Текст книги "Правда в глазах смотрящего"

Автор книги: Вадим Проскурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Последнее, скорее всего, недостижимо.

– Я и сама знаю. Но кто сказал, что мечта должна быть достижимой? Кстати, сколько у вас стоит купить дом?

– Дом или квартиру?

– Дом.

– Смотря где. В Москве вообще нереально ни за какие деньги, а если в деревне километрах в ста отсюда... это сильно зависит от местности, есть места, где дом вообще ничего не стоит, есть целые деревни из заколоченных домов, приходи, открывай любой и живи.

– Проклятые места?

– Нет, не проклятые. Просто слишком далеко от дорог, ближайший магазин километрах в тридцати, в распутицу не дойдешь...

– Мы умеем летать.

– Ты предлагаешь переселиться в заброшенный дом?

– Ты против?

– Но сейчас зима, нужны дрова...

– В этом доме ты не топишь дровами.

– Заброшенных домов с центральным отоплением не бывает.

– Почему?

– Потому что никто не будет отапливать дом, в котором некому платить за отопление.

– Логично. Значит, придется нарубить дров.

– На двадцатиградусном морозе?

– Почему бы и нет? Чтобы растопить печку, много не нужно, а потом, когда согреешься, можно рубить не спеша, помаленьку. Кроме того, сильные морозы не будут стоять вечно.

– Ну, не знаю. Эта зима какая-то сумасшедшая.

– Надеюсь, это не фимбул-зима.

– Чего?

– Есть такое пророчество у норвежцев... А у вас правда все грамотные?

– В России – все.

– Все-все? Все до единого?

– Если не считать маленьких детей, стариков в маразме, чукчей всяких...

– Потрясающе! А кого в вашем мире больше, христиан или язычников?

– Язычников у нас почти нет. Только в Африке, да еще...

– Я имею ввиду, христиан или нехристиан?

– Хрен его знает. Примерно поровну. Думаю, христиан чуть-чуть меньше.

– А что означает число зверя, ты знаешь? Ты, вроде, уже говорил про какой-то штрих-код...

Я огляделся по сторонам и взял со стола пачку сигарет.

– Видишь? Полоски, а рядом с ними цифры.

– Зачем это?

– Чтобы кассиру в супермаркете было проще сосчитать стоимость покупки. Он проводит штрих-кодом мимо специального устройства, оно его считывает, находит в базе данных стоимость этого товара...

– Эта машина на кассе, она что, думающая?

– Да какая она думающая? У нее мозгов не больше, чем у червяка, она только и умеет, что считать цифры.

– Червяк считать не умеет.

– Зато червяк умеет многое другое. Нет, Зина, это не думающая машина.

– А причем тут три шестерки?

– Видишь слева две тонкие полоски?

– Вижу. Ну и что?

– Еще две справа и две посередине. Они нужны для удобства считывания, чтобы аппарату было проще понять, где начало и где конец штрих-кода.

– Они символизируют цифру шесть?

– Да.

– Но вот здесь есть цифра шесть и напротив нее совсем другие полоски.

– Ну... я точно не знаю, в чем тут дело, наверное, код цифры зависит еще от чего-то... нет, это точно шестерки! Даже патриарх возбухал пару лет назад, типа, надо запретить безобразие, потому что иначе конец света будет.

– Его не послушали?

– Если слушать каждого, кто предсказывает конец света... знаешь, сколько таких пророчеств делается каждый год?

– Догадываюсь. Слушай, а ведь это и есть печать зверя! Без штрих-кода нельзя ни покупать, ни продавать, правильно?

– Можно, закон это не запрещает. Другое дело, что со штрих-кодом удобнее.

– Может, ты еще знаешь, что такое зверь из моря и звезда-полынь?

– Где-то я читал, что зверь из моря – это атомная подводная лодка, а звезда-полынь – атомная бомба.

– А в долине Армагеддон у вас что творится?

– Разве армагеддон – это долина?

– Да. А ты думал, что?

– Конец света по-гречески.

– У пророка Иоанна написано, что конец света начнется оттуда.

– А где это?

– В Палестине. Там никакой войны нет?

– Есть. Уже полвека арабы дерутся с евреями.

