
Показать сотрудникам милиции, где живет сторожиха, вызвалась рябая тетя Катя, технический работник универмага.
– Сурьезная женщина, самостоятельная, – рассказывала она по дороге, расхваливая Матрену Ивановну Верходько. – И себя блюдет, а баба – в соку, сорока еще нету, и сынов держит в руках. А хлопцы – шибеники[4]4
Шибеник – сорвиголова (укр.).
[Закрыть].
Хата сторожихи стояла на околице, выдвинувшись вперед навстречу крылатым зданиям молочнопромышленного комплекса. Их разделяла проезжая дорога и скирды. А сгоревшая была всех ближе к хате.
Хата в таком селе, как Стретинка, где проживало 85 процентов горняков и их семей, – это добротный дом под шифером, на высоком фундаменте с широкими «городскими» окнами, с просторной верандой. Чувствовалось по всему, что хату Верходько ставил серьезный, вдумчивый хозяин, – вон какие добротные ставни приспособил. Зимой о них разбивается злой степной ветер, летом они создают в доме прохладу.
И все-таки чувствовалось: соскучилась хата по мужским заботливым рукам: одна из ставен сорвана, побелка посерела, взялась большими пятнами, и тротуарчик от калитки к крылечку, некогда выстланный старым кирпичом, кое-где пооблысел.
При виде непрошеных гостей тявкнула незлобиво лохматая дворняжка, привязанная у дальнего угла дома. На высоком крыльце появился вихрастый вспотевший мальчишка. Он мазнул по лицу рукавом и крикнул:
– Мамка, до нас хтось!
На крыльцо вышла небольшого росточка, худенькая женщина, брюнетка. Приятные, мягкие черты лица, карие моложавые глаза... По всему видно, она стирала – подол юбки подоткнут за пояс. В руках – ведро с мыльной водой.
– Ой! – сказала женщина, увидев троих мужиков у себя во дворе. Оставила на крыльце ведро и шмыгнула в хату.
«Чуточку прихорошиться», – понял Иван Иванович и невольно подумал: «Почти подросток, а сумела когда-то задержать грабителя». В нем родилось невольное уважение к мужественной женщине.
Через минуту-другую хозяйка вышла уже причепурившаяся.
– Матрена Ивановна, примете непрошеных гостей? – спросил Иван Иванович.
– А мы гостям завсегда рады, – высоким песенным голосом ответила женщина. – Только в хате – содом, стирала. Витек, выплесни-ка из ведерка, – сказала она.
Сын охотно выполнил ее просьбу.
– Пожарищем интересовались, – пояснил Иван Иванович, входя в хату. – Не страшно было, когда скирда загорелась? Располыхается солома – горящие пучки на полкилометра кидает. Вот вспоминаю, у нас на Карповом Хуторе... Сам-то я из-под Благодатного...
Матрена Ивановна хорошо знала и Благодатное, и несуществующий ныне Карпов Хутор. Она закивала головой: мол, бывает всякое.
– Нашей-то скирде и загореться толком не дозволили, – начала она рассказ, видимо почувствовав к вошедшим невольное доверие: как же, речь ведут о ее недавней беде. – На той час вышли из дека... А хтось углядел: горит скирда. Ну и подняли гвалт. И как еще заметили! Занялось от вентилятора, он и загнал огонь под скирду. Да тут дождевалки подоспели и трактора. Оно, конешно, третья часть все же перетлела. Ну да это на семьдесят тонн – считай, крохи. Остальное спасли, как навалились! Хлопцы опосля концерту... И в чем были – на скирду тросы от волокуши заводить...
– Чудеса! – восхитился Иван Иванович. – И не думал, что солому можно из огня выхватить!
– А у нас такие люди! – с гордостью ответила сторожиха. – Казалось бы – чужое! Солома – колхозная, а хлопцы и девчата – кто с шахты, кто со станции. Но понятие имеют...
