Текст книги "Пропавшая икона"

Автор книги: Уильям Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

Глава 26

Открытый гроб с телом Семенова выставили в комсомольском клубе, где он был активистом. Рядом стоял почетный караул из шести молодых парней. Королев, только когда прибыл на похороны, понял, что уже был здесь: клуб располагался в церкви, где обнаружили тело Мэри Смитсон. По иронии судьбы гроб поставили на алтаре – там, где умирала монахиня. Сквозь венки и цветы просвечивали пятна крови, до сих пор сохранившиеся на мраморе. Сначала Королев решил, что это чья-то злая шутка, но потом отбросил эту мысль. Скорее всего, недоразумение, не больше. Всего лишь стечение обстоятельств. Даже чекисты не стали бы так мрачно шутить.

Королев заметил, что его появление привлекло внимание присутствующих, и не удивился. Конечно, Шура отстирала кровь с его пальто и аккуратно зашила рукав, разорванный пулей Грегорина, но от этого оно не выглядело менее изношенным. Если бы ему можно было надеть милицейскую форму, он бы выглядел приличнее, но все равно его забинтованная голова и подвязанная рука притягивали бы взгляды. Капитан вздохнул и утешился мыслью, что теперь на ногах у него пара великолепных сапог.

Хотя именно из-за них Королев ощущал наибольший дискомфорт. И не только от мозолей, которые натер, пока шел к церкви. Его больше смущало то, как они ему достались. Сапоги лежали у него в комнате, завернутые в коричневую бумагу, когда сегодня утром он пришел домой. В пакете не оказалось записки, но на нем была указана его фамилия. Когда он развернул их и поставил на пол, его осенило: это подарок от Коли Графа. Запах новой кожи приятно щекотал ноздри, вызывая смешанное чувство вины и удовольствия. И что он должен был сделать? Вернуть сапоги?

Королев облегченно вздохнул, когда на панихиду прибыл Попов и, взяв его за руку, отвел в сторону.

– Черт подери, капитан! Я видал трупы, которые выглядели лучше, чем ты сейчас.

– Да, мне немного досталось.

– Как дела? – спросил Попов, указывая на подвязанную руку Королева.

– Пуля прошла от локтя к плечу. – Он замялся, вспомнив, что полковник Родинов запретил распространяться «об этом инциденте», когда навещал его в госпитале. Но рана была налицо, поэтому нужно было как-то объяснить это Попову. – Пуля попала в вытянутую руку и прошла вдоль нее. Мне повезло. Кость не задета.

Королев старался не думать о том, что было бы с ним, если бы выстрел оказался на пару сантиметров точнее. Особенно страшно было об этом думать, находясь рядом с телом Семенова. Он также не хотел вспоминать холостой звук, когда у Грегорина закончились патроны. И уж совсем не хотелось гадать, почему полковник ушел из квартиры, не закончив работу. Господь был милостив к нему – вот все, о чем он думал.

Они встали в очередь, выстроившуюся для прощания с телом. Поскольку это были похороны большевика, никакого отпевания не предполагалось. Попов и соратники Семенова выступят с прощальной речью на кладбище, но больше уход Семенова из этого бренного мира никак не будет отмечен. Королев знал одно: его участие в прощальной церемонии должно быть сведено к минимуму. В отношении этого он получил строгие указания.

– Ты ведь не будешь выступать с речью? – спросил Попов, как будто услышав, о чем думает капитан, и этот вопрос прозвучал скорее как приказ.

– Решили, что здоровье не позволит мне сделать это.

– Ну да, – задумчиво сказал Попов. – Мне тоже велено быть кратким. – Он кивнул в сторону алтаря и гроба. – Следовало бы устроить церемонию прощания в другом месте. А ты знал, что похороны состоятся здесь?

– Нет.

– И я тоже. Были просто указаны улица и номер дома. Интересно, почему, когда нашли труп монахини, он не сказал, что состоит в этой комсомольской ячейке? Правда, он вообще мало говорил о себе. Жаль, что все так произошло, – из него получился бы хороший следователь.

