Текст книги "Вторая мировая война. В одном томе"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 169 страниц) [доступный отрывок для чтения: 60 страниц]

Глава 3
Гибель Польши

Английское правительство стало очевидцем быстрого и почти механического уничтожения более слабого государства в согласии с методами и давними планами Гитлера. Польша была открыта германскому вторжению с трех сторон. Всего армии вторжения состояли из 56 дивизий, в том числе 9 танковых. Из Восточной Пруссии 3-я армия (8 дивизий) наступала к югу на Варшаву и Белосток.

4-я армия (12 дивизий), наступавшая из Померании, имела приказ уничтожить польские войска в Данцигском коридоре и двинуться затем на юго-восток к Варшаве по обоим берегам Вислы. Граница у познанского выступа удерживалась германскими резервными войсками, стоявшими в обороне, но на их правом фланге к югу находилась 8-я армия (7 дивизий), в задачу которой входило прикрывать левый фланг войск, наносящих главный удар. Нанесение этого удара было поручено 10-й армии (17 дивизий), направлявшейся прямо на Варшаву. Южнее 14-я армия (14 дивизий) имела две задачи: во-первых, занять важный промышленный район к западу от Кракова, а затем в случае успеха на главном фронте направиться непосредственно к Львову на юго-восток Польши.

Таким образом, немецкие войска должны были сначала просочиться в расположение польских войск на границе, а затем окружить их двумя охватывающими ударами и разгромить.

На Польшу было брошено свыше полутора тысяч современных самолетов. Им предстояло прежде всего разгромить польскую авиацию, затем поддержать армию на поле боя и, кроме того, наносить удары по военным сооружениям, железнодорожным и шоссейным коммуникациям и повсюду сеять ужас.

По численности и вооружению польская армия не могла тягаться с наступавшим противником, да и диспозицию ее нельзя было признать разумной. Все польские вооруженные силы были разбросаны вдоль границ Польши. Резервов в центре не было. Гордо и высокомерно отвергая германские притязания, поляки тем не менее боялись, как бы их не обвинили в провокации, если они проведут мобилизацию заблаговременно, чтобы противостоять накапливавшимся вокруг них силам. 30 дивизий, представлявших лишь две трети польской действующей армии, были готовы или почти готовы принять на себя первый удар. Быстрота, с которой развивались события, и энергичное вмешательство германской авиации не позволили остальной части польских вооруженных сил выйти на передовые позиции, пока все не было кончено, и они приняли участие лишь в последних фазах катастрофы. Таким образом, на большом протяжении 30 польских дивизий оказались лицом к лицу с почти вдвое превосходящими силами, не имея за своей спиной никакого прикрытия. Они уступали немцам не только численно; они сильно отставали и в артиллерии, а девяти германским танковым дивизиям они могли противопоставить лишь одну бронетанковую бригаду. 12 бригад польской кавалерии мужественно атаковали полчища танков и бронемашин, но не могли причинить им вреда своими саблями и пиками. 900 самолетов первой линии, из которых, пожалуй, лишь половина была современной конструкции, были захвачены врасплох, а многие уничтожены еще на земле.

По плану Гитлера германские армии выступали в поход 1 сентября; впереди них германская авиация наносила удар по польским эскадрильям на аэродромах. За два дня польская авиация была фактически уничтожена. За неделю германские армии вторглись в глубь Польши. Повсюду им оказывалось мужественное, но тщетное сопротивление. Все польские армии на границах, кроме познанской группы, фланги которой были глубоко изогнуты, были отброшены назад. Лодзинская группа была расколота надвое главными силами германской 10-й армии. Половина отступила на восток, к Радому, другая была вынуждена отступать на северо-запад. В прорыв устремились две танковые дивизии, двигавшиеся прямо на Варшаву. Севернее германская 4-я армия достигла Вислы, форсировала ее и двинулась вдоль реки, наступая на Варшаву. Только польская северная группа сумела несколько задержать германскую 3-ю армию. Вскоре поляки были обойдены с флангов и откатились к реке Нарев, единственной, где заранее была подготовлена довольно сильная оборонительная система. Таковы были результаты первой недели блицкрига.

