Текст книги "Вторая мировая война. В одном томе"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 169 страниц) [доступный отрывок для чтения: 60 страниц]

Опасность была настолько велика, что на протяжении почти двух лет мы постоянно держали наготове экспедиционные силы численностью свыше пяти тысяч человек и необходимые для них корабли, готовые выступить через несколько дней и захватить Канарские острова, что позволило бы нам сохранить господство в воздухе и на море и держать в узде подводные лодки, а также поддерживать связь с Австралазией вокруг мыса Доброй Надежды, если бы когда-нибудь испанцы закрыли для нас Гибралтарский порт.

Правительство Франко могло нанести нам этот сокрушительный удар еще одним весьма простым способом. Оно могло разрешить войскам Гитлера пересечь полуостров, осадить и захватить Гибралтар и передать его им, а тем временем оккупировать Марокко и Французскую Северную Африку. Эта возможность стала вызывать большую тревогу после подписания Францией перемирия, когда 27 июня 1940 года немцы крупными силами вышли к испанской границе и предложили провести братские церемониальные парады в Сан-Себастьяне и в городах за Пиренеями. Некоторое количество немецких войск действительно вступило в Испанию. Однако, как писал герцог Веллингтон в апреле 1820 года [73] 73
  Цитируется лордом Темплвудом в его мемуарах Ambassador on special Mission.


[Закрыть]:

«Нет в Европе другой такой страны, в дела которой иностранцы могли бы вмешиваться со столь ничтожной выгодой, как Испания. Нет другой страны, в которой иностранцев так не любят и даже презирают и где нравы и обычаи столь мало похожи на нравы и обычаи других стран Европы».

Теперь, сто двадцать лет спустя, испанцы, измученные и еле стоявшие на ногах в результате увечий гражданской войны, которая была делом их собственных рук, были еще менее общительны. Они не хотели, чтобы иностранные армии ступали по их земле. Хотя по своей идеологии эти мрачные люди были нацистами и фашистами, они предпочитали обходиться без иностранцев. Франко полностью разделял эти чувства и умело их выражал.

* * *

Испанское правительство, как и все другие, было потрясено внезапным падением Франции и перспективой краха или уничтожения Англии. Множество людей во всем мире примирилось с идеей «нового порядка в Европе», «расы господ» и прочим. Франко поэтому заявил в июне, что готов примкнуть к победителям и принять участие в дележе добычи. Отчасти в силу своего аппетита, отчасти из благоразумия он дал ясно понять, что Испания претендует на многое. Но в этот момент Гитлер не испытывал надобности в союзниках. Он, подобно Франко, рассчитывал, что через несколько недель или даже дней общие военные действия прекратятся и Англия будет добиваться соглашения. Он поэтому не проявил почти никакого интереса к активным жестам солидарности со стороны Мадрида.

К августу обстановка изменилась. Было очевидно, что Англия будет продолжать воевать и что война, вероятно, затянется. Поскольку Англия с презрением отвергла 19 июля его «мирное предложение», Гитлер стал искать союзников, и к кому он мог обратить свои взоры, как не к диктатору, которому он в свое время помогал и который совсем недавно изъявлял готовность присоединиться к нему? Но взгляды Франко также изменились и по тем же причинам. 8 августа германский посол в Мадриде информировал Берлин о том, что каудильо придерживается прежней точки зрения, но что он намеревается предъявить известные требования. Во-первых, он требовал гарантии, что Гибралтар, Французское Марокко и часть Алжира, включая Оран, будут переданы Испании наряду с расширением территории испанских колоний в Африке. Во-вторых, требовалась надлежащая военная и экономическая помощь, потому что Испания имела запасов зерна лишь на восемь месяцев. И наконец, Франко считал, что Испания не должна вмешиваться до тех пор, пока немцы не высадятся в Англии, «для того, чтобы избежать слишком преждевременного вступления в войну и, следовательно, такого длительного в ней участия, которое было бы не по силам Испании, а при некоторых условиях послужило бы источником опасности для режима».

