Текст книги "Вторая мировая война. В одном томе"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 169 страниц) [доступный отрывок для чтения: 60 страниц]

Если не считать использования радара в помощь зенитной артиллерии, противник до сих пор сосредоточивал свое внимание на приспособлениях наступательного характера, таких как радарные лучи, и лишь к концу 1941 года немцы почувствовали необходимость позаботиться о собственной обороне. Для отыскания наших объектов мы в Англии, конечно, полагались на наши крупные навигационные училища, которые выпускали специалистов-штурманов, и рассматривали радар в основном как средство самозащиты. Когда мы справились с радарными лучами и положение вообще улучшилось, мы стали изучать германский радар с целью устранения помех при ответных воздушных налетах. В феврале 1941 года мы впервые нашли и сфотографировали германскую радиолокационную установку для обнаружения самолетов и почти сразу же стали перехватывать ее передачи. Найдя эту станцию вблизи Шербура, мы стали искать другие радиолокационные станции вдоль западного побережья оккупированных стран Европы с помощью аэрофоторазведки и секретных агентов.

В середине 1941 года королевский воздушный флот готовился к ожесточенным ночным налетам на Германию. Для осуществления этих налетов мы должны были располагать полными сведениями о системе обороны Германии. Мы считали вероятным, что эта система обороны, как и наша собственная, основывается главным образом на радаре. От изучения германских радиолокационных станций на побережье мы постепенно перешли к изучению системы патрулирования германских ночных истребителей. Эта система была организована в виде большого пояса, простиравшегося от Шлезвиг-Гольштейна через северо-западную часть Германии и Голландию до франко-бельгийской границы. Но ни наши новые мероприятия, ни шаги, предпринятые противником, не сыграли большой роли в последние месяцы 1941 года.

Германская бомбардировочная авиация, согласно оптимистическим планам немцев, должна была начать возвращение из России через шесть недель после вторжения. Если бы она действительно вернулась, ее поддержали бы в налетах на Англию многочисленные новые радарные станции с более мощными передатчиками, созданные вдоль побережья Ла-Манша, чтобы помочь ей проложить себе путь, несмотря на помехи, создаваемые английскими радиостанциями. Она встретила бы много новых передатчиков на нашем берегу, которые отклоняли бы и сбивали бы с курса самолеты, а также значительно усовершенствованные радиолокационные установки на наших ночных истребителях. Однако все более осложнявшееся положение в России помешало этой новой войне лучей, и огромные достижения обеих сторон в области применения радио на время остались неиспользованными.

* * *

В субботу 11 мая я проводил конец недели в Дитчли. После обеда мне сообщили о сильном налете на Лондон. Я был бессилен сделать что-либо, а потому продолжал смотреть комический фильм с участием братьев Маркс, который показывали мои хозяева. Я дважды выходил справиться о налете, и каждый раз мне говорили, что он носит очень ожесточенный характер, Веселый фильм продолжался, и я был рад, что он отвлекал мое внимание. Вдруг мой секретарь сообщил, что меня вызывает по телефону из Шотландии герцог Гамильтонский. Герцог был моим личным другом, но я не мог себе представить, что у него может быть ко мне дело, которое не подождало бы до утра. Однако он настаивал, заявляя, что речь идет о деле государственной важности. Я попросил Брэкена узнать, что он хочет мне сообщить.

Через несколько минут он вернулся со следующими словами: «В Шотландию прибыл Гесс».

Я счел, что это фантастика. Однако сообщение оказалось верным. Ночью поступили дополнительные сообщения, подтверждавшие это известие. Не подлежало сомнению, что Гесс, заместитель фюрера, рейхсминистр без портфеля, член министерского совета обороны Германской империи, член тайного германского совета кабинета министров и лидер нацистской партии, приземлился один на парашюте близ поместья герцога Гамильтонского на западе Шотландии.

