Текст книги "Правда в глазах смотрящего"

Автор книги: Вадим Проскурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Но все плохое рано или поздно заканчивается и в конце концов убитая "семерка" припарковалась у подъезда пятиэтажной хрущобы. Маленький и плюгавый бритоголовый человечек со жвачкой во рту подхватил необычно тяжелую барсетку, захлопнул дверь, пискнул сигнализацией и скрылся в подъезде.

Это он думал, что скрылся, на самом деле за ним следовала тень, почти невидимая и почти неощутимая. Если бы он резко обернулся, он смог бы меня заметить, но он не обернулся.

На четвертом этаже восхождение завершилось. Мужичонка позвонил в дверь, она открылась и он вошел в квартиру. Я не стал просачиваться через дверь, вместо этого я проник в квартиру через стену под самым потолком. Вот он какой, Леча...

Против ожидания, Леча совсем не походил на чеченца. За год в Чечне я уже убедился, что среди чеченцев встречаются и рыжие, и даже блондины, но большинство все-таки черноволосые и с длинными носами. Леча имел совершенно русское лицо, широкое и чуть одутловатое, коротко стриженые темно-русые волосы и короткий прямой нос – ничего характерно кавказского. И ничего бандитского в его облике тоже не было – на первый взгляд то ли небогатый бизнесмен, то ли непьющий автослесарь. И говорил он совершенно без акцента.

– Здравствуй, Леча, – сказал тот, за кем я следил.

– Здравствуй. Принес?

– Принес.

– Давай сюда.

Барсетка перешла из рук в руки, Леча расстегнул молнию и обнаружил внутри толстую записную книжку.

– Все нормально, – сказал он, – можешь быть свободен.

Плюгавый человечек вежливо попрощался и ушел. Леча отправился в большую комнату, его лицо стало задумчивым.

Он аккуратно положил книжку на стол, открыл шкаф, вытащил оттуда бутылку десятилетнего грузинского коньяка и простенькую стеклянную рюмку, налил себе грамм пятьдесят, грубо нарушив законы шариата, закурил и уселся за стол. Я ожидал, что он немедленно откроет то, что лежит на столе, но он сидел, курил и смотрел в стену отсутствующим взглядом, как будто... точно! Он боится этой книжки, он по-настоящему боится того, что мог написать Усман. Интересно, что он ожидает увидеть в дневнике своего бывшего коллеги?

Я не успел подключиться к мыслям врага, потому что Леча глубоко вздохнул, залпом выпил коньяк и резко распахнул записную книжку, резко и отчаянно, как будто не просто открыл книгу, а бросился грудью на амбразуру с пулеметом. Страницы были чистыми.

Пару секунд Леча недоуменно пялился в чистые страницы, потом послюнявил палец и нерешительно потер пустые строчки. Я опустился на пол и обрел видимость.

– Не хочешь джинна – не три лампу, – сказал я.

Леча вздрогнул и тихо прошептал что-то нерусское. Его глаза стрельнули в сторону открытой бутылки и я немедленно отреагировал.

– Наливай, – сказал я. – Сейчас это тебе не помешает.

А потом я прочитал мысли собеседника и добавил:

– Не волнуйся, я пришел наказать тебя не за этот грех.

– Кто ты? – спросил Леча и подумал: шайтан?

– Нет, – ответил я, – и даже не иблис. Я человек, который умеет кое-что необычное. Хочешь меня пристрелить?

Леча все-таки налил себе коньяку. Он изо всех сил старался выглядеть спокойным и его руки почти не дрожали.

– Это бессмысленно? – спросил он.

– Попробуй, – предложил я и протянул ему пистолет рукояткой вперед. – Тут глушитель, можешь не бояться, что услышат соседи.

Леча непонимающе смотрел на меня и молчал.

– Это провокация? – наконец спросил он.

Я рассмеялся, почти без усилия.

– В твоем положении глупо думать о провокациях, – сказал я.

– Действительно, – согласился Леча и выстрелил.

Он выстрелил в грудь, а не в голову, и поэтому выстрел прошел для меня почти безболезненно. Пуля с характерным визгом отразилась от стены, стукнула в дверцу шкафа, оставив большую выщерблину, улетела под кровать и весело запрыгала там, попеременно ударяясь о пол, кровать и плинтус.

