Текст книги "Жертва (в сокращении)"

Автор книги: Уильям Дж. Таппли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Теперь же Эви находилась на другом краю континента, а Алекс в Конкорде, не больше чем в получасе езды от меня, и она позвонила в субботнюю ночь и своим хрипловатым голосом сказала, что благодарна мне и ждет моего звонка.

С минуту я простоял на кухне, держа в руке трубку. А потом положил ее на аппарат, свистнул, подзывая Генри, и мы с ним поднялись наверх, в спальню.

Глава 4

В понедельник после полудня, когда я составлял послание к «Всеамериканским перевозчикам», в дверь моего кабинета постучала Джули.

– Войдите, – громко сказал я.

– Я принесла тебе кофе. – Она поставила чашку на стол и уселась в кресло напротив. – Как тебе сочиняется?

– Ужасно, – ответил я. – Все эти точки с запятыми и «принимая во внимание» того и гляди загонят меня в гроб. Но к заходу солнца ты получишь черновой вариант и сможешь приняться за его редактуру.

– Прекрасно, – сказала Джули. – Страх как люблю вычеркивать твои точки с запятыми. Между прочим, тебе звонила адвокат Капецца.

– Лили Капецца? И чего же она хотела?

– Она представляет Клодию Шоу. Похоже, она считает, что тебе известно, чего ей хочется.

– Могла бы и соединить меня с ней, – сказал я.

Джули склонила голову набок, улыбнулась.

– Ну да, – согласился я. – Правильно. Пусть думает, что я слишком занят и на телефонные разговоры у меня нет времени.

– Выходит, у нас появился новый клиент?

– Да похоже на то, – ответил я. – Прости. Мне следовало предупредить тебя. Гас Шоу. Огастин. Брат Алекс. Он разводится.

– И тебе придется сражаться с адвокатом Капецца?

– Да, – сказал я. – Со страшной и ужасной Лили Капецца. Попробуй все-таки связать меня с ней. Нам уже есть о чем поговорить.

Несколько минут спустя на моем столе зажужжал интерком.

– Адвокат Капецца на первой линии, – сообщила Джули.

Послышался щелчок.

– Лили, – сказал я. – Как поживаете?

– Здравствуйте, Брейди Койн, – мягким, юным голосом, за которым скрывалось гранитное сердце и стальная воля, ответила Лили Капецца. – Хорошо поживаю, спасибо. А вот клиентка моя поживает плохо.

– И мой клиент тоже, – сказал я. – Каковы – с точки зрения вашей клиентки – шансы на примирение?

– Вы шутите, что ли? – рассмеялась Лили.

– Нет, – ответил я. – Не шучу. Мы же всегда выступаем за примирение. И вы, и я неизменно придерживались на этот счет одной точки зрения.

– «Два ноль девять А» делает примирение маловероятным, вам не кажется?

Я промолчал. О существовании запретительного судебного приказа Гас мне ничего не сказал.

Я услышал в трубке, как хмыкнула Лили.

– Он не сообщил вам, что ему запрещено приближаться к семье, не так ли?

– Бросьте, Лили. Что бы он мне ни сообщил, это касается только нас с ним.

– Он этот запрет оспаривать не стал, – сообщила Лили. – Запрет имеет силу до пятнадцатого мая, а к тому времени, как мы надеемся, развод будет признан окончательным.

– Может, расскажете мне о вашем подходе к делу? – попросил я.

– Это дело словно из прописей взято, – ответила она. – Мужчина с неустойчивой психикой, страдающий посттравматическим стрессовым расстройством, потерявший руку при взрыве самодельной мины, терроризирует жену и детей. Жаль, конечно, беднягу. Но прежде и превыше всего – забота о его жене и детях.

– Терроризирует? – переспросил я. – А это не слишком сильное слово?

– Какое там «слишком», Брейди. Он угрожал им пистолетом.

– О черт, – вырвалось у меня.

Лили, помолчав, сказала:

– Послушайте, Брейди. Я не собираюсь учить вас делать ваше дело, но, строго между нами, не для протокола, вам стоит поговорить с вашим клиентом.

– Именно это я и собираюсь сделать. Но скажите, почему Гаса не арестовали?

