Текст книги "В мире исканий(изд.1949)"

Автор книги: Вадим Охотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Только теперь все поняли, что появилась не лодка, а нефть.

Случись такое событие в другое время, это был бы огромный праздник. Но теперь, когда под землей погибали люди, полученное сообщение прозвучало как-то обидно и не вовремя.

Вскоре всех сотрудников института взволновало еще одно очень странное обстоятельство. Оказывается, люди, дежурившие у скважины номер три, отчетливо услышали металлический стук: как будто кто-то колотил молотком о стальную трубу, глубоко опущенную в землю. Все знали, как хорошо распространяется звук по металлу. Быть может, это и были сигналы людей, погибающих под землей.

К скважине номер три был срочно доставлен чувствительный микрофон. Его присоединили к стальной трубе, опущенной в землю. Но ничего, кроме мощного рева просачивающейся нефти, в телефонные наушники не было слышно.

Поздно вечером кто-то робко постучал в дверь кабинета Бати. А затем на пороге появился смуглый и черноволосый мальчик – ученик ремесленного училища Петя. Его сопровождали товарищи.

– У нас есть предложение, – неуверенно проговорил Петя, переминаясь с ноги на ногу.

– Это насчет чего? – тихо спросил Батя, оглядывая мальчиков.

– Вот все мы радиолюбители, – продолжал Петя, теперь уже смело выступая вперед. – Мы понимаем, что чем выше антенна, тем всегда лучше слышно передачу. Так вот, мы и думаем: раз металлическая труба глубоко уходит в землю, так она и может служить антенной, чтобы, значит, радиосвязь поддерживать с лодкой… Труба, конечно, не выше, а ниже, но это в данном случае все равно – ближе находится к лодке…– Ишь ты, шустрые какие! – удивился Батя, быстро приподымаясь со своего места. – А ну-ка, пойдемте к радисту, что он на это скажет!

Через несколько минут Батя и мальчики входили в будку радиста.

– Вот тут ребята предлагают для улучшения связи с землей воспользоваться металлической трубой турбобура как антенной. Как вы думаете?

Вместо ответа радист, как-то остолбенело посмотрев на мальчиков, бросился к большому металлическому ящику. Это была переносная радиостанция.

– Скорее! – закричал он на ходу. – Ребята, тащите за мной аккумуляторы! Скорее!

Радиоаппаратура была установлена на земле рядом со скважиной номер три. От нее потянулись провода, которые ремесленники торопливо прикручивали к толстой стальной трубе.

А еще через несколько минут из телефонных наушников послышались настолько громкие радиосигналы, что их было слышно на расстоянии нескольких шагов.

“…запас энергии кончается точка привет всем”.

– Ура! – закричал радист. – Связь установлена! Он уцепился за ключ и начал быстро выстукивать ответ.

“…Перехожу на прием”, – закончил радист свою передачу.

Но ответа не последовало. Молчала “земля”. Вместо морзянки слышался лишь громкий и монотонный треск.

– Здорово работает подземная антенна, – проговорил радист, немного хмурясь. – Даже помехи от электромотора в лодке слышны прекрасно. Но почему они не отвечают? Неужели выключили приемник?

Все тише и тише становился шум электромотора удаляющейся лодки.

***

Часа через три в штаб спасательных работ поступило новое, на этот раз совершенно загадочное сообщение. Звукометрическая станция, установленная для подслушивания шумов, доносившихся из-под земли, услышала какие-то странные звуки. Они напоминали удары кайл о мягкую землю.

Прибывшие на место Геворкян и Батя вскоре сами убедились в правильности этого сообщения. Далеко под землей действительно производились какие-то непонятные работы.

***

Почему именно Корелин выбрал направление для движения лодки на северо-запад, для остальных оставалось долго загадкой. Но, в конечном итоге, было совершенно безразлично, в каком направлении двигаться. Лодка не могла подыматься вверх совершенно вертикально. Она должна была постепенно “набирать высоту” – так же, как это делают самолеты.

