Текст книги "В теплой тихой долине дома"

Автор книги: Уильям Сароян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Гений

Однажды вечером в пивной Иззи ко мне подошел один молодой гений в плисовых штанах и сказал:

– Я слышал, вы писатель. У меня замечательный сюжет для кино, только мне нужен опытный человек, чтобы написал за меня. Я бы и сам это сделал, но я работаю, а после, работы такой усталый, что не могу писать.

Я был под хмельком, но я никогда не бываю так уж пьян или занят, чтобы отказаться выслушать брата-писателя, и я сказал:

– Валяйте, рассказывайте. Если это интересно, напишу сценарий, и мы с вами заставим «Метро-Голдвин-Мейер» сделать по нему фильм. Ну, что там у вас?

Если вам довелось напечатать свой рассказ в каком-нибудь известном американском журнале и если вы хоть чуточку знаете жизнь, то вы наверняка встречали уйму людей с сюжетами для замечательных фильмов. Таких людей с киносюжетами везде хоть пруд пруди, но все это, конечно, они носят в голове. По-моему, те, кто выпускает фильмы, никогда не сталкиваются с такими людьми, а если даже и сталкиваются, то, видимо, не дают им возможности ничего рассказать. Потому-то и фильмы у нас паршивые, даже когда цветные, даже с такими звездами, как Кларк Гейбл, Джон Барримор, Норма Ширер и прочие. Просто-напросто те, кто этим занимается, не желают делать хорошие кинофильмы.

В пивной Иззи можно за вечер услышать не меньше чем восемьдесят семь чудесных киносюжетов, но ни один из них никогда не попадает на экран.

– Рассказывайте, – повторил я.

– Начинать сначала? – спросил молодой человек.

– Не обязательно, – сказал я. – Начинайте, откуда хотите. Давайте с конца и рассказывайте в обратном порядке. Можете даже присесть, если вам угодно.

– Нет, спасибо, я лучше постою.

– И не спешите, я вас не тороплю, – сказал я.

– Да тут, собственно, рассказывать недолго, – заметил мой новый знакомый. – Тут такая штука. Он говорит: «Я должен действовать. Я не хочу служить всю жизнь в конторе». Садится на пароход и едет в Шанхай.

– Кто? – спросил я.

– Да этот парень. Кларк Гейбл.

– О, – сказал я. – Значит, Кларк Гейбл говорит, что должен действовать, а как именно?

– Он идет на палубу и встречает там девушку.

– Девушку?

– Ну да, Джоан Кроуфорд.

– Ах, Джоан Кроуфорд! – сказал я. – И что же дальше?

– Они влюбляются друг в друга.

– И он действует?

– Нет, не сразу. Это я оставляю на конец.

– Понятно, – сказал я. – Наверно, что-нибудь оригинальное?

– Он женится на девушке.

– Ну, а как с деньгами? Деньги у кого будут?

– Деньги у нее. Вот отсюда-то и конфликт.

– Ого! – сказал я. – И конфликт имеется?

– А как же! Этот парень не кот, он не хочет жениться на богатой.

– Почему?

– Он считает, что нельзя ему жениться на богатой, хоть он ее и любит. У них из-за этого ссора.

– Ну, ссора-то, наверное, так, в шутку? – сказал я. – Ведь не всерьез же?

– Еще как всерьез! А девушке необходимо выйти за кого-нибудь замуж до того, как пароход прибудет в Шанхай. Иначе она не получит наследства – восемнадцать миллионов долларов.

– Сколько миллионов? – сказал я.

– Восемнадцать.

– А вы думаете, этого хватит? – спросил я. – Чтобы прожить?

– Должно хватить. Сумма солидная.

– Что вы! Жалкая мелочь! – сказал я. – Ну, дальше?

– Дальше так. Девушка помолвлена с пожилым банкиром. А он некрасивый. Она не хочет выходить за него замуж. В этом месте у Джоан Кроуфорд будет возможность блеснуть своей игрой.

– Еще бы!

– После того, как Кларк поссорился с ней, она говорит, что выйдет за банкира – назло.

