Текст книги "Вторая мировая война. В одном томе"

Автор книги: Уинстон Спенсер-Черчилль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 169 страниц) [доступный отрывок для чтения: 60 страниц]

Глава 8
Бой у реки Ла-Плата

Хотя больше всего мы страдали и подвергались риску из-за угрозы подводного нападения, нападение надводных рейдеров на наши океанские торговые суда в течение сколько-нибудь длительного времени оказалось бы еще более угрожающим. Три немецких карманных линкора, строительство которых разрешалось Версальским договором, были спроектированы с таким расчетом, что им придется главным образом уничтожать торговые суда. Шесть одиннадцатидюймовых орудий, скорость 26 узлов и броня – все это было мастерски втиснуто в дозволенные пределы водоизмещения 10 тысяч тонн. С этими кораблями не мог тягаться ни один английский крейсер. Немецкие крейсера, вооруженные восьмидюймовыми орудиями, были более современного типа, чем наши, и использование их в качестве рейдеров для ударов по торговым путям также представило бы грозную опасность. Кроме того, противник мог бы использовать в этих целях замаскированные торговые суда с тяжелым вооружением.

Накануне новой войны носились слухи и поступали донесения, что один, а может быть, и более карманных линкоров уже отплыли из Германии. Флот метрополии проводил розыски, но ничего не обнаружил. Мы знаем сейчас, что и «Дойчланд», и «Адмирал граф Шпее» покинули Германию между 21 и 24 августа, прошли опасную зону и оказались на свободе в океане до того, как мы организовали блокаду и создали на севере систему патрулей. 3 сентября «Дойчланд», пройдя через Датский пролив, скрылся в водах Гренландии. «Адмирал граф Шпее» незаметно пересек торговые пути в Северной Атлантике и находился уже далеко к югу от Азорских островов. Каждый из этих кораблей сопровождало вспомогательное судно для пополнения горючим и боеприпасами. Оба линкора первоначально не проявляли активности и затерялись в океанских просторах. Они не выполняли своего назначения, если не наносили ударов, но зато до тех пор, пока они не наносили ударов, они были вне опасности.

Приказы германского военно-морского командования от 4 августа были хорошо обдуманны и гласили:

«Задача в случае войны

Расстройство и уничтожение вражеской морской торговли всеми доступными средствами… Военно-морские силы противника, даже если они уступают по мощности нашим, должны подвергаться удару только в том случае, если это будет способствовать выполнению основной задачи…

Частое изменение позиций в оперативных районах создаст неуверенность и ограничит морскую торговлю противника, даже если не будет ощутимых результатов. Временный уход в отдаленные районы также породит у противника неуверенность.

Если противник будет прикрывать свои торговые суда превосходящими военно-морскими силами так, что нельзя будет добиться непосредственных успехов, то сам факт ограничения его судоходства будет означать, что мы в значительной степени подорвали его снабжение. Ценные результаты будут также достигнуты, если карманные линкоры останутся в зоне прохождения конвоев».

Даже само английское адмиралтейство с грустью должно было согласиться, что этот приказ был составлен весьма мудро.

* * *

30 сентября английский пассажирский пароход «Клемент» водоизмещением 5 тысяч тонн, шедший без сопровождения, был потоплен линкором «Адмирал граф Шпее» у Пернамбуко. Известие об этом наэлектризовало адмиралтейство. Это был сигнал, которого мы дожидались. Было немедленно создано несколько охотничьих груш, в состав которых вошли все имевшиеся у нас авианосцы, действовавшие при поддержке линкоров, линейных крейсеров и крейсеров. Считалось, что каждая такая группа, состоящая из двух или более кораблей, может перехватить и уничтожить карманный линкор.

Всего в течение следующих месяцев для поисков этих двух рейдеров было создано девять охотничьих групп, в состав которых вошли 23 мощных военных корабля. Мы были вынуждены также выделить 3 линкора и 2 крейсера в качестве дополнительного эскорта крупных караванов в районе Северной Атлантики. Все эти изъятия нанесли тяжелый урон ресурсам флота метрополии и средиземноморского флота, из которых необходимо было выделить 12 наиболее мощных кораблей, в том числе 3 авианосца. Действуя с широко разбросанных баз в Атлантическом и Индийском океанах, охотничьи группы могли охватить основные районы пересечения наших морских путей. Чтобы нанести удар по нашей морской торговле, противник должен был находиться поблизости по крайней мере от одного из этих районов.

