Текст книги "Заговор красных генералов"

Автор книги: Вадим Хлыстов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

В своей шифровке Харон предлагает пойти на риск «засветки» и выкрасть архивы в ближайшее время. По его мнению, такой шанс нам больше может не представиться. В телеграмме он сообщает, что на случай принятия нами положительного решения им заранее приведена в готовность личная группа физической поддержки и дано указание на разработку плана проникновения в конспиративный дом Сюрте Насьональ. Я полностью поддерживаю его точку зрения. Информация, полученная нами в этом случае, может перевесить все издержки. Даже расконспирацию Харона. Нельзя оставлять такое оружие, как архивы РОВС и Бурцева, в руках наших противников, Иосиф Виссарионович.

Сталин подошел к окну, постучал пальцами по стеклу и, не поворачиваясь к Пятницкому, задумчиво спросил:

– Как эвакуировать Харона с документами из Франции, вы решили?

– Так точно, товарищ генеральный секретарь. Детально разработанный план у меня с собой. Докладывать?

Генсек протянул руку:

– Нет, не надо, дай его сюда, Осип.

Забрав папку, Сталин сел за стол и долго, внимательно, с карандашом в руках, разбирал написанное. Прочитав все до конца, поднял тяжелый взгляд на секретаря Коминтерна:

– В целом я поддерживаю ваши выводы и ваш план, товарищ Пятницкий. Будем изымать документы. Отправляйте срочную шифровку во Францию. И вот еще что. Я хочу, чтобы Харону передали вот это.

Генсек набросал несколько строк на листе бумаги непонятными символами и вручил лист Пятницкому:

– Все остальное по вашему плану. За эту операцию отвечаете лично. Идите.

Когда за секретарем Коминтерна закрылась дверь, генсек длительное время задумчиво смотрел на красную папку, оставленную ему подчиненным. Потом поднял трубку, связывающую его с секретным отделом ЦК ВКП(б):

– Пришлите в мой кабинет специалиста по дактилоскопии. Я хочу, чтобы он снял отпечатки пальцев с одного документа…

Выйдя из кабинета, Пятницкий устало присел на стул в приемной. Общение с генеральным секретарем далось ему сегодня нелегко. Обычно Сталин относился к его докладам доброжелательно и все предложения, как правило, утверждал с незначительными поправками. Такого Сталина, с его знаменитым «тигриным взглядом» в свой адрес, секретарь Коминтерна увидел впервые, и от пережитого чиновнику опять стало неуютно.

Заметив его состояние, Поскребышев, с которым у Пятницкого были хорошие отношения, участливо налил ему стакан воды из графина. Взяв стакан, чиновник как-то отстраненно отметил свои дрожащие пальцы. Пересиливая желудочный спазм, заставил себя выпить все до дна, чтобы немного успокоиться. Когда он поставил стакан на место, то боковым зрением заметил, что за ним сочувственно наблюдают странно одетый мужчина с длинными седыми волосами и невысокая женщина в простом, старомодном платье. Невольно повернувшись к ним, Пятницкий завороженно уставился на привлекательно-отталкивающее лицо женщины. Такая красота может быть у лужи с бензиновыми переливающимися разводами. Ты знаешь, что лужа грязная, но постоянно меняющаяся радуга красок заставляет раз за разом смотреть в нее.

Эта пара сидела с эдакой непринужденной элегантной раскованностью в приемной, что было совершенно не характерно для такого места, где все себя чувствовали как в чистилище. Казалось, что они находятся вне этой комнаты, с ее тревогами, страхами и надеждами, и никто не замечает их присутствия. Внезапно женщина поднялась со своего стула, подошла к Пятницкому и положила ему на плечо свою руку. От руки по всему телу разлилось приятное тепло. Сделалось сладко, уютно и спокойно.

Чиновник посмотрел в глаза непонятной женщине и сразу утонул в их черноте.

В голове послышался ласковый, обволакивающий голос. Так мягко и ненавязчиво может обволакивать липкий кокаиновый дурман, суля неземные возможности и радости, но умалчивая о том, что будет за это расплатой:

– Теперь у тебя все будет хорошо, человек. Иди к себе домой и ни о чем не беспокойся.

