Текст книги "Монгол. Черный снег (СИ)"

Автор книги: Ульяна Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 15

Стою у окна, зубы сжаты до хруста. Смотрю куда угодно – на крыши, на огни города, чёрт бы их побрал. Смотрю только не на неё. Потому что если я посмотрю, то опять потеряю контроль. Но, конечно, это бесполезно. Гребаное дерьмо. Глаза сами собой возвращаются к ней, как к магниту, от которого невозможно оторваться.

Она выросла. Чёрт возьми, она выросла.

Диана стоит в центре комнаты, такая чёртовски смущённая, будто и не привыкла к такому вниманию. Опустила глаза, прикусила губу – её любимый жест, который вдруг стал совершенно непереносимым. Поправила волосы. И какого хрена она стала такой красивой? Почему я это вижу только сейчас? Линия шеи, плавный изгиб плеч, это чёртово лёгкое платье, которое подчёркивает её талию… всё в ней вдруг кажется до невозможности женственным. Не девчонка. Женщина.

Чувствую, как в горле пересыхает, а по коже – мурашки. Настоящие. От затылка до пальцев. Греющее, жгучее ощущение, которое я так старался забить и закопать. Слишком сильное. Слишком правильное. И в то же время… совершенно неправильное.

Чёрт, мать твою.

Смотрю на неё, и это чувство накатывает, как удар под дых. Прямо в солнечное сплетение, так, что дышать невозможно. Слишком красиво. Слишком притягательно. Мой взгляд скользит по ней, и чем дольше я смотрю, тем хуже становится. Жар, как волна, поднимается где-то изнутри, заполняет грудь, вцепляется в горло. Будто какая-то зверюга во мне пробудилась и рычит, требует.

И тут она смеётся. Тихий, нежный смех, почти как мелодия, и меня этот звук буквально распарывает. Хочется с размаху врезать кулаком в стену, лишь бы хоть как-то сбить эту проклятую волну желания, которая накрывает меня с головой, как чёртов прилив. Сжимаю кулаки, чувствую, как пальцы впиваются в ладони, но нихрена не могу с собой поделать. Всё равно смотрю на неё. Сжираю её взглядом, как одержимый. Это сильнее меня.

Соберись, мать твою. Она ребёнок. Чёртов ребёнок, – повторяю себе снова и снова, но эта логика летит к чертям, как только я вижу, как она снова поправляет волосы, как её пальцы слегка касаются шеи. Как эти длинные ресницы опускаются, скрывая глаза, и тут же снова поднимаются, чтобы поймать мой взгляд. Какого хрена она на меня так смотрит? Этот взгляд… грёбаный взгляд, такой открытый, тёплый. Будто… будто она всё понимает.

– Сука… – шепчу себе под нос, сдавленно, почти сквозь зубы.

Всё, хватит. Надо отвернуться, заставить себя, любым способом. Но каждый раз, как отворачиваюсь, тут же снова ловлю себя на том, что смотрю на неё. Смотрю, жадно, до боли, до чертового щемящего ощущения в груди. Я знаю, что не имею права, но меня тянет к ней, как магнитом. Она не ребёнок. Уже нет. Она передо мной – женщина. Настоящая. Прекрасная. Чёрт бы её побрал, такая красивая, что у меня внутри всё выворачивается. И как бы я ни пытался, я не могу это игнорировать. Не могу это заткнуть.

И эти глаза… проклятые глаза. Зеленые как весенняя листва. Они смотрят на меня так, что я словно растворяюсь в них. Словно она знает. Будто дразнит, искушает, хочет, чтобы я сделал шаг. Этот взгляд, эта чёртова искра… Почему? Почему этот взгляд пробивает меня насквозь, как выстрел? Почему от него в груди всё горит адским огнём? Почему я готов был, чёрт побери, сделать что угодно, лишь бы остаться с ней наедине? В этой тишине, в этом проклятом взгляде, в котором – всё, что я так отчаянно хочу и чего не имею права желать?