* * *

В то же время Франко написал Муссолини письмо, в котором перечислил требования Испании и попросил его о поддержке. Муссолини ответил 25 августа, призвав каудильо «не отрываться от истории Европы».

Гитлер был смущен размерами испанских притязаний, часть которых вновь поссорила бы его с Виши. Отторжение Орана от Франции почти наверняка привело бы к созданию враждебного французского правительства в Северной Африке. Он взвешивал доводы «за» и «против».

Тем временем шли дни. В сентябре Великобритания, казалось, неплохо удерживала свои позиции во время воздушного наступления Германии. Передача 50 американских эсминцев произвела глубокое впечатление во всей Европе, а Испания стала считать, что Соединенные Штаты приближаются к вступлению в войну. Поэтому Франко со своими испанцами стал придерживаться политики выдвижения и уточнения своих претензий, давая понять, что таковые должны быть заранее приняты. Испанцы требовали также обеспечения поставок, особенно определенного числа 15-дюймовых гаубиц для своих батарей, обращенных к Гибралтару. В течение всего этого времени они оказывали немцам мелкие услуги. Все испанские газеты были настроены англофобски. Немецким агентам было разрешено разгуливать по всему Мадриду. Поскольку испанского министра иностранных дел Бейгбедера подозревали в недостаточном энтузиазме по отношению к Германии, в Берлин с официальным визитом был направлен специальный уполномоченный, руководитель фаланги Серрано Суньер, чтобы уладить отношения и укрепить чувство товарищества. Гитлер прочитал ему длиннейшую проповедь, подчеркнув предубеждение Испании против Соединенных Штатов.

«Война, – говорил он, – вполне может превратиться в войну континентов – Америка против Европы. Надо обезопасить острова у побережья Западной Африки».

Позднее в тот же день Риббентроп запросил предоставления Германии военной базы на Канарских островах. Суньер, настроенный прогермански фалангист, отказался даже обсуждать эту тему, но неизменно указывал на потребность Испании в современном оружии, продовольствии и бензине и на необходимость удовлетворения ее территориальных претензий за счет Франции. Все это требовалось до того, как Испания смогла бы осуществить надежду вступить в войну.

В то время как испанцы обнаруживали все меньше рвения и предъявляли все более непомерные требования, Гитлер все больше хотел заручиться их помощью. Еще 15 августа генерал Йодль указывал, что существуют другие средства, помимо непосредственного вторжения, с помощью которых можно нанести поражение Англии, а именно – затяжная воздушная война, усиление действий подводных лодок, захват Египта и захват Гибралтара. Гитлер решительно выступал за нападение на Гибралтар. Но испанские условия были слишком непомерными, и кроме того, в конце сентября у него зародились другие идеи. 27 сентября в Берлине был подписан трехсторонний пакт между Германией, Италией и Японией. Этот шаг открывал более широкие горизонты.

Фюрер решил теперь использовать свое личное влияние. 4 октября он встретился с Муссолини на Бреннерском перевале. Он говорил о больших требованиях и тактике проволочек испанского правительства. Он опасался, что удовлетворение требований Испании привело бы к двум непосредственным результатам: оккупации англичанами испанских баз на Канарских островах и присоединению Французской империи в Северной Африке к движению де Голля. Это, по его словам, заставило бы державы оси намного расширить свою сферу операций. С другой стороны, он не исключал возможности того, что французские вооруженные силы будут на его стороне в европейской кампании против Великобритании. Муссолини остановился на своих планах завоеваний Египта. Гитлер предложил предоставить ему специальные воинские части для наступления. Муссолини не считал, что он нуждается в них, по крайней мере до заключительной стадии. По поводу русского вопроса Гитлер сказал, что «необходимо понять, что мое недоверие к Сталину не превышает его недоверия ко мне». Во всяком случае Молотов должен был вскоре прибыть в Берлин, и задачей фюрера было направить устремления русских на Индию.

