Текст книги "Окорок единодушия"

Автор книги: Уильям Гаррисон Эйнсворт

VII. Путешествие доктора Плота и его сомнения

Доктор Плот очень прозяб, да и дорога была очень дурна. Хромая нога доктора скользила по гололедице и, без помощи Ропера, он несколько раз упал бы. Настала ночь; но месяц освещал им дорогу. Приветно блестели огоньки в окнах, и доктор Плот чувствовал, при виде их, сильное искушение укрыться от пронзительного ветра; но не похожа была на теплые домики, оставшиеся за нашими путешественниками, бедная, одинокая хижина, мимо которой они теперь проходили. Не топился в ней камин, не слышались из нее веселые разговоры; слабый свет едва проникал сквозь замерзшие стекла ее окон. Хижина была так жалка, что доктор с любопытством сострадания заглянул в окно.

Бедно одетая женщина сидела у камина, нагнувшись к погасающим угольям. Тоненькая сальная свеча горела на столе, освещая всю бедность комнатки. Доктору стало еще холоднее. Он протянул руку к двери.

– Не ходите, сэр, – сказал Ропер, останавливая его, – эта женщина не заслуживает сожаления. О ней не скажут вам ничего хорошего.

– Все равно. Я не могу оставить ее мерзнуть в такую холодную ночь.

Он постучал. Дверь отворилась. Перед доктором стояла бледная, преждевременно состаревшаяся женщина. Он, как бы узнавая ее, вскрикнул от удивления, но, не желая, чтоб управитель заметил это, сунул ей в руку монету и пошел прочь от двери.

Она также узнала его. Долго не могла она опомниться от внезапной встречи; ей не верилось, что она в самом деле видела его; но золотая монета, оставшаяся в ее руке, говорила, что это был не сон. Долго глядела она на монету и, положив ее на стол, прошептала: «Он пришел судить меня. Покаюсь, прежде чем сойду в могилу».

А доктор молча шел по дороге. Воспоминания воскресли в его уме. Он не замечал ни ветра, ни холода.

Когда он проходил мимо опустевшего Донмовского Приорства, ему вздумалось зайти взглянуть на гробы Физвальтеров. Он пошел один, прося Ропера не провожать его. Управителю такая фантазия показалась очень странною, но он не спорил, начав подозревать, что голова чудного старика не совсем в порядке. Долго Плот оставался под сводами приорства, и вышел оттуда сильно взволнованный. Потом они, опять молча, пошли своим путем, и скоро были уж подле уютного, красивого домика Френка Вудбайна.

Ставни домика еще не были закрыты, и доктор Плот, дав знак своему товарищу, чтоб он молчал, опять тихо подкрался к окну.

Молодая женщина (доктор знал, что это должна быть Роза Вудбайнъ) сидела с работою в руках. Лица ее не было видно, но стройность стана была замечена стариком. Вот она перестает шить, прислушиваясь к бою часов. Уж семь. Она встает, готовить ужин мужу. Какое милое, нежное лицо! кротостью сияют ее голубые глаза, кротостью дышат ее розовые губки. Ее движения исполнены врожденной грации; платье просто, но к лицу ей. Доктор Плот сознался, что наружность говорит в ее пользу. Потом он осмотрел комнату. Она была не богата, но убрана очень мило. Доктор заметил даже три полки с книгами.

Роза накрыла стол белою скатертью, поставила блюдо жареной дичи, ветчину, хлеб, кружку пива и опять взглянула на часы. Уж пять минут восьмого. Верно, Френк сейчас придет. Она опять села за работу и начала, для развлечения, петь старинную балладу. Доктору так понравился ее свежий голос, что он, забывшись, громко сказал: «Хорошо, прекрасно»! Певица вздрогнула; собака Френка, лежавшая у камина, услышав незнакомый голос, с лаем бросилась к двери.