– И вы помогали? – с самым невинным видом поинтересовался Иван Иванович. Он даже отвернулся от Матроны Ивановны, подошел к окну и стал рассматривать то, что осталось от бывшей скирды, – солому. Ее проветривали после того, как, облитую из дождевалок, растрясли по пахоте, опоясывающей скирды. И все-таки боковым зрением видел, как Матрена Ивановна засмущалась. На крутом красивом лбу выступили росинки. Мочки ушей, а затем и щеки полыхнули, заалели. Говорить ей стало трудно, она проглотила комок вязкой слюны.
– Не-е... Я сторожувала. Мне нельзя объект покидать.
– Ну а вы? – обратился Иван Иванович к мальчишкам, которые внимательно прислушивались к разговору старших.
– Ого! Еще как! – отозвался старший. – Как зачалось – дым повалил. Потом огонь. И людей набегло – сила-силенная. Мамка прибежала, отперла, ну мы и сиганули. Дождевалки воду в брюхо скирде так и гонют, так и гонют. Как из пушки, аж солома летит под самое небо.
– Что ты верзешь! – накинулась мать на сына. – Да я вас в тот вечер не запирала!
Но мальчишки в два голоса заорали:
– Запирала! Только ты запамятовала. А как отперла, начала барахло из хаты выносить и все крестилась.
Мать ударила старшего сына по щеке и заплакала.
– Напрасно вы на сына, – усовестил ее Иван Иванович, – он ничего, кроме правды, не сказал. И вас можно понять: неподалеку от дома горит скирда, а дети заперты. Наверно, и я на вашем месте побежал бы спасать сыновей.
Женщина с благодарностью глянула на Ивана Ивановича, но плакать не перестала. Молча, беззвучно. Стояла, безвольно опустив руки, ссутулившись, а слезинки рождались в уголках распахнутых настежь немигающих карих глаз, со страхом взиравших на непрошеных гостей, – по всему видать, начальство.
Слезинки созревали, набухали, грузкие от тяжести, и скатывались по щекам.
Матрену Ивановну колесовало чувство вины.
– Поуспокойтесь и расскажите, как все случилось, – как можно доброжелательнее сказал Иван Иванович, – Это очень важно...
Она закивала: расскажу! Обязательно! Все, что знаю... Что видела... Что пережила.
Возле машины они закурили. Молча, попыхивали дымком.
Капитан Бухтурма громко выругался по-гречески и сказал:
– Фокусник! Как ловко он отключил сигнализацию и увел сторожа!
«Он» – пока еще неизвестный розыску человек... Но они трое уже знали, что где-то на белом свете есть он. Теперь надо только узнать, кто такой и где обитает.
– Стра-ате-ег! – согласился начальник райотдела. – Давненько таких не встречал... Думал уже, что перевелись. Сразу после войны были ухари...
Но были и другие, еще более страшные, вроде Гришки Ходана. Он в свои бандитские дела привнес богатый опыт карателя-мародера. В Мариуполе явился к зубному технику: «Тетка, отдай золотишко». И ломал ей пальцы, зажав в дверях. Дробил молотком руки священнику, к которому явился за тем же золотом...
Но жизнь брала свое, и вор, как говорили работники милиции, постепенно поизмельчал, хотя и не стал скромнее. Некоторые виды преступлений вообще исчезли, например, организованный бандитизм.
Ограбление универмага в Стретинке «провернул», вне сомнения, кто-то из опытных, из бывалых.
– Даже бумажная пломба в замке оказалась нетронутой! – напомнил капитан Бухтурма.
Он понимал, что с задержанием директора универмага Голубевой дал маху. Говорят же: поспешишь – людей насмешишь. Капитан Бухтурма нервничал и досадовал. Но, как показалось Ивану Ивановичу, лишь на то, что придется освобождать «задержанную», а это значит – расписываться в своей некомпетентности. Щекотливая ситуация!
Иван Иванович хотел помочь капитану найти корень ошибки.
– А вы послали эту пломбу на графологическую экспертизу? – спросил он.
– Какая экспертиза? – удивился Бухтурма. – Голубева признала свою подпись: есть акт.