Все попытки связаться с землей по радио оказывались безрезультатными. Корелин протелеграфировал последний раз о местонахождении лодки, о том, что у них кончился запас электроэнергии, и решил больше не включать аппарат. Именно поэтому он не знал, что его последние слова радиограммы были прекрасно услышаны на поверхности.

Было ясно, что все равно не хватит электроэнергии, чтобы добраться до поверхности. Но оставаться на месте было также нелепо. И вот подземно движущаяся машина тронулась в направлении, выбранном Корелиным.

Чем же руководился Корелин, очень твердо настаивая на движении лодки именно на северо-запад? Он внимательно изучал подземную карту, составленную для путешествия. Правда, карта была неполная, на ней оставалось много так называемых “белых мест”. И вот он требует направить лодку именно к одному из таких не отмеченных на карте пространств. Может быть там встретятся непроходимые каменные массивы. Может быть, они столкнутся с сыпучей почвой, в которой движение лодки будет очень затруднено. Но Корелин настоял на своем.

И только после нескольких часов пути товарищи поняли, чем именно руководствовался Корелин. На телевизионном экране они увидели впереди лодки огромное пустое пространство…

– Подземный грот! – радостно закричал Корелин. – Вот он!

Тут только друзья вспомнили о легенде, рассказанной им Панферычем.

Так вот в чем дело! Их товарищ, любитель природы, поэзии и народных преданий, и на этот раз, может быть случайно, но все-таки оказался прав. Они приближались к большому пустому пространству под землей.

– Есть тут чем дышать или нечем? – глухо проговорил Богдыханов, отвинчивая люк, после того как лодка высунула свой нос в пустое пространство.

Вслед за этим в лодку проник спертый, удушливый воздух.

Богдыханов высунулся из люка и осветил подземелье электрическим фонариком.

Внизу – хаос каменных глыб, свалившихся с потолка. Черные стены мрачно высятся и замыкаются дугообразной аркой, с которой свисают вот-вот готовые оторваться камни. Сыростью и холодом веет от этого огромного подземелья.

– Выход должен быть! – уверенно говорит Корелин, усматривающий, в свою очередь, подземное царство. – Ведь легенда оправдывается! Мы раскопаем завал и выйдем…

Друзья принялись энергично готовиться к путешествию по подземелью. На веревке было спущено вниз все необходимое. И, наконец, один за другим они спустились сами.

Необъятны размеры грота. Свет электрического фонарика теряется в густой темноте. Но все-таки друзьям удается обнаружить несколько пещер. Они внимательно осматривают каждую из них, карабкаясь по скользким и острым камням.

Вдруг луч фонарика неожиданно натыкается на что-то белеющее среди темной породы.

– Скелет, – тихо говорит Гога, находящийся ближе всех от освещенного предмета, и его голос, отраженный тысячекратно от каменных стен, превращается в гулкое эхо.

Это действительно был человеческий скелет, лежавший у начала пещеры.

– Обратите внимание… – продолжает Корелин. – Вы видите, что он лежит головой внутрь пещеры? Человек бежал в нее, споткнулся и потому погиб от огня. Я думаю, что мы находимся на правильном пути. Идемте в эту пещеру.

Предположение Корелина подтвердилось. Минут через десять ходьбы друзья увидели еще один человеческий скелет.

Передвижение становилось с каждым шагом все более трудным. Проход начал круто подыматься кверху. Местами потолок опускался настолько низко, что приходилось становиться на четвереньки и даже ползти по земле. Но друзья не унывали.

Приблизительно через три часа беспрерывного передвижения они достигли конца пещеры. По всему было ясно, что тут действительно произошел когда-то обвал. Богдыханов даже обнаружил полусгнившие ветки растений. Значит, поверхность была совсем недалеко.

Немного отдохнув, студенты принялись работать лопатами и кирками.

Именно этот стук и услышали на поверхности земли…

***

Огромная буровая машина, сверлящая в земле не узкое отверстие, а широкое, в несколько метров в диаметре, быстро сделала свое дело. Уже через час после начала работ в шахту спустились люди, а еще через несколько минут три подземных путешественника были подняты наверх.

К удивлению многих, они находились в прекрасном состоянии. Попав на свежий воздух, друзья еще более повеселели.