– Откуда там евреи?

– В середине XX века в Палестине образовалось государство Израиль.

– Еще и евреи вернулись на родину! И ты берешься утверждать, что конец света в ближайшее время не предвидится?

– Я ничего не берусь утверждать. Но я не вижу, как эти пророчества влияют на реальную жизнь.

– Это потому что ты все еще не веришь в бога.

– Да, я не верю! Я стараюсь, но я не могу поверить! Я всегда думал, что те, кто верит в него, обретают счастье, но я смотрю на тебя, на Татьяну, на Дмитрия, на других, и мне кажется, что вы все прокляты.

– Мы все прокляты, и ты тоже. Первородный грех...

– Я плевал на первородный грех! Даже Сталин говорил, что сын за отца не отвечает, почему я должен отвечать за то, что Ева сожрала запретный плод, который ей подсунул змей, которого бог сотворил неизвестно с какого похмелья?

Зина расхохоталась.

– Думаешь, от тебя что-то зависит? Если так, ты думаешь о себе слишком много. Или ты считаешь, что ты – второй христианский мессия? А какой, если не секрет, светлый или темный?

– Да иди ты! Что, черт возьми, вообще происходит? Знаешь, Зина, я лучше схожу куда-нибудь, прогуляюсь.

– Не стоит. Лучше схожу я. Мне не мешало бы развеяться после этой ночи.

– Я так и не прибрался в квартире.

– Ты так хорошо спал, я не решилась тебя разбудить.

– Извини.

– Ерунда. Так я пойду?

– Покормиться хочешь?

– Нет, у меня еще неделя до кормления. Просто пройдусь.

9.

Зина вернулась только поздним вечером, уставшая, но довольная. Мы с мамой уже успели поужинать и теперь сидели перед телевизором, как овощи, и пялились в "Аншлаг". Ненавижу эту передачу, но маме она нравится, так же как и "Моя семья" и "Поле чудес". Может, Зина и права, наверное, нам с ней действительно стоит переехать отсюда куда-нибудь в другое место.

Мама стала чувствовать себя гораздо лучше. Уродливые прожилки на коже стали почти незаметны и вообще она теперь выглядит почти здоровой, и когда она ходит, она больше не боится сделать неосторожное движение, которое отзовется болью в пояснице. Да и вообще она теперь более бодрая и веселая. Пока мама не признается даже самой себе в том, как хорошо ей помогла Зина, но пройдет день-другой и, боюсь, Зине не избежать повторного сеанса.

В результате похода по магазинам мама накупила совсем немного, из дорогих покупок я заметил только гигантскую золотую гайку, появившуюся у нее на пальце. Интересно, когда она попросит следующую порцию денег? Говорят, аппетит приходит во время еды.

Зина материализовалась в прихожей, разделась, поприветствовала потенциальную свекровь и скрылась в нашей комнате, предварительно бросив в мою сторону чрезвычайно многозначительный взгляд. Я встал и пошел за ней.

– Как дела? – спросил я. – Как провела день?

– Великолепно. Я тут присмотрела нам с тобой уютную хижину...

– Где?

– Тут неподалеку одна высотка строится...

– Ты купила квартиру?!

– Пыталась. Но в этой конторе сидят такие идиоты! Представляешь, они потребовали справку, в которой было бы написано, откуда я взяла эти деньги. Я говорю, какая вам разница, может, я их украла, не все ли равно, деньги не пахнут, а они говорят, ничего не знаем, не положено и все, нет справки – нет квартиры.

– И что?

– Что-что... пришлось пойти к самому главному и вежливо попросить.

– Как попросить? Типа давай квартиру, а то укушу?

– Нет, что ты! – Зина ласково улыбнулась. – Я ему вообще не угрожала.

– И клыки не показывала?

– Клыки показала. Он сразу стал такой сговорчивый...

– И сразу выдал ордер?

– Ага. Очень мудро поступил, собственная жизнь должна быть дороже любых денег.

– Что за квартира?

– Дерьмо. Пустая каменная коробка, даже унитаза нет. Окна, правда, очень хорошие, уличного шума внутри вообще не слышно. А из обстановки ничего нет, ни мебели, ни обоев, я вообще не понимаю, за что они такие деньги берут.

