Текст книги "Жертва (в сокращении)"

Автор книги: Уильям Дж. Таппли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Я впустил их в дом. Горовиц вручил мне коробку.

– Это агент Грили, – представил он своего спутника и, сняв куртку, повесил ее в шкаф.

Мужчина протянул мне руку:

– Мартин Грили, ФБР.

Я пожал руку:

– Брейди Койн, адвокат. Давайте я помогу вам с плащом.

Грили позволил мне снять с него плащ, под которым обнаружился черный костюм. Кейс он при этом из рук не выпустил.

Я повесил его плащ рядом с курткой Горовица, затем мы втроем – вчетвером, собственно говоря, поскольку нас сопровождал Генри, – прошли на кухню. Горовиц и Грили сели за стол, Генри улегся под ним. Я разлил по чашкам кофе, расставил по столу блюдца, разложил салфетки и тоже сел.

Каждый из нас взял из коробки по булочке, откусил по кусочку, отпил кофе. Грили открыл кейс, вынул из него желтый бумажный конверт, а из конверта – черно-белую фотографию размером восемь на десять. Он положил ее на стол и подтолкнул поближе ко мне.

– Вы узнаете этого человека? – спросил он.

Я взглянул на фотографию. Это был поясной снимок молодого парня. Настороженные глаза, узкий рот, неряшливая светлая бородка, длинные, завязанные в хвостик светлые волосы. Одет он был в футболку с изображением горящего дома и надписью: «НАСИЛИЕ – ШТУКА ТАКАЯ ЖЕ АМЕРИКАНСКАЯ, КАК ВИШНЕВЫЙ ПИРОГ. Г. РЭП БРАУН».

Я поднял взгляд на Грили:

– Не думаю, что когда-нибудь встречал этого малого.

Грили, ничего не ответив, извлек из конверта другую фотографию – снятого по плечи мужчины.

– А как насчет этого?

На фотографии был запечатлен пожилой мужчина с худым морщинистым лицом и зачесанными назад редеющими седыми волосами. С минуту я смотрел на него, потом взглянул на Горовица:

– Знаешь, этот человек мог бы приходиться братом Филиппу Трапело. Глаза чем-то похожи. – Я повернулся к агенту Грили: – Кто эти люди?

Грили положил фотографию молодого парня с конским хвостиком бок о бок с фотографией пожилого мужчины.

– Этот, – сказал он, указав на первую, – человек по имени Джон Кинкейд. А этот, – он постучал пальцем по второй, – он же, но состаренный нашим компьютером на тридцать пять лет.

Я еще раз вгляделся в оба снимка.

– Недурной у вас компьютер, – сказал я. – Форма лица, глаза, складка рта.

Я постучал пальцем по изображению состаренного компьютером Джона Кинкейда:

– Правда, морщин у Фила Трапело поменьше и волосы он стрижет на армейский манер, «ежиком».

– То есть сходство с ним вы усматриваете, – сказал Грили.

– Да, усматриваю, – подтвердил я. – Вы хотите сказать, что человек, известный мне как Фил Трапело, – это на самом деле Джон Кинкейд. А вот это, – я указал на фото молодого человека, – Кинкейд в молодости. – Я помолчал, взглянул на Горовица. – Минутку. Ведь Педро Аккардо, позвонив мне той ночью, назвал имя Джона Кинкейда. Я тогда даже поискал его в «Гугле». Стало быть, Аккардо выяснил, кем на самом деле является Фил Трапело, так?

– Трапело – это Кинкейд, – кивнул Горовиц. – Агент Грили идет по его следу вот уже тридцать пять лет.

– Дело всей жизни, – заметил я.

Теперь кивнул Грили:

– Скорее свидетельство одержимости. – Он откашлялся. – Джон Кинкейд блестяще учился. Окончил среднюю школу в Кини, Нью-Гэмпшир, на год раньше других. Получил стипендию в Принстоне. Затем, подобно многим молодым, э-э, идеалистам того времени, ушел с последнего курса в армию, добровольцем. А теперь позвольте спросить вас кое о чем. Вы ведь встречались с человеком, который называл себя Филом Трапело?

Я кивнул.

– Что вы можете сказать о его росте?

– Небольшой. Я бы сказал, пять футов и восемь дюймов.

– Он прихрамывал?