Управитель видел, что надобно теперь идти в комнату: приход их был уже замечен. Он постучался в дверь, назвал себя по имени; хозяйка велела Дракону лежать смирно и радушно встретила нечаянных гостей. Попросив их садиться, она сказала Роперу, что Френк, который сам хотел ныне с ним видеться по какому-то делу, вероятно, скоро придет домой. Потом Ропер рекомендовал ей своего спутника. Услышав, что Плот был доктором у Физвальтеров, Роза посмотрела на него с любопытством. В лице его она замечала что-то знакомое и потому спросила его, давно ли он был в Донмо в последний раз.

– Я не был здесь лет двадцать.

– В таком случае я не могла вас видеть, потому что мне еще нет двадцати лет, – отвечала она с улыбкою, – а между тем лицо ваше кажется мне знакомо.

Доктор Плот также улыбнулся.

– А! теперь понимаю, почему ваше лицо мне показалось знакомо. Ваша улыбка напоминает – угадайте, чью улыбку?

– Не могу угадать; быть может, мистера Ропера?

– Нет, улыбку моего мужа.

Старик тотчас же принял свой серьёзный вид.

– Вы, вероятно, хотели сказать мне комплимент. Очень благодарен; но я вовсе не хочу быть похож на егеря.

– Вот теперь я вижу, что у вас нет с ним сходства: у Френка всегда доброе лицо…

– А я не всегда бываю добр. Меня считают человеком угрюмым, сварливым, потому и не любят меня. Так и следует. Я недоволен светом, потому и мною все недовольны. Как аукнется, так и откликнется. Меня обманывают, а я бранюсь. Я, что называется, мизантроп.

– У вас, вероятно, есть причины сердиться на людей, сэр?

– Есть. Мне изменил друг. Я обманулся в любви; я был опозорен. Иным легко переносить такие вещи, или по крайней мере, скоро забывать о них; я не такого характера; но, пожалуйста, не интересуйтесь моими неудовольствиями.

– Нет, сэр, ваша печаль пробуждает во мне сильное участие; я искренно желала бы смягчить горечь ваших чувств и поколебать ваше дурное мнение о людях.

– Едва ли это возможно. Со мною поступили слишком дурно. В нежности нашел я ложь и обман; рука, пожимавшая мою руку, вонзила кинжал в мою грудь. Этого нельзя забыть. С той минуты я отрекся от людей; не хочу иметь с ними дела. У меня нет ни привязанности, ни сочувствия ни к чему, ни к кому. Я одинок, совершенно одинок.

– Жалею о вас, сэр. Я понимаю, что ваша вера в добрые качества людей жестоко поколебалась страданиями, которые вы испытали; но я не могу верить, чтоб она совершенно умерла в вас.

– Умерла, если не совершенно, так почти совершенно.

Несколько минут собеседники молчали. Наконец Роза сказала:

– Ваши несчастия напоминают мне о том, что я слышала о сэре Вальтере Физвальтере и его несчастной супруге.

Управитель хотел замять этот намек, но доктор Плот перебил его:

– Все такие несчастия сходны, мадам; различны бывают только следствия их: на одной стороне бывает преступление, на другой несчастие, или, лучше сказать, обе стороны делаются несчастны. Моя история повторилась не только с Физвальтером, а с сотнями людей. Одни терпеливо сносят оскорбление, другие мстят. Сэр Вальтер принадлежал к последним. Он омыл кровью низкого обидчика свое оскорбление. Его преступная жена сама наказала себя ядом. Я знаю, что мистер Ропер иначе смотрит на дело, но оно было именно так.

– Я знаю, что несчастная леди Джуга была невинна, – заметил управитель.

– Тем прискорбнее этот несчастный случай, – сказала Роза. – Бедная леди!

– О, как ужасно было бы для сэра Вальтера, если б он был еще жив, убедиться в невинности жены! – сказал доктор. – Это убило б его. Да и нечего было бы жалеть его: он заслуживал бы виселицы, как убийца.

– Вы чувствуете себя дурно, – сказала Роза, – я принесу вам воды.

– Не нужно, благодарю вас; я страдаю спазмами; но теперь припадок уже прошел. Напрасно мы так много говорили о бесчеловечном Физвальтере.