Леча отложил пистолет и выпрямил голову, которую до того непроизвольно вжал в плечи.

– Кто ты? – снова спросил он. – Святой или джинн?

– А ты кто? Шахид или маньяк?

– Я шахид.

– Тогда я святой.

– А если я маньяк, то ты злой дух?

– Почему сразу злой? У вас же, вроде, бывают и добрые джинны.

– Добрые – это гурии.

– Разве гурии не бабы?

– Гурии бывают и мужского пола.

– Для благочестивых женщин на том свете? Чтобы было с кем трахаться?

– Да. Зачем он богохульствует?

– Зачем ты взорвал мой дом?

– Я не взрывал твой дом.

– Ты приказал его взорвать.

– Но не взрывал.

– Зачем ты приказал его взорвать?

– Хотел убить тебя.

– Зачем?

– Думал, что это возможно.

– Это возможно.

– Как?

– Я что, похож на идиота – рассказывать тебе, как меня убить? Да ты и не сможешь воспользоваться... можешь считать для простоты, что я неуязвим. Так зачем ты хотел меня убить?

– Ты служишь шайтану.

– Почему ты так решил?

– Ты тот, кого вы, русские, называете вампирами.

– Газету прочитал?

– Да.

– И только из-за этого ты решил взорвать целый дом? Знаешь, сколько людей погибло?

– Около ста. В новостях передавали.

– Благодарность от Басаева уже получил?

Леча помотал головой.

– Ты не поверишь, – сказал он, – но я хотел только одного – избавить мир от нежити.

– Ты убил сто невинных людей!

– Ты убьешь больше.

– У меня нет зависимости от человеческой крови. Я могу пить кровь, она дает мне силы, но я не наркоман, я полностью управляю собой.

Леча пожал плечами.

– Какая разница? Мною двигал Аллах, если я ошибся, на то была его воля.

– Аллах двигает лишь теми, кто движется сам! – воскликнул я. – Кто взрывал дом?

– Этого тебе не узнать. Можешь убить мое тело или выпить душу, я все равно ничего не скажу.

– Говорить не надо, достаточно только подумать. И не делай такое довольное лицо. Знаешь историю про Ходжу Насреддина?

– Про муллу Насреддина. Вы, русские, переврали наши легенды.

– Это не ваша легенда, Насреддин жил в Средней Азии.

– Мусульманин всегда мусульманин, независимо от того, где живет.

– Неважно. Помнишь, как Насреддин попросил ростовщика Джафара не думать об обезьяне?

До Лечи начало доходить. Он попытался схватить пистолет, но добился лишь того, что получил хук справа. Правый глаз Лечи начал заплывать, все-таки вампирская реакция намного быстрее человеческой.

Я встал между Лечей и окном, вытащил из пистолета обойму и передернул затвор, удалив патрон из патронника. Просто на всякий случай.

– Не дергайся, – сказал я, – все равно я быстрее и сильнее.

– Убей меня, – прошептал Леча, – но не заставляй предавать братьев.

– Ты уже давно предал их, – возразил я.

Леча начал молиться. Я не понимаю языка, на котором он молится, но я понимаю мысли. А ведь он по-настоящему верит в то, что делает доброе дело! Понять значит простить, так, вроде, говорила Зина? Неважно. Важно только то, что я понимаю в его мыслях.

НАТО захватило Югославию. Немецкие танки с крестом на броне вошли в Белград, как будто история внезапно откатилась на шестьдесят лет назад. Армия капитулировала, новая власть утверждает новые порядки. Бойцов сопротивления расстреливают на площадях, обкуренные албанцы раздают героин в школах, негры в голубых касках насилуют сербских девочек. Что, кроме террора, остается немногим патриотам, избежавшим концлагерей? И чем эта воображаемая картина отличается от творящейся в сознании Лечи, кроме национальной принадлежности воюющих сторон?