23 октября Гитлер проследовал на франко-испанскую границу, где встретился в Андае с испанским диктатором. Тут испанцы вместо того, чтобы почувствовать себя польщенными тем, что он снизошел до них, предъявили, как об этом рассказал Гитлер Муссолини, «требования, абсолютно несоразмерные с их силами». Испания потребовала исправления границы в Пиренеях, передачи ей французской Каталонии (французской территории, которая некогда была исторически связана с Испанией, но в действительности расположена к северу от Пиренеев), Алжира от Орана до мыса Бланко и фактически всего Марокко. Переговоры, которые велись с помощью переводчиков, продолжались девять часов. Их результатом был лишь туманный протокол и договоренность о проведении военных переговоров.

«Я предпочел бы, чтобы мне вырвали три или четыре зуба, – сказал позднее Гитлер Муссолини во Флоренции, – чем снова пройти через все это» [74] 74
  Ciano. L'Europa verso la Catastrofe. P. 604.


[Закрыть].

На обратном пути из Андая фюрер предложил маршалу Петэну встретиться с ним в Монтуаре близ Тура. Эта встреча была подготовлена Лавалем [75] 75
  В то время министр иностранных дел правительства Виши.


[Закрыть], который за два дня до этого встретился с Риббентропом и, к своему удивлению, с самим Гитлером в этом самом пункте. Как Гитлер, так и Лаваль надеялись поднять Францию против Англии, чтобы нанести ей поражение. Маршал и большая часть его окружения были вначале потрясены этим. Но Лаваль изобразил предлагаемую встречу в радужных красках.

Когда его спросили, исходит ли идея от Гитлера или же она была ему подсказана, Лаваль ответил:

«За кого вы его принимаете? Неужели вы думаете, что Гитлеру нужна нянька? У этого человека есть собственные идеи. Он хочет встретиться с маршалом. Кроме того, он питает к нему большое уважение. Эта встреча между главами двух государств будет историческим событием, во всяком случае, чем-то весьма отличающимся от завтрака в Чекерсе» [76] 76
  Du Moulm de la Barthete «Le Temps des Illusions». P. 43–44.


[Закрыть].

Петэна убедили согласиться на этот план. Он считал, что его личный престиж повлияет на Гитлера и стоит создать у последнего впечатление, что Франция не откажется «сотрудничать». Будучи спокоен за Запад, Гитлер может обратить свои помыслы и армии на Восток.

Встреча состоялась в бронепоезде Гитлера днем 24 октября.

«Я счастлив, – заявил фюрер, – пожать руку французу, который не несет ответственности за эту войну».

Последовал достойный осуждения обмен любезностями. Маршал выразил сожаление по поводу того, что между Францией и Германией не установились более тесные отношения до войны. Быть может, еще не слишком поздно.

Гитлер указал, что Франция спровоцировала войну и была побеждена. Но его целью сейчас является сокрушить Англию. Прежде чем Соединенные Штаты смогут активно помочь ей, Англия будет оккупирована или превращена в груду развалин. Его задача – закончить войну как можно скорее, ибо нет дела менее выгодного, чем война. Всей Европе приходится расплачиваться, и поэтому вся Европа в этом одинаково заинтересована. В какой мере поможет Франция?

Петэн принял принцип сотрудничества, но заявил, что не может определить его пределов. Был составлен протокол, в силу которого «в согласии с дуче фюрер заявил о намерении позаботиться о том, чтобы Франция заняла в новой Европе место, на которое она имеет право». Державы оси и Франции одинаково заинтересованы в том, чтобы Англии возможно скорее было нанесено поражение. Следовательно, французское правительство поддержит, насколько оно в состоянии, меры обороны, которые могут принять державы оси. Детали будут урегулированы комиссией по перемирию в согласии с французской делегацией. Державы оси возьмут на себя обязательства, что по заключении мира с Англией Франция сохранит в Африке колониальные владения, «в основном соответствующие тем, которыми она обладает в данный момент».

