Текст книги "Пропавшая икона"

Автор книги: Уильям Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Он налил Королеву вина и уселся поудобнее.

– Боюсь, что я не могу рассказать вам о деталях преступления, – сказал Королев, чувствуя себя довольно неловко.

– Не беспокойтесь, капитан, это шутка. Выпейте вина и поешьте. Когда вы подкрепитесь, мы поговорим, а пока Абрам продолжит свой рассказ об Армении.

Королев осушил стакан красного вина. Тепло разлилось по телу, и он расслабился. Похожий на птицу мужчина начал рассказывать. Королев взглянул на Валентину Николаевну и был поражен ее точеным профилем и тем, с каким вниманием она слушала Медведева и при этом заботливо смотрела на него, как мать смотрит на сына. Казалось, она хочет защитить его от всех невзгод. Жена Медведева смотрела на него с таким же выражением лица, но, уловив взгляд Королева, отвернулась. Медведев закончил рассказ о залитых солнцем горах Армении, и разговор зашел о Париже, где Бабель провел часть лета, представляя на писательской конференции советскую литературу, а потом постепенно перешел на тему строительства метро. Жена Бабеля Тоня работала там инженером. Неожиданно для себя Королев начал рассказывать о насильнике Ворошилове – об уликах, которые помогли выстроить стройную версию, и о смиренном виде задержанного преступника. Шура, облокотившись о кухонную дверь, слушала с непроницаемым лицом, но Королев видел, что ей очень интересно. Она была так увлечена, что в буквальном смысле смотрела ему в рот, чтобы не пропустить ни единого слова. И только Бабель задавал вопросы: какая одежда была на насильнике, откуда у него взялись дорогие кожаные сапоги, как удалось вычислить, где он учится, и так далее.

– И что будет с этой паршивой собакой дальше? – спросила Шура, когда Королев закончил.

– Думаю, ему дадут от восьми до десяти лет. Все зависит от решения суда. Только это не имеет значения.

– Что значит «не имеет»? – спросил Медведев, но Королев был уверен, что ему и так известен ответ. Он уже не сомневался, что Медведев бывал на зоне. Такая бледность характерна для зеков, долгое время сидевших в камере.

Бабель закашлялся и взялся за бутылку.

– Давайте-ка, друзья, прикончим эту и начнем другую.

– Расскажите, капитан, почему это не имеет значения, – попросила жена Медведева с ноткой обиды в голосе. Возможно, она действительно не понимала.

Королев посмотрел на Бабеля. Тот пожал плечами и разлил красное вино по стаканам. Капитан вздохнул. Что же, если им интересно узнать, пусть знают. В конце концов, здесь собрались взрослые люди.

– На зоне существует иерархия, даже в тюремной камере. Командует всеми пахан, или авторитет, потом его мужики и так далее, до самых низов. Под ворами ходят все остальные заключенные, а потом уже – политические. На самом дне находится каста неприкасаемых. Ни один вор, ни один заключенный не посмеет к ним прикоснуться – разве только с целью совершения над ними насилия, например, сексуального характера. Они спят под нарами, чтобы не осквернить постель. Пользуются отдельной посудой, потому что если кто-то дотронется до вилки неприкасаемого, то сам становится таким. Им приказывают выполнять самую грязную работу. И живут они недолго. Ворошилов закончит именно так, как и все насильники. Такова «мораль» и законы зоны.

Шура поджала губы и кивнула головой. Этот жест, очевидно, означал, что справедливость должна восторжествовать. Жестоко, бесчеловечно, но в глазах простого человека – справедливо.

Бабель натянуто улыбнулся.

– У них собственные законы. Их трудно понять культурному человеку.

Валентина Николаевна в замешательстве посмотрела на него.

– Но как такое допускают? Ведь воры – это не закон.

– Они сидят в лагерях, и охранники позволяют такое обращение, – вмешался Медведев, и глаза его вспыхнули. – Воры для охранников – это собаки, которые пасут и охраняют стадо овец, то есть остальных заключенных. Так воры и называют нас, политических и всех остальных, – овцы. И они могут стричь нас, когда и как захотят. А неприкасаемые нужны на зоне для того, чтобы показать, что как бы плохо ни было, может стать еще хуже. Чтобы мы все были повязаны, потому что на зоне неприкасаемых обходят стороной, до них даже нельзя дотрагиваться. И если ты помогаешь им, то сразу становишься таким же. Это такой себе микромир советского общества. Согласны, капитан?

