Текст книги "Цветные миры"

Автор книги: Уильям Дюбуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

– Значит, вы намерены позволить вашей дочери выйти замуж за черномазого?

– А ей чихать на мои намерения! Тем более если Россия, Китай и весь цветной мир способны втоптать нас в грязь. Кстати, мой дорогой друг, какого черта вы хнычете? Сейчас в каждом южном штате у вас есть цветные кузены. Вы не умрете от того, что лет через двадцать пять у вас прибавится еще несколько таких кузенов и лет этак через пятьдесят – какой-нибудь Цветной свояк. А между тем благодаря только этому проекту – еще до того, как его начнут проводить в жизнь – негры придут в дикий восторг. Они станут делать то, что нам нужно, возненавидят профсоюзы и не откажутся воевать против России. Они отрекутся от Африки и Китая. Они будут боготворить белых капиталистов и презирать черных бедняков.

– И все же мне это не по нутру!

– Мне тоже, но что же нам остается? Или равенство, или гражданская война. Давайте, говорю я вам, приберем к рукам их вожаков, запутаем их идеологов. Будем оказывать им почести, продвигать их. Оторвем их от невежественных негритянских масс, от кипящей Африки и бурлящей Вест-Индии. Уверяю вас, другого выхода у нас с вами нет! Учтите еще, сегодня мы только обещаем, а к выполнению обещанного приступим лет через десять и сделаем шаг вперед лет этак через двадцать пять. Друзья, да это же программа на целое столетие!

– Нечто вроде трюка с ослом и морковкой?

– Нет, пожалуй, посложнее. Это вам ее осел, и нам придется дать приманку посолиднее, чем морковка.

– Так-то оно так, – сказал четвертый, до сих пор молчавший собеседник. – Может быть, мы должны дать им побольше, чем морковку, но уж никак не социальное равенство. И во всяком случае, не в ближайшие годы. Хватит с них допуска в отели и в общественные места, доступные для широкой публики. Это надолго угомонит черных честолюбцев. Ведь выбор у негров не так-то уж и велик. Хотя сеть их общественных организаций и обширна, ее легко можно расшатать даже пустяковой уступкой с нашей стороны. Кто из негров станет рваться на рождественские собрания, балы или вечера общества Альфа-Фи-Альфа, если они смогут пойти на публичный новогодний ужин в «Уолдорф-Асторию» наравне с самыми заурядными белыми пижонами? И, конечно, до включения их в «Светский альманах» будет еще очень далеко. Словом, нельзя терять голову. Надо пойти на уступки, но так, чтобы растянуть их на добрую сотню лет.

Вот в каком духе протекала беседа в отеле «Гопкинс». Компания, сидевшая в ресторане на набережной, ее не слышала.

После окончания конференции Организации Объединенных Наций в Сан-Франциско епископ и ректор расстались. Епископ направился на восток, в Нью-Йорк. Ему надо было побывать в Ассоциации содействия прогрессу цветного населения, так как он дал согласие войти в совет ее директоров. Уилсон сразу же обратил внимание на то, что эта организация была фактически разделена на две части. Юридический отдел Ассоциации, имевший отдельное помещение и располагавший собственными средствами, вел борьбу против расовой дискриминации, в первую очередь в области просвещения и избирательных прав. Он добился определенных результатов, и в следующем десятилетии первоначальный успех привел к поистине выдающимся достижениям, В то же время в своей работе Ассоциация столкнулась с целым рядом трудностей. Рекомендации о гражданских правах негров, изложенные в докладе президенту, существовали пока еще только на бумаге. Комитет по справедливому найму, несмотря на обещания президента Трумэна, не получал от него никакой поддержки. А по давно уже назревшему вопросу об отношении к профсоюзам и рабочему движению Ассоциация все еще не могла прийти к единому мнению.

Если бы, однако, Ассоциация в своей борьбе за гражданские права негров вышла за рамки программы, составленной ее юридическим отделом, и в особенности если бы она присоединилась сейчас к рабочему движению и стала помогать прогрессивным деятелям в их борьбе за достижение новых целей, повсеместно выдвигаемых рабочим движением, ее, несомненно, обвинили бы в коммунистической деятельности, и, подобно большинству других американских организаций, борющихся за социальный прогресс, она была бы официально объявлена «подрывной». В ряде жизненно важных вопросов Ассоциация вынуждена была топтаться на месте, придерживаясь тактики выжидания, чтобы не дать новым реакционным элементам начать «охоту за ведьмами».