Согласно германским документам, Гитлер был разочарован. Даже Лаваль просил его не настаивать на том, чтобы Франция воевала с Англией, пока французское общественное мнение не будет должным образом подготовлено. Впоследствии Гитлер отзывался о Лавале как о «грязном жалком демократическом политикане», но он вынес более благоприятное впечатление от встречи с маршалом Петэном.

Однако, как сообщают, маршал заявил по возвращении в Виши:

«Понадобится шесть месяцев для обсуждения этой программы и еще шесть месяцев для того, чтобы забыть о ней».

Различные сообщения, которые мы получили о встрече в Монтуаре, не изменили моего общего мнения о том, каким должно быть наше отношение к Виши. Тогда же в ноябре я высказал моим коллегам свои взгляды в форме меморандума.

14 ноября 1940 года

Хотя мстительности не место в политике и мы всегда должны скорее заглядывать в будущее, нежели оглядываться на прошлое, было бы ошибкой предположить, что наши затруднения с Виши удастся урегулировать при помощи политики примирения и всепрощения. Правительство Виши находится под сильным нажимом со стороны Германии, и оно больше всего хотело бы, чтобы с другой стороны у него была милая, добрая, хорошая, всепрощающая Англия. Это дало бы ему возможность добиться мелких поблажек со стороны Германии за наш счет и тянуть как можно дольше, наблюдая, как будет развиваться война. Мы, напротив, не должны колебаться, когда этого требуют наши интересы, ставить перед Виши трудные и суровые проблемы и заставлять его почувствовать, что мы такие же зубастые, как Гитлер.

* * *

Маршала Петэна стало все больше раздражать то, что Лаваль толкает его на путь, который ведет к войне с Англией и к оккупации Германией французских колоний в Северной Африке. 13 декабря Лаваль прибыл в Виши с предложением, чтобы Петэн поехал в Париж для присутствия при церемониальном перенесении праха сына Наполеона герцога Рейхштадтского («Орленка») в Дом инвалидов. Это была затея Гитлера торжественно освятить союз, заключенный в Монтуаре.

Петэна, однако, не привлекала церемония, во время которой победитель при Вердене будет выставлен на французской земле под почетным караулом немцев перед могилой императора Наполеона. Кроме того, ему надоели методы и планы Лаваля, и он боялся их. Поэтому приближенные Петэна подстроили арест Лаваля. Благодаря энергичному вмешательству немцев он был освобожден, но Петэн отказался вновь назначить его на министерский пост. Лаваль в гневе удалился в оккупированный немцами Париж. Я был рад, что на посту министра иностранных дел его сменил Фланден. Эти события ознаменовали собой перемену в Виши. Казалось, что наконец достигнуты пределы коллаборационизма. В этот момент появились надежды на улучшение отношений Франции с Англией и на более сочувственную позицию Соединенных Штатов по отношению к Виши.

* * *

Теперь уместно будет продолжить историю Испании. Франко, который к этому времени убедился в затяжном характере войны и в том, что испанцы страшатся участия в войне, и отнюдь не был уверен в победе Германии, прибегал ко всяческим раздражающим проволочкам и непомерным требованиям. К этому времени он был настолько уверен в Суньере, что 18 октября назначил его министром иностранных дел, изобразив смещение Бейгбедера как доказательство своей преданности державам оси. В ноябре Суньер был вызван в Берхтесгаден, и Гитлер выразил недовольство тем, что Испания медлит вступить в войну. К этому времени битва за Англию была проиграна германской авиацией. Италия уже предприняла действия в Греции и в Северной Африке. Серрано Суньер не дал желаемого ответа. Вместо этого он подробно охарактеризовал экономические трудности Испании.

