Текст книги "В мире античных свитков"

Автор книги: В. Борухович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Часто сочинение украшалось портретом автора, причем тут же могли сообщаться и биографические данные о нем. Марциал в одной из своих эпиграмм (XIV, 186) пишет:

 
Малый пергамент такой вмещает громаду Марона!
Да и портрет его тут виден на первом листе.
 

Здесь, конечно, имеется в виду не свиток, а кодекс, который во времена Марциала стал употребительной формой книги: но прототипом для такого кодекса мог послужить скорее всего иллюстрированный свиток.

Издатели привлекали для изготовления иллюстраций специальных мастеров-художников. В Риме они назывались artifices (Nep., v. Attici, 13, 3). К сожалению, мы ничего не знаем о том, как они работали. Светоний в биографии императора Домициана упоминает о некоем Гермогене из Тарса, который в своей «Истории» поместил какие-то изображения, за что поплатился жизнью: даже переписчики, которые изготовляли книгу, были за это распяты Домицианом на кресте. Возможно, что изображения, о которых идет речь у Светония, были карикатурами на императора.

Иллюстрированных свитков до нас не сохранилось, дошли лишь иллюстрированные кодексы, которые могут восходить к древним прототипам, иллюстрированным свиткам. Вероятно, именно таким было происхождение иллюстрированных кодексов с пьесами Теренция, которые дошли до нас в средневековых копиях.

Как указывалось выше, книга-свиток стала вытесняться книгой-кодексом особенно интенсивно со II века н. э. Но в официальных документах свиток продержался вплоть до позднего средневековья. Еще в Греции классической эпохи существовал обычай соединять документы, относящиеся к одному и тому же делу, подклеивая их в один длинный свиток. Об этом упоминает комедиограф Аристофан в комедии «Осы» (ст. 1031 слл.), где говорится о всякого рода кляузах, которые «подклеивались» и потом направлялись против «порядочных» людей. Такие подклеенные документы в приказном делопроизводстве Московской Руси назывались «столбцами» (отсюда выражение «столбовое дворянство» – то есть такое, права которого на дворянство подтверждались старинными грамотами, «столбцами»).

В свитках, содержавших официальные документы, текст получал иное направление по сравнению с книгой. В последней текст писался параллельно длинной стороне свитка, отдельными колонками, тогда как в официальных документах и античности и средневековья он чаще писался перпендикулярно к длинной стороне, во всю ширину свитка. О таких официальных документах упоминает Светоний в биографии Юлия Цезаря (гл. 56). Писатель сообщает здесь о письмах Цезаря к сенату, которые он первый, как кажется, стал писать в форме книги, то есть постранично, тогда как ранее все государственные деятели и полководцы посылали в сенат документы, написанные так, что текст шел во всю ширину свитка перпендикулярно длинной стороне (transversa charta). Светонию можно доверять в этом вопросе: он сам был официальным лицом при римском императоре Адриане и имел доступ к императорскому архиву.

Материальной формой, в которой сохранялось и развивалось все необозримое богатство античной литературы в период ее наивысшего расцвета, была книга-свиток. Роль книги в античном мире не может быть поставлена в сравнение ни с одним государством Древнего Востока, и это дало повод известному знатоку античной книги и литературы Эриху Бете заявить: «Книга впервые, собственно, появилась только у греков. И вместе с ней – сама литература»[113]113
  Bethe E. Buch und Bild im Altertum. Wien, 1945, S. 11.


[Закрыть].

Глава VII
Античная книга-кодекс

Должно при этом заметить, что одновременно он учил Гаргантюа писать готическими буквами, ибо искусство книгопечатания еще не было тогда изобретено.

Рабле, Гаргантюа и Пантагрюэль

Появление новой формы книги, книги-кодекса, вытеснившей из повсеместного употребления книгу-свиток, следует связать с распространением пергамена как материальной основы книги.