Подошла их очередь прощаться. Королев взглянул на землистое лицо Семенова. Оно было каким-то худым и дряблым, только скулы и нос торчали. Он наклонился и, отодвинув прядь волос, поцеловал лейтенанта в лоб. Без души тело Семенова было ничем – просто пустой сосуд с запахом моря при отливе. Королев почувствовал, как к глазам подступают слезы. Горько и бессмысленно – закончить жизнь в таком возрасте!

Отойдя от гроба, он заметил, что людей в клубе стало больше. Появились военные в форме, с мрачными, непроницаемыми лицами. «Чекисты», – подумал Королев.

– Его наградят медалью. И тебя. Только решат, какой именно, – улыбнулся генерал. – Тебя хотят отметить за разоблачение предателей, но без лишнего шума. Никакой перестрелки на Воронцовом Поле не было, ты в курсе?

– Да, полковник Родинов меня предупредил.

Генерал сел на стул и пригласил Королева устроиться рядом.

– Ты должен обо всем забыть. НКВД подкрутят гайки у себя сами. И на этот раз, Алексей Дмитриевич, ты должен беспрекословно подчиниться.

– Я понимаю, – сказал Королев.

Но оставалась одна гайка, которую он хотел подкрутить лично, что бы ему ни приказывали.

– Ты даже не представляешь, как тебе повезло, Королев. Ежов хотел, чтобы всех, кто был связан с этим делом, расстреляли, – в целях чистки кадров. И если бы я верил в Бога, то сказал бы, что он на твоей стороне. Ты знаешь, что произошло? Сталин гулял в кремлевском саду, когда в воздухе поднялся надувной колхоз. Это его развеселило. Вот и все. Если бы он был в другом настроении, или Грегорин побежал в другую сторону, или солдаты смогли удержать канаты, или если бы произошло еще что-то – или не произошло! – тебя бы уже не было в живых. И меня, скорее всего, тоже.

Королев попытался представить, как смеется Сталин при виде надувной деревни, плавающей в воздухе над Москвой, но у него ничего не получилось.

– Тебе еще повезло, что ее не отнесло ветром к площади, – продолжил генерал, – иначе он вряд ли бы обрадовался.

Королев кивнул, вспоминая, как во время празднования девятнадцатой годовщины Октябрьской революции над Москвой эскадрон за эскадроном пролетали бомбардировщики, демонстрируя мощь Советского Союза. Какое-то время Попов и капитан сидели молча, раздумывая о превратностях судьбы.

– А что стало с деревней? – спросил Королев.

– Пришлось простреливать фигуры, чтобы вышел воздух. Но один надувной дом все-таки унесло ветром. Говорят, он летит в сторону Финляндии.

– Интересно, долетит или нет, – сказал Королев, вспоминая о планах Грегорина пересечь границу.

У входа в церковь послышался оживленный шум, и они повернулись, чтобы посмотреть, что там происходит. Королев сразу узнал Родинова и сначала решил, что это на него так отреагировала толпа, но потом заметил рядом с ним человека маленького роста. Он шел с важным видом, что несколько контрастировало с его мелкой фигурой. Из-под военной фуражки выглядывало костлявое лицо комиссара государственной безопасности Ежова. Его желтые зубы обнажились в улыбке, однако глаза оставались стеклянными. Все поднялись, но Ежов махнул рукой, давая знак, что можно сидеть. Это был жест Сталина – скромный, но властный.

Родинов наклонился к Ежову и что-то прошептал ему на ухо. Комиссар кивнул и присел на стул рядом с хорошенькой брюнеткой в траурном одеянии. К ним подошел какой-то человек, и у Королева мурашки побежали по коже, когда он узнал Бабеля. Писатель кивнул ему и – капитан готов был поклясться! – подмигнул жене Ежова. Родинов подошел к столу, установленному у гроба усопшего, достал из кармана лист бумаги и принялся его разворачивать. На нем был новый костюм – похоже, он купил его специально для похоронной церемонии.

