Текст книги "С автоматом в руках"

Автор книги: Вацлав Янечек

Соавторы: Рудольф Кальчик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– А как обстоит дело на других заставах? – спросил Цыган.

– Так же. А кое-где еще хуже. Например, на Шумаве, где очень сложные условия местности. А бывает и так, что во всем взводе насчитывается не больше десяти человек.

Готовится пополнение, создано несколько центров подготовки. Но ждать помощи можно не раньше чем через год. Так что вы и не думайте, что скоро выберетесь отсюда. Жандармы, полицейские и таможенники будут демобилизованы, а других, вполне надежных людей в политическом отношении, пока мало. Такое положение сохранится еще некоторое время.

Майор был с ними откровенен, тем не менее его слова породили в них надежду на то, что ситуация изменится к лучшему. Только Карлик слушал его, нахмурившись. Слова майора о старых жандармах и полицейских ему не понравились. Они означали, что придется уйти и ему, а пока его всюду считали способным командиром. Пльзеньский командир пообедал у них, похвалил хорошую кухню (на обед был гороховый суп и шарлотка, мяса все еще не хватало) и с улыбкой выслушал жалобы повара, заявившего, что он предпочел бы, как и раньше, ходить в наряды, чем топтаться вокруг плиты.

– В следующем году, – сказал командир пльзеньского отряда. – Раньше, пожалуй, не получится. Надо бы вам завести поросенка и откармливать его. На заставах часто улучшают питание таким образом.

– Я за чушку! – загорелся идеей Мачек. – Пока мы держим только козу.

К вечеру пльзеньский командир уехал к соседям. Их уже предупредил по телефону дежурный о предстоящем визите высокого гостя. Его автомобиль направился к лесу, где погибли Репка и Недоба. После их смерти прапорщик посылал в этот район патруль за патрулем: вероятно, получил соответствующие указания свыше.

Хоронили ребят только через неделю. На похороны Репки в Будейовице поехали с заставы трое. Возглавлял группу Франта Вевода. В Пльзень поехали Руда Мразек, Коварж и интендант Тонда. Хоронили их в один день, только не в одной могиле: темпераментного Репку – утром, Недобу – к концу дня.

И как раз в этот день Иван Олива нашел бутылку.

В район Гути он ездил ежедневно, как только у него оказывалось свободное время. Он не знал покоя, эта идея целиком овладела им. На заставе его совсем не видели, сюда доносился лишь шум мотора его мотоцикла, на котором он мчался к лесу. Бутылку кто-то засунул в штабель двухметровых буковых дров, сложенных недалеко от лесной сторожки у дороги, то есть там, где, по всей вероятности, патруль не проходил и где ее никто не искал. А может, ошибся лесничий, сказав, что ребята пошли через сад? Скорее всего, они пошли через двор, пересекли небольшое поле, перешли дорогу и положили бутылку в штабель дров. Вахмистры как раз обедали, когда Иван принес ее и положил перед ними на стол.

– Где ты ее нашел? – изумились они.

Он им все объяснил. Уважение ребят к нему еще больше возросло: Олива один сумел добиться того, чего не удалось десяткам людей. Он не стал придерживаться принятого всеми предположения о маршруте движения их товарищей, а продумал несколько версий и вот – добился успеха.

– Почти полная! – сказал он торжествующе. – Отпито всего два-три сантиметра. Значит, ребята были трезвые. Время их наряда истекло, вот они и сделали по глотку, чтобы согреться.

Ярда Штрупл, канцелярская крыса, моментально выскочил из-за стола и бросился к телефону.

– Алло, Мила! – закричал он Шиклу, который в тот день был дежурным по заставе. – Вот какое дело: на столе в канцелярии лежит голубая книга, в которой за писаны данные о наших ребятах. Посмотри-ка, когда родились Репка и Недоба. И побыстрей!

Он ждал ответа. Остальные уже догадывались, в чем дело.

– Хорошо, – сказал он в трубку. – А Репка? Четырнадцатого декабря двадцать первого года? Спасибо. Этого достаточно.

