Текст книги "С автоматом в руках"

Автор книги: Вацлав Янечек

Соавторы: Рудольф Кальчик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Говорят, у вас все коммунисты? – с подковыркой спросил Долежал.

– Не все, но многие.

– Вы тоже?

– Тоже, – спокойно ответил Храстецкий, а Цыган кивнул головой.

– Иначе вы бы не могли служить, а?

– С чего вы это взяли? Я был коммунистом еще на гражданке, отпарировал Цыган.

– Да ведь это, кажется, необходимое условие?

– У вас тоже? – поддел его Цыган. – Похоже, что нет.

– Время покажет, ребята, кто из нас прав. Долго так продолжаться не может. Посмотрите на наше пограничье.

– Ну так предпримите что-нибудь! Как мы... – предложил Храстецкий.

– Лучше всего было до войны. Теперь все национализируют, цены высокие. Еще лет десять у нас все будет по карточкам...

– Подождите, вот закончится двухлетка, – возразил Храстецкий.

– Будет еще хуже, – засмеялся Долежал.

– Выборы уже показали, как пойдут дела... – сказал Цыган, – и что думает рабочий класс.

– Вы еще слишком молоды, чтобы заниматься политикой, – вступил в разговор Дворжак.

– Приходите как-нибудь на наши собрания. Мы про водим их в лесничестве у Лишки, – предложил Доле жал. – Там вы услышите совершенно другой разговор.

Пограничники решили промолчать. Вскоре патрули разошлись.

– От Долежала можно было этого ожидать! – возмутился Храстецкий. Прощупывал нас. Если бы здесь был Влада Стромек или Ножичка, дошло бы до драки. Неужели эти таможенники не понимают, что многое измени лось?

Они прошли всю левую часть своего участка, у столба № 21 встретили немецкого пограничника, поздоровались с ним и по идущей вдоль границы тропинке вернулись на Грифик. Вновь собирался дождь, низкие тучи ползли над землей. Ночь обещала быть темной, неприветливой. Помощник дежурного, промокший до нитки, привез на забрызганном грязью велосипеде ужин. Поставив термос на стол, он прижался к печке и пробормотал старую поговорку:

– В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит. А вот мне пришлось в страшный ливень сесть на велосипед и поехать.

– Надо бы тебе лучше взять лошадей, – посоветовал Гофману Цыган.

– Старик с ума бы сошел.

– Таможенников ты встретил?

– У самого Лесова. Промокли до нитки.

– Что они говорили?

– Ничего, да и какой разговор может быть в такой дождь?

– У нас с ними состоялась небольшая дискуссия о политике, – заметил Цыган.

– Гм, – буркнул в ответ Гофман. Его девушка работала в Плане в секретариате национально-социалистической партии. Гофмана там, говорят, видели не один раз, хотя он и был членом КПЧ. Гофман просиживал с Долежалом за пивом, водился, кажется, и с Лишкой. Как только у Гофмана было свободное время, он отправлялся в Плану.

– Ешьте, ребята, – сказал он. – Дождь как раз кончился, так что я поеду!

Гофман вышел в темноту и, ведя велосипед в руках, миновал заболоченный луг, поднялся по заросшему лесом холму, а потом покатил вниз, по дороге к Лесову.

Ночь стояла ужасная: дождь и тьма кромешная. Пограничники пробирались между стволами. Было скользко, и они то и дело падали. Храстецкий ругался:

– В два счета набьешь шишку на лбу. Неужели найдется такой идиот, который попытается сейчас перейти границу?..

Утром тучи исчезли. Наступавший день обещал быть хорошим. Часов в восемь с баварской стороны раздался шум моторов: две американские военные автомашины подъехали к мельнице у самой границы, и сидевшие там люди принялись наблюдать за тем, чем занималось отделение Хлоупека. Многие пограничники в это время как раз умывались у колодца. Храстецкий и Роубик ушли в лес и вернулись с большим мотком стального троса. Смахнув пот со лба, Храстецкий прокряхтел:

– Теперь бы еще раздобыть какой-нибудь старый велосипед, сиденье – и подвесная дорога готова. Останется ее натянуть. Это будет самая сложная часть дела. Один конец привяжем к трубе, другой – к той высокой ели. То-то будет потеха.