Из пергамена изготовлялись и книги-свитки – античная традиция сохранила о них редкие упоминания. О таких книгах говорит юрист Ульпиан (Dig., XXXII, 52), Исидор в своих «Началах» (VI, 11, 2). Плиний Старший в «Естественной истории» (VII, 21, 85) вспоминает, ссылаясь при этом на Цицерона, об изготовленном из пергамена свитке, заключавшем в себе всю «Илиаду». Свиток будто бы был настолько мал, что помещался в скорлупе ореха.

Еще в первом веке до н. э. пергамен в качестве писчего материала употреблялся в Риме сравнительно редко. Правда, в одной из сатир Гораций, обращаясь к некому Дамасиппу, шутливо замечает: «Ты пишешь так редко, что в течение года не требуешь пергамена (membranam) более четырех раз» (Сатиры, II, 3, 1–2). Тем не менее, отсутствие свитков из пергамена в Геркуланской библиотеке является достаточно красноречивым фактом.

Процесс постепенного вытеснения папирусной книги-свитка, начавшийся во II веке н. э., завершился к концу античности. Долгое время обе формы книги сосуществовали рядом и часто смешивали свой материал – античность знала и кодексы, изготовленные из папируса. Такие кодексы могли сшиваться из листов разрезанного свитка. Поврежденный папирусный свиток нельзя было сворачивать и разворачивать так, чтобы избежать при этом его дальнейшего разрушения. Книги такого рода попадают в руки исследователей среди папирусных находок в Египте. При этом, однако, надо учитывать и то, что для Египта папирус дольше, чем в других странах, оставался главным писчим материалом. Из последних находок папирусных кодексов (помимо упоминавшегося выше, в главе «Античные книги из Египта», кодекса с пьесами Менандра) можно назвать остатки большого папирусного кодекса, содержавшего пьесы Эсхила: в нем была обнаружена древнейшая дидаскалия пьесы «Молящие»[114]114
  Тронский И. М: Оксиринхская дидаскалия к тетралогии Эсхила о Данаидах. – ВДИ, 1957, № 2, с. 146.


[Закрыть]. Остатки этого кодекса опубликованы в XX томе «Оксиринхских папирусов», и есть основания полагать, что этот кодекс представлял собой копию ученого издания. Тексты драм были снабжены знаками, облегчающими чтение – ударениями, придыханиями, а также примечаниями на полях («схолиями»).

^{Страница папирусного кодекса, содержавшего комедию Менандра «Угрюмец» (конец I и начало II акта, отделенные партией хора).}

^{Papyrus Bodmer IV, 1958.}

Известный писатель и политический деятель конца античности и раннего Средневековья Кассиодор завещал своим собратьям по «Виварию» (о нем см. ниже) кодекс из папируса (codex chartaceus), который содержал в себе текст Библии. В знаменитой своим собранием древних рукописей Амброзианской библиотеке Милана хранятся остатки папирусного кодекса, открытого в свое время основателем палеографии Бернардом Монфоконом. Кодекс содержит текст «Иудейских древностей» Иосифа Флавия в латинском переводе VI века н. э. Текст книги написан на обеих страницах каждого листа и выполнен двумя писцами.

Встречаются и смешанные кодексы, составленные из папируса и пергамена. Интересно отметить, что даже опытные палеографы не всегда в состоянии отличить хорошо выделанный пергамен от папируса (харты). Так, например, кодекс с евангелием от Марка, хранившийся в соборе св. Марка в Венеции и считавшийся Монфоконом самым древним из сохранившихся папирусных кодексов, оказался в действительности изготовленным из самого тонкого пергамена. Из поразительно тонкого пергамена выполнен Синайский кодекс Библии, открытый в свое время Тишендорфом.