Королев в полной тишине посмотрел на Медведева, и тот гордо задрал подбородок, будто ожидая удара. Королев вздохнул и покачал головой.

– Я следователь по уголовным делам, гражданин. Я занимаюсь розыском плохих людей, совершивших плохие поступки, а потом сажаю их в плохое место. Что же касается советского общества, то ситуация меняется к лучшему. Мы знаем, что у нас есть недочеты. То же самое говорит товарищ Сталин. Признавать текущие недостатки – вот в чем особенность большевистской самокритики. Главное, куда мы идем, а не то, где мы сейчас.

– Мы знаем, куда мы все идем, капитан. Мы идем в… – Он остановился и повернулся к жене, которая схватила его за руку.

Бабель передал Королеву и Медведеву по стакану вина. Он был доволен, что в разговоре наконец наступила пауза. Когда все взяли стаканы, Бабель сказал:

– Тост, друзья! За наше светлое будущее!

И он посмотрел через стакан на свет, как бы пытаясь в красках представить это самое будущее. Все молчали. «Интересно, они тоже сейчас думают, каким будет светлое будущее?» – мелькнула мысль у Королева.

– А знаете, вы завоевали сердце Шуры, – сказал Бабель Королеву, когда гости разошлись, а его жена отправилась спать. – Она любит мужчин с хорошим аппетитом и жестким характером. Вам придется заглядывать к нам время от времени – она наверняка надумает вас подкармливать. Если вы не будете следить за весом, эта женщина сделает вас толстяком. Я был похож на палку, когда она взялась за меня.

– Толстая палка! – крикнула Шура из кухни.

Бабель рассмеялся и встал с дивана.

– А теперь, капитан, пойдемте ко мне в кабинет, там нам никто не помешает.

И он повел Королева через коридор в комнату, где стоял письменный стол, печатная машинка и шезлонг. Пол был заставлен стопками книг. Бабель закрыл за Королевым дверь и сказал:

– На самом деле это не моя комната. Я занимаю квартиру вместе с одним австрийским инженером, но сейчас он в Зальцбурге, и мы точно не знаем, когда он вернется. Он не появляется в Москве вот уже восемь месяцев, поэтому я понемногу хозяйничаю здесь. Честно говоря, я вообще не думаю, что он вернется, но, само собой разумеется, председателю ЖСК все время говорю, что инженер вот-вот приедет.

– Австрийский? – удивленно переспросил Королев.

– Да. Думаю, он не выдержал очередной холодной зимы и сейчас живет дома, в Альпах, слушает Моцарта и пьет горячий шоколад. Их снег отличается от здешнего, он более мягкий.

– Я думал…

– Да, это некрасиво, но мне нужно место, чтобы писать. И уверяю вас, я не австрийский шпион.

– Я вам верю.

– Сегодня нельзя верить ничему, потому что партия может решить по-другому. – Он подмигнул Королеву и многозначительно улыбнулся. И тут же нахмурился. – Не обращайте внимания на Медведева, он дошел до ручки. Нервные поэты с высокой душевной организацией не созданы для выполнения задач пятилетки и плохо переносят чистки. – Он приложился к стакану и с закрытыми глазами залпом выпил остаток. – Ну да ладно. Так что там у нас? Чем может быть полезен скромный писатель объединенному фронту сил НКВД и Петровки?

– К сожалению, я не могу рассказать вам все… – начал Королев, и Бабель понимающе кивнул.

– Это меня нисколько не удивляет. Я так и понял, когда Грегорин позвонил мне. Рассказывайте то, что можете. За стенкой спит моя двухлетняя дочь и жена, с которой я планирую провести остаток своей бренной жизни, но я готов помочь вам, если это в моих силах.

Теперь кивнул Королев.

– Недавно в Москве произошло два убийства. Один из убитых оказался вором. Второй жертвой стала молодая американка русского происхождения – похоже, она, кроме всего прочего, была монашкой при православном монастыре. Нет сомнений, что между обеими убийствами существует связь.

Королев помолчал немного, потом открыл портфель, достал конверт с бумагами и вытащил из пачки фотографии со вскрытия женского трупа. Бабель внимательно рассматривал их, исследуя отдельные детали, изучая каждый сгусток крови. Посмотрев на последний снимок с профилем девушки, он тяжело вздохнул.