– У тебя на уме одни дурачества! – улыбнулся в ответ сержант. Собирайся, Храстецкий, пойдешь с Цыганом патрулировать! В одиннадцать тридцать ты найдешь нас у перекрестка дорог.

Чтобы обойти указанный им участок, времени у них было вполне достаточно. Они подолгу сидели на пнях, особенно над большой вырубкой, откуда открывался замечательный вид на долину. Спустившись к ручью, наблюдали за форелью. Цыган не удержался: разделся, передал автомат Храстецкому и принялся ловить форель старым браконьерским способом. Вода была ледяной, но, . несмотря на это, очень скоро Храстецкий уже нес на срезанной им рогатке восемь замечательных больших форелей. В притоке ручья Цыган поймал еще трех рыб и, весь посиневший, вылез из воды. Взяв рогатку, прикинул вес своей добычи.

– Ну, что скажешь? Вот это рыба так рыба! Как-нибудь придем с удочкой и засядем у омута. Ярда приготовит их в масле, с тмином, – радостно предвкушал он, торопливо одеваясь. – Потом еще выжать на них лимон...

– Где ты возьмешь лимон, скажи на милость? Да ты вообще-то видал его когда-нибудь?

– Когда был мальчишкой. Вот увидишь, получится здорово.

– Ребята уже идут, – сказал Храстецкий, взглянув на долину.

На заставе у них был гость: приехал Содома, их главный начальник из Тахова. Он побывал с Пачесом на границе, прошел по участку, а под вечер побеседовал с личным составом. Его спрашивали главным образом о зимнем обмундировании: будет ли оно вообще, и если будет, то когда. Содома сказал, что все эти проблемы скоро будут решены. Он похвалил их за хорошую службу, прежде всего во время выселения немцев, и рассказал о положении на других заставах. Говорил он быстро и энергично, строго требовал во всем соблюдать порядок и обращал внимание на каждую мелочь. Держался Содома прямо, носил жандармскую форму и высокие сапоги. У него был чин старшего вахмистра, когда-то он служил в пражской полиции. В общем, был хорошим солдатом и знатоком своего дела. Когда он с Пачесом отправился на станцию КНБ, дежурный, по старому доброму обычаю, позвонил Зиме, чтобы Содома не застал того врасплох. Однако старому волку Зиме это было нипочем: Содома не считался его начальником, да и вообще, кроме своей жены, Зима не боялся никого на свете...

Едва уехал Содома, как появился сержант – просвет-работник. Они, наверное, даже встретились по дороге. Сержант приехал не на машине, а на старом дребезжащем велосипеде без заднего щитка, звонка, фонарика и ручного тормоза. Бросив велосипед в канаву, он устремился к Славе Хлоупеку: они были знакомы еще по ударному батальону в Усти.

– Что посеешь, то пожнешь, – рассмеялся Хлоупек, увидев, как обращается сержант со своим велосипедом.

– Славек, я только доложу о своем прибытии и сразу же вернусь, пообещал сержант и исчез в здании.

– Ну, посыпались один за другим, – проворчал Храстецкий.

– Между прочим, Вашек – мировой парень, – вступился за сержанта Лейтера Хлоупек. – Ты его еще узнаешь. Отлично играет в футбол, и башка у него варит.

– У Ножички велосипед лучше, и сам он такой хороший, что его нам вполне достаточно! – рассмеялся Цыган.

Просветработник собрал их на лужайке перед домом. Они говорили о Союзе чешской молодежи, о бригадах помощи деревне, о новых фильмах, политических событиях в Праге и пограничных районах, о работе КПЧ. Лейтер внимательно присматривался к каждому, как бы оценивая. Хлоупек, заметив это, сказал:

– Это, Вацлав, мое отделение. Ребята все что надо, с гарантией.

– Хорошо, – улыбнулся сержант. – Я должен знать, с кем говорю, потому что нам, товарищи, предстоит много работы.

К старшим по званию ребята в соответствии с уставом обращались "пан", слово "товарищи" было для них непривычным, но очень им понравилось.

– Буду говорить откровенно, – продолжал политработник. – Теперь уже совершенно очевидно, что нашей партии придется вести решительную борьбу за республику. От других партий добра не жди, они все смотрят на Запад. А какая свистопляска поднялась вокруг национализации! Вы все из рабочих. Выступайте открыто против наших врагов. Я имею в виду прежде всего членов национально-социалистической партии. Что ни таможенник, то национальный социалист.