– Я не назову его бесчеловечным, сэр, – сказала Роза, – я верю невинности леди, но он обманут ложными уликами ее виновности; потому за преступление должен отвечать не он, а тот, кто поселил в нем ложное убеждение.

– Если мистер Ропер прав, говоря, что жена его была невинна, Физвальтера можно извинять только его несчастным характером, ревнивым, подозрительным, раздражительным, жестоким. На него было трудно угодить.

– Вы говорите только о дурных сторонах его характера; но у него были и хорошие, – сказала Роза.

– Быть может, только я не мог их заметить. Быть может, он был от природы незлой человек, но испортился жизнью. Он и в нравственном отношении был урод, как в физическом. Он был хром, и на ту же ногу, как я; потому-то он и полюбил меня. А лучше бы мне не знать его. Он передал мне свои недостатки, которые наделали мне много горя.

– Вы черните его, – сказал Ропер, – он был лучше, нежели вы его представляете.

– Нет, он не был уверен в себе, потому не доверял и другим. Он был склонен сомневаться в жене и в друзьях, предполагать во всем дурные побуждения. Он стал чужд всем, один только друг оставался у него.

– Вы? – сказала Роза.

– Нет. Я был жесточайшим его врагом; но у него был истинный друг, неизменный, не хотевший замечать его недостатков. Сэр Вальтер ценил его привязанность, любил его как брата, не имел от него тайн… Но он грел змею у груди своей. Сэр Вальтер, несмотря на свою нелюдимость, влюбился страстно, всеми силами души; но он боялся отказа. Друг ободрил его, устроил свадьбу с черным намерением, как после открылось. Несколько времени сэр Вальтер блаженствовал. Его мнительность исчезла. Он верил любви жены, привязанности друга. Ослепление глупца было непродолжительно. Леди Джуга хотела, чтоб ей все удивлялись; любила общество; муж его ненавидел. Это было первым поводом к неудовольствиям. Друг принял сторону жены; ее желание восторжествовало. Пустынный дом наполнился гостями; хозяин скрылся в своем кабинете, ища покоя. Жене не нравились его странности, его дикость – новый повод к ссорам. Друг опять соединился с женою против мужа. Это было тяжело терпеть, но сэр Вальтер терпел, как мог. Пустяки, над которыми смеялись бы другие, раздражали его, как я уж говорил. И третья ссора их была из пустяков – не помню, из чего именно, быть может, из одного взгляда, или неосторожного слова. Но в этот раз друг стал на стороне мужа. Перемена его поведения не ускользнула от внимания сэра Вальтера. В нем пробудилось подозрение; он стал наблюдать за ним и нашел сотни причин ревновать. Он видел, что все его обманывают, оставляют его в дураках. Он мог покончить это, указав двери своему коварному другу; но он не сделал этого: ему нужно было мщение. Планам его помешало обстоятельство, которое успокоило б его, если он не видел в нем нового оскорбления. Жена его родила; сэр Вальтер не считал ее ребенка своим. Если его подозрения были несправедливы, да простит ему небо.

– Они были несправедливы, – сказал управитель строгим и уверенным тоном.

Доктор Плот ничего не отвечал на это, но был видимо взволнован и продолжал:

– Приближаюсь теперь к самой мрачной части моей истории. Сэр Вальтер сделался угрюмее, суровее прежнего. Друг продолжал посещать его, но хозяин редко выходил к нему, оставляя его в обществе жены. Сэр Вальтер не хотел видеть и ребенка, которого не считал своим. Жена плакала об этом, но он был непреклонен. Однажды она нечаянно вошла в его комнату и прежде, чем он успел сообразить, что она хочет делать, посадила ребенка на его колени. В бешенстве, он бросил ребенка, вскочил и убежал из комнаты.

– Ребенок убился? – бледнея от ужаса, спросила мистрисс Вудбайн.

– Нет; он остался здоров: падение было легко.

– Слава Богу! – вскричала Роза, успокоиваясь.

