Текст книги "Монгол. Черный снег (СИ)"
Автор книги: Ульяна Соболева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Глава 5
– Вот ты, Диана, с этим своим «много»... Ты здесь, в моём доме, потому что тебе некуда больше идти. Твоё имя тебя не спасло. Не сделало сильнее. Оно – ничто.
Отхожу от неё, словно мне уже скучно. Поворачиваюсь к окну, смотрю на город, пульсирующий огнями.
– Ты здесь потому, что я решил оставить тебя. Но не из-за твоего имени.
– А почему? Почему ты оставил меня?
Резко оборачиваюсь, словно её слова – пощёчина. Брови чуть приподнимаются, но не от удивления. Скорее от того, как меня забавляет её наивный вопрос.
– Почему? – повторяю, будто пробую это слово на язык. Горечь. Вся эта ситуация – один сплошной чёртов абсурд.
Делаю шаг к ней. Не спеша, так, чтобы она чувствовала каждую секунду этого приближения. Теперь между нами снова почти нет расстояния. Вижу, как она смотрит на меня. Вижу этот тонкий слой упрямства, за которым скрыт страх. И это злит.
– Хочешь правду? – говорю тихо, почти шёпотом. Мой взгляд сверлит её, но не ожидает ответа. – Я сам не знаю.
Дёргаю плечом, скрещиваю руки на груди, отвернувшись на мгновение, чтобы не смотреть на её эти зелёные глаза, которые, чёрт побери, копаются в моей голове.
– Слабость, может? – саркастически бросаю, снова поворачиваясь. – Или просто жалею, что оставил тебя там, на холоде. Сдохла бы – проблем было бы меньше.
Голос мой становится тише, холоднее. Я будто говорю не ей, а себе. Осознавая, что сама идея того, что я её оставил – ошибка.
– Или потому что я просто не люблю мусор на своих улицах, – бросаю с ядовитой усмешкой, снова подходя ближе, заглядывая в её глаза. – Вот и всё.
Тишина. Она стоит, смотрит. Ждёт. Ждёт другого ответа, но его не будет.
– Ты же не ждала, что я скажу что-то другое, правда?
– Мне кажется ты совсем не такой злой...как хочешь показать. Спасибо, что позволил мне остаться.
Резко, как удар хлыста, обрываю дыхание. Мои глаза, узкие щёлки, впиваются в неё. Какого чёрта она несёт?
– Не такой злой? – слова выходят с грубым смехом, обжигающим, как выдох сигареты. Откидываюсь на спинку кресла, зарывая руки в волосы, сжимая их так, будто это единственное, что удерживает меня от того, чтобы разнести всё к чертям. – Злой…боже, маленький, глупый ребенок, ты хоть понимаешь куда попала?
Я чувствую, как ярость расползается внутри, как ржавчина. Смотрю на неё, и внутри всё переворачивается. Она правда верит, что я не такой, как показываю? Серьёзно?
– Ты думаешь, я тебе добро сделал? – голос низкий, почти рычащий. Поднимаюсь с кресла резко, подхожу вплотную. Моя тень нависает над ней. Теперь уже нет расстояния, чтобы спрятаться. – Оставил тебя здесь, потому что… что? Сострадание? Ты думаешь, я это из жалости сделал?
Моя рука с силой опускается на стол рядом с ней, склонившись ближе. Я вижу, как её дыхание сбивается, но она снова не отступает. Почему она так упорствует?
– Слушай сюда, – мой голос срывается на хриплый шёпот, пропитанный холодом. – Ты думаешь, что я здесь, чтобы быть твоим спасителем? Ошибаешься, девочка. Очень сильно ошибаешься. Я просто пока не решил, что с тобой делать. Но, поверь мне, я непременно решу.
Горький вкус поднимается в горле. Этот разговор – как медленный яд. Она не понимает. Не видит, кто я.
Мой взгляд скользит по её лицу, по этим зелёным глазам, полным чего-то… непонятного. И это бесит.
– Я злой, Диана. Злой. Потому что мир такой. Потому что ты не знаешь, кто я и что за мной. – Пальцы снова стискиваются в кулак. – И не нужно благодарить меня. Это не милость.