Когда к ним стали подходить бойцы из других отделений, заинтересовавшиеся тем, что тут происходит, Хлоупек предостерегающе подмигнул Лейтеру. Тот умолк, а когда подошли Барак и Гофман, завел речь о том, что надо как можно скорее организовать библиотеку, так как зимой иначе будет скучно. Потом Лейтер поговорил с глазу на глаз с Хлоупеком и отправился на своем драндулете к соседней заставе Три Креста.

После ужина Храстецкий, Цыган и Стромек пошли к Благоутам. Эта семья им очень понравилась при первой же встрече. Те сердечно приветствовали их и усадили за стол в кухне. Затем Благоутова, не слушая никаких возражений, провела их по всему дому. Они шли за ней в носках, потому что всюду царили образцовая чистота и порядок. Из дочерей дома была лишь самая старшая. Она хлопотала у плиты и в разговор не вступала.

– Знаете, ребята, сколько в хозяйстве работы? За день так набегаешься, ой-ой!

– Охотно верим, тетя, – поддержал ее Цыган. Это обращение хозяйка приняла как само собой разумеющееся и, предложив им теплых лепешек с маком, пододвинула кувшин с молоком.

– Не откажемся. Наш Ярда приготовил такой ужин, что и есть нельзя, но мы пришли не за этим, – оправдывался Цыган.

Вскоре пришел и Роубик. Он не хотел сначала заходить в дом, его пришлось долго уговаривать. Благоут сидел на цветастой кушетке и полировал валторну. Это был настоящий музыкант. Играл он с юных лет и в армии, в годы первой мировой войны, служил в оркестре.

– Да, посмотрели бы вы, каким молодцом был наш отец! Сегодня у него так уж не получается, а, бывало, танцующие замирали, когда он начинал соло на своей трубе.

Благоут умел играть на всех духовых инструментах, но больше всего любил кларнет. Учился он у своего отца, старого музыканта, а потом с оркестром побывал во всех странах Западной Европы, выступал в концертах для прогуливающейся публики в парижских парках и на всесокольских слетах{7}, на балах и в винных погребках.

– Да, многое мне пришлось испытать, – вздохнул он. – Война застала наш оркестр как раз во Франции. Приехали мы туда подзаработать, а кончилось дело лаге рем. Жена осталась дома одна с четырьмя детьми.

Благоутова посмотрела на часы.

– Пора бы уж девочкам прийти. Нельзя им все-таки каждый день ездить в Плану на велосипеде. А зимой это вообще будет невозможно. Вера подыскала в городе комнатушку, будет снимать. Так и то лучше.

Вскоре в сенях раздался смех, и в кухню влетели две девочки лет пятнадцати, одинаково одетые и очень похожие друг на друга. Увидев необычных гостей, они убежали в комнату. Мать пошла было за ними, но сразу же вернулась.

– Стесняются, – улыбнулась она.

– Мы ведь их не укусим! – рассмеялся Цыган.

– Они еще дети. Славка ходит в школу, уже в девятый класс, а Аленка, младшая, – в восьмой класс. Заботам нет конца. Как только подрастут, пойдут работать. Да, четыре дочери, это, милые мои, не шутка.

– Мы вам поможем от них избавиться, – пошутил Цыган. – Каждому по одной – и порядок.

– Ты свою, наверное, давно уже нашел.

– Где там, времени не было. У Вашека вот есть, тоже Аленка. В Пльзене.

Ужинали дочери Благоутов в своей комнате. После ужина они робко пришли в кухню, подсели к отцу и молча слушали разговор. А когда четверка пограничников отправлялась в тот вечер домой, девушки уже давно спали.

– Придем, придем, – прощались пограничники с Благоутом. – Если нужна будет какая помощь, дайте знать.

