Текст книги "Окорок единодушия"
Автор книги: Уильям Гаррисон Эйнсворт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Часть вторая и последняя
I. Надежды Ионы воскресают
– О-го-го! Нелли! го-го! – закричал сквайр, увидев ее, – хочешь улепетнуть, милая? Не уйдешь, не уйдешь! Ты, ты по-прежнему, хорошенькая, как розанчик! А пожалуй, и лучше, чем была прежде! О-го-го! да замужняя жизнь идет тебе в пользу!
– Покорно благодарю, ваша милость! Я довольна своим мужем, – отвечала она, не поднимая глаз. – Все ли вы в добром здоровье, ваша милость, и здорова ли ваша госпожа племянница?
– Благодарю. Мы оба с нею здоровы. А ты, Нелли, если трактирничать надоест, переходи ко мне экономничать. У меня в доме бабы все такие старые и гадкие, что смотреть не хочется; да и нужна мне ключница.
– Покорнейше благодарю, ваша милость, – отвечала она, по-прежнему, скромным тоном и с потупленными глазами, – но ваша госпожа племянница сама отличная хозяйка и про нее нельзя сказать, чтоб была дурна или стара.
– Умно отвечаешь, Нелли; но племяннице не век оставаться со мною. Тогда без экономки дело не обойдется – правда ли, мисс Сайдботтом?
– Но почтеннейший супруг верно не согласится расстаться Нелли, – сказал Сайдботтом.
– Совершенная правда, ваша милость, – сказал Иона, продолжая кланяться. – Нелли, можно сказать, зеница очей моих. Я ни за что в мире с нею не расстанусь. Она мое неоцененное сокровище, которым обязан я вашей милости.
– Ну, еще неизвестно, ты меня одолжил, или я тебя толковать об этом не советую.
– Я обязан вашей милости, бесконечно обязан, неописанно. Ваша милость и рекомендовали мне Нелли, и описали ее очаровательность самым убедительным образом, и сказали мне…
– Извини, брат, хоть убей не помню, что тебе говорил.
– Позвольте напомнить вашей милости ваши слова: вы изволили сказать, что желаете отдать ее замуж за хорошего человека. Изволили также прибавить, что, кроме меня, лучшего мужа ей не найдется, и мать ее жила у вас в качестве…
– Ну, хорошо, это мы знаем, – сказал сквайр, как бы желая замять речь.
– И что вы отдали ее за пастуха, Тема Поддера, который бросил ее с невинным младенцем, по своему неуживчивому характеру, так что вы должны были принять участие в покинутой женщине и, в некотором смысле, быть отцом невинному младенцу, то есть, Нелли, которая теперь подросла, и что должны искать ей мужа…
– Заткни ему рот, хоть тряпкой, Нелли, – сказал сквайр.
– И когда я колебался, убедили меня хорошим приданым, то есть, не приданым, ваша милость, простите, ошибся, а увереньем вашим, что Нелли девушка добрая, кроткая, с которой жить, просто, рай и можно получить окорок.
– Ну, любит же болтать твой муж, Нелли. Кончил, Иона?
– Не совсем, ваша милость. Надобно сказать, что все исполнилось, как вы изволили обещать. Приданое получено, остается нам получить окорок.
– Желаю и надеюсь, что получите. Я был уверен в Нелли. Она всегда была моей любимицей.
– Теперь у вашей милости только одна любимица, – тоном упрека сказала Нелли.
– Ну, да, то есть племянница. Правда. Зато ведь какая девушка! Где ты найдешь такую? Как ездит верхом, как любит охоту! какая красавица! – И сквайр пустился в самые жаркие и подробные похвалы достоинствам своей племянницы.
– Значит, в самом деле красавица? – шепнул Джоддок баронету.
– Я не видел ее. Я пятнадцать месяцев не был дома, а она приехала сюда только год, – отвечал Монфише, – но все говорят, что она очень хороша.
– Удивительно только, что она не выбрала еще себе жениха, – несколько язвительным тоном заметила Нелли, – но, верно, скоро выберет.
– Не пойдет она замуж. Я расспрашивал ее, знаю, что она решилась оставаться в девицах и, как думаю, не отступится от своего намерения. Я не стану ему противиться: сказал, что отдам ей свое имение – и довольно; об остальном пусть думает сама. Терпеть не может она молодых людей.
– Это удивительно! Не чудно, если б не любила она стариков; а как не любить молодых людей! – не понимаю, – сказала Нелли. – Я что касается до намерения не выходить замуж – одобряю его.