– А она была красавица. Он, наверное, ненавидел ее, раз сделал такое. А может, и нет. По всему видно, что он действовал очень скрупулезно. Видите, как аккуратно сложена одежда, и точно так же – части тела. Интересно. Похоже, он хотел этим что-то сказать.

Королев наклонился вперед, чтобы повнимательнее рассмотреть тело, хотя на черно-белой фотографии сделать это было трудно.

– Я тоже так решил. Видите, как лежат ухо, глаз и язык? – добавил Королев.

– Да, я слышал о чем-то подобном, но никогда такого не видел. Так часто делают воры. Со стукачом или со шпионом. Это может означать, что человек что-то услышал, но больше никому не скажет. – Бабель поднял глаза на Королева и моргнул, пытаясь прогнать от себя страшный образ девушки. – Но воры вряд ли стали бы осквернять церковь. Они могут украсть оттуда что-то, но творить там такое… Во всяком случае, пока Москва ходит под Колей Графом.

Капитан уставился на Бабеля. Он слышал о Коле Графе, но упоминание его Бабелем удивило Королева: неужели писатель лично знаком с человеком, который является авторитетом всех московских воров? Главного вора не выбирают – на это место предъявляют. Но за все время никто не осмелился предъявить на место Коли. Во всяком случае, даже если кто-то и решался перетащить одеяло на себя, с ним сразу расправлялись, причем настолько быстро, что об этих притязаниях на воровскую корону не успевали узнать даже свои в воровском мире. Милиция последние семь лет безуспешно пыталась выследить Колю, но вокруг него была глухая стена молчания. И как только в ней появлялся намек на брешь, стукач пропадал без вести или его находили убитым. Королев только сейчас сообразил, что последнее убийство очень походило на подобную расправу.

Бабель почесал кончик носа и продолжил:

– Я родился в Одессе, капитан. Думаете, я придумал все эти истории о Бене Крике? Я только изменил имя центрального персонажа, но спросите у любого старого милиционера Одессы, и они многое расскажут о нем. Самый храбрый и самый честный вор в мире, о котором грезит любая девушка. Просто его понятия о чести отличались от моих или ваших, и уж точно – от партийных. В конце концов его поймали. Говорят, убили выстрелом в затылок. Но не сомневайтесь, друзья за него отомстили.

– А вы знакомы с Колей Графом? – спросил Королев.

Бабель глубоко вздохнул и кивнул.

– Я иногда общаюсь с ним, когда хожу на ипподром. У нас общая слабость – лошади. Его трудно узнать в толпе – сразу и не скажешь, что перед вами главный вор Москвы. Но стоит задержать на нем взгляд дольше обычного, поверьте, вас сразу обступит пара-тройка ловких парней и вам немедленно захочется уйти домой, и в следующий раз, когда вы придете на ипподром, вы будете смотреть только на скачки.

– Значит, вы знаете Колю Графа… – задумчиво повторил Королев, озадаченный этим признанием.

– А как вы думаете, почему Грегорин прислал вас ко мне? Иногда НКВД использует меня в качестве связного – для передачи информации, хотя я стараюсь не вдаваться в подробности их дел. И вот что я вам скажу. Коля никогда не стал бы осквернять церковь подобным образом. Он не верит в Бога – во всяком случае, не так, как вы, – но живет по законам, которые обязан соблюдать, как и любой другой вор. И если это убийство в здании церкви было совершено по его приказу или с его согласия, скажу вам точно: ему недолго быть главным авторитетом.

Бабель усиленно делал вид, что не замечает, как окаменело лицо Королева после слов о том, что он верит в Бога.

– Верю в Бога, Исаак Эммануилович? Я?

Бабель посмотрел на него и улыбнулся.

– А разве я не прав? – Он наклонился к Королеву и, улыбнувшись, взял его за руку. – Товарищ Королев, приношу свои извинения, если обидел вас. Будем считать, что я ошибся.

Капитан залпом осушил стакан и уже который раз за день разозлился на себя за то, что вляпался в эту историю. Потом тяжело вздохнул и уверенно поставил стакан на стол. Он размышлял.