Отхожу назад, словно срываюсь с неё, как будто от собственной ярости. Я не для неё.
– Ты не пожалеешь, что оставил меня. Я буду о тебе заботиться, Монгол.
Словно ледяной осколок в сердце, её слова. «Я буду о тебе заботиться...» Едва слышный смешок срывается с губ, обжигает воздух, как хлёсткий мороз. Заботиться обо мне? Заботиться? Она даже не понимает, в какую чёрную дыру сама себя затаскивает.
– Заботиться, значит? – произношу тихо, с протяжной усмешкой, глядя на неё, как на безумную. – Ты не знаешь, куда лезешь, девочка.
Медленно снова иду к ней, шаг за шагом, как хищник, готовый вот-вот рвануть к добыче. Останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки, но не касаюсь. Наклоняюсь ближе, мои глаза врезаются в её, словно пытаюсь пробить её насквозь, пройти через кожу, через хрупкость её слов. Вокруг нас – холодная тишина, пронзающая, как тысячи иголок.
– Заботиться обо мне? – повторяю, растягивая слова, будто пробую их на вкус, словно они кислые, гнилые. – Ты что, решила, что я нуждаюсь в заботе? Ты видела меня? Ты знаешь, кто я?
Поднимаю руку, но не касаюсь. Лишь держу её возле её лица, как напоминание о том, кто я и что могу сделать.
– Я убиваю людей, Диана. Я не тот, о ком заботятся. Меня боятся. Меня ненавидят. Меня покупают за деньги, чтобы я вытаскивал души из тел. Я хищник, понялa? – каждое слово падает, как камень, с жестокостью, от которой не сбежать. – Ты думаешь, что можешь предложить мне заботу? Я разрываю тех, кто пытается приблизиться.
Отступаю на шаг, но взгляд не отпускает её. Она стоит там, снова с этой дурацкой решимостью в глазах, как будто это что-то изменит.
– Оставь эти глупости. – Голос становится холоднее, будто я уже начинаю терять терпение. – Заботиться… Заботься о себе!
Замолкаю, на мгновение обдумывая её слова. Взгляд снова скользит по её лицу, по этим большим глазам, полным наивного упрямства. Чувствую, как внутри меня нарастает что-то тёмное, что-то, чего я не могу контролировать.
– Я не прошу твоей заботы, – резко бросаю ей, отводя взгляд. – И не собираюсь принимать её.
– А я все равно буду...Даже о хищниках надо заботиться. А еще я голодна и хочу есть. А ты не дал мне купить кастрюлю и еду. В твоем холодильнике совершенно пусто. Я бы приготовила поесть. Я хорошо готовлю.
Секунда. Я стою молча, смотрю на неё, а внутри что-то разрывается. Она не сдаётся. Чёртова девчонка. Упрямо смотрит на меня своими большими глазами, и слова льются, как ручей, спокойные, почти уверенные.
«О хищниках тоже надо заботиться», – её голос, мягкий, но полный решимости, звучит в моей голове, словно насмешка над всем, что я создал вокруг себя. Над моей тьмой, над моими границами.
– Ты вообще слышишь себя? – шиплю я сквозь зубы, делая шаг ближе. – Заботиться? Готовить? Ты думаешь, что если накормишь меня, это что-то изменит? Что я вдруг стану... кем? Добрее? – короткий хриплый смешок вырывается из горла. Я смотрю на неё, не скрывая своего презрения.
.Моя рука снова ложится на стол рядом с ней. Давление нарастает. Я хочу, чтобы она поняла – её слова здесь ничего не значат. Абсолютно ничего.
– Ты говоришь, что голодна? – голос мой становится ниже, почти угрожающим. – И что, чёрт возьми, я должен сделать с этим? У меня нет ни кастрюль, ни твоей сраной еды. Это не ресторан. Ты попала не в те стены, чтобы ждать завтраков, обедов и ужинов.
Я смотрю на её лицо, на эти мягкие, детские черты, которые разрывают меня изнутри. Она стоит здесь и говорит о кастрюлях, еде, заботе... Чёрт, она будто не понимает, где находится.