– Да. По его словам, у него повреждено колено.

– Какой ноги?

Я представил себе Трапело, каким он был в вечер нашей встречи в Доме ветеранов войны, и ответил:

– Правой.

– Цвет глаз?

– Карие, тут я уверен.

Грили взглянул на Горовица:

– Все сходится. – Он повернулся ко мне, улыбнулся: – Джон Кинкейд несет ответственность за совершенные в начале семидесятых взрывы зданий в двух университетских городках. Первый произошел в тысяча девятьсот семидесятом, в Университете Висконсина, второй годом позже, в Университете Массачусетса. Погибло несколько человек. Предположительно это были антивоенные выступления. Организатором взрывов был Кинкейд, в то время молодой вьетнамский ветеран. Он подорвался во Вьетнаме на мине-ловушке и потерял три пальца на правой ступне. Война породила в нем радикальные настроения, а за войной последовал дурной уход за ранеными в госпитале Администрации по делам ветеранов, знакомство с такими же, как он, выписанными из этого госпиталя людьми. Сейчас ему поставили бы диагноз ПСР. Тогда же тех, кто страдал этой болезнью, просто считали слюнтяями. Неудивительно, что они радикализировались. В армии Кинкейда обучили взрывному делу. В Висконсине он использовал грубо сработанную – из химического удобрения и нефти, – хоть и достаточно мощную бомбу, размещенную в автомобиле. А вот вторая бомба, массачусетская, была намного более сложной. Пластиковая взрывчатка и электронный детонатор с дистанционным управлением.

Грили посмотрел на меня, покачал головой.

– Я и на минуту не поверил в то, что Кинкейд погиб при взрыве. Мы нашли под обломками здания тело молодого человека. При нем находился армейский жетон Кинкейда, бумажник с его водительскими правами. Вообще говоря, от этого парня мало что осталось, однако он был того же, что Кинкейд, роста, телосложения, возраста, цвет волос совпадал, так что официально Джона Кинкейда признали погибшим. Но я на это не купился. Кинкейд был человек умный и очень аккуратный. Он ни за что не напортачил бы с детонатором. Зато ему ничего не стоило убить кого-то похожего на себя и представить взрыв несчастным случаем. – Грили улыбнулся. – Я ездил в Англию, Канаду, Аргентину и Мексику – не говоря уж о Соединенных Штатах, которые исколесил из конца в конец, – проверяя сообщения о том, что Кинкейда видели в том или ином месте. Но никогда не подходил к нему так близко, как подошел сейчас.

– Стало быть, вы его так и не взяли, – сказал я.

Грили покачал головой:

– В наших компьютерах нет никакого Филиппа Трапело. А у нас очень хорошие компьютеры.

– Я встретился с ним в бёрлингтонском Доме ветеранов всего один раз, – сказал я. – И мне показалось, что там все его знают. Затем, прошлой ночью, он, по-видимому, проследил меня до дома Кройденов, прострелил Хербу плечо и скрылся. Я дал вам номер его сотового телефона. Больше мне о нем ничего не известно.

– Он говорил что-нибудь об убийствах Шоу и Аккардо? – спросил Грили.

– Нет, не говорил. Но я уверен, это его рук дело. Думаю, Гас и Педро догадались, на что он нацеливает террористов-самоубийц. А Педро, судя по всему, установил и то, что Трапело – это на самом деле Джон Кинкейд.

– Что вообще он говорил прошлой ночью в гараже? – спросил Горовиц.

Я покачал головой:

– Этот человек держал нас под дулом пистолета. На полу валялась коробка с пластиковой взрывчаткой. И ты надеешься, что я запомнил его слова?

– Да, черт побери, – ответил Горовиц. – Думай, Койн. Думай.

– С Хербом вы разговаривали? – поинтересовался я.

– Его накачали обезболивающим и снотворным, – сообщил Горовиц. – В ближайшие сорок восемь часов от него проку не будет.

– День ветеранов, – сказал я. – У Трапело что-то намечено именно на этот день.

– Так помогите же нам, мистер Койн, – попросил Грили.

– Вы думаете, он так и не отказался от своего плана? – спросил я. – От взрывов, которые должны совершить террористы-смертники?

Грили кивнул:

– Именно так мы и думаем.

– Но ведь все его запасы остались в каретном сарае Херба.