– Но жена не могла простить этого поступка сэру Вальтеру. Она даже занемогла от испуга. Муж горько раскаивался в жестокой своей вспышке, жалел о страданиях жены, был готов стать рассудительнее. Коварный друг, не желая развода и скандала, хотел помирить его с женою. Это, быть может, удалось бы ему, если б сэр Вальтер не перехватил письма, посланного к его жене, письма, подтвердившего подозрения мужа. Оно доказывало, что у друга с женою есть отношения, скрываемые от мужа, и назначало ей тайное свидание в тот вечер. Сэр Вальтер не захотел лишать их этого удовольствия, запечатал письмо и оно было отдано жене. Пришел вечер, и любовник явился. Он был тайно введен к жене горничною, посредницею их связи, которая изменяла теперь и своей госпоже, а прежде обманывала своего господина. Все женщины таковы. Едва злодей вошел, как в комнату ворвался и сэр Вальтер с бешенством и мщением в душе. Жена и любовник сидели рядом; она плакала; она клялась в своей невинности. Он хотел объяснить свое присутствие; но муж не хотел слушать их; одним ударом кулака он сбил с ног своего врага. На другой день была дуэль, и сэр Вальтер пронзил грудь своего соперника.

– Ужасно! – со вздохом сказала Роза, – и если подозрения сэра Вальтера были несправедливы, он несчастнее того, кто был убит им.

– Он не возвращался домой, не видел своей преступной жены после этого; он стал скитальцем на земле; он не узнавал о судьбе жены. И уже долгое время спустя, услышал он, что она, в отчаянии отравилась.

Он замолчал. Тогда Ропер начал в свою очередь:

– Остается еще досказать самую печальную часть этой истории. Сэр Вальтер обманывался собственными подозрениями. Его друг был верен ему, верна была и жена. Перед смертью она написала свое оправдание, справедливость которого несомненна. Письмо, перехваченное сэром Вальтером, вовсе не имело преступного смысла: свидание назначалось для совещания о средствах помирить несчастных супругов. Алиса Эггс, негодница, оклеветавшая свою госпожу, горько раскаялась в своем гнусном деле; она еще жива и ее признания оправдывают леди Физвальтер.

– Я видел Алису ныне: наружность ее действительно говорит не в ее пользу, – заметил доктор Плот.

– Преступление не осталось без наказания для нее, – продолжал управитель, – ее жизнь с того времени была рядом несчастий, и она справедливо считает их казнью за свою клевету.

Доктор погрузился в тяжелое размышление. Голова его печально опустилась на грудь. Потом, делая над собою усилие, он сказал:

– Надобно это исследовать, мистер Ропер; правда должна раскрыться.

– А что ж сделалось с несчастным ребенком? – спросила Роза.

– Ничего не знаю об этом, – уклончиво отвечал доктор. Управитель также сказал, что не знает судьбы ребенка.

– Вы также не назвали по имени друга сэра Вальтера, – продолжала Роза. – Если вы не хотите называть его, я не любопытствую. Но если можно узнать его имя, то спрошу, справедливо ли я догадываюсь, что вы говорили о сэре Джильберте Монфише?

– Почему вы угадали, что это был он? – резко спросил доктор Плот.

– Я слышала, что он был убит на дуэли, и несколько знаю сына его, которого зовут также Джильберт.

– Так, так, у него был сын; он был тогда вдовец. Но, что вы знаете о его сыне?

– Почти ничего, краснея, – сказала молодая женщина.

– Я объясню вам их отношения, – прибавил управитель. – Роза знает его потому, что он сватал ее. Об этом у нас все говорили; сэр Джильберт не скрывал, что делал ей предложение, и получил отказ.

– Очень странно, что вы отказали такому прекрасному жениху, мадам. Ведь он, вероятно, красавец, если только похож на отца, и кроме того, человек богатый.

– Все это правда, но я любила другого.

– Жаль, что у этого другого не было ни именья, ни баронетского титула. Мне кажется, вы принесли слишком большую жертву.

– Никакой жертвы, – просто отвечала Роза. – Счастье не в богатстве и не в титулах. Я невыразимо счастлива своим мужем.

