Текст книги "Правда в глазах смотрящего"

Автор книги: Вадим Проскурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

– Иисус ждал темноты, – сказал я. – Ослепленный тишиной, он ждал темноты и пауки плясали на стенах. Ахим брахма аси!

Бессмысленная фраза, сама собой всплывшая в моем мозгу, сделала свое дело. Я ощутил, как мир сдвинулся, и с гордостью отметил, что в этот раз я управился почти без креста, он помог только совсем чуть-чуть, на самом последнем этапе. Глаза Леночки распахнулись и стали пустыми, и в этот момент я направил ей мощнейший мысленный посыл, самый мощный, какой только смог сотворить.

– Поверь в себе, – сказал я, и мои слова прозвучали во всех девяти слоях истины.

А потом я, обессиленный, опустился на собственную задницу, привалился спиной к куску разрушенной стены и стал расслабленно ждать конца. В пустой голове осталась только одна мысль – зачем я все это сделал?

Спустя вечность я ощутил на собственной щеке холодную, но живую и одновременно теплую маленькую, почти детскую, ладошку. Теплую внутренней теплотой, не имеющей ничего общего с кинетической энергией молекул, составляющих плоть.

– Бедный, – сказала Леночка и вздохнула. – Я прощаю тебя.

– Что? – мне показалось, что я ослышался.

– Я прощаю тебя, – повторила Леночка. – Понять – значит простить, не так ли?

– Наверное. А ты поняла?

– Поняла. Я... кажется...

Она встала на ноги и подняла руки к небу. Пространство взвихрилось вокруг нее, лунный пейзаж подернулся туманной дымкой и стал таять. Неопределенность захватила пространство и время, эти понятия перестали существовать, теперь ничто не имеет значения, только она и я, только мы с ней, мы вместе и все, нет больше ничего, кроме отражения тени бытия в наших глазах. Я понял, что она делает, и я вскочил, нет, я взлетел, одним легким движением, как будто секунду назад меня не давила чугунная тяжесть от только что совершенного чудовищного волшебства.

Мы взялись за руки и процесс пошел. Один за другим куски камня взмывали в воздух и собирались вместе, они плыли друг к другу, соединялись и сливались в единое целое. Мне казалось, что поднимающиеся стены обновленного храма поют что-то торжественное, кажется, это называется осанна, но я могу ошибаться.

– Как насчет внутренностей? – спросил я.

– Не волнуйся, – успокоила меня Леночка. Впрочем, какая она теперь Леночка, скорее уж, святая Елена. – Они не успели забыть свое место, они вернутся и все восстановится.

– Спиридон?

– Ты справишься?

– Боюсь, что нет. Нет, я не справлюсь.

– Я тоже. Его сила в нас, если изъять ее из наших сущностей, они распадутся. Думаю, он будет не в обиде. Авраам принес в жертву собственного сына, а мы с тобой принесли в жертву священника.

– В его смерти виноват только я.

– Я беру на себя половину греха.

– Почему?

– Потому что результатами греха пользуемся мы оба. Спасибо тебе.

– За что?

– Ты дал мне веру.

– Она и так была у тебя. Раньше ты не могла собрать церковь из обломков, но это не показатель.

– Я и сейчас не могу сделать это одна. Мы сделали это вместе.

– Тебя не пугает, что я вампир?

– Ты больше не вампир.

– Как это? – я сформировал клыки и продемонстрировал их Леночке.

Она фыркнула.

– Я тоже могу так сделать, ну и что? У тебя больше нет зависимости от человеческой крови.

– Как ты это сделала?

– Не знаю, я знаю только, что я сделала это и все. Да и вообще, я не уверена, что это сделала именно я.

– А кто же?

– Бог.

– Бог?

– Бог. Он обратил на нас взор и сделал то, что посчитал нужным.

– А что он сделал?

– Дал нам силы.

– Зачем?

– Откуда я знаю? Кто вообще может похвастаться, что понимает дела господни? Знаешь, Сергей, я припоминаю, что тут неподалеку, вон за тем углом, есть забегаловка. Пойдем, посидим?

– Разве это не грех?

– Мне открылось, что нет. Бог открыл мне, что большинство запретов, которые накладываются его именем, не имеют никакого смысла. Так пойдем?

– Пойдем.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПРЕЛЮДИЯ К АРМАГЕДДОНУ. 1.