Вторая неделя ознаменовалась ожесточенными боями, и к концу ее польская армия, насчитывавшая номинально около двух миллионов человек, перестала существовать как организованная сила. На юге 14-я германская армия двигалась к реке Сан. К северу от нее были окружены и разгромлены четыре польские дивизии, отступившие к Радому. Две танковые дивизии 10-й армии достигли предместья Варшавы, но, не имея за собой пехоты, не смогли подавить отчаянное сопротивление населения города. К северо-востоку от Варшавы 3-я армия обложила столицу с востока, а ее левый фланг достиг Брест-Литовска в ста милях за линией фронта.

Внутри этих варшавских клещей сражалась и гибла польская армия. К ее познанской группе присоединились дивизии из торуньской и лодзинской групп, отброшенные натиском немцев. Теперь познанская группа насчитывала 12 дивизий, и через ее южный фланг 10-я германская армия стремительно шла на Варшаву, защищенная лишь относительно слабой 8-й армией. Уже находясь фактически в окружении, польский командующий познанской группой генерал Кутшеба решил ударить на юг по флангу основных германских сил. Эта смелая польская контратака, известная под названием «Битва на реке Бзура», вызвала кризис, захвативший не только германскую 8-ю армию, но и часть 10-й, отвлеченной от наступления на Варшаву, и даже корпус 4-й армии с севера. Под натиском всех этих мощных сил, под сокрушительными ударами с воздуха, не встречавшими никакого сопротивления, познанская группа десять дней вела свою славную борьбу. 19 сентября она была окончательно стерта с лица земли.

В то же время сомкнулись внешние клещи. 12 сентября 14-я армия достигла предместий Львова и, двинувшись на север, 17 сентября соединилась с частями 3-й армии, прошедшими через Брест-Литовск. Всякая возможность бегства для смелых одиночек исключалась. 20 сентября немцы назвали битву за Вислу «одной из величайших битв всех времен на уничтожение».

Наступила очередь Советов. 17 сентября русские армии хлынули через почти незащищенную польскую восточную границу и покатились широким фронтом на запад. 18 сентября они оккупировали Вильнюс и встретились со своими германскими партнерами в Брест-Литовске.

Гибель Польши и ее полное покорение шли быстрыми темпами. Незахваченными оставались Варшава и Модлин. Блестящее сопротивление Варшавы, в значительной мере возникшее из стихийного сопротивления ее граждан, заранее было обречено на неудачу. После многих дней сильной авиационной бомбардировки и артиллерийского обстрела, причем много артиллерийских орудий было быстро переброшено по автострадам с неподвижного Западного фронта, Варшавское радио перестало исполнять польский национальный гимн и Гитлер вступил в развалины города. Модлин, крепость в двадцати милях ниже по течению Вислы, принял остатки торуньской группы и боролся до 28 сентября. Так за один месяц все было кончено, и страна с населением 35 миллионов человек попала в беспощадные тиски тех, кто добивался не только ее завоевания, но и фактического порабощения и даже уничтожения большей части ее населения.

Мы видели великолепный образец современного блицкрига: тесное взаимодействие на поле боя армии и авиации; усиленная бомбардировка коммуникаций и городов, представлявших сколько-нибудь заманчивую цель; вооружение активной «пятой колонны»; широкое использование шпионов и парашютистов; а главное – непреодолимый натиск огромных масс танков. Поляки были не последними, на чью долю выпало это тяжелое испытание.

* * *

Советские армии продолжали наступать к линии, предусмотренной соглашением с Гитлером. 28 сентября состоялось официальное подписание русско-германского договора о разделе Польши.

Я по-прежнему был убежден в глубоком и, на мой взгляд, непреодолимом антагонизме между Россией и Германией и цеплялся за надежду, что Советы будут перетянуты на нашу сторону силой событий. Я не давал поэтому воли возмущению, которое вызвала у меня и у моих коллег по правительству их равнодушная жестокая политика. У меня никогда не было никаких иллюзий на их счет. Но во всяком случае они не были нам ничем обязаны. Кроме того, в войне не на жизнь, а на смерть чувство гнева должно отступить на задний план перед целью разгрома главного непосредственного врага. Поэтому в меморандуме для военного кабинета, написанном 25 сентября, я холодно отметил:

«Хотя русские повинны в грубейшем вероломстве во время недавних переговоров, однако требование маршала Ворошилова, в соответствии с которым русские армии, если бы они были союзниками Польши, должны были бы занять Вильнюс и Львов, было вполне целесообразным военным требованием. Его отвергла Польша, доводы которой, несмотря на всю их естественность, нельзя считать удовлетворительными в свете настоящих событий. В результате Россия заняла как враг Польши те же самые позиции, какие она могла бы занять как весьма сомнительный и подозреваемый друг. Разница фактически не так велика, как могло показаться. Русские мобилизовали очень большие силы и показали, что они в состоянии быстро и далеко продвинуться от своих довоенных позиций. Сейчас они граничат с Германией, и последняя совершенно лишена возможности обнажить Восточный фронт. Для наблюдения за ним придется оставить крупную германскую армию. Насколько мне известно, генерал Гамелен определяет ее численность по меньшей мере в 20 дивизий, но их вполне может быть 25 и даже больше. Поэтому Восточный фронт потенциально существует».

В выступлении по радио 1 октября я заявил:

«Польша снова подверглась вторжению тех самых двух великих держав, которые держали ее в рабстве на протяжении 150 лет, но не могли подавить дух польского народа. Героическая оборона Варшавы показывает, что душа Польши бессмертна и что Польша снова появится, как утес, который временно оказался захлестнутым сильной волной, но все же остается утесом.

Россия проводит холодную политику собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии. Во всяком случае эта линия существует, и, следовательно, создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть…

Я не могу вам предсказать, каковы будут действия России. Это такая загадка, которую чрезвычайно трудно разгадать, однако ключ к ней имеется. Этим ключом являются национальные интересы России. Учитывая соображения безопасности, Россия не может быть заинтересована в том, чтобы Германия обосновалась на берегах Черного моря или чтобы она оккупировала Балканские страны и покорила славянские народы Юго-Восточной Европы. Эго противоречило бы исторически сложившимся жизненным интересам России».

Премьер-министр был полностью согласен со мной. «Я придерживаюсь того же мнения, что и Уинстон, – писал он в письме своей сестре, – замечательное выступление которого по радио мы только что слышали. Я думаю, что Россия всегда будет действовать сообразно ее собственным интересам, и не могу поверить, чтобы она сочла победу Германии и последующее установление германского господства в Европе отвечающими ее интересам» [45] 45
  Feiling. Op. cit. P. 425.


[Закрыть].

Глава 4
Проблемы военного кабинета

4 сентября состоялось первое заседание военного кабинета. На заседание были приглашены начальники штабов видов вооруженных сил, а также некоторые видные государственные деятели – министры, не входившие в состав военного кабинета. С этих пор мы совещались ежедневно, а зачастую и дважды в день. Каждое утро начальник имперского генерального штаба генерал Айронсайд, стоя у карты, делал пространные обзоры, которые очень скоро не оставили у нас ни малейшего сомнения, что сопротивление Польши будет быстро сломлено. Каждый день я представлял кабинету министров доклад военно-морского министерства, обычно содержавший списки английских торговых судов, потопленных немецкими подводными лодками. Началась переброска во Францию английских экспедиционных войск в составе четырех дивизий, и министерство авиации выражало сожаление по поводу запрещения бомбардировать военные объекты в Германии. В остальном большие дела вершились на внутреннем фронте, и, конечно, шли бесконечные разговоры о внешней политике, особенно о позиции Советской России и Италии, и о политике, которой следует придерживаться на Балканах.

Самым важным мероприятием было создание комитета сухопутных сил под руководством сэра Сэмюэля Хора, в то время лорда – хранителя печати. Этот комитет должен был заниматься выработкой рекомендаций военному кабинету по созданию армии. Я участвовал в работе этого небольшого комитета, который собирался в здании министерства внутренних дел, и однажды, заслушав доклады генералов, я согласился с ними в том, что нам следует приступить к созданию армии в 55 дивизий, а также военных заводов и тыловых служб всех видов, необходимых для обеспечения армии при действиях на поле боя. Мы рассчитывали, что через полтора года две трети этих сил, а это довольно значительные силы, либо уже будут посланы во Францию, либо будут готовы для отправки на фронт. Члены военного кабинета разошлись во мнениях и только через неделю или больше решили принять рекомендацию комитета сухопутных сил о создании армии численностью 55 дивизий или, вернее, поставить перед собой такую задачу.