Управляя своим самолетом, он, в форме капитана германской авиации, вылетел из Аугсбурга и выбросился с парашютом. Вначале он назвался Хорном, и лишь в военном госпитале около Глазго, куда его доставили по поводу легких ранений, полученных им при приземлении, было установлено, кто он такой. Вскоре его перевезли сначала в Тауэр, а затем в другие места заключения в Англии, где он оставался до 6 октября 1945 года, когда присоединился в нюрнбергской тюрьме к своим уцелевшим коллегам, представшим перед судом победителей.

Я никогда не придавал сколько-нибудь серьезного значения этой проделке Гесса. Я знал, что она не имеет никакого отношения к ходу событий. Тем не менее она вызвала большую сенсацию в Англии, Соединенных Штатах и России, но главным образом в Германии. О ней даже были написаны книги. Я постараюсь изложить здесь эту историю в ее истинном виде, как она мне представляется.

Франция уже сброшена со счетов. Подводные лодки вскоре уничтожат все морские коммуникации; воздушные налеты германской авиации разрушат английскую промышленность и обратят в прах английские города.

Но к кому бы ему обратиться? Сын его политического советника Карла Хаусгофера знал герцога Гамильтонского. Гессу было известно, что герцог Гамильтонский является одним из высокопоставленных придворных чинов. Такое лицо, вероятно, каждый вечер обедает с королем и лично беседует с ним. Через него он сможет найти прямой доступ к королю.

* * *

Рудольф Гесс был красивым, моложавым человеком, который полюбился Гитлеру и стал одним из его ближайших сотрудников. Он преклонялся перед фюрером. Гесс часто обедал за одним столом с Гитлером – наедине с ним или в присутствии еще двух-трех человек. Он знал и понимал внутренний мир Гитлера – его ненависть к Советской России, его страстное желание уничтожить большевизм, его восхищение Англией и искреннее желание жить в дружбе с Британской империей, его презрение к большинству других стран.

Никто не знал Гитлера лучше, чем он, и не видел его чаще в моменты наибольшей откровенности. Когда началась настоящая война, все изменилось. Общество за столом Гитлера в силу необходимости все увеличивалось. Время от времени в этот избранный круг самовластных правителей допускались генералы, адмиралы, дипломаты, высокопоставленные чиновники. Заместитель фюрера оказался на втором плане. Что значили теперь партийные демонстрации? Наступило время действовать, а не заниматься трюкачеством.

Героизм его поступка в известной мере умаляется тем, что тут сыграла свою роль ревность, которую он испытывал, видя, что в условиях войны он уже не играет прежней роли друга и доверенного лица своего возлюбленного фюрера.

«Вот, – думал он, – все те генералы и прочие, которых нужно допускать к фюреру и которые теснятся за его столом. Они должны сыграть свою роль. Но я, Рудольф, превзойду их всех своей безмерной преданностью и принесу моему фюреру более ценный дар и большее облегчение, чем все они, взятые вместе. Я отправлюсь в Англию и заключу с ней мир. Моя жизнь ничего не стоит. Как я рад, что могу принести ее в жертву для осуществления этой идеи!»

Такие настроения, несмотря на их наивность, не были, конечно, ни злонамеренными, ни низменными.

Представление Гесса о ситуации в Европе сводилось к тому, что поджигатели войны, выразителем настроений которых является Черчилль, заставили Англию отказаться от ее истинных интересов и от политики дружбы с Германией, а в первую очередь от союза с нею для борьбы с большевизмом. Если бы только ему, Рудольфу, удалось добраться до сердца Англии и заставить короля поверить в то, как к ней относится Гитлер, злые силы, которые в настоящее время правят этим злополучным островом и навлекли на него столько ненужных бедствий, были бы сметены. Как может устоять Англия?

* * *

Через несколько дней в германской печати появилось сообщение, что «член партии Гесс, по-видимому, находился в состоянии галлюцинации, под влиянием которой он решил, что сможет добиться взаимопонимания между Англией и Германией… Национал-социалистская партия скорбит о том, что этот идеалист пал жертвой своих галлюцинаций. Это, однако, не повлияет на дальнейший ход войны, которая была навязана Германии». Для Гитлера это событие было весьма неприятным. Оно было равносильно тому, как если бы мой доверенный коллега, министр иностранных дел, который был лишь немного моложе Гесса, спустился бы на парашюте с украденного «спитфайра» на территории Берхтесгадена. Наци, без сомнения, почувствовали некоторое удовлетворение, когда арестовали адъютантов Гесса.