В столовой воцарилась тишина. Писарь не спеша положил телефонную трубку на место и повернулся к столам:

– Следующий день был днем рождения Пепика, поэтому он и купил водку. Эта бутылка была предназначена нам. Поскольку у Киндла хлебной никогда не бывало, Репка купил ее в Гуте. Они не хотели брать ее с собой на заставу, собрались приехать на следующий день на мотоцикле. Ведь это недалеко. А пока они спрятали бутылку в дровах.

– Ведь снег еще не шел, – добавил Цыган. – Не прикасайтесь к бутылке. Отдадим ее следователям. Наверняка там должны быть отпечатки пальцев, если только Иван их не стер.

– У меня были на руках перчатки, – заметил Олива.

Карлик распорядился тщательно упаковать бутылку и предложил отдать ее шоферу, чтобы тот отвез в Тахов. Однако Иван Олива вызвался сделать это сам, заявив, что только он сможет точно указать, где ее нашел. Вернувшись, он сообщил, что в бутылке действительно была водка, но ничего нового, к сожалению, в расследование таинственного случая находка не внесла. История гибели товарищей по-прежнему оставалась загадкой.

В письмах и поздравлениях, полученных к рождеству, содержались пожелания счастливо и весело провести праздник. За обильным и, как всегда, красиво сервированным в сочельник столом пустовали места двух погибших товарищей и тех, кто уехал домой. Карлик уехал тоже. В его отсутствие командовал Цыган, благодаря чему Храстецкий тоже получил возможность съездить домой. Выполнение его обязанностей взял на себя Иван Олива. Уже выпало много снегу. На дорогах и в лесу лежали высокие сугробы, их намел холодный северный ветер. Нарушений границы в эти дни не было, и обстановка во время праздников сложилась спокойная и в самом деле праздничная.

За два дня до рождества неожиданно прибыло подкрепление: четыре солдата, откомандированных на заставу на год. Ребята, как на подбор, все были из Праги. Приехали они раньше, чем поступила телефонограмма. Они получили красные погоны, Цыган разместил их в командирском доме, ознакомил со службой и распорядком дня. Им предстояло участвовать в патрулировании. Вахмистры приняли солдат доброжелательно, радушно и без рисовки. Никто не корчил "волков" пограничной службы, ведь и сами они начинали эту службу не так уж давно. Новичкам служба понравилась, они ознакомились с нею сразу же на рождество. Командиры патрулей тоже были ими довольны, особенно связистом Дупалом: он отлично знал свое ремесло и установил телефонную связь повсюду, где только было возможно.

В сочельник Яниш, как всегда, был у Благоутов. В разгар веселья в комнату вошел улыбающийся Храстецкий. Ему повезло: до самого Ходова его подвез хозяин местного ресторанчика, а оттуда он уже добрался пешком.

– Странно, что он тебя захватил, – удивился Стромек. – Не очень-то он нас жалует.

– Он отвозил кого-то на поезд. На обратном пути взял меня.

– И, конечно, расспрашивал тебя о Бараке?

– Начал было. Я ему ответил, как следует... Будет помнить. Была у нас мать Недобы. Расспрашивала, как все это произошло.

– Бедняжка, – вздохнула тетя Благоутова. – Можно себе представить, каково ей в эти праздники...

Потом Храстецкий похвастался, что в феврале женится. Еще два месяца свободы! И он уже приглядел домик, последний по дороге на Гуть.

– Там три хорошие комнаты, – сказала тетя Благоутова.

– Я тебе их покрашу, – предложил Цыган. – Остальные ребята сделают другую работу, и домик твой в момент будет как игрушка. А потом ты отвезешь нас куда-нибудь на воскресный обед.

– Ну, а я буду караулить Аленку, пока ты будешь на службе, – улыбнулся Стромек.

Храстецкий попросил товарищей быть на свадьбе дружками, а сестер Благоутовых – подружками. Цыган задумался: "Какая суровая и прекрасная вещь эта жизнь! Двое погибают где-то на лесной тропе, а другие в это время смеются, клянутся в вечной любви, готовятся к совместной жизни..."

Когда они вышли в темноту, на них набросился резкий северный ветер. К дому они пробирались по сугробам. Пройдет два месяца, и койка Храстецкого опустеет... Цыган плотно прикрыл окно и прижался к печке.