Была уже почти полночь, когда они вернулись к себе. Тепло семейного очага согрело их. У многих пограничников завязались в Лесове знакомства с жителями, семьи которых они время от времени посещали. Мачек, Хлоупек и Олива бывали у Киндлов, Барак и Гофман – у таможенников, некоторые – у пекаря Майера. У Мачека установились прекрасные отношения с пани Вршковой, но кнедлики тем не менее у него не получались. Меню изобиловало макаронами, рисом и картофелем. Правда, супы у него получались отменные, и он за них получал благодарности. Когда же у него что-нибудь не выходило, Ярда, бегал по деревне и искал кого-нибудь, кто бы помог ему советом... Интендант Тонда хорошо справлялся со своими обязанностями. Он доставал все, что заказывал повар. Для этого Тонда ездил на велосипеде с моторчиком по окрестным деревням, всюду у него были знакомства и связи.

В обед темой разговора опять были кнедлики.

– Что вы заладили одно и то же, неженки вы эдакие? – ругался Мачек. Если я могу их лопать, то они сойдут и для вас. Все дело в муке! Сколько раз их варили соседки, и получалось то же самое. Оставьте вы меня в покое! А если хотите, чтобы кнедлики были лучше, то купите козу.

Ребята от удивления открыли рты и посмотрели друг на друга.

– Козу?

– Ну да, козу. Бабы говорят, что, если кнедлики замешать на козьем молоке, они получаются более рассыпчатыми и вкусными.

– Купим козу! – захохотал Стромек.

– Ребята, – выступил в защиту предложения Мачека Цыган. – У нас дома тоже была коза, и бабушка делала такие кнедлики, что пальчики оближешь.

– Сколько стоит коза? – спросил кто-то.

Интендант прислушивался к их разговору через окошко в кухню. Он скалил зубы и ждал, что скажет коллектив. Сам он был "за" и уже знал, где можно достать козу по дешевке.

– Прокормится она вместе с лошадьми, – заметил Гофман.

– Уж я о ней позабочусь, – продолжал Ярда Мачек.

– И сам будешь ее доить?

– Ну и что?

– Ничего. Пражанин, столичный житель – и доить рогатую скотину?..

– Варить я тоже не умел, – не сдавался Ярда.

– Ну так я козу достану, куплю в счет довольствия, – заявил интендант. После обеда он взял свой велосипед и куда-то отправился. Ребята видели его, когда сидели в лавке и болтали с Вршковой и ее мужем, который был заядлым пчеловодом и любил поговорить о пчелах.

Однако дискуссия о меде моментально оборвалась, когда в магазине появилась девушка. Никогда прежде ее в Лесове не видели. Стройная, черноволосая, голубоглазая, лет восемнадцати. Красивая, как картинка. Она улыбнулась и подошла к прилавку. Вршкова подмигнула ребятам, а девушка достала длинный список и стала перечислять, что ей нужно. Мачек, опершись о прилавок, дерзко рассматривал ее в упор: ее голубой костюм, красивое лицо, губы, слабо подчеркнутые губной помадой.

Девушка покраснела и промолчала, когда Роубик спросил:

– С каких это пор в Лесов ходят за покупками из других деревень?

– Так далеко и одна? – заметил Стромек.

– Вы разве местная? – присоединился Мачек.

– Да, – тихо ответила она: ей явно не хотелось вести разговор. Замечания сыпались на нее со всех сторон. Она расплатилась за покупки и положила мелочь в кошелек. Вдруг Цыган, не проронивший до сих пор ни слова, соскочил с бочки, взял у девушки тяжелую сумку и сказал, глядя ей в глаза:

– Для вас она слишком тяжела. Я помогу вам?

Не дожидаясь ее согласия, Яниш распахнул дверь, пропустил девушку вперед и, поклонившись, вышел. Первым пришел в себя Ярда Мачек:

– Вот так-то! И слова не сказал, а взял и увел. Яниш шел с девушкой по Лесову и был счастлив, как никогда раньше.

– Не сердитесь на них, – говорил он взволнован но. – Это хорошие ребята, но знаете: в Лесове вдруг такая девушка!.. Вы и в самом деле отсюда?

– Мы приехали неделю назад.

– С родителями?

– Всей семьей. Сестренка, брат. Отец у нас лесничий. Яниш развлекал ее как мог: рассказывал о деревне,

о службе, о товарищах. Девушка слушала его внимательно. Она была рада, что тот из парней, кто вел себя иначе, чем остальные, помог ей, но сказала ему об этом не сразу, а много позже. По дороге в ложбине они подошли к воротам маленького лесного особняка. За воротами залилась лаем охотничья собака, чистокровная гончая.