^{Страница изготовленного из пергамена кодекса, содержащего текст Библии (так называемый «Синайский кодекс»).}

^{Вторая половина IV века нашей эры. Лондон, Британский музей.}

Но папирус как материал для изготовления кодексов обладал недостатками: он был мало эластичным, часто ломался, листы такого кодекса быстро обтрепывались от постоянного перелистывания. Пергамен обладал рядом серьезных преимуществ, и это в конечном счете решило судьбу книги. Пергамен был все же очень дорогим материалом: для того, чтобы изготовить из него большую книгу, требовалось зарезать целое стадо животных. О дефиците писчего материала, который постоянно испытывали книжные мастера раннего средневековья, ярко свидетельствуют палимпсесты – рукописные книги, текст которых написан поверх другого, который был смыт (или соскоблен). Смывали текст водой или опускали подлежащий очистке кодекс в молоко и затем соскабливали текст пемзой или ножом. Полностью уничтожить старый памятник письменности не всегда удавалось, и можно указать на ряд случаев, когда на религиозных книгах средневековья удавалось открыть литературные памятники античности, до этого, казалось, уже безвозвратно потерянные для науки. Особенно прославился открытием палимпсестов в Амброзианской библиотеке Милана Анджело Май (не всегда, впрочем, оказывавшийся на высоте положения, когда открытый текст необходимо было прочесть). Так он обнаружил знаменитый трактат Цицерона «О государстве», считавшийся утерянным. На другом палимпсесте из Вероны он открыл остатки самого популярного в античности учебника римского права – «Институций Гая».

В уже цитированном тексте Плиния, посвященном изготовлению папируса, сообщается об обстоятельствах, приведших к изобретению пергамена. Пергамский царь Эвмен II (197–158 гг. до н. э.) решил создать в Пергаме библиотеку, которая не уступала бы знаменитой Александрийской библиотеке. Ревниво относившийся к славе своей столицы, считавшейся центром мировой культуры, египетский царь Птолемей V Эпифан запретил вывозить папирус из Египта, чтобы помешать пергамскому царю. Пергамцам поневоле пришлось искать материал, который смог бы заменить папирус: им оказалась особым образом выделанная кожа, получившая в дальнейшем название «Пергамской харты», или пергамена. В этом рассказе Плиний скорее всего сообщает легенду, зародившуюся в кругах римских ученых-антикваров, стремившихся объяснить себе, как произошло вытеснение папируса этим новым материалом. По всей вероятности, Пергам просто прославился как центр, где этот материал изготовлялся, что и привело к возникновению нового названия материала (по центру, где он производился). Возможно, наконец, что пергамские мастера владели особыми производственными секретами, благодаря которым им удавалось изготовлять из кож животных обладавший выдающимися качествами писчий материал. В Риме этот материал часто назывался мембрана, а ремесленники, изготовлявшие его, – мембранариями (термин этот сохранился в эдикте императора Диоклетиана о ценах). Как же изготовлялся пергамен?

^{Документ из канцелярии римского префекта Египта Субатиана Аквилы (около 209 года нашей эры). На документе ясно различаются каллиграфическое канцелярское письмо и собственноручная подпись наместника. Первые строки документа гласят: Субатиан АквилаТеону стратегу Арсиноитского (нома) желает здравствовать.}

К сожалению, античная традиция, которая описывала бы нам процесс производства, отсутствует. Но нет оснований полагать, что этот процесс в античности был принципиально иным, чем тот, который известен нам из средневековых описаний. В эпоху раннего средневековья изготовлением его занимались почти исключительно монахи: это вполне естественно, так как лица церковного звания обладали монополией на образование и вообще принадлежали немногим грамотным людям того времени. Книги писались – вернее, переписывались – почти исключительно в монастырях, и в них же производился необходимый писчий материал. Шкуры животных (главным образом, овечьи и телячьи, но использовались также козьи шкуры и даже свиные) обрабатывались в течение нескольких дней гашеной известью, чтобы от них легче отставали остатки мяса и шерсти. Через несколько дней после такой обработки шкуры натягивались на рамы, и мастер, пользуясь специальным скребком в виде полумесяца (rasorium, novaculum), соскребывал шерсть с одной стороны и остатки мяса – с другой. Полученную таким образом кожу держали в известковой воде, чтобы отбелить ее и уничтожить остатки жира, после чего она натягивалась на раму и высушивалась. В более позднее время ее, по-видимому, обрабатывали пемзой, чтобы сделать более тонкой. Для придания ей белизны и мягкости в нее втирали мел (следует отметить, что в сохранившихся от античности образцах пергамена следы обработки мелом не обнаружены). Самый тонкий пергамен изготовлялся из кожи еще не родившихся ягнят, это был излюбленный писчий материал папской канцелярии в средние века. Но изготовленный из шкур ягнят пергамен мог, естественно, идти на изготовление книг небольшого формата.