Три недели спустя начальник германской секретной службы адмирал Канарис был послан в Мадрид, чтобы договориться о подробностях вступления Испании в войну. Он предложил, чтобы немецкие войска перешли испанскую границу 10 января в порядке подготовки к нападению 30 января на Гибралтар. Адмирал был удивлен, когда Франко заявил ему, что Испания не может вступить в войну в упомянутый срок. Каудильо боялся, как он говорил, как бы английский флот не захватил острова в Атлантике и испанские колонии. Он подчеркнул также нехватку продовольствия и неспособность Испании выдержать затяжную войну.

Поскольку высадка германских войск в Англии, казалось, откладывалась на неопределенное время, Франко выдвинул новое условие. Он не двинется во всяком случае до тех пор, пока Суэц не будет находиться в руках держав оси, ибо только тогда он будет уверен в том, что Испания не окажется втянутой в длительные военные действия.

6 февраля 1941 года Гитлер написал Франко письмо, призвав его в решительных и настойчивых выражениях действовать без промедления, как подобает мужественному человеку. В ответ Франко заявил о своей неизменной преданности. Он доказывал необходимость с еще большей энергией продолжать подготовку к нападению на Гибралтар. Он выдвинул еще один новый тезис, а именно – что для этой операции должны быть использованы только испанские войска, оснащенные германским вооружением. Даже если бы все эти требования были удовлетворены, Испания не могла бы вступить в войну по экономическим причинам. Поэтому Риббентроп доложил фюреру, что Франко не намерен воевать. Гитлер был раздражен, но, будучи теперь одержим идеей вторжения в Россию, он, вероятно, не хотел одновременно повторить другое безуспешное предприятие Наполеона – вторжение в Испанию. Значительные испанские силы были теперь сосредоточены вдоль Пиренеев, и он считал, что разумнее придерживаться в отношении стран своего метода – «одну за другой». Таким образом, при помощи хитрости, уловок и лести Франко удалось переждать и добиться того, что Испания не вступила в войну, что было неоценимым преимуществом для Англии в период, когда она была в одиночестве.

Глава 12
Нападение Муссолини на Грецию (октябрь – ноябрь 1940 г.)

На Средиземноморском театре Муссолини совершил новое, хотя и не совсем непредвиденное, преступление, создавшее неразрешимые проблемы и вызвавшее серьезные последствия для всех наших и без того тревожных дел.

Окончательно решение напасть на Грецию дуче принял 15 октября 1940 года. В это утро в Палаццо Венеция состоялось заседание итальянских военных руководителей. Дуче открыл заседание следующими словами:

«Задача нашего заседания состоит в том, чтобы в общих чертах наметить образ действий, которого я решил придерживаться в отношении Греции. Прежде всего эти действия будут преследовать цели как морского, так и территориального характера. Территориальные цели будут основываться на обладании всем побережьем Южной Албании… и Ионическими островами – Закинф, Кефалония и Корфу – и на оккупации Салоник.

Когда мы выполним эти задачи, мы улучшим свои позиции против Англии в Средиземном море. Далее, нашей целью является… полная оккупация Греции, дабы вывести ее из войны и добиться, чтобы при всех обстоятельствах она осталась в нашей политико-экономической сфере.

Определив, таким образом, проблему, я наметил дату, которую, по-моему, нельзя откладывать даже на один час, и этой датой является 26 число текущего месяца. Эту операцию я вынашивал в течение месяцев еще до нашего вступления в войну и до начала конфликта… Я хочу добавить, что не предвижу никаких осложнений на Севере. У Югославии есть все основания сидеть спокойно… Я исключаю также осложнения и со стороны Турции, в особенности поскольку Германия утвердилась в Румынии, а Болгария умножила свою силу. Последняя может сыграть свою роль в нашей игре, и я приму необходимые меры для того, чтобы не упустить исключительной возможности, представившейся ныне для удовлетворения ее чаяний в Македонии и для приобретения выхода к морю…» [77] 77
  Hitler and Mussolini. Letters and Documents. P. 61.


