Текст книги "Цветные миры"

Автор книги: Уильям Дюбуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

– Нет, конечно, но всеобщее народное обучение началось в США сто лет назад, а что нам это дало?

– Но началось ли оно на деле после закона о реформе? Или же начались только разговоры о нем? Уверяю вас, все это возможно.

– Кроме того, ваша земельная программа и это вознаграждение за труд и, наверно, бесплатное медицинское обслуживание, пенсии престарелым и общественная собственность на коммунальные предприятия – все это очень сильно напоминает коммунизм.

– Коммунизм?

– Да, русский путь, понимаете ли, как в Советской России…

– Неужели это коммунизм? А я-то думал, что коммунисты – это убийцы, заговорщики и обманщики. По крайней мере, мне так говорили.

– И вы, конечно, верили этому, как в будущем поверите всему, что будет говориться о чем-либо другом. Вот видите, дорогой друг, все мы полностью зависим от того, что нам говорят, и так, пожалуй, будет всегда.

– И образование, значит, невозможно, потому что истина недостижима?

– Хорошо, пусть так, но…

– Чего уж тут хорошего; выходит, все плохо. – Черный датчанин был явно разочарован.

Мансарт стал угощать его чаем.

Глава седьмая
Рабочие Юга

После конференции Джин ходила задумчивая. Она испытывала одновременно и чувство удовлетворения, и некоторое разочарование. Ее главная цель – обеспечить содействие педагогов из различных цветных колледжей – казалось, была достигнута. Но, беседуя с делегатами конференции и приглашенными на нее лицами, Джин убедилась, что они очень слабо представляют себе ту практическую пользу, какую могут принести подобные социологические исследования. Кое-кто, по-видимому, считал, что значение этих исследований состоит в том, что они открывают перед участниками конференции путь к повышению квалификации и расширяют их кругозор; что касается использования собранных сведений в целях проведения социальной реформы, то об этом речь пока не заходила.

Джин понимала, что этого следовало ожидать, так как официально ее план предусматривал прежде всего теоретическое исследование. Но она в то же время ясно сознавала, что, несмотря на выдвинутые ею чисто научные задачи, наибольший интерес для нее самой имел не сбор информации, а претворение полученных данных в жизнь. В такой напряженный момент только эта практическая цель могла оправдать всю затею.

Чем больше Джин размышляла об этом, тем больше ей хотелось вплотную познакомиться с промышленностью, так как именно промышленное производство играет ведущую роль в мире. И это вполне понятно, ибо для того, чтобы научиться правильно мыслить и чувствовать, людям необходимо своим трудом обеспечить себе пищу и кров. Джин отдавала себе отчет в том, что она лишь теоретически знакома с работой промышленных предприятий. Рабочее движение было для Джин всего лишь отвлеченным научным термином. А для ее коллег по педагогической работе оно вообще было пустым звуком. В промышленности они видели только слепой, бессмысленный труд и лишь в отдельных случаях – организованную, продуманную деятельность. Да и сталкивались они в основном со слугами, чернорабочими, педагогами и лицами свободных профессий и только изредка – с квалифицированными промышленными рабочими, членами профсоюза и рабочими лидерами.

Поэтому Джин решила провести свой трехмесячный отпуск вне стен колледжа и проникнуть в расположенный по соседству, но такой далекий для нее мир белых, чтобы узнать, что в действительности представляет собой, например, текстильная фабрика. В таком переходе за «цветной барьер» заключался известный риск. Однако до сих пор для Джин главной трудностью было пребывать в рамках своей «расы». Теперь она воспользуется своим преимуществом в цвете кожи и станет временно той, на кого похожа, то есть «белой».

Джин считала, что устроиться на работу ей лучше всего где-нибудь поблизости. Не долго думая, она приехала в Атланту и завязала там знакомство с членами профсоюза текстильщиков. Профсоюз был невелик. Он пока еще не имел договоров с предпринимателями, и его члены упорно возражали против приема в свои ряды негров. Джин выяснила, что в Северной Каролине негритянский союз рабочих-табачников нашел общий язык с белым профсоюзом текстильщиков, во был разогнан местными властями. На Юге действовало недавно созданное отделение Конгресса производственных профсоюзов, и большое число негров вступило в профсоюзы, но только не в текстильной промышленности.