– Одно из главных правил террористической войны – децентрализация. Думаю, у Кинкейда имеются тайники с небольшими запасами необходимых ему ингредиентов, разбросанные по всему восточному Массачусетсу. – Грили взглянул мне в глаза. – Нам необходимо найти его, мистер Койн.

– Я пытаюсь помочь вам, – сказал я. – Трапело что-то такое говорил о необходимости взять инициативу в свои руки, сделать первый выстрел, а потом сказал… – Я закрыл глаза, стараясь вспомнить все поточнее. – Да, он сказал: «Пусть это начнется здесь».

– «Сделать первый выстрел», – повторил Грили. – Он сказал именно так?

– Да, это его слова, – ответил я.

– И «пусть это начнется здесь»?

Я кивнул.

– Лексингтонский луг, – сказал Грили. – Девятнадцатого апреля тысяча семьсот семьдесят пятого. Помните ночную скачку Пола Ревира и «Выстрел, который был услышан всем миром»? Первый мушкетный выстрел Войны за независимость был сделан под Лексингтоном. И командир минитменов, капитан Паркер, сказал им: «Не стреляйте, пока они не сделают первый выстрел, но если им нужна война, пусть она начнется здесь». Эту сцену каждый год разыгрывают там на рассвете девятнадцатого апреля. Мистер Койн, вы могли бы этим утром помочь нам еще кое с чем?

Я пожал плечами:

– Сегодня воскресенье. У меня нет никаких планов.

– Я буду вам очень признателен, если вы съездите в местное отделение ФБР и проконсультируете нашего специалиста по созданию компьютерных изображений. Я хочу получить как можно более точный портрет Джона Кинкейда и объявить его в розыск.

– Конечно, – согласился я. – Чем смогу, помогу.

– Прекрасно. Спасибо. – Он повернулся к Горовицу: – Ежегодные торжества на лексингтонском лугу начинаются в одиннадцать утра, в первый понедельник, ближайший к одиннадцатому ноября, Дню ветеранов. То есть через неделю. Так что времени у нас немного.

Глава 11

Выйдя из дома вместе с Грили и Горовицем, я увидел стоявший у тротуара черный фургон. Грили сел рядом с водителем, которого он представил как агента Нила. Мы с Горовицем уселись сзади.

Бостонское отделение ФБР размещалось в доме «Сентер-Плаза 1», чтобы добраться туда от моего дома, достаточно было перевалить через Бикон-Хилл. Грили провел меня и Горовица через большой металлодетектор в вестибюль, затем к лифту, потом мы поднялись на полдесятка этажей и наконец оказались в небольшой комнате с двумя металлическими столами, деревянными стульями с кожаными сиденьями, несколькими компьютерами и другим оборудованием. За одним из компьютеров сидел молодой человек.

Грили представил нас друг другу, назвав его Эриком.

– Нам нужно, чтобы вы поработали с ним, – сказал мне Грили.

Я сел на стоявший рядом с Эриком стул, взглянул на экран компьютера. На экран была выведена компьютерная версия Фила Трапело, полученная из лица двадцатилетнего Джона Кинкейда. Та самая картинка, которую Грили показал мне у меня на кухне.

– Вы ведь знаете, как он выглядит на самом деле? – спросил Эрик.

– Да, – сказал я.

– Вы единственный имеющийся у нас человек, который встречался с ним сейчас. Нам нужно создать его точный портрет, с которым мы сможем работать. Приглядитесь к этой картинке и скажите мне, что вы о ней думаете. Идет?

– Идет.

Некоторое время я вглядывался в созданное компьютером изображение, потом сказал:

– Это неплохо, но, во-первых, волосы. И брови у Трапело гораздо гуще. Уши торчат чуть больше, нос покрупнее. Кроме того, подбородок…

– Не так быстро, – прервал меня Эрик. – Отлично. Давайте начнем с волос, а от них пойдем вниз.

Грили и Горовиц смотрели на экран поверх наших голов, я предлагал одно мелкое изменение либо усовершенствование за другим, Эрик колдовал с мышкой, и вскоре экранное изображение начало больше походить на лицо человека, известного мне под именем Филипп Трапело.

Наконец я откинулся на спинку кресла и сказал:

– Все. Это в точности он. Будто на фотографии.