Основной целью американского правительства в то время было держать войну возможно дальше от своих берегов. 3 октября делегаты 21 американской республики, собравшись в Панаме, приняли решение объявить американскую зону безопасности, представляющую собой пояс шириной от 300 до 600 миль от побережья Америки. Внутри этой зоны не должно было быть никаких военных действий. Мы горячо стремились оказать всяческую помощь, чтобы не допустить войну в американские воды; в известной степени это давало нам преимущество. Поэтому я поспешил известить президента Рузвельта, что, если Америка обратится к воюющим сторонам с просьбой воздержаться от военных действий в этой зоне, мы немедленно заявим о нашей готовности удовлетворить эту просьбу, конечно, в соответствии с нашими правами, вытекающими из норм международного права. Мы не возражали, чтобы эта зона безопасности заходила далеко на юг при условии ее действенной охраны. Нам было трудно примириться с наличием зоны безопасности, которая охранялась бы только той или иной слабой нейтральной страной. Но если заботу о безопасности этой зоны взял бы на себя военно-морской флот Соединенных Штатов, мы были бы спокойны. Чем больше военных кораблей Соединенных Штатов будет крейсировать вдоль южноамериканского побережья, тем лучше для нас, ибо в таком случае немецкий рейдер, за которым мы охотились, предпочтет покинуть американские воды и направиться в район торговых путей близ Южной Африки, где мы смогли бы справиться с ним. Но если надводный рейдер будет оперировать из американской зоны безопасности или находить там убежище, мы должны либо иметь защиту, либо получить разрешение защитить себя от любого ущерба, который рейдер мог нам причинить.

В это время мы еще не имели точных сведений о гибели у мыса Доброй Надежды наших трех судов, которые были потоплены в период между 5 и 10 октября. Все эти три судна плыли отдельно и держали курс на Англию. Не было получено никаких сигналов бедствия, и у нас возникло подозрение только после того, как истек срок их прибытия. Лишь через некоторое время можно было предположить, что они стали жертвами рейдера.

Немецкий линкор «Дойчланд», задачей которого было нарушение наших линий снабжения, проходящих через Северо-Западную Атлантику, весьма осторожно толковал полученные им приказы. Ни разу в течение рейда, продолжавшегося два с половиной месяца, он не приблизился к какому-либо конвою. Его стремление избежать встречи с английскими кораблями привело к тому, что он потопил только два судна. Одним из них было небольшое норвежское судно. Второе судно – американский пароход «Сити оф Флинт», шедший с грузом для Англии, – было захвачено, но в конце концов выпущено немцами из норвежского порта. В начале ноября «Дойчланд» вернулся в Германию, снова пройдя воды Арктики. Однако уже само присутствие этого мощного корабля на наших основных торговых путях, как это и входило в его задачу, держало наши эскорты и охотничьи группы в Северной Атлантике в большом напряжении. Вообще говоря, мы предпочитали иметь дело с самим кораблем, нежели с туманной угрозой, которую он воплощал.

«Адмирал граф Шпее» проводил более дерзкие и хитро задуманные операции и вскоре оказался в центре внимания в Южной Атлантике. В этом обширном районе в середине октября в игру вступили мощные союзные силы. Одна группа состояла из авианосца «Арк Ройал» и линейного крейсера «Ринаун», действовавших из Фритауна вместе с французской группой из двух тяжелых крейсеров и английского авианосца «Гермес», базировавшегося в Дакаре. У мыса Доброй Надежды находились два тяжелых крейсера – «Суссекс» и «Шропшир», в то время как у восточного побережья Южной Америки крейсировала группа коммодора Харвуда, прикрывавшая важнейшие линии связи с Ла-Платой и Рио-де-Жанейро и состоявшая из кораблей «Камберленд», «Эксетер», «Ахиллес» и «Аякс». Последний был взят из состава новозеландского флота, и команда его состояла в основном из новозеландцев.