– Нелли, что ты? я не ожидал от тебя таких мыслей. Ты, верно, сказала это, не подумав.
– Точно так, ваша милость, – поспешно заговорил Иона, – не обращайте внимание на ее слова. Будь осторожнее, – шепнул он ей, толкая жену локтем.
– Значит, она и смотреть не хочет на нашего брата, – сказал Джоддок баронету, – а хотелось бы мне попытать у ней счастия.
– Если б только мне выбить из головы Розу, – заметил баронет, – я постарался бы доказать сквайру, что намерения его племянницы могут измениться; но – что ты будешь делать! не могу думать ни о ком, кроме Розы.
– Да и не зачем пока забывать. Я думаю, старик именно потому и расхваливал племянницу, что хотел завлечь молодого богатого баронета. Верно, много прилгнул.
– Это не в его характере: он не станет хитрить ни за что. Да едва ли он и заметил меня.
Действительно сквайр тотчас же обнаружил удовольствие нечаянной встречи громкими восклицаниями.
– О, го, го, го! Вот тебе раз! Да ведь это Монфише! Здравствуйте ж, сэр Джильберт. Давайте сюда вашу руку. Давно вас не видно было в наших краях; кажется, веселились в Лондоне? то есть, так говорится, а по-моему в Лондоне мало веселья; меня туда ничем не заманите. Улицы тесные, воздух душный, порядочной лошади не увидишь, поохотиться не где; нет, там житье только толстым лавочникам. Меня из деревни не выманишь.
– Я знаю ваш вкус, сквайр; мне самому Лондон надоел.
– Верно, через меру веселились? Ха, ха, ха! Скоро бежать – скоро устать, потому-то и надоело. Ха, ха, ха! Вдруг от нас уехали огорчившись, кажется, какою-то сердечною неудачею – уж не помню хорошенько – вдруг и приехали: уж опять не по сердечным ли огорчениям? Да все равно, очень рад вас видеть. Приезжайте ко мне; впрочем, охотой не могу вас угостить: погода скверная; но все-таки приезжайте ко мне, да завтра же, пообедаем вместе. Познакомлю вас с племянницею.
– Дело в шляпе, Джильберт; поезжайте, – шепнул Джоддок.
– Я очень рад иметь честь быть представлен мисс Бэссингборн, – сказал Монфише, – все прославляют ее красоту.
– Но должен вас приготовить: она у меня девочка капризная; не претендуйте же на ее капризы. Я не привык ее стеснять.
– Вы возбуждаете мое любопытство, сквайр. Я горю нетерпением видеть это очаровательное и неукротимое существо, и льщу себя надеждою, что она отличит меня от деревенских неотесанных франтов и почтит благосклонной улыбкой.
– Посмотрим, посмотрим, сэр Джильберт. Не отвечаю за нее. А этот высокий мужчина, с которым вы говорили, ваш приятель?
– Позвольте представить вам его, сквайр. Капитан Джоддок.
– Рад познакомиться, – сказал Монкбери, отвечая на неуклюжий поклон Джоддока, – он, верно, ваш гость, потому покорно прошу его вместе с вами посетить меня.
– С величайшим удовольствием, сквайр, – сказал Джоддок, придавая наивозможную деликатность своему грубому голосу и стараясь держать себя как можно развязнее, – с восторгом готовлюсь увидеть прекрасную лесную нимфу, вашу милую племянницу.
«Ну, она не будет разделять твоего восторга, – подумал сквайр. – Отличный экземпляр слона! У нас в деревне не найдешь таких уродов».
– Однакож, Иона, чтоб не терять времени, подай-ка нам мису пунша, да свари его получше, постарайся, милый, – прибавил он вслух. – Будете мне держать компанию, господа?
Сэр Джильберт изъявил готовность; Джоддок прискорбно отвечал, что заказал себе ужин и должен прежде поесть, а потом с удовольствием отведает пунша.
– Как, ты собираешься опять ужинать, Джоддок? Да ведь ты ужинал! У тебя отличный желудок, – сказал Монфише.
Джоддоку подали ужин, и он поглощал его, будто не ел целые сутки. Сквайр, как опытный охотник, заметив пару жареных диких уток, сказал, что эта дичь – редкость в настоящее время года.
– Мне подарил их Френк Вудбайн, ваша милость, – сказала Нелли.
