Текст книги "Жертва (в сокращении)"

Автор книги: Уильям Дж. Таппли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава 9

В четверг утром, когда я смаковал на кухне английскую булочку с арахисовым маслом, зазвонил мой домашний телефон.

– Говорит Анна Лэнгли, – произнес немного скрипучий женский голос. – Вы мне звонили.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить: Анна Лэнгли была агентом Гаса Шоу.

– Спасибо, что перезвонили, – сказал я.

– Меня не было в городе, – пояснила она. – Я только что вернулась и обнаружила ваше сообщение. Так фотографии Гаса Шоу у вас?

– У меня? – удивился я. – Нет. Я даже не знаю, где они. Я лишь хотел поговорить с вами о них.

– А, понятно, – произнесла она. – И что вы хотите узнать?

– Эти снимки действительно представляют большую ценность?

– Раз он считал, что представляют, – ответила она, – а я знаю, так и было, тогда они, безусловно, очень ценны. Ко мне уже обратилось несколько заинтересованных сторон, готовых к переговорам об их публикации.

– Вы ведь слышали о случившемся с Гасом?

– О том, что он покончил с собой? Да, конечно.

– Ну, покончил или не покончил, это еще вопрос.

– Но ведь полиция… – Она замялась. – О, поняла. Вы думаете, что кто-то… что фотографии?

Она помолчала, потом спросила:

– Вы это серьезно?

– Фотографии, похоже, исчезли, – сказал я. – А Гас мертв.

– Какой ужас.

– Некоторые из нас считают, что он не стал бы лишать себя жизни, – продолжал я. – Вы ведь довольно хорошо его знали?

– Да, хорошо.

– И что вы об этом думаете?

– Я была… удивлена, – ответила она. – Но не потрясена, то есть не потрясена по-настоящему. У Гаса были свои демоны, и немало. Ну и то, что произошло с ним в Ираке…

– Что вы можете рассказать мне об этих фотографиях?

– Послушайте, – предложила она, – может быть, мы с вами встретимся где-нибудь, пообедаем?

– Чтобы вам все было ясно, – сказал я. – Я адвокат жены Гаса. Представляю ее интересы в этой истории.

– Ну разумеется, – ответила она. – Тут я никаких проблем не вижу. Я прихвачу с собой копию соглашения, подписанного мной и Гасом. Так где вы хотели бы встретиться?

– Вы знаете ресторанчик «У Марии»? На Кенмор-сквер?

– Знаю. Сегодня в час – вас устроит?

– Я закажу столик, – ответил я.

Сидя в двадцать минут второго за угловым столиком ресторана «У Марии», я увидел через весь зал, как старшая официантка указывает в мою сторону худощавой, темноволосой женщине. Женщина кивнула и направилась ко мне.

Когда она подошла к столику, я встал:

– Анна?

– Простите ради бога. Я уже выходила из дома, и тут телефон зазвонил. – Она протянула мне руку: – Анна Лэнгли. Я бы чего-нибудь выпила.

– Брейди Койн, – представился я. – Выпить – это мы сейчас организуем.

Мне почти сразу удалось поймать взгляд нашей официантки.

– «Грей Гус» со льдом и водой, – сказала Анна. С виду ей было лет тридцать. Впрочем, морщинки в уголках глаз говорили, что, возможно, и побольше.

Когда официантка отошла, Анна сказала:

– Я здесь главным образом потому, что мне очень хочется заполучить иракские фотографии Гаса Шоу.

– Мне тоже, – ответил я. – Может быть, вдвоем нам удастся сообразить, где они могут находиться.

– Вот и я так подумала. – Анна вынула из сумки большой желтоватый конверт. – Это копия моего соглашения с Гасом. Оно дает мне эксклюзивное право передавать работы Гаса для публикации. Если Клодия его законная наследница, все, что я сумею на этом заработать, пойдет ей – минус мои комиссионные, конечно.

Я взял у нее конверт.

– Стало быть, мы с вами состоим в одной команде. Так что же вы можете рассказать мне о пропавших фотографиях?