– Моя клиентка не стала подавать на него жалобу и запретила мне использовать эти сведения в суде. Она понимает, что ее муж болен. Она терпела его столько, сколько могла. Она испуганна, Брейди. Она хочет развода и попросила меня добиться «два ноль девять А». По счастью, он это судебное постановление не опротестовал. Так что угроза оружием официально нигде не зафиксирована. Однако, если возникнет такая необходимость…

– Я понял, понял, – прервал ее я и, откашлявшись, сказал: – Опять-таки не для протокола, Лили. Признаюсь, я немного растерян. Мой клиент – человек психически неуравновешенный, страдающий от серьезной депрессии и не особо склонный к общению со своим адвокатом. Надеюсь, нам с вами удастся найти решение, которое позволит соблюсти интересы обоих наших клиентов. Во имя правосудия.

– Послушайте, – сказала она, – давайте пообедаем вместе и все обсудим. Постараемся понять, чего хочет каждый из них. И попробуем найти осмысленный компромисс, который удовлетворит и судью Кольба.

– По мне, мысль очень хорошая, – сказал я.

– Знаете, – продолжала Лили, – вопреки широко распространенному мнению я отнюдь не чудовище. И верю в правосудие.

– Для ваших клиентов, – прибавил я.

– Конечно, – рассмеялась она. – Но, когда оно срабатывает для всех, мне как-то спокойнее спится. Так что пусть наши секретарши посовещаются и назначат день и время нашей встречи.

– Да, – ответил я. – Согласен.

– Просто не теряйте из виду того обстоятельства, что мистер Шоу угрожал своей семье пистолетом, – сказала Лили.

– Что позволяет несколько иначе взглянуть на внебрачные приключения миссис Шоу, – сказал я, – не так ли?

Лили ненадолго умолкла. Потом хмыкнула:

– Да уж, адвокат Койн, я слишком близко подошла к тому, чтобы недооценить вас. Что ж, это дело может оказаться куда более занятным, чем я думала. Ну хорошо, сейчас я передам трубку моей секретарше. Встретимся где-нибудь на этой неделе, если не возражаете.

– Буду с нетерпением ждать нашей встречи, – ответил я. Затем нажал на кнопку внутренней связи и сказал Джули, что сейчас с ней переговорит секретарша Лили Капецца, чтобы обсудить возможность нашей с ней встречи за обедом.

Я положил трубку. Первое мое побуждение было таким: позвонить Гасу и устроить ему выволочку за то, что он не рассказал мне всей правды и поставил меня в дурацкое положение перед адвокатом его жены. Однако среди того немногого, чему я успел научиться, числилась и необходимость сопротивляться первым побуждениям.

С Гасом я поговорю попозже.

За несколько минут до окончания рабочего дня в мой кабинет зашла Джули.

– Мы определили день твоей встречи с адвокатом Капецца, – сообщила она.

– Ладно, – ответил я. – Хорошо.

Джули положила мне на стол два листка бумаги:

– Посмотри, что у меня получилось.

Это было письмо к «Всеамериканским перевозчикам» – отредактированное, аккуратно набранное, отформатированное и отпечатанное на наших официальных бланках.

– Надеюсь, пару-тройку точек с запятыми ты все же проглядела, – сказал я.

Джули улыбнулась:

– Прочитай письмо от начала и до конца. И можешь править его без всякого стеснения.

Она вышла, я прочитал письмо и вынес его в приемную, к Джули.

– Великолепно, – сказал я. – Прелестная череда точек с запятыми, а к тому же тебе удалось сохранить несколько моих «в соответствии с» и «в дальнейшем именуемые». Даже я не написал бы лучше.

– Собственно говоря, я почти ничего не изменила, – ответила Джули. – Ты в совершенстве овладел искусством пустых угроз и туманных недомолвок. Они, разумеется, оставят это письмо без ответа.

– Наверное, – ответил я. – Я бы оставил. Они же не знают, что у нас спрятано в рукаве.

– А что, собственно, в нем спрятано?

