Текст книги "Вторая мировая война. В одном томе"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 169 страниц) [доступный отрывок для чтения: 60 страниц]

* * *

В декабре 1934 года произошло столкновение между итальянскими и абиссинскими солдатами возле колодца Уал-Уал, на границе между Абиссинией и Итальянским Сомали. Оно было использовано Италией в качестве предлога для заявления перед всем миром своих притязаний на Эфиопскую империю. Таким образом, в дальнейшем проблема обуздания Германии в Европе была осложнена и запутана судьбой Абиссинии.

* * *

В этой связи следует остановиться еще на одном событии. По условиям Версальского договора население Саарской области, этого маленького клочка германской территории, обладающего богатыми угольными месторождениями и важными металлургическими заводами, должно было по истечении 15-летнего срока решить путем плебисцита, желает ли оно возвратиться в лоно Германии или нет. Плебисцит был назначен на январь 1935 года. В исходе его сомневаться не приходилось. Большинство, безусловно, должно было проголосовать за возвращение Саара в лоно германского отечества. Несомненность такого исхода подкреплялась еще и тем фактом, что Саарская область, хотя она и управлялась номинально комиссией Лиги Наций, на деле находилась под контролем местного центра нацистской партии.

Плебисцит состоялся 13 января 1935 года под наблюдением международной комиссии, в которой были и английские представители. 90,3 процента населения этого маленького клочка земли, вклинившегося между чужими владениями и являвшегося единственной, если не считать Данцига, территорией, находившейся под суверенитетом Лиги Наций, проголосовало за возвращение в лоно Германии. Этот моральный триумф национал-социализма, хотя и явившийся результатом нормальной и неизбежной процедуры, еще более поднял престиж Гитлера и, казалось, освятил его власть искренней демонстрацией воли германского народа.

Однако доказательства беспристрастности и справедливости Лиги Наций отнюдь не умиротворили Гитлера и не произвели на него решительно никакого впечатления. Несомненно, они лишь подтверждали его мнение, что союзники – это вырождающиеся глупцы. Со своей стороны, он продолжал сосредоточивать свое внимание на главной цели – расширении германских вооруженных сил.

Глава 7
Равенство в воздухе утрачено (1934–1935 гг.)

Германский генеральный штаб считал, что создание и развертывание германской армии, которая превосходила бы по своим масштабам французскую армию и была бы должным образом обеспечена в материально-техническом плане, удастся завершить не ранее 1943 года. Былая мощь германского военно-морского флота, если не считать подводных лодок, могла быть восстановлена не ранее чем через двенадцать или пятнадцать лет, причем этот процесс восстановления сильно затруднил бы осуществление всех прочих замыслов. Однако вместе со злосчастными открытиями, сделанными незрелой еще цивилизацией, – двигателем внутреннего сгорания и летным искусством – на сцене появилось новое орудие соперничества между народами, позволявшее гораздо быстрее изменять соотношение военной мощи государств. Для великого государства, имеющего доступ к постоянно увеличивающейся сокровищнице человеческих знаний и к достижениям науки, для государства, посвятившего себя этой задаче, потребовалось бы всего четыре-пять лет, чтобы создать мощную, а быть может, и самую мощную в мире авиацию. В воздухе, и только в воздухе, Гитлеру предоставлялась возможность сократить путь – сначала к достижению равенства с Францией и Англией, а затем и превосходства над ними в жизненно важной военной области. Но что предпримут Франция и Англия?

Было бы неверно при оценке политики английского правительства не учитывать того страстного стремления к миру, которым было проникнуто пребывавшее в неведении, дезинформированное большинство английского народа, – стремления, казалось, грозившего политическим уничтожением всякой партии или политического деятеля, которые осмелились бы проводить какую-либо иную линию. Это, конечно, не оправдывает политических руководителей, оказывающихся не на высоте своего долга. Для партии или политических деятелей гораздо лучше лишиться власти, нежели поставить под угрозу жизнь нации. К тому же наша история не знает случая, чтобы какое-либо правительство, требовавшее согласия парламента и народа на проведение необходимых оборонительных мероприятий, получило бы отказ. Но все же тем, кто своими запугиваниями сбил с пути робкое правительство Макдональда – Болдуина, следовало бы по крайней мере помалкивать.