– Это тоже можно здорово сыграть, – сказал я.

– Ага, здорово. Ну вот, капитан готовит свадьбу на пароходе. Тут начинается самое интересное. Происходят разные события, одно за другим. Пароход захватывают китайские пираты, и один китаец решает сам жениться на этой девушке, конечно, без всякого там венчания и формальностей. Банкир не вмешивается: он сдрейфил. Но у Кларка кипит ненависть против китайца. Это молодой образованный китаец. Он говорит по-английски лучше всех на пароходе.

– Ишь какой! – сказал я.

– Этот китаец врывается в каюту и давай гоняться за девушкой.

– Нехорошо, – сказал я.

– Китаец гоняет девушку по всем углам, но тут Кларк вышибает дверь и врывается в каюту. Драка. Китаец валит его на пол, вытаскивает кинжал и собирается пырнуть.

– Куда?

– Прямо в сердце. Но тут девушка бьет китайца по голове стулом.

– Вот это любовь!

– А в это время приходит телеграмма капитану. В ней говорится, что он должен арестовать и заковать в кандалы банкира за крупное воровство и двоеженство.

– За такие шалости – и заковать в кандалы?

– Ну, может, там за убийство какое. Все кончается тем, что Кларк целует Джоан.

– Оригинальный конец, – сказал я.

– Вам понравилось?

– Очень.

– Волнует?

– Мало сказать, дух захватывает! Особенно когда китаец охотится за девушкой.

– Я знал, что вам понравится, – сказал он. – Вы лучше сперва напишите роман, а потом уж продайте его киностудии.

– Сделал бы с радостью, ей-богу, – сказал я, – но с позавчерашнего дня я больше не пишу.

– То есть как не пишете, почему?

– Да так, надоело, – сказал я. – Одно и то же вечно одно и то же.

– Но у меня же совсем по-другому, – сказал он. – Подумайте: китаец, восток против запада…

– Возможно. Но с позавчерашнего дня я больше не пишу. Пишите сами.

– А вы думаете, напечатают?

– Дураки будут, если не напечатают.

– А какой мне взять стиль?

– Чего там размышлять о стиле, – сказал я. – Садитесь вечером после работы и пишите, как в голову придет. Увидите, лучшего стиля для этого и не нужно. У вас там хватит материала еще на два фильма.

– У меня грамматика того, хромает, – сказал он.

– У меня самого не лучше, – сказал я. – Пусть вас это не смущает. Это будет в какой-то мере ваш собственный стиль, вроде как бы ваша индивидуальность. Я убежден, что вы гений.

– Да что вы! – сказал он. – Просто у меня много идей для книг и кино. Я уже столько забыл такого, из чего можно было бы сделать десяток книг и десяток фильмов.

– А вы записывайте, – сказал я. – Чтоб не забывать. Этак вы теряете доллары каждую минуту.

– У вас есть карандаш? – спросил он.

– К сожалению, нет, – сказал я. – С позавчерашнего дня я больше не пишу.

– Черт вас дернул бросить! Почему?

– То, что я пишу, в кино не берут, – сказал я. – Изредка я продаю рассказ за тридцать-сорок долларов. А идей для кино у меня нет. Вначале мне казалось, что я способен кое-что придумать, но ничего не выходило, потому и бросил.

– Плохо ваше дело, – сказал он. – А вот у меня что ни шаг, то идея.

– Я это вижу, – сказал я. – Вам только нужно все записывать, тогда вы очень скоро разбогатеете и прославитесь.

– Я вам сейчас расскажу еще один сюжет, – сказал он.

– Джо! – крикнул я.

Джо подбежал к моему столику.

– Джо, вот тебе десять центов, – сказал я, – достань мне карандаш.

Джо подошел к Иззи, тот долго шарил под стойкой и нашел огрызок карандаша. Джо принес его мне. Я передал его молодому человеку.

– Нате, – сказал я, – вот вам отточенный карандаш. Не теряйте времени. Берите его, ступайте домой и запишите свои идеи. Можно на любой бумаге. Авраам Линкольн написал свою знаменитую речь на обратной стороне конверта.