Осип Аронович вдруг осознал, что с этого мгновенья он теперь навсегда предан этой женщине. Всем сердцем и душой. До самой смерти. Как собака. Что он ее любит больше матери и своих детей. И если ее не станет, он придет к ее могиле, сядет рядом с ней, завоет нечеловеческим голосом от безмерной тоски и умрет…

Тряхнув головой, как будто освобождаясь от крепкого сна, чувствуя себя уверенно-спокойным, Пятницкий, кивнув на прощание Поскребышеву и уже не замечая необычную пару, вышел из приемной. Он уже не мог видеть, как странные мужчина и женщина, переглянувшись и не спрашивая разрешения секретаря, вошли в кабинет Сталина.

В том, другом мире, откуда появился Егоров, историки, скрупулезно исследующие каждый шаг «Отца всех народов», с удивлением заметили, что с этого дня 1933 года генсек перестал появлялся на своих портретах и фотографиях смотрящим прямо и открыто. Теперь он будет всегда изображаться вполоборота или с полуприкрытыми глазами.

С некоторых пор парижский клошар облюбовал для ночевок этот тупичок на Сент Шарлез, с которого на удивление хорошо просматривалась вся улица. Военные назвали бы это место удачной диспозицией. Днем он уходил по своим делам, небритый и пахнущий перегаром грошового вина, а к вечеру возвращался с полным бумажным пакетом, в котором глухо позванивали бутылки дешевого бургундского. Погода стояла теплая, и клошар, укрывшись только газетами, к полуночи вроде бы как засыпал. Вел он себя тихо, смирно и почти незаметно.

Вот и сегодня, ближе к закату солнца, бомж проскользнул в свой тупичок и начал основательно устраиваться. Он разложил несколько заранее заготовленных картонных ящиков, лег на них, поставил в изголовье измятый пакет, вытащил из него тихо звякнувшую бутылку и с чувством к ней приложился. Сделав несколько глотков, клошар лег на бок и задумчиво стал обозревать небольшой дом, как раз напротив своего лежбища. Время тянулось медленно, тихо прозвонил вечерний колокол на ближайшей церкви, оповещая обывателей, что время готовиться ко сну. Бомж вздохнул и сделал непроизвольный жест рукой, как если бы у него на руке находились часы. Но какие часы могут быть у клошара? Поэтому он опять потянулся к бутылке и сделал из нее большой глоток. Время шло, клошар начал зевать. Еле слышно колокол оповестил всех обитателей улицы, что уже полночь и все, кто не ушел в объятия морфея, должны это делать немедленно, чтобы завтра с новыми силами взяться за насущные проблемы. Прошло еще два часа, клошар так же, с непонятной настойчивостью продолжал смотреть на небольшой дом, в котором к этому времени погасли все окна.

Внезапно послышался тихий шелест шин, и как раз напротив тупичка остановились четыре большие легковые машины с выключенными фарами. Тихо открылись дверцы, и чей-то уверенный голос негромко сказал по-французски:

– Вторая и третья группы к бою. Первая – за мной. Действуем по плану.

Неясные силуэты растворились в ночной темноте справа и слева от дома, а четыре оставшихся человека быстрыми смазанными движениями перебрались через кованую ограду, очевидно посчитав для себя зазорным просто пройти через калитку, как это делают все приличные люди. Хотя, может, у них было хобби такое, незаметно-тихо перебираться через заборы? Кто знает…

Было тихо. Заинтригованный клошар на удивление профессионально-осторожно выбрался из-под своих газет и по-пластунски подполз к выходу из тупичка. Пока ничего не нарушало сонную тишину улицы. Внезапно в одном из окон на первом этаже дома вспыхнул свет и, продержавшись несколько секунд, опять погас. Чьему-то чуткому уху могло бы показаться, что в доме послышался сдавленный крик и неясный хлопок. Через некоторое время после хлопка раздались шаги людей, несших явно что-то тяжелое. И действительно, из тихо скрипнувшей калитки, теперь уже не таясь, появилось несколько человек, несших четыре очень больших и явно очень тяжелых ящика, которые пришедшие осторожно стали ставить в багажники своих машин. Через несколько минут, тихо заурчав хорошо отрегулированными двигателями, автомобили, опять-таки не включая фар, тронулись и исчезли за поворотом. Теперь ничто уже не нарушало покой тихой буржуазной парижской улочки.