– Ну, товарищи, – обратился к ним Геворкян, обнимая по очереди каждого, – не буду утомлять расспросами. Скажите только: машина сломалась?

– Что вы, Арам Григорьевич! – ответил Корелин, вырываясь из бурных объятий главного инженера. – В полной исправности. Испытание выдержала замечательно. Находится в подземном гроте…

– Насчет грота не говорите, – перебил его Геворкян. – Мы так и решили, что вы именно попали в него. Панферыч рассказал про легенду и помог нам разыскать это место.

– Вот только связь подкачала, Арам Григорьевич, – продолжал Корелин, отряхиваясь от пыли. – Вы были правы, когда сомневались, могут ли пройти радиоволны через значительную толщу земли.

– Скажите, а как давно не пользовались вы радиоприемником? – вмешался радист.

Корелин задумчиво посмотрел на часы и назвал время, когда он отправил последнюю радиограмму.

– Эх, вы! – воскликнул после этого Геворкян. – Тут ваш закадычный друг Петя вместе со своими товарищами предложил такую штуку, что всем крупнейшим радиотехникам будет завидно… Теперь мы радиосвязью с подземными лодками будем обеспечены полностью, – закончил он, подтягивая за рукав к Корелину упирающегося смуглого мальчугана.

– Сердится на нас главный инженер? – тихо спросил Богдыханов, обнимаясь с Батей.

– Дело прошлое… – еще тише ответил Батя. – Ночью, когда вы отправились путешествовать, была получена телеграмма, запрещающая Геворкяну первому проводить испытание, а желающих, как вы знаете, было много…

***

В эту же ночь лодка, находившаяся в гроте, была снабжена свежезаряженными аккумуляторами и запасом кислорода. А наутро она вышла на поверхность земли в условленном месте при огромном стечении народа.

ИСТОРИЯ ОДНОГО ВЗРЫВА

– Хотите, расскажу вам одну историю? Можно сказать, необыкновенный случай, – как-то предложил лейтенант Воронов.

Это было в тот период, когда мы, работники исследовательского института, находились еще на казарменном положении. Перед тем как ложиться спать, мы часто собирались в маленькой уютной комнате, чтобы побеседовать на самые разнообразные темы.

– Ну что ж, давайте! – ответил я. – Только что-нибудь посмешнее.

Долговязый лейтенант, большой шутник и балагур, полез за портсигаром в карман и, стараясь быть серьезным, начал свой рассказ приблизительно так:

– Территорию научно-исследовательского института, к которому я был прикомандирован в начале войны, вы, может быть, знаете…

Так вот, вам только трудно будет себе представить, насколько уныло она выглядела после эвакуации. Всюду пусто. Валяется хлам. Полное впечатление разоренного гнезда.

Оборудование уже отправлено. Люди тоже уехали. Оставались временно только я и механик Петя Янин – простой такой парнишка и замечательный товарищ.

В то время мы уже не были сильно заняты. Упаковывали кое-какую мелочь, бродили по опустевшим корпусам, чтобы посмотреть, не осталось ли чего нужного, и ждали самолет для отправки. В общем, свободного времени у нас было много.

Появилась у Пети в то время одна забава, если так можно выразиться. Собственно, из-за нее все это и произошло…

Находился у нас неотправленным обыкновенный аппарат для записи звука на граммофонные пластинки. Сколько раз я говорил: “Петя, упаковывай аппарат в ящик. Придет неожиданно машина – задержишь ты меня с этим делом!” А он возражал, клялся, что не задержит, и продолжал свое.

Что же он с ним делал? Да очень простую вещь. Как только бывало услышит сигнал воздушной тревоги, так сразу микрофон вытаскивает на двор или высовывает в окно. Ну, а в это время, как вам известно, что обычно творится в атмосфере? Самолеты гудят, зенитки палят, бомбы воют и рвутся, можно сказать иногда даже очень близко от нас. А он сидит себе у прибора и все эти звуки записывает на пластинку.

Проделывал он это довольно часто.