Премьер-министр – министру иностранных дел

13 мая 1941 года

1. Вообще говоря, было бы удобнее обращаться с ним (Гессом), как с военнопленным, подведомственным военному министерству, а не министерству внутренних дел, но в то же время его следует рассматривать как лицо, против которого могут быть выдвинуты серьезные политические обвинения. Этот человек, подобно другим нацистским лидерам, потенциально является военным преступником, и как он, так и его сообщники могут быть объявлены вне закона по окончании войны. В этом случае его раскаяние послужит ему на пользу.

2. Тем временем он должен находиться в строгой изоляции в удобном доме, не слишком далеко от Лондона, причем необходимо приложить все усилия, чтобы изучить его душевное состояние и получить от него какие-нибудь ценные сведения.

3. Необходимо следить за его здоровьем и обеспечить ему комфорт, питание, книги, письменные принадлежности и возможность отдыха. Он не должен иметь никаких связей с внешним миром или принимать посетителей, за исключением лиц по указанию министерства иностранных дел. К нему следует приставить специальную стражу. Он не должен получать газеты и слушать радио. С ним надо обращаться почтительно, как если бы он являлся крупным генералом, захваченным нами в плен.

Бывший военный моряк – президенту Рузвельту

17 мая 1941 года

Представитель министерства иностранных дел имел три беседы с Гессом.

Во время первой беседы, в ночь на 12 мая, Гесс был особенно разговорчив и сделал подробное заявление на основании своих заметок.

Первая часть представляла обзор англо-германских отношений примерно за последние тридцать лет и имела целью показать, что Германия всегда была права, а Англия всегда виновата. Во второй части подчеркивалась неизбежность победы Германии благодаря успешному сочетанию действий подводного флота и авиации, стойкой морали немцев и сплоченности германского народа вокруг Гитлера. В третьей части излагались предложения об урегулировании. Гесс заявил, что фюрер никогда не имел никаких замыслов, направленных против Британской империи, которая могла бы остаться невредимой, если не считать того, что ей пришлось бы вернуть бывшие германские колонии. Взамен он должен был бы получить свободу действий в Европе. Но при этом было выдвинуто условие, что Гитлер не станет вступать в переговоры с нынешним английским правительством. Это все то же старое приглашение: нам предлагают отказаться от всех своих друзей, чтобы временно спасти большую часть своей шкуры.

Представитель министерства иностранных дел спросил его, относит он Россию к Европе или к Азии, когда говорит, что Гитлер должен получить свободу действий в Европе. Он ответил: «К Азии». Однако он добавил, что Германия собирается предъявить России некоторые требования, которые она должна будет удовлетворить, но отрицал слухи о том, что Германия собирается напасть на Россию.

Из беседы с Гессом создается впечатление, что он уверен, что Германия должна выиграть войну, но считает, что это потребует много времени и будет связано с большими человеческими жертвами и разрушениями. По-видимому, он считает, что, если бы ему удалось убедить англичан в том, что вопрос может быть урегулирован, это могло бы положить конец войне и предотвратить ненужные страдания.

Во время второй беседы, 14 мая, Гесс подчеркнул еще два момента:

1. При любом мирном урегулировании Германия должна будет оказать поддержку Рашиду Али и добиться изгнания англичан из Ирака.

2. Операции подводного флота во взаимодействии с авиацией будут продолжаться до тех пор, пока не будут отрезаны все пути, по которым доставляется снабжение на Британские острова. Даже если наши острова капитулируют, а Британская империя будет продолжать сражаться, блокада Англии будет продолжаться, хотя бы это грозило голодной смертью всем ее обитателям до последнего.