Мы неплохо посидели, мы выпили на двоих три бутылки "Хванчкары", настоящей грузинской, если верить этикетке, но опьянение так и не пришло. А потом мы пошли ко мне домой, сразу с порога направились в спальню и довели возникшую между нами духовную близость до логического завершения.

– Грешить приятно, – сказала Леночка и хихикнула.

– Это не грех, – возразил я, и она снова хихикнула.

– Да знаю, – сказала она, – я просто шучу. И это совсем не больно.

– Боль бывает не у всех, – заявил я с видом глубокого знатока и Леночка рассмеялась.

– Ты читаешь мои мысли? – догадался я.

– Ага. Это так забавно! Спасибо тебе! – она поцеловала меня в губы. – Это так здорово! Как будто я впервые в жизни по-настоящему проснулась. Оказывается, бог совсем не суровый.

– Да ну?

– Ну да! Он, оказывается, совсем не запрещает радоваться жизни. А жизнь так прекрасна! Если смотреть на нее под правильным углом.

– Не сказал бы.

– Да, конечно, для тебя все по-другому, ты же темный.

– Какой такой темный? Ты, вообще, о чем?

– Ты разве не понял? Тебе не открылось?

– Ничего мне не открылось, если не считать того, что я теперь могу взрывать здания из воображаемой пукалки.

– Не только! Ты еще овладел телекинезом.

– Я и раньше умел летать.

– Одно дело летать самому и совсем другое дело перемещать других. Ты уже забыл, как выкинул меня в окно?

– Да, действительно. А еще я прикрыл тебя щитом от падающих камней.

– А потом мы с тобой собрали камни. И ты избавился от привычки к вампиризму.

– Это ты так говоришь. Ты уж извини, но в это я поверю только тогда, когда пройдет два месяца и я никого не укушу.

– Фома ты мой неверующий. Так тебе не открылась судьба?

– Нет.

– Странно.

– Не томи! Какая моя судьба?

– Я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, ты темный... я так и не поняла, то ли мессия, то ли предтеча.

– Антихрист, что ли?

– Можно и так сказать.

– Если я антихрист, тогда кто ты?

– Твой оппонент со стороны света.

– Охренеть! Знаешь, милая, может быть, я все позабыл, но что-то я не помню, чтобы в священном писании было написано, что антихрист будет... эээ...

Леночка расхохоталась.

– Если понимать в переносном смысле, – заявила она, – то как раз это там и написано. А еще там написано, что потом все будет наоборот. Кстати, ты уже восстановился? Я хотела бы попробовать.

– Подожди! Это слишком серьезно. Добро и зло – силы взаимоисключающие, будь ты посланцем господа, а я посланцем Сатаны, мы бы немедленно возненавидели друг друга.

– С чего ты взял? Разве бог ненавидит Сатану?

– А что, нет? Или эта истина тебе тоже открылась?

– Ну да, открылась. Когда ты перестаешь воспринимать писание как догму, сразу открывается много новых истин. Бог всемогущ? Всемогущ. Дьявол всемогущ? А?

– Я понял. Ты утверждаешь, что бог терпит дьявола, потому что...

– Ничего ты не понял! Кто сотворил дьявола?

– Бог?

– Правильно, больше некому. А зачем?

– Зачем?

– Самому подумать слабо?

– Да иди ты! Ты прямо как Зина, она тоже все время загружала, типа, подумай, это полезно, будешь много думать – будет тебе просветление...

– Оно пришло.

– Оно пришло не из-за этого.

– А из-за чего?

– Из-за того, что ты оказалась в горящей церкви.

– А почему я оказалась в горящей церкви?

– А я откуда знаю?

– Ты знаешь.

– Намекаешь, что тебя направил туда бог?

– Вот именно.

– А меня, стало быть, он тоже направил?

– Ничто не происходит помимо его воли.

– Даже то, что не должно происходить?

– Один бог решает, что должно происходить, а что не должно.

– Сдается мне, что твое просветление проходит. Ты опять начинаешь думать, как раньше.

– Я всегда так думала. Просто раньше я многого не понимала, а теперь бог помог мне понять. А ты стал его орудием.

– Всегда мечтал быть орудием.

– Не заводись. Иди лучше сюда.

2.