В пергамене различают две стороны – белую и гладкую (бывшая внутренняя сторона шкуры), и более грубую, имеющую желтоватый цвет (бывшая наружная, покрытая волосами сторона шкуры). Однако не во всех сохранившихся образцах можно заметить различия сторон. Античность, по-видимому, знала свои секреты производства, о чем говорят сохранившиеся позднеримские образцы пергамена, отличающиеся особо тонкой выделкой. В древнейших греческих и римских книгах, написанных на пергамене, «волосяная» и «мясная» стороны прилегали к себе подобным[115]115
  Löffler K. Einführung in die Handschriftenkunde. Leipzig, 1929, S. 49.


[Закрыть].

Преимущества пергамена обеспечили ему ведущую роль в производстве книги. Эти преимущества заключались прежде всего в долговечности и прочности этого материала, тогда как папирусные книги-свитки от частого перематывания, атмосферной влаги, механических повреждений разрушались довольно быстро: папирусная книга старше 200 лет в античности считалась большой редкостью. Кроме того, пергамен можно было исписывать с обеих сторон без опасения, что чернила проникнут на другую сторону. По этим причинам пергамен был более подходящим материалом для изготовления кодексов. Да и сама книга-кодекс была по форме более удобной: ее можно было быстро листать без опасения повредить страницы, возвращаться – притом очень быстро – к уже прочитанному месту, закладывать нужные места и сразу их открывать. Это было особенно важно в юридической практике, когда надо было быстро процитировать нужную юридическую формулу («кодекс законов»), и еще более важно в церковном обиходе, где приходилось особенно часто цитировать «Священное писание» (в эпоху раннего средневековья в обращении находились главным образом книги религиозного содержания). Кодекс из пергамена имел также то преимущество, что деление сочинения на части («книги»), соответствующие современным главам, не требовало отдельных свитков – все могло уместиться в одном кодексе, занимавшем гораздо меньше места, чем совокупность свитков: кодекс был гораздо более удобным в пользовании, портативным и легким. Победа кодекса над свитком символизировала идеологическую победу христианства над «язычеством» – произведения греко-римской литературы сохранялись еще в свитках, тогда как новые христианские книги изготовлялись в виде кодексов, форма которых, таким образом, ассоциировалась с их содержанием.

Переход к кодексу значительно облегчал работу копииста: с листом пергамена манипулировать было гораздо проще. В средние века копирование кодексов осуществлялось каждым копиистом в отдельности – работа целой группы копиистов под диктовку была здесь исключена. Такой резко индивидуализированный процесс изготовления книги обусловил расцвет искусства каллиграфии, с одной стороны; с другой, делал саму книгу дорогой и редкой, превращал ее в предмет обихода немногих привилегированных людей, – преимущественно, духовного сословия. Писец не писал, а священнодействовал: переписка книг считалась богоугодным делом первостепенной важности, и монахи, занимавшиеся этим, были, как правило, освобождены от всех других работ в монастыре[116]116
  Монахи-переписчики не всегда, однако, понимали текст, который они копировали. Известен случай, когда монах, переписавший текст фривольной поэмы Овидия «Искусство любви», добавил в конце переписанной книги, что сделал это «для вящей славы девы Марии».


[Закрыть].

Писец сидел (или стоял) за пюпитром с наклонной плоскостью, рядом с изготовлявшейся копией лежал оригинал и орудия письма. В такой позе мы видим писцов на миниатюрах средневековых книг. Как и их античные предшественники, они пользовались чернилами двух цветов, черными и красными. Красным цветом выписывались инициалы, начальные строки, заглавные буквы абзацев и начальные строки абзацев, слова incipit («начинается») ив конце книги explicit («кончается»). Стремление выделить начало книги, главы, абзаца (иногда строки) особой формой и отделкой начальной буквы породило особый вид средневекового изобразительного искусства, который иногда, называют «ицициальной орнаментикой» (по-немецки Initialornamentik), восходящий своими традициями к античности[117]117
  Там же, с. 136.