«Шпее» обычно быстро появлялся в том или ином месте, наносил удар и вновь бесследно исчезал в океанских просторах. После своего второго появления еще дальше к югу от мыса Доброй Надежды, где он потопил лишь одно судно, приблизительно месяц о нем не было никаких сведений. За это время наши охотничьи группы обшарили все районы, причем особо тщательные поиски проводились в Индийском океане. Оказалось, что именно туда направлялся линкор, и 15 ноября он потопил небольшой английский танкер в Мозамбикском проливе между Мадагаскаром и Африканским континентом. Проведя таким образом обманный маневр в Индийском океане, чтобы направить поиски в том направлении, командир линкора капитан 1-го ранга Лангсдорф, опытный моряк, быстро повернул обратно и, держась далеко к югу от мыса Доброй Надежды, снова вошел в Атлантический океан. Мы предвидели этот маневр, но нашему намерению перехватить линкор помешала быстрота его ухода. Адмиралтейство, по существу, не знало даже, имеем ли мы дело с одним или двумя рейдерами: поиски проводились и в Индийском океане, и в Атлантическом океане. Мы принимали также «Шпее» за однотипный «Шеер». Несоответствие сил противника и контрмер, которые мы вынуждены были принимать, было особенно досадным. Мы все определенно вздохнули с облегчением, узнав, что «Шпее» вновь появился на пути от мыса Доброй Надежды в Фритаун и потопил два судна 2 декабря и одно 7 декабря.

* * *

С самого начала войны коммодору Харвуду поручили особую задачу охраны английского судоходства у Ла-Платы и у Рио-де-Жанейро. Он был убежден, что рано или поздно «Граф Шпее» подойдет к Ла-Плате, где он мог рассчитывать на крупную добычу. Коммодор Харвуд тщательно разработал тактику на случай такой встречи. Действуя объединенными силами, его вооруженные восьмидюймовыми орудиями крейсера «Камберленд» и «Эксетер» и вооруженные шестидюймовыми орудиями крейсера «Ахиллес» и «Аякс» могли не только настигнуть, но и уничтожить противника. Однако, учитывая необходимость заправки горючим и ремонта, вряд ли можно было предполагать, что все четыре корабля окажутся на месте в нужный момент. Но даже если бы это и было так, исход дела был спорным. Услышав, что 2 декабря был потоплен пароход «Дорик Стар», Харвуд правильно предугадал дальнейший ход событий. Хотя «Шпее» находился на расстоянии трех тысяч с лишним миль, Харвуд решил, что «Шпее» направится к Ла-Плате. Он рассчитал, что корабль появится здесь около 13 декабря. Поэтому приказал, чтобы все наличные силы собрались к Ла-Плате к 12 декабря. «Камберленд», увы, стоял на ремонте у Фолклендских островов. Однако утром 13 декабря «Эксетер», «Ахиллес» и «Аякс» встретились у скрещения торговых путей у устья реки. И действительно, в 6 часов 14 минут утра на востоке был замечен дым. Час долгожданного боя приближался.

Харвуд, находясь на «Ахиллесе», расставил свои силы так, чтобы атаковать карманный линкор с разных сторон и заставить его распылить свой огонь. Небольшая эскадра Харвуда на полной скорости устремилась вперед. Капитану 1-го ранга Лангсдорфу на первый взгляд показалось, что он имеет дело с одним легким крейсером и двумя эсминцами. И он тоже продолжал двигаться вперед на полной скорости. Но прошло несколько секунд, и он увидел, с каким противником столкнулся, и понял, что ему предстоит бой не на жизнь, а на смерть. Противники теперь сближались со скоростью чуть ли не 50 миль в час. Обе стороны начали бой почти одновременно.

Тактика коммодора Харвуда оказалась более выгодной. В самом начале боя «Шпее» был накрыт залпами восьмидюймовых орудий «Эксетера». В то же время крейсера, вооруженные шестидюймовыми орудиями, также наносили крепкие и чувствительные удары. Немецкий линкор оказался с трех сторон под огнем. Английская атака становилась слишком жаркой, и скоро корабль повернул, прикрывшись дымовой завесой, явно направляясь к реке Ла-Плата. Этот бой длился один час двадцать минут. В течение всего остального дня «Шпее» шел в Монтевидео, преследуемый по пятам английскими крейсерами, лишь изредка обмениваясь с ними огнем. Вскоре после полуночи «Шпее» вошел в Монтевидео, бросил там якорь. На корабле занялись устранением повреждений, пополнением запасов, эвакуацией раненых на берег, переводом экипажа на немецкое торговое судно и передачей донесений фюреру. «Ахиллес» и «Аякс» оставались снаружи, твердо решив довести преследование до конца в случае, если «Шпее» решится выйти в море.