– Согласно Дугу Эппингу, – сказал я, – эта «Всеамериканская» контора нанимает поденщиков на улицах Лоуэлла. Делу они не обучены, руководят ими из рук вон плохо. Скорее всего, и оплату они получают черным налом. Насколько я понимаю, «Всеамериканские Инк.» не перечисляют Дядюшке Сэму ни процентов от заработной платы, ни налогов на социальное обеспечение. Ну и то, как они страхуют своих сотрудников, меня тоже очень занимает. А Дуг может дать показания насчет отсутствия у них профессиональных навыков.

Я постучал пальцем по письму.

– Отправь факсом копию Дугу и Мэри – с припиской насчет того, что машину мы запустили и скоро свяжемся с ними. А «Всеамериканским», как обычно, – заказным письмом.

Джули кивнула, улыбаясь:

– Если бы я знала тебя немного хуже, то сказала бы, что тебе не терпится броситься в драку с этой конторой.

– Готов признать, – ответил я, – что нам давненько не доставался судебный процесс, в котором хорошие люди схватывались бы не на жизнь, а на смерть с плохими и наносили им сокрушительное поражение, а здесь мы получаем возможность здорово повеселиться. Однако ради блага наших клиентов…

– Ну да, конечно, – сказала она. – Мы будем рады уладить все миром.

В тот вечер мы с Генри смотрели телепрограмму «Ночной футбол по понедельникам» – «Детройтские львы» играли на чикагском стадионе «Солдатское поле» с «Чикагскими медведями», – и, как бывало при каждом просмотре НФП, я вспоминал сиплый голос Говарда Коселла, его агрессивный комментарий и скучал по нему.

На столике рядом со мной зазвонил телефон. Я отключил в телевизоре звук, снял трубку и произнес:

– Алло.

– Привет, – сказала Алекс.

– А, – сказал я. – Привет.

– Ты получил позавчера вечером мое сообщение?

– Да, – ответил я. – Получил.

– А ответить на него не собираешься?

– Нет, – сказал я. – Пожалуй, что нет.

– Большой обходительностью ты никогда не отличался, – хмыкнула она.

«Как и Говард Коселл», – подумал я.

– Ладно, – помолчав, сказала Алекс, – возможно, мне следует счесть себя польщенной.

– Возможно, – согласился я. – Да.

– Похоже, ты неправильно истолковал мои намерения, – сказала она. – Все это связано исключительно с Гасом, договорились? Я польщена, конечно. Но я приехала сюда вовсе не для того, чтобы осложнять тебе жизнь.

– На этот счет не волнуйся.

– Я просто хотела угостить тебя ужином, – сказала Алекс. – Узнать, о чем вы договорились с Гасси. Какое впечатление он на тебя произвел. Выяснить, чем мы можем помочь моему брату, и поблагодарить тебя за то, что ты взялся за его дело. Вот и все.

– Ты звонишь мне, разговариваешь своим замечательным сонным голосом, – ответил я, – уведомляешь меня о том, что лежишь в постели, воскрешаешь миллион моих давних воспоминаний. Что я, по-твоему, должен при этом думать?

Она не ответила.

– Я с удовольствием поужинал бы с тобой, – помолчав с минуту, сказал я. – Тем более что нам нужно поговорить о делах твоего брата.

– Только поэтому?

– Ты не сказала мне о том, что жена Гаса добилась запрета «два ноль девять А». Не сказала, что он угрожал своей семье пистолетом.

– А ты, зная об этом, взялся бы за его дело?

– То есть тебе все было известно?

– Было, – ответила она. – Да. Гасси мне все рассказал. Его это очень мучило. Он сказал, что стал словно бы другим человеком. Именно поэтому он и не хотел, чтобы кто-то защищал его интересы.

– Я взялся бы за его дело, – сказал я. – Выбирая клиентов, я не ограничиваюсь исключительно ангелами. Как не ограничиваюсь и делами, относительно которых уверен в победе.

– Мне следовало помнить об этом, – сказала Алекс. – Прости.

– И главное, – продолжал я, – именно он должен был рассказать мне об этом. Гас – мой клиент. Он и обязан говорить мне правду, не ты.

– Я тоже обязана, – сказала Алекс. – Я же твой друг.

– А в результате меня огорошила адвокат его жены.

– Прости. Так что мы теперь будем делать?

– Поужинаем вдвоем, – ответил я. – Пятница тебя устроит?

– Я не об этом, я о Гасе.