[Закрыть]

19 октября Муссолини написал Гитлеру письмо, в котором сообщал ему о принятом им решении. В это время Гитлер был в пути, направляясь в Андай и Монтуар. Письмо Муссолини (текст которого не опубликован), видимо, следовало за ним. Когда оно наконец попало в руки Гитлера, тот сейчас же предложил Муссолини встретиться, чтобы обсудить общее политическое положение в Европе. Эта встреча состоялась во Флоренции 28 октября. В то же утро началось вторжение Италии в Грецию.

Однако Гитлер, по-видимому, решил не придавать большого значения этой авантюре в Греции. Он вежливо сказал, что Германия согласна с действиями Италии в Греции, а затем начал рассказывать о своих встречах с Франко и Петэном. Несомненно, Гитлеру не понравилось предприятие его приспешника. Спустя несколько недель после того, как наступление Италии было остановлено, он писал Муссолини в письме от 20 ноября: «Когда я просил Вас принять меня во Флоренции, я пустился в путь в надежде, что мне удастся изложить свою точку зрения до того, как будет начата предполагавшаяся операция против Греции, о которой я слышал лишь в общих чертах». Однако в целом он согласился с решением своего союзника.

* * *

На рассвете 28 октября итальянский посланник в Афинах вручил ультиматум премьер-министру Греции генералу Метаксасу. Муссолини требовал, чтобы итальянские войска могли свободно передвигаться по всей территории Греции. В это же время итальянская армия, находившаяся в Албании, вторглась в различные пункты Греции. Греческое правительство, войска которого на границе отнюдь не были не подготовлены, отвергло этот ультиматум. Оно также потребовало выполнения гарантии, данной ему Чемберленом 13 апреля 1939 года. Мы были обязаны выполнить свое обещание.

По совету военного кабинета и по собственному побуждению Его Величество ответил королю Греции:

«Ваше дело – наше дело. Мы будем сражаться против нашего общего врага».

Я также откликнулся на обращение генерала Метаксаса:

«Мы окажем вам всяческую помощь, какая только в наших силах. Мы будем сражаться против общего врага и разделим общую победу».

Это обязательство после длительных испытаний было в конечном счете выполнено.

* * *

Хотя итальянский флот, по официальным данным, все еще значительно превосходил наш по численности, наши силы в Средиземном море заметно увеличились. В течение сентября «Вэлиант», авианосец с бронированной палубой «Илластриес» и два крейсера ПВО благополучно прибыли через Средиземное море в Александрию к адмиралу Кэннингхэму. До сих пор значительно превосходившая по силе итальянская авиация обычно выслеживала и подвергала бомбардировке корабли Кэннингхэма. «Илластриес», имевший современные истребители и новейшее радарное оборудование, сбивал разведывательные и атакующие самолеты противника и тем самым способствовал усилению секретности передвижения нашего флота. Это преимущество было весьма своевременным. Не считая нескольких авиаэскадрилий, отправки английской миссии и, пожалуй, некоторого символического количества войск, мы ничем не могли помочь Греции, но даже эти пустяки мы могли выделить с трудом, отрывая их от выполнения наших планов на ливийском театре. Внезапно перед нами встал один исключительно важный стратегический вопрос – Крит. Итальянцы ни в коем случае не должны его захватить. Мы должны занять его первыми и без промедления. К счастью, Иден в тот момент находился на Среднем Востоке. Я тут же телеграфировал ему:

29 октября 1940 года

Все мы здесь убеждены, что необходимо попытаться обосноваться на Крите и что необходимо рискнуть занять этот важный объект. Вы прочтете телеграммы министерств вооруженных сил по этому вопросу.