16 декабря капитан 1-го ранга Лангсдорф телеграфировал немецкому адмиралтейству:

«Нахожусь у Монтевидео. Помимо крейсеров и эсминцев, “Арк Ройал” и “Ринаун”. Плотная блокада по ночам, ускользнуть в открытое море и прорваться в отечественные воды невозможно…

Прошу решить, затопить ли корабль, несмотря на незначительную глубину у устья реки Ла-Плата, или предпочесть интернирование».

На совещании под председательством фюрера с участием Редера и Йодля решили дать следующий ответ:

«Попытайтесь всеми способами продлить пребывание в нейтральных водах… Если возможно, прорвитесь с боем в Буэнос-Айрес. Никакого интернирования в Уругвае. Если придется затопить корабль, попытайтесь основательно разрушить судно».

Когда германский посланник в Монтевидео сообщил, что дальнейшие попытки продлить 72-часовой срок пребывания «Шпее» в Монтевидео оказались тщетными, германское верховное командование подтвердило этот приказ.

17 декабря во второй половине дня со «Шпее» было переправлено более 700 человек с багажом на немецкое торговое судно, находившееся в порту. Вскоре после этого адмирал Харвуд вспоминал, что «Шпее» в 18 часов 15 минут снялся с якоря, покинул гавань и медленно направился в море, где его нетерпеливо ожидали английские крейсера. В 20 часов 54 минуты, когда солнце уже село, самолет с «Аякса» сообщил: “Граф Шпее” взорвал себя». Линейный крейсер «Ринаун» и авианосец «Арк Ройал» находились все еще в тысяче миль отсюда.

Лангсдорф не мог пережить потери своего корабля. Несмотря на то, что его поступок был полностью санкционирован правительством, 19 декабря он написал следующие строки:

«Теперь только своей смертью я могу доказать, что боевые силы Третьей империи готовы умереть за честь своего флага. Я один несу ответственность за потопление карманного линкора “Адмирал граф Шпее”. Я счастлив искупить своей жизнью какую-либо тень, падающую на честь флага. Я гляжу в лицо своей судьбе с твердой верой в будущее нации и моего фюрера».

Той же ночью он застрелился. Так закончился первый вызов со стороны надводных кораблей, брошенный английской торговле на океанах. Ни один рейдер не появлялся больше до весны 1940 года, когда была начата новая кампания с использованием замаскированных торговых судов. Такие суда было труднее обнаружить, но, с другой стороны, с ними можно было справиться меньшими силами, чем те, которые были необходимы для уничтожения карманного линкора.

* * *

Исход боя у реки Ла-Плата вызвал ликование в английском народе и повысил наш престиж во всем мире. Зрелище трех более слабых английских кораблей, атаковавших и обративших в бегство противника, обладавшего гораздо более мощными орудиями и броней, вызвало всеобщее восхищение.

Глава 9
Скандинавия, Финляндия

Простирающийся от входа в Балтийское море до Полярного круга полуостров длиной тысячу миль имел огромное стратегическое значение. Спускаясь к океану, норвежские горы разбиваются на множество островов, окаймляющих берега. В территориальных водах между этими островами и материком пролегает коридор, которым Германия могла пользоваться для выхода в открытое море, с весьма ощутимым ущербом для нашей блокады. Германская военная промышленность зависела главным образом от поставок шведской железной руды, которая летом поступала через шведский порт Лулео, в северной части Ботнического залива, а зимой, когда залив замерзал, – через порт Нарвик, на западном побережье Норвегии. Примириться с наличием такого коридора значило допустить, несмотря на наше превосходство на море, чтобы под прикрытием нейтралитета весь этот грузопоток шел беспрепятственно. Военно-морской штаб был сильно обеспокоен этим важным преимуществом, которое предоставлялось Германии, и я при первой возможности поднял этот вопрос перед кабинетом.

Сперва мои доводы встретили благожелательный отклик. Острота положения произвела большое впечатление на всех моих коллег; однако все мы строго придерживались принципа соблюдения нейтралитета малых государств.