“Хочу, – говорит, – оставить нашему потомству звуковую память об этих днях”. Вообще, конечно, вещь интересная! Но только уж очень надоел он мне с этим. Воздушных налетов в то время было много, и чуть ли не после каждого из них показывает мне Петя пластинку. Это такой прозрачный диск.

“Вот, – говорит, – замечательная звуковая картина запечатлелась, товарищ Воронов, Кто здесь не оставался, будет иметь полное представление. Хочешь прослушать?”

Ну, я обычно начинаю сердиться и опять напоминаю, чтобы аппарат был немедленно упакован.

Особенно же надоедал он мне по вечерам, когда заставлял прослушать свою коллекцию на электрическом граммофоне, с большим, очень мощным репродуктором. Звук получался настолько громкий, что в комнате создавалось впечатление настоящей бомбежки.

Жили мы тогда в одной из комнат нижнего этажа корпуса “Б”. Это очень старинное здание с бесконечными узкими коридорами, в которых можно даже заблудиться.

Так вот, вся эта история начала разворачиваться на моих глазах именно там…

Рассказ лейтенанта о происшествии на территории известного научно-исследовательского института заинтересовал нас, хотя ничего необыкновенного в нем пока не было.

Мы пытались представить себе ленинградскую блокаду, пустующее здание института, расположенного на окраине города, и всю ту обстановку, о которой говорил Воронов.

Убедившись в достаточном внимании к своему рассказу, лейтенант явно приободрился.

– Как-то раз во время воздушной тревоги, днем, – продолжал он, – я находился в одной из комнат на втором этаже этого самого корпуса “Б” и смотрел в окно. Тревога, должен сказать, была какая-то несерьезная. Вообще, конечно, слышно было, как немецкий самолет гудит наверху своим характерным тоном. Но был он, возможно, очень высоко и из-за сплошной облачности не виден совсем. Зенитки молчат. Бомбы тоже не падают. В общем, не налет, а так себе, пустяк…

Вдруг, слышу, раздается издалека громкий, но очень уж странный взрыв. Даже не знаю, можно ли это назвать взрывом.

Вообще различных взрывов и разрывов я наслышался очень много. Все их хорошо знаю и отличаю друг от друга. А здесь что-то совершенно необычное: непрерывные раскаты с воем и очень резким свистом. Одновременно замечаю, что где-то у нас в здании зазвенели осколки стекол.

Должен сказать, что последнее обстоятельство меня даже расстроило. “С чего бы это? – думаю. – Фугасные бомбы падали совсем близко – и ни одного лопнувшего стекла во всем корпусе. А здесь – отдаленный взрыв, и вдруг лопнули…”

Только хотел я пойти посмотреть, где это произошло, как в поле моего зрения появилось нечто новое.

Представьте себе: полным ходом кувыркается сверху вниз германский самолет. Падает совсем недалеко от нас. Прекрасно видно, что это бомбардировщик “Юнкерс-88”. И понятно, отчего он свалился. От одного крыла у него осталось только воспоминание, или, точнее выражаясь, небольшой кусок. “Так, – думаю я, – значит, оторвали тебе крылышко. Ну что ж, туда тебе и дорога…”

Отошел я от окна немножко в сторону – на случай, если при падении взорвется бомбовый груз. Только нет, слышу, самолет упал тихо. Посмотрел я опять в окно. Вижу, лежит, голубчик, в поле. Народ уже к нему бежит, как полагается при таких обстоятельствах, и все такое прочее.“Тут, – думаю, – все протекает нормально. Пойду лучше посмотрю, где это у меня пострадали окна”.

Начал я ходить по комнатам и вижу, что всюду окна закрыты плотно и стекла в полной исправности. Так я мог бы искать еще долго, если бы не обратил внимания на то, что кое-где на полу валяются черепки от стеклянных матовых плафонов, прикрывавших электрические лампочки под потолком. Тут я вспомнил, что только что видел их совершенно целыми. “Как это они так сразу разлетелись?” думаю. При этом, представьте себе, непохоже, что они упали и от этого именно разбились. Кое-где на железной арматуре еще болтаются остатки, из чего можно заключить, что плафоны полопались наверху.