Зина вернулась довольно рано, не было еще и пяти часов вечера. Я сразу понял, что она покормилась, трудно с чем-либо перепутать радостный блеск в глазах, отражающий вселенскую любовь, бушующую внутри.

Зина застыла столбом на пороге комнаты, она смотрела на нас с Леной и тупо хлопала глазами, как стюардесса из неприличного анекдота, стоящая в туалете самолета и думающая, кто сидит за штурвалом. Впрочем, она быстро справилась с собой.

– Приветствую тебя, владыка, – сказала она. – И вас, владычица, тоже приветствую. Поздравляю тебя, Сергей.

– С чем? – спросил я, хотя и так уже все понял.

– Как с чем? С просветлением, с чем же еще. А вы, владычица, не знаю вашего имени...

– Лена. Просто Лена, и никакая не владычица.

– Вы что, вместе просветлились? Ни фига... простите, владычица.

– Хватит просить прощения, – заявила Лена и резко встала с кровати, не обращая никакого внимания на собственную наготу. – Тебе не за что извиняться, думаешь, я никогда не слышала бранных слов? И вообще, какая я тебе владычица?

Зина смиренно наклонила голову.

– Благодарю вас, влад... гм... благодарю вас, Лена, за оказанную честь.

– Обращайся ко мне на ты, – перебила ее Лена, – и нечего говорить о чести. В ненужных формальностях нет чести.

Зина снова склонила голову.

– Ну что ты все время подобострастничаешь? – высказалась Лена. – Неужели боишься меня? Точно, боишься. Почему? А, поняла... хочешь?

Как ни странно, Зина поняла невысказанную мысль. Она растерянно кивнула, а на лице у нее появилось обалдевшее выражение.

– Разве... – прошептала она.

– Разве, – согласилась Лена, – очень даже разве. Зря ты не дождалась.

– Я же не знала.

– Знаю, что не знала. Сходи, умойся, и больше не греши.

Зина выпорхнула из комнаты странной походкой, чудом разминувшись с дверным косяком. Я посмотрел на Лену и понял, что не знаю, что сказать.

– Ничего не говори, – сказала Лена. – Это она тебя инициировала?

– Она.

– Она очень хорошая женщина, это видно с первого взгляда. Если уметь правильно смотреть. Почему она стала вампиром?

– Научный эксперимент.

– Да ну? И какие же дебилы его проводят?

– Служба защиты веры или что-то в этом роде, уже и не помню. Это в другом мире.

– В другом мире? Подожди-ка, лучше напрямую... ну ничего себе! Оказывается, параллельные миры и вправду существуют, а я думала, что это все бредни бесовского ящика. И газет бесовских. В них иногда такое пишут, типа, что вампиры супермаркет ограбили... стоп... это был ты!

– Мы с Зиной.

– Вы идиоты! Неужели по-другому нельзя было денег заработать? И зачем было устраивать представление в торговом зале? А, понимаю... упоение от новых возможностей, желание сделать все побыстрее, ощущение неуязвимости...

– Ты так легко роешься в моей памяти?

– Ну да, в этом нет ничего сложного. Ты тоже можешь.

– Я... я стесняюсь.

Лена звонко расхохоталась.

– Нашел чего стесняться! Когда людей кусал, небось, не стеснялся. Нет, нет, я не в упрек! Было и прошло, кто старое помянет, тому глаз вон. Хочешь исповедаться?

– Да иди ты! Знаешь, ты так изменилась, даже не верится, что это ты. Я теперь даже боюсь в тебя заглядывать.

– В тихом омуте черти водятся. Знаешь теорию насчет Аполлона и Диониса?

– Нет.

– Когда испытываешь сильные эмоции, необязательно их выражать. Экстаз может быть внешним и внутренним...

– Знаю. Я любил прислушиваться к твоим чувствам, когда ты молилась. У тебя так мощно крышу сносило...

– Тогда чему ты удивляешься? Я поняла нелепость ограничителей поведения и перестала стесняться. Знаешь, как меня достало быть серой мышкой! Все смотрят, как на идиотку, смеются почти что в лицо, богохульные анекдоты рассказывают... Но я на них не обижаюсь, мне открылось, что я и сама была хороша, потому что показное смирение суть лицемерие и фарисейство, надлежит не скрывать чувства, а... наверное, в глубине души я всегда хотела стать свободной. Короче, внутри я та же самая, загляни сам и убедись.

– Это-то и пугает.