Я считал, что как член военного кабинета я обязан придерживаться общей точки зрения, и я не отказывался подчинить свои собственные ведомственные нужды основному плану. Я стремился найти общую почву с премьер-министром, а также передать ему все свои знания в этой области, накопленные до этого. Поощренный его вежливостью, я написал ему ряд писем по различным проблемам по мере их возникновения. Я не хотел вступать с ним в споры на заседаниях кабинета и всегда предпочитал излагать все на бумаге. Почти во всех случаях мы приходили к согласию, и хотя вначале у меня создалось впечатление, что он держится настороже, тем не менее я рад сказать, что с каждым месяцем его доверие и доброжелательность, видимо, росли. Об этом свидетельствует и его биограф. Я писал также другим членам военного кабинета и министрам, с которыми у меня были ведомственные и другие дела. Военному кабинету несколько мешало то, что он редко собирался без секретарей и военных экспертов. Это был серьезный и работоспособный орган, а преимущество свободного обсуждения вопросов без всяких формальностей и протоколов людьми, столь тесно связанными общей задачей, очень велико. Подобные заседания служат важным дополнением к официальным встречам, когда делаются дела, а решения заносятся на бумагу в качестве руководства к действию. И то, и другое необходимо для решения труднейших вопросов.

Меня весьма глубоко волновала судьба огромной массы тяжелой артиллерии, которая была произведена в прошлую войну в мою бытность министром боеприпасов. Для производства такого рода оружия требуется года полтора, а для армии, независимо от того, находится ли она в обороне или в наступлении, очень важно иметь в своем распоряжении массы тяжелой артиллерии. Я еще достаточно хорошо помнил борьбу, которую пришлось выдержать Ллойд Джорджу с военным министерством в 1915 году, все политические страсти, разгоревшиеся по вопросу о создании сверхтяжелой артиллерии. Я помню, что этот план оправдал себя на практике. Характер войны на суше, когда он наконец выявился восемь месяцев спустя, в 1940 году, резко отличался от того, что было в 1914–1918 годах. Однако, как мы увидим, эти тяжелые орудия сыграли важную роль в обороне страны. В это время я был убежден, что у нас есть клад, которым глупо было бы пренебрегать.

Я написал письмо премьер-министру по этому и другим вопросам.

Военно-морской министр – премьер-министру

10 сентября 1939 года

Я надеюсь, Вы не будете возражать, что я посылаю Вам несколько замечаний конфиденциально.

1. Я по-прежнему считаю, что нам не следует первым начинать бомбардировку, за исключением разве района, непосредственно прилегающего к зоне действия французских войск, которым мы, конечно, должны помочь. В наших интересах, чтобы война велась в соответствии с наиболее гуманными концепциями, и в неизбежном процессе повышения суровости и жестокости нам лучше следовать за немцами, а не опережать их. С каждым днем население Лондона и других крупных городов получает новые убежища, и через пару недель у нас будет гораздо больше сравнительно надежных бомбоубежищ, чем сейчас.

2. Вы, должно быть, знаете, что нам сообщили о состоянии наших небольших экспедиционных войск: у них не хватает танков, обученных расчетов для минометов и прежде всего тяжелой артиллерии. Надо ожидать справедливой критики, если обнаружится, что у нас не хватает тяжелых орудий… В 1919 году, после войны, когда я был военным министром, я распорядился свезти на склады массу тяжелых орудий, смазать их и содержать в порядке. Мне помнится также, что в 1918 году по заказу главного командования мы сделали две двенадцатидюймовые гаубицы для использования в нашем наступлении в Германии в 1919 году. Они так и не были применены, но это было последнее слово техники. Нельзя так просто ими пренебрегать… Мне кажется, необходимо сначала срочно посмотреть, что делается на складах, а затем немедленно привести все в порядок и выпустить боеприпасы новейшего образца. Если речь будет идти о тяжелых орудиях, то военно-морское министерство может прийти на помощь, так как мы очень благосклонно относимся ко всему большому…