Она любит меня. Я знаю это, чёрт возьми. Я это вижу, чую, кожей чувствую, когда она рядом. Когда она смотрит на меня так, будто я для неё весь мир. Как будто за этим взглядом – всё, что она не смеет сказать. Она любит меня… не как дочь.

И от этого внутри всё переворачивается. Заводит, как неистовый огонь, который невозможно потушить, как яд, который разливается по венам. Желание, блин, смешанное с глухой, бешеной яростью. Потому что я-то знаю, что между нами не будет ничего. Никогда. И что этот огонь сожрёт нас обоих, как только мы попробуем поддаться ему. Потому что я не могу. Я не имею права. Я – её чёртов приёмный отец, тот, кто должен был защитить её, оградить, помочь ей встать на ноги. А не смотреть на неё так, как смотрю сейчас. Не жадно пожирать глазами, не ловить каждый её жест. Но дьявол внутри меня не слушается.

Она молодая, чёрт побери, у неё вся жизнь впереди. Она заслуживает кого-то настоящего, сильного. Мужчину, который может дать ей то, чего она хочет, чего она достойна. Любовь, безопасность, уверенность. Всё, что я разрушил в себе до основания. Я даже как мужчина ей ничего не дам. Чёрт, я… я просто не могу. И если она останется со мной, всё, что её ждёт, – это боль. Разочарование. Стыд, если этот мир узнает, о чём мы с ней молчим.

Да и как мужчина… Какой из меня, к чёрту, мужчина? Все эти годы пытался, рвался, думал, что смогу, что получится… Но каждый раз это дерьмо всплывает из прошлого, как проклятая грязь. Стоит прикоснуться к женщине, как я чувствую, что внутри всё сжимается в комок, словно ржавые ножи вонзаются в сердце. Невозможно. Я сломан до такой степени, что её нежность меня пугает. Чёртов импотент – вот кто я на самом деле. И сколько бы я ни пытался доказать себе обратное, каждый раз это заканчивается одним и тем же. Холодная, леденящая пустота, которая давит меня до боли.

Диана заслуживает кого-то, кто сможет ответить ей, кто сможет дать ей всё, о чём она мечтает. А я… я способен только на одно: оттолкнуть её, сделать больно, оставить ей рану, которую она будет зализывать всю свою жизнь. Боль – единственное, что я могу ей дать, если она останется со мной.

Иногда она смотрит на меня, смотрит так, что я не могу выносить этот взгляд. В этих глазах слишком много. Нежность, боль, понимание, как будто она знает обо мне всё. И, сука, это хуже всего. Она понимает меня, видит меня насквозь. И принимает – даже то, что я ненавижу в себе. Я-то знаю, что заслуживаю этого меньше всего. Я – не то, что ей нужно. Я – тьма, грёбаная яма, которую она хочет заполнить, осветить, но даже не понимает, как глубоко эта тьма засела. Как только она приблизится слишком близко, эта тьма сожрёт её, затянет, не оставит ничего.

И это понимание сводит меня с ума. Я хочу её. И я не могу её иметь. Хочу притянуть её к себе, взять, почувствовать её кожу под пальцами, эти губы, её дыхание рядом. Хочу так, что почти больно. И в то же время знаю, что не имею права, что это желание уничтожит нас обоих. Я – не тот, кто сможет сделать её счастливой. Никогда.

Я должен держаться подальше. Ради неё, ради её будущего. Ради того, чтобы она нашла кого-то лучше. Потому что, если она останется со мной, ей придётся жить в темноте. Жить в этой грязи, в этом проклятом прошлом, которое я несу за собой.

С самого начала я любил её, как ребёнка. Я помню, как она появилась в моей жизни – маленькая, испуганная, с широко раскрытыми глазами, в которых уже тогда отражалось слишком много боли. Она была почти моей ровесницей по этому самому опыту, по этой тьме, что пряталась за её взглядами, за осторожными прикосновениями. Мы оба были с надломленной душой. Я знал, что она нуждается в защите, и готов был отдать всё, чтобы она никогда больше не узнала, что такое страх.

