Текст книги "Броненосец"

Автор книги: Уильям Бойд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Франсис Хоум, человек с оливкового оттенка кожей, был одет в зеленый («долларового» оттенка) костюм, какие удается носить только французам или итальянцам. У него были темные курчавые волосы и золотая цепь на правом запястье. От него едва уловимо пахло каким-то хвойным или кедровым одеколоном или лосьоном после бритья. Кто он – киприот? Ливанец? Испанец? Египтянин? Сириец? Грек? Лоример по себе знал, что существует очень много типов англичан.

Лоример пожал руку с золотой цепью.

– Мистер Хьюм, – старательно выговорил он. – Здравствуйте. Я – Лоример Блэк.

– Омэ, – проговорил тот с легким гортанным призвуком в начале слова. – Конечная гласная произносится.

Извинившись, Лоример произнес его имя правильно. Был заказан и принесен кофе, и они начали переговоры.

– Этот пожар нас просто уничтожил, – сказал Гейл. – Мы в шоке. Правда, Франсис?

– Для нас это серьезная неприятность. Для наших дел его последствия… как бы это сказать…

– Катастрофичны.

– Именно, – подтвердил Омэ. У него был легкий акцент – псевдоамериканский, подумал Лоример. – Иск уже предъявлен, – продолжал Омэ. – Полагаю, что все в порядке, – добавил он, прекрасно зная, что все далеко не в порядке.

– Боюсь, что нет, – грустным тоном сообщил Лоример. – Выяснилось, что пожар в «Федора-Палас» был устроен намеренно. Это был поджог.

Гейл и Омэ пристально поглядели друг на друга: глаза просто источают неподдельную тревогу, отметил Лоример.

Он продолжил:

– Поджог устроили ваши субподрядчики – Эдмунд и Ринтаул, потому что хотели избежать выплаты штрафа за просрочку. Разумеется, сами они всё категорически отрицают.

Удивление Гейла и Омэ возрастало. Лоример догадывался: они хотят дать волю словам, начать ругаться и кричать, но какая-то интуитивная глубочайшая осторожность не дает им рта раскрыть. Они снова поглядели друг на друга, будто дожидались какой-то недостающей подсказки: атмосфера в комнате делалась мрачновато-серьезной, ставки росли каждую секунду.

– Так это был поджог? Вы уверены? – наконец выдавил из себя Гейл, изображая озадаченную улыбку.

– Такое происходит сплошь и рядом. Неделя или две задержки – это все, что им нужно, и статья о пени аннулируется. Форс-мажор, и все такое. Но беда с «Федора-Палас» в том, что пожар разбушевался и вышел из-под контроля. Хватило бы легкого ущерба в спортзале – у них и в мыслях не было спалить пять этажей и все прочее.

– Но это же чудовищно. Что это за люди? Им место за решеткой. Черт возьми!

– Они всё отрицают.

– Вы должны преследовать их, – с жестокостью проговорил Омэ. – Судить их. Уничтожить их. Раздавить и их, и их семьи.

– А уж это, мистер Омэ, не наше дело. Это уже ваше дело.

Наступило молчание. Омэ стал проявлять признаки неподдельной тревоги, нервно потирая руки, так что потные ладони издавали неприятный хлюпающий звук.

– Вы сказали, что это некоторым образом затронет выплату по иску, – закинул удочку Гейл.

– Боюсь, что это так, – ответил Лоример. – Причем весьма существенным образом затронет. – Он выдержал паузу. – Мы ничего не собираемся выплачивать.

– Но дело же не в несогласии с суммой выплаты? – по-прежнему вежливо спросил Гейл.

– Нет. Просто, по нашему мнению, дело перешло в разряд уголовных. Это уже не обычный иск по делу об ущербе, нанесенном пожаром. Один из ваших собственных подрядчиков намеренно уничтожил значительную часть здания. Вы должны понять: мы же не можем поощрять поджигателей. Тогда весь город заполыхает.