Я, конечно, плохо разбираюсь в тонких физических явлениях, но тем не менее должен вам сказать, что для меня было очевидно одно обстоятельство. Не должны были от взрыва лопнуть эти самые плафоны, раз оконные стекла в комнатах оказались целыми. Они ведь соприкасаются с наружным воздухом и даже служат ему преградой, поскольку окна закрыты.

“Удивительное дело, – думаю, – даже не верится что-то”.

Еще раз посмотрел: окна совершенно целы.

Я насчитал семь лопнувших плафонов в различных комнатах. Непонятным в этом деле казалось еще и то, что потрескались плафоны только определенной формы. Это такие плоские, с закругленными краями. А вот рядом шары висят как ни в чем не бывало.

Постоял я немного, подумал… и решил, что все это весьма забавно, но никакого серьезного значения, конечно, не имеет. Пошевелил осколки слегка сапогом, плюнул даже на них, затем потихонечку направляюсь вниз.

Прихожу в нашу комнату, где мы жили. Только открываю дверь, как – пожалуйста! Навстречу мне – Петя. Опять с новой граммофонной пластинкой!

“Вот, – говорит, – совершенно своеобразный взрыв записался”.

“Да ну тебя! – отвечаю. – Слышал я этот взрыв. У нас от него даже несколько плафонов лопнуло. А вот как немецкий самолет падал, ты, наверное, и не видел. Вот это было зрелище! Если бы ты не занимался своей дурацкой звукозаписью, тогда, может быть, тоже был бы свидетелем…”

В общем, начался наш обычный спор.

В этот день вечером мы занимались у себя в комнате самыми обыкновенными делами.

Освещение у нас было тогда довольно примитивное: в виде автомобильной фары с полуразряженным аккумулятором.

Конечно, при таком тусклом свете ничего замечательного не сделаешь. Приходилось ложиться поэтому очень рано.

Однако в этот вечер, представьте себе, как нарочно, спать совершенно не хотелось. Даже завидно мне стало, когда я услышал, как храпит Петя.

Ничего больше не оставалось, как только прислушиваться к громкому постукиванию “городского сердца” – ну, иначе говоря, метронома, – всегда раздававшемуся из уличных репродукторов, когда отсутствовала радиопередача.

Ох, уж это ленинградское сердце! Как хорошо оно мне запомнилось: можно сказать, на всю жизнь. Да и кто его не запомнил из тех, кто находился в то время в Ленинграде!

В обычное время, когда нет тревоги, постукивал этот метроном очень медленно. Когда же объявлялась воздушная тревога, сразу начинал колотиться быстрее, как бы предупреждая: “Не зевай!”

А тут еще эту тоскливую картину дополняет вой ветра. Дело, как вы знаете, было глубокой осенью. Вдруг мне показалось, что наверху кто-то ходит.

“В чем дело? – думаю. – Охраны у нас в этом корпусе нет никакой. Двери все заперты. Кто же, в таком случае, туда мог забраться?”

Прислушиваюсь… Опять подозрительный шорох.

“Э-э-э, – думаю я, – здесь что-то неладно. Придется пойти посмотреть…”

Поднимаюсь. Беру с собой наган. Начинаю подвигаться к дверям на цыпочках, помахивая руками для равновесия.

Иду по совершенно темному коридору. Только изредка, когда луна выйдет из облаков, на полу появляются квадратные светлые пятна от окон.

Зацепился за какой-то ящик. Гул пошел необыкновенный. Знаете, как это всегда бывает в пустых помещениях. Пришлось остановиться. Прислушиваюсь… Ничего не слышу, кроме собственного сопения, тоже отраженного многократно от стен и потому представляющегося мне сверхъестественно громким.

Через некоторое время вдали что-то звякнуло.

Ориентируясь на доносящиеся звуки шагов, постепенно добираюсь до второго этажа. Осторожно притаившись за углом коридора, вижу фигуру, на секунду появившуюся в лунном свете. Какой-то щупленький и сутулый субъект в черном пальто и роговых очках на носу. Кратковременный лунный проблеск не позволил мне рассмотреть его более детально.