Утром в канун Нового года Тонда-интендант принес почту. Это были главным образом открытки с пожеланиями счастья в новом, 1949 году. Писем было всего несколько. Тонда их, видимо, не просматривал, иначе бы он увидел, что одно из них было адресовано дезертиру Бараку. Это было письмо из Праги. Первым это заметил Стромек, дежуривший в тот день. Письмо, адресованное Бараку, он спрятал, остальные же положил на полочку, откуда их брали вахмистры, приходя со службы или из общежития.

"Кто ему пишет? – думал Стромек. – Конечно, только тот, кто не знает, что Барак давно уже удрал..." Когда в канцелярию вернулся помощник дежурного, Стромек сказал, что сбегает в уборную, и, закрывшись там, вскрыл конверт. Он прочел:

"Уважаемый пан Барак, ждите нас, пожалуйста, в соответствии с нашим уговором в последний день года там, где мы условились. Мы взяли с собой также золовку. Все обстоит так, как мы договорились. Мы надеемся, что тогда вы вовремя вернулись домой. В прошлый раз мы ждали вас в ресторане, но вы, к сожалению, не пришли. Вероятно, были заняты на службе. Теперь уже настало время принимать вам гостей. Мы выедем из Праги утром и будем ждать вас на площади или в ресторане. Постарайтесь с нами встретиться, это необходимо и не терпит отлагательств. Я пишу в канцелярии и ограничиваюсь самым необходимым. Само собой разумеется, на месте мы рассчитаемся. Передайте большой привет знакомым. Ваши Прохазки".

Письмо было написано женским красивым почерком. "Вот он, "божий стрелок"! – улыбнулся про себя Стромек. – Органист, оказывается, водил знакомства с дамами. Никогда ничего об этих знакомствах он не говорил! Кого же это он пригласил на Новый год?.." Чем больше Стромек рассматривал письмо, тем подозрительнее оно ему казалось. Положив письмо в карман куртки, Стромек вышел в коридор.

Вечером он позвал Оливу, Храстецкого, Роубика и Хлоупека и обо всем рассказал им. Цыган был в это время в наряде.

– Съезжу-ка я туда, – решил Олива. – Речь в письме идет, вероятно, о Цлане. К вечеру я должен быть в Ходове, так что моя поездка не должна привлечь внимания. Посмотрим, кто это разыскивает Барака? Что это за золовка? Какие Прохазки?

– Я тоже поеду, – решил Стромек. – К вечеру вернемся домой.

– Только осторожно, ребята. Запишите номер автомашины. А ресторан это, пожалуй, "Черная лошадь". Какой же еще? А если дело примет серьезный оборот, то вы знаете, где КНБ, – давал им советы Хлоупек.

Утром, переодевшись в штатское, они поехали в Плану. Снежные заносы на дороге создавали немалые помехи, ребятам не раз приходилось толкать мотоцикл, но в конце концов они доехали. Вспотевший Стромек заказал три грога, Олива – только один. Иван поехал в Ходов попрощаться с Эрикой, обещал вернуться в полдень. Стромек, удобно устроившись у окна, не спеша тянул свой грог и наблюдал за тем, что происходило на площади, "Кто приедет раньше, размышлял он, – Иван или эта подозрительная компания?.." Мимо проехал автомобиле с солдатами. Из радиоприемника донесся колокольный звон: наступил полдень последнего дня года. У окна остановился мотоцикл. Стромек с облегчением вздохнул: это был Иван.

– Ну как? – спросил тот, окидывая взглядом ресторан.

– Пока ничего.

Было уже почти половина второго, когда на площади остановилась автомашина с пражским номером, большой черный "мерседес", покрытый снегом и тяжело нагруженный. К крыше автомобиля были прикреплены две или три пары лыж.