– А что говорит полиция?

– Не имею никакого представления. Эти выводы – результат нашего собственного расследования, которое мы провели по поручению вашей страховой фирмы. – Лоример сделал паузу. – И в данных обстоятельствах у меня нет иного выбора, кроме как порекомендовать им – то есть «Форту Надежному» – не удовлетворять данный иск. – Он снова выдержал паузу, изобразил едва заметную грустную улыбку. – До тех пор, пока по этому делу не будет принято удовлетворительное решение. На это может уйти много времени.

Гейл и Омэ снова взглянули друг на друга; Гейл изо всех сил пытался сохранить самообладание.

– Но вам же в конце концов придется что-то выплатить. Боже мой, да вы хоть видели, какие взносы мы внесли?

– Сумма взносов не имеет никакого отношения к нашей фирме. Мы просто оцениваем и возмещаем убытки. И наш совет состоит в том, что, поскольку данное дело имеет уголовный характер, было бы в высшей степени неблагоразумно…

Еще некоторое время разговор продолжался в том же вежливо-враждебном духе, однако подтекст – Лоример был в этом убежден – становился для всех совершенно ясным и понятным. Затем его попросили выйти из комнаты, и проворная почтенная дама, которая даже не старалась скрыть своего крайнего к нему отвращения, принесла ему чашку чая. Спустя двадцать минут Лоримера вновь пригласили войти; Омэ тем временем куда-то исчез.

– Не могли бы вы найти какой-нибудь способ вызволить нас из данного… данного затруднения? – спросил Гейл, уже более спокойно. – Придумать какой-нибудь компромисс, чтобы избавить нас от бесконечной отсрочки?

Лоример посмотрел ему прямо в глаза: очень важно было избегать всякого чувства смущения, затаенного стыда, молчаливого признания вины.

– Такое возможно, – ответил Лоример. – Как правило, наши клиенты стараются прийти к подобному решению; обычно лучшим способом уладить дело становится некая усредненная цифра, устраивающая обе стороны.

– Вы хотите сказать – если я соглашусь на меньшую сумму.

– Если вы поймете, какие трудные задачи ставит перед нами такого рода дело, и если из соображений его ускорения решите…

– Сколько?

Это прозвучало чересчур дерзко – и Лоример продолжил официальным тоном гнуть свое:

– …и если из соображений его ускорения решите снизить полную сумму иска. Если я доложу об этом моему клиенту, то, думаю, компромисс может быть достигнут.

Гейл холодно смотрел на него.

– Понимаю. Так что же это за сумма, с которой, по вашему мнению, окажется способен расстаться «Форт Надежный»?

Настал самый важный момент; Лоример чувствовал, как бьется пульс у него на запястьях: 20 миллионов? 15 миллионов? Он взглянул на Гейла – и вдруг чутье заговорило в нем громко и внятно.

– Я полагаю, – нахмурился он, как будто производя в уме быстрые подсчеты, хотя для себя он уже все решил, – я полагаю, что вы можете рассчитывать на десять миллионов.

Гейл издал гортанный полусмешок-полумеждометье.

– Вы мне должны двадцать семь миллионов – и предлагаете десять? Господи, подумать только.

– Не забывайте, мистер Гейл, это дело выходит за рамки обычных. Ваши подрядчики намеренно устроили пожар. Мы вообще имеем право устраниться.

Гейл встал, подошел к окну и принялся разглядывать старинный собор, вид на который ему вскоре предстояло испортить.

– Вы могли бы оформить это в письменном виде? Предложение о десяти миллионах?

– Это вы должны выдвинуть такое предложение, – напомнил ему Лоример. – Если оно будет одобрено, то вас официально известят.