– Ты неправ, Леча, – сказал я, – неправ потому, что вы начали первыми. Я был в Чечне, я знаю, что русские солдаты тоже иногда творят беспредел, но ты видел только одну сторону. Поверь, по другую сторону все то же самое. Когда на твоих глазах десятилетний ребенок хладнокровно расстреливает двадцатидвухлетнего лейтенанта, который хотел купить на рынке блок сигарет, в следующий раз ты так же хладнокровно пристрелишь ребенка, который направил на тебя кривую палочку. Достаточно провести на войне всего неделю и в каждой засохшей ветке тебе будет мерещиться ствол. Война – абсолютное зло, на ней не бывает правых и виноватых. Пойми, Леча, зло нельзя остановить злом, зло можно остановить только отсутствием зла. Знаешь, когда закончится эта война? Только тогда, когда не останется тех, кто губит свою душу ради того, чтобы погубить чужую. Христос, в которого ты не веришь, говорил, что спасется тот, кто погубит свою душу ради ближнего своего. Но когда люди губят не себя, а друг друга, не выигрывает никто. Даже Сатана.

– Почему шайтан не выигрывает? – заинтересовался Леча.

– Не знаю, – я пожал плечами, – просто мне так открылось. Ты думаешь, что делаешь хорошее дело, взрывая дома и убивая неверных, но ты неправ, Леча, террор не бывает хорошим делом. Террор – это война, а война – это грех.

– Так что, я должен все забыть? Забыть весь тот кошмар, в который вы, русские, превратили жизнь моего народа?

– В этом кошмаре виноваты не мы, вы сами создали его, когда выбрали Дудаева. Но какая разница, кто начал? Важно не это, важно то, как это прекратить. А это не прекратится, пока такие, как ты, будут изо всех сил пестовать свою ненависть. Хочешь, я избавлю тебя от ненависти?

– Если я лишусь ненависти, что у меня останется?

– Тебе виднее. Если в тебе не осталось ничего, кроме ненависти, ты жалок. Тебя можно пожалеть, но нельзя полюбить. Если в тебе живет только ненависть, если ты весь – ненависть, ты не жилец, пройдет совсем немного времени и она убьет тебя.

– Я ищу смерти, – сказал Леча, спокойно и без какого-либо надрыва. Как говорится, от чистого сердца.

– Хочешь стать шахидом? Думаешь, это поможет тебе попасть в рай? Да ты вообще веришь в рай после смерти?

– Если не верить в рай после смерти, то во что тогда верить?

– В рай при жизни. Когда ты смотришь вокруг, ты сам выбираешь, что видеть. В мире нет добра и зла, они только в глазах смотрящего, в душе, которая смотрит в мир и пытается вместить его в десяток простых истин. Но так никогда не получается, ведь разве бывает то, что полезно всем и всегда? Или то, что всем и всегда вредно? Все относительно, и человек в том числе, и то, что он – мера всех вещей, не имеет никакого значения. Хочешь, чтобы жизнь стала прекрасна? Просто поверь, что она такова, и она станет по твоей воле. Каждый из нас творит вселенную внутри себя и у одних она похожа на рай, а у других на ад. Бог сотворил людей по образу и подобию, а это значит, что каждый из нас немного Творец. Так не твори ад, не уподобляйся шайтану!

– Пытаешься меня заколдовать?

– Нет, я просто говорю. Если бы я начал колдовать, ты сидел бы сейчас с открытым ртом и кивал каждому слову. Нет, Леча, ты, конечно, мерзавец, но... несмотря ни на что, я уважаю тебя. Я не буду лезть в твою душу.

– Разве не это ты сейчас делаешь?

– Сейчас я лезу в собственную душу. Знаешь, зачем я пришел к тебе?

– Убить меня.

– А еще?

– Узнать, кто мне помогает, и убить их всех.

– Правильно. Я не буду этого делать.

– Почему? – теперь Леча удивился по-настоящему.

Я взял бутылку с коньяком, отхлебнул из горлышка и сморщился. Такой коньяк из горла не пьют. Я сходил к шкафу, принес стаканчик граммов на сто и наполнил его наполовину.

– Почему? – задумчиво повторил я. – Потому что, если я тебя убью, ничего не изменится. Ты больше не причинишь мне зла, но ты и так его не причинишь, ты же знаешь, что в среднем удается один теракт из двух, а то и из трех. Есть, правда, группа "Вымпел", у них почти все операции проходят успешно, но твоих головорезов глупо даже сравнивать с ними. Вряд ли ты проживешь больше полугода и вряд ли ты успеешь сделать что-нибудь по-настоящему злое. Но все это несущественно, потому что, когда я шел сюда, я думал не о том, как избавить мир от зла. Я думал о том, что должен отомстить, а сейчас я думаю, что в мести нет смысла. Ведь если в мести есть смысл, то чем я отличаюсь от тебя?