– Нашел чего бояться!

– Ты так спокойно обо всем этом говоришь! Ты такая светлая, что светлее не бывает, и ты говоришь, что я антихрист, и одновременно по-дружески болтаешь со мной, мы занимаемся сексом...

– Зло побеждается не злом, но отсутствием зла. А ближнего надо возлюбить. Давай еще?

– Я не супермен.

– Это можно исправить.

– Нет уж!

– Почему? Разве мужчины не всегда этого хотят?

– Не в таких количествах. Завтра у меня и так задница будет болеть.

– Почему задница?

– Потому что там мышцы. Между прочим, ягодичная мышца – самая сильная в человеческом теле.

– Да ну?

– Честное слово, я в какой-то книжке читал.

– Ты еще и книжки читал?

– Не издевайся! Не такой уж я и темный, каким кажусь.

– Знаю. Не обижайся, я просто шучу. Это нервное.

– Ты замечательно держишься.

– Спасибо. А куда Зина ушла?

– Не знаю. Пойду, посмотрю.

Я пошел посмотреть и обнаружил, что Зина вообще ушла из квартиры.

– Жалко, – прокомментировала это Лена, – можно было бы...

– Нет уж! По крайней мере, не сегодня. К таким вещам надо постепенно привыкать... и вообще, ты меня пугаешь. Кто из нас посланец зла?

– Тьма – не зло. А любовь – тем более не зло.

– Даже групповуха?

Лена расхохоталась.

– Причем здесь групповуха? Я об этом даже не думала, честное слово! Ну, в самом деле, кто из нас развратник? И вообще, чем тебе групповуха не нравится? Какая, вообще, разница, сколько людей любят друг друга?

– И это говорит девушка, лишившаяся невинности пару часов назад!

– Не пару часов, а почти четыре. А невинность – это ерунда. Мне открылось, что невинность не в этом самом, а в душе, а душевную невинность я не потеряла.

– Догадался Штирлиц...

– Да ну тебя! Тебе легко прикалываться, а я сейчас вспоминаю, что было раньше и ужасаюсь, какая дура была. Это кошмар! Я ведь на самом деле думала, что все делаю правильно!

– Ничего страшного, такие чувства у всех возникают время от времени.

– У меня никогда раньше такого не было.

– Ты бы еще побольше молилась.

– Между прочим, если бы я не молилась, ты бы меня не просветлил, и моя сила не отразилась бы на тебя, и ходил бы ты сейчас злой и растерянный. Так что лучше не наезжай!

– Ты молодец, – сказал я, становясь перед ней на колени, но не для того, чтобы в чем-то покаяться, а просто чтобы обнять ее бедра. – Ты великолепно молилась. Я благодарю тебя всем сердцем. Спасибо тебе, что помогла мне и отдельное спасибо тебе, что ты такая... как бы это сказать...

– Да скажи уж, – улыбнулась Леночка, – не стесняйся.

И действительно, чего стесняться, если она и так все понимает?

– Я люблю тебя, – сказал я.

– Я люблю тебя, – откликнулась Леночка и мы поцеловались. Бережно и ласково, трогательно и невинно, в нашем поцелуе почти не было страсти, это был символ. Символ большой и чистой любви, соединяющей несоединимое.

3.

Если мама и удивилась появлению Леночки в нашей квартире, она ничем этого не показала. Она доброжелательно поприветствовала гостью и отправилась на кухню ставить чайник. Удивительная тактичность для нее.

Все стало ясно, когда мы пили чай и мама обратилась к Леночке:

– Знаешь, Зина, ты меня извини, я тебе на позатой неделе столько всего наговорила...

– Кто? – не поняла Лена.

– Ну, что у тебя лучше получается сквозь стены проходить, чем людей лечить. Очевидно, мама расслышала не "кто", а "что". – Не обижайся на старуху, дочка. Мы, старые люди, такие, у нас что на сердце, то и на языке. Мне так плохо было!

– Догадываюсь, – кивнула Лена, – только я не Зина, я Лена. Зина ушла.

– Куда?

– Не знаю. Сережа, ты не знаешь? Да, точно, она же квартиру недавно купила, туда, наверное, и ушла.

– Ты что, его мысли читаешь? Ты тоже волшебница?