– Признала... Это еще ни о чем не говорит, – возразил Иван Иванович, – Когда вы показывали пломбу, она была уже порвана. А если учесть психологическое состояние? Утром пришли, открыли магазин – пусто! У директрисы – волосы дыбом... Она позвонила, вы приехали и, уверенный, что она – виновна, начали ее допрашивать: «Ваша подпись?» А сами бумажку разглаживаете на столе, намекаете, мол, сознавайся, набирай, пока не поздно, смягчающие вину обстоятельства. Вы не предлагали Голубевой чистосердечное признание?
– Предлагал, – пробурчал обескураженный капитан Бухтурма.
Иван Иванович выбросил сигарету, растер ее носком туфля и сказал:
– Ну что ж... Одно о нем мы уже знаем: не дурак. А с умным все же попроще... Хотя у него все продумано заранее и семь раз отмерено, но действует он в силу логики. А дурак иногда такое отчебучит – сто лет всей академией разбирай, не поймешь, почему именно так, а не иначе. Будем искать логику в событиях... А пока – поехали извиняться перед директрисой. В данном случае, капитан, вам предоставляется самая неограниченная свобода действий.
При этих словах майора Орача капитан Бухтурма побагровел, смуглое лицо стало цвета кирпича, только что вынутого из обжиговой печи.
– Освобождать – не задерживать, доброе дело делаешь, – напомнил ему подполковник Авдюшин.
Капитан заупрямился:
– Какой-то ливерщик[5]5
Ливерщик – вор, действующий с помощью подбора ключей.
[Закрыть] взял магазин. Допустим – залетный. Кто-то дал ему наводку, что дом сторожихи на юру, наискосок через дорогу от крайней скирды, а детвору она запирает. Но ключи! И образец подписи! И специальная бумага для пломбы! У кого она была? У Голубевой! Так что без нее тут не обошлось! Кто знал, что товар лежит готовенький в подсобках?
– Капитан! – возразил Иван Иванович. – Определяя заранее степень виновности того или другого человека, оказавшегося в кругу событий, мы с вами создаем условия для ошибки. Наша обязанность добывать и сортировать факты. Факты и только факты!
Можно было бы просто приказать капитану: «Вы уже допустили одну непростительную ошибку – не увязали кражу с пожаром в селе. Не делайте второй; освободите незаконно задержанную вами гражданку Голубеву Веру Сергеевну, директора универмага». Но Бухтурме предстоит вести дело дальше, так что необходимо прежде всего переубедить его, доказать, где он допустил ошибку и почему. Хотя чутье вело его по правильной дороге: преступник каким-то образом получил сведения у работников магазина.
– Древние говорили: все дороги ведут в Рим. – Иван Иванович старался уйти от темы, толкающей к непониманию друг друга; важно было из людей с разными характерами создать коллектив, нацеленный на одно: найти и обезвредить преступников. – А наш капитан считает, что все дороги и тропы начинаются от Голубевой. Так нанесем ей визит, потолкуем. И по ходу дела решим: освободить ее сейчас или какое-то время еще погодить...
Бухтурма успокоился и, открыв дверцу «бобика», забрался в дальний угол.
Вера Сергеевна Голубева, 35 лет, незамужняя, член КПСС. По службе характеризовалась с самой положительной стороны. Она работала директором промтоварного магазина еще в ту пору, когда весь-то стретинский центр ютился в помещении бывшей земской больницы. Старое здание просело в результате сотрясений от взрывов в доломитном карьере и ремонту практически не подлежало... Но, как говорится, нет худа без добра, – облпотребсоюз в дружбе с колхозом «отгрохал» двухэтажный универмаг самой современной планировки с превосходными подсобными помещениями. Всю организационную сторону сложнейшей стройки Голубева «тащила» на своих худеньких плечах. А это ох как нелегко! Но она умела находить общий язык и с проектировщиками, и со строителями, и со снабженцами, и с другими организациями, без помощи которых сегодня не решается ни одно серьезное дело.
Голубеву пригласили на беседу в кабинет начальника райотдела. Она переступила порог и остановилась возле дверей, близоруко щурясь.