Сначала я оберегал её, как свою дочь. Заботился, закрывал собой от её демонов. Хотел, чтобы она чувствовала, что есть кто-то, кто за неё умрёт, если понадобится. Мой мир тогда свёлся к одному – она должна быть в безопасности. Я этого хотел так сильно, что временами боялся себя. Этот страх – потерять её – был иррационален, дик, я сам понимал, что это не нормально, но всё равно не мог его сдержать. Если она вдруг исчезала с поля зрения хотя бы на минуту, у меня внутри всё переворачивалось. Казалось, что её у меня заберут, украдут, что её снова ранят, и я не смогу ничего сделать.

Глава 16

Но со временем эта любовь начала меняться. Сначала это было, как лёгкий укол, как лёгкое беспокойство, которое я гнал от себя, отмахивался. Я думал, что если буду делать вид, что ничего не происходит, то смогу сохранить её для себя в том образе, в котором привык её видеть. Моя девочка, моя маленькая Диана, которую нужно защищать, оберегать, спасать. Но чёрт возьми… она росла. С каждым годом, с каждым её словом, взглядом, улыбкой, что-то во мне менялось.

Я видел, как она становится женщиной. Я видел, как её детская неуклюжесть сменяется грацией, как в её глазах появляются искры, как её смех становится другим. Звонким, глубоким, настоящим. Она становилась сильной, красивой, и я не мог это игнорировать. И это бесило меня. Бесило, что я начинаю замечать её, как мужчину замечает женщину. Это чувство было для меня невыносимым – запретным, как яд, который нельзя даже поднести к губам, не то что выпить.

Я злился на себя. Старался оттолкнуть её, держаться подальше. Старался быть холодным, резким, строгим. Иногда нарочно не разговаривал с ней, когда она пыталась подойти ближе. Отворачивался, когда она спрашивала, что со мной не так. Она заслуживала простого счастья, она заслуживала кого-то, кто сможет быть рядом с ней, кто не будет вот так, как я, сдерживать это дикое желание, задыхаться от неё, сходить с ума, держась за остатки своего ебучего самоконтроля. Я зверь, одинокий, злой, дикий. С таким, как я, нельзя. Я только сделаю ей больно.

Но чем сильнее я старался держаться в стороне, тем ближе она становилась. Тем больше она ломала стены, которые я выстраивал между нами. Как бы я ни пытался быть холодным, её тепла хватало на нас обоих. С каждым годом она всё больше вползала под кожу. Я смотрел на неё и видел не девочку, а женщину, от которой сносило голову. Всё, что я когда-то воспринимал как отцовскую заботу, превратилось в желание, в боль, в жажду. Эта потребность быть с ней – она стала почти невыносимой. И мне было плевать, сколько раз я говорил себе, что так нельзя. Я продолжал сгорать, мучить себя, тонуть в этом запретном, отчаянном чувстве.

А потом я понял: её нужно будет отдать. Когда-то её нужно будет отдать какому-то ублюдку, который поведёт её под венец. Кому-то, кто сможет быть с ней открыто, кто сможет сделать её счастливой, кто будет любить её так, как я не могу. Внутри меня что-то оборвалось, когда это дошло до меня. Она станет чьей-то женой. Чей-то чужой, проклятой собственностью. Какой-то сволочи, которая никогда не будет любить её так, как люблю её я. Какому-то счастливому ублюдку, который сможет с ней быть, трахать ее своим стоячим членом. Я думал, что эта мысль меня просто уничтожит.

И тут я понял, что не смогу её отпустить. Чёрт, у меня при мысли об этом начинали трястись руки. Я видел, как она идёт по этой комнате, как её фигура скользит в свете, как её белоснежные волосы рассыпаются по плечам, как она улыбается, и мне хотелось сломать всё вокруг себя. Хотелось разорвать в клочья того, кто когда-нибудь посмеет к ней прикоснуться. Я не могу этого вынести. Не могу даже подумать об этом без ярости. Я знаю, что когда-то увижу её с другим, и что тогда я буду готов убить.