Подождав еще полчаса, любопытный бомж с непостижимой для измученного алкоголем тела ловкостью, пригибаясь, мягкими крадущимися шагами перебежал улицу и тихо проскользнул через полуоткрытую калитку, ту, через которую недавно вытащили свой груз непонятные люди. Скрываясь в тени кустарника, клошар подкрался к входной двери особняка и легко ее толкнул. Дверь оказалась не заперта. В руке у нищего появился странный фонарь, который светил не круглым, а узким прямоугольным лучом синего цвета. Посветив в дом, бомж тихо выругался. В нескольких метрах от двери, неестественно выгнув шею, лежало тело крупного мужчины в форме мажордома. Дверь, по-видимому, в комнату для слуг, была открыта, и на ее пороге лежал труп другого мужчины лицом к полу. От его головы расползалось большое черное пятно. Клошар присвистнул и пробормотал по-русски:

– Быстро же они управились. Но где же женщина?

Женщину он нашел в соседней комнате, с перерезанным горлом, в постели, с которой она даже не успела встать. Проворно осмотрев всех троих, клошар целеустремленно стал спускаться в подвал. Железная дверь в него оказалась взломана. Было похоже, что ее вскрывали без лишних сантиментов. Четыре больших, прочных стола в подвале были уныло пусты, хотя можно было догадаться, что на них совершенно недавно стояло что-то большое и громоздкое.

Еще раз внимательно все исследовав, бомж тенью выскользнул из дома и скорым, скользящим шагом, который у известной категории людей называется «волчьим», покинул непонятную улицу. Надо полагать, он про себя решил, что порядочному клошару не место там, где ночью тихие люди шастают через заборы, таскают тяжелые ящики, по ходу ломая шеи здоровенным бугаям и без зазрения совести режут шеи очаровательным женщинам, прячущим пистолеты под подушкой…

Через день после описанных выше событий на стол Берзина легла телеграмма от нового резидента 4-го управления Штаба РККА в Париже с коротким и непонятным для непосвященных текстом: «Груз убыл».

Назаров Михаил Кузьмич, командир дальней подводной лодки «Народоволец», находящейся в настоящее время под погрузкой, проверял план боевой подготовки, разработанный его заместителем. Внезапно в командирской каюте раздался гудок корабельного телефона.

Подняв трубку, Назаров услышал голос своего радиста:

– Товарищ командир, по рации передали, вас срочно вызывают в штаб флота. Даже машину выслали.

Положив трубку, Михаил Кузьмич задумчиво посмотрел на документы, пробормотал что-то незлобное про штабных крыс, убрал бумаги в сейф, опечатал его, поправил китель и стремительным шагом вышел из своей каюты.

Поднявшись через рубку наверх, хозяйским глазом оглядел корабль, с удовольствием для себя отмечая, что два боцмана под неусыпным наблюдением старпома рьяно руководят личным составом, не давая рядовым матросам сачковать при погрузочных работах.

Подойдя к своему заместителю, Назаров тихо произнес:

– Виктор Юрьевич, отвлекись на минутку.

Старпом выжидательно на него взглянул.

– Я в штаб флота, действуй по расписанию.

– Понял, Михаил Кузьмич.

Командир лодки козырнул своему заму и, пройдя мимо часового у трапа, сошел на пирс. Автомобиль действительно его ожидал. Это была машина начальника штаба флота. Отметив это про себя, командир «Народовольца» сел на переднее сиденье и коротко сказал матросу за рулем:

– Трогай.

В штабе его действительно ждали. Молчаливый порученец провел его пустыми коридорами до секретного отдела и передал с рук на руки незнакомому Назарову офицеру. Последний сразу проводил кавторанга в небольшой кабинет.

За скромным рабочим столом в кабинете сидел человек, лицо которого Михаилу Кузьмичу почему-то было знакомо. Мужчина взглянул на вошедшего офицера и коротко кивнул, указав на стул возле своего стола:

– Не надо представляться, Михаил Кузьмич. Давайте присаживайтесь, разговор будет долгим.