Епископ пока плохо разбирался в новой для него обстановке и отважился внести в Совет лишь одно предложение – об участии Ассоциации в Пятом панафриканском конгрессе, который должен был собраться осенью 1954 года в Англии. Совет директоров довольно неохотно уполномочил епископа Уилсона присутствовать на конгрессе в качестве своего представителя. Благодаря этому Уилсон познакомился наконец с международным рабочим движением.

В начале 1945 года в Париже была создана Всемирная федерация профсоюзов, на первом съезде которой присутствовали представители различных африканских стран и регионов. В ходе ее работы возникли некоторые трения по вопросу о праве представителен африканских профсоюзов выступать непосредственно от лица своих организаций, не дожидаясь одобрения профсоюзов метрополий; так, например, профсоюзы Англии претендовали на то, чтобы выступать от имени африканских рабочих английских колоний. «А то мало ли чего потребуют колониальные профсоюзы!» – заявил один из лейбористских лидеров. После упорной борьбы африканцы все же добились права на самостоятельное представительство.

Затем некоторые из африканских делегатов предложили, чтобы вслед за окончанием съезда был сразу же созван панафриканский конгресс. Таким образом, они подхватили идею, впервые выдвинутую в 1919 году Национальной ассоциацией содействия прогрессу цветного населения и уже приведшую в прошлом к созыву четырех панафриканских конгрессов. Пятый конгресс первоначально намечалось провести осенью 1945 года в Париже, но в связи с некоторыми трудностями, отчасти вызванными войной, конгресс пришлось перенести в Лондон. Таким образом, Пятый панафриканский конгресс, на который направлялся епископ Уилсон, должен был состояться в Лондоне.

Здесь, однако, встретились новые затруднения, несомненно по вине английского правительства, тормозившего наем подходящих помещений для работы конгресса и размещения делегатов. Наконец за разрешение этой проблемы взялась одна манчестерская организация, и Пятый панафриканский конгресс открылся в октябре 1945 года в Манчестере.

Ехать на конгресс епископ собирался вместе с Соджорнер, рассчитывая отправиться оттуда прямо в Западную Африку, чтобы приступить наконец к своей церковной деятельности. Они договорились, что, пока они будут жить в Африке, их маленькая дочь будет находиться на попечении Джойс, жены Ревелса Мансарта. Но в последний момент этот план был изменен, и трехлетняя крошка по имени Африка вылетела с родителями в Англию, а оттуда они все вместе отправились на Черный континент.

В ратуше Чорлтона, в районе Манчестера, собралось свыше ста делегатов. В большинстве своем это были представители африканских колоний, прибывшие непосредственно из Африки. Здесь были делегаты из Гамбии, имеющей двести тысяч негритянского населения, Сьерра-Леоне, где проживает один миллион негров, Золотого Берега с его четырьмя миллионами негритянского населения, Южно-Африканского Союза, где насчитывается семь с половиной миллионов негров и других цветных народностей, и Нигерии с тридцатью миллионами негритянского населения; присутствовали также делегаты из колоний в Северной Африке и из Вест-Индии.

В состав делегаций входила преимущественно молодежь, иногда незрелая, но полная энтузиазма; однако большинство делегатов, несмотря на свою молодость, обладали значительным опытом общественной деятельности и были хорошо знакомы с колониальной действительностью. Заседания конгресса представляли большой интерес; ораторы, наделенные пылким красноречием, приводили основательно изученные ими неопровержимые факты и высказывали глубокие мысли.

В речах можно было отчетливо проследить две основные тенденции: один из ораторов были склоним к самокритике, предостерегали против классовых раздоров в стране и призывали к самопожертвованию как необходимому условию общественного переустройства. Другие – а таких было большинство – требовали, иногда в довольно резкой форме, автономии и даже независимости. В обоснование этих требований в целом ряде выступлений была дана развернутая характеристика условий жизни в колониях, поразившая даже тех, кто имел уже некоторое понятие о колониальном режиме. Так, например, в одном из выступлений говорилось, что в Западной Африке, где осуществлялся контроль военной администрации западных союзников, имбирь, обычно стоивший двадцать пять фунтов стерлингов за тонну, а во время войны подорожавший до ста фунтов, покупался у черных земледельцев в принудительном порядке по цене от одиннадцати до тридцати фунтов стерлингов. Делегаты трехсот тысяч земледельцев Золотого Берега горько сетовали на условия закупки какао и на отказ нового лейбористского министра по делам колонии даже выслушать предложения относительно изменений действующих правил заготовки колониального сырья. Все ораторы подчеркивали ужасающую нищету населения Западной Африки, где целые семьи получают за свой труд в среднем по 5 фунтов стерлингов в год, а квалифицированные рабочие вынуждены гнуть спину за каких-то два шиллинга в день.