***

Помню этот вечер, как проклятое пятно, которое ни стереть, ни выскрести из памяти. Гребаный, никчемный вечер. Мне тогда было двадцать один. Я всерьёз пытался убедить себя, что смогу жить, как все. Что это дерьмо во мне – оно пройдёт, отступит, что я смогу стать нормальным. Счастье, удовольствие – казалось, простые вещи, доступные всем, кроме меня. Я думал, что если достаточно стараться, то получится.

Тархан, брат мой, грёбаный добряк, решил, что мне просто нужно толкнуть меня в эту бездну с головой. Он увидел, что я страдаю, но не понимал, откуда это дерьмо лезет, насколько всё сгнившее внутри. Ну, он и устроил мне "помощь". Однажды вечером просто привёл её. Она была красивая, да что там – изумительная. Тёмные волосы, уверенный взгляд, руки нежные, а в глазах что-то вроде... понимания. И опыт, блин, в каждом её движении, в каждом её прикосновении. Как будто она знала, что делать с мужиками вроде меня. Она знала, как смотреть так, чтобы пробирало. Как коснуться так, чтобы в тебе что-то, сука, дрогнуло.

Тархан, этот весёлый засранец, хлопнул меня по плечу перед тем, как уйти, ухмыльнулся: "Давай, брат, расслабься, всё будет в порядке." И ушёл, оставил нас одних. Чёрт, я действительно хотел, чтобы всё получилось. Убеждал себя, что смогу. Что, может быть, хоть сегодня мне удастся почувствовать себя, как все нормальные люди. Чёрт побери, что за наивная тупость.

Она подошла ко мне, мягко касаясь, наклоняясь ближе. Ладонь её теплая, уверенная, она взяла мою руку, подвела её к своему лицу. И я, как дебил, стоял, позволял ей вести, пытался почувствовать что-то кроме ледяного страха, который медленно начинал выползать изнутри. Она приблизилась, её губы почти коснулись моих… Поцелуй, жар, страсть…на мгновение, а потом она потянулась рукой к моему члену и пиздец. И в этот момент меня как ледяной водой окатило. Лицо девчонки исчезло, и вместо неё – она. Этот уродливый призрак моего прошлого, который сидит во мне, как чёртов паразит.

Картинки вспыхнули перед глазами. Её омерзительный голос, холодные, липкие руки, которые держали меня, тащили в грязь, ломали меня каждый грёбаный раз. Эта сука, эта… эта мразь, которая сделала из меня отброс. В голове всё смешалось, обожгло, как огонь, и меня от неё буквально вывернуло.

Желание? Ха, исчезло в ту же секунду, будто его и не было. Член обмяк. Я остался с пустотой. Холодной, мёртвой пустотой, от которой в груди образовалась ледяная дыра. Девушка заметила. Чувствовала, что я замер. Глядела на меня – с жалостью, наверное, или с непониманием, я хрен его знает. Хотелось объяснить, сказать что-то, но язык прилип к нёбу, а слова застряли в горле.

– Уходи, блядь! Сейчас уходи! – только и смог выдавить.

Она молча кивнула и вышла. Поняла сразу, что здесь что-то не то, что тут дело не в стеснении, не в грёбаной застенчивости, а в какой-то тёмной, уродливой трещине, которая проходит через всё моё ебучее сознание. Как только дверь за ней закрылась, я схватил бутылку, стоявшую на столе, и начал пить, как в последний раз. Хотелось заглушить эту пустоту, эту мерзость внутри, залить её алкоголем, утопить в этом дерьме, чтобы хоть на мгновение забыться. Но ничего не помогало. Этот яд, эта отрава – она засела во мне слишком глубоко.

И, как назло, Тархан пытался ещё. Несколько раз. Думает, что это просто стеснительность, думает, что мне просто нужно «привыкнуть», как будто это, мать его, вопрос практики. Я мог трогать их сам…потом я научился. Я мог их трахать пальцами, ласкать языком, доводить до оргазма. Я даже платил им за это. Чтоб они кончали со мной. А сам, сам я не помнил, когда кончал в последний раз. С той сукой в крови и в боли. Приближение оргазма вызывало адскую панику, липкий пот.