– Ну так ты должна бы приберечь их для себя с мужем, потому что нынче дикая утка – редкое лакомство. А кстати о Вудбайне. Он славный малый; я охотно взял бы его к себе, если б у него уж не было места. И жена его, говорят, красавица. Сам я не видел ее, хотя они снимают у меня землю, но Ропер, мой управляющий, уверяет, что таких красавиц мало на свете.
– Мистер Ропер здесь, ваша милость, сидит у камина с другим джентльменом, – сказала Нелли.
– Здесь? Так спроси у него, Нелли, не хочет ли он выпить с нами стакан пунша.
– Они, кажется, говорят о делах, – заметила Нелли.
– Ну, так не отрывайте их от разговора. Увидимся после. С кем же он говорит?
– С доктором Плотом, который был лекарем у сэра Вальтера Физвальтера, ваша милость, – сказала Нелли.
– Вот что! Не помню; а может быть. Ведь пора забыть: дело давнишнее.
– Джентльмен этот, вероятно, имеет привычку переменять фамилию, – сказал Монфише. – Я видел его однажды по особенному случаю, о котором он мне сам напомнил нынче, и тогда он назывался не доктор Плот, а Джон Джонсон.
– Это подозрительно, – заметил сквайр, – надобно расспросить о нем Ропера. А что-то делается теперь с моим старинным приятелем, сэром Вальтером? Жив ли он?
– Сделайте милость, сквайр, не говорите о нем при мне, – с горечью сказал Монфише.
– Извините, извините мою забывчивость, сэр Джильберт. Я стал очень рассеян. О чем мы говорили?… да, о Вудбайнах. Говорят, они очень хорошо живут между собою, почти так же хорошо, как наши милые хозяева, Неттельбеды. Видели вы жену Вудбайна, сэр Джильберт?
– Да… я видел ее, – смутившись, отвечал Монфише.
Нелли, наклонившись к уху сквайра, шепнула ему несколько слов. Сквайр присвистнул.
– Э, что тут, вздор! Чокнемтесь стаканами, сэр Джильберт, и поблагодарим свою судьбу, что остались холостяками. Рыбы в море не выловишь, всем будет довольно. Пусть женатые люди толкуют себе, что угодно, а лучше холостой жизни нет на свете.
– Так, сквайр, так! – проревел Джоддок, разделавшийся с ужином, подходя к столу и наливая стакан пунша. – Я тоже, сквайр, никогда не думал жениться; а если когда и думал, так терпел неудачи, а после сам был рад, что не удалось. Влюбляться – дело другое.
И он бросил нежный взгляд на Нелли и послал ей поцалуй рукою, но она не обратила ни малейшего внимания на его любезность. Как только явился сквайр, поведение Нелли совершенно изменилось: она стала чрезвычайно скромна и, оставив Джоддока, не отходила от сквайра, с величайшею внимательностью прислуживая ему. Такая внезапная холодность после прежней благосклонности совершенно озадачила влюбленного гиганта; но обескуражить его было трудно. Подойдя к стулу сквайра, около которого вертелась Нелли, он попробовал схватить ее руку, но она проворно отдернула ее с видом негодования.
Иона, следивший за женою, с неописанною радостью заметил эту благодетельную перемену; он угадывал истинную причину скромности Нелли, но тем не менее торжествовал и воспользовался благоприятными обстоятельствами, чтоб нанести капитану решительное поражение:
– Вы, конечно, сами видите, капитан, – сказал он с язвительною вежливостью, – что ваша внимательность не столько нравится мистрисс Неттельбед, чтоб вам было приятно продолжать ваши учтивости. Я также почту особенным себе одолжением, если вы прекратите их.
– Вероятно, капитан, вы не знаете, что мистер Неттельбед надеется получить окорок? – улыбаясь, заметил сквайр.
– О, знаю, как не знать! Мы уже устроили с ним пари.
– Если вы держите пари, что Иона не получит награды, вы, вероятно, проиграете, – сказал сквайр, – я готов держать пари за него.
– Ах, как добры ваша милость! – с восторгом вскричал трактирщик. «Мои надежды воскресают», – подумал он про себя.
– Сказать вам по правде, сквайр, – с видимым равнодушием отвечал Джоддок, – мне было бы приятнее проиграть, нежели выиграть; но вообще я в этих делах человек мнительный, потому и держал пари.
– И, вероятно, проиграете, если не случится ничего особенного, – повторил сквайр. – Я надеюсь на Нелли.