Он взял карандаш, но продолжал стоять.

– Я собирался отдохнуть сегодня, а писать уже с завтрашнего дня, – сказал он.

– Нет, – сказал я, – так нельзя. Идите сейчас же домой и садитесь писать, пока у вас еще свежие мысли в голове.

– Ладно, – согласился он.

Мой собеседник сунул карандаш во внутренний карман пиджака, надвинул шляпу на глаза и стал спускаться по лестнице.

– Эй, Джо, – крикнул я, – три пива!

Джим Пембертон и его сын Триггер

Папаша вошел в закусочный фургон Вилли на Пич-стрит, где я сидел у стойки, болтая с Эллой – новой подавальщицей из Техаса, ел шницель и пил кофе; он бросил шляпу на мраморный автомат, снял пиджак, свернул его, положил рядом со шляпой и сказал:

– Триг, имей в виду, я тебе задам трепку. Ты сказал миссис Шеридан, что я не был в армии.

Я чуть было не подавился шницелем, и Элла посоветовала мне поднять кверху левую руку, потому что от этого проходит кашель, и папаша сказал:

– Ну-ка, Триггер, слезай со стула.

– Дай мне, по крайней мере, доесть шницель, па, – сказал я.

– Ладно, – согласился папаша. – Ты сказал миссис Шеридан, что за всю жизнь я не убил ни одного человека, и теперь она больше не желает меня видеть.

– Что поделаешь, – сказал я. – Дай мне доесть шницель. Ты ведь действительно никого и не убивал, сам знаешь.

– Откуда тебе это известно? – спросил папаша. – Ты в этом уверен?

– Я не могу сказать наверняка, но, господи помилуй, па, зачем бы ты стал трудиться и убивать кого бы то ни было?

– Не твоего ума дело. Мне некогда объяснять тебе, что к чему. Поскорей доглатывай свой шницель и слезай. Я задам тебе трепку.

Он повернулся к Элле.

– Здравствуйте, Элла, – сказал он вежливо. – Зажарьте мне кусок филейной вырезки. Чуть-чуть с кровью.

– Хорошо, мистер Пембертон, – сказала Элла. – Неужели вы опять собираетесь драться с Триггером?

– Я не могу позволить, чтобы он распускал про меня ложные слухи, – сказал папаша.

– Какая же это ложь? Кого ты убивал? Назови мне хоть одного человека.

– Черта лысого я тебе назову, – сказал папаша. – Я мог бы тебе на пальцах насчитать целых четырнадцать убитых.

– У тебя нет четырнадцати пальцев. У тебя нет даже и десяти. У тебя их восемь. Ты потерял два пальца левой руки на лесопилке Перри.

– Я потерял свои пальцы на войне, – сказал папаша. – За родину.

– Папаша, – сказал я. – Ты же знаешь, что ты не был в Европе. Тебя губит твое воображение.

– Я тебе покажу, кто кого погубит. Миссис Шеридан говорит, что я не герой.

– Ты и в самом деле не герой, па.

– Ладно, слезай. Если ты так считаешь, я задам тебе трепку.

– Все равно я с тобой справлюсь, и ты сам это знаешь. Не понуждай меня.

– Ты со мной справишься? – спросил папаша. – Когда же это бывало?

– Господи, мистер Пембертон, – вмешалась Элла, – да ведь Триггер справился с вами не далее как вчера на этом самом месте, перед нашим фургоном!

– Поджарь мне приправу из лука, – сказал папаша. – Как ты поживаешь, Элла? Не отпускает ли мой сын на твой счет оскорбительных замечаний? Имей в виду, я этого не потерплю. Я ему задам трепку.

– Помилуйте, мистер Пембертон! Триггер очень мил. Триггер – самый приветливый и красивый молодой человек в Кингсбурге.

– Я не потерплю, чтобы кто-нибудь отпускал оскорбительные замечания такой невинной девушке, как ты, Элла, – сказал папаша. – Если мой сын Триггер пригласит тебя за город, ты мне только скажи, и я задам ему трепку.