– Ловка, – позвала девушка собаку. Яниш поставил сумку на землю.

– Извините, что я до сих пор не представился. Я – Вацлав Яниш, но ребята меня зовут Цыган.

– У меня не очень красивое имя, – сказала она, по молчав. – Дома, для своих, я Ярмила, а иногда и Славка. В общем, меня зовут Ярослава.

– А мне это имя нравится. Когда вы опять пойдете за покупками?

– Не знаю. Когда понадобится.

– Буду вас ждать. Мимо меня незамеченной вам не пройти!

– Ну что ж, если вам это удастся... – улыбнулась она.

– Я отнесу ваши покупки до дому.

– Лучше не надо, – поспешно сказала она, – а то папа будет сердиться.

Яниш набрался храбрости и спросил:

– А вечером вы можете выйти? Я буду ждать вас. Приходите хоть ненадолго... Часов в семь.

– Можно, только куда? – неуверенно сказала она.

– А вон туда, к тому развесистому каштану. Я буду ждать там.

Яниш стоял и смотрел, как она вошла в дом, а потом, как мальчишка, бросился бежать назад. Только у самой заставы, чтобы избежать насмешек, перешел на неторопливый шаг.

Вечером она пришла в тонком свитере. Становилось прохладно, и он предложил ей свою куртку. Они шли по мягкой, заросшей травой тропинке к мельнице. "Под ногами грязь, – подумал Яниш, – да и туман. Холодно уже для свиданий". Он держал ее за руку. Их окружала густая тьма. Потом они стояли в дверях какого-то заброшенного домика на краю Лесова. О себе она сказала лишь несколько слов: окончила школу, помогает отцу, наверное, будет работать в канцелярии лесничества. Цыган вспомнил о Лишке, но ничего не сказал, только стоял и курил, а она пыталась погасить его сигарету. Он прятал сигарету, а потом вдруг отбросил ее, обнял девушку и поцеловал. Она почти не сопротивлялась. По дороге к лесничеству Яниш молча шел рядом с ней и проклинал себя: "Боже, я все испортил..." Он боялся спросить, придет ли она опять к нему в холодную лесовскую темноту. У ворот он набрался храбрости.

– Завтра я не могу, – ответила она тихо.

– Я тоже. У меня дежурство. А послезавтра?.. Как ему хотелось видеть ее красивое лицо!

– Может, мне это и удастся, – согласилась она, открывая калитку. Он осторожно взял ее за локоть и поцеловал в щеку. Она увернулась.

– Спокойной ночи, – прошептал он.

Когда Цыган вернулся в свою комнату, Храстецкий еще не спал.

– Пришел, – проворчал он. – Один лучше другого. Стромек тоже где-то бродит... Наверно, с Милушей. Ну, и как у тебя обстоят дела с этой красавицей?

– Хорошо. Холодно только, черт побери, для свиданий...

– Да, неудачное ты выбрал время. Теперь нужна теплая комнатушка. А если ее нет, придется подождать до весны.

– Эту девушку я не оставлю, даже если мне придется замерзнуть.

Храстецкий рассмеялся, встал и, не говоря больше ни слова, подбросил в печку дров.

Придя на Грифик, они сразу же принялись сооружать подвесную дорогу. Обливаясь потом и извергая проклятия, Храстецкий укрепил трос на высокой ели. Дул сильный ветер, и окоченевшему Вацлаву приходилось прилагать большие усилия, чтобы удержаться на вершине дерева. Ребята размотали на лугу трос, с трудом подняли его к трубе караулки, прикрепили к старой бетонной тумбе и натянули. Потом зашли в караулку погреться. Молодец малыш Гула – натопил как следует! Храстецкий положил на пол старый заржавевший велосипед и принялся его разбирать. Снял переднюю вилку и обод и толстой проволокой прикрепил к вилке деревянное сиденье.

– Испытателем надо бы назначить кого-нибудь полегче, – предложил Хлоупек.

– Чего там полегче? Самого тяжелого, – возразил Храстецкий.

Стокилограммовый Вацлав вновь забрался на ель. Он дрожал от нетерпения, как малый ребенок. Стромек залез вслед за ним, таща сиденье. Замечательная получилась подвесная дорога! Пролегая над лугом и окружавшим родник болотцем, она вела к крыше караулки.