Джин сняла комнату в квартале белых рабочих и вскоре завела знакомство с соседками. Она рассказала им, что хочет поступить на фабрику ученицей прядильщицы ила ткачихи. Женщины подняли ее на смех.

– Чего ради тебе работать на фабрике? Ты же образованная! – удивилась одна из ее новых подруг.

– Видишь ли, мне хочется узнать процесс работы, – объяснила Джин. – Я хочу стать работницей и выяснить, нельзя ли с помощью профсоюза добиться повышения зарплаты и лучших условий труда для текстильщиц.

– Увы, нельзя! Если мы вступим в профсоюз и попробуем нажать на хозяев, то не успеем и глазом моргнуть, как на наше место возьмут черномазых.

– В таком случае, – логично рассудила Джин, – не будет ли разумнее опередить хозяев и допустить в профсоюз, а значит, и на фабрику хороших, надежных негритянских работниц?

Женщина, с которой Джин разговаривала, презрительно фыркнула.

– Да лучше я умру! – возмущенно сказала она.

Джин не сдавалась. Ей повезло: за время своего трехмесячного отпуска она прошла курс обучения, вступила в профсоюз и целую неделю проработала на одной из фабрик. Из бесед с профсоюзными руководителями она вынесла убеждение, что они настроены пессимистично.

– Пока белые и негры конкурируют между собой, рабочее движение не будет иметь успеха, – сказал один из них.

– В таком случае прекратите конкуренцию, – возразила Джин. – Объединитесь!

– Хорошо бы, – сказал он. – Так нам и следовало бы поступить, но это невозможно. Совершенно невозможно.

– А нельзя ли попробовать осуществить невозможное? – сказала Джин, и она договорилась, что следующим летом будет добровольно работать в профсоюзном комитете штата.

К концу зимы Джин снова приехала в Атланту. В одно прекрасное, утро Зоя Скроггс, заведующая канцелярией профсоюзного комитета, придя на работу, увидела, что ее ждет посетительница.

Зоя была дочерью Арнолда Койпела, который двадцать пять лет тому назад, став директором школьного отдела Атланты, назначил Мануэла Мансарта инспектором цветных школ. В свое время Зоя явилась причиной уличной стычки, закончившейся зверским избиением сына Мансарта, Брюса. В дальнейшем Зоя вышла замуж за профсоюзного лидера Джо Скроггса, который когда-то выставлял свою кандидатуру в губернаторы, а сейчас возглавлял профсоюзное движение в штате. Зоя извинилась за опоздание и быстро уселась за свой стол.

– Очень сожалею, что опоздала. Чем могу служить, мисс…

Джин Дю Биньон внимательно посмотрела на Зою. Она пришла поговорить с Джо Скроггсом, чтобы получить от него дополнительные сведения о профсоюзном движении и, если удастся, выяснить его взгляд на перспективы негров в этом движении. Она не подозревала, что Зоя активно участвует в работе мужа, и это обстоятельство натолкнуло Джин на новую мысль. А что, если заручиться сочувствием Зои? Это таит в себе некоторый риск и в случае неудачи может помешать ее замыслам. По Зоя выглядела интеллигентной женщиной, и Джин было кое-что известно о ней. Она даже догадывалась о связях Зон с Брюсом Мансартом, злосчастным сыном Мануэла. Это обстоятельство может стать благоприятным для ее планов, но может оказаться и роковым. Улыбнувшись, Джин сказала:

– Официально я – Джин Смит. Изучаю профсоюзное движение и ищу работу на летний период. А на самом деле… – Джин сделала паузу и посмотрела Зое в глаза. – На самом деле я цветная и преподаю в негритянском государственном колледже в Мейконе. И, по правде говоря, меня больше всего интересует вопрос об отношении негров к организованному рабочему движению. Мое настоящее имя Джин Дю Биньон.