После этого меня – с такой же быстротой, с какой привезли сюда, – поблагодарили и выставили из комнаты. Грили спустился со мной в вестибюль, на улице нас ждал черный фургон.

Грили пожал мне руку и сказал:

– Вы нам очень помогли. Еще раз огромное спасибо. Возможно, мы еще свяжемся с вами на следующей неделе. Прошу вас, не отключайте телефон. И я вам даже сказать не могу, насколько важно, чтобы вы никому и ничего об этом не рассказывали.

– Я понимаю.

Грили открыл передо мной дверь фургона.

– До дома я и пешком дойду, – сказал я. – Всего-то холм перейти.

Какое-то время он молча смотрел на меня, потом сказал:

– Только будьте поосторожнее, ладно?

После полудня мы с Генри разделили на двоих большую упаковку попкорна и посмотрели по телевизору, как «Патриоты» громят «Джетсов». Когда игра закончилась, я позвонил в номер, который Алекс снимала в конкордском «Бест-Вестерне». А не получив ответа, позвонил на ее сотовый.

Она ответила после третьего гудка.

– Мне хотелось провести хотя бы один день, ни на что не отвлекаясь, – сказала она. – Это ты только что в номер звонил?

– Я.

– Знаешь, я действительно очень занята.

– Извини. Скажи, когда мы сможем поговорить. Я перезвоню.

Она громко вздохнула:

– В чем дело, Брейди?

– Я нашел фотографии Гаса.

Некоторое время она молчала.

– Так ты этим прошлой ночью занимался?

– Да. Отправился искать их и нашел. И теперь мне нужно отдать их тебе.

– Ты знаешь, я здорово разозлилась на тебя.

– Да, я догадался. Ты оставила кое-какие улики, указывавшие на это. Ну, например, когда я вернулся домой, тебя там не было.

– Ладно, чем бы ты ни занимался, – сказала она, – это слишком сильно напомнило мне прежние времена. Ты понимаешь?

– По-видимому, ты хочешь сказать, что я то, что я есть.

– И как свидетельствует история, то, что ты есть, далеко не всегда хорошо сочетается с тем, что есть я. – Она помолчала. – Стало быть, ты нашел снимки Гаса?

– Да, с этим мне повезло.

– Клодия придет в восторг, – сказала Алекс. – Я так уже пришла.

– Я хочу отдать их вам. Они же ваши. Ты и должна передать их Клодии.

– И это означает, что нам придется встретиться еще раз.

– Собственно, я могу их и по почте послать. Правда, мне как-то не хочется упускать их из виду.

– Как насчет того, чтобы угостить меня ужином?

– Более чем готов, – ответил я. – Бостон или Конкорд?

– Конкорд, разумеется. Я не имею ни малейшего желания провести еще одну ночь в постели твоей подружки.

– «Папа Рацци», в семь, – сказал я. – Не опаздывай.

– Может, я и вовсе не приду, – ответила Алекс. – Пока не знаю.

– К твоему сведению, – сказал я, – это моя постель.

В ресторан «Папа Рацци» я вошел в семь с минутами. Алекс сидела у стойки бара, попивая нечто смахивавшее на крепкий коктейль. На ней были джинсы в обтяжку, ковбойские сапоги и рубашка-поло в бледно-синюю полоску. Недавно вымытые волосы ее блестели.

Я уселся рядом с ней. Она склонилась ко мне, подставила щеку, и я целомудренно чмокнул ее. А затем положил на стойку бара конверт с компакт-дисками.

Алекс накрыла конверт ладонью:

– Фотографии Гаса?

Я кивнул.

– Почему ты не хочешь сам отдать их Клодии? – спросила она. – Ты же теперь ее адвокат.

– Ты сестра Гаса, – ответил я. – А это дело семейное.

Теперь кивнула Алекс.

– Как же ты их нашел?

– Просто искал, искал и в конце концов нашел.

Она сняла конверт со стойки.

– Ты их просмотрел?

– Выборочно, несколько снимков, – ответил я, – чтобы убедиться, что это именно они. На этих дисках сотни фотографий. Те, что я видел, просто замечательны. Несколько дней назад я завтракал с агентом Гаса. Она сказала, что к ним проявляют очень большой интерес.

Алекс опустила конверт в большую сумку. Потом потянулась ко мне. Я тоже потянулся к ней, и она поцеловала меня в губы.