– Поехали, господа! – закричал что есть мочи Храстецкий. Вместе со Стромеком он повесил сиденье, укрепил его на тросе, который хорошо вошел в ободок колеса, потом обеими руками крепко ухватился за плечи вилки и помчался вниз. Подвесная дорога нагрузку выдержала, но вдруг Храстецкий вскрикнул: сиденье покосилось и Вацлав съехал с него. В этот момент он находился в четырех метрах от земли. Хуже было то, что авария произошла как раз над родником. Цыган закрыл глаза и только услышал, как Храстецкий всеми своими ста килограммами плюхнулся в болотце, окружавшее родник. Открыв глаза, Яниш увидел, как Хлоупек бежит к Храстецкому, по пояс увязшему в болоте и покрытому таким слоем грязи, что его нельзя было узнать. А сиденье, оттолкнувшись от трубы караулки, медленно проезжало над Храстецким и группой пограничников, вытаскивавших товарища из болота. Выбравшись на твердую землю, Храстецкий запрыгал по замерзшему лугу, отряхиваясь от воды и грязи.

– Вот это да! – кряхтел он, а его товарищи, задыхаясь от смеха, валялись по мокрой траве. Слезы застилали Цыгану глаза. Вашек Гула, помогая Храстецкому соскребать с одежды прилипшие комья грязи, заботливо спросил:

– Ушибся?

– Ничего, только промок, – смеялся Вацлав. – А кататься мы будем. Только вот плохо я эту штуковину при вязал. А здорово было, правда?

– . Правда. Хорошо хоть я не промок, – подшучивал над Храстецким Хлоупек по дороге к натопленной сторожке. Там Вацлав разделся и стал сушить вещи у печки. Цыган вместо промокшего друга взял с собой на дежурство малыша Гулу.

Снега за ночь выпало, как зимой. Вскоре после полуночи вернулись Манек и Роубик. Они походили на снеговиков. Цыган с Храстецким пошли левой стороной участка, заглянули в заброшенную лесную сторожку. Ничего в ней не изменилось, только видны были отпечатки чьих-то копыт.

– Олени. Здесь они водятся, – сказал Храстецкий.

Цыган слушал его рассеянно. Он думал о предстоящем свидании вечером и проклинал снег. Ребята с трудом пробирались по снегу. Ведущего все время меняли, по очереди протаптывая тропинку. Они еще не дошли до столовой, как снег повалил -снова. Резкий ветер хлестал в лицо. Мачек встретил их с березовым веником: пусть стряхнут с себя снег и только потом входят в столовую.

– Самая подходящая для тебя погода! – смеялись ребята над Ярдой. – А то ты все жалуешься: мол, лучше ходить в дозоры, чем возиться здесь в жаре у плиты.

– Зато сегодня на обед кнедлики. Пальчики оближете.

– Ну, если ты их делал сам, – поддразнивали они его.

– Я лично... на козьем молоке. Немного мне помогла пани Пачесова.

– Ну и связи у тебя! – удивлялись ребята.

Жена командира, веселая, молодая женщина, заботливо хлопотала вокруг своих двойняшек и мужественно превозмогала свои недуги. Она редко бывала на людях, но умела себя вести с ними. Кнедлики и в самом деле всем понравились. У ребят было хорошее настроение, и они даже помогли почистить картошку на ужин. Времени у них было достаточно. Хлоупек кратко доложил дежурному о возвращении отделения.

Всю долгую, большей частью теплую осень они спокойно прожили в этом не известном им до недавнего времени краю, лишь выселение немцев нарушило было тишь деревушки, но потом снова воцарился покой. Нарушений границы было мало. Контрабандисты забросили свое ремесло, по крайней мере, на их участке, а сообщения о кражах оставшегося после немцев имущества поступали к ним только с отдаленных застав.

За окном завывал северный ветер. Ничего не поделаешь! Была уже половина ноября, а зимы (ребята это знали от Киндла) в Лесове стояли суровые. Радовать их это не могло. Экипированы ребята были довольно плохо. Форменные куртки, которые они носили и на службе, и в свободное время, потрепались, а у некоторых порвались. На весь взвод имелось лишь два очень длинных черных тулупа. Одним из них пользовался Вашек Гофман – возница, второй носили по очереди. К зиме ребята совсем недавно получили фетровые сапоги, шарфы и вязаные рукавицы – "качественные товары из Германии", как называл Храстецкий обмундирование, оставшееся от немецкой армии.