3. Вы, вероятно, хотите знать, каких принципов я придерживаюсь при пересмотре программы строительства новых судов. Я предполагаю пока прекратить всякое строительство, за исключением трех или четырех новых линкоров. В настоящее время меня не интересуют суда, которые не смогут вступить в строй до 1942 года. Это решение должно быть пересмотрено через полгода. В результате этого изменения я получаю возможность помочь армии. С другой стороны, мне придется принять решительные меры к тому, чтобы скорее ввести в строй москитный флот для борьбы с подводными лодками. В данном случае большое значение имеет количество. Многие суда будут готовы в 1940 году, но их будет недостаточно, учитывая, что придется отражать нападения 200 или 300 немецких подводных лодок летом 1940 года…

Военно-морской министр – премьер-министру

15 сентября 1939 года

Поскольку я уезжаю до понедельника, мне хотелось сообщить Вам свою оценку создавшейся обстановки.

Мне кажется маловероятным, чтобы немцы предприняли наступление на западе в это позднее время года… Их план, очевидно, состоит в том, чтобы продолжать наступление через Польшу, Венгрию и Румынию к Черному морю, и не исключено, что у них есть договоренность с Россией, в соответствии с которой она получит часть Польши и вернет себе Бессарабию… Гитлеру очень важно использовать свои восточные связи и источники продовольствия на зимние месяцы, чтобы таким образом создать у своего народа впечатление непрерывных успехов и уверенность в ослаблении нашей блокады. Поэтому я не думаю, что он начнет наступление на западе, пока не соберет свою легкую добычу, которая его ждет на востоке.

Тем не менее я считаю, что мы должны тщательно подготовиться к обороне на западе. Нужно сделать все, чтобы заставить Бельгию принять необходимые меры предосторожности вместе с французскими и английскими армиями. Тем временем необходимо использовать все средства для срочного укрепления французской границы с Бельгией. В частности, надо построить противотанковые препятствия: вбить в землю рельсы, вырыть глубокие рвы, построить надолбы, заложить мины в одних местах и подготовить все для затопления других мест и т. д. – все это вместе должно образовать глубокоэшелонированную оборону. Наступление трех или четырех германских танковых дивизий, которое оказалось столь успешным в Польше, может быть остановлено лишь с помощью естественных препятствий, защищаемых храбрыми войсками и мощной артиллерией… Без естественных преград атаку танков отразить невозможно.

Я очень рад, что орудия, которые я велел приберечь на складах в 1919 году, теперь могут быть использованы. На этих складах оказалось 32 двенадцатидюймовых орудия, 145 девятидюймовых, большое количество восьмидюймовых, около 200 шестидюймовых орудий, гаубицы и множество боеприпасов. Фактически это артиллерия не только наших небольших экспедиционных войск, а большой армии. Надо немедленно отправить часть этих орудий на фронт, чтобы наши солдаты, испытывающие недостаток в других видах оружия, не страдали от нехватки тяжелой артиллерии…

Надеюсь, что Вы со вниманием отнесетесь к тому, что я Вам пишу. Я это делаю, руководствуясь только желанием помочь Вам в выполнении Вашего долга и выполняя свой собственный.

16 сентября премьер-министр ответил мне:

Все Ваши письма я прочел самым внимательным образом и если я на них не ответил, то только потому, что вижусь с Вами ежедневно, а также потому, что, насколько я мог убедиться, наши с Вами взгляды почти совпадают… По-моему, кампания в Польше показала, что все дело в авиации, которая установила безраздельное господство в воздухе и парализовала действия наземных войск… Поэтому мне кажется, хотя я еще подожду доклада комитета сухопутных сил, прежде чем принять решение, что абсолютный приоритет должны получить наши планы быстрого увеличения военно-воздушных сил, а масштабы наших усилий на суше должны определяться теми ресурсами, которые останутся после того, как мы увеличим свою авиацию.

Военно-морской министр – премьер-министру

18 сентября 1939 года

Вполне согласен с Вами, что авиация нам нужна в первую очередь, и я даже иногда думаю, что именно она, возможно, проложит путь к победе. С другой стороны, доклад министерства авиации, с которым я только что ознакомился, содержит много огромных и недостаточно обоснованных требований, которые в настоящее время неосуществимы и которые, если им отдать абсолютное предпочтение, могут задержать выполнение ряда других неотложных военных мероприятий.