– Спасибо, – негромко сказала она. – Мне как-то неловко за то, что я удрала от тебя ночью. Может быть, если бы ты сказал мне, чем собираешься заняться…

– Сам виноват, – ответил я. – Тебя мне винить не в чем.

Подошла, чтобы сказать, что наш столик готов, официантка.

Столик находился в кабинке. Алекс попросила принести ей еще один коктейль, такой же, как первый, я сказал официантке, что мне понравилось, как он выглядит, так что и я не откажусь от такого же.

– Ты была права насчет Гаса, – сказал я, когда отошла официантка. – Его убили.

Алекс заморгала:

– Кто? Почему?

– Прости. Подробностей я рассказать не могу.

Она гневно уставилась на меня:

– Какого черта? Он же мой брат.

– Сейчас этим занимается ФБР. И они, ну, в общем, взяли с меня слово, что я буду молчать.

Алекс медленно покачивала головой.

– Прости, – сказал я.

– Надеюсь, когда-нибудь ты поделишься со мной тем, что знаешь.

– Как только смогу, – ответил я. – Обещаю.

Примерно через час, когда мы уже попивали кофе, Алекс коснулась моей руки:

– Я должна сказать тебе, что отказалась от мысли снять квартиру в Саут-Энде.

– Тогда где же?

Она покачала головой:

– Да нигде. Проведу еще несколько дней в отеле, потом уеду домой. Надо будет еще кое-что выяснить для моего романа, после этого я смогу засесть за него. А пишется мне лучше всего в моем доме, в Мэне.

– Ну что же, голубка, – сказал я, – занятно было повидаться с тобой.

– «Занятно»? – спросила она.

– Я превращаюсь в уставшего от жизни, ироничного человека, – сообщил я. – Похожего, ну, скажем, на Богарта в конце «Касабланки».

Алекс округлила глаза:

– Самое пугающее состоит в том, что я готова с этим мириться. Я даже ожидала этого. И о чем это тебе говорит?

Она подняла взгляд. Подошедшая к столику официантка принесла счет.

Я расплатился, помог Алекс надеть куртку, и мы вышли из ресторана в звездную ноябрьскую ночь.

«Бест-Вестерн» стоял бок о бок с «Папа Рацци». Алекс взяла меня под руку, мы направились к отелю. У его дверей она положила ладони мне на грудь, взглянула в глаза:

– Наступила минута, когда девушка спрашивает у своего парня, не хочет ли он подняться в ее номер и пропустить на ночь стаканчик.

– А у тебя в номере есть что пропустить на ночь?

Алекс улыбнулась, покачала головой.

– Тогда, я думаю, парню следует отклонить предложение.

Она чмокнула меня в подбородок.

– Похоже, мне придется найти другой способ отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал.

– Ты вовсе не обязана меня благодарить.

Она кивнула.

– Приедешь как-нибудь ко мне в Мэн?

– Разумеется. С удовольствием.

– Мне там нужно кучу дров наколоть. Получишь массу удовольствия. И Генри с собой прихвати. Ему понравится в лесу.

– Нисколько не сомневаюсь. – Я поцеловал ее в макушку, отступил на шаг. – Не будем терять друг друга из виду, хорошо?

– Конечно. Хотя, не знаю, как тебе, а мне еще нужно во многом разобраться.

– Да, – ответил я. – Мне тоже.

Алекс коснулась моей руки и зашла в отель. Ни разу не обернувшись.

На следующий вечер я как раз устроился после ужина у телевизора, чтобы посмотреть «Ночной футбол по понедельникам», и тут зазвонил телефон.

– Это Мэри Эппинг, – услышал я, взяв трубку. – Простите, что беспокою вас дома.

– Ну какое там беспокойство, – ответил я. – Что случилось?

– Это так здорово, – сказала она. – Дуг говорит: «Оставь ты бедного Брейди в покое», но я думаю, вам будет интересно.

– Правильно думаете, – подтвердил я. – Так расскажите же, в чем дело?

– Посмотрите десятичасовые новости по Девятому каналу. По манчестерскому.

В десять вечера я начал переключаться с футбольного матча на Девятый канал и обратно, и минут двадцать спустя увидел на экране лицо Молли Берк. Она говорила:

– А после рекламной паузы мы поведаем вам историю современных Давида и Голиафа, которая разворачивается прямо здесь, в центре Нэшуа. Что случилось с девизом «Клиент всегда прав»? У Мэри и Дугласа Эппинг имеется свой ответ на этот вопрос. Оставайтесь с нами.