– Только то, что Гаса они очень волновали, – ответила она. – Он прислал мне из Ирака несколько писем по электронной почте. Из них следовало, что Гас наткнулся на историю, по сравнению с которой тюрьма Абу-Грейб выглядит мирным пикником шестнадцатилетних детишек. А потом он потерял руку, вернулся домой и стал меня избегать.

Официантка принесла Анне виски. Мы сказали, что еду заказывать пока не будем.

После того как она отошла, Анна продолжила:

– В общем, я решила на время оставить Гаса в покое. А когда услышала о его смерти, вспомнила, с каким энтузиазмом он относился к тому, что смог сделать в Ираке, и подумала: если эти снимки хотя бы вполовину так же хороши, как другие работы Гаса, у нас на руках оказалось сокровище. Я прозондировала почву у издателей, получила несколько положительных ответов и позвонила его жене. Клодия сказала, что ничего об этих снимках не знает, и я не стала давить на нее. Просто попыталась убедиться в том, что она понимает, какую ценность могут представлять эти работы. – Анна отпила виски. – Один очень уважаемый иностранный корреспондент газеты «Монитор» уже согласился написать текст к альбому фотографий Гаса, даже не увидев их. Журнал «Вэнити фэйр» гарантирует минимум два разворота. А Пи-би-эс готова сделать телепередачу о Гасе и его работах.

– Да что вы говорите? – удивился я.

Анна кивнула.

– Гас был гением. И теперь, когда его не стало, люди начинают это понимать. – Она пожала плечами. – Так или иначе, без фотографий все разговоры подобного рода остаются чисто теоретическими.

– На самом-то деле, – сказал я, – у меня, кажется, есть одна идея. Правда, не очень надежная.

– Лучше такая, чем никакой. – Она допила виски, огляделась вокруг. – Я бы, пожалуй, повторила.

Вечером, сразу после того, как мы с Генри поужинали и я начал прикидывать, заняться ли документами, лежавшими в кейсе, или посмотреть телевизор, зазвонил сотовый.

Я ответил на вызов, и мужской голос спросил:

– Это адвокат?

В трубке слышались и другие мужские голоса, какой-то шум. Походило на то, что звонили мне из заполненного людьми бара.

– Да, – ответил я. – А вы кто?

– Педро. Педро Аккардо. Помните? Гас называл меня Питом.

Я вспомнил мужчину латиноамериканской наружности, который разговаривал с Гасом, когда я приехал, чтобы встретиться с ним, в Конкорд, в «Сонную лощину».

– Да, конечно, – сказал я. – Помню. Так в чем дело?

– Нужно поговорить. Поскорее.

– О чем?

– Гас. О том, что с ним случилось.

– Гас покончил с собой, – сказал я.

– Нет, друг. – Он понизил голос до шепота. – Его…

– Что? – переспросил я. – Что вы…

– Подожди, – сказал кому-то Педро. Потом мне: – Вы слушаете, мистер Койн? Запомните: Джон Кинкейд и одиннадцать, одиннадцать, одиннадцать, о’кей?

– О’кей, – ответил я. – Но расскажите же мне о…

– Должен идти.

– Подождите минутку, – попросил я. – Вам что-нибудь известно о снимках Гаса? И кто такой, черт возьми, Джон Кинкейд?

– Нет-нет, друг, – ответил он негромко, заговорщицким тоном. – Здесь говорить не могу. Позвоню позже, идет?

– Да, конечно, – сказал я. – Или давайте встретимся.

– Мне надо найти другой телефон, друг. Вы…

Его перебил мужской голос, следом раздался чей-то гогот.

Через пару секунд Педро сказал:

– Позвоню ночью, в полночь.

– Хорошо, – ответил я. – Буду…

Но он уже повесил трубку.

Я взглянул на дисплей телефона. На нем значилось: «НЕИЗВЕСТНЫЙ АБОНЕНТ», а номер, с которого поступил вызов, отсутствовал. Стало быть, Педро звонил либо с сотового, либо из телефона-автомата, либо с аппарата, у которого установлена блокировка определения номера. Судя по услышанным мною в трубке голосам и разговорам, звонил он все-таки из телефона-автомата.