Военно-морской министр – начальнику военно-морского штаба и другим

19 сентября 1939 года

Сегодня утром я обратил внимание кабинета на то, какое значение имеет прекращение перевозки норвежцами шведской железной руды из Нарвика, которая начнется, как только замерзнет Ботнический залив. Я указал, что в 1918 году мы с одобрения США и при их сотрудничестве установили минные поля в трехмильной зоне норвежских территориальных вод. Я предложил в ближайшее время повторить это мероприятие (как уже было отмечено выше, это было неточное заявление, и мне скоро указали на это). Члены кабинета, в том числе и министр иностранных дел, вполне благосклонно отнеслись к этой акции.

Поэтому необходимо сделать все, чтобы подготовиться к ней:

1. Прежде всего надо начать с норвежцами переговоры с целью зафрахтовать их суда.

2. Министерство торговли должно постараться закупить у шведов железную руду, о которой идет речь, так как мы вовсе не желаем ссориться с ними.

3. Надо ознакомить министерство иностранных дел с нашими предложениями; необходимо подробно изложить историю англо-американской акции 1918 года и выдвинуть обоснованную претензию.

4. Сама операция должна быть изучена соответствующими работниками военно-морского министерства. Министерство экономической войны следует информировать об этом, когда будет сочтено необходимым.

Прошу все время держать меня в курсе хода выполнения этого плана, имеющего важнейшее значение для подрыва военной промышленности противника.

Когда все будет готово, потребуется новое решение кабинета.

После того как этот вопрос подробно изучили в военно-морском министерстве, 29 сентября по просьбе моих коллег я написал для членов кабинета докладную записку по этому поводу, а также по тесно связанному с этим вопросу о фрахте судов нейтральных стран.

Военно-морской министр – помощнику начальника военно-морского штаба

29 сентября 1939 года

Прошу завтра утром, пока заседает кабинет, снова созвать совещание по вопросу о железной руде, которое мы уже проводили в четверг, для рассмотрения разработанного мною проекта предложений. Бесполезно просить кабинет принять предложенные нами решительные меры против нейтральной страны, если результаты не будут иметь первостепенного значения.

Мне сказали, что нет ни одного немецкого или шведского судна, которое пыталось бы взять руду южнее Нарвика. Мне также сообщили, что в связи с наступлением морозов немцы, пользуясь водным путем, накапливают руду в Окселёсунде и, таким образом, смогут в зимние месяцы доставить грузы в Рур по Балтийскому морю через Кильский канал. Верны ли эти сообщения? Было бы крайне неприятно, если бы я приступил к минированию норвежских территориальных вод, а мне бы сказали, что это не достигнет цели.

Когда все уже было согласовано и решено в военно-морском министерстве, я вторично поставил этот вопрос перед кабинетом. Опять все подчеркивали необходимость принять такие меры, однако я не мог получить согласия на то, чтобы приступить к действию. Доводы министерства иностранных дел насчет нейтралитета были вескими, и я не мог противопоставить им более основательных. Как это будет видно далее, я продолжал настаивать на своем всеми средствами и при любом случае. Однако решение, о котором я просил в сентябре 1939 года, было принято лишь в апреле 1940 года. Но уже было слишком поздно.

* * *

Почти в тот же период (как нам теперь известно) взоры немцев были устремлены в том же направлении. 3 октября адмирал Редер представил Гитлеру проект, озаглавленный «Приобретение баз в Норвегии». Он просил «возможно скорее сообщить фюреру мнение военно-морского штаба о возможности расширения оперативной базы в северном направлении. Нужно выяснить, можно ли добиться получения баз в Норвегии с помощью совместного нажима России и Германии с целью улучшения нашего стратегического и оперативного положения». В связи с этим он составил ряд докладных записок и 10 октября передал их Гитлеру.

«В этих докладных записках, – писал он, – я подчеркивал те невыгоды, с которыми мы столкнулись бы в случае оккупации Норвегии англичанами: контроль над подходами к Балтике, фланговая угроза нашим морским и воздушным операциям против Англии и прекращение нашего давления на Швецию. С другой стороны, я подчеркнул, какие преимущества даст нам оккупация норвежского побережья: выход в Северную Атлантику, невозможность создания англичанами минного барьера по образцу 1917–1918 годов… Фюрер сразу же оценил значение норвежской проблемы, попросил меня оставить ему докладные записки и заявил, что обдумает этот вопрос».