– Я оправдаю доброе мнение вашей милости, – отвечала лицемерка. – Иона знает, как я люблю его.
Счастливый супруг обнял жену. «Как легко надувать иных людей!» – подумал великан.
– Вы, конечно, слышали, что есть у вас соперник, также требующий окорока? – сказал сквайр.
– Ваша милость изволит говорить о Френке Вудбайне; но он не получит награды: он неверный муж. У меня есть на то улики.
– Ты меня удивляешь, – сказал сквайр.
– Сообщите мне эти улики, Иона, – живо сказал Монфише, – я ими воспользуюсь. Розу не должно оставлять в неведении о бесчестных изменах мужа ее.
– Подойдите сюда, Флитвик, объявите, что вы видели, – закричал Иона, обращаясь к охотнику сквайра Монкбери. – Вот мой свидетель против Френка, сэр Джильберт, Его милость знает, можно ли положиться на слова Флитвика.
– Позволите говорить, ваша милость? – спросил Флитвик у своего господина.
– Не смей говорить! – сердито закричал сквайр. – Какое тебе дело мешаться в чужие дела, старый грешник. Вспомни, каково ты сам жил с женою. Молчать же, чтоб я тебя не перепоясал хлыстом! Я не позволю ссорить мужа с женою, – прибавил он, обращаясь к трактирщику: – правда, или нет, что ты: хочешь сказать, не смей говорить без нужды. Ты объяснишь мне это с глазу на глаз, и тогда я решу, как надобно поступить.
– Не унывайте, Джильберт, – шепнул ему капитан, – я для вас выведаю секрет у Флитвика. И, подошедши к нему, он сказал на ухо: – Гинею, если скажешь, что знаешь про Вудбайна.
– Не возьму пятидесяти, – угрюмо отвечал Флитвик, – не обману своего сквайра. Сказано, нет, кончено.
Тогда Джоддок обратился к Ионе и так же тихо сказал ему:
– Хозяин, гинею за ваши улики против Френка. Вы знаете, мы действуем в вашу пользу.
– Отдайте же наперед деньги, – шёпотом отвечал Иона. Капитан сунул ему в руку гинею. – Ну, говорите же.
– Извольте, скажу все, что знаю. Флитвик уличит его, если захочет. Ступайте с ним к жене Френка, и пусть он расскажет при ней, что видел.
Гигант с досадою увидел, что Иона надул его. Но, зная, что пока ничего нельзя с ним сделать, сел опять на свой стул. Сквайр угадывал цель его переговоров, но, думая, что Иона и Флитвик не ослушаются его приказания, не хотел мешать капитану.
Джоддок, выпив еще большой стакан пунша, чрезвычайно развеселился, и, выпросив позволение общества, начал петь удалую песню, ободряемый смехом слушателей. По окончании песни, все захохотали так громко, что разбудили доктора Сайдботтома, вздремнувшего под влиянием пунша.
– Во сне я видел, или в самом деле мне послышалось, что вы говорите о сэре Вальтере Физвальтере? – спросил он.
– Вам приснился этот вздор, – сказал сквайр, кашлянув, чтоб дать ему понять неприличность такого разговора при сэре Джильберте.
– Странно же, что мне без всякого повода приснилось, будто б он жив и возвратился сюда, – продолжал Сайдботтом, не поняв намека. – Я видел его, как вижу… – Окончание фразы замерло на его губах.
– Что с вами, доктор? – спросил сквайр.
– Смотрите! смотрите! Разве вы не видите сами? – с изумлением вскричал Сайдботтом, указывая сквайру по направлению к камину.
– Что за чудо! Быть не может! – с таким же изумлением вскричал в свою очередь сквайр, смотря на Плота, вышедшего из-за ширм, которые до того времени закрывали его и Ропера от собеседников.
– Ах, вы говорите об этом человеке, – сказал Монфише, – это просто самозванец, называющийся теперь Плотом, а прежде называвшийся Джоном Джонсоном.
– Как его ни зовите, он не самозванец, – тихо и серьезно отвечал сквайр.
– Но я хочу знать, кто ж он в самом деле, – вскричал Монфише. – Он мне наговорил дерзостей, я хочу проучить его.
– Садитесь, сэр Джильберт, – повелительно сказал сквайр, – и не нарушайте инкогнито, которое, вероятно, нужно ему сохранять.
– Так вы его знаете?
Сквайр сделал утвердительный знак.
– Почему же не заговорите с ним?
Сквайр покачал головою.