Я решил, что Педро Аккардо состоял в одной с Гасом Шоу группе поддержки, а Фил Трапело дал ему во вторник мою визитную карточку, вот он мне и позвонил.

Судя по сказанному, он считал, что Гас не покончил с собой. А может быть, и знал это наверняка.

Он назвал имя: Джон Кинкейд. Может быть, Педро считал убийцей Гаса некоего Джона Кинкейда?

Мне это имя ни о чем не говорило.

Я направился в свой кабинет, уселся за компьютер и набрал в «Гугле» «Джон Кинкейд». Результаты поиска меня ошеломили.

Я получил десятки Джонов Кинкейдов, живых и мертвых. Помимо университетских спортсменов, торговцев недвижимостью, второстепенных поэтов, провинциальных политиков и чемпионов по игре в покер, в списке значились и люди более интересные – помощник боцмана, погибший в 1918 году при попытке спасти своего капитана, когда их военно-транспортное судно торпедировали в Северной Атлантике; убитый в 1947-м полевой игрок Негритянской Лиги; боровшийся против войны вьетнамский ветеран, погибший в 1971-м при взрыве бомбы, которую он закладывал в Массачусетском университете; и рок-н-ролльщик-шестидесятник, одиноко скончавшийся в 1984-м на собственной яхте от передозировки героина.

Ни одного живущего ныне Джона Кинкейда, вернувшегося домой из Ирака, или имевшего причины украсть фотографии, или страдающего ПСР, или вообще хоть как-то связанного с Гасом Шоу, «Гугл» не обнаружил.

Кроме того, Педро сказал: «Одиннадцать, одиннадцать, одиннадцать». Это могло быть кодовым сигналом или открывающей какой-то сейф комбинацией, но я сразу подумал о дате. Договор о прекращении огня, положивший конец сражениям немцев и союзников в Первую мировую войну, был подписан в 11.00 утра 11 ноября 1918 года – в одиннадцатый час одиннадцатого дня одиннадцатого месяца. В дальнейшем 11 ноября именовалось Днем перемирия. После Второй мировой войны Конгресс по предложению президента Эйзенхауэра принял решение, согласно которому в этот день должно чтить память всех, кто принимал участие в войнах, и переименовал его в День ветеранов. До него, кстати сказать, оставалось немногим больше недели. Но почему Педро Аккардо упомянул этот день в связи с Джоном Кинкейдом и смертью Гаса Шоу?

В моей перегруженной информацией голове вихрем кружились разные мысли.

Я посмотрел на часы. Десять с минутами. Педро обещал позвонить в полночь. Может быть, тогда я и получу какие-то ответы.

– Пойдем, – сказал я Генри. – Посмотрим, не показывают ли чего-нибудь интересного по телевизору.

Несколько позже я выпустил Генри из дому, зарядил на утро зернами автоматическую кофемашину, впустил Генри в дом и поднялся наверх.

Выставив звонок сотового на максимальную громкость, я положил его на столик у кровати, поближе к уху. Потом настроил таким же образом стоявший в спальне телефонный аппарат – на случай, если звонок поступит на домашний номер.

До полуночи оставалось десять минут. Я был готов к разговору с Педро Аккардо. Генри свернулся клубком рядом со мной на кровати – там, где прежде спала Эви. Я почесывал его спину.

Потом я закрыл глаза и стал думать об Алекс. Может быть, завтра мы будем спать здесь, в моей спальне, на моей и Эви – теперь только моей – большой кровати, а не на диванчике в кабинете. Это станет важным, символическим шагом.

Я взглянул на часы. Большая и маленькая стрелки соединились и указывали точно вверх. Полночь.

Пора бы и позвонить Педро. Однако телефон молчал. Прошло пятнадцать минут, а он так и не зазвонил.

Я выключил свет. И через некоторое время заснул.

Проснулся я как-то сразу, резко. За оконными шторами брезжил серый утренний свет.

Я посмотрел на часы. Десять минут седьмого.

Я проверил оба телефона – домашний и сотовый. Ни сообщений. Ни пропущенных вызовов.

Педро так и не позвонил.

Утром, прежде чем отправиться в офис, я поискал его имя в телефонных справочниках как Бостона, так и Большого Бостона.