[Закрыть]. Нельзя не поражаться редкой красоте этих начальных литер средневековой книги, в орнаменте которых искусно переплетаются растительные и животные мотивы: иногда это целые миниатюрные картины, требующие пристального рассмотрения. Как мы увидим ниже, далеко не все писцы обладали талантом художника, и обычно для таких миниатюр писец оставлял пустое место, которое затем заполнял своим рисунком художник-«миниатор».

Старательный писец, не обладая часто достаточной грамотностью, – воспроизводил и ошибки оригинала. Альфонс Дэн в своей книге приводит следующий забавный случай. Копиист, переписывавший флорентийскую рукопись Ямвлиха, натолкнулся на место, которое было испорчено: текст оказался разорванным и переписанным непоследовательно. В конце текста, попавшего не на свое место, в оригинале имелся знак, отсылающий читателя назад, к тому месту, где этот текст должен был находиться. Но копиист, дойдя до этого знака, стал переписывать текст вновь с того самого места, где произошел разрыв, и вновь переписал его до того знака, которым читатель отсылался назад. «Он мог бы продолжать этот Сизифов труд до бесконечности», – иронически замечает Дэн по этому поводу[118]118
  Dain A. Op. cit., p. 34.


[Закрыть].

Книгу из пергамена можно было отделывать гораздо более тщательно, чем книгу из папируса. Здесь, может быть, кроется секрет того, что средневековые книги так часто становились подлинными произведениями искусства. Изготовленную из пергамена книгу-кодекс можно было украшать иллюстрациями из непрозрачных (грунтовых) красок – таких, каких папирус не смог бы выдержать. Поэтому художнику, украшавшему такую книгу, открывалось широкое поле деятельности. Они назывались, как уже здесь говорилось, миниаторами (от слова minium, киноварь) или иллюминаторами, а сами кодексы, украшенные миниатюрами, – иллюминованными кодексами. Переплет изготовлял лигатор, застежки – фибуларий. Особо дорогие переплеты изготовлялись ювелирами.

Прообразом книги-кодекса был полиптих, несколько соединенных вместе восковых табличек. В древнейшее время они также назывались латинским словом «каудекс». «Древние называли словом “Каудекс” соединение нескольких табличек» – пишет Сенека (De brev. vit., 13). Так как полиптих можно было многократно переворачивать, «листать», это же название было перенесено на сшитые вместе листы пергамена.

Латинский кодекс, как и свиток, не имел титульного листа и начинался обычно со слов «incipit liber» – «начинается книга» (далее могло следовать имя автора и название произведения). В конце книги ставились слова «explicit liber», «заканчивается книга». Глагол explicit произведен от корня plicare, «сворачивать в трубку» – таким образом, происхождение термина связано с книгой-свитком.

Один документ XIII века, изданный Рокингером (Rockinger, Quellen zur bayerischen und deutschen Geschichte, IX, 437), содержит характерное наставление писцу, составителю документов (в этом наставлении пергамен назван Carta, то есть харта)[119]119
  Документ приведен у Wattenbach W. Das Schriftwesen im Mittelalter. Leipzig, 1875, S. 155 ff.


[Закрыть]:

«…Харта, на которой должен писаться текст, должна быть чистой от остатков мяса, хорошо выскоблена, обработана пемзой, подготовлена для рук и работы писца, не слишком толстой и жесткой, но и не слишком тонкой и мягкой. Ей следует придать четырехугольную форму, так, чтобы ширина подобающим образом соответствовала длине, чтобы ни ширина, ни длина не выходили за границы положенного, подобно Ноеву ковчегу, который по повелению божьему был искусно и пропорционально по длине, ширине и высоте сооружен и сделан.

Текст, при соблюдении правил правописания, должен писаться одной и той же рукой[120]120
  Это правило можно было легко выполнить лишь в пределах небольшого документа. Что же касается больших кодексов, то их писали обычно несколько писцов. Есть рукописи, где можно различить десять и даже более различных почерков.