– Товарищи, – начал полковник, поднимая голову, – спасибо, что вы пришли сюда сегодня, чтобы проводить в последний путь верного комсомольца и советского гражданина Ивана Ивановича Семенова. Я благодарю вас от лица всей его семьи, его товарищей и его друзей комсомольцев.

Кто-то всхлипнул, и Королев обернулся. Это была убитая горем женщина средних лет. У нее было заплаканное лицо, в чертах которого читалось сходство с Семеновым. Не дай Бог ему самому пережить похороны сына!

– Что еще добавить о нашем дорогом товарище? Он был грамотным человеком, прилежным работником в деле строительства Советского Союза, хорошим комсомольцем, который жил настоящей жизнью и искренне верил в победу интернационального социализма.

Послужной список Семенова оказался довольно длинным. Длиннее, чем можно было предположить. Родинов наконец закончил, сложил бумагу и кивнул парням из почетного караула. Те растерянно посмотрели друг на друга, и один из них с нерешительным видом взялся за крышку гроба. Родинов снова кивнул головой, на этот раз с явным раздражением. Дрожащими руками комсомольцы закрыли сосновый гроб, оставляя Семенова в вечном одиночестве.

Глава 27

Парни из почетного караула крепко держались за борта грузовика, трясущегося по неровной дороге. Люди на улице останавливались, когда мимо провозили гроб с чекистом. Кто-то снимал шляпу, а несколько человек даже перекрестились. Но большинство с нескрываемым любопытством провожали взглядом кортеж из блестящих черных машин. Королев невольно улыбнулся. Секретные похороны большевистского героя, за которыми наблюдал весь город…

Ежов не поехал на кладбище. В какой-то момент его машина свернула в сторону и повезла комиссара к другим, более важным делам. Из нескольких сотен людей, которые пришли в церковь попрощаться с Семеновым, до кладбища дошли человек восемьдесят, не больше.

Однако на кладбище появились и новые лица. Немного в стороне от всех стоял Шварц, а у самой могилы Королев заметил Валентину Николаевну, Шуру и жену Бабеля. Интересно, а где Наташа, которая почти не говорила после того, что произошло два дня назад? Валентина Николаевна выглядела спокойной. Королев сотни раз проклинал себя за тот ужас, который привнес в их жизнь. Чекистов в военной форме не наблюдалось, поэтому среди пришедших проститься не было того напряжения, которое чувствовалось в церкви. Женщины, не стесняясь, рыдали, кто-то поддерживал мать Семенова, утешая ее.

Пришел черед Попова выступить с речью. Он встал на месте священника у изголовья могилы и отдал какие-то указания почетному караулу. Они подложили под гроб широкие длинные полотна и по сигналу генерала начали медленно его опускать. Когда гроб с телом Семенова оказался в могиле, Попов заговорил:

– Жизнь продолжается, товарищи, и мы всего лишь маленький отрезок в истории человеческой эволюции. Если мы хотим почтить нашего погибшего товарища, то должны продолжать его дело ради светлого будущего пролетариата. Так будем же верны этому делу! Мы должны быть готовы отдать свою жизнь за товарищей, как товарищ Семенов отдал свою. Память о нем всегда будет жить в наших сердцах. Мы закончим то, что он и многие другие, отдав свою жизнь за революцию, закончить не успели. Он был одним из нас, и мы будем двигаться к цели, имея перед глазами этот самоотверженный пример.

Голос Попова звучал как набат, жестко и мягко одновременно, и в нем даже проскальзывали интонации священника. Когда генерал закончил, Королев заметил, как кое-кто из присутствующих перекрестился.

Он оглянулся. У него за спиной стоял Шварц.

– Добрый день, Джек, – сказал Королев.