– Они. Пять человек, – сказал Стромек, придвинул стул поближе к окну и принялся разглядывать приехавших из-за старых, выгоревших занавесок. Две женщины, юноша и два пожилых мужчины. Все в лыжных костюмах. Первый из них, вошедший в зал, был высокого роста, лет пятидесяти. Он окинул взглядом ресторан и, не в силах скрыть удивления, посмотрел на часы, висевшие над буфетом, а потом на свои. Приехавшие уселись напротив Оливы и Стромека за стол, предназначенный для шести человек. Они сделали заказ официанту, однако было вид но, что они кого-то ждут, так как время от времени посматривали на вход. Разговаривали они так тихо, что нельзя было понять ни слова.

– А что, если они едут кататься на лыжах в Лесов? – заколебался Стромек.

– Ты забыл о письме? Па лыжах сейчас кататься, конечно, здорово. Можно даже махнуть через границу.

– Как же мы сможем доказать, что именно Барак должен был им помочь перейти границу?

– Не знаю. А что они сделают, не дождавшись его?

– Уедут.

– Жалко было бы их упускать... – Стромек встал и вышел на площадь, где сначала осмотрел мотоцикл Ивана, а затем весьма внимательно заглянул внутрь автомашины.

– Масса чемоданов и всякого багажа. Мне это не нравится. Послушай, я бы зашел в КНБ. Это здесь рядом, напротив.

Пражане уже, платили по счету, когда Ивану Оливе пришла в голову эта идея. Он и Стромек вышли из ресторана. Иван нагнулся и потихоньку выпустил большую часть воздуха из задней шины своего мотоцикла. Компания уже приближалась к машине.

– Извините, – обратился к ним Иван, – нет ли у вас случайно насоса? Моя задняя шина спустила, а мне еще предстоит дорога в Лесов.

– Сейчас посмотрю, – не очень любезно сказал тот, которому было лет пятьдесят, и открыл багажник. Там тоже было полно чемоданов. – Пожалуйста. А как далеко отсюда до Ходова?

– Километров восемь, – ответил Стромек и попросил у закурившего мужчины разрешения прикурить.

Компания уселась в машину. Взревел мотор, и машина тронулась. А лесовчане бросились на станцию КНБ. Там дежурил вахмистр, которого они хорошо знали: он часто ездил к ним в деревню. Вахмистр быстро набрал какой-то номер и вызвал Марианске-Лазне. Разговор продолжался долго, а когда он кончился, вахмистр пожал плечами.

– Все это хорошо, ребята, но мне сказали, чтобы вы пока держались от этого дела подальше. Наши о них уже знают. Об остальном, дескать, вам сообщат позже.

Ребят это слегка разочаровало. Впрочем, они понимали, что охрана границ – дело сложное, что органы государственной безопасности интересуются не пешками в заснеженном автомобиле с пражским регистрационным номером, а организатором переходов через границу и его пособниками. Когда замерзшие и покрытые снегом пограничники проезжали через Ходов, "мерседес" стоял возле тамошнего ресторана.

– Так я и думал! – прокричал Олива. – Если не Барак, так хозяин ресторана. Я бы их арестовал, и делу конец.

Когда они добрались до лесовского общежития, разговор с товарищами получился оживленный.

. – Между Бараком и хозяином ресторана, – говорил Цыган, – всегда были подозрительные отношения. Видно, они были не только земляками.

– Ты, Иван, сегодня ночью в дозоре у ручья, не так ли? – спросил Стромек.

– Буду там до утра.

– Ну, так смотри в оба.

– Дело, пожалуй, обойдется без нас. За ними наверняка следят. Наш участок будто проклятый, соседям на много легче. Потому что здесь шоссе и ручей: достаточно их придерживаться, и ты по ту сторону. И кто-то еще подыгрывает. Лесов стал каким-то проходным двором. Таможенники уже давно говорили об этом. Мы здесь почти три года, а людей по-прежнему раз-два и обчелся. Вот и вертимся во все стороны. Мне нравится на границе, и если будущая жена не увезет меня куда-нибудь, то я готов проторчать здесь до пенсии, только...

– Согласен с тобой, – сказал Цыган, – только что мы здесь видим? Теперь, после войны, каждый старается чему-нибудь научиться, получить образование, развлекаться, наслаждаться жизнью. А мы? В войну мы ничего хорошего не видели и теперь служим в этой дыре...