[Закрыть], без подтирок и помарок в местах, где заподозрена ошибка, черными чернилами одного оттенка (другие чернила исключаются). Весь текст от первой до последней буквы должен сохранять одну и ту же форму и дукт[121]121
  Дукт (лат. ductus, от глагола duco, «веду») – общий характер «ведения» линии пера, выписывающего букву («последовательность и направление начертаний – отдельных линий, составляющих букву, как определяет это понятие А. Д. Люблинская. – Латинская палеография. М., 1969, с. 12).


[Закрыть], и размечаться линейкой. Текст должен также обладать удобной для чтения частотой букв, чтобы письмо было не слишком разреженным и не слишком густым. Письмо не должно быть бесформенным, но ровным и упорядоченным.

Все знаки, ударения и примечания должны быть соблюдены. В процессе письма слог не должен делиться таким образом, чтобы конец строки содержал одну часть слога, а оставшаяся часть начинала бы следующую строку. Слово не должно делиться на слоги так, чтобы оно казалось двумя словами, а два слова или более не должны писаться так, чтобы выглядеть как одно слово. И если слово не может поместиться целиком в конце предшествующей строки, пусть подобное разделение и незаконченность слова будет обозначена значком на полях, чтобы не ввести читателя в заблуждение. Равным образом текст документа или письма от верхней до нижней части должен иметь подобающую прямоугольную форму, с полями со всех сторон – вверху, внизу, справа и слева, иметь дукт и границы линий, так, чтобы письмо казалось избегающим полей и края харты соответствующим и подобающим образом. В противном случае харта, подвергшись повреждению, может исказить смысл текста. Отсюда следует, что харта или форма харты не должна быть слишком длинной или слишком широкой: она должна иметь поля, как уже было сказано выше, расположенные в соответствующем порядке».

Цитированное наставление свидетельствует о высоких требованиях, которые предъявлялись писцу. Искусству каллиграфии учились годами и ценилось оно высоко.

Сам кодекс изготовлялся следующим образом. Лист пергамена сгибался пополам – этот согнутый лист назывался греческим словом диплома. Подобную же форму имели различные договоры, акты и другие официальные документы[122]122
  Поставленное в особое привилегированное положение лицо получало соответствующее удостоверение от государства, диплом. Особенно часто в международных отношениях такой документ получали послы, и отсюда ведет свое начало термин дипломатия.


[Закрыть]. Четыре таких согнутых пополам листа образовали тетрадь (от греческого слова «тетрадной», производного от числительного «четыре»). Такая тетрадь была самой употребительной заготовкой для кодекса и серия таких тетрадей, переплетенная вместе, образовала кодекс[123]123
  В тетради было, таким образом, 16 страниц. Отсюда, по-видимому, ведёт свое начало современное деление печатного листа. Латинским названием тетради было «кватернион»; помимо кватерниона, применялись также бинионы (два листа), тернионы (три листа), квинтернионы (пять листов), секстернионы (шесть листов).


[Закрыть]. Тетради имели номера, ставившиеся на последней странице; эти номера или знаки (кустоды, от латинского custos, страж) гарантировали правильную последовательность тетрадей при соединении их в кодексы.

Для античности наиболее распространенной формой кодекса была квадратная, позволявшая поместить несколько колонок текста на одной странице. Обычно их было три или четыре. Такая организация пространства страницы кодекса вела свое происхождение от книги-свитка, где в поле зрения читателя находились одновременно три-четыре колонки текста. Один из древнейших кодексов с текстом Библии, выполненный в конце античности (так называемый Синайский кодекс) имеет по четыре колонки текста на каждой странице – таким образом, в развернутой книге взгляду читателя открывались сразу восемь колонок. В Синайском кодексе в колонке помещаются 12–13 букв. Это дает нам наглядное представление об унциальном письме (от латинского слова «унция» – двенадцатая часть целого, в данном случае строка колонки). Три колонки текста имеет на странице древнейшая датируемая сирийская рукопись, хранящаяся в Британском музее (она датируется 723 г. Селевкидской эры, то есть 412 г. нашей эры).