– Ты умеешь готовить? – наклоняюсь ближе, ледяной сарказм в каждом слове. – Молодец. Но ты не понимаешь, что здесь всё иначе. Ты могла бы готовить для людей, а я не человек, Утенок. Я монстр. Ты должна это усвоить.
Надолго замолкаю, смотрю в её глаза, ожидая хоть какой-то реакции. Ожидая, что она испугается, что дрогнет, что это упрямство наконец растворится в страхе. Но нет. Она стоит на месте. Чёрт бы её побрал, она не уходит.
– Ладно, – срываюсь я, почти бросая слова, отступая на шаг. – Хочешь еды? Хорошо. Будет тебе еда. Сейчас пойдешь купишь всё, что тебе нужно, и сделаешь, что считаешь нужным. Только запомни – если хоть одна копейка исчезнет, я тебе руки оторву.
Я отворачиваюсь от неё, чтобы скрыть тот адреналин, что бурлит внутри. Её наивность, её решимость – всё это просто мешает мне оставаться тем, кто я есть.
– И не жди благодарности.
Глава 6
Спустя две недели
Стук в дверь раздался глухо и уверенно. Однотонный, как метроном. Один. Два. Три. Это мог быть только он. Ашар всегда стучал так, чтобы не оставить сомнений в своём присутствии, чтобы сразу обозначить – он здесь. Ему не нужно было звонить в звонок, не нужно было ждать разрешения войти. Ашар действовал, как всегда, с уверенностью хищника, и когда он появлялся, весь мир вокруг меня будто бы начинал двигаться быстрее. Нажатие пальцев на ручку двери – и передо мной тот же самый волк, с которым мы прошли через огонь и кровь.
Его глаза, тёмные и колючие, сразу упираются в меня, цепко, как всегда. Я знаю этот взгляд, знаю этот холодный свет в глубине его глаз. Он всегда всё видит насквозь, всё чувствует до мелочей. Его присутствие словно вырезает пространство вокруг, наполняет комнату густым электричеством, которым пропитаны его движения, его слова, его мысли. Чёрные волосы коротко стрижены, лицо жёсткое, и на правой щеке виден шрам – след давней драки. О нём мы никогда не говорили, но я знаю, что Ашар каждый раз вспоминает, как этот шрам появился, когда прикасается к нему двумя пальцами.
– Ты завёл питомца, Монгол? – его голос звучит, как насмешка, грубая в его стиле. Слова отдаются эхом в моей голове, я слышу в них сквозную издёвку. Он всегда говорил так. Но я знал, что за этими словами всегда стоит больше. Намного больше. Он мой лучший друг. В чем-то ближе мне чем брат-близнец с которым у меня довольно сложные отношения.
Ашар медленно оглядывает комнату. Я вижу, как его глаза блуждают по помещению, цепляются за мебель, за вещи, за каждый мелкий элемент. Но в первую очередь его взгляд цепляется за неё. Диана стоит в углу комнаты, пытаясь быть как можно меньше. Но она не ведет себя как ребёнок, она не просто напуганный зверёк. В её взгляде есть что-то другое, что-то дерзкое. И это заметил Ашар. Я чувствую, как его взгляд пронзает её с ног до головы. Смотрит на неё так, словно пытается разгадать её, раскусить, словно хочет разрезать её на части своим холодным, цепким разумом.
Она не отводит глаз, хотя я вижу, как её руки дрожат. Она хочет выглядеть сильной, но не может. И всё же она не боится так, как я привык видеть страх у других. Она стоит. Дрогнувшая, напряжённая, но стоит. Я ощущаю, как напряжение между нами растёт, словно канаты, которые туго натягиваются до предела.
– Забавная девчонка, – наконец выдает Ашар, его голос на этот раз уже более мягкий, но в нём чувствуется скрытая угроза, словно в его словах притаился какой-то подвох, я слишком долго и хорошо его знаю, чтобы не понимать этого – девчонка ему не понравилась. Он улыбается уголками губ, но я знаю, что это не настоящая улыбка. В этом нет тепла. Это не улыбка дружбы, это не братская шутка. Он не понимает, почему она здесь. Он не понимает, что она делает в моём доме.
И, чёрт возьми, я сам этого не понимаю.