– Ладно, я сделаю официальное предложение, вы мне добудете письменное «добро», мистер Блэк, и на этом дело будет кончено. – Он склонил голову. – Раз десять миллионов – это путь наименьшего сопротивления, тогда я – с огромной неохотой – уменьшу свой иск по делу «Федора-Палас».

У двери Гейл повернулся к Лоримеру, преграждая выход. Его загорелое лицо налилось кровью, злость окрасила кожу в кирпичный цвет.

– Люди вроде вас, Блэк, – дерьмо. Вы подонки. Вы ничем не лучше воров, вы подлые и грязные вруны. Вы с удовольствием берете у нас деньги, а когда дело доходит до выплаты…

– Пожалуйста, дайте мне пройти.

Лоример отступил в сторону, а Гейл продолжал тихо поливать его грубой руганью.

– Как только мы получим ваше сообщение, мы с вами свяжемся, мистер Гейл. Вероятно, завтра.

Лоример спустился в жужжавшем лифте в холл первого этажа с его пышной зеленью и мягким освещением; в голове у него что-то пульсировало, в груди было свободно и легко, будто ее заполнили бурлящие пузырьки, и (странно, такое с ним впервые) глаза щипало от навернувшихся слез. Однако за ликованием, за напористым ощущением триумфа глухо звучала предостерегающая нотка. Гейл казался разозленным, это верно: он ведь только что потерял 17 миллионов фунтов, которые, как, вероятно, он думал, уже лежат у него в кармане; но, по мнению Лоримера, он был все-таки недостаточно разозлен. Недостаточно – в этом-то вся беда. Почему? Это вызывало тревогу.

117. Первый успех.В те ранние годы ты процветал в «страховании». Отцовские связи обеспечили тебе не бог весть какое, зато надежное место статистика в страховом обществе, ты усердно работал, получал вознаграждения и понемногу продвигался по службе. Для некоторого разнообразия и приобретения нового опыта работы твоя первая компания «прикрепила» тебя к фирме специалистов по оценке убытков. Твоим первым заданием стало расследование в обувном магазине в Абингдоне, где из-за лопнувших труб, затопивших подвальное помещение, оказался погублен весь товар; произошло это в праздничный день, когда в магазине никого не было.

Как ты понял, что хозяин лжет? Как ты догадался, что все это горе и заламывание рук – обман? Позднее Хогг сказал, что это было чистой воды чутье. Все великие оценщики убытков, уверял Хогг, способны вмиг вычислить лжеца, потому что распознают – будто нутром чуют – потребность во лжи. Они и сами могут быть обманщиками – и, если это так, обманщики они первоклассные, – однако это не обязательное условие. А вот что здесь обязательно – это понимание философии лжи, непреодолимого стремления скрыть правду, постижение ее сложной грамматики, ее потайного устройства.

И ты понял, что этот человек лжет о своем промокшем и загубленном товаре, ты понял, что лжет и его жена, всячески пытавшаяся удержать слезы, пока они вместе с тобой осматривали следы разрушений, нанесенных их семейному бизнесу. Мистер Морис – вот как звали того человека.

Ты смотрел на груду папье-маше, в которую превратились сотни промокших картонных коробок из-под обуви, на блестящие лужи на полу, вбирал ноздрями запах влажной кожи, и что-то вдруг заставило тебя повернуться к мистеру Морису и произнести: «А откуда мне знать, мистер Морис, – может, это вы сами в тот выходной и направили шланг на свой же товар? Одна лопнувшая труба – и такой опустошительный ущерб…»

Что их выдает с головой – это характер ярости. Ярость-то всегда дает о себе знать, всегда прорывается наружу, и мистер Морис тоже был вне себя от ярости; однако есть нечто такое в интонациях и тоне равнодушного лжеца, разыгрывающего ярость, что тревожит твой внутренний слух, как комариный писк в темной спальне, – нечто такое, что беспокоит тебя и безошибочно распознается.