После четырех-пяти рекламных роликов снова послышался голос Молли:

– С вами Молли Берк. Я разговариваю в Нэшуа с супружеской четой пенсионеров, с живущими в Массачусетсе Мэри и Дугласом Эппинг.

Камера показала Молли. По обеим сторонам от нее стояли Дуг и Мэри в парках поверх спортивных костюмов. На плечах у них покоились деревянные палки с прикрепленными к ним картонными плакатиками.

Молли поднесла микрофон к лицу Мэри:

– Миссис Эппинг, что вы оба делаете здесь в этот унылый ноябрьский день?

– Пикетируем вон ту компанию, – ответила Мэри.

Камера последовала за ее рукой, указавшей на кирпичное здание, затем дала крупный план видневшейся в окне вывески: «Всеамериканские перевозчики, Инк.».

– И давно вы этим занимаетесь?

– Вот уже пятый день, – сказала Мэри.

– Мистер Эппинг, – обратилась Молли к Дугу, – чего вы рассчитываете добиться?

– Признания наших законных прав, – ответил Дуг.

– Признания ваших законных прав? – переспросила Молли. – И только?

– У нас возникли разногласия с этими людьми, – сказал Дуг, – а они просто-напросто игнорируют нас. Но если они полагают, что мы сдадимся и уйдем, то сильно ошибаются. Мы пенсионеры, времени у нас предостаточно, решимости тоже, так что мы пришли сюда надолго.

Камера крупным планом показала Молли. Она смотрела прямо на зрителей.

– Не знаю, как вас, – сказала она, – а меня саму далеко не один раз игнорировали компании и чиновники, и должна со стыдом признаться, что я была недостаточно упорна в защите своих прав. Если хотите знать мое мнение, нам требуется побольше людей, подобных Дугу и Мэри, чтобы они напоминали нам о том, в какой стране мы живем. Мы должны сами поднимать голос в свою защиту. И почему бы нам не прибегнуть для этого к старой доброй американской традиции – к пикетированию? Уверена, если кто-то из вас составит Эппингам компанию, они возражать не станут. Репортаж с Аутлук-драйв в Нэшуа вела Молли Берк. А теперь я снова передаю слово вам, Тед и Эллен.

Я нажал на пульте кнопку и вернулся к футболу. И вдруг сообразил, что ухмыляюсь как последний дурак.

В пятницу, около трех пополудни, Джули проводила в мой кабинет Роджера Горовица. Он плюхнулся в стоявшее перед моим столом кресло для клиентов.

– В понедельник в семь утра за тобой заедут, – сообщил он.

– Понедельник – День ветеранов, – сказал я. – Официальный праздник. Кто и зачем собирается за мной заезжать и чего ради я должен с этим мириться?

– Кто – все мы: полицейские штата, Грили с его фэбээровцами плюс местные отделения всякого рода агентств. Зачем – чтобы предотвратить возможную террористическую акцию. А мириться тебе придется по той причине, что ты достойный гражданин, да к тому же и выбора другого я тебе не оставлю.

– Стало быть, Фила Трапело, или Джона Кинкейда, или как там его теперь зовут, они не взяли.

– Об этом я говорить не вправе, – ответил Горовиц. – Выводы делай сам. Но к семи утра в понедельник будь готов. Булочками и кофе они тебя обеспечат.

В понедельник утром, в пять минут восьмого, я уселся на ступенях своего крыльца, чтобы выпить кофе из дорожного термоса, но тут к дому подъехал уже знакомый мне черный фургон.

Как только я поднялся на ноги, из фургона вылез агент Нил и открыл для меня заднюю дверцу. Я подумал, что сейчас он положит ладонь мне на затылок и запихнет меня внутрь, однако Нил этого не сделал.

Переднее пассажирское сиденье занимал прижимавший к уху сотовый телефон агент Мартин Грили. Он не обернулся, просто пошевелил в воздухе пальцами, приветствуя меня.