А днем позвонил, воспользовавшись промежутком между встречами с двумя клиентами, Филу Трапело. Когда его голосовая почта предложила мне оставить сообщение, я сказал:

– Здравствуйте, Сержант, это Брейди Койн. В прошлый понедельник мы разговаривали с вами в Доме ветеранов о Гасе Шоу. Мне хотелось бы связаться с одним из членов вашей группы, его зовут Педро Аккардо. И хотелось бы узнать, говорит ли вам что-нибудь такое имя: Джон Кинкейд.

Затем я продиктовал номера своих телефонов и прибавил:

– Пожалуйста, позвоните мне. Это очень важно.

Единственным человеком помимо Трапело, который мог, по моим представлениям, знать что-то о Педро, была Клодия Шоу. Я набрал ее номер, выслушал целых двенадцать гудков, но ответа не получил.

Тут я вспомнил, что Клодия работает бухгалтером в какой-то лексингтонской фирме. Я позвонил на сотовый Алекс и, услышав ее голос, сказал:

– Привет. Это я.

– И тебе привет, – ответила она. – Как приятно…

Впрочем, предложения она не закончила, сказав взамен:

– Постой, ты ведь не собираешься…

– Нет, я звоню не для того, чтобы отменить нынешний вечер. Я его жду не дождусь. Просто мне понадобился рабочий телефон Клодии. Тебе он известен? Мне необходимо спросить ее кое о чем.

– А я тебе ничем помочь не могу?

– Только номером Клодии.

– Ладно. – Она продиктовала мне номер. – Телефон стоит прямо на ее рабочем столе.

– Отлично, – сказал я. – Спасибо. Увидимся в семь, хорошо?

– Об ужине позабочусь я, – сказала Алекс. – Сегодня моя очередь.

Клодия ответила на звонок сразу и, когда я назвал имя Педро Аккардо, спросила:

– Это вы о Пите?

– О нем, – подтвердил я. – Вы его знаете?

– Перед тем как мы… перед тем как Гас переехал, Пит несколько раз заглядывал в наш дом. Мне он понравился. Был очень вежлив со мной, ласков с девочками. Они с Гасом о чем-то совещались или в кабинете Гаса, или в гараже. По-моему, они оба состояли в той группе.

– О чем они разговаривали, вы не знаете?

– Нет. Думаю, просто обменивались какими-то советами. А почему вы спрашиваете о Пите?

– Он позвонил мне вчера вечером, – ответил я. – Наш разговор прервали, он обещал связаться со мной еще раз, но так и не связался. Мне нужно найти его. И я надеялся, что у вас может быть его номер.

– Номера у меня нет, – сказала Клодия. – Простите. А вы посмотрите в телефонном справочнике.

– Уже посмотрел. Ну ладно. И еще одно имя, Джон Кинкейд. Оно вам о чем-нибудь говорит?

Клодия помолчала, потом ответила:

– Нет. Ни о чем.

Послеполуденные часы первой пятницы ноября выдались серыми, с мелким дождичком. Я уже укладывал, собираясь отправиться домой, кое-какие документы в папку, которую хотел прихватить с собой, когда на моем рабочем столе загудел зуммер внутренней связи.

Я нажал на пульте кнопку, сказал:

– Да?

– К тебе мистер и миссис Эппинг, – сообщила Джули.

– Хорошо. Пусть войдут, – ответил я.

Несколько секунд спустя Джули открыла дверь кабинета и придержала ее, впуская Эппингов. Увидев их, я невольно улыбнулся. Одеты они были одинаково: обвислые брезентовые шляпы, желтые дождевики поверх темно-синих спортивных костюмов и мокрые кроссовки. И выглядели оба какими-то замызганными, отсыревшими.

– И ничего тут смешного нет, – заявил Дуг.

– Виноват, – сказал я. – Присаживайтесь.

Я указал им на диван, перенес поближе к нему стул и уселся на него.

– Пикетировали под дождем? По-моему, вы оба немного спятили.