Для записи текста страницы кодекса также расчерчивались, но уже не свинцом, как это делалось на папирусе, а тупой стороной какого-нибудь режущего инструмента, оставляющего вдавленную линию.

Как правило, кодекс сохранял деление на такие части («книги»), на которые делился оригинал, существовавший в форме свитков. Теперь каждый отдельный свиток превращался фактически в главу кодекса, хотя старое название «книги» за этой главой сохранялось. Латинский термин «пагина» («страница»), употреблявшийся в применении к книге-свитку, теперь переносится на страницу кодекса.

Несколько кодексов, содержавших какое-то целое произведение или собрание сочинений одного автора, назывались корпусом.

Знаки и технические указания, встречавшиеся в свитке, перешли на книгу-кодекс. Так, например, слово «исправлено», ставившееся в конце свитка и означавшее, что свиток проверен и отредактирован, стало помещаться и в конце кодекса, а иногда и в конце отдельных «книг», то есть, по сути дела, глав.

Уже к концу I века нашей эры кодексы из пергамена стали обычным и общеупотребительным видом книги. Но соперничество обоих видов книги все еще продолжалось, и это нашло отражение в эпиграмме Марциала, отразившей мнение тех кругов римской» образованной публики, которые смогли быстро оценить преимущества нового типа книги. Марциал пишет (XIV, 190):

 
В кожаных малых листках теснится Ливий огромный,
Он, кто в читальне моей весь поместиться не мог.
 

«Малые листки» упомянуты здесь не случайно. В римской книжной технике кодекс вначале выступал в качестве портативной, дорожной («карманной») книги, или книги, предназначенной в подарок. Исконные форматы кодекса были очень небольшими (напр., 5×6.5 см), и так продолжалось до IV в. н. э. Более поздние кодексы имели в высоту, в среднем от 12 до 40 см. Излюбленным форматом был близкий к квадратному – 12×14 до 23×26 см. Иногда соотношение сторон кодекса могло равняться 1:2.

На пергамене были записаны уже и речи Цицерона и многие другие авторы ко времени Марциала (ср. XIV, 188, 192 и др.).

В процессе переписки книги текст мог подвергнуться значительным искажениям. Ошибка одного переписчика усугублялась ошибками последующих, особенно тогда, когда общая культура и грамотность писцов значительно снизилась (как это имело место в средние века). Сложность заключалась еще в определенном языковом барьере, так как латынь, которую знали средневековые монахи, уже отличалась от классической латыни, «золотого» и «серебряного» века римской литературы. Особенно печальная судьба постигла рукописи, содержавшие комедии Плавта. Эти комедии были написаны на живом народном языке, которому была чужда всякая искусственность («когда я слушаю тещу мою Лелию, – говорит герой одного из диалогов Цицерона, – мне кажется, что я слушаю Плавта или Невия»). В языке Плавта было также много архаических форм, что отмечал уже Цицерон в своем сочинении «Об ораторе» (III, 344). Не зная языка Плавта и совершенно не понимая плавтовской просодии и метрики, переписчики коверкали слова по своему произволу. Искажения достигли крайнего предела во времена деятельности итальянских гуманистов, когда производились изменения не только в отдельных словах, но допускались целые перестановки фраз, сокращения и пропуски больших частей текста.

В 1815 году Анджело Маи открыл в Амброзианской библиотеке Милана палимпсест, где под библейским текстом, написанным в средние века, оказался древнейший текст комедий Плавта, восходящий к римским временам, во всяком случае, не позднее V века нашей эры. На основе вновь открытого текста знаменитый филолог середины XIX века Ричль издал в 1848–1853 гг. уже значительно исправленными 11 комедий Плавта, положив тем самым начало восстановлению подлинного звучания творений гениального драматурга, вторично вернув их к жизни в том виде, в каком они появились на свет.