Он смотрит на меня, ожидая ответа. Но я молчу. Мы оба знаем, что объяснений не будет. Мой взгляд скользит по комнате, и я чувствую на себе его глаза – настороженные, цепкие. Ашар был тем, кто всегда мог просчитать любого. Он был на шаг впереди всех, кто пытался угнаться за ним. Он не терял из виду ни одного движения, ни одного выражения лица.
– Иди к себе! – бросил я Утенку и она немедленно ушла, закрыла за собой дверь. За эти две недели мы немного притерлись к друг другу. Неприкосновенное подчинение – это самое главное условие ее пребывания здесь.
Он подошёл ближе, сел напротив меня в кресло, вытянув ноги перед собой, будто это его территория. Словно он здесь хозяин. Мы сидим в полной тишине, которая висит между нами, как острие ножа. Он первым нарушает эту тишину, бросая фразу, которая бьёт прямо в цель:
– Ты стал другим, Монгол. И теперь я понимаю почему не узнаю тебя эти несколько недель.
Он уже сделал свои выводы. И они ему не нравятся.
Я смотрю на него и в чем-то меня все это бесит. Он прав. Чёрт возьми, он всегда прав. Диана изменила что-то внутри меня, что-то сломала или, может, наоборот, починила. И мне это не нравится. Это злит. Но я не буду объяснять Ашару. Он не поймёт, и мне не нужно, чтобы он понял.
Я опускаю взгляд на свои руки, сжатые в кулаки. Тишина становится невыносимой. Каждое его слово, каждый взгляд – это давление, которое давит на мои плечи, как тяжесть камней. Я не отвечаю, но он не уходит. Я знаю, что он не остановится, пока не скажет всё, что хочет.
– Ты всегда держался подальше от женщин, – его голос звучит резче, будто он бьёт по мне раскалёнными гвоздями. – Что изменилось? Почему она здесь? Почему ты позволяешь ей быть здесь? Ты знаешь, что наша работа…у нас не должно быть домашних зверьков.
– А с каких пор я должен перед тобой отчитаться?
Спесь сбита и Ашар приподнял одну бровь. Мы давно не говорили в таком тоне.
– Я думал, что у нас нет такого – отчитаться. Есть – поделиться, обсудить.
– Значит есть вещи, которые я не считаю нужным с тобой обсуждать.
– Это плохая вещь! Эта вещь может тебя завалить!
– Она не вещь! И не зверек!
– Тогда кто?
Моё дыхание становится тяжелее. Я не могу ответить на этот вопрос. Потому что сам не знаю ответа. Почему она здесь? Почему я не выгнал её? Почему я не выкинул её на улицу тогда, когда было проще всего?
Потому что не могу.
Ашар смотрит на меня, его глаза сверлят дыру в моей душе. Он знает, что я что-то скрываю. Он всегда это знал. Он догадывается о том, что я не могу подпустить женщин к себе. Он знает, что за этим что-то стоит. Что-то тёмное и глубокое, что я хоронил в себе много лет. Но он никогда не спрашивал. И я никогда не рассказывал.
– Она делает тебя слабым, – его слова звучат, как приговор. – Я вижу это. Ты теряешь свою остроту, Тамир. Ты теряешь себя.
Слабым? Я резко поднимаюсь, ощущая, как внутри меня закипает ярость. Я чувствую, как моё тело напрягается, как кровь бьёт в висках. Мои кулаки сжимаются так, что пальцы побелели. Он смотрит на меня, не отрываясь, с вызовом. Как будто ждёт, что я сорвусь. Как будто хочет увидеть, как я потеряю контроль.
– Я не просил у тебя советов и сеансов психологии, – мой голос срывается на хриплый рык. Я не хочу слышать его слова. Не хочу, чтобы они пробивали меня. – если ты пришел за тем, чтобы лечить мне мозги, то дверь вон там!
Ашар не отступает. Он поднимается, делая шаг ко мне, его глаза вспыхивают, как угли. В его взгляде я вижу что-то большее, чем просто беспокойство. Это предупреждение. И это меня злит.