– Сколько квартира стоила?

– Мне она бесплатно досталась, а так почти ста тысяч.

– Долларов?

– Ну не рублей же! Я в твоем мире не так давно обитаю, но в ценах уже ориентируюсь.

– Где ты взяла такую прорву денег?

– Нигде. Я же объясняю, эту квартиру мне подарили.

– А на какие шиши ты ее обставлять будешь?

– А в чем проблема? Обретаешь невидимость и нематериальность, заходишь в любой банк, забираешь деньги и уходишь. Кстати, в супермаркете мы с тобой зря кассы грабили, надо было пройтись по служебным помещениям, там где-то должна быть специальная комната, где хранят выручку...

– Ты так спокойно об этом говоришь! Воровать, между прочим, нехорошо, твой любимый Христос насчет этого ясно высказался.

– Убивать тоже нехорошо, но ты убиваешь.

– Я убиваю, чтобы жить. И это ты научила меня убивать.

– Я не заставляла тебя кусать меня, ты сам этого захотел.

– Если я перестану убивать людей, я умру?

– Ты не перестанешь убивать людей. Ни один вампир не в силах противостоять голоду, два-три дня ты сможешь продержаться, а потом крыша окончательно съедет и ты укусишь первого встречного прохожего и, скорее всего, будешь потом раскаиваться. Лучше утолять голод своевременно.

– Ты без меня справишься?

– Что ты имеешь ввиду?

– Ну, наворовать денег, обставить квартиру...

– Тебе не интересно поучаствовать?

– Совершенно не интересно. У меня на ближайшее время другие планы.

– Хочешь еще раз попробовать поверить в бога?

– Мысли читаешь?

– Эта мысль у тебя на лице написана. Давай, не буду мешать, мне тоже интересно, что у тебя получится.

10.

Это была церковь как церковь, не крутая и не отстойная, не сверкающая и не облупленная, самая обыкновенная церковь, каких в Москве за последние годы стало, наверное, несколько тысяч. Плохо отштукатуренное белое здание, окруженное новенькой чугунной оградой, узор которой почему-то изображал не фантазии на церковные темы, а совершенно обычный абстрактно-растительный рисунок, наверное, решетку делали не на заказ, а купили на оптовом складе. Метрах в пяти от парадного входа догнивал ЗИЛ-130, когда-то небесно-голубой, а теперь весь ржавый, если не считать деревянных частей кузова. Судя по тому, что видно сквозь прогнившие крылья, его внутренности еще не успели растащить, видать, святое место отпугивает не только нечистую силу, но и пионеров. Вот что крест животворящий делает.

Я открыл дверь и над головой звякнул колокольчик, как в аптеке или каком-нибудь цветочном магазинчике. В церкви никого не было. Никто не отреагировал на звук колокольчика, никто не вышел из подсобных помещений и не нарушил мое одиночество. Ах, да! При входе в церковь истинно верующий должен снять шапку, поклониться и перекреститься. Только где держать шапку, когда кланяешься? Прижать к груди – глупо, похоже то ли на официанта, то ли на беременного бобра, держать в руке, уподобляясь персонажу фильма про Ивана Васильевича, который меняет профессию – еще глупее. Положить куда-нибудь... а куда? И вообще, кому кланяться и на кого креститься?

После некоторых колебаний я сунул шапку под мышку, поклонился большому распятию в центре иконостаса и перекрестился. А потом перекрестился еще два раза, для верности.

Что полагается делать дальше? Вроде бы, надо кому-то свечку поставить. Кажется, свечки должны продаваться прямо здесь. Но не продаются. Значит, свечка в пролете.

Я увидел деревянный ящик с приклеенной бумажкой, отпечатанной на лазерном принтере и сообщающей, что в прорезь ящика надлежит класть пожертвования на нужды храма. Рядом стояли еще два ящика, в один из которых складывались пожертвования на восстановление какого-то другого храма, а в другой пожертвования на какой-то бомжатник. Я положил в первый и второй ящик по тысяче рублей, а третий проигнорировал, для бомжа лучшее милосердие – мой укус, если, конечно, бомж не заразный и годится для кормления.