Розенберг, специалист нацистской партии по иностранным делам, ведавший специальным бюро по руководству пропагандой в иностранных государствах, разделял взгляды адмирала. Он мечтал о том, чтобы «убедить Скандинавию воспринять идею нордической общины, охватывающей северные народы под естественным руководством Германии». Еще в начале 1939 года он полагал, что в лице крайне националистической партии Норвегии, возглавляемой бывшим военным министром Видкуном Квислингом, ему удалось найти орудие для проведения этой идеи в жизнь. Был установлен контакт, и через организацию Розенберга и немецкого военно-морского атташе в Осло деятельность Квислинга была увязана с планами немецкого военно-морского штаба.

14 декабря Квислинг со своим помощником Хагелином прибыл в Берлин, где Редер представил их Гитлеру для обсуждения плана нанесения политического удара в Норвегии. Квислинг прибыл с подробным планом. Гитлер, чтобы соблюсти тайну, притворился, будто избегает принятия на себя новых обязательств, и заявил, что предпочел бы, чтобы Скандинавия осталась нейтральной. Тем не менее, как утверждает Редер, в этот же день Гитлер приказал верховному командованию подготовиться к норвежской операции.

Разумеется, мы ничего об этом не знали. Как английское, так и германское военно-морские командования вполне правильно вели расчеты по одним и тем же стратегическим линиям, и одному из них удалось добиться от своего правительства конкретных решений.

* * *

Тем временем Скандинавский полуостров превратился в театр неожиданного столкновения, вызвавшего волну возмущения в Англии и во Франции. Это обстоятельство возымело весьма серьезное влияние на ход обсуждения норвежской проблемы. Как только Германия оказалась втянутой в войну с Англией и Францией, Советская Россия в духе заключенного ею с Германией пакта приступила к блокированию всех линий, ведущих в Советский Союз с запада. Одна из этих линий проходила из Восточной Пруссии через Прибалтийские государства; вторая – через воды Финского залива; третья – через Финляндию и Карельский перешеек и заканчивалась на финской границе в пункте, отстоявшем от ленинградских пригородов лишь на двадцать миль.

Советы не забыли опасностей, которым подвергся Ленинград в 1919 году. Даже белогвардейское правительство Колчака уведомило мирную конференцию в Париже, что базы в Прибалтийских государствах и Финляндии были необходимой защитой для русской столицы. Сталин высказал ту же мысль английской и французской миссиям летом 1939 года. В предыдущих главах мы видели, как естественные опасения этих малых государств служили препятствием англо-французскому союзу с Россией и проложили путь соглашению Молотова – Риббентропа.

Сталин не терял времени. 24 сентября в Москву был вызван эстонский министр иностранных дел, и спустя четыре дня его правительство подписало пакт о взаимопомощи, по которому русским было предоставлено право разместить свои гарнизоны в ключевых пунктах в Эстонии. 21 октября Красная Армия и военно-воздушные силы уже были на месте. Та же процедура была одновременно применена в Латвии. Советские гарнизоны появились также и в Литве. Таким образом, южный путь на Ленинград и половина береговой линии Финского залива оказались в кратчайший срок блокированными советскими вооруженными силами на случай немецких поползновений. Оставались открытыми подступы только через Финляндию.

В начале октября в Москву отправился Паасикиви, финский государственный деятель, в 1921 году подписавший с Советским Союзом мирный договор. Советские требования были большими: отодвинуть на значительное расстояние финскую границу на Карельском перешейке, чтобы Ленинград не был на расстоянии действия вражеской артиллерии; уступить некоторые финские острова, расположенные в Финском заливе, сдать в аренду полуостров Рыбачий с его единственным финским незамерзающим арктическим портом Петсамо и главное – сдать в аренду порт Ханко у входа в Финский залив для устройства в нем русской военно-морской и военно-воздушной базы. Финны готовы были уступить по всем пунктам, кроме последнего. Они считали, что с того момента, как ключи от Финского залива окажутся в руках русских, со стратегической и национальной безопасностью Финляндии будет покончено. 13 ноября переговоры были прерваны, и финское правительство приступило к мобилизации и усилению своих войск на карельской границе. 28 ноября Молотов денонсировал пакт о ненападении, заключенный между Финляндией и Россией. Спустя два дня русские перешли в наступление в восьми пунктах, расположенных на тысячемильном финском фронте, причем в то же утро красные военно-воздушные силы бомбили финскую столицу Хельсинки.