Вижу: вошел в одну из комнат и там копошится.

Вы, конечно, прекрасно понимаете, что все это меня сильно заинтересовало. Кто такой? Что ему тут нужно?

Через некоторое время выходит…

Теперь для меня стало ясно, что он определенно что-то утащил. Замечаю: несет бережно в руках какой-то белый предмет, которого я не видал у него раньше.

“Ну, – думаю, – это тебе не удастся!..”

“Гражданин! Ни с места!” кричу я зычным голосом и бросаюсь вперед.

Он – от меня. Я – за ним.

Погоня, должен вам сказать, была очень своеобразная. Гул от топота наших ног стоял невероятный… Темно… Рук своих не видно; только изредка замечаю, как что-то черное мелькает перед окнами. Он – по лестнице вниз. Я – за ним. Расстояние между нами постепенно сокращается. Теперь я от него уже сравнительно близко.

В этот момент оба мы попадаем в длинную полосу лунного света. И мне удается наконец рассмотреть предмет, находившийся у него в руках. Удивило это меня совершенно невероятно. Ну, как вы думаете, что это оказалось?

Лейтенант посмотрел на нас загадочно и принялся закуривать новую папиросу.

Никто не отвечал на его вопрос. Все с любопытством глядели на рассказчика, погруженного в облако табачного дыма. Не дождавшись ответа, лейтенант продолжал:

– “Удивительное дело, – думаю: – зачем ему это нужно? Почему бы не бросить? Ведь бежать-то ему весьма неудобно”.

К сожалению, долго думать мне не пришлось: на повороте я поскальзываюсь – и падаю на пол.

Поднимаюсь. Злоба нарастает ужасная. Стрелять нужно было, что ли?.. Эх, чорт!

А тут, слышу, хлопнула выходная дверь. Это, значит, убегающий выскочил наружу. Ну, я, конечно, за ним. Только какое там может быть преследование! Очень мало эффективное!.. Сразу начинается густой парк. Луну окончательно заволокло тучами. В общем – удрал!

Постоял я немного. Послушал. Ничего не слышно, кроме шума деревьев и тиканья метронома… Оставалось только выругаться и запереть дверь с помощью подпорки из найденной тут же деревянной доски.

Да, неужели я не рассказал вам, что за предмет утащил этот тип?

Представьте себе… несколько кусков стекла от разбитых плафонов!

“Что такое? – думаю. – Зачем они ему?..”

Слушатели, улыбаясь, переглянулись.

– Да… – продолжал лейтенант. – Просыпаемся мы, значит, утром и идем с Петей, чтобы осмотреть, так сказать, место ночного происшествия. Поднимаемся на второй этаж.

“Может быть, он целый плафон украл?” – говорит мне Петя, разглядывая черепки, лежащие на полу.

Нужно сказать, что я именно здесь впервые заметил, каким необыкновенно серьезным стал мой Петя. Стоит, разглядывает осколки с явно глубокомысленным видом.

“Умозаключения строит, – думаю я. – Вроде Шерлока Холмса. Ну что же, дело интересное. Я и сам, признаться, люблю такие вещи. Пускай себе…”

Однако Пете, видно, скоро надоело копаться в мусоре. Мы подошли с ним к окну, откуда был виден упавший накануне самолет.

“Знаешь что? – говорит мне Петя неожиданно. – Я, пожалуй, пойду посмотреть на подбитый “Юнкерс” вблизи. Не хочешь ли со мной пройтись?”

“Да ну его! – отвечаю я. – Зачем он мне нужен! Иди, если хочешь…”

Петя уходит, а я остаюсь один. Продолжаю смотреть в окно. Стою и вначале ничего особенного не замечаю. Проходит некоторое время; по моим расчетам, Петя должен был уже подойти к самолету. Присматриваюсь… и не верю своим глазам. Ошибки никакой быть не может. У самолета находится тот самый тип, за которым я гнался сегодня ночью. Узнаю его по фигуре, по манерам. Ходит очень торопливо вокруг самолета и как будто что-то высматривает.

Вот, вижу, поворачивается ко мне боком и тычет пальцем в хвостовое оперение… Что тут будешь делать!