Кстати! Помнится, у Кинга вампир, пытаясь войти в церковь, получил нехилый электрический удар. С другой стороны, в фильме "Интервью с вампиром" вампир совершенно спокойно вошел в церковь, исповедался, а потом укусил священника, которому исповедовался. Выходит, этот фильм ближе к истине, чем роман Кинга.

Кажется, сейчас надо молиться. Я подошел поближе к центральному распятию, но не настолько близко, чтобы это сочли кощунственным, и опустился на колени. Далее я перекрестился, наклонил голову и постарался избавиться от чувства, что делаю что-то нелепое. Зина говорила, что самый правильный путь к просветлению ведет через молитвы, и у меня нет оснований ей не верить.

Как там полагается говорить... отче наш, иже еси на небеси... то есть, в переводе на русский язык, отец наш небесный... дальше не помню, только общий смысл. Типа пусть у тебя все будет круто и у нас тоже все будет круто и избави нас от лукавого и вовеки веков и аминь.

Ерунда какая-то, даже помолиться толком не получилось. Может, попробовать, как в голливудских фильмах? Там герой просто несет какую-нибудь ахинею на религиозные темы, а зрители с умным видом слушают.

Господи всевышний, я пришел помолиться. Я точно не знаю, как это делается, но я попробую, а если у меня не получится, ты уж, пожалуйста, не серчай. Честно говоря, я в тебя не очень-то и верю, все говорят, что ты есть, но живьем тебя никто не видел, если не считать апостолов, а мне трудно поверить в то, чего не видел своими глазами. Да, я знаю, что уподобляюсь апостолу Фоме, что все нормальные люди верят, что ты есть, Зина вот тоже верит, а она крутая волшебница и я ей полностью доверяю, так что, наверное, ты и вправду существуешь, но поверить искренне, не рассуждая и не сомневаясь, я не могу.

Тем не менее, я стараюсь поверить в тебя. Зачем? Я и сам точно не знаю. Ты не запугаешь меня байками про рай, ад и конец света, потому что я еще не слышал толкового ответа на вопрос, на кой хрен тебе весь этот театр с людьми в качестве актеров. Если ты решил, что я спасу свою душу, значит, я спасу, а если нет, то нет, и что вообще от меня зависит? Ученые говорят про свободу воли, но какая, на хрен, свобода воли может быть у хомячка в клетке? Да, хомячок может выбрать, в какую сторону крутить колесо, и что съесть сначала, а что потом, но это все, что ему дозволено, никто не позволит хомячку позвонить по телефону своей маме или переключить телевизор на другую программу. Я, конечно, постараюсь крутить колесо в правильную сторону, но если я ошибусь, ты еще услышишь на страшном суде, что я думаю насчет такой свободы воли.

Насколько я помню, когда молишься, надо у тебя что-то просить. Я не буду просить волшебных сил, потому что ты все равно ими не поделишься и будешь прав. Я не буду просить просветления, потому что Зина говорит, что оно приходит только тогда, когда не ждешь, а когда ждешь, то оно не приходит. Я вообще не знаю, что я мог бы у тебя попросить, со здоровьем у меня никаких проблем отродясь не было, если не считать ранения, а теперь так и вовсе не стало, денег тоже более чем достаточно, Зина вот уже в новые русские записалась, а я ничем ее не хуже. То есть, нет, я хуже, по сравнению с ней я еще шмакодявка бестолковая, но чтобы в этом мире разжиться деньгами, не нужно хватать звезды с неба, можно просто незаметно вытаскивать из сейфов чужие деньги и получать тот же самый результат.

Что еще просят у бога? Спасения души? Вампиру глупо молить о спасении, может, в раю и вправду встречаются вампиры, но я не могу в это поверить, а значит, и молиться об этом бессмысленно. Как сказал кто-то умный, крест без веры – простая деревяшка, а молитва без веры – простое сотрясение воздуха. Или, если молитва без слов, сотрясение астрала или как оно там называется...