– И вы знаете его, доктор? – спросил Монфише Сайдботтома. – Заговорите же с ним.
– Нет, пусть он начнет, если хочет, – сказал Сайдботом.
– Что ж это за таинственное лицо? – проговорил Монфише, начиная поддаваться общему чувству смущения.
Между тем Плот медленно шел мимо собеседников к лестнице, которая вела в нумера. Когда он был подле стола, сквайр молча протянул ему руку. Но он невнятно сказал: «После, после», и, поклонившись Монкбери и Сайдботтому, молча шел к лестнице. Встретив на первых ступенях Пегги, он взял у нее свечу и по-прежнему молчаливо и медленно пошел вверх, в свою комнату.
Только тогда, как он скрылся из виду, все вздохнули свободнее. Иона первый прервал общее молчание, вскрикнув:
– Что за чудо: он знает все ходы в доме, хотя в первый раз здесь! Никто ему не указывал дороги, а он пошел прямо в свою комнату.
– Видели? узнали? – спросил с испугом сквайра Флитвик.
– Видел и узнал; но нечего болтать о нем, если он того не хочет; молчи ж и ты, – отвечал сквайр. Флитвик поклонился, в знак согласия, и ушел.
– Не заметил я только у него хвоста, а то его звание не подлежало бы сомнению, – сказал Джоддок, усиливаясь шутить, но не в шутку струсив.
– Вам какое до него дело? – строго сказал сквайр. – Ах, Ропер, это вы! очень рад, – сказал он управителю, который вышел из-за ширм через несколько времени после таинственного доктора Плота. – Садитесь-ко к нам; а ты, Иона, подай еще пунша, чтоб разогнать мысли об этом джентльмене, который так напугал вас.
II. Комната, посещаемая привидением
Эта комната на самом конце темного коридора, пол которого местами сгнил и проваливается. В эту часть дома ходят так редко, что нет надобности поправлять ее, по мнению хозяина. Скоро она совершенно разрушится. А как блистали прежде эти комнаты, теперь населенные мышами!
По этому коридору Нелли провела Френка, спасая его от ареста.
Мрачна была тогда таинственная комната, но теперь она ярко освещена огнем, пылающим в камине. Весело слушать, как трещат сухие дрова. Камин очень велик; он старинного фасона, но когда-то был великолепен, как и вся комната. По стенам еще висят несколько фамильных портретов. Они не тронуты с того времени, как здесь была спальня несчастной леди Физвальтер; не тронута и ее огромная ореховая кровать. Здесь плакала несчастная леди, мучимая ревностью мужа; здесь было роковое свиданье, прерванное мужем. Он прошел через потайную дверь, скрывающуюся в огромном гардеробе, устроенном близь камина. Какую страшную ночь провела она здесь после этого ужасного случая! Напрасно ходила она к мужу умолять, чтоб он ее выслушал: он не пустил ее в свою комнату. Утром прислал он ей записку, извещавшую о том, что Монфише убит. Отчаяние овладело ею. Дитя было отнято у нее мужем. Через несколько дней, горничная, вошедшая поутру одевать леди, нашла ее мертвою, в постели; рука ее замерла, сжимая чашку, в которой оставались еще следы яда. Потому-то тень несчастной и является в этой комнате.
Потому-то и дрожат Керроти Дик и Пегги, приготовляя страшную комнату для доктора Плота, который отважился ночевать в ней. Керроти Дик насвистывает песню, поправляя дрова в камине; Пегги стирает пыль и пятна грязи с зеркала.
– Экое противное зеркало! каким гадким оно показывает человека, – говорит Пегги. – Просто безобразие глядеть в него – такая дурная выхожу в нем.
– Что же, зеркало не виновато, коли рожа крива, Пегги, – шутливо отвечает Дик.
– Так я на твой глаза нехороша? – кокетливо спрашивает Пегги.
– Ты сама знаешь, какова ты на мои глаза, – говорит он и хмурится, вспоминая, как мистер Неттельбед волочится за его красавицею. – Ты сама знаешь, каково ты мне мила, да, видно, не нужна тебе моя любовь, когда другие на тебя заглядываются: видно они тебе лучше меня.
– Что ты вздор мелешь? Сам не знает, из-за чего весь вечер дуется.
– Как не знаю? Да разве я не своими глазами видал…
– Молчи, глупая голова! ничего ты не видал. Все это вздор. Ну, я кончила, можно нам уйти отсюда. Только подложи еще дров. Ох, ни за какие тысячи не переночевала бы я здесь. Знаешь ли ты, что она умерла на этой постели?