Назаров разместился на краешке стула. Теперь он вспомнил своего собеседника. Это был исполнительный секретарь Коминтерна Пятницкий. Еще в начале года весь старший командный состав флота собирали на совещание командиров в Ленинграде, и Пятницкий выступил тогда вслед за Кировым с лекцией о грядущей мировой революции.

Подождав, пока Назаров усядется, Пятницкий протянул командиру подводной лодки одинокий лист бумаги и проговорил:

– Сейчас я вам сообщу некую информацию. Перед этим вам необходимо ознакомиться вот с этим, товарищ командир.

Взяв лист в руки, Назаров прочитал:

Секретариат ЦК ВКП(б).

Особой важности. 23.08.33 года.

Я, Назаров Михаил Кузьмич, 1895 года рождения, командир подводной лодки «Народоволец» краснознаменного Балтийского флота, настоящим обязуюсь выполнить все предписания, связанные с выполнением моего задания. Попытка разглашения данного документа или любой его части, а также последующего приказа, переданного в устной или письменной форме, его целей и задач карается высшей мерой наказания.

Собеседник терпеливо подождал, пока Назаров прочтет короткий текст:

– Ознакомились?

– Так точно, товарищ Пятницкий.

Никак не отреагировав на то, что командир подводной лодки знает его фамилию, собеседник Назарова продолжил:

– Надеюсь, вы понимаете, Михаил Кузьмич, что разглашение не допускается также и в отношении любых представителей власти СССР, за исключением тех, кто предъявит вам эту расписку как доказательство того, что имеет доступ к информации особой важности?

– Так точно, понимаю.

– Тогда подписывайте документ.

Командир «Народовольца» не раздумывая подписал страшную бумагу. Он отчетливо осознавал, что в такие мгновенья малейшее колебание будет зачтено далеко не в его пользу. С соответствующими оргвыводами.

Забрав подписанный лист, Пятницкий удовлетворенно улыбнулся и спрятал его в портфель. Через мгновение его лицо преобразилось. Взгляд стал холодным и колючим. Глядя Назарову в переносицу, Пятницкий стальным голосом произнес:

– Слушай боевой приказ. 27 августа сего года, в 04:00, в полной боевой готовности отшвартоваться от пирса и выйти в подводном положении в Финский залив. В 16:00 всплыть в координатах 60°0′36'' северной широты и 27°42′55'' восточной долготы в районе острова Мощный. Координаты повторить?

– Никак нет, товарищ Пятницкий, я запомнил.

– Тогда слушайте дальше. В 17:00 выйти на рабочую частоту 25,53 метра и получить на свое имя радиограмму. Все дальнейшие действия только в соответствии с приказом, полученным вами по рации. Ваше командование о предстоящей боевой операции предупреждено. Для команды – вы просто выполняете боевую задачу. Весь личный состав подводной лодки должен сразу же после всплытия подписать также вот это обязательство о неразглашении.

Пятницкий передал Назарову еще один документ, на этот раз с печатью штаба Флота и подписью командующего. Документ проходил под грифом «Совершенно секретно» и заканчивался словами «карается высшей мерой наказания по законам военного времени».

– Здесь все ясно?

– Так точно.

– Тогда пойдем дальше. После получения задания радиограмму с приказом уничтожить. Запись в книге полученных шифровок и корабельном журнале не производить. И последнее.

Секретарь Коминтерна вынул из папки, лежащий перед ним, два запечатанных сургучными печатями конверта и передал их Михаилу Кузьмичу:

– Вскроете их после получения радиограммы. У меня все. Вопросы?

– Вопросов нет, товарищ Пятницкий.

– Отлично. Готовьтесь к походу. И не забывайте про свою подписку. Вы свободны.

Назаров резко встал, четко повернулся и строевым шагом вышел из кабинета.

Вернувшись на корабль, командир подводной лодки вызвал к себе в каюту своего заместителя:

– Виктор Юрьевич, завтра к 12:00 доложишь мне о готовности лодки к боевому походу. Все отпуска на берег с этой минуты отменить.

Старпом, с которым они друг друга давно знали, нахмурился:

– Уточнения по боевому заданию будут, Михаил Кузьмич?