– Ага. Только вы не бойтесь, я добрая, еще добрее, чем Зина, – Лена хихикнула. – Хотите, я ваши мысли прочту? Да ну, ерунда какая, нашли, чего бояться? Да. Нет. Да. Да честное слово! Да. Уже.

– Что уже?

– Все уже. Завтра к врачу не ходите, лучше сходите недели через две, она подумает, что это лекарства помогли. А то она расстроиться может, подумает, что с ума сошла или еще что-нибудь нехорошее.

– Лена, ты такая...

– Сильная. Я очень сильная волшебница, гораздо сильнее, чем Зина. И еще я добрее. В переносном смысле, конечно. Добро, зло... это все абстракции, мир есть мир, все зависит от того, как на него смотреть. Да. Тем более. Да не осуждаю я вас! Жалею, но не осуждаю. Потому что душу жалко. Не поможет. Не, даже не думайте! Ага, точно, фарисейство. Конечно, существует! Могу, только так непривычно как-то и неудобно. Если вас раздражает... тогда буду.

Я встал и пошел в комнату, оставив на столе недопитый чай. Глупо, но я чувствую себя полнейшим идиотом, когда слушаю только половину разговора. Я ведь тоже могу слышать мысли мамы, но я не успеваю за Леной, ее магическое поле или как там его правильно назвать, работает настолько быстрее моего, что я чувствую себя каким-то ущербным. Понимаю, что это ощущение нелепое и идиотское, но избавиться от него не могу.

Нет, милая, не нужно меня от него избавлять. Оно тоже часть меня и мне будет неприятно, если ты оторвешь от меня кусок, пусть и подтухший. Позволь мне самому разбираться со своими отбросами.

4.

Мы с Леной провели чудесную ночь, даже слишком чудесную, потому что наутро у меня болела не только задница, но и бедра и поясница. Наскоро позавтракав, Лена убежала успокаивать свою маму, которая, как Лена сказала, уже успела обзвонить все больницы и морги, и вообще с ней чуть инфаркт не случился, и это было непростительно забыть о собственной матери даже с учетом всех вчерашних переживаний.

В общем, Леночка ускакала ликвидировать последствия невольного греха, а я отправился на поиски Зины. Надо бы с ней все обсудить, а то у меня уже голова кругом идет.

Найти Зину оказалось совсем несложно. Это только кажется, что в Москве на каждом углу стройка, а на самом деле только что построенных зданий не так уж и много, а если знать район, где располагается интересующий дом, и примерную стоимость квартиры, то найти нужное жилье совсем просто. Особенно если умеешь проникать в запертые комнаты и читать мысли окружающих людей.

Оказывается, я умею не только читать мысли, но и внушать их. То есть, не совсем внушать, я просто могу заставить человека вспомнить то, что мне нужно, чтобы потом прочитать воспоминание прямо из головы. Очень удобный способ, получение нужной информации ускоряется многократно.

Зины в квартире не было, зато там вовсю трудились нелегальные иммигранты, в голове самого главного таджика обнаружился номер мобильника Зины, а остальное, непонятно почему, оказалось совсем просто. Я так и не понял, как в мою голову пришло знание, где конкретно в Москве находится интересующий меня телефон. Да и не хочу я знать всех подробностей, для меня важен только результат, а каким путем он достигается – какая разница?

Зина сидела в ресторане, не самом крутом в Москве, но обед здесь стоит примерно столько же, сколько месячная зарплата водителя "Газели". Зина задумчиво поглощала второе блюдо, подозрительно похожее на общепитовский гуляш с жареной картошкой. Здесь, наверное, оно называется по-другому и официант говорит посетителям, что приготовлено оно не из телятины с рынка за сто пятьдесят рублей килограмм, а из какой-нибудь экзотической антилопы, очень редкой, но в красную книгу не занесенной, потому что иначе это было бы нарушением закона. Помнится, пару лет назад, в год кролика, был популярен один анекдот. Знаете, чем отличается кот от кролика? Если в ресторане, то ничем.

Напротив Зины сидел удивительно колоритный персонаж. Метр девяносто ростом, примерно девяносто пять килограммов весом, стрижка длиной два сантиметра, малинового пиджака и золотой цепи в палец толщиной не наблюдалось, но нехилая гайка на среднем пальце правой руки все-таки присутствовала. Впрочем, несмотря на характерную внешность, он не производил впечатления опасного человека, скорее, он был похож на большого спокойного кота.