Вся тяжесть русского удара была прежде всего направлена против пограничных укреплений финнов на Карельском перешейке. Это был укрепленный район глубиной около двадцати миль, простиравшийся с севера на юг, через лесистую местность, покрытую толстым слоем снега. Укрепления эти были названы линией Маннергейма, по имени финского главнокомандующего, спасшего в 1917 году Финляндию от большевистского владычества. Возмущение, вызванное в Англии, во Франции и в еще более острой форме в Соединенных Штатах при виде неспровоцированного нападения гигантской Советской державы на маленькую, отважную и высокоцивилизованную нацию, вскоре сменилось чувством изумления и облегчения. В первые недели боев советские войска, укомплектованные почти целиком из состава Ленинградского округа, успеха не имели. Финская армия, общий боевой состав которой составлял не более 200 тысяч человек, сражалась отлично. Финны мужественно действовали против русских танков, применив новый тип ручных гранат, которые вскоре получили название «молотовский коктейль».

Возможно, советское правительство рассчитывало на военную прогулку. Хотя первоначально советские налеты на Хельсинки и другие пункты и не носили особенно интенсивного характера, они были рассчитаны на то, чтобы вселить ужас. Советские войска, начав военные действия, численно намного превосходили противника, но уступали ему в боевых качествах и были плохо подготовлены. Воздушные налеты и вторжение на их землю вызвали у финнов подъем, и они, как один человек, сплотились против агрессора и дрались с предельной решимостью и великолепным искусством. Правда, русской дивизии, наступавшей на Петсамо, не стоило особого труда отбросить 700 финнов, оборонявших этот район. Однако наступление на «талию» Финляндии оказалось катастрофическим для захватчиков. Местность в этом районе почти вся покрыта сосновым лесом, а почва в ту пору была прикрыта твердым слоем снега. Холода стояли жестокие. Финны были хорошо обеспечены лыжами и теплым обмундированием, в то время как у русских не было ни того ни другого.

Кроме того, финны оказались напористыми бойцами, отлично подготовленными для боевых действий в лесу. Тщетно возлагали русские свои надежды на численное превосходство и более тяжелое вооружение. По всему этому фронту финские пограничные части медленно отступали по дорогам, преследуемые русскими колоннами. Но как только последние углублялись приблизительно на тридцать миль, на них со всех сторон набрасывались финны. Колонны эти натыкались на финские оборонительные сооружения в лесах и подвергались днем и ночью ожесточенным фланговым атакам; их коммуникации в тылу перерезались, их уничтожали, а в лучшем случае они уходили восвояси, понеся тяжелые потери. К концу декабря весь русский план наступления через «талию» провалился.

Тем временем не лучше обстояло дело и с наступлением на линию Маннергейма на Карельском перешейке. Обходное движение к северу от Ладожского озера силами двух советских дивизий окончилось так же, как и операция на севере. Против линии Маннергейма был предпринят ряд массированных атак силой около двенадцати дивизий. Атаки начались в первые дни декабря и продолжались весь месяц. Обстрел русской артиллерией оказался недостаточным, у русских были в основном легкие танки, и их фронтальные атаки были отбиты, они понесли тяжелые потери и не добились успеха. К концу года неудача на всем фронте в конце концов убедила советское правительство, что оно имеет дело с совершенно иным противником, чем предполагало. Тогда советское правительство решило предпринять более основательные усилия. Поняв, что на севере в лесистой местности одним численным превосходством нельзя преодолеть сопротивление лучше обученных и тактически более гибких финнов, советское правительство решило сосредоточить силы на прорыве линии Маннергейма по способу осадной войны, которая позволяет в полной мере использовать мощь массированной тяжелой артиллерии и тяжелых танков. Это потребовало больших приготовлений, поэтому с конца года боевые действия на всем финском фронте затихли.

Финны к тому моменту вышли победителями из схватки со своим могущественным противником. Такой неожиданный поворот событий был воспринят с чувством удовлетворения во всех странах, как воюющих, так и нейтральных. Для Красной Армии это оказалось довольно плохой рекламой. В английских кругах многие поздравляли себя с тем, что мы не очень рьяно старались привлечь Советы на нашу сторону, и гордились своей дальновидностью. Люди слишком поспешно заключили, что чистка погубила русскую армию и что все это подтверждало органическую гнилость и упадок государственного и общественного строя русских. Этих взглядов придерживались не только в Англии. Можно не сомневаться, что Гитлер со всем своим генералитетом глубоко задумался над финским уроком и что это сыграло большую роль в формировании его намерений.