– Тем, что мстишь во имя доброго дела.

Я обернулся и увидел, что сзади стоит Лена. Это она сказала последнюю фразу.

– Как ты нашла меня? – удивился я.

– Элементарно. Я помолилась богу и он объяснил, где тебя искать, а потом показал мне, как можно мгновенно перемещаться с места на место. Это, оказывается, очень просто.

– Ты знаешь, что случилось с нашим домом?

– С нашим? Ты говоришь, это был наш дом? Ты действительно так думаешь?

– Лена, это был наш дом. Вот этот раб божий приказал его взорвать.

– Да, я знаю. Только он не раб божий, а слуга Сатаны, давно отвергнувший истинного бога. Отвечай, грешник, кто тебе помогал?

Лицо Лечи напряглось и покраснело, глаза вспучились, как у лягушки, из горла вырвался глухой хрип. Но внутренняя борьба длилась не дольше двух секунд, потом Леча со свистом выдохнул воздух и его лицо стало мертвенным и безжизненным. Он начал говорить.

Мне стало противно. Может, я и темный, может, я и предназначен принести в мир зло, но так глумиться над душой другого человека не позволяю себе даже я. Да, я понимаю, добро нельзя творить с чистыми руками, нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц, зло должно быть наказано и наказание должно быть таким, чтобы преступление не повторилось, но все же... все же есть вещи, которые нельзя делать, просто потому что нельзя. Я знаю, не мне рассуждать о таких вещах, я загрыз четырех человек ради глотка крови, но я все равно не могу спокойно принять то, что сейчас происходит. Я вижу, как душа человека медленно, но неотвратимо разрушается, и мне это не нравится. Да, это не самая хорошая душа, это душа преступника и террориста, она действительно загублена, но не бывает душ, которых нельзя спасти, какая бы душа ни была, она священна, в нее нельзя лезть грязными лапами, ее нельзя рассматривать просто как инструмент для построения светлого будущего, пусть не коммунистического, а православного, какая, к черту, разница! Душа – цель, а не средство, она неприкосновенна, если тебе не нравится душа человека, уничтожь ее, но не переделывай.

Леча уже назвал два десятка имен и адресов и продолжал говорить, монотонно и безжизненно, и с каждым произнесенным словом его голос звучал чуть тише. А ведь он умрет, когда закончит говорить, понял я. Для него предательство – смертный грех, и то, что предательство произошло не по доброй воле, а под воздействием неодолимой силы, не имеет никакого значения. Так папуас умирает, выслушав до конца проклятие шамана.

– Прекрати, – сказал я.

– Сейчас, – отозвалась Лена, – осталось совсем немного.

– Прекрати сейчас же!

– Почему?

– Так нельзя!

– Почему?!

– Потому что нельзя... просто нельзя!

– Сергей, ты что? Это же террорист, убийца, он вне закона! Бог отвернулся от него, он вне любого закона, божьего и человеческого.

– Ты не бог! И я не бог. Пусть бог от него отвернулся, но он не перестал быть человеком. Сейчас, когда ты это делаешь, чем ты отличаешься от него?

– Я служу истинному господу Иисусу Христу, а он служит богомерзкому аль-Ваххабу. Этого достаточно.

– А почему ты думаешь, что твоя вера истинна, а его ложна?

– Потому что моя вера не заставляет людей взрывать дома. Все, Сергей, ты меня отвлекаешь! Подожди минуту, я скоро закончу и мы все обсудим.

– Ты ошибаешься, мы ничего не обсудим. Мне казалось, что мы сможем быть вместе, но я был неправ. Мы с тобой слишком разные, а жизнь непохожа на "Доктор Дизель". Я ухожу.

– Куда?

– Какая разница? Ты найдешь меня где угодно, у тебя же есть бог, который открывает разные полезные истины.