Обычно пасмурный Роубик улыбнулся:

– Что вы, ребята, скулите, как старухи? Оставьте вы эти разговоры о службе. Завтра тоже будет день, и будет он, наверное, замечательным. А сейчас, господа, я охотнее всего пошел бы поужинать...

Иван Олива и Руда Мразек шли к пограничному столбу № 22. Было морозно. Под стоптанными фетровыми башмаками поскрипывал снег. Мразек шел по другой стороне запорошенной снегом канавы. Вон там, за деревьями, то место, где ему, можно сказать, здорово повезло с гранатой. "Если б я остался в Праге у отца, – рассуждал тем временем Иван, – то стоял бы сейчас за прилавком и торговал в москательном магазине..."

Вокруг простиралась снежная целина. Двур тоже был покрыт снегом. За линией границы виднелись полузанесенные снегом следы шин американских джипов, а дальше, в снегу, деревушка. Идти было тяжело. Усталые, добрались они до Трепика. Отряхнув башмаки, решили войти в сторожку и немного, обогреться.

– От стакана чаю я бы не отказался, – согласился Мразек.

Иван нашел за карнизом заржавевший ключ и открыл растрескавшуюся дверь. На них повеяло холодом. Электрическая лампочка едва светилась. Вскоре они уже сидели у старой кафельной печки, в которой развели огонь. Руда сходил к колодцу за водой, и они приготовили чай.

– Тогда бывало веселее, – вспоминал Олива.

Они пили чай и рассматривали шутливые надписи на стенах. Оба улыбнулись. Мразек, пристроившись у печки, начал клевать носом.

– Не спи. Пойдем, – сказал Олива и начал собираться.

У пограничного столба № 24 они увидели немецкого пограничника. Тоже продрогший, он медленно, тяжело ступая, шел в направлении мельницы. Олива и Мразек не спеша стали подниматься к Тишине. Не прошли они и трехсот метров, как вдруг Иван прибавил шагу.

Через границу совершенно отчетливо шли следы. Иван нагнулся.

– Кто-то здесь прошел, причем недавно. На нашу сторону.

– Был здесь этот немецкий пограничник.

– Нет, он свернул в лес по дороге, – констатировал командир патруля.

Следы вели к буковому лесу. Они были глубокими, отчетливыми, совсем свежими. Метров через двести Олива сбросил шинель. Мразек последовал его примеру. Они повесили их на елку, единственную во всем этом буковом лесу, и отправились дальше.

– Держи дистанцию, – сдавленным голосом проговорил Олива. – Этот тип, черт побери, все здесь знает. Идет очень уверенно. Только бы он не пошел к дороге. Тогда все пропало: она разъезжена!

Человек, которого они преследовали, шел длинными ритмичными шагами, нигде не останавливаясь для отдыха. Вскоре оба вахмистра сбросили куртки, очистив карманы от содержимого, чтобы оно не мешало им в быстром беге. Остались они только в мокрых от пота рубахах, свитеров на них не было. Рукавицы тоже оставили. Дышали тяжело, почти задыхались, но темпа не снижали, подбадривая друг друга короткими восклицаниями. Так они мчались уже добрых полчаса.

И тогда их опасения сбылись: следы повернули вниз, к дороге.

– Провал! – выругался Руда Мразек. – Уйдет.

Олива, бежавший немного впереди, вдруг обрадованно вскрикнул. Неизвестный учел, что его могут преследовать, и поэтому метров тридцать прошел по дороге, но потом прыгнул в канаву с другой стороны и пошел по чистой снежной целине, выдававшей каждое его движение. Пограничники по-прежнему бежали за ним, правда, не так уже быстро, помедленнее, но безостановочно. Наступило второе дыхание, в боку и спине перестало колоть. Они бежали по следам через лесную чащу, ельники, занесенные снегом вырубки. Следы были такими четкими, что обозначался даже узор на каблуке. Неизвестный шел через вырубку к ручью. Иван на момент остановился.

– Насколько раньше нас он мог здесь пройти?

– На час или два.

На бегу они спотыкались, падали. Человек же, которого они преследовали, шел уверенно и только однажды, поскользнувшись на большом камне, растянулся во всю длину. Мразек остановился, вытирая пот со лба.