– Ты теряешь себя, Монгол. И если ты этого не понимаешь, то скоро поймёшь, когда будет слишком поздно. Теперь я понимаю почему…На педофила ты не похож…Тогда у меня нет ответа зачем тебе это надо. Я знаю только одно – в нашей профессии нельзя иметь привязанности!
Я смотрю на него, и мне хочется ударить его, заставить замолчать. Но я знаю, что это бесполезно. Ашар всегда был тем, кто говорил правду, даже если она была неприятной. И его слова резонируют во мне. Они бьют в те самые места, которые я старался скрыть от себя самого.
Глава 7
Молча отворачиваюсь, смотрю в окно. За окном мерцает город. Грязные огни, как угли ада. Место, где я нашёл свою темноту и где теперь пытаюсь сохранить свой разум.
– Она не твоя проблема, – наконец бросаю я, и мой голос становится ледяным. – Это не твоё дело.
Ашар замолкает. Я чувствую его взгляд на себе, но не поворачиваюсь. Я знаю, что он не уйдёт просто так. Но этот разговор закончен.
– Хорошо, – его голос звучит тише, но я чувствую в нём ту же угрозу. – Но не говори потом, что я не предупреждал тебя.
– Зачем приходил?
– Понять какого хера ты исчез с радаров. Беспокоился!
– Не стоило!
Его шаги удаляются. Дверь захлопывается. Я остаюсь один.
Тишина снова обнимает меня, но она уже не та. Она тяжёлая, словно воздух стал густым и вязким, как смола. Его слова крутятся в голове, словно яд, который проникает в каждую клетку моего сознания. «Ты теряешь себя». Может быть, он прав. Может, Диана и правда меня меняет. Но что бы это ни было, я не собираюсь избавляться от неё. Даже если это уничтожит меня. Комната снова пустая, но теперь в ней ощущается что-то другое. Нечто, что осталось после Ашара. Его слова, как ядовитые шипы, продолжают впиваться в меня, раздирая сознание на куски. Я пытаюсь отогнать их, заткнуть этот голос в голове, но его фразы всё ещё висят в воздухе, проникают в каждый угол моего разума.
«Ты теряешь себя».
Я стискиваю зубы, чувствуя, как ярость снова поднимается изнутри, как волна, готовая смыть всё вокруг. Чёрт, Ашар всегда умел добраться до самого дна. Он знает, что меня задевает, знает, где бить, чтобы я почувствовал. И всё же я не могу его винить – он пытается защитить меня, по-своему. Но что он знает? Что он понимает?
Дверь приоткрылась.
– Можно?
– Можно…, – бросаю я и вижу, как она сжалась, как маленький зверёк. В её глазах страх…Она слышала. Это выводит меня из себя. Она не понимает, что её присутствие разъедает меня изнутри. Она не осознаёт, что каждый её взгляд, каждый вдох делают меня слабее. И всё же я не могу оторвать от неё глаз.
Я чувствую, как воздух в комнате становится всё тяжелее.
Я не люблю копаться в прошлом. Оно, как грязь, которая намертво липнет к обуви и тянет тебя назад. Ты думаешь, что сбежал, что оставил всё позади, но однажды поворачиваешь голову – и видишь, что эта грязь уже по колено, а ты даже не заметил, как начал тонуть. Своё прошлое я похоронил. Убил и закопал, где никто не найдёт, даже я сам. Или, по крайней мере, так я думал.
Но её прошлое... Оно было другой тварью. Чёрной, голодной и беспощадной. Это прошлое не пряталось в тени. Оно всё ещё жило, дышало рядом с ней. Впивалось в неё, сжимало её в своих когтях. Я знал это. Чувствовал. И она это знала.
Я не хотел... Но она вдруг начала говорить. Сначала тихо, почти шёпотом, и я думал, что не услышу её. А потом её слова начали отрываться, как рваные куски кожи, как крики о помощи, которые слишком долго держали запертыми в черном вонючем подземелье кровавой детской памяти.
Она сидела передо мной на старом, изодранном диване, вся сжавшаяся, как маленький белый утенок, которому некуда бежать. Её глаза – эти огромные зелёные глаза – смотрели в пол, как будто там можно было найти ответы на вопросы, которые она даже не осмеливалась задать.