Итак, ты заявил мистеру Морису, что порекомендуешь его страхователям отказать ему в иске на основании мошенничества. И очень скоро мистер Морис был готов получить в качестве компенсации 2000 фунтов наличными. Так ты сэкономил для страховой компании 14 000 фунтов, заслужил свою первую премию, и сделалось совершенно ясно, что тебе нужно стать специалистом по оценке убытков. Твой неизменный, выдающийся успех на этом поприще в конце концов и заставил Джорджа Джералда Хогга обратить на тебя внимание.

Книга преображения

– Отлично, отлично, – зычно повторял Хогг, прикуривая сигарету привычным размашистым жестом. – Отлично, отлично. Десять миллионов. – Он поднял свою пинту лагера. – За тебя, сынок, молодчина!

Лоример как тостуемый тоже отхлебнул своего Гиннесса. Он уже подсчитал, как только мог тщательно, отталкиваясь от цифры в 17 миллионов фунтов, что ему причитается премия в 134 тысячи фунтов – плюс-минус несколько сотен. Обычно премия составляла 0,5 %, если речь шла о сумме до 1 миллиона; если же цифра была больше, то для расчетов существовала сложная шкала показательно уменьшающихся дробей от 1 %. Сейчас он пытался представить себе, каковы же будут комиссионные компании – Хогговы комиссионные. Речь идет чуть ли не о семизначной цифре, догадывался он. Сделка была огромной: обычно с такими суммами имела дело только Димфна, которая занималась прогоревшими проектами плотин, недостроенными электростанциями и пропажей реактивных лайнеров. Для «Форта Надежного» это было самое настоящее «спасение». Больше ему ничто не грозило. Удачный рабочий день для всех – почему же Хогг выглядит не очень довольным?

– Были какие-то неприятности? – спросил Хогг. – Гром и молния? Скандалы?

– Да нет, обычные проклятья и оскорбления.

– Палки да камни, верно? Однако, Лоример, снимаю перед тобой шляпу, – сказал Хогг. – Думаю, даже я не отважился бы настолько сбить цену. А значит – напрашивается вопрос: почему он на это пошел?

Лоример пожал плечами.

– Не знаю, – ответил он. – Я и сам не мог взять в толк. Проблемы с денежным оборотом? Вряд ли. Лучше что-то, чем ничего? Возможно. Производят впечатление очень надежной организации.

– Так оно и есть, – проговорил Хогг задумчиво. – Это-то и странно. Я ожидал, что все будет куда взрывоопаснее. Всякие письма, угрозы, телефонные звонки…

– Надо признаться, я и сам был немного удивлен, – заметил Лоример.

Хогг пристально поглядел на Лоримера.

– Пойдешь в «Форт». Найдешь Доулинга из финансового, сообщишь хорошие новости.

– Я? – удивился Лоример. Обычно роль доброго вестника брал на себя сам Хогг.

– Ты заслуживаешь доверия, сынок. Допивай. Я еще принесу.

* * *

Как бы то ни было, Доулинг искренне обрадовался. Это был веселый пухлый человек с большим животом, от него по-козлиному пахло послеобеденными сигарами. Дружелюбно пожав руку Лоримеру, он долго говорил о чудовищных оплошностях, об исковой давности и о ценных для фирмы сбережениях. Потом он извинился и вышел из комнаты, а через две минуты вернулся вместе с сэром Саймоном Шерифмуром собственной персоной. Вблизи лицо Шерифмура выглядело куда более мясистым и изборожденным морщинами, чем показалось тогда, на прощальном вечере в честь Торквила. Но к одежде его Лоример никак не мог придраться: черный, в тонкую полоску, костюм, роскошный, но не напоказ; сливочного цвета рубашка, свободно повязанный светло-розовый галстук. Все сшито на заказ (Лоример понял это мгновенно) – вплоть до галстука. Наручных часов на нем не было; Лоример отметил это и подумал, нет ли где-нибудь кармашка для часов. Любопытно: как это он раньше не задумывался о такой детали туалета, как кармашек для часов, может, стоит обзавестись? Надо будет спросить у Ивана.