– Подожди секунду. Не могу...

– Не дури! Надо! Пошли!

Мразек из последних сил не отставал от командира патруля. Неизвестный прошел вдоль берега ручья, по правой его стороне. Там, по тропинке, свободной от камней и корней, бежать стало легче. Однако и сам Олива уже выбивался из сил.

– Этот тип, – с трудом проговорил он, – опередил нас, по крайней мере, часа на два, иначе мы бы его уже догнали. Теперь надо быть начеку. Похоже, он шел к Лесову...

Мразек ничего не ответил, только кивнул и проглотил горсть снега.

Теперь они шли по лесу, то и дело прислоняя потные спины к холодным, обледенелым стволам деревьев, хватаясь за ветки трясущимися руками. Небо между тем потемнело, повалил снег.

– Вот черт! – выругался Иван. – Этого еще не хватало.

Мразек сжал кулаки:

– Если мы его догоним, я врежу ему пару раз. Слово даю!

Они были уже внизу, под Лесовом. Им так хотелось пойти на заставу, именно пойти, бежать они уже не могли: сил хватало только на быструю ходьбу. Посмотрели на часы. Куда, собственно, идет этот человек? Его следы не кончались и у лесовской мельницы. Мразек оперся о полуразрушенную стену.

– Хоть бы попался кто-нибудь по дороге, чтобы можно было сообщить на заставу. Так нет, каждый сидит на печи...

Олива снова отправился в путь и снова побежал. Он знал, что впереди лес, а за ним – шоссе, где довольно оживленное движение. И тогда все их усилия и страшная усталость могут оказаться впустую. Тогда останется только ходить в Ходове от дома к дому и расспрашивать жителей. А следы повернули к лесу. Иван оцепенел. С. трудом волоча ноги, к нему подбежал Мразек. Шапку он где-то потерял, волосы его слиплись.

– Придется идти в лес, ничего не поделаешь, – решил Иван.

На его изможденное лицо падал снег. На шоссе затарахтела автомашина, но она была уже далеко, до них донесся лишь звук мотора. Они с отчаянием посмотрели ей вслед. Следы привели их к холму, к крутому подъему. Человек, шедший перед ними, знал, чего хочет, где находится, куда идет и чего нужно избегать. Они преследовали его уже полтора часа и за это время преодолели по глубокому снегу семь километров. Следы пошли по лесной дороге. Снега там было меньше. В конце вырубки следы исчезли в мелком, нешироком ручье, перейти который не составляло труда.

– Идет по руслу, – отметил Олива. – Кое-где прислоняется к берегу. С него, кажется, тоже уже довольно.

Дно ручья было твердым – песок и галька. В лесу уже темнело. Они подошли к большой вырубке. Олива пролез под веткой последней елки и оказался на открытом месте. И в этот момент с другой стороны вырубки прогремел выстрел. Иван бросился на землю. Мразек открыл огонь па бегу. В ответ из-за кучи старых пней сверкнула вспышка.

– Стой! Сдавайся! – закричал Олива.

С елки, под которой они залегли, на вахмистров посыпался снег. Следовательно, стрелок целился слишком высоко. Перестрелка продолжалась довольно долго и ни к чему не привела. Их потные спины обледенели. Силы иссякали. Однако они располагали явным преимуществом, так как вели огонь, укрывшись за мощной елью. Их противник находился на вырубке за пнями, и от стены леса его отделяло не меньше пятидесяти метров. Он не хотел идти на риск и проделывать этот путь. Оба вахмистра расстреляли уже по магазину, и им тоже надо было что-то предпринимать. Иван заметил неизвестного метрах в шестидесяти.

– Стреляй не спеша, – приказал он Мразеку, – но сначала покричи ему еще раз.

– Сдавайся и выходи! – закричал Руда.

За пнями никто не подавал признаков жизни. Наступал самый опасный момент.