Назаров пустым оловянным, военно-морским взглядом в упор посмотрел на своего подчиненного:

– Нет, не будут.

Старший помощник сразу приобрел официальный вид:

– Разрешите выполнять?

– Разрешаю. Свободны.

Ранним утром 27 августа 1933 года, в ту пору, которую люди называют «час волка», дальняя подводная лодка «Народоволец» тихо отошла от своего причала и исчезла в надвигающемся тумане. Вся команда корабля находилась на местах согласно боевого расписания. Скомандовав погружение, Назаров передал управление кораблем своему заместителю:

– Виктор Юрьевич, поручите штурману проложить курс к точке 60°0′36'' северной широты и 27°42′55'' восточной долготы в район острова Мощный. Команде, не задействованной на вахте, отдыхать. Я тоже пойду передохну. За час до прибытия в заданный квадрат разбудите меня. И еще, – Назаров оглянулся по сторонам и, понизив голос, чуть слышно, одними губами прошептал: – Юра, не задавай мне вопросы в этом походе. Я тебе на них отвечать все равно не буду. Понял?

– Понял, Миша, понял, – так же шепотом ответил его заместитель, – сразу, как ты из штаба флота вернулся, понял.

После этих слов старпом, поправив на голове фуражку, громко, официальным голосом произнес:

– Командир покидает боевую рубку. Беру командование на себя.

Сон Назарова прервал гудок корабельного телефона. Голос заместителя в трубке произнес:

– Товарищ командир, через 59 минут лодка выйдет в заданный квадрат.

– Идти малым ходом.

– Есть идти малым ходом.

Когда лодка, по расчетам штурмана, вышла к указанным координатам, Назаров дал приказ на всплытие и вызвал к себе радиста-шифровальщика:

– Федор Николаевич, настроитесь на волну 25,53 метра. В 17:00 на мое имя придет радиограмма. После приема запись в книге радиограмм не производить, ясно?

Радист замялся, потом твердо посмотрел в глаза своему командиру:

– Разрешите напомнить, товарищ капитан второго ранга, по приказу начальника штаба флота от…

Михаил Кузьмич перебил своего подчиненного:

– Я знаю этот приказ. По прибытии на базу можете написать на меня рапорт. А сейчас выполняйте мое распоряжение.

В глазах радиста мелькнуло что-то непонятное. То ли одобрение, то ли понимание…

– Есть, товарищ командир. Разрешите идти?

– Идите.

В 17:30 поступило сообщение от радиста:

– Товарищ командир, вам радиограмма.

– Давайте ее сюда, Николаевич.

Два раза прочитав приказ, Назаров присвистнул и тихо, но с душой выругался. Потом, процедив сквозь зубы что-то вроде: «Они там совсем подурели», решительно приказал:

– Старпом, штурман и радист в мою каюту.

Его помполит было двинулся за ними, но командир «Народовольца» остановил его твердым взглядом:

– С вами мы потом побеседуем. Займитесь пока своими непосредственными обязанностями, Остап Тарасович.

Подождав, пока подчиненные разместятся, Михаил Кузьмич вытащил из сейфа переданный ему Пятницким для личного состава документ о неразглашении, положил рядом с ним на стол «вечную» командирскую ручку и произнес:

– Ознакомьтесь и распишитесь, товарищи подводники.

Когда все поставили свои подписи, Назаров повернулся к радисту:

– Я надеюсь, мне не надо вам напоминать, Федор Николаевич, что с полным текстом приказа ознакомлены только вы и я.

– Никак нет, Михаил Кузьмич, напоминать не надо.

– Очень хорошо. Тогда вы свободны. Я вас больше не задерживаю.

После того, как радист вышел, Назаров обратился к старпому и штурману:

– Теперь с вами. В силу полученных мной инструкций до вас будет доведена только та информация, которая необходима для наилучшего выполнения приказа. Поэтому, штурман, записывайте координаты первого квадрата, куда должна выйти лодка, а вы, товарищ капитан третьего ранга, запоминайте.

Дождавшись, пока штурман все записал, Назаров приказал ему идти и прокладывать курс.