Дуг покачал головой:

– Полных четыре дня. Холодных, сырых и вообще преотвратных. Расхаживали взад-вперед по Аутлук-драйв перед офисом «Всеамериканских перевозчиков» с девяти тридцати или десяти утра до четырех тридцати пополудни. И знаете что? Аутлук-драйв оказалась дрянным тупичком, упирающимся в склады на берегу реки Мэрримек. Ни тебе машин, ни прохожих.

– И потому, – вставила Мэри, – вся наша затея оказалась полной глупостью.

– Я готов перейти к исполнению Плана Б, – сообщил Дуг.

– Который состоит в том, чтобы пристрелить мистера Делани, – пояснила Мэри.

– Послушайтесь совета вашего адвоката, – сказал я. – Не делайте этого.

– Предлагаете продолжить пикетирование?

– Я никогда не считал Дугласа Эппинга человеком, который легко сдается, – сказал я.

– А я и не сдаюсь, – заявил Дуг. – Ладно. Убивать я никого не стану. Во всяком случае, пока. Насколько я понимаю, мне предстоит скончаться от старости на ступеньках офиса мистера Делани, и газетам, когда они сообщат об этом, придется рассказать, почему я там оказался.

– А вы – собираетесь составить ему компанию? – спросил я у Мэри.

– Моя дурацкая мебель меня больше уже не волнует, – ответила она. – Для меня гораздо важнее добиться хоть какой-то справедливости. Поэтому я отвечаю: да. Собираюсь. В одиночестве я своего мужа не оставлю.

Дуг встал.

– Ладно, – сказал он. – Мы просто хотели сообщить вам о происходящем. А кроме того, мне нужно было, чтобы вы отговорили меня от совершения убийства.

После того, как они удалились, я попросил Джули:

– Попробуй-ка отыскать Молли Берк с манчестерского Девятого канала.

Я сел за стол, и через минуту на нем зажужжал пульт внутренней связи.

– Молли Берк на второй линии, – сообщила Джули.

– Молодец, – похвалил я ее. И, нажав на кнопку, сказал: – Молли?

– Привет, красавчик, – ответила она. – Надеюсь, ты звонишь, чтобы попросить меня об услуге?

Тремя годами раньше я представлял интересы Молли в деле о сексуальных домогательствах, которые ей приходилось терпеть от ее начальника, когда она проходила стажировку в сети кабельного телевидения, обслуживающей северное побережье Массачусетса. Нам удалось добиться увольнения этого мерзавца, а также небольшой денежной компенсации и прочувствованных публичных извинений со стороны телекомпании. Теперь же Молли работала репортером на главном телевизионном канале штата Нью-Гэмпшир и пользовалась немалой популярностью.

– Не так чтобы об услуге, – ответил я, – хотя, если это сработает, я буду счастлив. Мне кажется, я могу подкинуть тебе хороший сюжет.

Нагруженная большими пакетами Алекс появилась у меня ровно в семь вечера. Она принесла суши, купленные ею в японском ресторане в Арлингтоне, острый японский суп, салат под имбирным соусом и бутылку саке.

Мы пили из крошечных фарфоровых чашек подогретое саке. Суши мы макали в соевый соус, смешанный с васаби, и укладывали поверх ломтики сырого имбиря.

Единственной уступкой, сделанной нами западной цивилизации, стал послеобеденный кофе, пить который мы устроились в гостиной. И едва устроились, как зазвонил мой домашний телефон. Вызов поступил от детектива уголовной полиции штата Роджера Горовица.

– Я послал за тобой детектива Бенетти, – сообщил он. – Она будет у тебя минут через десять. Приготовься.

Я положил трубку и сказал Алекс:

– Это Роджер Горовиц. Сюда направляется, чтобы отвезти меня непонятно куда, его напарница. В чем там дело, я не знаю, но мне придется поехать с ней.

Алекс кивнула:

– Как по-твоему, это надолго?

– Трудно сказать, – ответил я. – Дождешься меня?

– Конечно. Мы с Генри посмотрим по телевизору какой-нибудь фильм. – Она заглянула мне в глаза: – Роджер Горовиц работает в убойном отделе. Значит, это как-то связано с…

Я кивнул:

– С убийством. Скорее всего, так.