Наступила пауза, во время которой Джин выжидающе наблюдала за собеседницей. Она увидела, как на лице у Зои сменялись выражения удивления, недовольства, замешательства и наконец решимости. Зоя медленно произнесла:

– Я слышала о вас от отца. На да познакомиться с вами.

Затем она сделала решительный жест, означавший капитуляцию белой южанки перед цветной, – протянула Джин руку.

Они беседовали целый час о профсоюзном движении в стране и в Джорджии. Потом Джин завела разговор о негритянских рабочих, но Зоя перебила ее. С заметным усилием она вдруг спросила:

– Вы знали… Брюса Мансарта?

– О да, очень хорошо. Он учился в одном из моих классов. Я уже работала в колледже, когда в Атланте состоялся тот роковой футбольный матч.

Зоя побледнела и умолкла. Через минуту она спросила шепотом:

– Он умер?

– Да.

– А как он… умер?

Джин помедлила с ответом, потупив глаза.

– Его повесили.

Зоя вздрогнула и судорожно сжала руки. Джин продолжала:

– За убийство, совершенное в Миссури. Бедный мальчик лишился рассудка. В сущности, после того страшного избиения полицейскими в Атланте он так и не оправился.

– Это правда… Вероятно, это правда.

– И мне хотелось бы сделать все возможное, чтобы одаренные юноши вроде Брюса – ведь он был замечательным механиком – и другие рабочие-негры, способные участвовать в созидательном труде, получили бы возможность работать рядом со своими белыми товарищами и сообща отстаивать интересы рабочего класса.

Все еще со слезами на глазах, Зоя сказала:

– Как это ужасно! Как много теряет общество, когда таких людей, как Брюс Мансарт, из-за диких предрассудков выгоняют с работы и толкают на преступление! Будем друзьями. Давайте действовать сообща. Джо мы пока ничего не скажем об этом. Он не поймет. Джо честный человек и стремится к справедливости, но потребуется время, чтобы он понял все до конца. Я позабочусь о том, чтобы обеспечить вас работой на лето. Вы будете подсказывать мне, что надо делать, а я буду советовать Джо. Мы добьемся справедливости, если даже для этого понадобится целая жизнь.

Зоя добавила:

– Вам известно, что Анджело Херндон оправдан Верховным судом?

– Да, – сказала Джин. – Это было запутанное дело. Я никак не могла в нем разобраться.

– Белые и черные рабочие пытались объединиться. Но, видите ли, руководили этим делом коммунисты, и мой муж не реши лен принять в нем участие. Однажды вечером представители белых и черных рабочих встретились, чтобы обсудить вопрос о предстоящей стачке и объединении черных и белых в единый профсоюз. Кто-то донес полиции, и она совершила налет на дом. Анджело Херндон, красавец негр девятнадцати лет из Цинциннати, был арестован и брошен в тюрьму. Произошло это в 1932 году. Анджело обвинили в хранении коммунистической литературы и приговорили и восемнадцати годам заключения. Он был выпущен из тюрьмы под залог в пятнадцать тысяч долларов, собранных общественностью по подписке. В 1935 году Верховный суд отверг его первую апелляцию, но молодой Бен Девис – вы знаете его? – продолжал вести борьбу до тех пор, пока в апреле нынешнего года Верховный суд пятью голосами против четырех не отменил решение суда Джорджии как противоречащее конституции, и вот теперь Херндон на свободе.

– Замечательно! А этого Бена Девиса я должна разыскать. Мне приходилось слышать о его отце.

– По-моему, сейчас Бен Девис в Нью-Йорке – он один из руководителей коммунистической партии. А вам известно что-нибудь о брате Херндона?

– Нет. Подумать только, какая я все же невежда в вопросах рабочего движения, а еще собираюсь стать экспертом!

– Он был в бригаде Линкольна в Испании.

– А, опять коммунисты?