Оставшись наедине со своим заместителем, командир «Народовольца» приказал:

– Ознакомь с документом о неразглашении остальной личный состав, Виктор Юрьевич. И проследи, чтобы каждый поставил свою подпись. После этого вернешь его мне.

– Есть, товарищ командир. Я могу идти?

– Ступай, Виктор.

Зам уже было поднялся, чтобы выйти, когда Назаров, напряженно думавший о чем-то своем, спохватился:

– Совсем забыл, позови мне этого, – он скривился как от зубной боли, – Остапа нашего Тарасовича, Витя, позови. Пусть зайдет через пятнадцать минут.

И безнадежно, тяжело вздохнул. Старший помощник понимающе усмехнулся, козырнул и вышел из каюты…

После того как старпом вышел, Назаров достал из сейфа оба пакета, переданных ему секретарем Коминтерна, и вскрыл их. В первом оказался еще один небольшой запечатанный конверт, на котором было написано: «Передать старшему группы». Командир «Народовольца» пожал плечами и положил конверт обратно в сейф. Во втором лежал одинокий лист бумаги, на котором было напечатано: Пароль – «Цербер», отзыв – «Стикс». Вернув и его в сейф, Назаров опять задумался. Все происходящее начинало ему очень не нравиться. Все это задание отчетливо отдавало интригами спецслужб.

От нелегких размышлений его оторвал осторожный стук в дверь. Еще раз вздохнув, Михаил Кузьмич, сделав дежурное свирепо-тупое командирское лицо, рыкнул:

– Войдите.

В это время в боевой рубке старпом, с интересом, краем глаза, наблюдающий за дверью командирской каюты, азартно поспорил со своим внутренним голосом, насколько хватит терпения Назарова на помполита, которого на лодке не любили за его занудство и желание про всех все знать. Зам ставил на четыре минуты, а ехидный внутренний голос на три. Внутренний голос выиграл. Ровно через три минуты бледный помполит пулей вылетел из командирской каюты и помчался проводить политинформацию со свободной вахтой. За ним, в надвинутой на самые глаза фуражке, блестя золотом нашивок на рукавах, ступая тяжелой поступью командора, появился Назаров Михаил Кузьмич, командир дальней подводной лодки «Народоволец»:

– Старпом, мать-перемать!!!

– Я!! – Весело и яростно откликнулся зам.

– Боевая тревога!!!

– Есть боевая тревога!!!

По всем помещениям подлодки разнесся вой ревуна. Раздался топот множества бегущих ног и лязг задраиваемых люков. Слаженный организм боевого корабля, синтез живого человеческого мяса и металла, предназначенный только для одной цели – убивать, живущий именно для таких мгновений, питаемый стальной командирской волей, солярой и электричеством, сработал как хорошие швейцарские часы.

– Срочное погружение на двадцать метров!!!

– Есть срочное погружение на двадцать метров!!!

В 20:00 московского времени «Народоволец» стремительно ушел под воду.

Вы когда-нибудь сидели в металлической цистерне два часа подряд? А шесть? А сутки? А трое? А неделями? И не один сидели, а с сорока семью здоровыми мужиками вместе, которые едят там, где спят, когда над головой постоянно что-то свистит, шипит и громыхает. Когда рядом с вами все вымазано машинным маслом и солидолом, когда до икоты хочется курить, а курить нельзя. Вы не сидели в такой цистерне? Нет? Ну и радуйтесь этому. Только подводник может понять подводника, что такое замкнутое пространство этой длинной железной бочки, плывущей неизвестно куда и неизвестно с каким заданием. В подводной лодке уши становятся важнее глаз. Вы спите рядом с торпедой, а уши слушают, не раздался ли треск лопающихся переборок. Вы не хотите слышать, но уши продолжают жить своей напряженной жизнью вопреки вашему желанию. Информационный вакуум, так по-умному называют это желание ваших ушей психологи. Если приплюсовать сюда вполне понятное человеческое любопытство, то можно понять командира «Народовольца», сколько сил ему приходилось тратить на пресечение всяческих разговоров о возможном маршруте и цели движения подводного корабля. Неожиданным помощником в этом деле, в отличие от помполита, на которого Назаров давно махнул рукой, оказался радист, Храмов Федор Николаевич, пришедший на флот еще до революции. Он как бы стал «душой» матросского коллектива, когда за ним не приглядывает тяжело-свинцовый, холодно-расчетливый командирский глаз.