Я наклонился, поцеловал ее в губы. Потом надел куртку и вышел на крыльцо дома, чтобы подождать там Маршу Бенетти.

Несколько минут спустя перед крыльцом остановился темный «седан».

Я уселся на переднее сиденье, рядом с Маршей. Она уже несколько лет состояла в напарницах Горовица. Темноволосая, изящная женщина с высокими скулами и большими темными глазами. На офицера полиции она походила примерно так же, как я на борца сумо.

– Так что у вас? – спросил я.

– Труп, – ответила она.

– Чей?

– Понятия не имею.

– Где?

– В Актоне.

– Не знаю, как вас, – сказал я, – а меня такого рода скупые диалоги давно уже начали утомлять.

Она взглянула на меня:

– Простите. Я с шести утра на работе. И рассчитывала провести тихий семейный вечер, сидя в пижаме перед телевизором и поедая попкорн.

– Убийцы с нашими планами почему-то никогда не считаются.

Марша не улыбнулась, только сказала:

– Это точно.

Машина шла на запад по второй магистрали. Мы миновали отель «Бест-Вестерн», в котором остановилась Алекс, свернули на круговую развязку, а с нее на шоссе, ведущее к Актону. Еще через несколько миль Марша повернула направо и вскоре съехала с шоссе на лесную парковку.

Здесь стояло по крайней мере полдюжины машин. Дальше по склону я увидел, как среди деревьев расхаживают какие-то люди с фонарями.

Марша открыла дверцу.

– Идите за мной, – сказала она.

Ее большой полицейский фонарь осветил извилистую тропу, ведущую к журчавшей в темноте воде. Голоса людей звучали все громче, свет фонарей становился ярче. Мы вышли на поляну, через которую протекал небольшой ручей. На ней стояла группа людей – человек восемь-десять.

От них отделился и направился к нам Горовиц.

– Спасибо, что приехал, – сказал он.

– Большого выбора ты мне не оставил, – ответил я.

– Нет, – согласился он. – Не оставил. Пошли. Вон туда.

Мы приблизились к группе полицейских.

– Расступитесь-ка, – велел им Горовиц.

Они расступились, и я увидел тело, лежавшее лицом вниз на песчаном берегу.

Убитый был одет в выцветшие синие джинсы, грязные белые кроссовки и темно-синюю ветровку. Темные, коротко стриженные волосы, небольшое плотное тело. Назвать его возраст я бы не взялся.

Горовиц опустился возле него на колени и сказал:

– Подойди, Койн. Взгляни, может ты его знаешь.

Я присел рядом с Горовицем на корточки. Он потянул тело за плечо, перекатил его на бок. Голова убитого откинулась на песок под каким-то странным углом. Горовиц посветил ему в лицо.

Первым, что я увидел, было горло, рассеченное почти до самого позвоночника. Вторым – лицо убитого, лицо Педро Аккардо.

– Я знаю, кто он, – сказал я Горовицу. – И почти ожидал этого. Его имя – Педро Аккардо.

Горовиц встал. Я тоже.

– Вопрос, – сказал я Горовицу. – Почему ты решил, что я могу знать его?

– Давай поговорим в машине, – ответил он.

Мы вернулись на парковку, Горовиц посветил фонариком на седан Марши Бенетти и сказал:

– Залезай.

Я уселся на пассажирское сиденье, Горовиц – за руль. Он достал записную книжку, открыл ее:

– Продиктуй мне его имя, по буквам.

Я продиктовал и спросил:

– Документов при нем не было?

– Если бы они были, – ответил Горовиц, – зачем бы ты мне понадобился? Так откуда ты его знаешь?

– Он был другом Гаса Шоу.

И я рассказал Горовицу о встрече Педро – Пита – с Гасом в «Сонной лощине». Сказал, что Педро и Гас входили в группу взаимной поддержки, состоявшую из людей, которые вернулись из Ирака с посттравматическим стрессовым расстройством, что группу эту возглавляет человек намного старше их – Филипп Трапело, которого все называют Сержантом. Сказал, что разговаривал с Трапело о Гасе, пытаясь понять, действительно ли Гас покончил с собой. Упомянул и о своих разговорах с Джеммой Джонс, владелицей фотомагазина, в котором работал Гас, и с Хербом и Бет Кройден, домовладельцами Гаса. Кройдены, сказал я, потеряли в Ираке сына. Там же был убит и муж миссис Джонс.