Это была небольшого роста, худенькая женщина, из тех, кто живет в вечных хлопотах и заботах о делах, о близких и дальних родственниках, о знакомых и соседях, поэтому времени на себя у них не остается. Волосы – реденькие, каштановые, по всей вероятности, Голубева мыла их в красящем шампуне «Ольга». Глаза уставшие, под ними широкие синие круги, заретушированные сеткой мелких-мелких морщинок. Губы сухие, рот небольшой. Косметикой Голубева, по всему, никогда не увлекалась, хотя следы помады можно было еще различить на ободочках губ.
– Присаживайтесь, Вера Сергеевна, – пригласил ее Иван Иванович, показывая на приготовленный заранее стул. – Мы рассчитываем на вашу помощь...
Она метнула не очень приветливый взгляд на капитана Бухтурму, сидевшего возле окна, и Иван Иванович понял: женщина обижена.
Она села на предложенный стул, не согнувшись в спине. Было в ней что-то от физкультурницы, которая, стоя на мотоцикле, держится за древко развевающегося знамени. Такой Голубеву делала оскорбленная женская гордость.
Иван Иванович невольно симпатизировал директрисе.
– Вопросы, которые я задам, вам, видимо, уже знакомы. Вы-то сами, Вера Сергеевна, что думаете о случившемся?
Она кивнула, мол, вопрос поняла. Но сразу ответить не смогла: волнение перехватило дыхание. На глубоко посаженные серые глаза навернулись слезы. Но она их не замечала. Наконец тяжело вздохнула.
– Какое-то наваждение... – низким голосом заговорила она. И это было неожиданно; такая маленькая, сухонькая, а голос...
«Ей бы Леля в «Снегурочке» петь», – подумал Иван Иванович.
– Привезли импорт, кое-что из обуви... Женские сапожки... Радиотовары... Полную машину. Ну, просто повезло: все, что просили, – получили...
– Оч-чень повезло! – ядовито заметил капитан Бухтурма.
Голубева глянула на капитана и вспыхнула.
– Я... не об этом... – пояснила она и замолчала.
Иван Иванович понял, что рождающееся доверие, без которого следователю и розыскнику просто невозможно работать, у Веры Сергеевны исчезло. Ему захотелось сказать капитану: «Вы свободны», но делать этого в присутствии Голубевой не следовало. Все, что надо, Иван Иванович скажет невыдержанному человеку потом, наедине.
– Случай-то, Вера Сергеевна, особый. – Иван Иванович сделал паузу, давая Голубевой возможность осознать эту истину. – И вы, и все мы встревожены... Действительно, наваждение... Но как все случилось?
Женщина поежилась. Всех донимала полуденная духота, а Голубеву знобило.
– Приехали с товаром, девчонки спешили... Восемь продавцов, пятеро еще незамужние. Да и те, которые замужем, еще не старухи. А в ДК – концерт, артисты Киевской филармонии. У всех наших билеты... Мы дружно навалились, разгрузили машину, товар занесли в подвал... И все... – Она растерянно глянула на Ивана Ивановича.
Он понял ее: «И все...» означало, что привезенного товара она больше не видела.
– А что дальше?
– Ничего... В воскресенье мы все помогали колхозу на уборке овощей... В понедельник, как и договорились, пришли пораньше, к семи. Универмаг работает с десяти, мы приходим – к девяти. Но надо было рассортировать привезенный товар...
– А сам процесс открытия – закрытия... Как он проходит?
– Как во всех промтоварных магазинах. Каждый отдел отвечает за свой товар, а помещение общее... Так вот, чтобы не было двусмыслицы, заходим в магазин и покидаем его после работы – все вместе. За ключи по очереди отвечают доверенные – заведующие отделами. Но при них всегда есть дежурные. Закрыли, опечатали – Матрена Ивановна принимает контрольную пломбу. А утром сдает дежурство тому, у кого ключи, – доверенному. В этот раз ключи были у меня. Глянула на пломбу – цела. Открыла. А зашла в магазин – своим глазам не поверила: все, что привезли накануне, исчезло. Все-все. И то, что было в отделах, – пустые полки.
– Что же вы предприняли?