– Не совсем так. В 1934 году в Испании были расстреляны бастующие горняки. Но на выборах 1936 года победили радикальные левые партии и провозгласили республику. Тогда Франко развязал гражданскую войну. Гитлер и Муссолини помогали ему, а Англия и Соединенные Штаты не оказывали никакой помощи Испанской Республике и не допускали вмешательства со стороны других держав. В те дни в Америке была создана эта замечательная бригада Линкольна, отправившаяся в Испанию, чтобы бороться за ее свободу. Она представляла собой довольно разношерстную массу молодежи – рабочих, писателей, художников. В числе первых добровольцев был и Милтон Херндон, брат Анджело. Стройный, красивый, умный и находчивый, он стал командиром взвода в пулеметной роте канадского батальона Маккензи-Папино. Его убили в тот момент, когда он, покинув укрытие, нес на себе раненого товарища.

Среди трех тысяч добровольцев, отправившихся воевать за свободу Испании, были и другие негры: сержант Джо Тейло, распевавший на поле битвы негритянские духовные гимны; комиссар Морис Уикмен из Филадельфии; Банни Раккер, светлокожий негр из Кливленда, – его спокойная деловитость снискала ему уважение всего полка; пулеметчик Роуч из Провинстауна; Мак-Данихлс, которого испанцы прозвали Смельчаком. Мне рассказывали, что негры полюбили Испанию больше, чем свою родину Америку, так как в Испании не существовало предубеждения против цвета их кожи. 2600 солдат бригады Линкольна сложили там свои головы. Один из них, умирая, сказал: «Если Испания погибнет, вторая мировая война неизбежна!»

– Я слышала кое-что о бригаде, – сказала Джин, – но о неграх почти ничего не знала, за исключением того, что прочла в прекрасной биографии Поля Робсона, написанной Шерли Грехом. Поль Робсон был в Испании, когда там назревала гражданская война, и пел для рабочих. Но почему мы так мало об этом знаем, почему это скрывают от народа?

– Видимо, потому, что в этом деле замешаны коммунисты, – задумчиво проговорила Зоя. – Советская Россия тоже оказывала помощь жертвам бомбежек и зверств Франко. В Америке так же боятся коммунизма, как в Германии страшится его Гитлер.

– Но как же вам удалось узнать все это?

– Видите ли, мне случалось беседовать с молодым Беном Девисом.

Джин приехала в Мейкон как раз в то время, когда в Англию из Мюнхена возвратился Чемберлен, заключивший соглашение с Гитлером. Он заявил: «Мир для нашего поколения обеспечен». Однако в 1939 году разразилась война. В Испании Франко торжествовал победу, Германия и Италия заключили союз, Германия вторглась в Польшу, а Англия объявила войну Германии. Но больше всего Джин поражала захватническая политика Японии, которая к этому времени оккупировала Корею и Маньчжурию.

Джин обратила внимание Мансарта на японскую экспансию. Мануэл, конечно, проявлял к ней интерес, но не был встревожен. Он, правда, признал, что Япония стремится стать одной из великих держав мира, чтобы наряду с Европой и Америкой эксплуатировать Азию.

– И я предвижу, – сказала Джин, – что эта эксплуатация будет не менее жестокой, чем эксплуатация со стороны Англии и Франции. Возможно, это будет продолжением старой капиталистической эксплуатации, только усовершенствованной. Кроме того, вы не должны забывать про Германию. Вы ведь знаете, какие планы строил Гитлер в тот момент, когда вы там находились. Так вот, теперь он их осуществляет, и в скором времени весь белый мир будет втянут в жестокую схватку. Вторая мировая война началась!

– Я в этом сильно сомневаюсь, – сказал Мануэл. – По-моему, Гитлер натолкнется на решительный отпор и не посмеет бросить вызов всей Европе.

– Судя по его обращению с евреями, скорее, наоборот. Затем в войну вступят и Соединенные Штаты, но на чьей стороне – сказать пока трудно.

Мансарт продолжал утверждать, что еще не все потеряно, да и движение американских негров сейчас на подъеме.

– Неграм есть чем похвастать. Национальная ассоциация содействия цветному населению еще жива. Один негр избран в конгресс США, другой – в сенат штата; в законодательных собраниях штатов – четырнадцать негров, в муниципальных советах – двенадцать. У нас есть такие артисты, как Хейс, Робсон, Бледсоу и Мариан Андерсон. В четырех-пяти городах негры имеют свои небольшие театры, один театр – в Техасе. Девятнадцать тысяч негров учится в колледжах, ежегодно выпускающих две тысячи человек. В судах нами одержано несколько побед. Опубликован ряд книг негритянских авторов. Жена цветного конгрессмена осмелилась появиться на приеме в Белом доме. Негры достигли выдающихся успехов в спорте.