– Давай, – сказал Иван. В то время, пока Мразек вел стрельбу одиночными выстрелами, Олива привстал и тщательно прицелился. Уже темнело, и Олива мог предположить, что скрывающийся за пнями человек выкинет старый фокус: прикинется, что сдается, а когда внимание пограничников после долгого преследования и перестрелки ослабнет, попытается, петляя, добежать до леса и найти там спасение. Из-за пней показалась рука с пистолетом. Иван совершенно отчетливо видел ее, а также часть тела. Олива выстрелил два раза подряд. С веток посыпался снег. В следующий момент автомат Оли вы отказал, и вахмистр долго давил на спусковой крючок.

На их дальнейшие призывы сдаться ответом было лишь молчание. И только теперь они почувствовали, как мороз пробирает их до костей. Возбуждение на миг оставило их. Но они должны были задержать этого человека! На значительном расстоянии друг от друга, готовые в любой момент броситься на снег, они пошли к куче пней с одной мыслью: он там только и ждет, когда они подойдут поближе. Им снова стало жарко.

Руда первым увидел его и опустил дуло автомата. Неизвестный лежал на боку, пистолет валялся в четверти метра от его безжизненной руки. Высокий, стройный мужчина в лыжном костюме. Олива подошел ближе и оттолкнул ногой парабеллум. Мразек склонился к мертвому.

– Две в голову.

Олива отвернулся, ему стало не по себе.

– Жалко, что не живой, – сказал Мразек. – Не везет мне с ними.

Побледневший командир патруля сел прямо на снег. Руда присел рядом, ежась от холода.

– Ну, Иван, – сказал он, помогая Оливе встать, – иди к дороге. Он от нас уже не уйдет... Сбегай вниз к шоссе за кем-нибудь, а я здесь подожду...

По дороге в ложбине Олива устремился к ручью. Увидев приближающуюся автомашину Густы и услышав крики товарищей, он свалился в канаву возле дороги. Кто-то принялся лить в него водку. Зубы его стучали. На него накинули тулуп.

– Наверху, на вырубке, – прошептал он хрипло. – Не ушел он от нас. Идите туда по этой дороге.

Роубик бросился к вырубке, за ним – остальные. Мразек сидел под деревом и смотрел в сторону кучи пней. Ребята набросили на него шинель, обошли вырубку и вернулись.

– Почему вы здесь оказались? – спросил Роубик. – Ведь вы должны были быть на Тишине?

– Мы там и были, дружок.

– А где ваши шмотки? Шинели, куртки?..

– Валяются где-то по дороге...

– Надо быстрее доставить их домой, – решил Роубик. – В тепло. Двое останутся здесь до прихода ребят с заставы. К убитому без надобности не подходить.

Когда они приехали на заставу, как всегда в таких случаях, начались бесконечные телефонные разговоры. Поздно ночью убитого отвезли в Плану. Олива и Мразек крепко спали в хорошо натопленной комнате. Дежурному дали задание все время держать наготове для них крепкий чай. Карлик разрешил даже ром. На следующий день Оливу с воспалением легких отвезли в больницу.

Все были восхищены успехами патруля Оливы. Их шинели, куртки и другие предметы обмундирования удалось найти без труда. А кем был этот неизвестный, ребята узнали только спустя много недель. Мало кто тогда предполагал, что решающая битва на границе только начинается...

Пошла вторая половина лесовской зимы. Тайна гибели патруля Репки оставалась все еще не разгаданной. Вахмистры задержали десятки перебежчиков, шедших парами или поодиночке. О другом, невидимом фронте борьбы со шпионскими центрами, об их деятельности, направленной против Чехословакии и ее границ, время от времени привозил краткие сообщения Франта Вевода, который ездил на станцию КНБ в Марианске-Лазне, где работала его невеста. Вскоре все узнали, что Дядя и в самом деле ходит через границу, так как после февральских событий американская разведка завербовала его. Это известие так всех обеспокоило, что решили вести розыск на свой страх и риск.