– Я очень рад, что вы отвечаете так прекрасно, – сказал управитель. – В числе других предубеждений у доктора Плота есть неверие в супружеское счастие. К сожалению, оно, как видите, внушено ему обстоятельствами. Но я с ним несогласен: мне кажется, что супружество и есть единственное истинное счастье на земле; говорю это по собственному опыту. Мы с мистрисс Ропер не можем претендовать на окорок, – прибавил он, улыбаясь: – между нами бывают легкие размолвки; но все-таки мы счастливы друг другом, и годы не ослабляют, а усиливают в нас взаимную привязанность. Таких супругов, как мы, очень много; но ваше супружество, Роза, редкий пример. Я и привел с собою доктора именно затем, чтоб он убедился в этом и увидел собственными глазами, как вы живете с мужем.

– Да, он убедится в невозмутимости нашего счастья. Я не ставлю ее в заслугу себе, потому что у меня редкий муж; но по крайней мере я всячески стараюсь быть достойна его привязанности. Смело скажу, что у нас никогда не бывало размолвки. Мы вполне уверены друг в друге; между нами не может быть неприятностей.

– Вы говорите искренно и убедительно, – возразил доктор, – и мне грустно сомневаться в прочности вашей привязанности. Но я последователь сэра Вальтера. Ваша любовь еще не подвергалась испытаниям. Устоит ли она против изменчивости Фортуны, против нужды, против других испытаний, еще более трудных?

– Я уверена, что она вечно останется неизменною.

– Дай Бог; но желаю вам не подвергаться испытаниям.

– Я вполне довольна своею судьбою. Лишь бы только мой муж был подле меня, я буду всегда счастлива. Но как летит время! Френк уже должен бы воротиться домой.

– Вы беспокоитесь за него? – иронически заметил доктор, – Я видел его в гостинице. Вероятно, мистрисс Неттельбед задержала его. Какая она хорошенькая, да и кокетка, в то же время. – Стрела не уязвила Розу Вудбайн.

– Я не тревожусь, – сказала она, – мужа моего часто дела задерживают долее, нежели мы ожидали; потому его отсутствие меня не беспокоит. А мистрисс Неттельбед очень любит своего мужа, и вы напрасно так о ней говорите.

– Гм! так Неттельбеды, по-вашему, живут как голуби, воркуя и лаская друг друга – сильно сомневаюсь в том.

– Доктор Плот скептик, – улыбаясь, заметил управитель.

– Можно ли предложить вам вопрос, мистрисс? Ведь вы знаете, я чудак, потому извините мою нескромность: говорит с вами муж о своих делах?

– Говорит все, что нужно мне знать.

– Сказывал ли он вам, что он должен мистеру Роперу?

– Нет; вероятно, потому что долг очень невелик.

– Двести фунтов, – сказал Ропер.

– Двести фунтов! – с изумлением повторила Роза.

– Видите, сумма довольно значительная для мистера Вудбайна, – сказал старик.

– Он, конечно, заплатит, – сказал Ропер.

– Конечно, – сказала Роза с совершенною уверенностью, – он и не занял бы, если б не мог заплатить.

– А все-таки, он не говорил вам об этом, – сказал старик, – объяснял ли он вам по крайней мере свои средства и доходы?

– Френк приобретает деньги честным трудом, мне только и нужно знать; а если б я и знала что-нибудь больше этого, не стала бы рассказывать, – отвечала Роза, чтоб прекратить расспросы.

– Извините меня, мой друг, если я огорчил вас. Я ужасно люблю все разузнавать – такая у меня натура. Но переменим разговор. Вы пели, когда мы пришли, и я расслушал несколько слов вашей баллады: они меня заинтересовали; можно ли просить вас повторить ее?

– Я с удовольствием исполню ваше желание, – просто и добродушно отвечала Роза: – но баллада длинна, и вы остановите меня, когда она вам наскучит.

Чистым и свежим голосом она запела:

ДОНМОВСКИЙ ОБЫЧАЙ.

Баллада, объясняющая его происхождение.