– Я нашла тебя только потому, что ты сам хотел этого. Я шла на зов нашей любви. Не уходи, Сергей! Ты же любишь меня, ты сам только что сказал, что твой дом стал нашим общим. Если ты уйдешь, любовь тоже уйдет, мы станем чужими и я боюсь, что...

– Я тоже боюсь этого. Но мы не сможем быть вместе. Извини.

Я вышел в прихожую и подумал, что тоже могу кое-кому помолиться. Эй, ты, подумал я, если ты существуешь, почему бы тебе не открыть мне что-нибудь интересное? А то ерунда какая-то получается – Ленке все открывается, а мне ничего. Непорядок.

Где-то вдали, за пределами всех доступных пространств, послышался утробный смех, жутковатый, но совсем не угрожающий.

Давно со мной никто так не разговаривал, сообщил голос, отсмеявшись, но я не обижаюсь, потому что мы с тобой выше всех этих глупостей. Не тревожься, Сергей, пусть мертвые разбираются со своими мертвецами, не мешай им заниматься глупостями, жизнь продолжается и без них. Кажется, у меня найдется для тебя кое-что подходящее... точно! Сейчас тебе кое-что откроется. Поехали!

Пространство мигнуло и я оказался в совсем другой комнате. Все вокруг было черным, стены были занавешены черными портьерами, по углам горели черные свечи, в клетке под потолком сидел черный ворон, посреди комнаты стоял массивный стол черного дерева, а за столом сидел дородный мужик в черной рясе с капюшоном, надвинутым на голову. Напротив него сидела худощавая черноволосая женщина в черном платье. Мой черный джинсовый костюм удачно дополнил картину.

Я кашлянул, женщина взглянула на меня, вскрикнула и начала было заваливаться в обморок, но тут же выровнялась, как будто вовремя передумала. Она судорожно впилась пальцами в край стола и ее карминно-красные ногти стали похожими на пятна крови на матово-черной доске. Она смотрела на меня жадными глазами и в них читалось любопытство, легкий ужас и, почему-то, сексуальное желание.

Мужик тоже смотрел на меня, только его взгляд больше напоминал взгляд барана из русской народной поговорки. Он лихорадочно соображал, кто я такой и откуда здесь взялся.

– Кто ко мне взывал? – спросил я и понял, что пошутил неудачно. Потому что на полу, непосредственно под моими ногами, красным мелом была нарисована пентаграмма, а на конце каждого из пяти лучей горела черная свеча.

– Вы что, ребята, дьявола вызывали? – дошло до меня.

Дамочка экзальтированно кивнула, а мужик начал мычать.

– Эээ... – выдавил он, – а вы это... я извиняюсь...

– Мужик, ты к кому взывал? – поинтересовался я. Почему-то меня начал разбирать смех. Да уж, у него специфическое чувство юмора.

– Эээ...

– Владыка! – завопила женщина, рухнула на колени и резво поползла в мою сторону. – Владыка! Позволь служить тебе...

– Ты... это... – растерялся я, – тебе чего надо?

– Ничего! – продолжала восторженно вещать женщина. – Нет счастья выше, чем служить истинному повелителю сил, которому подчиняется земное и подземное...

– Что тебе надо?

– Я замужем... – теперь она заговорила другим тоном, более деловым, – мой муж богат, но меня не любит. Понимаете... я готова служить...

– Понимаю. Сейчас полюбит.

– Нет! – вскрикнула женщина в панике. – Вы не так поняли, владыка. Я не хочу, чтобы он меня полюбил. Я бы хотела... эээ...

– Прибить его, что ли?

– Ну...

Я расхохотался. Господи, откуда столько идиотов берется? Да, кстати, ты не обижаешься, что я помянул господа?

Забей.

Хорошо.

– Я так сразу не могу, – сказал я, отсмеявшись.

– Да, конечно, – согласно кивнула женщина, – я должна подписаться кровью, это не проблема, я...

– Не смеши меня. И вообще, нечего устраивать тут мелодраму. Мужик! Ты, вроде, похож на нормального. Где я нахожусь?

– В центре прикладной демонологии.

– Демонов вызываете?

– Ну... да.

– Зачем?

– Наше магическое направление немного нетрадиционно, но, несмотря на это, мы добиваемся очень хороших результатов. Во всех основных направлениях черная магия работает нисколько не хуже, чем более привычная белая. Например, по алкоголизму...