Чтобы не нервировать метрдотеля и не препираться с ним, я материализовался за его спиной и направился к столику, как будто так и надо.

– Привет, Зина, – сказал я, и обратился к ее собеседнику, – здравствуйте.

– Здравствуй, владыка, – ответила Зина.

Мужик продемонстрировал глаза по пять копеек.

– Да какой я тебе владыка? – улыбнулся я. – Не говори так, это меня нервирует. Я с тобой поговорить хочу.

– Да, конечно, – быстро согласилась Зина, вставая, – пойдем. Извини, Саша, мне пора.

Амбал по имени Саша оценивающе оглядел меня и, похоже, не пришел ни к каким определенным выводам.

– Все нормально? – спросил он Зину.

– Да, все нормально, – ответила она, – не волнуйся.

– Если что... – начал Саша, но Зина оборвала его небрежным жестом.

– Если что, я позвоню, – сказала она, – и ты мне поможешь, правильно? – она улыбнулась.

– Правильно, – согласился Саша, встал со стула, сделал шаг к Зине и поцеловал ее. Немного неуверенно.

Зина не отреагировала на поцелуй, нет, она не сопротивлялась, она просто не отреагировала. Саша отлип от нее и мы направились к выходу.

– Я к твоим услугам, – сказала Зина.

– Что это за хмырь? – спросил я.

– Просто человек. Неплохой человек, по-моему, даже не бандит. Хотя я точно не знаю, я в его мыслях вообще почти ничего не понимаю. Акции какие-то...

– Неважно. Что ты думаешь насчет всего этого?

– Твоего просветления?

– Да.

– Раньше я такого не видела. Говорят, такие случаи бывают, но очень редко.

– А как обычно бывает?

– Медленно, постепенно, в течение многих лет. Потрясение было сильное?

– Да уж. Священник, которому я исповедовался, узнал, что я вампир, проклял меня, проклятие начало работать, я загрыз священника, проклятие не рассосалось, пришлось разнести церковь по кирпичикам. Брр...

– Круто. А Лена откуда взялась?

– Она была в церкви, когда я сражался с проклятием. Я ее спас, потом она начала ругаться, а я стал ее грузить какой-то ерундой... в общем, как-то незаметно... нет, не могу объяснить! Это такое чувство... его просто не с чем сравнивать!

– Никто не может объяснить свое просветление, – вздохнула Зина. – Такова жизнь. Тебе повезло, такой шанс выпадает единицам.

– Зина говорит, что это было не везение, а воля божья.

– Какая разница, как это называть? Воля божья непознаваема по определению, назови ее везением и ничего не изменится.

– Лена говорит, я антихрист.

– Почему?

– Ей открылось.

– Если ты говоришь с богом, это вера, а если бог говорит с тобой, это шизофрения. Насчет антихриста – это у нее галлюцинации.

– Я тоже так думаю. В самом деле, какой я антихрист!

– Ты когда родился?

– Двадцать второго октября.

– Ничего похожего.

– На что?

– Говорят, антихрист должен родиться в конце июня – начале июля. Но это, скорее всего, ерунда.

– А что еще известно про антихриста?

– Почти ничего. Про него многое говорят, но непонятно, где пророчества, а где фантазии. Основная идея в том, что антихрист – это Христос наоборот.

– Тогда он должен быть женщиной.

– Быстро ты сообразил. Да, главная проблема в том, что непонятно, что считать "наоборот", то есть, какие свойства Христа должны быть обращены. Христос был человеком, должен ли антихрист не быть человеком?

– А кем же тогда? Жабой какой-нибудь или инопланетянином?

– Понятия не имею. Нет, Сергей, это у нее бред. Ничего страшного в этом нет, бывает и хуже, митрополит наш, например, когда просветление обрел, такой шабаш в монастыре устроил, – Зина передернула плечами, то ли от ужаса, то ли от блаженства. – Короче, не бери в голову.

– Она еще говорит, что она – мой светлый оппонент.

– Это вряд ли, по всем пророчествам выходит, что Христос явится в облике мужчины. Если вообще явится в вещественном облике. Может, это ты Христос, а она антихрист?

– Не издевайся!

– Извини. А до какого уровня ты просветлился? Ты теперь святой или мессия?

– Понятия не имею.

– Давай проверим.

– Как?

– Сотвори какое-нибудь чудо.

– Какое?