Попросить счастья в жизни? Думаешь, об этом стоит молиться? Вряд ли. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, о счастье нужно не молить, счастье нужно творить своими руками. Криво сказал, но, думаю, смысл понятен. Честно говоря, я не знаю, как я могу сделать себе счастье, потом у что у меня и так все хорошо. Я жив, здоров, богат, у меня есть любовница, и не просто любовница, но и собеседник. Чем не повод для счастья? Любой бомж был бы счастлив, если бы обладал сотой долей того, чем обладаю я. У меня все в порядке, я не сумасшедший, не алкоголик и не наркоман, если не считать вампирский голод извращенной формой наркомании. Да ну его, этот вампирский голод, Зина говорит, что чем дальше, тем реже он будет проявляться, я уже трех человек загрыз, а она за это время ни одного. Ничего, привыкну, буду приходить сюда после каждого кормления, жертвовать тонну баксов на спасение часовни какого-нибудь святого Серафима Мухосранского, может, даже исповедуюсь... нет, исповедоваться не буду, это лишнее, а то как бы не получилось, как в фильме. Нет, господи, извини, но без этого мы обойдемся, ты уж не обижайся.

Так зачем я здесь стою на коленях, как напроказивший ребенок у строгой мамочки? Что-то в этом, несомненно, есть, помолился немного и уже на душе легче стало. Надо регулярно сюда приходить, хоть какое-то развлечение, да и не только развлечение, но и нечто большее. Не могу внятно объяснить, в чем тут дело, но это... да, мне это нравится, глупо, но мне это нравится. Ладно, господи, спасибо за внимание, не буду больше тебе докучать.

Когда я вышел из храма, оказалось, что я провел внутри почти час. Правильно говорил Ленин, религия – опиум для народа. Помнится, ушел я однажды в запой, такое же было состояние, сел на кровать, посидел чуть-чуть, смотришь на часы полчаса прошло. Надеюсь, после молитвы голова не будет так болеть, как после спирта. Ха-ха.

11.

Несмотря на то, что сегодня среда, этот день выходной, день конституции, мать ее. Никогда не понимал, что в этом праздничного, и кто и зачем этот праздник справляет. Если уж на то пошло, давайте отмечать день уголовного кодекса, день правил дорожного движения, день указа об отмене налога на покупку валюты...

Тем не менее, этот день считается нерабочим, почти все магазины закрыты, и ни Зина, ни мама никуда не пошли. Они сидят на кухне и обсуждают планы на будущее.

Мама настойчиво агитирует Зину, чтобы та организовала ремонт в квартире, а Зина категорически отказывается, она говорит, что не собирается долго жить в этой квартире, потому что не хочет стеснять такую хорошую женщину, как Марина Федоровна. Мама говорит, что она ее не стесняет, а вообще, переехать куда-нибудь нам всем троим – это очень хорошая идея, и если Зина возьмется за ее реализацию, это будет просто прекрасно. Зина уточнила, что вместе мы никуда не переедем, что переедем только мы с ней, а насчет того, где и как будет жить уважаемая потенциальная свекровь, так это она пусть обсуждает с собственным сыном.

Меня немедленно призвали на кухню и спросили, с кем я собираюсь жить. Я сказал, что собираюсь жить с Зиной, и узнал, что я неблагодарная свинья, что растить меня было не просто трудно, а очень трудно, особенно если учесть отсутствие отца и мизерную зарплату, и что мама думала, что придет время, когда я буду ее поддерживать и подам стакан воды, когда она будет умирать, и вообще, хороший сын никогда не покинет маму, будь он хоть трижды волшебником. Я слушал ее минут пять, а потом мне надоело и я пошел в церковь. Пусть они с Зиной ругаются.

На этот раз в церкви был священник, совсем молодой парень, чуть-чуть постарше меня, хотя, возможно, так казалось из-за рыжеватой окладистой бороды, а на самом деле он даже моложе. Он ходил по церкви, останавливался перед каждой иконой, крестился, кланялся и что-то бормотал. Я положил по тысяче рублей в два ящика для пожертвований и проигнорировал третий ящик, тот, который на нужды бомжей. А потом я встал на колени посреди церкви и долго молился, примерно так же, как вчера, только сегодня это было проще, очевидно, начала вырабатываться привычка.