На конгрессе епископ Уилсон познакомился с рядом лиц, о которых впоследствии ему не раз приходилось слышать. Это были: Джомо Кениатта, высокий бородатый мужчина из Кении, лидер местного освободительного движения; Кваме Нкрума, ставший несколько лет спустя первым премьер-министром Золотого Берега – Ганы; Уоллес Джонсон, профсоюзный лидер Сьерра-Леоне, и ряд других негров из Южной Африки и Либерии, которым было суждено сыграть важную роль в африканском освободительном движении.

В заключительной резолюции конгресса говорилось:

«Делегаты Пятого панафриканского конгресса преданы делу мира. Могут ли они занимать иную позицию, если африканские народы на протяжении ряда столетий являлись жертвами насилия и рабства? Тем не менее если западный мир намерен по-прежнему силой властвовать над человечеством, то и африканцы, стремясь добиться свободы, могут в качестве крайнего средства обратиться к силе, даже в том случае, если это приведет к гибели их самих и всего мира.

Мы полны решимости стать свободными. Мы хотим иметь право на образование, на нормальный заработок, хотим свободно выражать наши мысли и чувства, познавать и создавать эстетические ценности. Без всего этого мы не видим смысла жить.

Мы требуем для национальных групп и народов черной Африки автономии и независимости в той мере, в какой это допустимо в рамках «единого мира», где самоуправление наций неизбежно регулируется международными соглашениями и добровольным объединением стран.

Мы не стыдимся того, что веками проявляли терпение. Мы и сейчас готовы к самопожертвованию и борьбе за исправление наших, увы, свойственных людям недостатков. Но мы не желаем больше умирать от голода и тяжкого труда, в то время как лживый аристократизм и опозоривший себя империализм будут наживаться за счет вашей нищеты и невежества.

Мы отвергаем монополию и засилье частного капитала и частной индустрии, действующих исключительно в интересах личной наживы. Мы приветствуем экономическую демократию как единственно подлинную демократию, ради достижения которой мы намерены предъявлять иски, апеллировать и обвинять. Мы требуем, чтобы мир выслушал правду об условиях нашего существования, и будем любыми доступными нам способами бороться за их улучшение.

Пятый панафриканский конгресс призывает рабочих и крестьян всех колоний к действенному объединению. Колониальные рабочие должны быть в первых рядах борцов против империализма. Рабочие! Ваше оружие – забастовка и бойкот – непобедимо.

Пятый панафриканский конгресс призывает колониальную интеллигенцию и лиц свободных профессий вспомнить о своей ответственности перед народом. Беспросветно долгая ночь кончилась. Борьба за права профсоюзов, за право создавать кооперативы, за свободу печати, собраний, демонстраций и стачек, за свободу издавать и читать литературу, необходимую для просвещения масс, – это для вас единственный способ завоевать и сохранить ваши свободы. Ныне для эффективных действий существует лишь один путь – организация масс.

Колониальные и угнетенные народы мира, объединяйтесь!»

Епископ, как полагается, доложил Ассоциации о работе конгресса. Но принятая конгрессом программа оказалась слишком радикальной, чтобы Ассоциация решилась в данный момент ее одобрить. Поэтому все пункты программы были втихомолку преданы забвению.

В течение последующих трех лет епископ Уилсон, временно переселившийся в Западную Африку, наблюдал за развитием событий в мире. Сначала он увидел, как американские и западноевропейские профсоюзы под предлогом отпора коммунистическому профдвижению пытаются разгромить Всемирную федерацию профсоюзов, только что созданную в Париже, Однако, как понимал Уилсон, тут была и другая цель – заглушить голос колониальных профсоюзов, воспрепятствовать реализации их требований о сближении уровня заработной платы в колониях и в метрополии. Как в Западной Африке, так и в Вест-Индии негры действовали нерешительно, опасаясь, как бы их не обвинили в коммунизме. Но Уилсон видел, что в Западной Африке нарастает национально-освободительное движение и что весь континент охвачен волнениями. После знакомства с чернокожим английским лидером Подмором епископ решил побывать в Либерии. Он летел на самолете, приписанном к огромному аэропорту, который Соединенные Штаты построили для Республики Либерия. Глядя на расстилавшиеся внизу обширные каучуковые плантации, арендованные Файрстоном, на леса, реки и земли, попавшие под неослабный контроль Стеттиниуса и его компаньонов, Уилсон заметил:

– Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что, приехав на родину, я буду чувствовать себя так, словно я африканский миссионер, посланный в Америку.