– Он мой клиент, – повторил я. – Я намылю ему шею, и мы пойдем дальше.

Я услышал, как Алекс облегченно вздохнула.

– Спасибо, – сказала она.

– Я чувствую себя виноватым из-за того, что не перезвонил тебе, – сказал я. – Ты мой друг. А с друзьями так не поступают. Ты все еще живешь в «Бест-Вестерне»?

– Я сняла номер на две недели, но могу и продлить этот срок.

– Тогда давай в пятницу поужинаем у меня, – сказал я. – Я смешаю джин с тоником, поджарю на гриле цыплят. Мы поедим в саду. Вечернее платье надевать не обязательно.

– Я помню, с каким удовольствием ты жарил гамбургеры на засаленной жаровне, которая стояла на твоем балконе в Льюис-Ворф, – усмехнулась она.

– Теперь у меня шикарный газовый гриль. Около семи, идет?

– Хорошо, – ответила Алекс все тем же хрипловатым, словно созданным для спальни голосом.

Закончив разговор, я посидел немного, спрашивая себя: как по-твоему, Койн, какого черта ты делаешь?

Мы с Генри улеглись только после полуночи, когда закончился матч «Медведи» – «Львы». И вовсе не порождаемый игрой приток адреналина гнал от меня сон. Нет, его гнали мысли об Алекс, моей давней любви, которая придет в мой дом – мой и Эви, – чтобы выпить и поесть со мной, перемежавшиеся мыслями о том, как Гас тыкал пистолетом в свою жену и дочерей и получил в результате запрещение приближаться к ним.

Я был зол на Гаса, но понимал, что жизнь бедняги словно утекает от него, как вода сквозь пальцы. И насколько я понимал, возможность как-то справиться с этим зависела теперь от моих усилий.

И я решил следующим утром устранить все наши недоразумения.

А вот как мне быть с Алекс, я не знал.

Во вторник, в восемь утра, я позвонил Гасу домой и договорился о том, что через час мы с ним встретимся в Конкорде, в кафе «Сонная лощина». От этого кафе было рукой подать до фотомагазина, в котором работал Гас. А в магазине он должен был появляться в десять.

О чем я собираюсь говорить с ним, я Гасу не сказал.

Я вывел свою машину на Сторроу-драйв. Был еще один день, словно сошедший с почтовой открытки с изображением новоанглийской осени. Я покидал город, а большинство машин въезжало в него, так что доехал я быстро и на стоянке «Сонной лощины» оказался на десять минут раньше, чем рассчитывал.

Помимо зала под крышей у этого кафе имеется дворик с дюжиной накрытых зонтами столиков. За одним из таких столиков и сидел Гас Шоу, причем не в одиночестве.

Стул напротив него занимал латиноамериканского вида мужчина лет тридцати с небольшим. Плотный, подтянутый, с быстрыми движениями. Черные волосы, черные усы, черные очки. Он и Гас оживленно разговаривали, склонившись над столиком поближе друг к другу. Их позы и жестикуляция сказали мне, что разговор этот лучше не прерывать, поэтому я остановился, еще не зайдя во дворик.

Говорил главным образом Гас. Его собеседник все больше покачивал головой, а потом вдруг встал, уперся ладонями в стол и наклонился к Гасу. Разделявшее нас расстояние позволяло мне услышать страстность, звучавшую в его голосе, однако разобрать слова я не смог.

Гас откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и отрицательно потряс головой.

Латиноамериканец некоторое время молча смотрел на него, потом улыбнулся и кивнул.

Вот тут я к ним и подошел.

Гас, подняв взгляд от столика, увидел меня.

– Простите за опоздание, – сказал я ему, хотя никакого опоздания и в помине не было.

– Я уже ухожу, – сообщил латиноамериканец, и я увидел, что он старше, чем мне показалось.

– Брейди, – сказал Гас, – это Пит. Пит – Брейди.

Мы с Питом обменялись рукопожатиями.

Затем он, приподняв подбородок, взглянул на Гаса:

– Пока, друг.

– Пока, – кивнул Гас.

– Что-то случилось? – спросил я.

– Случилось? – Гас покачал головой: – Нет, ничего.