Помолившись, я встал, отряхнул колени, еще раз поклонился распятому Христу, перекрестился, направился к выходу и услышал совсем рядом тихое покашливание. Я обернулся и увидел, что священник оценивающе смотрит на меня, явно решая, заговорить со мной или нет. "А почему бы и нет", – подумал я, и подбодрил его легким кивком головы.

– Извините, если вмешиваюсь не в свое дело, – начал священник, – мне показалось, что вам нужна помощь...

– Допустим.

– Мне кажется, вас что-то гнетет. Не знаю, что именно, то ли с кем-то из ваших близких беда, то ли совесть у вас нечиста, честно говоря, это даже неважно, потому что я хотел бы попытаться вам помочь в любом случае. Это часть моей работы – помогать тем, кому тяжело.

– А кому сейчас легко? – усмехнулся я уголком рта.

Священник не улыбнулся в ответ, он оставался серьезным.

– Бог любит страждущих, – продолжал он, – бог любит всех, и каждый имеет шанс на прощение, что бы он ни совершил. Не забывайте, что даже Мария Магдалина попала в рай.

– И Сергий Радонежский, – добавил я, вспомнив подвиг означенного святого на альтернативном Куликовом поле.

– И Сергий Радонежский, – согласился священник, недоуменно похлопав глазами. – Давайте попьем чаю, я попробую помочь вашему горю.

– Вряд ли это в ваших силах.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся священник, – но кто говорит о моих силах? Я просто инструмент в руке господней, а вы ведь не будете отрицать, что он способен решить вашу проблему? Конечно, не будете, иначе не пришли бы в храм.

Мы вышли в неприметную дверь в дальней стене, немного поплутали в узких коридорчиках, густо захламленных всякой дрянью, и изрядно провонявших ладаном и еще чем-то подобным, и, наконец, оказались в маленькой комнатке, напомнившей мне армейскую каптерку. Обстановка этой комнатки включала в себя покосившийся кухонный стол, три рассохшиеся табуретки и множество разнообразных шкафчиков и комодов, напичканных разнообразным хламом. В центре стола стоял электросамовар, который священник немедленно включил и уселся на одну из табуреток, жестом указав мне на табуретку напротив. Я сел.

– Меня зовут отец Спиридон, – представился священник, – но вы можете опускать титул. Какой я вам отец, в самом деле?

– Сергей, – представился я и протянул руку. Спиридон пожал ее, ладонь священника оказалась неожиданно крепкой и мозолистой, она никак не сочеталась с худосочным телосложением и высоким, чуть-чуть женственным голосом.

– В чем ваша проблема, Сергей? – спросил Спиридон. – Постарайтесь охарактеризовать ее максимально коротко, не вдаваясь в ненужные подробности. Меня совершенно не интересует, как конкретно вы согрешили.

– Вы думаете, дело в том, что я согрешил?

– Мне так кажется. Я неправ?

– Вы правы. Скажем так, я нарушил одну из христовых заповедей.

– Вы раскаиваетесь?

– Не знаю. Честное слово, не знаю. Если бы я смог прожить этот момент еще раз, даже не знаю, как бы я поступил. Боюсь, что так же.

– Интересно. А с чем у вас ассоциируется эта проблема?

– Не понял.

– Какой-нибудь образ, желательно зрительный. Ну, там, камень на сердце, стадо лягушек на болоте...

– Хм... пожалуй, вампир.

– Вампир? Оригинально. Чем вам мешает этот вампир? Он сосет вашу кровь?

– Нет, он не сосет. Скорее, это я сосу.

– То есть, вы ассоциируете вампира не с внешней угрозой, а с самим собой?

– Вроде того.

– Это как бы ваша альтернативная сущность, которая вас пугает?

– Точно.

– Попробуйте с ней поговорить.

– С кем? С вампиром?

– Да.

– Эээ... святой отец, вы наркотики не употребляете?

– Не употребляю. Я согласен, мои слова могут показаться глупыми, но попробуйте преодолеть эту глупость, она только кажущаяся. Когда вы стоите на коленях перед распятием и молитесь, с точки зрения атеиста это выглядит не менее глупо. Я уж не говорю о ваших пожертвованиях. Кстати, почему вы ничего не жертвуете на приют для бездомных?

– Ненавижу бомжей.

– Почему?

– А за что их любить?

– Бог любит всех.