Цыган смотрел, как за окном валил снег, покрывший уже всю землю. Сегодня дозорам будет еще труднее, чем им. Бесшумно подошел Хлоупек, вернувшийся с совещания. Он часто просиживал в комнате, где жили Храстецкий, Цыган и Стромек. Здесь обычно царила веселая атмосфера.

– Где Храстецкий? – строго спросил Хлоупек.

– Кто знает...

– А мы теперь будем нести охрану по-новому. Я только что был у Пачеса. Мы будем ходить на Грифик, как и до сих пор, но, кроме того, всю ночь будем патрулировать по двое в глубине нашего участка. Мы должны сделать выводы из того, как несли охрану до сих пор. Задержать кого-нибудь прямо на границе это, можно сказать, дело случая. Лучше патрулировать подальше от границы. Я уже это обдумал. Каждую третью ночь один дозор будет патрулировать вокруг Лесова, а два других – на границе.

Цыган согласно кивал головой. Вскоре разговор перешел на более приятную тему – на первый в Лесове танцевальный вечер. Афиши, размокшие от снега, висели на заставе, на сараях и за витриной магазина. Цыган боялся, что Ярка туда не придет, а ему хотелось бы показаться с ней перед всей деревней, так же как и Оливе с Аничкой Киндловой, стеснительной и трудолюбивой. У нее были свободны только вечера, и их целиком заполнял Иван.

К вечеру небо прояснилось, подморозило. Цыган громко проклинал погоду, но никто не знал почему. Никто, кроме Храстецкого, который и выгнал своего товарища на мороз, хотя у Яниша было еще полчаса времени. Цыган собирался писать письмо домой, уже третье за эту неделю. У него вечно возникали проблемы с датой на письме. Не ориентировался он и в днях недели. О том, что наступило воскресенье, он догадывался лишь по тому, что магазин бывал закрыт, а Мачек подавал лучший, чем обычно, обед: шницель, свиную отбивную или копченое мясо. Сегодня была суббота. Зима одолжил Храстецкому двухламповый радиоприемник, который издавал хриплые звуки, если под него подкладывали коробок спичек, а в противном случае упрямо молчал. Старый будильник на столе напоминал Цыгану о времени.

Ярка уже ждала его. Она медленно вышла из дверей "их" домика. "Храбрая", – подумал он и нежно поцеловал ее.

– Пойдем посидим внутри, согласна? – обратился он к ней на "ты" и был счастлив, когда она ответила ему так же. Он зажег спичку и открыл дверь в маленькую комнатушку. У стены находилась старая деревянная лавка, а в другом углу – столик на трех ногах. Маленькое окно было завалено снегом.

– Здесь лучше, чем на улице, – радовался он. – Я как-нибудь забегу сюда, уберусь, раздобуду ключ... Здесь можно и топить, печку я приведу в порядок.

– Чувствуешь, какой здесь затхлый воздух? – проговорила она, вздрогнув. Они просидели в этой сырой ком нате часа два, пока холод не выгнал их в темноту.

Утром следующего дня сразу же после завтрака Цыган взял в сарае клещи, молоток, пилу и гвозди. Он обошел кладбище и задворками направился к домику. Печурка оказалась без одной ноги, и он подложил под нее камень. Сухой веткой смел паутину, а в сарае обнаружил достаточно дров. Они были даже наколоты. Яниш протер снегом лавки. В сарае было много досок, и он сколотил небольшие нары. Работая, время от времени прислушивался, не идет ли кто-нибудь к дому. Однако избушка стояла примерно в ста метрах от дороги и туда мало кто заглядывал. Он сорвал со стены сарая толь и старательно закрыл окно. Свечу он забыл принести. Попробовал затопить печку. Сначала она дымила, дрова были сырые, а потом разгорелась, и в комнате стало тепло. У себя в комнате он взял свечу, замок, спички и старые газеты и все это сложил в сумку. "Храстецкому надо обо всем рассказать, – подумал он. – Несдобровать, если кто-нибудь увидит свет или почувствует дым и сообщит об этом на заставу... Храстецкий сразу же пресечет ложную тревогу..."