– А вы, наверное, правы. Если это было своего рода послание, то, скорее всего, оно адресовалось ворам. Возможно, даже самому Коле. Убитого вора тоже пытали. Видите эти ожоги от электричества? На теле вора были такие же.

Бабель присвистнул.

– Так вот как они выглядят! Ходят разные слухи…

– Какие слухи?

– Ну, слухи… О нынешних методах допросов. Насколько мне известно, электричество служит не только для того, чтобы зажигать лампочку Ильича.

Королев понял, что Бабель догадывается, кто мог стоять за этими убийствами.

– Послушайте, товарищ, – сказал он, делая акцент на слове «товарищ» и умоляюще глядя на него. Сейчас он рассчитывал на Бабеля как на старого солдата, который тоже вкусил горечи послевоенного времени. – Я понимаю, что прошу слишком многого, но по городу гуляют опасные типы и убивают людей. И я хочу остановить их, кто бы это ни был.

Бабель налил себе вина, подождал, пока осадок опустится на дно, и залпом выпил. Скривился от привкуса спирта во рту и посмотрел на Королева.

– Завтра состоятся бега рысистых пород. Без препятствий. Скакун, на которого я обычно ставлю, будет принимать в них участие, поэтому я пойду туда в любом случае. Если я увижу Колю, то подойду к нему. Насколько я понимаю, вы хотите знать, что ему известно об этих убийствах. Сначала я должен спросить у него, возможно, он не захочет говорить. Но в любом случае я вынужден буду открыть, кто интересуется этой информацией.

– Может, Коля Граф согласится встретиться с глазу на глаз? Тогда вам не придется слушать то, чего вам знать не следовало бы.

Бабель пожал плечами, давая понять, что он не против и послушать.

– Возможно, он согласится. Вы правы – даже такому человеку, как я, не всегда нужно знать лишнее. Хотя меня и разбирает любопытство. Право слово, сильно разбирает. – Он сделал паузу и хитро улыбнулся. – Это нужно будет сделать правильно, – продолжил он. – Вы ведь знаете первое правило вора: ни в каком виде не сотрудничать с советской властью. То, что сказал Медведев, не совсем правда. Даже в тюрьме воры лают на овец во внутренних разборках, а не только потому, что этого требует система. А что вы можете предложить Коле?

– Тело вора. Судя по татуировкам, у него была кличка Тесак, – сказал Королева. Придется пойти на эту жертву. Он был уверен, что генерал Попов не станет возражать, если это поможет получить дополнительные сведения по делу, иначе тело просто сожгут – и концы в воду. – А что в воровском мире делают с мертвыми ворами?

– Думаю, то же, что и все. Хоронят в землю и хранят о них память, а может, и нет, как в вашем случае. Но если Коля заберет тело из милиции, нужно будет обставить все так, чтобы это не выглядело как стукачество с его стороны.

– Он может выкрасть его.

– Я спрошу у него. Что вы еще можете предложить?

Королев задумался и решил, что раз уж все равно над ним висит угроза быть убитым, пусть хотя бы будет за что.

– Могу предложить обмен информацией. Возможно, ему нужны будут какие-то подробности, особенно если увечья были нанесены с целью передать ему какое-то послание.

Бабель снова сделал глоток вина и вздохнул.

– Знаете, когда после окончания Гражданской войны ипподром снова открылся, я практически жил там. Там я чувствую себя счастливым. На ипподроме все связано с лошадьми. А они неплохие животные, скажу я вам.

Они допили вино, Королев попрощался с Бабелем и отправился к себе домой, крепко сжимая бумажный сверток с Шуриными варениками. Зайдя в квартиру, он, стараясь не шуметь, закрыл за собой дверь и услышал голос девочки Наташи, а затем успокаивающий шепот Валентины Николаевны. Оказавшись в комнате, Королев услышал далекий гудок поезда. Он подошел к окну. На улице никого. Лишь по центру дороги виднелись едва различимые следы от колес автомобиля. Фонарь на противоположной стороне улицы заливал все вокруг желтым светом. «Какая умиротворенная картина, – подумал капитан, – как на старинной открытке».