Я огляделся по сторонам и увидел, что на ловца и зверь бежит. Два молодых человека в строгих черных пальто направлялись в нашу сторону, спокойные и сосредоточенные, прямо-таки люди в черном. У одного из них на груди болталась бирочка, я напряг глаза и прочел, что на ней написано. Старейшина Харщ.

– Здравствуйте, – произнес старейшина Харщ с отчетливым иностранным акцентом, скорее всего, английским. – Вы позволите занять несколько минут вашего времени?

Я пожал плечами и Харщ истолковал это как знак согласия.

– Мы представляем единую церковь Христа, – заявил Харщ, – вы можете звать меня старейшина Харщ, а это старейшина Робин. Вы что-нибудь слышали о нашей церкви?

– Вы кришнаиты? – спросил я.

Нет, я не такой идиот, чтобы не знать, что кришнаиты – не христиане, просто мне захотелось посмеяться над ними. Не знаю, почему, может, потому, что они производили такое странное ощущение... как будто у них бесы в голове.

Харщ вздрогнул и они с Робином недоуменно переглянулись. Наверное, такие дремучие клиенты им давно не попадались.

– Мы не кришнаиты, – ответил Харщ. – Наша церковь известна как мормонская, но мы называем себя "Единая церковь Христа".

– У вас правда многоженство? – поинтересовался я.

– Нет, – с достоинством провозгласил Харщ, – мы больше не практикуем многоженство, потому что это противоречит законам Соединенных Штатов. Мы законопослушные граждане.

– Жаль. Было бы интересно.

– Да, это очень интересно! – обрадовался Харщ. – Позвольте, я расскажу вам об основных положениях нашей веры.

– Пожалуйста.

– В глубокой древности пророки Американского континента...

– Какие пророки?

– Пророки Американского континента. Не перебивайте, пожалуйста.

– Индейцы?

– Какие индейцы?

– Ну, пророки. В глубокой древности на Американском континенте жили одни только индейцы. Эти пророки были индейцами или древность была не очень глубокая?

– Хватит тебе баловаться, – не выдержала Зина, – давай.

– Хорошо, – сказал я, – ты это, Харщ, не греши больше.

– Что за чушь я несу, – с отвращением произнес Харщ, сорвал с себя бирочку и аккуратно положил ее на переполненную урну. Робин наблюдал за ним широко раскрытыми глазами.

– На, подержи, – сказал Харщ и сунул ему объемистую сумку, наверняка набитую откровениями индейских пророков, – пойду пива попью.

– А... э... – замычал Робин, – что с вами, старейшина? Какое пиво?

– Я больше не старейшина, – отрезал Харщ и удалился, моментально растворившись в толпе, куда-то торопящейся по своим непонятным делам.

– Это что такое? – беспомощно пробормотал Робин.

– И ты тоже не греши, – веско произнес я.

Робин задумчиво посмотрел на сумку и поставил ее около урны, не забыв предварительно вытащить из бокового кармашка электронную записную книжку.

– А ведь и вправду выпить не помешало бы, – признал он, – вы не составите компанию?

– Нет, – сказала Зина, – без тебя обойдемся. Давай, проваливай.

– Зачем так грубо? – спросил я, когда Робин провалил.

– Это нервное, – ответила Зина. – Сергей, ты мессия!

– Да ну!

– Ты только что изгнал бесов из двух человек.

– Каких еще бесов?

– Если хочешь, называй их тараканами в голове. Ты только что изгнал бесов. Ты мессия. Нет, эти ребята правы, выпить надо.

– Ну так пойдем, выпьем. Хочешь, я попробую превратить в пиво вот эту лужу?

– Лучше не надо, чудеса не следует творить всуе, это грех. Проверка прошла и хватит. Черт возьми, Сергей! Ну почему так всегда бывает? Я всю жизнь мечтала, чтобы мой друг стал святым, пусть не я, так хотя бы мой друг. И вот это случилось, случилось даже большее, а мне почти все равно.

– Как это все равно?

– А вот так. Я всю жизнь хотела стать самой святой, самой сильной и самой умной, а теперь что-то случилось, и меня больше не волнует ни развитие духа, ни карьера, ни богатство, вообще ничего. Ты знаешь, я, кажется, влюбилась.

– В кого?

– Ты его видел. Саша очень хороший человек, он только кажется таким придурком. На самом деле он очень добрый и умный.