Уилсон и Соджорнер вернулись домой с намерением рассказать о том, что происходит в Африке и что в один прекрасный день может произойти и с цветным населением в Соединенных Штатах. Приезд Уилсонов в Нью-Йорк явился крупным событием для судьи Мансарта и его жены. А в Мейконе ректор Мансарт и Джин ознаменовали их возвращение большим концертом африканской музыки под руководством Соджорнер.

Потсдамская конференция – второй шаг к миру на изменившей свое лицо земле – состоялась вскоре после того, как ректор Мансарт вернулся из Сан-Франциско. Джин была крайне разочарована, узнав, что Трумэн, этот явный профан в международных делах, намерен лично занять за столом конференции принадлежавшее Рузвельту место и берет с собой в Потсдам в качестве государственного секретаря Бирнса, выходца из Южной Каролины.

– Бирнса? Этого заклятого врага негритянского народа?! – воскликнул Мансарт.

– Вот именно. Помните, как он защищал в конгрессе линчевание? Но хуже всего то, что он совершенно не подходит для переговоров с русскими. Его приучили презирать рабочих, как черных, так и белых.

– А ведь Рузвельт ценил его!

– Да, но только как администратора по внутренним военно-экономическим вопросам и меньше всего как дипломата, пригодного для переговоров с русскими.

Случилось то, чего опасались Мансарт и Джин. На их глазах мирная конференция превратилась в начало новой, «холодной» войны. Обескураженного и раздраженного Черчилля заменил в ходе конференции Эттли, но Черчилль, угодничая перед Трумэном, уже успел свести с ним дружбу. Над конференцией витал призрак новой мировой войны, потому что Трумэн владел величайшим в мире секретом. Этот секрет наделял его властью, кружившей ему голову. Он был убежден, что Соединенные Штаты стали властелином вселенной. В Потсдаме он, правда, говорил об этом лишь вполголоса, но держал себя с безграничным высокомерием.

Соединенные Штаты располагали тайной расщепления атомного ядра и высвобождения его гигантской энергии. Рузвельт содрогнулся бы, получив в свои руки такую власть, и молча взвалил бы на себя эту страшную ответственность перед человечеством, Трумэн же демонстрировал всему миру свое тщеславие, а его приспешник Бирнс – «жесткую политику»! Державы-победительницы договорились о разоружении Германии и получении с нее репараций за разграбление половины земного шара. Но Соединенные Штаты не собирались держать свое слово и вступили на иной путь.

Не делю спустя, без всякого предупреждения, американские самолеты обрушили на безоружных женщин и детей Хиросимы и Нагасаки смертоносное оружие, уничтожившее сто пятьдесят тысяч человек и сделавшее жертвами радиации будущие, еще не родившиеся поколения. Это было предумышленное массовое убийство, страшнейшее из всех, какие только известны цивилизованному миру.

Трумэн и Черчилль тут же приняли решение покончить с коммунизмом, вновь захватить контроль над прибалтийскими территориями, а в дальнейшем и над Россией. Вскоре Черчилль по приглашению своего новоявленного друга Трумэна публично выступил с этой программой в Соединенных Штатах. Сам Трумэн стал верным слугой американских монополий; в его кабинет вошли крупные банкиры, эмиссары нью-йоркской фондовой биржи, страховых компаний, стальных, нефтяных, железнодорожных и автомобильных корпораций. Поставки Советскому Союзу по ленд-лизу были прекращены, и с него потребовали расчет за предыдущие услуги; мало того, ему, союзнику США и Англии, выигравшему ценой страшных жертв войну и сделавшему все для спасения Запада, было отказано в займах на восстановление своей экономики. В тот момент Трумэн был уверен, что Китай во главе с Чан Кайши уже находится у него в кармане.

Как-то в беседе с ректором Мансартом Джин затронула один вопрос, показавшийся ей важным, но которому Мансарт не придавал особого значения.