Во время третьей беседы, 15 мая, не было сказано ничего особенного, за исключением нескольких пренебрежительных замечаний о Вашей стране и о той помощи, которую Вы сможете оказать нам. Боюсь, что на него, в частности, не производит особого впечатления то, что ему известно, по его мнению, о выпускаемых Вами самолетах.

Гесс, по-видимому, пребывает в добром здравии и не нервничает, причем у него не наблюдается никаких признаков умопомешательства. Он заявляет, что этот полет в Англию является его собственной идеей и что Гитлеру не было известно о нем заранее. Если ему можно верить, то он рассчитывал связаться с участниками «Движения за мир» в Англии, которым он помог бы прогнать нынешнее правительство. Если он говорит искренне и находится в здравом уме, то это отрадный признак плохой работы германской разведки. С ним не будут плохо обращаться, но желательно, чтобы пресса не представляла его и его авантюру в романтическом свете. Нам не следует забывать о том, что он несет долю ответственности за все преступления Гитлера и является потенциальным военным преступником, судьба которого в конечном счете неизбежно должна зависеть от решения союзных правительств.

Г-н президент, все вышесказанное сообщается только для Вашего личного сведения. Мы здесь полагаем, что на некоторое время лучше предоставить прессе заняться обсуждением этого вопроса с тем, чтобы дать немцам пищу для догадок. Пленные немецкие офицеры, которые находятся здесь, были сильно взволнованы этим известием, и я не сомневаюсь, что германская армия будет чрезвычайно встревожена тем, что он может проболтаться о чем-нибудь.

Объяснения, которые сам Гесс дал врачу, вряд ли проливают больше света на этот вопрос.

22 мая его врач сделал следующее сообщение:

«Он заявил, что его приводили в ужас сообщения об ожесточенных налетах на Лондон в 1940 году и ему страшно было думать о том, сколько детей и матерей погибло в результате этих налетов. Это настроение еще усиливалось, когда он смотрел на свою собственную жену и на сына, и оно в конечном счете привело его к решению полететь в Англию и договориться о достижении мира с той большой группой противников войны, которая, по его мнению, имеется в Англии. Он подчеркивал при этом, что личные соображения не сыграли никакой роли в его решении – это было растущее стремление, к которому его побуждал свойственный ему идеализм [90] 90
  The Case of Rudolf Hess/Edited by I.R. Rees. P. 2.


[Закрыть].

Именно в таком настроении ему пришлось услышать, как его астролог Хаусгофер высказал аналогичные мысли и упомянул при этом о герцоге Гамильтонском как о человеке здравого ума, которого тоже, вероятно, приводит в ужас эта бессмысленная бойня. Хаусгофер также рассказал ему, что он три раза видел во сне, как Гесс управляет самолетом, который летит куда-то в неизвестном направлении. Гесс понял замечания, исходившие от этого человека, как сигнал о том, что он должен вылететь в нашу страну в качестве эмиссара мира, чтобы найти герцога Гамильтонского, который доставит его к королю Георгу. Нынешнее английское правительство будет смещено, а вместо него власть возьмет в свои руки партия, стремящаяся к миру. Он утверждал, что не станет разговаривать с этой «кликой», т. е. с нынешним правительством, которое постарается сделать все возможное, чтобы помешать осуществлению его миссии, но очень туманно высказывался относительно того, какие государственные деятели должны будут его заменить, и, по-видимому, был чрезвычайно плохо информирован о том, какие политические деятели имеются в нашей стране и какое положение они занимают… Он рассказывал, как он обратился к Вилли Мессершмитту и получил самолет, на котором тренировался в самой Германии для полетов на дальнее расстояние, и как он вылетел в свое путешествие, когда уже считал себя подготовленным к нему. Он утверждал, что у него нет сообщников и что он проявил большое искусство в подготовке к полету, сам разработал свой маршрут и пилотировал самолет с такой точностью, что сумел приземлиться на расстоянии каких-нибудь десяти миль от места своего назначения, Дангевела» [91] 91
  The Case of Rudolf Hess/Edited by I.R. Rees. P. 18–19.