Бюджетные ассигнования на авиацию, обсуждавшиеся в марте 1934 года, составляли всего 20 миллионов фунтов стерлингов и предусматривали создание четырех новых эскадрилий, что увеличивало число наших самолетов первой линии с 850 до 890. Общие затраты в течение первого года равнялись всего 130 тысячам фунтов стерлингов.

По этому поводу я сказал:

«Установлено, что мы являемся всего лишь пятой по значению авиационной державой, и то – в лучшем случае. По своей мощи наша авиация равна лишь половине авиации Франции, нашего ближайшего соседа. Германия вооружается очень быстро, и никто не собирается ей в этом препятствовать.

Я страшусь того дня, когда в руках нынешних правителей Германии очутится оружие, позволяющее угрожать самому сердцу Британской империи. Нужны меры, которые позволили бы нам достигнуть равенства в воздухе. Ни одно государство, играющее в мире такую роль, какую играем мы и хотим играть в будущем, не может позволить себе находиться в таком положении, при котором его можно было бы шантажировать…»

Я обратил свой призыв к Болдуину как к человеку, облеченному необходимой властью, чтобы действовать. В его руках была власть, на него ложилась и ответственность. В своем ответе Болдуин сказал:

«Если все наши усилия достигнуть соглашения потерпят неудачу и если окажется невозможным достигнуть этого равенства в указанных мною областях, тогда любое правительство нашей страны, а тем более национальное правительство, данное правительство, позаботится о том, чтобы в отношении численности и мощи военно-воздушных сил наша страна не уступала ни одной стране, находящейся от нас в радиусе действия авиации».

Это было торжественное и вполне определенное обещание, которое было дано в такой момент, когда оно почти наверняка могло быть осуществлено, если бы меры были энергичными и проводились в широких масштабах.

* * *

Тем не менее, когда 20 июля 1934 года правительство внесло несколько запоздалых и неудовлетворительных предложений об увеличении английских военно-воздушных сил на 41 эскадрилью, или примерно на 820 самолетов, причем строительство их должно было быть завершено лишь через пять лет, лейбористская партия, поддержанная либералами, выступила в палате общин против этого.

В обоснование полнейшего отказа оппозиции принять какие-либо меры для укрепления нашей авиации Эттли, выступавший от ее имени, заявил следующее:

«Мы отрицаем необходимость увеличения наших воздушных сил… Мы не согласны с утверждением, будто усиление английской авиации будет содействовать сохранению мира во всем мире, и мы полностью отвергаем всякие претензии на равенство».

Либеральная партия поддержала эту резолюцию о вотуме недоверия.

Если мы вспомним, что все это говорили, тщательно взвесив свои слова, ответственные руководители партий, становится очевидной опасность, грозившая нашей стране. Это было время, когда все находилось еще только в стадии формирования и когда ценой крайнего напряжения наших усилий мы еще могли сохранить свою военно-воздушную мощь, от которой зависела наша свобода действий. Если бы Великобритания и Франция сохранили каждая количественное равенство с Германией в области авиации, то вместе они были бы вдвое сильнее ее и могли бы пресечь карьеру Гитлера, эту карьеру насилий, в самом ее начале, не пожертвовав ни единой жизнью. Когда же этот момент миновал, было уже слишком поздно…

* * *

Я мог настаивать на перевооружении, выступая как сторонник правительства. Поэтому консервативная партия выслушала меня с необычной для нее благосклонностью.

«Для врага мы легкая и богатая добыча. Ни одна страна не является столь уязвимой, как наша, и ни одна не сулит грабителю большей поживы… Мы – с нашей огромной столицей, этой величайшей мишенью в мире, напоминающей как бы огромную, жирную, дорогую корову, привязанную для приманки хищников, – находимся в таком положении, в каком мы никогда не были в прошлом и в каком ни одна другая страна не находится в настоящее время.

Мы должны запомнить: наша слабость затрагивает не только нас самих; наша слабость затрагивает также стабильность Европы».

Далее я доказывал, что Германия уже приближается к равенству с Англией в области авиации.

«Во-первых, я утверждаю, что Германия в нарушение мирного договора уже создала военную авиацию, равную по своей мощи почти двум третям нынешних оборонительных воздушных сил нашей метрополии.