– Да я с радостью поеду с Триггером за город, – сказала Элла.

– Берегись! – сказал папаша. – Триггер – такой парень, что справится с тобой в две минуты.

– И не подумает, – сказала Элла.

– Еще как подумает, – сказал папаша. – Разве нет, сынок?

– Да это как сказать, – ответил я, поглядел на Эллу и подумал, что, может, папаша прав первый раз в своей жизни. Первый раз в жизни его не губит его безудержное воображение.

Похоже было, что у папаши пропала охота отодрать меня из-за миссис Шеридан, и на душе у меня полегчало. Мне было жаль отравлять лучшие годы его жизни: ведь по шее получал всегда папаша, когда он думал помериться со мной силой.

– Элла, – сказал папаша. – Как бы там ни было, не давай Триггеру кружить тебе голову всякими там разговорчиками и улещиванием.

– Я живу в этом городе уже третий день, – сказала Элла, – но еще не встречала тут никого, кто бы мне понравился хоть вполовину так, как Триггер.

Она перевернула на сковороде бифштекс.

– Как вам нравится этот бифштекс, мистер Пембертон? – спросила она.

– Красота! – сказал папаша.

Он уселся на стул рядом со мной.

– Триггер, – сказал он, – обожди на улице, пока я поужинаю. Не могу же я задать тебе трепку на пустой желудок! Обожди минут пять.

– Я договорился с Гарри Уилком, что сыграю с ним партию в бильярд. А чего тебе от меня надо, па?

– Я хочу, чтобы ты пошел к миссис Шеридан и сказал ей, что я убил на войне семнадцать немцев. Она сидит на веранде перед домом. Не могу же я жить в такую замечательную погоду без любви и уважения красивой женщины!

– Побойся бога, па, да ведь миссис Шеридан мне не поверит!

– Поверит. Поверит, какую бы ты ни сказал ей чепуху. Запомни: семнадцать! Не забудь!

– Но ведь на самом деле ты же их не убивал, а, па?

– А какая тебе разница? – спросил он.

Элла положила на тарелку бифштекс и поставила тарелку на стойку, между ложкой и вилкой с ножом. Папаша отрезал от бифштекса большой кусок. Мясо было красное, как кровь. Папаша положил его в рот и улыбнулся Элле.

– Ты хорошая, еще совсем невинная девушка, – сказал он. – Недалек тот час, когда тебе захочется замуж, поэтому лучше не езди с Триггером за город.

– А почему бы мне с ним не поехать, мистер Пембертон? Я поеду с радостью, – сказала Элла.

– Езжай, – сказал папаша. – Езжай, и пусть он задаст тебе трепку, если тебе уж так хочется.

Папаша обернулся ко мне.

– Ты окажешь мне эту услугу, Триггер?

Господи, как я гордился своим папашей! Он был такой большой и такой сумасшедший!

– Ладно, папаша. Я расскажу миссис Шеридан, что ты перебил целый полк пулеметчиков.

– Ступай прямо к миссис Шеридан. Она сидит в качалке на веранде. Скажи ей, что я приду, как только поужинаю.

– Ладно, па, – сказал я.

– До свидания, Триггер, – сказала Элла.

– До свидания, Элла.

Я подошел к обочине, завел своего «харлей-дэвидсона» и проехал шесть кварталов до меблированных комнат миссис Шеридан на Элм-авеню.

Как сказал папаша, миссис Шеридан и в самом деле сидела на веранде перед домом, однако с ней был Ральф Этен. Миссис Шеридан через соломинку потягивала из бутылки шипучку с клубничным сиропом.

Я прислонил мотоцикл к обочине тротуара и подошел к веранде. Миссис Шеридан выглядела очень хорошенькой и уютной, а Ральф Этен был зол, особенно на меня. Все равно мне никогда не нравилась его дочь Эффи. Ему только казалось, что Эффи мне нравится. Он упорно пытался меня на ней женить, но я потребовал доказательств, что виной был я, а не Гэби Фишер. Ральф Этен утверждал, что Гэби Фишер тут ни при чем, а я утверждал, что и мое дело тут сторона. Ральф Этен очень рассердился и пригрозил, что передаст дело в Верховный суд, но почему-то этого не сделал.