Я присел за столик:

– Ничего такого, о чем вы хотели бы поговорить со мной?

– Ничего. Никаких проблем. Жизнь прекрасна.

– Сарказм вам не к лицу, – сказал я.

– Ну, попробовать-то можно, – улыбнулся он. И спросил: – Вы съесть ничего не хотите? Я тут оладьи заказал. С финиками и орешками, они мне нравятся больше всего. И те, что с отрубями, тоже неплохи. В общем, они здесь все хороши. Домашние. И кувшинчик кофе. Вы ведь любите кофе, я запомнил.

Колено Гаса подрагивало, словно в такт какой-то быстрой музыке.

Я улыбнулся:

– Расслабьтесь, Гас, вы слишком напряжены.

– Это я из-за вас нервничаю.

– Из-за меня? – сказал я. – Когда я появился, вы уже выглядели здорово взвинченным.

– Ладно, – ответил он. – Я нервничаю из-за себя. Все время чувствую себя измотанным. К тому же вы не сказали мне, зачем вам потребовалось увидеться со мной. И от этого я разнервничался еще сильнее. Так в чем дело?

– Я разговаривал вчера с Лили Капецца.

– С кем?

– С адвокатом вашей жены.

– Я не… – Его взгляд переместился на что-то, находившееся у меня за спиной.

Подошла официантка. Она опустила на стол перед Гасом тарелку с оладьями и поставила между нами кувшинчик из нержавейки, две чашки и кувшинчик поменьше, со сливками.

– Не хотите взглянуть на меню, сэр? – спросила она у меня.

Я указал на оладьи Гаса и попросил:

– Принесите, пожалуйста, одну такую оладью с финиками и орехами. Только подогрейте.

– Они все горячие, – ответила официантка. – Только что с плиты.

Она отошла, я наполнил две чашки кофе.

Гас посмотрел, как удаляется официантка, потом взглянул на меня и спросил:

– Так что сказала вам адвокат Клодии?

– Готов поспорить, что вам это уже известно. – Я коснулся его руки. – Черт побери, Гас. Вы должны быть откровенны со мной. Мне захотелось просто-напросто отказаться от вашего дела.

– Разве вы можете? Отказаться? Я не думал…

– Разумеется, могу. И испытал сильное искушение так и поступить.

– Из-за судебного запрета?

– Вы угрожали пистолетом жене и детям. Вам вообще хочется когда-нибудь снова увидеть ваших девочек? И как прикажете защищать вас, если вы утаиваете от меня такие подробности?

– Я боялся, что вы не возьметесь за мое дело.

– Единственная причина, по которой я не взялся бы за него, – это ваше вранье.

Он поднял на меня взгляд:

– Я не угрожал им.

– То есть вы не размахивали пистолетом в своей гостиной?

– Ну, в общем-то, размахивал, что-то вроде этого было, однако…

– А Клодия выгнала вас из дома и добилась от суда постановления «два ноль девять А», так?

– Да, так. Но только все было иначе. – Он уставился в стол и пробормотал: – Я угрожал скорее себе.

– Вы хотите сказать, что грозились покончить с собой?

– Я не собирался делать это, – сказал Гас. – И не сделал бы. Проклятый пистолет даже заряжен не был. Просто… Я был сильно расстроен, понимаете?

– Расстроен, – повторил я.

– Все шло наперекосяк. Я не мог спать. Моя несуществующая кисть болела не переставая. Дети боялись подходить ко мне. А Клодия… Я был уверен, что у нее кто-то есть. – Он покачал головой. – Не знаю, почему я так поступил. Наверное, хотел привлечь к себе внимание Клодии.

– А ваша группа? – спросил я. – Она вам не помогала?

– Я как раз о ней и разговаривал сейчас с Питом. О нашей группе.

– Он тоже в ней состоит?

Гас кивнул.

– У него какие-то проблемы?

– Есть вещи, которых мне не хотелось бы касаться.

– Да пожалуйста, – сказал я. – Я всего лишь адвокат, занимающийся вашим разводом.

Официантка принесла мою оладью. Я разломил ее пополам, и над ней поднялся парок. Я смазал одну половинку маслом, откусил кусочек.