Большую роль в сохранении памятников античной литературы, и древней книги вообще сыграл уже упоминавшийся здесь политический деятель и ученый Италии Кассиодор Сенатор, живший в конце V – начале VI века нашей эры. Он родился в Калабрии (поместье Скилакиум) и происходил из римской провинциальной знати. Его отец и дед занимали видные посты в государстве, и сам он еще совсем молодым человеком выдвинулся при Одоакре, сместившем последнего римского императора, Ромула Августула, с трона Западной Римской империи.

Когда король остготов завоевал север Италии, Кассиодор добился того, что южные провинции страны добровольно присоединились к государству Теодориха. За это Кассиодор был обласкан и вознагражден высокими административными постами. В своей деятельности Кассиодор стремился сблизить завоевателей с коренным населением Италии; почвой для сближения была высокая римская культура, которую стремились перенять варвары. Кассиодор был самым удобным человеком для остготских властителей, стремившихся привлечь на свою сторону местную знать, так как он делал все, чтобы приспособить действия остготов к нормам и руслу традиционной римской государственности. В 614 г. Кассиодор занимает пост консула и осуществляет руководящую роль в управлении южными провинциями страны. Двенадцать книг его «Различных документов», изданных еще тогда, когда он занимал все эти ответственные посты, говорят о том, что ему были доступны важнейшие официальные и законодательные акты.

По-видимому, еще в 30-х годах VI века Кассиодор ведет переговоры с римским папой Агапитом о создании в Риме высшей теологической школы по образцу подобных учреждений на Востоке. Но это предприятие успехом не увенчалось, и тогда он основал в своем наследственном имении Скилакиуме монастырь, получивший название Виварий (или Кастеллум). Подобные превращения древних римских вилл в монастыри были тогда нередким явлением. Земли виллы перешли в ведение монастыря, и собиравшиеся туда монахи могли сочетать жизнь деятельную, заключавшуюся в обработке этой земли по древним рецептам ученых римских земледельцев (от Катона до Колумеллы), с жизнью созерцательной и учеными занятиями. Кассиодор в общем прожил в Виварии около 40 лет, хотя ему и приходилось покидать его на время (после смерти Теодориха он возвращался к государственной деятельности). Но когда византийский полководец Велизарий разгромил королевство остготов, он удалился в Виварий уже навсегда.

Монастырь этот превратился в своеобразную Академию. Построенный на холме, в живописной местности Италии, он стал прибежищем для всех, кто стремился в это неспокойное время укрыться от волнений и невзгод суетного мира в тихую обитель и погрузиться в занятия науками. Разумеется, в первую очередь в Виварии занимались богословием, изучали «Священное писание» и комментарии к нему отцов церкви. Но занимались там и медициной (переводили с греческого на латинский труды знаменитых врачей), философией, риторикой, «семью свободными искусствами»[124]124
  Семь свободных искусств – грамматика, диалектика, риторика, геометрия, арифметика, астрономия, музыка – составляли основу образования в конце античности и в раннем средневековье. Система этих дисциплин была изложена в сочинении Марциана Капеллы (ок. 400 г. нашей эры).


[Закрыть]. Кассиодор приложил много усилий, чтобы собрать здесь большую библиотеку. Книги для нее скупались повсюду – в Риме и в провинциях (Галлии, Азии, Африке). К этому времени книги стали редкими. Бесконечные войны и вторжения варваров – готов, вандалов, гуннов – нанесли тяжелый урон цветущим городам Италии и провинций. В пламени сжигаемых городов гибли сокровища античной культуры и прежде всего, конечно, книги. Свою лепту в уничтожение классической литературы внесли и представители господствующей христианской церкви, занимавшиеся уничтожением «языческих» книг со знанием дела.

Все эти обстоятельства и побудили Кассиодора превратить Виварий в своеобразный издательский центр, образцовый по тем временам скрипторий. Монастыри того времени довольно часто занимались изготовлением книг, преимущественно религиозного содержания. Но в отличие от них Кассиодор уделял особое внимание переписке произведений классической литературы, доказывая, что эти книги необходимы для лучшего понимания «священного писания». По-видимому, светской литературе в Виварии отдавалось предпочтение, что можно поставить в связь со вкусами самого основателя, воспитанного в лучших традициях древней римской культуры.