Вот и сегодня, обходя помещения корабля с обязательной ежедневной проверкой, кавторанг зашел в носовой отсек, из которого раздавался голос Николаевича и в котором разместились свободные от вахты матросы. Никем не замеченный, Назаров тихо вошел и прислонился плечом к переборке, с интересом вслушиваясь. Между тем, Храмов, полностью овладев вниманием матросской аудитории, травил:

– Идем мы, значит, с моим корешем, Пашкой, после месячного похода, молодые и здоровые, по Невскому. Ну, вы, салаги, конечно, понимаете, что такое баб месяц не видеть в молодости.

Вокруг рассказчика раздался одобрительный гул голосов, мол, ох, как понимаем. С улыбкой оглядев слушателей, радист продолжил:

– Так вот, идем мы и вдруг видим, перед нами та-а-а-кая барышня с чемоданчиком идет, ну та-а-акая. Все при ней. Кругленькая, аппетитненькая, каблучками цок-цок. У меня аж кровь прилила, и не только к лицу… Переглянулись мы с Пашкой, кивнули друг другу и на всех парах сзади к ней подходим. Я так галантно, по военно-морскому, ее спрашиваю «Барышня, может, помочь вам?»

– Ну, а она?! – жадно потребовало матросское собрание.

– А она, – Храмов сделал мхатовскую паузу, – она так гибко ставит свой чемоданчик на землю, что у меня внутрях все опрокидывается… И поворачивается к нам…

Федор Николаевич опять замолчал.

Вокруг него раздалось нетерпеливое:

– Ну?!.. Ну!?

– А вот те и «Ну». Как мы ее лицо увидели, несмотря на месяц без женского полу, так не сговариваясь в один голос и сказали: «Если не хотите, то как хотите, барышня…» И дали полный назад…

Под общий гогот Храмов добавил удрученно:

– Нет, я никогда столько не выпью, чтобы с такой…

Кавторанг про себя улыбнулся. Эта байка в разных интерпретациях ходила по кораблям еще со времен царя Гороха.

В это время кок, отдыхающий от своих кастрюлек и сковородок, попросил:

– Слышь, Николаевич, ты нам хоть намекни, куда идем-то? Ты ведь все должен знать. Ну, хоть краешком намекни…

Радист сделал таинственные глаза, вплотную подвинулся к спрашивающему, приобнял его за плечи и громким шепотом проговорил:

– Только тебе, Сашка, и по большому секрету. Понял?

– Конечно, понял. Так куда?

– В Африку, Саша. За крокодилами. А тебя сделаем приманкой. Вон ты какой у нас упитанный…

– Да ну тебя, Николаевич, – разочарованно пробубнил кок.

Понимающе засмеявшись, матросы начали расходиться по своим делам.

Заметив Назарова, Храмов сделал удрученно-хитрое, простецкое лицо.

Михаил Кузьмич, усмехнувшись, тайком показав своему радисту вначале большой палец, потом кулак, повернулся и вышел…

Сутки цеплялись за сутки, отмеряя мили приближения подлодки к ее цели. Ночью «Народоволец» всплывал, и командир, чтобы личный состав совсем не озверел, разрешал под присмотром старпома несколько минут матросам по очереди дышать свежим морским воздухом. Два раза дозаправлялись от танкеров и получали продовольствие.

Наконец, 15.09.33 года штурман доложил командиру корабля:

– Мы в заданном квадрате, в нейтральных водах. До Гавра 16 миль, Михаил Кузьмич.

Назаров дал команду всплыть на перископную глубину. Было 17 часов 3 минуты по Гринвичу. Прямо по курсу подводной лодки, на расстоянии всего в 5 кабельтовых, стоял под якорем сухогруз «Архангельск». В перископ хорошо были видны вывешенные на нем сигнальные флаги: «Не имею хода. Мои машины остановлены. Помощь не требуется».