– Джо Луис развлекал на фронте солдат, – однажды сказала Джин.

Мансарт промолчал. Разумеется, он слышал о Джо Луисе. Луис был новой фигурой в негритянском мире; впервые ректор Мансарт увидел его на ринге во время посещения Германии, а затем забыл о нем. Но по возвращении домой он убедился, что игнорировать Джо Луиса нельзя. Его имя гремело в США и во всем мире, и в глазах американской публики он, бесспорно, был самым выдающимся представителем негритянской расы. Он приобрел популярность героя – этот нищий, неграмотный мальчишка из хибарки на алабамской плантации, ни одного дня не учившийся в школе и как вол трудившийся на Генри Форда.

Спортсмены и менеджеры оценили его великолепное бронзовое тело; с их помощью и благодаря своему исключительному мастерству, упорству и выносливости Луис завоевал себе репутацию сильнейшего боксера мира. Его колоссальная физическая сила, упорно тренируемая и умело направляемая, позволила ему нокаутировать в честной схватке «Гиганта» Кариеру, американца Брэддока и немца Шмеллинга. Мансарт понимал, что бокс не самая лучшая профессия для человека, но кто в этом мире соперничества, в этом полном неправды, мерзости и обмана мире мог выйти вперед и бросить камень в Джо? Если профессия Джо была американцам не по душе, то почему же его не подготовили к другой? А в своем деле Джо Луис достиг совершенства. И вот, молчаливый, с бесстрастным лицом, Джо Луис добровольно проехал тридцать тысяч миль, чтобы развлечь потерявших душевное равновесие солдат, участвовавших в мировой бойне.

– Ему следовало бы дать почетную медаль конгресса, – продолжала Джин.

Мансарт хранил молчание. У себя в колледже он никогда не поощрял бокса. В своих беседах со студентами он ни разу не упоминал о Джо Луисе. И тут он почувствовал себя виноватым перед ним. В этом лишенном совести мире Джо возвышался над многими людьми!

Епископ Уилсон и ректор Мансарт вели серьезные разговоры о событиях в Соединенных Штатах. Вопрос о расширении гражданских прав для негров, казалось, ужо решен, но президент Трумэн все еще плохо выполняет свои обещания. Оказана финансовая помощь Турции и Греции, но, может быть, это сделано для того, чтобы контролировать средневосточную нефть в военных целях, хотя вся планета взывает о мире? Государственный департамент всячески рекламирует китайского правителя Чан Кайши и оказывает ему поддержку, но можно ли считать это подлинной помощью Китаю?

Чаще всего Уилсон высказывал свои сомнения в отношении Советского Союза.

– Не могу поверить, что коммунизм – это всего лишь заговор.

– Я тоже, – сказал Мансарт. – Но достаточно ли ты справедлив в отношении американского «большого бизнеса»? Нельзя забывать о том, какая у нас высокая техника, какие мощные фабрики и заводы. Мы обязаны воздать должное создателям этого индустриального чуда и предоставить им большую власть.

– Да, конечно, но мы обязаны также не позволять американскому бизнесу душить нас, коверкать наши души, ущемлять демократию, портить наш вкус и губить наше искусство. Массовое производство слишком часто становится массовым рабством и тормозом прогресса. Раньше американцы имели, например, большой выбор разнообразных автомобильных марок. Сейчас они все стандартны. Фасон обуви не менялся с 1700 года: туфли делаются широкие у каблука и узкие в носке, тогда как форма человеческой ноги совсем иная. Что касается одежды, мебели, строительства домов, наш личный вкус подавляется страстью к наживе и интересами массового производства. У нас не принято штопать и чинить вещи; мы выбрасываем старые рубашки, брюки, горшки и кастрюли, мы бессмысленно расходуем шерсть, жесть, медь и сталь, чтобы беспрерывно расхищать сокровища земли во имя частной наживы. Дороги мы строим, думая только о скорости движения и не заботясь о красоте пейзажа; здания мы воздвигаем с той целью, чтобы иметь побольше этажей, а не ради удобства жильцов. Мы не пускаем в ход изобретения, если они угрожают нашей прибыли. Патентами мы пользуемся в интересах монополий, а не для того, чтобы поощрять дарования и таланты. Мы рабы нашей индустрии, а не ее хозяева. Неужели это нам нужно? Неужели нельзя все это изменить к лучшему? И разве для того, чтобы помочь самим себе и всему миру, мы должны воевать против Советского Союза?