Когда Мансарт высказывал эти соображения своим студентам и на собраниях преподавателей, то разговор каждый раз сводился к теме, ранее не обсуждавшейся, – к политике. На протяжении сорока лет среди негритянской интеллигенции на Юге было не принято касаться политических вопросов. В массе своей негры были лишены гражданских прав, и, хотя такое положение вещей не могло и не должно было долго длиться, все же по совету покойного Букера Вашингтона заводить дискуссии о политике им не рекомендовалось.

Но избежать таких дискуссий было уже невозможно. На собрании преподавателей Джин говорила:

– Как должны голосовать будущей осенью те негры, которые смогут осуществить свое право голоса? Помните, что голоса негров, которые не участвуют в голосовании, играют на Юге важную роль при избрании в конгресс представителей от каждого штата, и если цветные сами не голосуют, то за них это делает кто-то другой. Здесь дело не в том, что негры лишены избирательного права; формально это право у них есть. Однако им пользуется не негр, а белый, притом не белый рабочий, а белый землевладелец и коммерсант, капиталист и предприниматель. Голоса негров помогают расистам Юга посылать в конгресс самых реакционных защитников капитала и монополий и удерживать в своих руках посты в наиболее влиятельных комиссиях. Это ядро твердолобых южан не внимает доводам разума.

– Мне это не совсем ясно, – подал реплику один преподаватель.

Джин достала номер журнала «Крайсис» за 1928 год и, сверяясь с опубликованными там данными, пояснила:

– Во время выборов в конгресс в двадцатом году на один миллион избирателей в штатах Тихоокеанского побережья приходилось двенадцать конгрессменов, на Среднем Западе – тринадцать. В Новой Англии, где иностранцы были лишены права голоса, на один миллион избирателей приходилось шестнадцать конгрессменов. А на Юге, на нищем, невежественном Юге, вследствие фактического бесправия негров и белых бедняков на один миллион избирателей было сорок пять конгрессменов! В пяти штатах крайнего Юга из пяти миллионов с лишним возможных избирателей не могли воспользоваться своим правом голоса четыре с половиной миллиона, и поэтому число фактических избирателей составило только шестьсот тысяч человек.

– В тридцать втором году, – продолжала Джин, – в результате экономического кризиса Гувер потерпел сокрушительное поражение, и был избран Франклин Рузвельт. В тридцать шестом году он был переизбран. Теперь, в сороковом году, перед нами, американскими неграми, стоит вопрос об избрании его на третий срок.

– И кроме того, – добавил Мансарт, – на очереди вопрос о социализме и мировой войне.

Джин поспешила подчеркнуть:

– Наша главная проблема – это проблема труда и заработной платы, и не только для нас самих или близких нам цветных народов за границей, но и для всех трудящихся.

По залу прошел ропот недовольства. Джин услышала голос одной из преподавательниц:

– Но разве нам так уж необходимо вникать в международные проблемы труда и неразрешимые противоречии Азии и Африки? Наша задача проще. Мы хотим быть полноправными американцами. А другие проблемы могут и подождать.

– Нет. Если мы станем полноправными американцами, это еще не значит, что все наши трудности будут автоматически устранены. Наоборот, это означает, что на наши плечи лягут проблемы всех рядовых американцев, а проблем у них, поверьте мне, множество. Мы обязаны заранее разобраться во всех проблемах, чтобы не быть мертвым грузом и не осложнять этих проблем, а содействовать их разрешению. Мы не должны пассивно замыкаться в нашем узком расовом мирке. Мы должны выйти в большой мор еще до того, как станем полноправными американцами. Быть может, тогда мы сумеем вывести из тупика и весь американский народ.

– Чепуха! Мы не способны позаботиться даже о себе, не говоря уже о белых американцах.