Во-вторых, я утверждаю, что Германия быстро расширяет эту авиацию. К концу 1935 года германская авиация будет почти равна по числу самолетов и по своей боеспособности оборонительным воздушным силам нашей метрополии, даже если к тому времени нынешние предложения правительства будут осуществлены.

В-третьих, я утверждаю, что если Германия будет продолжать расширение своей авиации, а мы будем продолжать осуществление наших программ, то примерно в 1936 году Германия, безусловно, будет обладать значительно большей воздушной мощью, чем Великобритания.

В-четвертых, я хочу обратить внимание на обстоятельство, которое особенно внушает тревогу: если только они опередят нас, мы уже никогда не сможем их догнать».

* * *

Рассказывая обо всем этом, нельзя не упомянуть об основных вехах пройденного нами длинного пути от безопасности прямо в когти смерти. Оглядываясь назад, я поражаюсь, как много времени было в нашем распоряжении. Англия могла еще в 1933-м или даже в 1934 году создать авиацию, которая поставила бы границы честолюбивым притязаниям Гитлера или, быть может, позволила бы военным руководителям Германии сдерживать его неистовые выходки. Прежде чем мы очутились перед лицом величайшего испытания, суждено было пройти еще долгим пяти с лишним годам. Если хотя бы в тот момент мы действовали с должной предусмотрительностью и энергией, это испытание могло миновать нас. Опираясь на превосходящую авиацию, Англия и Франция могли спокойно обратиться за помощью к Лиге Наций, и все государства Европы объединились бы вокруг них. Лига впервые получила бы в свои руки орудие утверждения своей власти. В конце марта (1935 год) министр иностранных дел и Иден нанесли визит Гитлеру в Германии и в ходе весьма важного разговора, который был запротоколирован, услышали из его собственных уст, что германская авиация уже достигла равенства с английской [6] 6
  Министром иностранных дел в то время был Джон Саймон, а Иден был лордом – хранителем печати.


[Закрыть]. Этот факт был сообщен правительством 3 апреля. В начале мая премьер-министр напечатал в своем органе «Ньюс леттер» статью, в которой подчеркивал опасность перевооружения Германии почти в тех же выражениях, которые я так часто использовал начиная с 1932 года.

* * *

Мой родственник и друг детства лорд Лондондерри возглавлял министерство авиации. Когда министр иностранных дел вернулся из Берлина, чрезвычайно пораженный утверждением Гитлера, что его авиация равна по мощи английской авиации, весь кабинет проникся глубокой тревогой. Правительство и не подозревало, что Англию догнали в области авиации. Как обычно бывает в таких случаях, оно устремило инквизиторский взгляд на министерство, ведавшее этой областью, и на его руководителя.

Министерство авиации не отдавало себе отчета в том, что времена изменились. Оковы казначейства были сброшены. Ему достаточно было просто потребовать большего. Однако вместо этого министерство занялось тем, что решительно выступило против претензий Гитлера на равенство в воздухе. Лондондерри, выступавший как представитель министерства, утверждал, что «когда Саймон и Иден отправились в Берлин, Германия располагала одной-единственной боевой эскадрильей. Немцы рассчитывали сформировать к концу месяца из учебных команд от 15 до 20 эскадрилий». Министерство авиации втянуло своего начальника в пространные оправдания своей собственной линии поведения в прошлом. В результате его позиция оказалась в полнейшей дисгармонии с новыми настроениями правительства и народа, которые были по-настоящему встревожены. Долгое время скрывавшаяся мощная германская авиация, по меньшей мере равная нашей собственной, наконец появилась на свет совершенно открыто. Ввиду этого уход Рамсея Макдональда с поста премьер-министра, последовавший спустя некоторое время в том же году, послужил также поводом для назначения министром авиации сэра Филиппа Канлифф-Листера, тогдашнего министра колоний. Это было частью новой политики энергичного расширения военно-воздушных сил.