Рассказал я Горовицу и о том, как Педро позвонил мне прошлой ночью и намекнул, что он знает, Гаса убили – либо верит в это. Рассказал, что Педро назвал имя Джона Кинкейда и числа: одиннадцать, одиннадцать, одиннадцать; что, судя по звукам, доносившимся из трубки, звонил он по телефону-автомату и особых подробностей рассказать мне не мог.

– Он обещал перезвонить в полночь, – добавил я.

– Но не перезвонил.

– Нет. Больше я его не слышал.

– По нашим оценкам, его убили шестнадцать-двадцать четыре часа тому назад, – сказал Горовиц. – Так что, вполне возможно, к полуночи он был уже мертв.

– Выходит, его убили вскоре после звонка ко мне, – сказал я. И от мысли о том, что, может быть, именно разговор со мной и стоил Педро жизни, меня проняла дрожь.

– Он был убит прямо здесь, у ручья, – сказал Горовиц. – Убийца стоял у него за спиной. Правша. Большой, очень острый нож.

– А спрятать тело он не потрудился.

– Нет. Это довольно людное место. Так что тело все равно обнаружили бы. – Горовиц взглянул на меня. – Ты спрашивал, как я понял, что следует обратиться к тебе.

Я кивнул:

– Да. Почему именно ко мне?

– В ладони убитого была зажата твоя визитная карточка.

– Я оставил Филу Трапело целую стопку своих визиток, чтобы он раздал их членам группы, – сказал я. – А может быть, Педро получил ее от Гаса. Значит, убийца забрал его бумажник и документы, а визитку оставил? Тебе это не кажется несколько странным?

– Нет, если он пытался тем самым подать тебе какой-то знак, не кажется.

– Мне? – Я немного помолчал. – А-а, ты имеешь в виду: припугнуть меня.

– Так ты считаешь, Аккардо убили потому, что он знал нечто о случившемся с Гасом Шоу? – спросил Горовиц.

– Очень на то похоже, – ответил я.

– И собирался рассказать о том, что знает, тебе.

– Возможно. Он позвонил мне, долго разговаривать не мог, пообещал позвонить еще раз. Ведь у него в руке была визитная карточка с моими телефонами, так?

– Почему тебе, а не кому-то еще?

– Наверное, потому, что я единственный, кто продолжает задавать вопросы о Гасе Шоу.

Горовиц хмыкнул.

– Насколько нам известно, – сказал он, – убийца вложил твою визитку в ладонь уже мертвого Аккардо. Как сообщение тебе. Ты уже усвоил его?

– Да. Если это было сообщение.

– Так, может, ты оставишь расследование убийства убойному отделу?

– Убойному отделу, который заявил, что Гас Шоу покончил с собой? – осведомился я.

– Вообще-то об этом заявил медэксперт, – заметил Горовиц. – И если бы ты удовлетворился его заявлением, Педро, возможно, остался бы в живых.

– Мне очень неприятно думать, что это, наверное, правда, – сказал я.

Горовиц пожал плечами.

– В свете случившегося, – сказал он, – нам, похоже, придется еще раз приглядеться к делу Гаса Шоу. У тебя есть хоть какие-то основания считать, что он не покончил с собой?

Я подумал, потом ответил:

– Если честно, то нет. Просто не таким он был человеком, вот и все. Я знаю, как выглядят улики. Алекс в самоубийство не верит, однако она все еще помнит брата таким, каким он был в юности. А вот жена Гаса, Клодия, по-моему, верит. И никого из людей, с которыми я разговаривал, его самоубийство особо не удивило. Я сам, пока мне не позвонил вчера Педро Аккардо, считал самоубийство практически доказанным.

Горовиц, взглянув на меня, сказал:

– Ладно, к тебе у меня вопросов больше нет. Сейчас найду кого-нибудь, кто отвезет тебя домой.