Премьер-министр – Идену (Хартум)

29 октября 1940 года

Представляется крайне важным получить превосходный аэродром и военно-морскую заправочную базу в заливе Суда. Успешная оборона Крита окажет неоценимую помощь в защите Египта. Захват Крита итальянцами неизмеримо усугубил бы все трудности на Средиземном море. Ради такого важного объекта стоит пойти на риск, а обладание им почти равносильно успешному наступлению в Ливии. Прошу вас после обсуждения всей этой проблемы с Уэйвеллом и Смэтсом, не колеблясь, разработать предложение о действиях широкого масштаба за счет других секторов; обращайтесь за любой дальнейшей помощью, которая вам понадобится отсюда, в том числе авиацией и зенитными орудиями. Мы сейчас рассматриваем вопрос, как удовлетворить ваши потребности.

По предложению греческого правительства залив Суда, лучшая гавань на Крите, был занят нашими войсками два дня спустя.

Во время предыдущих совещаний и бесед Идена с генералом Уэйвеллом, а также с генералом Вильсоном он спрашивал, какие действия предполагаются, если итальянское наступление не развернется. Под строгим секретом ему сообщили, что разрабатывается план нападения на итальянцев в Западной Пустыне вместо того, чтобы ожидать, когда они сами начнут свое наступление против Мерса-Матрух. Ни он, ни Уэйвелл не сообщали об этом плане ни мне, ни начальникам штабов. Генерал Уэйвелл просил военного министра не посылать никаких телеграмм на этот счет, а сообщить об этом нам устно по возвращении домой.

* * *

Военный министр возвратился 8 ноября и в тот же вечер после начала обычного налета прибыл повидаться со мной в мое временное обиталище на Пикадилли. Иден довольно подробно изложил избранному кругу, в том числе генералу Исмею, план наступательной операции, задуманной и подготовленной генералом Уэйвеллом и генералом Вильсоном. Нам больше не нужно было ожидать на наших укрепленных позициях у Мерса-Матрух наступления итальянцев, для обороны против которых была проведена такая длительная и искусная подготовка. Напротив, через месяц или около того мы сами должны были начать наступление. Эта операция должна была называться «Компас».

Итальянская армия маршала Грациани, в то время насчитывавшая более 80 тысяч человек, перейдя египетскую границу, расположилась на фронте в 50 миль целым рядом укрепленных лагерей, отделенных друг от друга большими расстояниями, не поддерживающих взаимно друг друга и не имеющих глубокой обороны. Между правым флангом противника в Софафи и ближайшим лагерем в Нибейва был разрыв более чем в 20 миль. План заключался в том, чтобы совершить прыжок сквозь эту брешь, а затем, повернув в сторону моря, последовательно атаковать лагерь в Нибейва и группу лагерей в Туммаре с запада, то есть с тыла. Тем временем лагерь в Софафи и прибрежный лагерь в Мейктила надо было сковать небольшими силами. Для этого предполагалось использовать 7-ю бронетанковую и индийскую 4-ю дивизии, достигшие полного состава, и английскую 16-ю пехотную бригаду вместе со сводной частью гарнизона Мерса-Матрух. Этот план был сопряжен с большим риском, но также сулил и блестящие перспективы. Риск состоял в том, что мы бросали все наши лучшие силы в центр расположения противника после 70-мильного марша, совершаемого в течение двух ночей подряд через открытую пустыню при угрозе, что днем наши войска могли быть обнаружены и атакованы с воздуха. Помимо того, нужно было тщательно рассчитать снабжение продовольствием и горючим, и нарушение графика имело бы самые серьезные последствия.

Но игра стоила свеч. Выход нашего авангарда на побережье в районе Бакбак или куда-нибудь поблизости перерезал бы коммуникации трех четвертей армии маршала Грациани. Неожиданно атакованные с тыла, они могли оказаться вынуждены в результате ожесточенных боев пойти на массовую капитуляцию. В таком случае итальянский фронт был бы окончательно сломлен. Если бы их лучшие войска были взяты в плен или уничтожены, у них не осталось бы сил, способных противостоять нашему дальнейшему наступлению; они не смогли бы также провести и организованное отступление к Триполи по прибрежной дороге протяжением сотни миль.