Крупнейшим достижением периода пребывания Лондондерри в министерстве авиации явилось создание и усовершенствование прославленных истребителей «харрикейн» и «спитфайр». Первые образцы этих самолетов прошли летные испытания – один в ноябре 1935 года и другой в марте 1936 года. Лондондерри не упоминает об этом в свою защиту, хотя он мог бы это сделать, поскольку принял на себя вину за многое, в чем был неповинен. Новый министр, пользуясь благоприятной обстановкой, распорядился о немедленном массовом производстве этих самолетов, и некоторое количество их было произведено, хотя и не слишком скоро.

* * *

Величайшее бедствие постигло нас. Гитлер уже добился равенства с Великобританией. Отныне ему оставалось только пустить на полный ход свои заводы и летные школы, чтобы не только сохранить превосходство в воздухе, но и неуклонно увеличивать его. Все те неизвестные и неизмеримые опасности, которыми грозило Лондону нападение с воздуха, становились отныне определенным, неотвратимым фактором, подлежавшим учету во всех наших решениях. К тому же мы уже не в состоянии были догнать Германию, или по крайней мере правительство не сумело этого сделать. В течение последующих четырех лет английское правительство приложило весьма серьезные усилия, и мы, бесспорно, добились превосходства в качестве авиации. Однако в отношении количества мы уже ничего не могли поделать. Когда началась война, численность нашей авиации едва достигала половины германской.

Глава 8
Вызов и реакция на него (1935 г.)

Годы тайных подкопов, секретных или замаскированных приготовлений были теперь позади, и Гитлер наконец почувствовал себя достаточно сильным, чтобы бросить миру свой первый открытый вызов. 9 марта 1935 года было объявлено об официальном существовании германской авиации, а 16 марта – что германская армия будет впредь базироваться на всеобщей обязательной воинской повинности. В скором времени были приняты соответствующие законы, требовавшиеся для осуществления этих решений, но практические мероприятия были начаты заблаговременно. Французское правительство, хорошо информированное о том, что должно было произойти, в тот же знаменательный день, но на два часа раньше объявило об увеличении ввиду сложившихся обстоятельств срока службы во французской армии до двух лет.

Германская акция представляла собой открытый, официальный выпад против мирных договоров, лежавших в основе Лиги Наций. Пока нарушения носили характер различных уверток или же маскировались другими названиями, ответственным за соблюдение этих договоров державам-победительницам, одержимым пацифизмом и занятым своими внутренними политическими проблемами, было легко избегать обязывающей констатации того факта, что мирный договор нарушается или же отвергается. Теперь этот вопрос встал со всей остротой.

Почти в тот же самый день правительство Абиссинии обратилось к Лиге Наций с протестом против угрожающих требований Италии. Когда на фоне всех этих событий сэр Джон Саймон и лорд – хранитель печати Иден посетили 24 марта по приглашению Гитлера Берлин, французское правительство сочло, что момент для этого выбран неудачно. Франции пришлось теперь срочно заняться не сокращением своей армии, чего так настойчиво от нее требовал за год до этого Макдональд, а увеличением срока обязательной воинской повинности с одного года до двух. При господствовавшем в то время настроении общественности это было трудной задачей. Соединенные Штаты, поскольку дело касалось Европы, умыли руки и лишь всем желали добра. Они были уверены, что им никогда больше не придется беспокоиться об европейских делах. Но Франция, Великобритания и, безусловно, также Италия, несмотря на все разногласия между ними, считали необходимым выступить против этого явного нарушения мирного договора со стороны Гитлера. В Стрезе была созвана под эгидой Лиги Наций конференция бывших главных союзников, на которой были обсуждены все эти вопросы.

* * *

Энтони Иден на протяжении примерно десяти лет почти всецело был поглощен изучением вопросов внешней политики. В коалиционном правительстве Макдональда – Болдуина, сформированном в 1931 году, он был назначен заместителем министра иностранных дел сэра Джона Саймона.