– Что ты! Эх, бедная она была женщина!
– Однакож много говорить о ней здесь не годится. У меня и так мороз по коже подирает. Ах! что это? Ах!..
– Ну, чего струсила! просто я чемодан доктора задел ногой.
– Не сидит ли в нем кто, Дик?
– Не поместится. А ежели кто вылезет, так я его горячею кочергою по усам. А вот, гляди, Пегги!
– Где? Что? – с ужасом закричала она.
– Старик-доктор, который будет ночевать здесь.
– Где? – спросила она, несколько отдыхая.
– Вот на картине; точно он – две капли воды.
– Точно будто он, только помоложе, – подтвердила Пегги, рассмотрев портрет.
– Ну, а эта картина на кого похожа? – спросил Дик, увлекшийся эстетическими наслаждениями, показывая на висевший рядом портрет рыцаря.
– На кого похожа? на Френка Вудбайна; и нос Френков, и подбородок, и волоса. Очень похож. А хочется мне посмотреть, что в этом гардеробе.
– Экая любопытная! – сказал Дик.
– Уж посмотрю, как хочешь. Еще бы не любопытная! Ведь я женщина. Не отходи же от меня, а то я боюсь.
Пегги открыла гардероб, устроенный в стене, и не увидела там ничего, кроме шкатулки. Она была заперта. Осмотрев углы гардероба, нашли к ней и ключ. С трепетом любопытства открыла Пегги шкатулку: в ней лежал белый платок, покрытый черными пятнами засохшей крови.
– Кровь, Дик, кровь! – с ужасом закричала Пегги. – Здесь кого-то убили!
– Что ты говоришь? Страшно и подумать!
– Да, да. Стой! в платке что-то завернуто.
Затворив гардероб, она развернула платок; из него выпали две записки и чашка. Первая записка была писана наскоро карандашом. Пегги прочитала в ней ужасные строки:
«Платок этот омочен кровью вашего любовника. Им отер я свою шпагу, пронзившую его сердце. Вы не увидите больше вашего мужа, оскорбленного и отмстившего оскорбителю. Вы не увидите и вашего сына, который не будет носить моего имени, ему не принадлежащего. Вас я оставляю угрызениям вашей совести. В. Физвальтер».
Дважды прочитала эту записку Пегги, потом взяла другое письмо, запечатанное черным сургучом, и остававшееся еще нераспечатанным. Пегги хотела сломать печать, и вздрогнула от внезапного шума в темном и глубоком гардеробе. Кто-то шевелился в нем, хотя за минуту Пегги видела, что он пуст.
Взглянув на Дика, Пегги заметила, что и он побледнел, услышав странный шум. «Посмотри, кто там», – шепнула она. Дик в ответ только потряс головой. В гардеробе послышался тяжелый вздох; еще более перепугавшись, Дик и Пегги без памяти бросились бежать и остановились только на другом, светлом конце коридора. Тут они вздохнули свободнее, даже ободрились. Пегги даже хотела возвратиться в комнату, чтоб спрятать брошенные в бегстве письма и чашку, изобличавшие ее любопытство, но Дик не соглашался на это, а Пегги не решалась идти одна. Пока она убеждала его проводить ее, доктор Плот, как мы видели, взял у нее из рук свечу и один пошел в покинутую ими комнату, приготовленную для него. Теперь он откроет наши проделки, подумала Пеггя, и опять поддаваясь любопытству, начала упрашивать Дика проводить ее хотя до дверей комнаты, чтоб услышать по крайней мере, заметит ли доктор Плот письма. Полчаса прошло в переговорах; наконец Дик уступил просьбам любимой женщины; но конец их разговора был подслушан Френком Вудбайном, скрывавшимся теперь уже в коридоре. Едва ступая, чтоб не заметил их приближения доктор, пошли они по коридору, были уже близки к двери таинственной комнаты, как Дик с ужасом схватил руку Пегги, шепча: «Вот оно!». Пегги увидела привидение и бросилась бежать вслед за своим спутником. Но как ни велик был страх ее, она успела заметить, что чертами лица привидение походит на рыцаря, которого портрет они рассматривали в ужасной комнате. Но лицо у привидения было обагрено кровью. Да, это рыцарь встал из гроба, чтоб наказать их за дерзкое любопытство! Крики Пегги раздались по всему дому.