Особенную активность проявлял в этом отношении Стромек. Он специально просидел несколько вечеров в ходовском ресторане, но никаких сведений раздобыть ему не удалось. Поведение хозяина подозрений не вызывало. "Я хожу сюда из-за одной барышни, – объяснил ему Стромек. – Понравились мне ходовские красавицы..." О Бараке не было сказано ни слова. Карлик тоже молчал, хотя часто бывал у начальства и кое-что узнавал на совещаниях, проводившихся командованием. Сестра к нему больше уже не ездила. Наверное, потому, что стало холодно и выпало слишком много снега. Письма он, однако, получал, причем довольно часто, главным образом из Кладно. Прочитав свою корреспонденцию, Карлик немедленно сжигал ее. Правда, так делал на заставе каждый, кроме Храстецкого, который складывал письма Алены в белую коробочку и не боялся, что кто-нибудь может их прочитать. Впрочем, легко можно догадаться, что писала ему Аленка: дело шло к свадьбе. Вацлав все чаще покидал заставу, а будучи в Лесове, то и дело осматривал домик в конце деревни. Вместе с ним ходили туда и его друзья. Домик не нуждался в большом ремонте: застеклить несколько окон, покрасить, уложить линолеум и прибрать вокруг. Сделать все это вызвались его товарищи. Ну, а замок или дверная ручка – с этим Храстецкий справится сам.

И вот наступил день, когда он получил от председателя Киндла ключи. Свадьба должна была состояться 4 марта. В Пльзене Аленка уже подготовила мебель.

– Компания наша распадается, – заметил Стромек.

– Ничего не распадается, – яростно возразил жених. – Служба и все остальное будут идти своим чередом.

– Нет, Вацлав, – вмешались в разговор Цыган и Роубик. – Женишься ты – и прощай. Это вполне естественно, мы ведь понимаем.

Пока же они держались вместе, активно участвовали в работе местной партийной организации и не пропускали ни одного собрания. В январе большинство таможенников были переведены на работу в глубь страны, в Лесове остались только Алекс Плетарж и Гонза Шпачек. Освободилось много квартир. Киндл предлагал Храстецкому занять какую-нибудь из них, но Вашек уже сделал свой выбор.

В столовой у Мачека было очень уютно.

– Явились, обжоры, – приветствовал, он ребят, а когда те, полные любопытства, направлялись к дверям кухни, гнал их к столам. – Садитесь, садитесь, господа, мы приготовили для вас превосходный ужин.

В один из февральских вечеров на ужин были картофельные оладьи. Предвкушая угощение, ребята помогали чистить оставшийся картофель. Ярда жарил оладьи и горячие, ароматные бросал их вахмистрам прямо в ладони.

– Это вам не те оладьи, что продаются на вокзале в Праге. Эти пограничные! А корочка? Ну, а завтра, господа, угощу вас кровяной колбасой!

Мачеку вскоре тоже предстояла свадьба... Старая любовь. Ребята знали ее по фотографии, которую Мачек, гордившийся своей невестой, любил им показывать.

Руда Мразек буквально влетел в столовую. Он сел за стол, вырвал из рук Цыгана горячую картофельную оладью и ошарашил сообщением:

– Пришла телефонограмма, ребята! Едем в Прагу: Храстецкий, Цыган, Мачек, Хлоупек, я, Стромек и Коварж. Послезавтра мы должны быть в КНБ. А сегодня после ужина явиться к Старику.

– А в чем дело? – спросил Храстецкий, которому в связи с подготовкой к свадьбе эта поездка казалась совсем излишней.

– Откуда я знаю? Прочитай телефонограмму сам. Больше там ничего не говорится.

– А с пушками или без?

– Господи, – покачал головой Мразек, – больше я ничего не знаю. Да, форма парадная. Ясно?

– Уж не хотят ли нас перевести из Лесова? – забеспокоился Храстецкий. А что, ребята с соседних за став тоже поедут?

– Конечно.

– Может, организуют какую-нибудь новую заставу? Мне бы очень не хотелось этого, – сокрушенно сказал Цыган. – У меня из-за этого сообщения даже аппетит пропал.

Карлик не сказал им ничего нового.

– Мне придется взять у кого-нибудь напрокат парадную форму, усмехнулся Стромек. – А то выгляжу как пугало.

– Устраивайтесь с этим как хотите, – строго сказал Карлик. В последнее время он стал каким-то странным. – Вас туда отвезет служебная автомашина. Штрупл! Со ставьте соответственно расписание нарядов.