– Обошла со своим замом магазин, заглянула в подвал... Наревелась вволю и позвонила в милицию...
– А когда вы убедились, что роспись на пломбе – ваша?
– Точно уж и не помню, – вздохнула Голубева. – Капитан приехал, начал опрашивать всех, проверил замки и ключи... Три замка: винтовой, внутренний... В проспекте говорится, что ключ подобрать невозможно: сто тысяч вариантов... И – висячий, с контрольной пломбой. Капитан вынул ее из замка. Я же проткнула ключом. Показывает: «Подпись ваша?» Глянула – моя.
– А вы внимательно присмотрелись?
Голубева выразительно пожала худенькими плечами.
– У меня для контрольных пломб – специальная тетрадка, в такую крупную клеточку... В сейфе хранится. Вырезаю – по замку, расписываюсь. Бухгалтер ставит печать... И бумага была моя, и печать, и роспись...
Иван Иванович извлек из папки небольшой, проткнутый посередине квадратик бумаги в крупную клеточку.
– Он?
Голубева взяла бывшую контрольную пломбу в руки. Они у нее задрожали. Положила квадратик бумаги на левую ладонь, разгладила указательным пальцем и долго всматривалась в подпись.
– Печать есть, и бумага – моя...
– А подпись?
– Подпись... – неуверенно повторила Голубева. – Если бы вы меня так не выпытывали, я бы сказала: «Моя», а теперь и сама уж не знаю. Но я именно так и расписываюсь.
– Где вы были во время пожара?
– Да вместе со всеми! Закончился концерт, все вышли из ДК. Такой приятный, тихий вечер. Вдруг кто-то закричал: «Скирды горят! Спасай корма!» Ну, все и бросились к скирдам. Там уже были председатель колхоза и еще кто-то, не помню. Подогнали трактора и дождевалки... Вскоре все село возле скирд собралось.
– А вашу Матрену Ивановну вы там не видели?
– Не-ет... Она на посту была. Что вы! Такая обязательная женщина...
– Вы в этом уверены?
– Конечно! Матрена Ивановна у нас – герой, однажды она задержала грабителя. Ей бы тогда медаль – за мужество... Говорят, нет такой.
– А ее сыновья вам на глаза не попадались?
– Сыновья?– Голубева наморщила лоб, вспоминала. – Кого-то видела, кажется, старшего. Ну да, я еще сказала: «Не лезь к огню». Но мальчишку разве угомонишь: такое зрелище!
Иван Иванович убрал в папку контрольную пломбу и, как бы между прочим, спросил:
– Говорят, что Матрена Ивановна, уходя на дежурство, обычно запирает сыновей в хате?..
– Наверно, в этот раз не заперла...
– Или выпустила. Скирда-то рядом с хатой. Видит – полыхает. Все бегут, орут... Ну и... на минуточку...
Голубева стала строгой, растерянность выветрилась.
– Если бы у меня были дети, и я заперла их в доме... А рядом – пожар... Дети! Будь у меня два сына – за каждого бы сгорела дотла...
Иван Иванович почему-то чисто по-мужски пожалел худенькую женщину, которой не повезло в жизни, – семьи нет, детей тоже... А она вон как о них втайне тоскует.
– Во время пожара часа на два с половиной отключали электроэнергию, – вел свое Иван Иванович. – В это время сигнализация в магазине не работала.
– И сторожа на месте не было, – вставил капитан Бухтурма.
Голубева вздрогнула и медленно повернулась к капитану. Глаза у нее округлились: огромные, о чем-то взывают, просят пощады. Но капитан не хотел жалеть:
– А пока Вера Сергеевна глазела на пожар, обобрали универмаг. Интересуюсь, как вор справился с тем замком, который не поддается отмычкам и к которому ключи не подбираются?
Голубева оторопела. Медленно опустились и без того узенькие, покатые плечи. Она вся как-то съежилась, нахохлилась осенним воробышком.
Иван Иванович понял: она поверила в свою вину.
– Вера Сергеевна, кто имеет доступ к ключам, кроме вас? – спросил он.