Он не заметил бы фигуру у въезда во двор, если бы человек не пошевелился. Королев уловил лишь быстрое резкое движение в темноте. Когда он присмотрелся, закрываясь рукой от света фонаря и глядя чуть в сторону от источника движения, как учили на войне, то смог рассмотреть какой-то силует. В полукруглой арке он увидел хаотичный рисунок следов на земле. Если кто-то наблюдал за домом, наверняка холод заставил его пританцовывать и постукивать ногой об ногу, чтобы согреться. «Наверное, сложно разглядеть что-то в темной квартире», – подумал Королев. Хотя свет из коридора мог облегчить эту задачу, когда он заходил. Глаза неизвестного наверняка уже привыкли к темноте, и он не станет смотреть на фонарь, который может его ослепить. Скорее всего, сейчас он смотрит на Королева, освещенного серебристым светом уличного фонаря. В темноте кто-то снова пошевелился, и Королев решил спуститься вниз, чтобы разобраться с ночным наблюдателем. Но потом передумал. Он не хотел на данном этапе знать, кто за ним следит, – во всяком случае, хорошо, что пока за ним только наблюдают, а не отправляют в Бутырку.

Он не стал зажигать свет и разделся в темноте. Прежде чем отправиться в постель, он подпер дверь стулом и положил под подушку «вальтер».

Эта работа утомляла, изматывала, а отсутствие нормального ночного сна в течение недели еще больше усугубляло ситуацию. Конечно, после возвращения с работы все устают, а сейчас загрузка стала больше обычной. Было совсем тяжело. Если бы после работы можно было лечь и отключиться, но человек ведь не электрическая лампочка. Он не может просто щелкнуть выключателем и вырубиться. Ему нужно время, чтобы адаптироваться к конкретной ситуации. Вот как сегодня. Между тем, что произошло в пустом доме, и уютной тишиной квартиры разница была колоссальная. Поэтому теперь ему придется долго засыпать. Придется ждать, пока наконец придет сон. Надо набраться терпения. С годами он все больше и больше привыкал к ночной работе. Приходилось. Обычно работать нужно было после полуночи. Это время подходило идеально. В это время люди были меньше всего готовы ко всякого рода неожиданностям – их тело и мозг отдыхали. Но он и сам был живым человеком, и ему приходилось собирать все силы, чтобы быть начеку, быть жестким и демонстрировать свою власть заключенному, когда сам он уже был на исходе сил. По окончании дела, каким бы уставшим он себя ни чувствовал, трудно было переключиться. Его отвозили домой – берегли его силы, – и ему даже удавалось вздремнуть в машине, но такое случалось крайне редко. Как правило, он смотрел сквозь окно в пустоту улиц и думал о человеке, которого только что сломал.

Сегодня он осторожно, стараясь не скрипеть, поднялся по лестнице и бесшумно вставил ключ в замочную скважину. Оказавшись дома, он посмотрел на спящего сына и погладил его по голове. Его пальцы были шершавыми, и это ощущение еще больше усиливалось, когда он дотрагивался до нежной кожи сына. Он старался не думать о том, сколько крови сегодня пролил. Он отошел от кровати, и его сын повернулся на другой бок, на мгновение недовольно выпятив губу, но не проснулся. Как хорошо. Кто знает, что увидел бы мальчик сейчас в его глазах? Как бы ему хотелось, чтобы сын всегда оставался таким – невинным, беззаботным и в безопасности. Ведь когда-то и он может оказаться в таком же заброшенном доме, из которого он только что вернулся. А если ему прикажут разделаться с собственным сыном? Ему могли приказать все, что угодно. Он тяжело вздохнул и накрыл сына теплым одеялом.

По возвращении домой ему никогда не хотелось есть. Он больше любил выпить, а кусок не лез в горло. Кто-то спокойно ел после такой работы, но не он. Он садился в кухне, как сегодня, наливал себе водки и читал. Все, что попадалось под руку. Сначала он читал пьесы Шекспира, но потом они показались ему слишком сложными. В них чересчур много говорилось о добре и зле, а он жил в мире, где подобные буржуйские рассуждения были неуместны. Что значили так называемые добродетели – честь, сострадание и справедливость – в контексте великой революции? Пусть над этой чушью ломает голову враг – все это бессмысленно в условиях великой исторической перемены. И все-таки эти книжки роняли зерно сомнения в его душу, заставляли задуматься над вопросами, которые не раз задавала ему жена перед смертью. Он налил еще один стакан. Он довольно часто приходил домой поздно, поэтому она догадывалась, что происходило в его душе. Теперь об этом догадывался и он. Именно поэтому он не вешал зеркало в кухне.