Тархан приводил других девушек – таких же красивых, уверенных, умелых. Но каждый чёртов раз результат был одинаковым. Каждый раз, когда она подходила ко мне, когда пыталась прикоснуться, я замирал, будто прикованный цепью. Мои мысли сами тянули меня в эту яму. Как только её руки дотрагивались до меня, все желание умирало. Ледяная пустота заполняла всё, оставляя только глухую ненависть к себе.

Импотент. Да, блядь. Гребаный, жалкий импотент. Мужчина, который не может прикоснуться к женщине. Который каждый раз ломается, как жалкая развалина. Я ненавижу это слово, ненавижу эту слабость, ненавижу самого себя за то, что не могу справиться. Сколько бы я ни пытался, каждый раз это дерьмо внутри меня сильнее. Каждый раз оно давит меня, как чертов камень на грудь.

В какой-то момент я понял – мне просто не быть, как все. Это дерьмо засело слишком глубоко, этот яд слишком ядовит. Моё прошлое не отпустит меня никогда. Я навсегда останусь в этой темноте, сломанный, жалкий, бесполезный. Чёрт побери, я больше даже не пытаюсь.

Глава 17

Темнота. Глухая, вязкая темнота. Она будто давит на грудь, не даёт дышать. Где-то вдалеке слышится какой-то шум – может, ветер, а может, крики. Я не могу понять. В ушах стучит кровь, тяжело, гулко, как барабанный бой. Я открываю глаза, но темнота никуда не исчезает. Комната вокруг вроде бы моя, но я её не узнаю.

Чёрт. Опять.

Я сажусь на кровати, тяжело дыша, будто только что вынырнул из ледяной воды. Вся футболка мокрая от пота, волосы липнут ко лбу. Тело дрожит так, что я чуть ли не слышу, как трясутся зубы. А руки… сука, руки. Я сжимаю их в кулаки, но всё равно чувствую, как они дрожат. Блядь. Хочется разбить что-то. Разнести всё к чертям, просто чтобы заглушить этот гул в голове.

Картинки из сна ещё мелькают перед глазами. Резкие, рваные, как ножевые порезы. Её лицо. Этот голос, этот приторный, мерзкий голос, который я ненавидел больше всего на свете. "Мой мальчик". Она всегда так говорила. "Мой хороший мальчик". И каждая грёбаная буква в этих словах была, как пощёчина, как удар плетью. Её руки. Холодные, твёрдые. Они снова здесь, на мне, будто я снова ребёнок, будто я снова связан, будто она вот-вот потянется ближе. Чёрт! Я чувствую, как кожа горит, как будто от её прикосновений остались настоящие следы.

Мурашки бегут по всему телу. Не те мурашки, что от удовольствия. Нет. Это другие. Эти отвращение вызывает. Паника. Злобу, такую, что зубы скрипят. Я провожу рукой по лицу, пытаюсь отдышаться, пытаюсь убедить себя, что это всего лишь сон. Это только сон, мать твою. Она мертва. Она давно мертва. Ты здесь, ты взрослый, ты в безопасности.

Но эти слова ничего не значат. Какая безопасность? Я чувствую её так, будто она стоит прямо здесь, в этой комнате. Эта мразь оставила свои отпечатки на мне, как ножевые раны, которые не заживают. Прошло столько лет, а я всё равно не могу вытравить её из своей головы, из своей грёбаной кожи. Она здесь. Она всегда будет здесь.

Я встаю с кровати, держусь за стену, чтобы не упасть. Тело всё ещё дрожит. В горле сухо, будто я выжрал бутылку водки и выкурил пачку сигарет за раз. Дышать легче не становится. Я смотрю на свои руки, на то, как они трясутся, и мне хочется, чтобы это прекратилось. Хочется вырвать из себя это дерьмо, выбросить его к чертям, чтобы больше никогда не чувствовать, не видеть, не вспоминать. Но это невозможно. Оно не уходит. Оно гниёт внутри меня, как какая-то инфекция.