Мое настойчивое желание, чтобы планы создания армии были рассчитаны на 50–55 дивизий, объясняется моими сомнениями, согласятся ли французы на такое разделение функций, при котором мы будем действовать на море и в воздухе, а им придется вести почти все самые кровопролитные бои на суше. Конечно, такое положение устраивало бы нас, но мне не нравится мысль, что нам придется продолжать войну одним.

Предоставление абсолютного приоритета любому министерству чревато серьезной опасностью. В прошлой войне военно-морское министерство пользовалось своим приоритетом произвольно и эгоистично, особенно в последний год войны, когда наш военно-морской флот занимал господствующее положение и к тому же имел поддержку американского военно-морского флота. В общих интересах я все время сдерживаю подобные тенденции.

Я думаю, что было бы разумно сообщить французам о нашем намерении создать армию в 50–55 дивизий. Но будет ли она создана через два года, через два с половиной или три года, этот вопрос должен решаться в зависимости от обстоятельств.

* * *

В каждой войне, в которой английский военно-морской флот претендовал на господство на морях, ему приходилось расплачиваться тем, что он предоставлял противнику множество целей, по которым тот мог наносить удары. Капер, крейсер-рейдер и прежде всего подводная лодка причиняли в самых разнообразных условиях войны огромный ущерб жизненным линиям нашей торговли и снабжения продовольствием. Поэтому мы всегда вынуждены были прежде всего думать об обороне. Из этого вытекает опасность того, что мы можем ограничиться оборонительной военно-морской стратегией и будем настроены соответствующим образом. Современные события усугубили эту тенденцию. В двух великих мировых войнах, когда я известное время руководил морским министерством, я всегда старался бороться с этой навязчивой идеей обороны, изыскивая различные способы контрнаступления. Заставить противника гадать, где ему будет нанесен следующий удар, – вот что может необычайно облегчить процесс благополучной доставки в порты сотен конвоев и тысяч торговых судов. В Первой мировой войне я надеялся найти в Дарданеллах, а позже в атаке на Боркум и другие Фризские острова возможность захватить инициативу и вынудить более слабую морскую державу изучать в первую очередь свои собственные проблемы, а не наши. Будучи вновь призван в военно-морское министерство в 1939 году, как только были удовлетворены неотложные нужды и предотвращены непосредственные опасности, я не мог довольствоваться политикой «конвоя и блокады». Я упорно искал способа нападения на Германию морскими средствами.

Прежде всего пришла на ум Балтика. Господство английского флота на Балтике, возможно, повлекло бы за собой решающее преимущество. Скандинавия, избавленная от угрозы германского вторжения, была бы таким образом вовлечена в нашу систему военной торговли, если бы не стала фактически совместно воюющей с нами стороной. Английский флот, овладевший Балтикой, сможет протянуть руку России, что будет иметь решающее значение для всей советской политики и стратегии. Эти факты не оспаривались ответственными и осведомленными людьми. Господство на Балтике было бы явным и высочайшим достижением не только для королевского военно-морского флота, но и для Англии.

На четвертый день работы в военно-морском министерстве я попросил морской штаб подготовить план операции в Балтийском море. Отдел планов быстро ответил, что Италия и Япония должны придерживаться нейтралитета, что угроза воздушного нападения представляет серьезное препятствие, но что во всех других отношениях эта операция оправдывает детальное ее планирование и в случае, если ее сочтут осуществимой, должна быть предпринята в марте 1940 года или ранее. Тем временем я вел длительные беседы с руководителем отдела военно-морского строительства сэром Стенли Гудоллом, одним из моих друзей еще с 1911–1912 годов. Гудолл сейчас же загорелся этой идеей. Я назвал план «Кэтрин» в честь Екатерины Великой, ибо в глубине моих помыслов была Россия. 12 сентября я смог написать подробную памятную записку соответствующим властям.