– Я не бог.

– Его часть незримо присутствует в каждом творении. Не забывайте, бог создал человека по своему образу и подобию.

– Тем не менее. По-моему, глупо давать деньги тому, кто их немедленно пропьет. Подкармливать бомжа – это как делать припарки мертвому или колоть морфий умирающему от рака. Никогда не понимал, почему усыпить животное гуманно, а продлевать страдания человека тоже гуманно.

– Вы читали евангелие?

– Читал.

– Помните, что говорил Христос о милосердии?

– Помню.

– Боюсь, вы не поняли самого главного. Но это не имеет отношения к нашему сегодняшнему разговору. Вам чай с сахаром?

– Лучше без. А какой чай, кстати?

– Тот самый.

– Какой тот самый? Со слоном, что ли?

– Ага.

– Тогда лучше с сахаром, и еще с лимоном, если можно.

– С лимоном не получится, уж извините.

– Ничего страшного. Так о чем мы?

– Все-таки попробуйте мысленно поговорить с вашим вампиром.

– О чем?

– Спросите его, зачем он вам мешает?

– А он мне мешает?

– А что, нет?

– Не знаю.

– Погодите! Вы только что сказали, что ваша проблема ассоциируется у вас с вампиром. Правильно?

– Ну... пожалуй, с вампиром ассоциируется только часть проблемы, притом не главная.

– Замечательно. А с чем ассоциируется главная часть?

– Даже не знаю. Я чувствую, что могу стать больше, чем есть, и в то же время не могу...

– Проблема связана с личностным ростом?

– Вроде того.

– И это гнетет вас?

– Не то чтобы гнетет... ну да, гнетет.

– Попробуйте представить себе визуально то, что мешает вам расти. Какой-нибудь потолок над головой или наручники...

– Это больше похоже на внутреннюю слабость.

– Какой-нибудь червь внутри?

– Вроде того.

– Спросите этого червя, что ему надо.

– Но... но это же идиотизм какой-то!

– Не говорите так! Да, это иррационально, но вера тоже иррациональна. Почувствовав душевное терзание, вы пришли не к психоаналитику, а в храм божий, знаете, что это означает?

– Что?

– Это означает, что вы склонны к иррациональным решениям. В этом нет ничего плохого, просто не позволяйте себе усомниться в самом себе, не бойтесь показаться глупым, постарайтесь поверить в себя. Что нужно червю?

Чувствуя себя полнейшим и неизлечимым идиотом, я представил себе червя, сидящего где-то в основании позвоночника, и спросил его:

Что тебе надо?

Естественно, червь не ответил.

– Он не отвечает, – сказал я.

– Почему?

– Откуда я знаю?

– Подумайте. Может, вы неправильно спрашиваете?

– Откуда я знаю, как спрашивать правильно, а как неправильно? И вообще, по-моему, этот червь не умеет разговаривать.

– Так научите его.

– Научить? Его?

– Да, научите его, пусть он научится разговаривать с вами. Помогите ему выразить свои чувства, поверьте, вам станет легче.

– Думаете, у меня получится?

– Получится. Я верю в вас и бог верит в вас, просто поверьте в себя и никогда не забывайте, что бог в вас верит. Кстати, почему вы не приходите на службы?

– Какие службы? А... вы имеете в виду молитвы... то есть, эти...

– Молебны?

– Да, молебны.

– Молебны бывают редко и только по особым поводам. А службы... позвольте я напишу вам расписание.

12.

Мама окончательно разругалась с Зиной, она говорит, что Зина – опасная женщина, что я должен быть с ней осторожен, что я должен думать не только тем, что ниже пояса, но и головой, что очень легко бросить родную маму ради низменных удовольствий, но хорошие сыновья так не поступают, бла-бла-бла... слушать противно. И это моя мама!

Зина, напротив, совершенно спокойно относится к изливаемому на нее потоку брани. Она с улыбкой выслушивает оскорбления и ничего не говорит в ответ, только изредка вставляет в монолог потенциальной свекрови короткую реплику, которая чаще всего провоцирует очередной ушат словесных помоев.

– Зачем ты над ней издеваешься? – спросил я Зину, когда мы укладывались в постель.