В это раннее утро выходного дня улицы Бостона были практически пусты, и для того, чтобы добраться по Уолтем-стрит до поворота на Лексингтон, нам потребовалось всего полчаса. А спустя еще недолгое время мы уже увидели стоявший на краю Поля битвы при Лексингтоне памятник командиру минитменов капитану Паркеру.

Агент Нил заехал на парковку, с которой открывался вид на поле. На всем пути от моего дома они с агентом Грили не обронили ни слова.

Теперь же Грили щелкнул крышкой сотового, сунул его в карман куртки и повернулся ко мне:

– Хорошо, что вы смогли приехать сюда.

– Всегда рад помочь, – ответил я. – Правда Горовиц мне особого выбора не предоставил. И не сказал, что я должен здесь делать.

– Смотреть телевизор, – сказал Грили и указал через лобовое стекло на большой трейлер Седьмого канала, стоявший на краю парковки. – Это наш. Сейчас мы обоснуемся в нем.

– Седьмой канал? – удивился я.

– Он не возражает против того, что мы время от времени используем его как прикрытие. – Грили открыл свою дверцу. – Пойдемте. Я покажу вам, что там к чему.

Мы приблизились к трейлеру Седьмого канала, поднялись по складной алюминиевой лесенке и вошли в него. Изнутри трейлер походил на центр управления полетами. Никаких окон. Мужчины и женщины, склонившиеся над большими клавиатурами. Воздух, наполненный еле слышным гудением электронных приборов и негромкими переговорами. Вдоль одной из стен расположились десять рабочих станций с большими компьютерными мониторами, походившие на пульты студии звукозаписи, у каждой сидел оператор в головном телефоне. Над станциями тянулись по стене телевизионные экраны.

– Мы сканируем толпу, – объяснил Грили. – Исходим из того, что, если Кинкейд что-либо предпримет, то именно здесь. Однако День ветеранов отмечается сегодня и еще в четырех городах Массачусетса. Все они находятся под нашим наблюдением.

– И вы хотите, чтобы я указал вам на Джона Кинкейда?

Грили кивнул.

– Все наши агенты запомнили его компьютерный портрет, который вы помогли нам создать несколько дней назад. Но своими глазами видели его только вы, видели, как он двигается, как жестикулирует. Если вы сможете опознать его, это сэкономит нам полминуты и, возможно, спасет множество жизней.

– Да, конечно, – согласился я. – Так что же я должен делать?

– В толпе находятся наши агенты, снабженные телекамерами, – ответил он, – а сидящие здесь операторы сканируют ее, выискивая Джона Кинкейда в любом возможном обличье. Они ищут людей определенного роста и с какими-либо утолщениями под куртками. Прихрамывающих людей. Обнаруживая хоть кого-то похожего, мы будем просить вас приглядеться к нему. Если вы усмотрите даже малую возможность того, что это он, скажите нам. Нам не требуется абсолютно надежная идентификация личности. Да мы на нее и не рассчитываем. Хорошо?

– Хорошо, – кивнул я.

Грили указал на столик в углу:

– Кофе, сок, булочки, оладьи, хворост, слоеные пирожные. Берите, что хотите. Прямо у трейлера стоит передвижной туалет. – Он пожал мне руку. – Удачи.

– Сделаю, что смогу, – пообещал я.

Я запивал булочку кофе и вглядывался в настенные телеэкраны, показывавшие, как я уже сообразил, то же, что и стоявшие под ними компьютерные мониторы. На шесть левых экранов выводились различные участки лексингтонского поля. На остальные четыре – другие поля городков Новой Англии, на которых шли приготовления к празднованию Дня ветеранов.

Время от времени, на одном из экранов появлялось увеличенное изображение мужского лица. Однако ни одно из них не имело ни малейшего сходства с лицом человека, которого я теперь заставлял себя мысленно называть Джоном Кинкейдом.

Людей на лексингтонском поле, как и на полях других городков, собиралось все больше, и на экранах все чаще возникали крупные планы мужских лиц.

Затем сквозь стены трейлера пробились первые приглушенные звуки государственного гимна. На одном из экранов появился военный оркестр. Я взглянул на часы: одиннадцать, точка в точку.

И тут в кармане моей рубашки завибрировал сотовый телефон.

Я взглянул на его дисплей: «НЕИЗВЕСТНЫЙ АБОНЕНТ». Грили стоял на другом конце трейлера, у одной из рабочих станций. Я помахал ему рукой. Он вопросительно поднял брови. Я указал пальцем на свой телефон. Он кивнул и снова повернулся к монитору.