Адмирал Паунд ответил 20 сентября, что успех операции зависит от того, присоединится ли Россия к Германии, а также от того, будет ли обеспечено сотрудничество Норвегии и Швеции. Паунд сказал, что мы должны быть в состоянии выиграть войну против любой возможной комбинации держав, несмотря ни на какие силы, посланные в Балтику. Тем не менее он высказывался за изучение возможностей. 21 сентября он согласился, чтобы адмирал флота граф Корк-энд-Оррери, офицер выдающихся способностей и знаний, был привлечен к работе в адмиралтействе, получив в свое распоряжение отдел и соответствующий штат и любую информацию, необходимую для изучения и планирования проекта наступления в Балтике.

Одной из моих первоочередных обязанностей в военно-морском министерстве было изучение программ нового кораблестроения, которые начали осуществляться с начала войны. Мне очень хотелось построить несколько крейсеров по 14 тысяч тонн водоизмещением с орудиями 9,2 дюйма, с хорошей броней, способной выдержать обстрел восьмидюймовыми снарядами, с большим радиусом действия и с гораздо большей скоростью, чем у «Дойчланда» или другого немецкого крейсера. До сих пор этому препятствовали договорные ограничения. Теперь, когда мы были свободны от них, более срочные военные дела не позволяли нам заниматься такими планами, рассчитанными на столь длительные сроки.

Нашей самой острой потребностью и самым слабым местом были эсминцы. Ни одного эсминца не было включено в программу 1938 года, но в 1939 году было заказано 16. Всего на верфях было заложено 32 этих необходимых корабля, из которых только девять могли вступить в строй до конца 1940 года. Непреодолимая тенденция усовершенствовать каждую последующую флотилию по сравнению с предыдущей затянула строительство почти до трех лет вместо двух. Естественно, что военно-морской флот хотел иметь корабли, приспособленные к операциям в открытых водах Атлантики и достаточно большие, чтобы вмещать все новинки в области артиллерии и в особенности противовоздушной обороны. Совершенно очевидно, что, следуя этим веским аргументам, скоро адмиралтейство пришло к такому положению, когда стали строить не эсминцы, а легкие крейсера. Их водоизмещение приближается к двум тысячам тонн и даже превосходит эту цифру, и на борту этих незащищенных броней судов, которые могут стать легкой добычей обычного крейсера, находится команда более чем в двести человек. Эсминец – главное оружие против подводной лодки, но по мере увеличения его размеров он сам становится хорошей мишенью. Таким образом, легко переступить грань, за которой преследующий становится преследуемым. Мы были заинтересованы в том, чтобы иметь побольше эсминцев, но их постоянное усовершенствование и рост строго ограничивали число эсминцев, которые могли построить наши верфи, и очень затягивали срок их строительства.

Мой долг состоял в приспособлении наших программ к потребностям момента и в максимальном расширении строительства кораблей, предназначенных для борьбы с подводными лодками. С этой целью было принято два принципа. Во-первых, следовало либо вообще приостановить осуществление долгосрочной программы, либо сильно затянуть ее и таким образом сконцентрировать рабочую силу и материалы на строительстве, которое могло быть завершено в первые год-полтора. Во-вторых, должны были быть сконструированы новые типы кораблей, предназначенные для борьбы с подводными лодками, приспособленные для операций на подступах к острову, что высвобождает наши более крупные эсминцы для операций в более отдаленных районах.

Старый конфликт между ближайшими и отдаленными задачами особенно обостряется во время войны. Я распорядился, чтобы все работы по строительству крупных кораблей, которые не смогут быть спущены на воду к концу 1940 года, были прекращены, если они мешают выполнению нашей срочной программы. Я также указал, что увеличение нынешнего флота для борьбы с подводными лодками должно осуществляться за счет пополнения его такими кораблями, которые можно построить за двенадцать, а возможно, и за восемь месяцев. Для первого типа мы возродили корвет. Заказы на 58 корветов были размещены вскоре после начала войны, но ни один из них еще не был заложен. Позже улучшенные суда подобного же типа, заказанные в 1940 году, были названы фрегатами. Кроме того, много разного рода мелких судов, особенно траулеров, было быстро перестроено и оснащено пушками, глубинными бомбами, приборами «Асдик». Возникла также большая потребность в моторных баркасах новой конструкции для прибрежной работы. Наши судоверфи, включая и канадские, были загружены до отказа.