– Алексей, мне очень жаль Ваню. Он был отличным малым.

– Да, он и вправду был хорошим парнем. Вы должны быть ему благодарны. – И в ответ на недоумение в глазах Шварца объяснил: – Если бы не он, Грегорин пошел бы в «Метрополь». А он был явно не в духе – решил, что вы обвели его вокруг пальца. Что это вы украли икону.

Все обстояло не совсем так, но Королев хотел посмотреть на реакцию Шварца. Но американец и бровью не повел – во всяком случае, капитан не заметил и тени замешательства на его лице. И уже одно это говорило о том, что ему есть что скрывать.

– Икону?

– Да ладно, Джек. Если бы я хотел причинить вам вред, вы бы уже сидели на Лубянке. А туда, скажу я вам, лучше не попадать.

Шварц незаметно огляделся, словно опасаясь, что его сейчас схватят.

– Не знаю, о чем вы говорите. Вы поэтому сегодня оставили сообщение в гостинице? Чтобы еще раз расспросить меня?

Лицо Шварца оставалось спокойным. Наблюдая со стороны, можно было подумать, что они скорбят за ушедшим из жизни Семеновым.

– Мои вопросы не носят официальный характер, Джек. Но если человека за неделю собирались убить столько раз, сколько меня, но почему-то оставляют в живых, это заставляет задуматься. И я обязан Ване тем, что имею теперь возможность докопаться до истины.

– Вы думаете, я могу вам в этом помочь?

– Назовем это интуицией следователя. Вы сами сказали, что ехали в поезде из Берлина с Нэнси Долан. А покойный полковник Грегорин пытался продать икону, прибегнув к вашим услугам. В некотором смысле вы являетесь связующим звеном между актерами, которые разыгрывали эту драму. Вы и икона. Я не удивлюсь, если окажется, что вы шурин Коли Графа. – Шварц с равнодушным видом пожал плечами. – И вы спрашивали меня об иконе. Будь я на вашем месте, – Королев задумчиво посмотрел на Шварца, как бы примеряя себя на его место, – я бы тоже в первую очередь задал этот вопрос.

– Вы знаете, где икона, Алексей? – сухо спросил Шварц.

«Он что, шутит?»

– Нет, Джек. Но мне кажется, я быстро ее найду, если позову пару десятков милиционеров и они перевернут все вокруг вас вверх дном. Вы этого хотите?

– Насколько я понимаю, у меня возникли проблемы с завтрашним отъездом.

– Так вы от нас уезжаете? Любопытно. Зачем вам уезжать, если остается надежда купить икону? Я думал, вы живете на проценты от сделки. Или я ошибался? Даже маленький процент от такой суммы, как миллион долларов, стоит того, чтобы немного подождать.

Шварц нахмурился.

– Вы хотите денег, Алексей?

– Денег? Нет, Джек. Вы неправильно меня поняли. Коля Граф прав – я не тот советский гражданин, каким себя считал, но я не продажный. Мне просто нужны кое-какие ответы. Для себя. И тот факт, что вас сейчас не допрашивают более жесткие, чем я, люди, доказывает, что я не собираюсь предавать дело огласке. К тому же, как видите, поисками иконы уже никто не занимается.

Шварц улыбнулся и кивнул.

– Моя машина стоит у ворот. Не хотите проехать со мной в гостиницу?

– Только дайте мне пять минут.

– Конечно.

Королев проводил Шварца взглядом и подошел к могиле. Двое копальщиков – деревенские парни с огромными, как лопаты, руками – начали забрасывать могилу, и Королев постоял, пока под землей не исчезла крышка гроба Семенова. Ему было жаль лейтенанта. Но не только его – себя тоже. Потерять друга и убить человека – это тяжело. И все это случилось с ним всего лишь за два дня. Он не сожалел о Грегорине, но лучше бы кто-то другой выпустил в него пулю. Да и выстрел получился не совсем точным: он метил полковнику в грудь, а вместо этого попал в лоб над левым глазом. Хотя что сейчас говорить – все равно пуля сделала свое дело. Вот так в одночасье прервать жизнь человека… Это заставляет задуматься о собственной смерти, а делать этого не хочется. Королев вспомнил залитого кровью Семенова, сидящего на полу в его квартире, и непроизвольно перекрестился. На глазах у всех. В этот момент он не думал о последствиях.