– Рад за тебя.

– Ты говоришь это искренне?

– Абсолютно. Если не веришь, загляни ко мне в душу.

– Никогда так не говори! Если будешь пускать в душу кого ни попадя, долго не проживешь. Особенно теперь.

– Тогда не заглядывай.

– Не буду. Заглядывать в душу святого слишком опасно, не говоря уж о мессии. Можно попросить тебя об одной вещи?

– Попроси.

– Если захочешь устроить что-нибудь масштабное, ну, я не знаю...

– Конец света?

– Конец света ты не захочешь устроить, конец света может произойти только случайно. Но если ты начнешь что-то большое, ну, там, захочешь всех осчастливить...

– Я понял. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Ты переместишь нас с Сашей в другой мир?

– Попробую. Не знаю, получится ли у меня...

– Получится.

– Тогда перемещу. А ты не боишься, что серьезные дяди начнут расспрашивать про Дмитрия?

– Я не хочу возвращаться в родной мир, есть и другие миры. Твоей силы достаточно, чтобы переместить нас в любой из них. Дмитрий говорил, что любой мир, который мессия способен себе представить, где-то существует. Есть даже теория, что конец света произойдет, когда мессия создаст себе новый мир и уйдет туда, оставив позади себя развалины бывшей родины.

– Со мной этого не случится. Этот мир вполне меня устраивает.

5.

Лена поругалась со своей мамой. То есть, нет, не совсем поругалась, в нашем с ней нынешнем положении трудно поругаться с кем-то по-настоящему. Но по порядку.

Раньше Леночка никогда не уходила из дома на всю ночь и сегодняшняя ночь стала для ее мамы настоящим шоком. Анна Игнатьевна всегда воспитывала единственную дочь в духе православных канонов и то, что она не вернулась домой ночевать, могло означать только одно – с ней что-то случилось. А когда блудная дочь все-таки вернулась, уставшая и одновременно свежая, с сияющими глазами, как у мартовской кошки, это стало вторым шоком. Ее дочь не могла сама по себе за один день превратиться из образцовой православной девушки в столь же образцовую блудницу! Значит, это было искушение и только один субъект во вселенной способен так искусить. Самое интересное, что она вполне может быть права.

В общем, Леночка, как говорится, получила предложение, от которого нельзя отказаться. Ей было велено покаяться в грехе вначале родной матери, а потом батюшке, это было безусловное требование, она была обязана подчиниться, и то, что сказала родная дочь в ответ на это требование, стало третьим потрясением Анны Игнатьевны. А сказала родная дочь следующее:

– Не говори глупостей, мама, мне не в чем каяться. В любви нет греха.

Если бы не особые способности Леночки, это потрясение стало бы для Анны Игнатьевны последним. А так она просто потеряла сознание, а когда очнулась, Лена сказала ей:

– Больше так не делай, мама. Ты уже старенькая, это может плохо кончиться, твое сердце надо беречь.

После чего Лена отправилась на кухню ставить чайник, весело насвистывая себе под нос что-то неразборчивое. Она даже не удосужилась поднять маму с пола. Как она объяснила, ее мама была сама виновата, она сама растревожила свою душу, вот сердце и не выдержало. И вообще, во всем должна быть умеренность, а фанатизм никогда не доводит до добра, даже если исходит из самых лучших побуждений.

Наскоро перекусив, Лена отправилась выяснять отношения с мамой, не ругаться, а именно выяснять отношения, в самом прямом смысле этих слов. Но выяснить отношения не удалось, потому что оказалось, что мама ее боится. Люди всегда склонны бояться непонятного, а в особенности такого непонятного, которое грозит поколебать все то, что уже много лет составляет самую суть жизни. Неважно, что в глубине души живет червь сомнения, который нашептывает, что жить можно и по-другому, это совершенно неважно, потому что заткнуть глотку червю совсем несложно, особенно если ты тренируешься в этом всю жизнь. Но когда родная дочь говорит то же самое, что и червь, это становится страшным, потому что заставить замолчать человека гораздо труднее, чем заставить замолчать собственный внутренний голос. И когда ты понимаешь, что еретические слова произнесены не случайно, что ее жизненные правила изменились и стали противоположны твоим, и что ты больше ничего, абсолютно ничего не можешь с этим поделать, это страшно. Анна Игнатьевна испугалась.