Дальнейшее поведение этого субъекта стало уж совсем подозрительным. То ли он увидел приближающегося Петю или по каким-либо другим побуждениям – только, вижу, заметался от хвоста к винтомоторной группе и обратно. Я даже не сразу сообразил, что он делает. Оказывается… понимаете!.. меряет, подлец, самолет рулеткой. Торопливо как-то тянет ленту вдоль фюзеляжа.

Вот странное дело!

Ну, а Петя, естественно, показался наконец на виду и идет к самолету.

“Эх, чорт! Чем бы его предупредить?” – думаю.

Вы легко поймете мое беспокойство, если вспомните, что диверсантов и шпионов засылали к нам в то время в изрядном количестве.

Бежать к Пете на помощь, что ли?

Но вот вижу: Петя уже совсем близко у самолета. Остановился. Смотрит на манипуляции, производимые этим типом. Последний, заметив Петю, тоже остановился. Некоторое время глядят друг на друга. Затем…

В соседней комнате резко зазвонил телефон. Лейтенант извинился и поспешил к аппарату.

– Ну, и что дальше? – нетерпеливо спросил один из присутствующих, когда лейтенант возвратился.

Рассказчик медленно уселся на свое место и неторопливо осмотрел слушателей.

– Пока что ничего страшного и не произошло, – продолжал он спокойно. – Этот самый субъект неожиданно и очень быстро удалился. А Петя еще некоторое время походил вокруг самолета и возвратился в институт.

“Знаешь ли ты, кто это был? – спрашиваю я его. – Это ведь тот самый, за которым я гнался сегодня ночью!”

“Не может быть!” – отвечает Петя. Вижу, что мое сообщение произвело на него сильное впечатление.

“Что ты на меня с таким удивлением смотришь?” – спрашиваю.

“Да так, знаешь, все это очень странно… Мне кажется, что…”

Вижу, мой Петя запнулся и чего-то недоговаривает.

“Опять строит умозаключения”, – думаю.

“Ты что-нибудь заметил?” – спрашиваю.

Молчит, представьте себе, и смотрит уныло.

“Ну и чорт с тобой! – думаю. – Тоже сыщик!”

В этот день вечером, когда уже стемнело, но зажигать нашу фару было еще рано, Петя неожиданно с очень серьезным видом обратился ко мне.

“Не думаешь ли ты, – спрашивает он, – что между аварией фашистского самолета и порчей наших плафонов существует какая-то связь?”

“Очень возможно, – отвечаю, – что плафоны лопнули от взрыва, произошедшего на самолете”.

“В том-то и дело, – продолжает Петя, – что на самолете никакого взрыва не было. Я это точно установил. Весь запас его бомб был израсходован, по-видимому, раньше, или бомб у него вообще не было, а зенитный огонь, как ты помнишь, перед его падением отсутствовал”.

“Ну, так отчего он мог погибнуть? – спрашиваю. – Наших самолетов в воздухе тоже не было – я их прекрасно узнаю по звуку, – один немецкий летал”.

“Знаю, – говорит Петя, – что не было. Я много думал и все взвешивал и наконец пришел к совершенно твердому убеждению”.

Он посмотрел на меня внимательно и говорит:“Здесь существует какая-то тайна… Все это не просто так: и этот необыкновенный взрыв, слышанный нами, когда полопались плафоны, и гибель немецкого самолета, и появление человека, интересующегося даже осколками этих плафонов”.

Этот разговор оставил у меня тогда тягостное впечатление.

Стою и думаю: “Что это он за несуразные вещи говорит?” А у самого какое-то беспокойство появляется…

Лейтенант задумался, как бы что-то вспоминая.

– Обстановка сильно влияет, – продолжал он, зажигая потухшую папиросу. – Представьте себе… Находимся мы только вдвоем в огромном пустующем здании. Темнота и мрак кругом. Ветер на дворе продолжает выть… Мне начинает казаться, что наверху опять кто-то ходит. Я, конечно, ничего не боюсь, но, безусловно, подвержен влиянию внешней обстановки, как всякий живой человек. Помню, что тогда от всего этого, хотя, в сущности, были пустяки, стало мне как-то очень не по себе. Однако не надолго. “Надо, – думаю, – перебить настроение”.