Глава 28

В машине Шварц и Королев молчали: говорить в присутствии водителя было не с руки, к тому же что они могли сказать друг другу? Так же молча они прошли через холл «Метрополя». Перед дверями номера Шварц пропустил Королева вперед.

– После вас, – сказал он.

Королев вошел и в полумраке разглядел большую кровать, два изящных стула, письменный стол, стопку коробок, которая стояла у окна, и лики, которые смотрели на него со всех сторон. По периметру комнаты были расставлены иконы. Позолоченные нимбы поблескивали в слабых лучах солнечного света, проникавшего сквозь закрытые шторы. Там были образы Христа в разном возрасте, святых и, конечно, самой Матери Божией.

Он насчитал около двадцати икон Богородицы. В основном это были классические изображения, и только пять из них представляли лик Казанской Божией Матери. С виду все они были очень древними, и он несколько минут рассматривал эти религиозные творения в полной тишине. Они отличались лишь мелкими, незначительными деталями, и Королев понял, что все было спланировано.

– Ловко придумано, – сказал он шепотом.

Шварц кивнул.

– Я как раз собирался их упаковывать – они поедут со мной на поезде до Гамбурга, а оттуда я отплываю в Нью-Йорк.

Спланировано было умно: лучший способ спрятать икону – смешать ее с остальными. Королев еще раз посмотрел на изображения Казанской Божией Матери.

– И?..

– Мы никогда не сможем сказать с точностью. Это вопрос веры, а не подлинности – всегда так было.

Королев чувствовал на себе взгляд Богородицы, словно она была рядом. Он хотел спросить, какая из икон та самая, но промолчал. Зачем ему это? Он не сомневался: только одна икона была настоящей – та, которая смотрела ему прямо в душу. Но он не стал креститься или молиться.

– Что будет с ними в Америке?

Шварц задумался.

– Ничего. Они будут ждать своего часа – когда все изменится.

Королев еще раз посмотрел на икону, кивнул и протянул американцу руку.

– Доброго пути, Джек. Возможно, мы еще увидимся в Москве. Когда-нибудь.

– Возможно, – сказал Шварц.

Королев вышел и закрыл за собой дверь.

Он не торопился домой, обдумывая, что должен сказать.

Когда он вошел в комнату, Валентина Николаевна стояла у стола, как будто дожидалась его. Он сразу перешел к делу.

– Валентина Николаевна, я все обдумал. Не могу себя простить за то, что эти негодяи по моей вине ворвались в дом и причинили вам боль. Будет лучше, если я съеду отсюда. Я поселюсь у двоюродного брата и ничего никому не скажу. В вашем распоряжении останется вся квартира, пока будет считаться, что я здесь живу. Это немного, но хотя бы что-то.

Она подумала и покачала головой.

– Спасибо за предложение, Алексей Дмитриевич. Это очень благородно с вашей стороны, но, право, не стоит. Вы не виноваты, что они ворвались сюда. Вы не можете отвечать за всех негодяев.

– Но… – начал он.

– Пожалуйста, не надо. Я говорю искренне. К тому же Наташа будет против. Она согласилась пойти сегодня в парк Горького, только если вы пойдете тоже. Понимаете? Я не справлюсь без вас.

И она улыбнулась.

От автора

В своей книге я старался воссоздать правдоподобную картину жизни Москвы тридцатых годов прошлого столетия, но прошу помнить, что это литературное произведение и кое-где я позволил себе определенные вольности, в особенности это относится к описаниям интерьера зданий. Заранее приношу извинения за любые неточности, относящиеся к реалиям того времени, они были допущены неумышленно.