– Добрый вечер, миссис Шеридан, – сказал я.

– Добрый вечер, Триггер, – сказала миссис Шеридан. – Поднимись сюда и посиди с нами.

– Добрый вечер, мистер Этен, – сказал я.

Ральф Этен спросил:

– Что привело тебя, сынок, в такой поздний час?

– Поднимись на веранду и присядь, – сказала миссис Шеридан. – Мы с Ральфом хотим с тобой поговорить.

Я поднялся на веранду и сел на перила против миссис Шеридан и мистера Этена.

– Вот и я, миссис Шеридан, – сказал я. – О чем же вы хотите со мной поговорить?

– Мы хотим поговорить с тобой о твоем сыне Гомере, – сказала миссис Шеридан. – От Эффи, младшей дочери Ральфа.

– Гомер совсем не мой сын, – сказал я.

– Ты ошибаешься, – сказал Ральф Этен. – В этом вопросе ты чертовски ошибаешься, Триггер. Гомер похож как две капли воды и на тебя, и на твоего папу, и даже на твоего деда. Гомер – самый настоящий Пембертон.

– Мистер Этен, – сказал я ему, – боюсь, что вас губит ваше воображение.

– Напрасно, Триггер, – сказал мистер Этен. – Гомер – твой сын. Он уже разговаривает и даже в этом похож на тебя.

– Триггер, – сказала миссис Шеридан. – Мне кажется, ты должен проявлять больше интереса к своим детям.

– Побойтесь бога, миссис Шеридан. – сказал я. – Как вы можете так говорить? Какие у меня могут быть дети? У меня нет даже жены.

– Есть жена или нет, – сказала миссис Шеридан, – но у тебя не меньше четырех детей в одной только нашей округе. Тебе слишком легко переезжать с места на место на твоем мотоцикле, Триггер. Ты, верно, себе и не представляешь, сколько он тебе экономит времени, когда тебе надо добраться до какой-нибудь невинной девицы или сбежать от нее.

– Я езжу на этой машине, чтобы доставлять нашим фермерам газеты из Сан-Франциско. Вот для чего у меня мотоцикл.

– Я и не говорю, что он у тебя совсем не для этого, – сказала миссис Шеридан. – Но ты развозишь газеты только какой-нибудь час или два по утрам. Твои дети – самые прелестные дети в нашей округе, и, ей богу, нехорошо с твоей стороны не обращать на них никакого внимания.

– Триггер, – сказал мистер Этен, – почему бы тебе не жениться на моей дочери Эффи, не стать человеком и не приобрести себе имя?

– Что за имя вы имеете в виду, мистер Этен?

– Громкое имя, – сказал мистер Этен. – Почему бы тебе не остепениться и не стать большим человеком?

– Вот именно, Триггер, – сказала миссис Шеридан, – мне тоже кажется, что стоит тебе чуть-чуть поднатужиться, и ты станешь большим человеком.

Я решил, что настало время приняться за миссис Шеридан, но не мог этого сделать в присутствии мистера Этена. Папаша недолюбливал этого человека, и я решил от него избавиться.

– Мистер Этен, я хочу вам сказать, пока не забыл, для чего я сюда пришел. Дело в том, что Чарли Хэген хочет поговорить с вами по личному делу. Он ждет вас в Колизеуме и просит поторопиться.

Мистер Этен подпрыгнул чуть не на три фута со своего стула.

– Банкир Чарли Хэген? – воскликнул он. – Триггер, ты хочешь сказать, что меня ждет самый богатый человек в нашей округе?

– Да, сэр, – сказал я. – Мистер Хэген уверяет, что он должен поговорить с вами о чем-то очень важном.

– Кто бы мог подумать? – сказал мистер Этен. – Вы уж меня извините, миссис Шеридан, но я должен вас покинуть.