После обеда Яниш обо всем рассказал товарищу, и тот так этим заинтересовался, что пошел вместе с Цыганом осмотреть "гостиную комнату".

– Хороша! – похвалил Храстецкий. – Только я бы где-нибудь здесь на чердаке спрятал еще и одеяло.

Цыган сразу же решил вечером последовать его совету. Из проволоки, найденной на чердаке, он сделал подсвечник и повесил его на стену.

Вечером, после шести часов, он был уже в избушке. Затопил печь и обошел домик снаружи. Свет из окна не проникал, только чувствовался дым и время от времени из трубы вылетали искры. Довольный, Яниш растянулся на нарах. В комнате было уже тепло, когда постучала в дверь Ярка. Он поцеловал ее прохладное, пахнущее духами лицо. Она стала греть руки у горячей печки. Яниш разложил одеяло на нарах и предложил Ярке сесть. Потом задул свечу и стал целовать девушку. Она слегка сопротивлялась.

– Ты боишься? – спросил он.

– Знаешь, наши...

– У тебя есть кто-то другой.

Он, конечно, об этом догадывался – слишком она была красивой, чтобы до сих пор не иметь ухажеров, – но хотел знать наверняка. Помолчав, она ответила:

– Есть один такой парень... из Марианске-Лазне. Его, как и тебя, Вашеком зовут. Он ездил к нам до призыва в армию. Он думает, что я уже его невеста. Хотел, чтобы я подождала, пока он вернется из армии...

– И ты ждешь? – сказал он разочарованно и отстранился от нее.

– Как видишь, с тобой, – ответила она и крепко его обняла. – Я знакома с ним недавно. Он несколько раз танцевал со мной, три раза мы встречались. Он узнал, что мы переехали, и уже писал мне сюда. Хочет приехать. У него своя машина. Но, знаешь, все это пустяки... хотя наши и придают этому значение.

Цыган молчал, опершись головой о стену. "Это не должно было произойти", – подумал он, потом встал и подбросил дров в печку. Когда он снова уселся рядом с Яркой, услышал, как она плачет.

– Я не должна была рассказывать тебе об этом, – проговорила она сквозь слезы. – Ты ничего бы не знал, а теперь можешь думать все что угодно. Но ведь между нами ничего не было, Вашек, ничего! Ты мне веришь?

– Не знаю, – вяло сказал он. – Встречаешься ты со мной, видно, от нечего делать.

– Это неправда. Я о тебе самого лучшего мнения, иначе зачем бы я сюда приходила?

"Не буду пока ломать себе над этим голову", – решил он.

Ее горячие пальцы гладили его по лицу. Он взял ее руки и поцеловал. Была уже почти полночь, когда Яниш зажег свечу. Девушка привела себя в порядок, а он смотрел на нее, полный восхищения. Договорились, что оба пойдут на вечер в николин день и он будет танцевать с нею. Он подождал, пока она исчезла в садике, окружавшем ее дом. У нее был ключ от черного хода. Ярка занимала маленькую комнату, расположенную поодаль от комнат родителей и других членов семьи. Уходя на свидание, она оставляла гореть свет, чтобы думали, будто она читает. Сейчас это было единственное светящееся окно во всем Лесове. Оно погасло, когда Яниш уже подошел к темному зданию заставы.

В комнате было нестерпимо жарко, а в печной трубе гудел ветер. Храстецкий и Стромек спали, лежа на одеялах. Цыган забрался в постель. "Кто этот второй, и как будет с нами обоими?" – спрашивал он себя с беспокойством. В окно стучал холодный ночной ветер. Начиналась лесовская зима.

Цыган заступил на дежурство и теперь, сидя в теплой канцелярии, смотрел в окно. Снегопад усиливался. Снег уже покрыл землю толстым слоем, а темные тучи приносили все новый и новый. Храстецкий и Роубик были в дозоре в тылу участка в районе Уезда. Им предстояла немалая работа – километров двадцать обхода и четыре часа так называемой засады. Это означало, что они должны были в указанное время находиться в определенном месте, чтобы проверяющий мог всегда найти их там. Засады устраивались на перекрестках дорог, на лесных просеках и удаленных тропах: в таких местах пограничники могли быстрее наткнуться на тех, кто попытался бы нарушить границу.