 
«Что вам нужно, дети, мои? чего просите вы, преклоняя колени на камнях помоста нашего священного монастыря?» – Так спросил седой приор молодую чету.
По скромной одежде было видно, что они простые поселяне; но он был видный молодец, она была красавица, хотя оба они были простые поселяне.
«Уж год и день прошел с тех пор, как мы повенчались, – сказал он, – и с того часа не изменилась, не ослабела наша любовь.
Верны мы были друг другу, любим, как прежде, друг друга больше всего на свете; ни в деле, ни в слове, ни в мысли, не было между нами несогласия ни на одну минуту.
Клянемся мы в том, благодарим за то Владычицу Небесную, Пречистую Деву, которой посвящен Донмовский Монастырь. Благослови же нас и ты, святой отец».
И седой приор возложил на них руки. «Да будет вся жизнь ваша такова», –  сказал он. И радостно встала молодая чета.
 
 
И в тот самый час проходил мимо повар монастырский, и нес он для служителей огромный окорок прекрасной ветчины.
«Возьмите это в подарок от меня, – сказал седой приор, – и кушайте на здоровье.»
«Добрый приор, – сказал тогда муж, – дорог мне твой подарок, потому что вижу теперь, что ты веришь и радуешься нашей любви.
Я дарю, взамен его, богатые земли твоему монастырю. Тысячу марок будут они приносить тебе каждый год.
Но с тем условием дарю, что каждый раз, когда молодые супруги дадут клятву, какую дали мы, будут они получать такую же награду. И будут они примером для всех, и все будут хвалить донмовский обычай».
«Кто ты, сын мой? – сказал, дивясь, седой приор. – Неприлична твоя шутка». – «Я не шучу, приор; я Реджинальд Физвальтер.
Я слагаю теперь свою бедную одежду, объявляю свой сан. Я богаче всех богачей, потому что Бог дал мне это сокровище, – сказал сэр Реджинальд, обнимая жену. —
В одежде простого поселянина я приобрел любовь ее. В деревенской избе мы счастливо прожили год. Теперь непоколебима наша любовь.»
Водворилось при этой вести радость в монастыре; водворилось веселье в чертогах Физвальтера, когда явилась туда молодая госпожа, добрая и прекрасная.
Долго единодушно жили супруги и смерть не прервала любви их: умерли они в один час. Вот каким образом возник старинный донмовский обычай.
 

Доктор Плот при некоторых куплетах баллады значительно посматривал на управителя, как бы говоря: «это удивительно!» Ропер не понимал или показывал вид, что не понимает его взглядов; но оба слушателя были одинаково восхищены пением Розы.

– Странно, что я никогда не слышал этого предания, – сказал старик, похвалив певицу. – Известна ли она вам, мистер Ропер?

– Я слышал что-то подобное, сэр, – отвечал управитель.

– Мне рассказывал легенду муж, а я переложила ее в стихи, – сказала Роза.

– Если верить балладе, то сэр Реджинальд Физвальтер был и лучше и счастливее всех своих потомков, – заметил старик.

– Почему ж не предположить у него столь же счастливых потомков? – сказал управитель.

– Если сын сэра Вальтера жив, желаю ему от всей души такого счастия, – прибавила Роза.

– Сын! почему ж вы знаете, что дитя Физвальтера был мальчик, а не девочка? – сказал доктор, пристально смотря на Розу.

– Я этого вовсе не знаю; у меня просто сказалось: сын. Одинаково желаю счастия и дочери, если дитя было девочка, – смеясь, сказала Роза. – Но как идет время! Уж поздно, а Френка все еще нет. Что его задержало? – прибавила она с беспокойством.

– Сказать ли вам, что задержало его? – сказал доктор. В эту минуту послышались в саду шаги.

– Это он! – радостно вскричала Роза, бросаясь к двери.

Но собака Френка, лежавшая у камина, сердито зарычала, чуя приближение не хозяина, а постороннего человека.

– Кто ж это? – уныло сказала Роза, видя, что обманулась в ожидании.

– Это я, Джильберт де-Монфише, – отвечал голос из-за двери.

– Сэр Джильберт де-Монфише! – с изумлением повторила Роза, вопросительно взглядывая на своих собеседников, которые были удивлены не меньше ее.