Я стоял у окна, наблюдая за ней. Наблюдая, как её плечи дёргаются, когда она начинает говорить. Её голос был тихим, но в нём было столько боли, что мне хотелось, чтобы она заткнулась. Чтобы перестала говорить. Но она не могла остановиться.
– Отец всегда был злым, – начала она, едва слышно. – Он хотел мальчика. Мечтал, что у него родится сын. Говорил это каждый день. Но когда родилась я, он, кажется, с самого начала возненавидел меня.
Она замолчала, словно собираясь с силами. Я видел, как её пальцы сжимаются в кулаки, ногти вонзаются в ладони, но она не плачет. Она никогда не плачет. Я это заметил с самого начала. Слёзы – это слабость. А она держалась за своё гордость, словно за последний оплот.
– Папа... – продолжила она, но её голос дрогнул, и я услышал в нём ледяное отчаяние. – Он говорил, что я бесполезна. Что я – ошибка. Что я не стою даже того воздуха, которым дышу.
Я сжал кулаки, но остался стоять на месте. Мой взгляд был прикован к её лицу. Её голос, словно бритва, резал меня. Не потому, что я жалел её. Я не умею жалеть. Но что-то в этих словах пробуждало во мне то, что я долгое время держал глубоко запертым.
– Он всегда кричал на меня, – её голос стал чуть громче, но от этого стало только хуже. – Когда напивался или когда дозу не мог найти, он бил меня. Всегда бил. И мать бил…Но ее он хотя бы не ненавидел. А я…Он говорил, что я – ничтожество. Что лучше бы я сдохла при рождении.
Её плечи задрожали, но она сжалась ещё сильнее. Внутри у меня закипела ярость, но я ничего не сказал. Просто слушал её.
– Он закрывал меня в подвале, – продолжила она, и её голос стал чуть громче. – Он говорил, что таким, как я, место в могиле, чтобы не мешать. Я могла сидеть там часами, иногда днями. Одна, в темноте. Без еды, без воды. Иногда я слышала, как мама ходила по дому, но она никогда не приходила за мной. Она была вся в себе.
Она замолчала на мгновение, как будто собиралась с силами, чтобы продолжить. Я видел, как её руки сжались на коленях, ногти впивались в кожу. Она уже не смотрела на меня, не смотрела никуда – просто говорила в пустоту, как будто рассказывая это кому-то. Её лицо побледнело, но она не переставала говорить.
– Я всегда боялась его рук, – её голос снова стал тише, словно она испугалась, что если заговорит громче, то не выдержит. – Он бил меня по лицу, по спине, в живот, разбивал мне губы и нос, надрывал уши. Я помню, как кровь капала на пол. Но никто не приходил помочь. Никто не знал, что происходит. Я всегда ходила с длинными рукавами, чтобы никто не видел синяков.
Моё сердце сжалось, как железный кулак. Чёрт. Я не хотел слышать это. Не хотел знать. Но её слова продолжали падать, биться с оглушительным грохотом о мою броню, ломая каждую стену, которую я строил между нами.
– Мама... – продолжила она, и её голос вдруг стал холоднее. – Мама была не лучше. Это был героин. Я помню, как она продавала наши вещи, всё, что у нас было. Вначале украшения, потом мебель, одежду. Она продала всё, даже мои игрушки. Я осталась ни с чем. Он бил ее за то, что она сама вколола дозу и не поделилась с ним. У них ничего не осталось. Голые стены и матрасы на полу.
Моё тело напряжённое, я смотрю на неё и понимаю, что эта история не просто грустная. Это история из самого ада. Она говорит это так, как будто рассказывает о погоде, но я вижу её руки, которые сжаты в кулаки. Вижу её дрожащие губы.
– И когда им стало совсем плохо, – продолжает она, её голос ломается на словах, – они продали и меня. Просто отдали меня каким-то уродам за дозу. Она даже не посмотрела на меня. Я помню этот день. Помню, как какие-то люди пришли за мной, как повели меня насильно к машине. Я смотрела на неё, на мою мать, но она не смотрела на меня в ответ. Просто стояла там, с пакетом в руке. Довольная, любовалась своей дозой…И он рядом с ней.