– На пятницу у меня назначена встреча с адвокатом Капецца, – сказал я. – Она поможет мне по крайней мере понять, чего ждет от вашего развода Клодия. А я объясню Капецца, чего ждете от него вы. Я собираюсь добиваться совместной опеки над детьми, это правильно?

Он кивнул.

– Однако с учетом того, что вы натворили, мы можем ее и не получить. Я намерен также сделать все возможное для защиты ваших прав на принадлежащую вам интеллектуальную собственность.

– Это вы о моих старых фотографиях?

– И о старых, – подтвердил я, – и о тех, которые вы еще наснимаете. Они могут принести вам доход, поэтому необходимо точно установить, как он будет распределяться. А это может оказаться делом довольно заковыристым.

– С чего вы решили, будто я еще что-то наснимаю? – спросил он.

– Вы фотожурналист, – ответил я. – Вы сами так сказали. Это записано в вашей ДНК. И вечно отговариваться утратой руки вам не удастся.

– Знаете, вы иногда бываете уж больно резким, – улыбнулся Гас.

– А вы иногда бываете уж больно негативным.

Он пожал плечами:

– Ладно, стало быть, моя интеллектуальная собственность. Это хорошо. Я о ней как-то и не думал никогда.

Я откусил еще кусочек и попросил:

– Расскажите мне о вашем пистолете.

– Пистолета больше нет, – сказал Гас. – Я выбросил его в реку. За домом, в котором теперь живу.

– Он был зарегистрирован?

Гас покачал головой:

– Я привез его из-за границы.

– Из Ирака?

– Да, в вещмешке.

«Еще один триумф службы безопасности аэропорта», – подумал я.

– Зачем он вам понадобился?

– Там это стандартное оружие. «Беретта M-девять». Пистолеты носят с собой все и каждый. Журналисты, повара, капелланы, врачи.

– Стало быть, никаких документальных доказательств того, что вы владели оружием, не существует, так?

Гас покачал головой:

– Я купил его у одного солдата. А вернувшись сюда, так и не зарегистрировал.

– Как не существует и доказательств того, что вы от него избавились.

– Не существует. Я просто выбросил его.

– Ну хорошо, Гас, – сказал я. – О каких еще правдах и неправдах вам стоило бы мне поведать?

Гас взглянул мне прямо в глаза:

– Их нет. Никаких. Честное слово, Брейди. Это все.

Я тоже смотрел ему в глаза, пытаясь отыскать в них признаки того, что он врет. Признаков я не увидел, однако знал: это вовсе не означает, что он говорит чистую правду.

– Ладно, а как подвигаются дела с документами, которые вы от меня получили?

– Честно говоря, – ответил он, – я в них еще не заглядывал. Я их побаиваюсь. Мне не хочется даже думать о них. Они меня угнетают.

Я улыбнулся. Вот это по крайней мере было чистой правдой, тут я нисколько не сомневался.

– Они всех угнетают, – сказал я. – Тем не менее заполнить их все-таки необходимо.

– У меня голова совсем другим занята, Брейди. – С минуту он промолчал, потом добавил: – Я заполню эти чертовы бумаги, обещаю.

– Так у вас и выбора-то нет, – сказал я.

Он кивнул:

– Знаете, поначалу я был здорово расстроен тем, что Клодия потребовала развода. А теперь уже нет. С тех пор как я вернулся, и она, и дети ничего, кроме неприятностей, от меня не получали, а все хлопоты, которые свалились на меня… ну, после того, как я съехал из дома? Они оказались к лучшему. То есть я наконец почувствовал себя лучше. – Он взглянул мне в лицо: – Можно мне спросить вас кое о чем?

– Разумеется. Конечно.

– Я подумываю о том, чтобы уложить вещички и смыться.

– То есть? – нахмурился я.

– Убраться отсюда к чертям подальше. Начать все заново где-нибудь далеко отсюда. Ну, скажем, на Таити, или на Бали, или в Дубае – что-то в этом роде.

– И вы спрашиваете, какого я на этот счет мнения?

Гас усмехнулся:

– Конечно нет. Вряд ли кто-нибудь назовет эту идею хорошей. А отрицательных отзывов на ее счет мне слышать не хочется.

– Тогда зачем вы мне о ней рассказали? – спросил я.