– Я не согласна с этим. Одни из наших негров когда-то видел в своих мечтах «талантливых десять процентов», иначе говоря, образованных и идейных людей, которые посвятили бы свой труд делу социального прогресса не только окружающей их узкой среды, но и всего мира.

– Нечто вроде группы диктаторов?

– Да, но он имел в виду не диктатуру пролетариата, потому что не понимал тогда целей промышленных рабочих. Если бы он их понимал, то, возможно, пошел бы иным путем. Его «талантливые десять процентов», как он их себе представлял, слишком часто становились кучкой эгоистических стяжателен.

– Ведь именно о «талантливых десяти процентах» и думал Бургхардт, когда после первой мировой войны созывал панафриканские конгрессы?

– Нет, не только о них. По-моему, Бургхардту хотелось, чтобы негры поняли, что существует более широкий цветной мир с целым рядом своих собственных проблем. Его план заинтересовал даже Азию, включая Индию и Индокитай. Китайцы внимательно к нему прислушивались. Но ей он, ни деятели этих стран не смели надеяться на то, что получат возможность сотрудничать с миром белых. В то время этот мир казался слишком эгоцентричным.

– А разве это не так и поныне? – с улыбкой спросил Мансарт, поднявшись, чтобы уйти.

Джин ответила:

– Нет, не совсем так. Существует рабочее движение в Англии, французское искусство и Советская Россия со своей мечтой. В ближайшем будущем Англии придется освободить Индию, и та протянет нам руку. Нынешний мир меняется буквально на глазах.

Время от времени Джин на своих занятиях в классе возвращалась к роли негров в промышленности. Перед первой мировой войной в результате концентрации капитала и роста монополий квалифицированные негритянские рабочие были в значительной мере вытеснены из табачной промышленности, черной металлургии и рудников, с лесоразработок и транспортных предприятий. Неграм все чаще навязывали подсобную работу или роль домашней прислуги с минимальной оплатой труда и самыми неблагоприятными условиями работы. На новые текстильные, химические и иные предприятия негры почти не принимались. Подобно тому как некогда рабовладение вытеснило белых бедняков из высокодоходных отраслей сельского хозяйства, так отмена рабства стала теперь препятствием для вовлечения негров в развивающуюся промышленность, С другой стороны, падение доходов в сельском хозяйстве во всем мире низвело массы черных фермеров до уровня безземельных арендаторов и поденщиков. Одно время казалось, что первая мировая война и период послевоенного бума открыли для негров новую перспективу. Два миллиона черных рабочих двинулось на Север, чтобы делать чугун и варить сталь, изготовлять автомобиля, консервировать мясо, строить дома и выполнять любую тяжелую работу на фабриках и заводах. Они столкнулись там с закрытыми для них профсоюзами, которые прижали их к стене и обрекли на нищенскую зарплату, лишали их жилищ и устраивали над ними зверские расправы. А затем на страну обрушился кризис.

В годы кризиса как белые, так и негритянские рабочие теряли работу, не могли платить по закладным за фермы и дома и проедали свои скудные сбережения. Но для негритянских рабочих дело обстояло во много раз хуже. Их потери были значительнее и носили более постоянный характер; негритянских рабочих начали увольнять еще до того, как кризис достиг своего апогея. Безработица и снижение зарплаты ударили по черным рабочим раньше, длились дольше и достигли наибольших размеров. В сельской местности Юга обучение негров в школах почти полностью прекратилось, а в южных городах число негритянских школ было настолько урезано, что ученики буквально задыхались от тесноты.

Кроме того, местная и федеральная помощь оказывалась неграм в последнюю очередь. Местная белая администрация помогала прежде всего белому безработному и голодающему белому ребенку, потому что считала их своими собратьями, а на негра смотрела как на существо низшего порядка. Затем с помощью Нового курса началось экономическое оздоровление страны. Был создан Конгресс производственных профсоюзов. Негры вступи ли в ряды профсоюзов и вместе со всей страной, казалось, шли к новому будущему. Однако это будущее было связано с развитием негритянского движения, которое Джон и должна была теперь изучить.