Такова была та глубокая тайна, которую генералы обсуждали с военным министром. Вот что они не хотели передавать по телеграфу. Мы все были в восторге. Я мурлыкал от удовольствия. Эту операцию стоило предпринять. Тут же было решено при условии согласия начальников штабов и военного кабинета немедленно санкционировать и предоставить всяческую возможную поддержку этому блестящему предприятию и добиться, чтобы оно занимало первостепенное место во всех наших расчетах, среди наших многочисленных потребностей, чтобы для него выделялись в первую очередь наши скудные ресурсы.

Эти предложения должным порядком были доведены до сведения военного кабинета. Я был готов сам изложить план или поручить кому-нибудь это сделать. Но когда мои коллеги узнали, что генералы, находящиеся в Египте, и начальники штабов вполне согласны со мной и с Иденом, они заявили, что не желают знать подробности плана, что чем меньше людей будет осведомлено о них, тем лучше и что они от всей души одобряют общую наступательную политику. Такую позицию военный кабинет занимал в нескольких важных случаях, и я отмечаю это здесь, дабы в будущем в случае возникновения таких же опасных и трудных условий это могло послужить примером.

* * *

Итальянский флот никак не реагировал на занятие нами Крита. Но адмирал Кэннингхэм уже некоторое время горел желанием нанести удар возросшими силами своей военно-морской авиации по главной базе итальянского флота в Таранто. Удар был нанесен 11 ноября и явился завершением ряда прекрасно согласованных операций, в ходе которых Мальта получила войска, а в Александрию прибыли новые подкрепления, в том числе линкор «Бархэм», два крейсера и три эсминца. Таранто расположен на итальянском «каблуке» в 320 милях от Мальты. Его великолепная гавань имела прекрасную оборону против всех современных видов нападения. Прибытие на Мальту нескольких быстроходных разведывательных самолетов дало нам возможность обнаружить нашу жертву. Английский план состоял в том, чтобы направить против Таранто самолеты с авианосца «Илластриес» двумя волнами; первая волна должна была состоять из двенадцати, а вторая из девяти машин, причем одиннадцати самолетам предстояло сбросить торпеды, а остальным – бомбы или осветительные ракеты. Самолеты поднялись с авианосца «Илластриес», находившегося в 170 милях от Таранто, вскоре после наступления темноты. Целый час бушевала битва, итальянские корабли были объяты пламенем и получили сильные повреждения. Несмотря на сильный зенитный огонь, были сбиты только два наших самолета, а остальные благополучно возвратились на «Илластриес».

Этим одним ударом было решительно изменено соотношение военно-морских сил на Средиземном море. Аэросъемка показала, что три линкора, в том числе новый линкор «Литторио», были торпедированы, было зарегистрировано попадание в крейсер, и большой ущерб был причинен докам. Половина итальянского линейного флота была выведена из строя по крайней мере на шесть месяцев, и морская авиация могла ликовать по поводу того, что своим доблестным подвигом она использовала одну из исключительных возможностей, представившихся ей.

Иронический оттенок этому событию придало то обстоятельство, что в тот же самый день итальянская авиация по повелению Муссолини приняла участие в воздушном налете на Англию. Итальянские бомбардировщики в сопровождении почти 60 истребителей пытались бомбардировать транспорты союзников на реке Медуэй. Они были перехвачены нашими истребителями, и восемь итальянских бомбардировщиков и пять истребителей было сбито. Это была их первая и последняя попытка вмешательства в наши внутренние дела. Итальянские летчики могли бы найти себе лучшее применение, защищая свой флот в Таранто.