Читатели, которых интересует более детальный рассказ об истории Советского Союза того времени, могут найти много интересного в следующих книгах:

Anne Applebaum. GULAG – A History of the Soviet Camps. Allen Lane, 2003.

Danzig Baldaev (and others). Russian Criminal Tattoo Encyclopedia, Vols 1–3. Steidl/Fuel, 2003; Fuel, 2006; Fuel, 2008.

Robert Edelman. Serious Fun – A History of Spectator Sports in the USSR. Oxford University Press, 1993.

Orlando Figes. The Whisperers. Allen Lane, 2007.

Sheila Fitzpatrick. Everyday Stalinism. Oxford University Press, 1999.

Sheila Fitzpatrick. Tear off the Masks – Identity and Imposture in Twentiethcentury Russia. Princeton University Press, 2005.

Véronique Garros, Natasha Korenevskaya and Thomas Lahusen. Intimacy and Terror – Soviet Diaries of the 1930s. Trans. Carol A. Flath. New Press, 1995.

Jukka Gronow. Caviar and Champagne – Common Luxury and the Ideals of the Good Life in Stalin’s Russia. Berg, 2003.

Jochen Hellbeck. Revolution on My Mind – Writing a Diary under Stalin. Harvard University Press, 2006.

Marc Jansen and Nikita Petrov. Stalin’s Loyal Executioner – People’s Commissioner Nikolai Ezhov. Hoover Institute Press, 2002.

David King. Red Star over Russia – A Visual History of the Soviet Union from 1917 to the Death of Stalin. Tate, 2009.

Hiroaki Kuromiya. The Voices of the Dead. Yale University Press, 2007.

Catherine Merridale. Night of Stone – Death and Memory in Russia. Granta, 2000.

Simon Sebag Montefiore. Stalin – the Court of the Red Tsar. Weidenfeld amp; Nicolson, 2003.

A. N. Pirozhkova. At His Side – the Last Years of Isaac Babel. Steerforth, 1996.

Vitraly Shentalinsky. The KGB’s Literary Archive. Harvill, 1993.

Frederick Starr. Red and Hot – the Fate of Jazz in the Soviet Union. Oxford University Press, 1983.

Мне посчастливилось защитить степень магистра по творческому письму в университете Святого Эндрю, и я бесконечно благодарен Дугласу Данну, Мэган Дэлахант, Дону Паттэрсону и Джону Бернсайду за их терпение, понимание и помощь. Я многим обязан А. Л. Кеннеди, которая не только обучила меня тонкостям писательского мастерства, но и включила мой рассказ «Дания» в составленный ею сборник немецких рассказов, – это стало признанием, в котором я тогда нуждался.

Я также благодарен Дэвиду Уилкинсону, Кугану Тарманантеру, Джонатану Тэйку, Сью Тертон, Брайану Хассетту, Кен Мерфи, Эду Мюррею, Иену Икбал Рашиду, Мэлани Ричмонд и своей жене Джоанне – они все читали книгу на разных стадиях ее написания. А также Ларисе Иваш, которая дала бесценные консультации по различным темам, начиная от советских папирос довоенного периода и заканчивая особенностями конструкции автомобиля ГАЗ-М1. Мой литературный агент Эндрю Гордон из «David Higham Associates», мой редактор Мария Рейт и редактор Линдсей Сагнетт из американского издательства «St Martin’s» помогли сделать эту книгу лучше, чем она была в самом начале. Их замечания и правки были очень дельными и стали ценным вкладом в это произведение. Внимание Марии к мельчайшим деталям заставляло меня взвешивать каждое слово – хотя, наверное, так и должно быть. И конечно, моя благодарность Лиз Коуэн за аккуратное внесение правок и подготовку книги к изданию.

Отдельное спасибо моей жене Джоанне. Эта книга посвящается ей в знак признательности за терпение и многое другое.