Он пожал плечами:

– Вы же мой адвокат. И могли бы помочь мне. Ну, то есть, если бы я вас попросил, вы бы мне помогли, верно?

– А вы просите?

– Нет. Забудьте об этом. – Он посмотрел на часы: – Ладно, мне пора на работу.

Вернувшись в тот вечер домой, я обнаружил на полу под дверью среди счетов и предложений приобрести кредитную карточку почтовый конверт с написанным от руки адресом. Я уж и не помнил, когда кто-нибудь в последний раз присылал мне письмо.

Адрес был написан зелеными чернилами, а четкие изгибы почерка Эви Баньон я узнал сразу. «Так-так, – подумал я, – письмо. Ничего хорошего ждать не приходится».

Я достал из холодильника бутылку пива, вышел в садик, опустился в деревянное кресло и вскрыл конверт. Письмо было написано на линованной белой бумаге.

Дорогой Брейди!

В Сосалито сейчас уже за полночь, туман. Я решила, что, если я позвоню тебе по телефону, ты уже будешь дома и ответишь на звонок. А мне не хочется разговаривать. Хочется только, чтобы ты выслушал меня.

Папа спит. Дела его не очень хороши. Мы просто живем одним днем.

Вчера я договорилась о том, что буду задерживаться в больнице подольше. По правде сказать, я не уверена, что мне хочется возвращаться к моей прежней работе.

Я думаю просто остаться здесь – после того, как уйдет папа. Мне кажется, что я утратила связь со всем прочим миром. Так уж вышло. Прости.

Я почти не помню тебя, Брейди Койн. Прости меня и за это. Но такова правда. Я помню, что любила тебя. Может быть, люблю и сейчас. Не знаю.

Надеюсь, ты ведешь себя так, как я просила. Ведешь? Не отказываешь себе в удовольствиях? Мне тревожно за тебя. Я знаю, ты этим словам не поверишь. Может, я и сама им не верю. Но, когда я проснулась сегодня утром и еще лежала в постели, мне явилось видение. Не сон, нет. Сна уже не было совсем, однако в мозгу у меня вдруг сама собой возникла картина. Я увидела тебя и какую-то женщину. Я ее не узнала, но она была красива, а по тому, как она смотрела на тебя, я поняла: она тебя любит. И еще я поняла, что вы счастливы вместе. Я увидела, как вы улыбаетесь друг другу, и тоже почувствовала себя счастливой. И что-то словно отпустило меня. Я поняла, что свободна.

Вот поэтому я тебе и пишу. Это видение преследовало меня весь нынешний день. И я знаю, оно правдиво. Поэтому для меня и важно, чтобы ты выслушал то, что я должна тебе сказать.

Так вот: я хочу, чтобы ты забыл обо мне, если ты уже не сделал этого. Наши жизни пошли разными путями.

Вот и все.

Стало быть, прощай, Брейди Койн. И пожалуйста, будь свободным и счастливым.

Не забудь обнять от меня Генри.

Целую тебя, Эви

Я сложил письмо, вернул его в конверт. Так значит, ей явилось видение. Эви Баньон, которую я знал, была твердокаменной рационалисткой. Наверное, жизнь на калифорнийской яхте – и курение травки в больших количествах – смогли изменить ее.

Я взглянул на почтовый штемпель. Письмо было отправлено в прошлую пятницу, значит, написала она его в четверг ночью. Еще до того, как Алекс вошла в мой кабинет.

По какой-то причине я принял мысль о том, что Алекс и была той женщиной, которую увидела Эви. А это означало, что на определенном уровне сознания я согласился и с тем, что ей действительно явилось видение.

Эви не вернется. Она порвала со мной.

Читая письмо, я слышал ее голос. Эви писала так же, как говорила. Но, когда я попытался мысленно представить ее, лицо оказалось размытым. Эви Баньон уже не присутствовала в моей жизни – она отсутствовала. Я знал, что в моей душе было место, в котором она жила. Теперь это место опустело.

Рядом с креслом лежал Генри. Я наклонился, погладил его по спине, сказал:

– Тебе привет от Эви.

Он поднял на меня умные собачьи глаза.

– Ну что? Похоже, нас осталось только двое, – сказал я. – Как ты насчет ужина?