Поблагодарив штурмана за отличную работу, Михаил Кузьмич приказал погрузиться на 30 метров. В 01 час местного времени «Народоволец» опять подвсплыл до перископной глубины и самым тихим ходом вышел к хорошо освещенному правому борту «Архангельска» на расстояние в полкабельтова. Дав команду на всплытие, кавторанг в сопровождении старпома и штурмана поднялся в рубку и сам открыл верхний рубочный люк. Штурман тащил с собой два малых переносных корабельных прожектора со съемными цветовыми фильтрами.

Установив прожекторы на рубке, он вопросительно посмотрел на Назарова:

– Два зеленых, два красных. Давай, – приказал последний.

Послав оговоренный в приказе сигнал, командир «Народовольца» стал ждать ответа. Внезапно на «Архангельске» погасли все огни, и буквально через минуту после этого пришел ответный сигнал в виде двух коротких красных и зеленых вспышек.

Почти сразу за сигналами в темноте послышался звук работающей лебедки на сухогрузе и тихий всплеск от спущенной на воду спасательной шлюпки.

– Сигналь еще раз, – приказал Михаил Кузьмич штурману, – а то мимо нас могут пройти.

Тот быстро два раза включил и выключил прожектора.

Из темноты опять пришел ответный сигнал. Отвечали, по-видимому, уже ручным фонарем. Через минуту стал слышен звук опускающихся в воду весел и прямо на рубку «Народовольца» вышла шлюпка с «Архангельска».

С подплывшей лодки раздался тихий голос:

– Пароль?..

Кавторанг, вооруженный карабином, внезапно почувствовал себя неуютно. Он вдруг понял, что его держат на мушке. Поэтому он хриплым голосом прокаркал:

– «Цербер».

И тут же потребовал:

– Отзыв!

– «Стикс». Все нормально. Бросайте концы. У нас четыре больших ящика. Тяжелые, гады…

Прием груза на борт подводной лодки занял час с небольшим. Капитан сам, со старпомом и двумя прибывшими, таскал ящики в свою каюту. Когда их расставили, третий из прибывших, представившийся как старший группы сопровождения груза, потребовал у Михаила Кузьмича разговора с глазу на глаз.

– Слушайте меня внимательно, товарищ командир. Во время движения на базу в каюту никому не входить, включая и вас. Еду нам оставляйте перед входом. Нарушители будут убиты на месте. Все ясно?

– Так точно, ясно. Разрешите вам передать пакет. У меня приказ.

– Передавайте.

Назаров подошел к личному сейфу, открыл его, вынул полученный от Пятницкого конверт и передал своему собеседнику. Тот внимательно осмотрел сургучные печати и тут же, при командире подводной лодки, вскрыл его. Прочитав короткий текст, он ухмыльнулся и пробормотал:

– Однако… хе-хе…

Потом поднял жесткий взгляд на капитана «Народовольца»:

– Перед подходом лодки к контрольным точкам движения, а также при возникновении нештатных ситуаций будете оповещать меня. А теперь идите. Я вас больше не задерживаю.

Выйдя из своей бывшей каюты, командир подлодки мысленно выдохнул. От незнакомца вполне ощутимо пахло быстрой смертью. Впрочем, смотреть смерти в глаза капитану корабля было не впервой. И еще грело сердце то, что по поводу такого страшного гостя у Назарова на самый крайний случай тоже был недвусмысленный приказ. Он был обязан при возникновении угрозы пленения или затопления лодки ликвидировать принятых на борт людей и утопить груз… А приказы Михаил Кузьмич всегда выполнял, чего бы ему это ни стоило…

Обратный путь можно было бы назвать рутинным, если слово «рутина» применимо к возвращению из боевого похода. Но все рано или поздно заканчивается, так же начал подходить к концу и этот странный вояж «Народовольца». Сопровождающие груз действительно все это время почти не покидали каюты. За три часа перед подходом к Мощному Назаров оповестил об этом старшего группы, добавив при этом, что, в соответствии с полученным приказом, он обязан всплыть и послать в эфир заранее обусловленное сообщение. Выслушав командира «Народовольца», гость написал несколько цифр на листе бумаги, два раза подчеркнул частоту, на которой надо отправить его радиограмму, и приказал отослать ее в эфир после указанной в приказе.