Внешнеполитический курс сэра Джона Саймона в 1935 году не встречал одобрения ни у оппозиции, ни у влиятельных кругов консервативной партии. Поэтому Иден с его знаниями и исключительными способностями стал все более выдвигаться. Вот почему, будучи с конца 1934 года лордом – хранителем печати, он, по желанию кабинета, продолжал поддерживать неофициальную, но тесную связь с министерством иностранных дел и был приглашен сопровождать своего бывшего шефа сэра Джона Саймона в его несвоевременной, но не безрезультатной поездке в Берлин. Вслед за тем Иден был послан в Москву, где он установил контакт со Сталиным – контакт, который предстояло спустя несколько лет с успехом восстановить. На обратном пути его самолет был застигнут жестокой и длительной грозой. Когда они приземлились наконец после этого опасного полета, Иден находился в состоянии почти полного изнеможения. Врачи объявили, что он не может по состоянию здоровья сопровождать Саймона на конференцию в Стрезе, и действительно, в течение нескольких месяцев он был болен. Ввиду этого премьер-министр решил сам сопутствовать министру иностранных дел, хотя в это время его собственное здоровье, зрение и ясность мысли явно начинали ему изменять. Таким образом, Великобритания была слабо представлена на этом важнейшем совещании, на котором от Франции присутствовали Фланден и Лаваль, а от Италии – Муссолини и Сувич.

Все были единодушны в том, что открытое нарушение торжественных обещаний, ради которых миллионы людей отдали свои жизни, недопустимо. Однако английские представители с самого начала дали понять, что они не считают возможным применение санкций в случае нарушения договора. Это, естественно, свело конференцию к одним словопрениям. Единогласно была принята резолюция, в которой говорилось, что с односторонними нарушениями договоров нельзя мириться. Резолюция призывала Совет Лиги Наций высказаться по поводу сложившейся ситуации. На второй день работы конференции Муссолини решительно поддержал это решение и весьма энергично высказался против агрессии какой-либо одной державы в отношении другой.

Заключительная декларация конференции гласила:

«Три державы, целью политики которых является коллективное поддержание мира в рамках Лиги Наций, единодушно признают необходимым противодействовать всеми возможными средствами всякому одностороннему отказу от договоров, который может поставить под угрозу мир в Европе, и будут с этой целью действовать в тесном сотрудничестве».

Итальянский диктатор подчеркнул в своей речи слова «мир в Европе» и выдержал многозначительную паузу после слов «в Европе». Это ударение на «Европе» тотчас же привлекло внимание представителей английского министерства иностранных дел. Они навострили уши, отлично понимая, что, хотя Муссолини готов действовать заодно с Францией и Англией, чтобы помешать Германии перевооружиться, он оставляет за собой свободу действий в Африке, где может впоследствии предпринять любое выступление против Абиссинии, какое только ему заблагорассудится. Следует ли поднять этот вопрос? Об этом спорили в тот вечер чиновники министерства иностранных дел. Все так стремились заручиться поддержкой Муссолини против Германии, что было признано нежелательным делать ему в этот момент какие-либо предостережения относительно Абиссинии, которые, несомненно, вызвали бы у него сильнейшее раздражение. Поэтому этот вопрос не был поднят, он был обойден, и Муссолини решил – в известном смысле не без оснований, – что союзники молчаливо согласились с его заявлением и готовы предоставить ему свободу действий в отношении Абиссинии. Французы по этому поводу не высказались, и участники конференции разъехались.

15–17 апреля Совет Лиги Наций рассмотрел заявление о нарушении Германией Версальского договора, выразившемся во введении всеобщей обязательной воинской повинности. В Совете были представлены следующие державы: Аргентина, Австрия, Великобритания, Чили, Чехословакия, Дания, Франция, Германия, Италия, Мексика, Польша, Португалия, Испания, Турция и СССР. Все эти державы голосовали за поддержку того принципа, что договоры не должны нарушаться путем односторонней акции. Решено было передать вопрос на обсуждение пленарного заседания ассамблеи Лиги. В то же самое время министры иностранных дел трех скандинавских стран – Швеции, Норвегии, Дании – и Голландии, глубоко обеспокоенные вопросом о равновесии военно-морских сил в районе Балтики, также собрались и заявили о своей поддержке указанного принципа. Официальный протест против действий Германии заявили в общей сложности 19 государств. Но какую цену имели все их резолюции, если они не были подкреплены готовностью хотя бы одной из держав или какой-либо группы держав прибегнуть к силе даже в качестве самого крайнего средства!