– Я не издеваюсь. И вообще, кто над кем издевается?

– Она уже старая и она никогда не была особенно умной. Я понимаю, нехорошо так говорить о родной матери, но это так и есть!

– Я уже поняла.

– Так будь снисходительна! Если она обижает тебя, уйди в другую комнату и не слушай ее, но не издевайся. В конце концов, ты скоро уедешь отсюда, неужели трудно потерпеть неделю-другую?

– Приведение квартиры в жилой вид займет не меньше месяца. В лучшем случае мы сможем переселиться в середине января, а скорее, в конце.

– Ты выдержишь это время?

– Я-то выдержу...

– Постарайся, пожалуйста, чтобы моя мама тоже выдержала. Я понимаю, ты считаешь ее стервой, но она все-таки моя мама.

– Я понимаю, я постараюсь ее не обижать. Но пойми, я тоже не святая, я не всегда могу сдерживаться.

– Постарайся сдерживаться, насколько возможно.

– Хорошо, постараюсь. Как у тебя дела? Не расскажешь, куда ходил?

– В церковь.

– В церковь? Молодец! Это замечательно, что ты не останавливаешься на достигнутом. Путь вампира сам по себе не дает разностороннего развития личности, нужны дополнительные занятия, чтобы стать по-настоящему сильным. Какие-нибудь результаты есть?

– Никаких.

– Не расстраивайся, первых результатов можно ждать годами. Главное – не отчаиваться. Тебе может показаться, что ты занимаешься ерундой, но не позволяй этому чувству взять над тобой верх, помни, результат обязательно будет.

– Ты говорила, что результат бывает не всегда.

– Он бывает всегда, просто не все до него доживают. Давай спать, что ли?

– Давай.

13.

Я отстоял службу, честно стараясь не чувствовать себя идиотом в компании полоумных отмороженных бабок, которые, кажется, и в обычной жизни поминутно крестятся и в каждой второй фразе цитируют святое писание. Нет, прихожане не все отмороженные, большинство из них производят впечатление нормальных людей, но бабки... их благочестивые мысли создают ментальный фон, заглушающий все вокруг монотонным и набожным телепатическим жужжанием. Среди них затесались две молодые девушки и мне показалось ужасным, что они отреклись от нормальной человеческой жизни ради призрачного загробного счастья. Когда я отчаялся ощутить в собственной душе какие-либо священные чувства от непонятных песнопений отца Спиридона, я попытался прислушаться к душе одной из этих двух девушек, той, что посимпатичнее, и то, что мне открылось, повергло меня в тихий ужас.

У нее нет никаких проблем с верой, она верит так, что, будь в нашем мире такое же божье слово, как и на родине Зины, она бы двигала горы и гасила звезды. Она открыта богу всей душой, она чиста во всех помыслах, она готова умереть в любой момент и она почти уверена, что ад ей не грозит. Это прекрасно, но на какие жертвы ей пришлось пойти! Она была в кино один раз в жизни и вынесла из этого сеанса четкое убеждение, что кино – грех и искушение. Она не пользуется косметикой, парфюмерией и тампонами, потому что это не положено честной православной девушке. Она девственница в свои двадцать три года, она никогда не мастурбировала, а после сексуальных сновидений долго молится, потому что искренне считает, что они насылаются дьяволом. У нее дома нет телевизора. У нее нет подруг, если не считать девицы, стоящей рядом, но то, что их связывает, нельзя назвать настоящей дружбой, потому что дружба не должна мешать любви, а истинная любовь бывает только к богу, потому что так сказал Христос, а он истина в последней инстанции.

Когда служба закончилась, девушка подошла к отцу Спиридону, они перекинулись парой фраз, она скрылась за дверью, ведущей в каптерку, и вскоре вернулась с небольшой связкой разнокалиберных свечей, а также маленьких иконок и прочей церковной дребедени. То есть, утвари, конечно же, утвари, я не должен использовать пренебрежительные слова в отношении святой церкви, ведь как можно верить в то, над чем смеешься? Червь внутри меня заявил, что можно верить в бога и смеяться над церковью, я велел ему заткнуться и только потом сообразил, что произошло. Этот чертов червь, рожденный словами священника, заговорил.