И тут я слышу её голос.

– Тамир? – Тихо. Еле слышно.

Я поднимаю голову, и она стоит там, у двери. Диана. Смотрит на меня, чуть нахмурившись, губы приоткрыты, глаза блестят. Она волнуется. Сука. Я ненавижу, когда она так смотрит на меня. Смешно, правда? Я ненавижу, когда она беспокоится. Ненавижу, когда она видит меня таким. Слабым. Сломанным.

– Всё нормально. Иди спать, – бросаю ей резко, слишком резко. Но она не двигается. Конечно, не двигается. Она никогда не слушает. У неё этот взгляд. Глаза, которые всегда хотят докопаться до самой сути. До моей сути.

– Ты весь мокрый, – говорит она, и в голосе столько тепла, что у меня сжимается всё внутри.

– Диана, я сказал, иди спать, – повторяю уже тише, но она всё равно подходит ближе. Проклятие.

– Мне кажется, тебе плохо. – Её голос дрожит. Она говорит это так, будто я не знаю. Будто я не живу в этом "плохо" всю свою грёбаную жизнь. Она делает шаг ближе, и у меня в груди что-то щёлкает. Как пружина, которая вот-вот лопнет. Я хочу сказать ей уйти. Хочу закричать. Но слова застревают в горле.

Она подходит ближе и садится на край кровати. Легонько касается моей руки. Её пальцы тёплые, мягкие. Настолько мягкие, что я сжимаю кулак, чтобы не позволить себе расслабиться. Этот жест – ничего особенного, а у меня от него всё внутри будто закипает. Я чувствую её тепло, её близость. Она смотрит на меня, будто я не монстр, а человек. Чёрт, как она это делает?

– Всё нормально, – повторяю я, но голос звучит хрипло, как умирающий. Она качает головой, едва улыбается.

– Ты всегда так говоришь. Но это неправда, Тамир.

Мне нечего ответить. Её пальцы чуть сжимают мою руку. Секунда. Две. В комнате слишком тихо, я слышу только своё дыхание. Тяжёлое, рваное. Она близко. Слишком близко. Её запах – свежий, сладкий, тёплый. Она говорит что-то, но я уже не слышу. Всё, что я чувствую – это её рядом. Её тепло. Её дыхание. И мне хочется…

Чёрт, мать твою, нет.

Я вырываю руку из её ладоней, как будто она меня обожгла. Она вскидывает взгляд, растерянная. Я встаю, отворачиваюсь, чтобы не видеть её лицо.

– Уходи, – говорю я тихо, почти шёпотом. Но внутри всё кипит, всё разрывается.

– Тамир, я только… – Она пытается что-то сказать, но я не даю ей.

– Уходи, Диана! – Кричу так, что сам себя пугаю. – Я сказал, уходи!

Она вздрагивает, поднимается. Стоит несколько секунд, не двигаясь, не зная, что сказать. А потом уходит. Тихо. Без лишних слов. Я слышу, как закрывается дверь её комнаты, и снова остаюсь один. Снова в этой грёбаной темноте.

Я сажусь на кровать, провожу руками по лицу, и чувствую, как изнутри поднимается знакомое чувство. Страх. Тупая, всепоглощающая ненависть к самому себе. Я хочу быть рядом с ней. Хочу чувствовать её тепло. Хочу, чтобы она спасла меня. Но, чёрт, я знаю, что с таким, как я, нельзя. Всё, что я могу ей дать – это боль. Только боль.

Сижу на кровати, руки вцепились в лицо так, будто я могу просто сорвать его к чёртовой матери. Сжать, раздавить, уничтожить. Злость кипит внутри, как проклятый вулкан. Я снова сорвался. Снова позволил этому случиться. Какого хрена я вообще её подпустил? Почему не оттолкнул сразу? Почему, мать твою, смотрел на неё так, будто она спасение?