Сегодня ночью он расправился с очередными двумя бандитами. С двумя всегда проще. Водитель отвез их за Лефортово, сначала по петляющей дороге, потом в лес. Он связал этих воров за ноги, как куриц. Они растерянно озирались, когда их вытаскивали из машины. Похоже, они впервые видели луну сквозь ветви деревьев. По их реакции он решил, что они никогда не были за городом. В эту ночь они видели лунный диск в последний раз.

Внутри дома царил жуткий холод, в нем давно никто не жил. Там было три комнаты. Ничего, он быстро согрелся – как только приступил к делу. Мучая одного, он быстро разговорил другого. Хорошо, что под рукой был водитель, и наконец-то за столько времени ему не нужно было опасаться, что его услышат. Это очень помогло.

В конце концов он пристрелил обеих в подвале, а водитель помог затащить их снова в машину. В этот раз они не хотели оставлять следов – милиция и так уже копает вокруг первых двух убийств. Не стоит загружать ее лишней работой. Это его сильно беспокоило, по правде говоря. Раньше расследования были чистой формальностью, велись поверхностно. Почему же сейчас МУР так серьезно взялся за эти убийства?

Он подбодрил себя мыслью о том, что, в конце концов, он выполнял приказ и дело близилось к завершению. Скоро все закончится – эти двое достаточно много рассказали. Правда, информация была беспорядочная. Его не первый раз привлекали для спонтанной работы. Хотя, как правило, они всегда работали командой. Им четко ставили задачу, их готовили, их действия координировали. В этот раз никакой поддержки не было. Ему сказали, что доверять в организации сейчас никому нельзя, что лишние свидетели ни к чему, что все будут работать разрозненно и единственным помощником будет водитель машины. Ему сказали, что другие тоже работают над этим делом в одиночку, но он не видел никаких признаков их работы. Кроме того, отсутствовал конкретный план действий. Да, у него была определенная задача – вернуть икону и найти того, кто ее «слил», но все действия были чистой импровизацией. Последующие решения принимались после получения очередной порции информации. К такому он не привык.

Товарищи из организации всегда доверяли ему, поддерживали его и частенько закрывали глаза на его слабые стороны. В организации понимали, под каким давлением работают такие оперативники, как он, поэтому им всегда делались поблажки. За ним присматривали, давали отдохнуть, если было нужно, обеспечивали водкой и так далее. В основном он работал по Москве. Его хорошо знали в Бутырке, на Лубянке и в Лефортово. Коллеги не относились к нему с презрением за то, что он делал. Наоборот, они понимали, что такие специалисты, как он, в их деле нужны. На обычном допросе кололись не все, поэтому в более сложных случаях прибегали к его помощи. Он мог разобрать заключенного по кусочкам, а потом снова собрать для того, чтобы продолжать издеваться. Он был всего лишь винтиком в большой машине, где работа всего механизма зависит от каждой отдельной детали. Это был принцип советской власти в действии: все должно быть под контролем, недостижимых целей не бывает.

Странно, что сейчас от него требовали все делать тихо. Наверное, сменили тактику. Ему приказали оставить изувеченное тело девушки на алтаре. Скорее всего, это было публичное послание для кого-то – иначе к чему все это? И ему до сих пор не давала покоя девушка. Его преследовал ее образ, ее предсмертный взгляд. Он постоянно вырывался из глубин подсознания, и лишь большим усилием воли он прогонял его от себя.

Перед ним снова возник образ девушки, этот умиротворенный взгляд, которым она поразила его тогда, перед смертью. И только сейчас ему пришло в голову, что все это может быть не санкционировано свыше, – и у него потемнело в глазах. Он в опасности, он работает без прикрытия. И если все раскроется, охотиться будут уже за ним. Он со страхом прокручивал в голове эти мысли. Он выполнял приказ, доверяя высокопоставленным чинам, как всегда, – ничего особенного. Он вспомнил о сыне, который спокойно спал в соседней комнате, беззаботно рассыпав по подушке белокурые локоны, и решил, что в нем говорит усталость. Нет, ему только показалось, что девушка с мягкими бездонными глазами прокляла его тогда.

Он вылил остатки водки в стакан и выпил до дна.