– Я понял. Мозги лохам пудрите.

– Я попросил бы...

– Молчать!

– Не разговаривайте со мной в таком тоне! Я сейчас вызову охрану...

– Давай, вызывай, демонолог. Что же ты меня не изгонишь или не подчинишь? Охрану... Сам, значит, не веришь в то, что творишь. Чего застыл? Вызывай.

Сам не знаю, зачем, я продемонстрировал клыки, что вызвало у мужика нервную дрожь, а у женщины восторженный вздох.

– Короче, мужик, – сказал я, подавляя непрошеную идиотскую улыбку, – раз ты у нас крутой демонолог, даю тебе пять минут, чтобы изгнать меня... сам знаешь, куда. Время пошло.

С этими словами я уселся на край стола, вытащил из кармана сигареты и зажигалку, и закурил. Пачка обычного "Петра Первого" в руках непонятного гостя странным образом придала демонологу моральных сил.

– Я вызываю охрану, – еще раз повторил он и нажал невидимую для меня кнопку под столом.

Через минуту портьеры справа от меня раздвинулись и в комнате появилось новое действующее лицо – лысый амбал лет тридцати с соответствующим выражением хари, лицом это никак не назовешь, при всем желании.

– Кыш, – сказал я, амбал сделал шаг в сторону и встал по стойке смирно.

Я посмотрел на часы.

– Осталось три с половиной минуты, – сообщил я.

– Юрик, ты что? – прошипел мужик.

Юрик проигнорировал его возмущение.

– Разрешите идти? – спросил он, обращаясь ко мне.

Я кивнул, и он удалился туда, откуда пришел.

– У тебя три минуты, – сообщил я.

– А вы... вы вправду демон? – робко поинтересовался мужик.

Женщина ехидно хохотнула.

– Сам-то как думаешь? – поинтересовался я.

Мужик растерянно пожал плечами.

– Капюшон сними, – велел я.

Мужик откинул капюшон и явил заплывшую жиром морду вкупе с испуганными поросячьими глазками.

– Вон отсюда, – резюмировал я.

Мужик скрылся. Я повернулся к женщине, которая все еще стояла на коленях, а на лице ее сохранялось восторженное выражение.

– Поехали, – сказал я.

– Куда?

– Куда-нибудь. Ты меня вызвала, так будь добра обеспечить пристанище.

– Но... – задумалась женщина, – дома у меня муж...

– Ничего страшного, – успокоил ее я, – он возражать не будет.

13.

Никогда не ездил в пятисотом "Мерседесе". Оригинальная машина, снаружи кажется гораздо меньше, чем изнутри. Хотя, с другой стороны, не так уж сильно она отличается от любой другой дорогой иномарки. Отделка салона из кожи и дерева – это, конечно, круто, но в остальном машина как машина, ничего особенного. И за что только новые русские такие деньги отдают?

Шофер попался вышколенный, он почти не удивился тому, что хозяйка подцепила по дороге бородатого мужика с безумным выражением лица и без верхней одежды. Наверное, он и не такое видел.

Женщина, ее, как выяснилось, звали Юлей, постоянно дергалась, она пыталась со мной заговорить, но стеснялась обсуждать интересующие ее вопросы в присутствии шофера. Так что она курила тонкие ментоловые сигареты одну за другой и вертелась на просторном кожаном диванчике, как будто ей вставили шило в известное место. Вначале это меня веселило, потом стало раздражать.

Целью нашего путешествия был элитный жилой комплекс на окраине Москвы. В какой-то желтой газете я читал, что это жилье совсем не элитное, настоящее элитное жилье – это особняк Березовского на Арбате, но по мне элитная квартира любая, чья рыночная стоимость выражается семизначным числом. Или шестизначным, если первая цифра большая.

Мы подъехали к нехилому бетонному забору с колючей проволокой поверху, окружающему бетонный фаллический символ приторно-оранжевого цвета, шофер чуть притормозил, но мог бы и не притормаживать, потому что ворота предупредительно распахнулись. "Мерседес" гордо прокатился по двору и плавно затормозил у подъезда. Я ожидал, что шофер выскочит из-за руля, как ужаленный, и побежит открывать заднюю дверь, но, видно, я слишком плохо думаю о Юле. Шофер просто заглушил двигатель и полуобернулся назад, ожидая распоряжений.