Я открыл телефон, сказал:

– Да.

Низкий голос ответившего мне человека я узнал мгновенно:

– С Днем ветеранов, мистер Койн. Празднуете?

Голос принадлежал Джону Кинкейду. «Раз он звонит на мой сотовый, – подумал я, – значит, о моем местонахождении ничего не знает». Первые его слова сопровождались звуками оркестра, заигравшего «Усеянное звездами знамя». Через долю секунды эти же звуки пробились ко мне сквозь стены трейлера.

Кинкейд был здесь, в Лексингтоне, где-то снаружи.

Я повернулся и отчаянно замахал рукой Мартину Грили.

– Во-первых, – произнес Кинкейд, – надеюсь, вы понимаете, что мне ничего не стоило убить той ночью и вас, и Херба Кройдена. Я предпочел сохранить вам жизнь.

– Я это понял, – ответил я. – И благодарен вам.

Грили уже приблизился ко мне. Лицо у него было мрачное. Я еще раз указал на телефон и нарисовал в воздухе большое К.

Грили одними губами произнес: «Кинкейд?»

Я кивнул, описал пальцем круг и указал на пол, объясняя, что Кинкейд где-то здесь.

Грили тоже кивнул, поднял в воздух ладонь и похлопал о большой палец четырьмя другими, – он хотел, чтобы я продолжал разговор. Затем он отошел к одному из операторов и что-то пошептал ему на ухо.

– Но почему все-таки вы убили Гаса Шоу и Педро Аккардо? – спросил я у Кинкейда. – Я бы не назвал вас хладнокровным убийцей.

– А я и не убийца, – ответил он. – Мы разработали план. А эти двое собирались выдать нас. Они не оставили мне выбора.

Он замолчал, а мне показалось, что музыка военного оркестра звучит теперь в трубке погромче.

– Солдаты то и дело умирают за какое-нибудь куда менее важное дело, – произнес Кинкейд. – Шоу и Аккардо отдали свои жизни за наше.

Грили подошел ко мне, подергал за рукав и подвел меня к одному из телемониторов. Камера агента, находившегося в какой-то из точек прежнего поля сражения, производила панорамный обзор улицы, направляясь к нашему трейлеру. На мониторе появлялись небольшие группы людей, мужчин в разного рода военной форме, направлявшихся к полю. Это были слегка припозднившиеся участники торжеств.

– А вам не надоело все время перебегать с места на место, скрываться? – спросил я у Кинкейда.

Грили указал на горстку ветеранов, приближавшихся по тротуару к нашему трейлеру. Оператор начал показывать крупные планы их лиц, одного за другим.

– Я еще не закончил, – произнес Кинкейд. – Мне нужно передать кое-что Мартину Грили. Сможете?

– Конечно, – ответил я.

Камера показала лицо одного из солдат.

Я покачал головой.

Еще три или четыре лица. Ни одно из них Кинкейду не принадлежало.

И тут я заметил мужчину, немного отставшего от этой группы. Одетый в форму цвета хаки, он ехал по тротуару в электрическом инвалидном кресле. Сказать, какого он роста или прихрамывает ли, было невозможно. Из-под его мятого кепи спадали на плечи волнистые седые волосы, глаза были закрыты очками с толстыми стеклами. Никаким сходством с Филом Трапело этот ветеран не обладал – однако он прижимал к уху сотовый телефон.

Я схватил Грили за плечо, указал ему на инвалидное кресло. Камера тут же дала крупный план.

– Скажите агенту Грили, – говорил между тем Кинкейд, – что я никогда не относился к происходившему, как к игре. Дело было не в нем и не во мне. Все эти годы я оставался абсолютно искренним в своих убеждениях. Вы передадите ему мои слова?

– Непременно, – ответил я.

Разговаривая по телефону, ветеран разворачивал свое кресло в сторону трейлера. И теперь я мог, глядя на монитор, читать по его губам слова, которые звучали в моем телефоне. Седые волосы, толстые очки, инвалидное кресло – все это составляло очень неплохую маскировку, однако, вглядываясь в лицо ветерана, наблюдая за тем, как движутся, когда он говорит, его губы и приподнимаются брови, я понял – это Джон Кинкейд.