“Знаешь что? – говорю я Пете. – Что это ты мне голову морочишь? Ничего таинственного здесь нет. Все это ерунда. Если человек и украл черепки, так просто в силу обыкновенного хулиганства!”

В общем, принялся его отчитывать.

Кончилось это дело тем, что Петя обиделся и перестал со мной разговаривать.

Однако, представьте себе, немного позже произошел опять подозрительный случай! Ну, конечно, если принять во внимание все то, что было у нас раньше.

Дело было вот как.

Запускает Петя свой электрограммофон, видно от скуки, и давай прослушивать коллекцию пластинок с этими самыми взрывами. Особенно он нажимает на последнюю запись и гоняет ее, можно сказать, беспрерывно.

Слушать все это мне было безусловно противно. Но чтобы окончательно не рассориться с Петей, я все это терплю и делаю вид, что отношусь безразлично.

Немного погодя решил я подойти к окну и посмотреть, какая на дворе погода – в смысле возможности налета. С этой целью отодвинул чуть-чуть светомаскировку и выглядываю осторожно в образовавшуюся щель, так, чтобы свет из комнаты не проникал наружу.

К своему удивлению, вижу: торчат у окна три каких-то силуэта. Прислушиваются. Когда я пригляделся, то, представьте себе, в числе прислушивающихся узнал опять этого самого сутулого типа. А главное – интересуется он, видно, больше остальных тем, что происходит у нас в комнате, так как ближе всех пододвинул к окну свою физиономию.

“Эге, голубчик! – думаю. – Опять появился!”

Выхватываю из кармана электрический фонарик и направляю на него луч света.

И вот на черном, ночном фоне вижу я это самое знакомое мне лицо, показавшееся в то время, ввиду моего нервного состояния, страшным и неприятно как-то оскалившим зубы. Смотрит на меня в упор неподвижным взглядом сквозь свои большие роговые очки.

Все это, конечно, продолжалось одно мгновение. Лицо сразу исчезло.

Выскакиваем мы с Петей наружу. Тщательно обыскиваем все кругом – никого нет. Да, собственно говоря, в этом нет ничего удивительного. В таком парке, как у нас, каждый легко может спрятаться даже днем.

В общем, в эту ночь мы не спали. Я вызвал несколько человек охраны и расположил их в засаде у разных дверей здания. Сам же караулил в коридоре, поглядывая то и дело в окно. Но все это оказалось совершенно напрасным. Никто не появлялся, и ничего особенного в эту ночь не произошло.

Но вот по прошествии нескольких дней начинаю я замечать, что с Петей творится что-то неладное.

Стал он мрачный, как чорт. Куда-то надолго исчезает и даже иногда не ночует дома. Сразу видно, что чем-то весьма озабочен.

“Все продолжает изображать из себя сыщика, – думаю. – Вот чудак!”

Однако свои обязанности он несет исправно. Придраться не к чему.

Просыпаюсь я как-то ночью по неизвестной причине. Прислушиваюсь… Тревоги, кажется, нет – метроном стучит медленно. Но за последнее время у меня уже выработалась привычка: прислушиваться ночью к различным шорохам. И вот слышу: откуда-то издалека доносятся знакомые звуки. Начинаю соображать, что это через репродуктор передается граммофонная пластинка. Даже шипение иголки иногда слышно – видно, старая.

Но что же это за пластинка? “Неужели, – думаю, – еще кто-нибудь, кроме Пети, занимается тем, что записывает звуки бомбежки?” Слышу – запись точно как у Пети. Кончилась одна пластинка. Поставили вторую такого же содержания. Ветер доносит звуки порывами – то тише, то громче. Начинаю будить Петю.

“Послушай, – говорю я ему, – какую музыку передают”.

Но здесь, как нарочно, все стало затихать.

“Ничего особенного”, – отвечает мне Петя.

“Звукозапись, – говорю я ему, – точно такая же, как у тебя. Только что доносилась издалека”.