* * *

Лаваль не был склонен подходить к России с непоколебимым духом Барту. Однако Франция испытывала сейчас острую нужду в одном. Тем, кто принимал близко к сердцу жизнь Франции, казалось необходимым добиться прежде всего единодушной поддержки народом закона о двухгодичной воинской повинности, который был принят в марте лишь незначительным большинством. Только советское правительство могло дать значительной части французов, питавших к нему чувство верности, разрешение оказать поддержку этому закону. Кроме того, во Франции ощущалось всеобщее стремление к возрождению старого союза или чего-нибудь вроде этого. 2 мая французское правительство поставило свою подпись под франко-советским пактом. Это был расплывчатый документ, гарантировавший взаимную помощь в случае возникновения агрессии. Срок действия пакта был определен в 5 лет.

Чтобы добиться осязаемых политических результатов в стране, Лаваль нанес трехдневный визит в Москву, где был радушно принят Сталиным. Они вели долгие переговоры, из которых можно здесь воспроизвести один отрывок, нигде до сих пор не опубликованный. Сталин и Молотов, конечно, стремились прежде всего выяснить, какова будет численность французской армии на Западном фронте, сколько дивизий, каков срок службы. После того как с вопросами такого характера было покончено, Лаваль спросил:

«Не можете ли вы сделать что-нибудь для поощрения религии и католиков в России? Это бы так помогло мне в делах с папой».

«Ого! – воскликнул Сталин. – Папа! А у него сколько дивизий?»

Мне не передавали, что ответил на это Лаваль, но он мог бы, конечно, упомянуть о тех легионах, которые не всегда можно узреть на парадах. Лаваль отнюдь не собирался связать Францию какими-либо точно сформулированными обязательствами, на которых Советы имеют обыкновение настаивать. И все же он добился того, что 15 мая было опубликовано заявление Сталина, в котором одобрялась политика национальной обороны, проводимая Францией с целью поддержания ее вооруженных сил на уровне, обеспечивающем ее безопасность. Франко-советский пакт, не связывавший ту или другую из договаривающихся сторон какими-либо обязательствами на случай германской агрессии, как фактор европейской безопасности имел лишь ограниченное значение. Франция не достигла настоящего союза с Россией. К тому же на обратном пути французский министр иностранных дел остановился в Кракове, чтобы присутствовать на похоронах маршала Пилсудского. Там он встретил Геринга, с которым вел самые сердечные беседы. Его высказывания, выражавшие недоверие и неприязнь к Советам, были неукоснительно доведены через немецкие каналы до сведения Москвы.

Здоровье и силы Макдональда ослабли до такой степени, что дальнейшее пребывание его премьер-министром стало уже невозможным. Поэтому, когда 7 июня было объявлено, что Макдональд и Болдуин поменялись постами в правительстве и что Болдуин в третий раз стал премьер-министром, это ни для кого не явилось неожиданностью. Министерство иностранных дел также перешло в другие руки. Сэр Джон Саймон был теперь переведен в министерство внутренних дел, с кругом деятельности которого он был хорошо знаком, а сэр Сэмюэль Хор стал министром иностранных дел.

Одновременно Болдуин применил одно нововведение. Он назначил Идена, престиж которого неуклонно повышался и здоровье которого к этому времени восстановилось, министром по делам Лиги Наций. Иден получил равный статус с министром иностранных дел.

* * *

В описанных выше обстоятельствах английское правительство предприняло совершенно неожиданный шаг. Инициатива, по крайней мере отчасти, исходила от военно-морского министерства. Между английским и германским военно-морскими министерствами с некоторых пор велись переговоры о соотношении флотов обеих стран. По Версальскому договору немцы имели право построить не более четырех линкоров водоизмещением 10 тысяч тонн каждый в дополнение к шести крейсерам также водоизмещением 10 тысяч тонн. Однако английское адмиралтейство недавно обнаружило, что два последних из строящихся карманных линкоров – «Шарнхорст» и «Гнейзенау» – гораздо больше по своим размерам, чем это разрешено договором, и совершенно иного типа. В действительности это были легкие линейные крейсера водоизмещением 26 тысяч тонн.

В связи с этим наглым и мошенническим нарушением мирного договора, тщательно подготовленным и начатым по меньшей мере двумя годами раньше (в 1933 году), адмиралтейство сочло целесообразным заключить англо-германское морское соглашение. Правительство Его Величества сделало это, не проконсультировавшись со своим французским союзником и не поставив в известность Лигу Наций. Обращаясь к Лиге и заручаясь поддержкой ее членов для выражения протеста против нарушения Гитлером военных статей мирного договора, оно одновременно уничтожало с помощью частного соглашения морские статьи того же договора.