– Все... – ответила она почти шепотом. – Все завотделами и мой зам. По очереди. Дежурят...
– А кого можно заподозрить в соучастии? Пусть в невольном. Халатное отношение к ключам, кто-то снял слепок... Словом, кто недостаточно серьезен, не очень разборчив в друзьях, идет на случайные знакомства?.. Веселая компания, поп-музыка, бутылочка вина, машина, на которой тебя отвезут на море...
Голубева долго молчала, думала. На лбу прорезались морщинки. Наконец решительно заявила:
– В универмаге вместе со мною двадцать семь человек. За всех ручаюсь и всю ответственность беру на себя. Судите.
Иван Иванович в душе улыбнулся: «Эти современные донкихоты! «Всю ответственность беру на себя!»
– Вы возьмете ответственность на себя, а тот, кто обокрал магазин, останется на свободе... И, пользуясь нашим ротозейством, обчистит еще не один универмаг, не одну сберкассу, кого-то убьет, а если не убьет – опустошит душу, исковеркает... Вы же, Вера Сергеевна, не хотите этого?
Она лишь вздохнула тяжко, будто прощалась на веки вечные с близким человеком.
– Не хотите! – ответил за нее Иван Иванович. – Так давайте вместе и поищем настоящего преступника. Вы сказали, двадцать семь сотрудников. У кого из них за последние месяц-два появились новые друзья, особенно не из Стретинки, а, к примеру, из Донецка, из Жданова?
Простой, казалось бы, вопрос, но как он заставил разволноваться Голубеву. Лицо взялось бурыми пятнами, глаза вот-вот лопнут от внутреннего напряжения. На лбу – капельки росы. Женщина молчала.
– С ходу на этот вопрос не ответишь, – выручил ее Иван Иванович. – Возвращайтесь домой. И, не вызывая подозрения у сотрудников, попробуйте поискать ответ.
Она продолжала сидеть, тупо глядя на собеседника.
– Вера Сергеевна, вы свободны, – напомнил ей подполковник Авдюшин. – Просим извинить за невольно причиненные огорчения.
– Но гарантировать, что все огорчения уже позади, увы, не можем, – добавил капитан Бухтурма.
Нет, он был неподражаем в своем упорстве. Впрочем... по-своему прав: следствие только начиналось. Кого оно коснется? Кому доставит неприятности?..
В универмаге работало двадцать семь человек. Четырнадцать продавцов, в основном девчонки, вчерашние десятиклассницы, которые закончили профучилище. Почти все незамужние. Трое из них, по характеристике Бухтурмы, «девочки в свободном поиске», то есть не очень разборчивые в связях.
– Ими и придется заняться, прежде всего, – констатировал Иван Иванович.
Пятеро заведующих отделами. Все семейные, в универмаге давно. В селе найти для женщины работу, не связанную с сельскохозяйственным производством, нелегко, так что заведующие отделами за свое место держались крепко. Впрочем, это не означало, что их связи можно не проверять.
Сторож универмага.
Две упаковщицы – женщины-вдовы, обеим за сорок. У обеих взрослые дети.
Уборщица. Одинокая, из блаженненьких. Ни семьи, ни детей.
Из мужчин в универмаге работало всего двое: бухгалтер, инвалид Отечественной войны, потерявший в битве за Днепр ногу; «бухгалтерейший из бухгалтеров», – так его охарактеризовал капитан Бухтурма, – человек беспредельно преданный сельской кооперации, на ниве которой работал счетоводом еще до войны.
Шофер, лихой парень, гуляка, бабник, но отличный специалист. Машина – развалюха, которую надо было бы списать на металлолом лет пять тому, существовала на белом свете только благодаря влюбленности в нее потребсоюзовского механика. Короче, Голубева отдала эту рухлядь шоферу на откуп. И тот эксплуатировал ее по своему усмотрению. Никто никогда не давал ему ни запчастей, ни скатов; где он все это брал, чем и как расплачивался – тоже никто знать не хотел. Но машина в любое время на ходу. «Фрукт!» – дал ему характеристику всезнающий капитан Бухтурма.