– На сегодня все, – лаконично сообщила Юля и сама открыла дверь.

Я последовал за ней, "Мерседес" завелся, проехал метров пятьдесят и подрулил к воротам прямо в стене дома. Наверное, подземный гараж... точно. "Мерседес" бибикнул, ворота открылись, он въехал внутрь и скрылся из виду, но я успел заметить, что дорога за воротами идет под уклон. В подвал, стало быть, поехал.

Юля жадно затянулась и выкинула сигарету на ослепительно чистый тротуар.

– Не знаю, что ты скажешь Мишке, – сказала она, – но он меня убьет. Ладно, пошли.

Мы вошли в подъезд и там обнаружился самый настоящий КПП, оборудованный двумя подозрительно интеллигентными молодыми людьми в белых рубашках под строгими костюмами. Какие-то они уж слишком интеллигентные, боюсь, к охране тут подходят не просто серьезно, а очень серьезно. Догадываюсь я, откуда эти ребятки.

Парни привычно оглядели нас и их взгляды скрестились на выпуклости у меня подмышкой. Да уж, пистолет следовало бы выложить.

– Он со мной, – сообщила Юля.

Один из парней, поменьше ростом и чуть-чуть похожий на Леонардо ди Каприо, облегченно кивнул, но второй охранник, длинный, тощий и лысоватый, не удовлетворился этим заявлением. Он сделал два шага в мою сторону и обманчивая плавность движений сообщила о его боевых возможностях гораздо больше, чем его мысли, которых почти не было, потому что в подобных ситуациях все решают рефлексы, а для мыслей в голове места не остается.

Я поднял руки перед собой и примирительно улыбнулся. Далее я расстегнул джинсовую куртку, отвел левую полу в сторону, чтобы пистолет стал хорошо виден, а затем медленно вытащил его из кобуры и положил на стол перед охранниками.

– Извините, ребята, – сказал я. – Забыл. Честное слово, совсем забыл про него. Можно, он у вас полежит?

Длинный ничего не ответил, он меланхолично оглядывал меня и, казалось, размышлял, сразу меня прибить или немного помучить. Второй охранник, напротив, резко возбудился, подбежал к столу, состроил высокомерную гримасу и затараторил:

– Ты что, думаешь, здесь у нас притон какой-нибудь? Здесь серьезные люди живут! Бандиты здесь не ходят!

Но думал он совсем о другом, а именно о том, что данный инцидент обратит на него внимание начальства и, если он все сделает правильно и по инструкции, чем черт не шутит, может, и повышение обломится...

Я демонстративно отвернулся от бойкого ди Каприо и обратился к лысоватому:

– Может, я его на улице в урну выкину?

Лысоватый скосил взгляд на напарника и с сомнением покачал головой. Да, он прав, об этом надо было раньше думать. Но что же делать? Не драться же с ними!

Ладно, хрен с ним, с пистолетом. Я взял его за ствол и сделал нематериальным и невидимым.

– Так лучше? – спросил я.

Длинный растерянно помотал головой, второй охранник уставился на меня подозрительно и недобро.

Фокусник, блин, отчетливо подумал он.

– Куда идти? – обратился я к Юле.

Она показала рукой в сторону лифтов, которые я и так уже заметил, и сделала шаг в ту сторону, но длинный решительно заступил дорогу.

– Извините, Юлия Николаевна, – сказал он, – мы должны кое-что уточнить.

Юля растерянно захлопала глазами и обернулась ко мне. Я пожал плечами и растворился в воздухе. А что еще оставалось делать, не устраивать же сцену из гонконгского боевика.

14.

Охранники увлеченно общались с Юлей, вначале я наслаждался этим зрелищем, особенно забавно было читать мысли участников и сравнивать их с произнесенными вслух словами, а потом мне все надоело, я прочитал в голове Юли расположение ее квартиры и отправился туда. Ничего, догонит.