– Что поделаешь, – сказала миссис Шеридан.

Мистер Этен вмиг скатился по лесенке, одним прыжком перескочил через двор перед домом и побежал вниз по Элм-авеню.

– Миссис Шеридан, – сказал я, – хотите верьте, хотите нет, но мой папаша перебил на войне целый снайперский полк немецких пулеметчиков. Он подкрался к ним когда они спали. Вот как он это сделал!

Миссис Шеридан отставила бутылку с шипучкой и расправила свою могучую грудь, затрепетав от изумления.

– Триггер, – сказала она. – О чем ты, черт бы тебя подрал, болтаешь?

– Я говорю о моем папаше, – ответил я. – Я говорю о Джиме Пембертоне, о волке-отшельнике этих мест, грозе воров и карманников, покровителе детей и невинных девушек, вот о ком я говорю.

– И что же, по-твоему, твой безумный папаша натворил на войне? – спросила миссис Шеридан.

– Говорю вам, он своими руками перебил семнадцать немецких снайперов-пулеметчиков.

– Не верю, – заявила миссис Шеридан.

– Что мне вам на это сказать, миссис Шеридан? Вас, по-видимому, губит ваше воображение. Я говорю сущую правду. У папаши были письменные доказательства, но он их куда-то засунул. У него было семь медалей, но ему пришлось их продать. Папаша – герой, миссис Шеридан.

– Триггер, кто тебя сюда послал с такими дикими россказнями? – спросила миссис Шеридан. – Вчера ты мне говорил, что твой папаша никогда не ездил в Европу. Вчера ты мне сказал, что твой папаша даже не был в армии.

– Миссис Шеридан, – сказал я, – меня ввели в заблуждение. Меня злостно ввели в заблуждение.

– Как же твой папаша смог совершить такое геройство? – спросила миссис Шеридан. – Как же, черт его побери, ему удалось это совершить?

– Он подкрался к ним исподтишка, – сказал я. – Он убил одиннадцать немцев, когда они спали, ударяя их по голове прикладом ружья. Остальные шестеро проснулись и затеяли с папашей ужасную склоку, но он направил на них огонь из их же собственных пулеметов и скосил, как траву. За этот геройский поступок он получил целых семь медалей, а через два дня после этого им пришлось кончить войну.

Миссис Шеридан раскачивалась взад-вперед на своей качалке.

– Ай-ай-ай, кто бы мог подумать? – сказала она. – Триггер, возьми-ка пятнадцать центов, ступай к Мейеру и купи мне пачку сигарет «Честерфилд». Такую новость нужно как следует перекурить.

Я пробежал полквартала до Мекера, и купил миссис Шеридан пачку сигарет. Когда я вернулся, папаша уже сидел на веранде и рассказывал миссис Шеридан, как ему удалось совершить свой геройский поступок. Папаша беседовал с миссис Шеридан очень нежно и любовно.

– Вот и ты, Триггер, – сказала миссис Шеридан, – а ну-ка, дай мне сигареты.

Пока миссис Шеридан надрывала пачку, вынимала сигарету и закуривала, я переглянулся с папашей, желая узнать, как его дела. Папаша улыбнулся и сделал мне привычный знак правой рукой, означавший, что дела его идут превосходно и что он очень мне благодарен. Я сделал ему ответный знак, и миссис Шеридан так глубоко затянулась дымом и выглядела при этом такой прелестной, что я понял: дело в шляпе.

– Спокойной ночи и спасибо, миссис Шеридан, – сказал я. – Мне было так приятно в вашем обществе.

– Что ты, Триггер, – сказала миссис Шеридан, – не стоит благодарности. Мне тоже приятно было поговорить с тобой.

– Спокойной, ночи, па, – сказал я.

– Спокойной ночи, Триггер, – сказал папаша.

Я подошел к обочине, где меня ждал мотоцикл. Когда я запускал его, я услышал, как папаша, что-то рассказывает с таким жаром и нежностью, что было ясно: ему хватит дела по крайней мере до утра.