Главной чертой соглашения было условие, чтобы германский военно-морской флот не превышал одной трети английского флота. Это очень прельщало военно-морское министерство, которое оглядывалось на те дни перед великой войной, когда мы довольствовались соотношением 16: 10. Ради этой перспективы и принимая заверения немцев за чистую монету, наше министерство соглашалось признать за Германией право на строительство подводных лодок, что категорически запрещалось мирным договором. Германии разрешалось построить такое количество подводных лодок, которое составило бы 60 процентов от числа английских подводных лодок, в случае же исключительных, по ее мнению, обстоятельств она могла построить и все 100 процентов. Немцы, конечно, дали заверения, что их подводные лодки никогда не будут использованы для борьбы против торговых судов. Для чего же в таком случае они предназначались? Ведь ясно, что, если бы остальная часть соглашения была соблюдена, они не могли оказать влияния на исход морских операций, поскольку это касалось военных кораблей.

Установление для германского флота предельных размеров, равных одной трети английского, означало, что Германии разрешалась такая судостроительная программа, которая должна была до предела загрузить ее верфи по меньшей мере на десять лет. Таким образом, расширение германских военно-морских сил практически ничем не ограничивалось и не сдерживалось. Немцы могли строить новые корабли так быстро, как это позволяли физические возможности.

Установленная английским проектом для Германии квота судов была даже гораздо щедрее той, которую Германия считала целесообразным использовать. Отчасти это, несомненно, объяснялось тем, что ей приходилось считаться с конкуренцией между танковой и судостроительной промышленностью из-за получения бронеплит. Немцам было разрешено построить 5 линкоров, 2 авианосца, 21 крейсер и 64 эсминца. Фактически же они имели к началу войны готовыми или близящимися к окончанию строительства: 2 линкора, 11 крейсеров, 25 эсминцев и ни одного авианосца – то есть значительно меньше половины того, что мы так благодушно разрешили им построить.

Сконцентрировав все свои наличные ресурсы на строительстве крейсеров и эсминцев за счет линкоров, они могли поставить себя в более выгодное положение на случай войны с Англией в 1939-м или 1940 году. Как мы теперь знаем, Гитлер уведомил адмирала Редера, что война с Англией едва ли начнется ранее 1944-го или 1945 года. Таким образом, планы расширения германского военно-морского флота были рассчитаны на длительный срок. Немцы достигли максимально установленного для них предела только в строительстве подводных лодок. Как только они оказались в силах превысить 60-процентный лимит, они воспользовались той статьей соглашения, которая разрешала им довести строительство до 100 процентов, так что к началу войны ими было построено 57 подводных лодок.

В проектировании новых линкоров преимущество немцев состояло в том, что они не были участниками Вашингтонского морского соглашения или Лондонской конференции. Они немедленно заложили «Бисмарк» и «Тирпиц». И в то время как Англия, Франция и Соединенные Штаты были связаны пределом 35 тысяч тонн, эти два огромных корабля должны были иметь водоизмещение свыше 45 тысяч тонн, так что, когда строительство их было закончено, они оказались самыми мощными кораблями в мире.

С дипломатической точки зрения Гитлеру было также весьма выгодно в тот момент расколоть союзников, добиться того, что один из них готов был простить нарушения Версальского договора, и заключением соглашения с Англией санкционировать восстановление для Германии полной свободы перевооружения. Сообщение об этом соглашении явилось новым ударом по Лиге Наций. Французы имели все основания жаловаться, что разрешение на строительство подводных лодок, данное немцам Великобританией, затрагивает жизненные интересы Франции. Муссолини усмотрел в этом факте свидетельство того, что Великобритания недобросовестно ведет себя в отношении своих союзников и что при условии обеспечения ее специфических интересов как морской державы она готова идти на любые сделки с Германией, какой бы ущерб они ни наносили дружественным державам, находящимся под угрозой в связи с ростом германских наземных сил. Выглядевшая циничной и эгоистичной позиция Великобритании поощрила Муссолини к более энергичному осуществлению своих планов в отношении Абиссинии.