Да, квартира крутая. Хотя обставлена, на мой взгляд, некрасиво, складывается ощущение, что хозяевам не хватило денег, чтобы купить достаточное количество мебели. Умом понимаешь, что большую квартиру совсем необязательно загромождать, что когда много свободного пространства, это даже лучше, но избавиться от дурацкого ощущения незаконченности интерьера никак не удается.

А вот и Юлин муж, Мишка, стало быть. А ведь не скажешь, что новый русский, на вид мужик как мужик. Лет сорок – сорок пять, брюха нет, бандитской поджарости тоже, лысина есть, но небольшая, встретишь такого на улице и не поймешь, что новый русский. Интересно, как он все эти бабки заработал...

Мишка сидел перед телевизором (так называемый домашний кинотеатр, три-четыре штуки зеленых) и смотрел футбол. Футболисты радостно прыгали по заснеженному полю, смотреть на них было холодно, а ведь они еще и с голыми коленками... под такое зрелище надо водку пить, а не пиво.

Тем не менее, Юлин муж пил именно пиво. На журнальном столике справа от него стояли две пустые банки светлого "Хольстена", рядом стояла массивная хрустальная пепельница, в которой покоился десяток бычков с белым фильтром.

Я сходил на кухню и обнаружил в холодильнике месторождение пива, а в стенном шкафу стеклянную кружку, точно такую же, как та, из которой пил пиво хозяин квартиры. Стекло, оказывается, не простое, а богемское. Взяв в одну руку банку, а в другую кружку, я вернулся в большую комнату и сел в кресло по другую сторону журнального столика.

Юлин муж издал нечленораздельный звук. Ах да, я же невидим, а пиво нет. Я поспешно принял нормальный вид, улыбнулся и сказал:

– Извините.

А у него крепкие нервы. Мужик ничем не показал своего потрясения, он кивнул, приветливо улыбнулся, дескать, такая мелочь не стоит извинения, поставил кружку на стол и протянул руку для рукопожатия.

– Михаил, – представился он.

– Сергей, – ответил я.

– Очень приятно, – сообщил Михаил. – Наливай пиво, не стесняйся. И сигаретами угощайся.

– Нет, спасибо, я лучше свои, – я достал из кармана "Петра Первого".

– Можно? – спросил Михаил и показал на мои сигареты.

Немного удивившись, я протянул ему пачку, он вытащил сигарету, прикурил от позолоченной "Зиппо", дал прикурить мне, глубоко затянулся и закашлялся.

– Уже привык к "Парламенту", – сообщил он. – Раньше терпеть не мог, но приходится соответствовать, не курить же "Приму" на совете директоров.

Я сочувственно покивал головой. Да уж, у богатых свои проблемы.

– За знакомство, – сказал я и поднял кружку.

– За знакомство, – поддержал тост Михаил и мы выпили.

На экране один из футболистов поскользнулся, упал и пропахал в сугробе довольно глубокую борозду. Когда он поднялся на ноги, он стал похож на снеговика, которого какой-то шутник облачил в летние шорты.

– Как им только не холодно, – сказал я.

– И не говори, – согласился Михаил. – Говорят, они в такую погоду колготки прозрачные надевают.

– От колготок теплее не станет.

– Это точно. Слушай, а как ты вошел сюда?

– Сквозь стену.

– Как это?

– Элементарно – берешь и проходишь. Только научиться трудно.

– Гм... А ты вообще кто? Волшебник, типа?

– Твоя жена думает, что дьявол.

Михаил скорчил недовольную гримасу.

– Вечно ей везде дьявол мерещится, – сказал он. – Это уже не смешно стало, представляешь, она над кроватью крест перевернутый повесила. Свечи черные в спальне...

Я брезгливо передернул плечами. Действительно, черные свечи, перевернутое распятие, иконы в сортире – это даже не комедия, это профанация какая-то. Ну в самом деле, какое отношение все это имеет к делу тьмы? Можно подумать, что у Сатаны нет никаких других дел, кроме как строить богу мелкие пакости.

– Вот и черта нашла живого, – продолжал вещать Михаил. – А с чего она решила, что ты дьявол?

– Она в одну шарлатанскую контору пошла, там ей обещали дьявола вызвать. А вызвали меня.

– Как это?

– Как-как... была пентаграмма пустая, а потом раз и я в ней стою.

– А на самом деле как было? Ловкость рук и никакого мошенства?