Она снова проникла сквозь мои каменные стены, сквозь всё это дерьмо, которое я годами строил вокруг себя. Эти стены, эти грёбаные границы, которые должны были её остановить. Но она просто идёт вперёд, как будто ничего этого не существует. Как будто она не понимает, что в конечном итоге это всё её раздавит.

Она – как грёбаный запретный плод. Я могу чувствовать её близость, видеть её взгляд, этот нежный, мать его, взгляд, в котором я читаю слишком многое. Читаю то, что она не говорит. Она любит меня. А я… я не просто ее люблю я ее обожаю, я ее чертов фанат, я ее верный пес. Вижу в каждом её движении, в каждом слове, в каждом её прикосновении эту чертовую нежность которую никогда не знал. И это сводит меня с ума. Это её желание быть рядом со мной, несмотря ни на что. Эта её грёбаная забота. Она хочет помочь мне, спасти меня.

Но, чёрт побери, разве она не понимает? Меня спасти нельзя. Я – тёмная, сломанная хрень, которая только делает всё хуже. Моё прошлое – это грёбаная бездна, и если она останется, то я просто утяну её за собой.

Её тепло рушит всё внутри меня. Я чувствую его, чёрт, и мне хочется к нему прижаться, захлебнуться в нём. Но я знаю, что это сделает меня слабее. Каждый раз, когда она рядом, я превращаюсь в чёртового идиота. Забываю, кто я. Забываю, почему я должен держаться от неё подальше. Потому что она не понимает, на что идёт. Она не знает, что я не тот, кто ей нужен.

Она заслуживает другого. Чистого. Светлого. Мужчину, который сможет дать ей всё. Любовь, уверенность, безопасность. А я? Я – тьма. Я даже как мужчина ей ничего не дам. Какого хуя я вообще ещё цепляюсь за мысль, что могу быть с ней? Каждый раз, когда я пытаюсь представить нас вместе, я вижу только одно: её разочарование, её боль.

Я хочу её так сильно, что это почти физическая боль. Каждый раз, когда она рядом, внутри всё к чёрту переворачивается. Но это желание – проклятие. Оно не приносит ничего, кроме ещё большей пустоты. Потому что я знаю: я не могу её иметь. Я не могу прикоснуться к ней, не могу взять её за руку, не могу впустить её в свою жизнь. Недавно в ванной… я думал о ней и ощутил. Прилив к паху, к яйцам. Ощутил, как будто колясочник вдруг начал чувствовать свои ноги. Я почувствовал свой член…он встал. И от этого ощущения я скорчился как от боли. Мгновения…но я ощутил как кровь прилила к головке, понеслась по венам и пах скрутило в потребности которой я не ощущал два десятка лет.

И все…потом снова мрак, липкий пот, трясучка. Я черное дерьмо.

Сука, как она этого не понимает? Как она может быть такой упрямой, такой чёртовски доброй? Она верит, что я могу измениться. Думает, что я могу стать лучше. Но я не могу. Я не изменюсь. Я не перестану быть тем, кем меня сделало это проклятое прошлое. Я никогда не смогу дать ей то, чего она хочет.

Я даже трахнуть ее не смогу.

Она заслуживает кого-то, кто сможет смотреть ей в глаза без этой боли, без этих проклятых воспоминаний, которые я несу с собой, как уродливую грёбаную ношу. Кто сможет любить её без страха, без злости, без этого уродливого комка дерьма внутри, который делает меня тем, кто я есть.

Я сижу, уставившись в темноту, и чувствую, как внутри всё разрывается. Меня разрывает от того, что я хочу быть с ней. Хочу так сильно, что это сводит с ума. Но меня так же разрывает страх. Страх того, что я её сломаю. Что она слишком близко, что она слишком тепла, слишком жива, а я не могу все это отобрать.

Я не хочу её потерять. Боже, как я не хочу её потерять. Но каждый раз, когда она приближается, я понимаю, что приближается её боль. Боль, которую я ей причиню. И я не знаю, как, чёрт возьми, я смогу её защитить, если её главная угроза – это я.