[Закрыть].

* * *

Кабинет предложил лорду Саймону проинтервьюировать Гесса, и встреча их состоялась 10 июня. Гесс сказал:

«Когда фюрер пришел к заключению, что здравый смысл не может восторжествовать в Англии, он поступил в полном соответствии с правилом поведения, рекомендуемым адмиралом лордом Фишером: “Умеренность в войне – безумие. Если вы решили нанести удар, наносите его изо всей силы и всюду, где можете”.

Но я могу подтвердить, что фюреру всегда было тяжело отдавать приказания об этих атаках [подводного флота и авиации]. Ему это причиняло острую боль. Он всегда полностью сочувствовал английскому народу, который является жертвой этого метода ведения войны… Он говорил, что даже победитель не должен предъявлять слишком суровых условий стране, с которой он хочет прийти к соглашению».

Затем Гесс повторил свою основную мысль: «Я считал, что, если бы Англии стало известно об этом, она, возможно, также проявила бы готовность к соглашению с нами».

Если бы только Англия знала, какой Гитлер на самом деле добрый, она, конечно, пошла бы навстречу его желаниям!

* * *

Многие выдающиеся врачи занимались вопросом о состоянии умственных способностей Гесса. Он, безусловно, был неврастеником, человеком душевно раздвоенным, который искал покоя и одновременно стремился к могуществу и высокому положению и поклонялся вождю. Но он не был простым психопатом. Он страстно верил в то представление, которое создал себе о Гитлере. Если бы только Англия могла так же поверить в него, сколь многих страданий можно было бы избежать и как легко было бы прийти к соглашению! Свобода действий для Германии в Европе, а для Англии – в ее собственной империи! Другими второстепенными условиями были: возврат германских колоний, эвакуация Ирака, заключение перемирия и мир с Италией.

В данный же момент положение Англии было безнадежным. Если бы она не согласилась на эти условия, то «рано или поздно настал бы день, когда она оказалась бы вынужденной согласиться на них».

На это лорд Саймон ответил:

«Не думаю, что этот аргумент покажется кабинету очень убедительным, так как в нашей стране, знаете ли, живут довольно храбрые люди и мы не очень-то любим угрозы!»

Если учесть, что Гесс так близко стоял к Гитлеру, то кажется удивительным, что он не знал или, если и знал, не сообщил нам о предстоящем нападении на Россию, к которому велись такие широкие приготовления. Советское правительство было чрезвычайно заинтриговано эпизодом с Гессом, и оно создало вокруг него много неправильных версий. Три года спустя, когда я вторично приехал в Москву, я убедился, насколько Сталин интересовался этим вопросом. За обедом он спросил меня, что скрывалось за миссией Гесса. Я кратко сообщил ему то, что изложил здесь. У меня создалось впечатление, что, по его мнению, здесь имели место какие-то тайные переговоры или заговор о совместных действиях Англии и Германии при вторжении в Россию, которые закончились провалом. Зная, какой он умный человек, я был поражен его неразумностью в этом вопросе.

Когда переводчик дал мне понять, что Сталин не верит моим объяснениям, я ответил через своего переводчика: «Когда я излагаю известные мне факты, то ожидаю, что мне поверят». Сталин ответил на мои резковатые слова добродушной улыбкой: «Даже у нас, в России, случается многое, о чем наша разведка не считает необходимым сообщать мне».

Я не стал продолжать этот разговор.

* * *

Размышляя над всей этой историей, я рад, что не несу ответственности за то, как обращались и продолжают обращаться с Гессом. Какую бы моральную вину ни нес немец, который был близок к Гитлеру, Гесс, по-моему, искупил ее своим исключительно самоотверженным и отчаянным поступком, вдохновленным бредовыми благими побуждениями. Он явился к нам по своей доброй воле и, хотя его никто на это не уполномачивал, представлял собой нечто вроде посла. Это был психопатологический, а не уголовный случай, и именно так его и следует рассматривать.