– Вот – тот самый молодой человек, – говорил Доулинг, – который сэкономил нам все эти деньги.

Шерифмур машинально улыбнулся. Рукопожатие было крепким и коротким.

– Лучшая новость за весь день. Вы?..

– Лоример Блэк. – Он едва удержался от того, чтобы не добавить услужливое «сэр».

– Значит, вы один из блестящих молодых самураев Джорджа, – задумчиво проговорил Шерифмур, глядя на него почти с симпатией. – Ну и заваруха же вышла с этим «Федора-Палас». Я вам весьма благодарен. Не могли бы вы по-быстрому с этим расправиться? Нам бы хотелось, чтобы все было уже позади.

– Я сказал, что мы дадим добро на новый иск, – вставил Доулинг.

– Отлично, отлично… – Лоример почувствовал, что Шерифмур продолжает его разглядывать с некоторым любопытством. – А вы случайно не младшенький Энгуса Блэка?

– Нет, – ответил Лоример, добавив про себя: «Я младшенький Богдана Блока», слегка покраснев при этом от стыда.

– Передавай привет папе, ладно? Скажи ему, что мы скоро его к югу от границы спихнем, – продолжал, не слушая, Шерифмур, а потом обернулся к Доулингу. – Ну, Питер, увидимся в?..

– Полшестого. Обо всем договорились.

Шерифмур легким шагом направился к двери. У него были слегка покатые плечи, как это часто бывает у высоких мужчин, а волосы на затылке, заметил Лоример, кудрявились над воротником.

Он помахал Лоримеру на прощанье:

– Спасибо, Лоример, отличная работа!

Вопреки всякому здравомыслию, Лоример ощутил прилив гордости – как будто похвала сэра Саймона, назвавшего его вдобавок по имени, внезапно облагородила и возвысила его. Боже мой, да прекрати, немедленно отчитал он сам себя; этот человек не Господь Всемогущий, он просто работает в страховом деле, как и все мы.

* * *

Раджив сидел, облокотившись о стол, и курил; галстук он снял, рубашку расстегнул почти до пупа, как на курорте.

– Слава герою-победителю, – произнес он без улыбки.

– Спасибо, Радж, – ответил Лоример. – Не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

Раджив запустил руку под рубашку и помассировал свою полную грудь. Теперь он улыбнулся, на круглых щеках образовались ямочки.

– Смотри не задирай нос, – сказал он. – Хогг у тебя в кабинете.

Когда Лоример шел по коридору, из своего кабинета высунул голову Шейн Эшгейбл, выставил большой палец и прошептал: «Хогг». Такая редкостная солидарность, рассудил Лоример, может означать одно: Хогг пребывает в мрачном настроении.

Остановившись у своей двери, Лоример сквозь прямоугольник стекла увидел, что Хогг, не таясь, просматривает бумаги и корреспонденцию на его рабочем лотке. Заглянул через дверь к Димфне: она сидела за столом и плакала, прикладывая к глазам уголок платка. Дурные, дурные знаки, решил Лоример. Но почему такой перепад настроений? Что произошло? Первая волна Хоггова гнева явно обрушилась на бедняжку Димфну; ему бы надо быть поласковее с ней, подумал он вдруг сочувственно, может, стоит пригласить ее после работы куда-нибудь.

Хогг не обернулся и даже не оторвался от изучения бумаг Лоримера, когда тот вошел.

– Ты что-нибудь еще слышал от полиции о том самоубийстве? – спросил Хогг.

– Был один визит. А что?

– Было уже дознание?

– Еще нет. А будет?

– Разумеется.

Хогг обошел вокруг стола Лоримера, медленно опустился на его стул и принялся с агрессивным выражением его рассматривать.

– С Доулингом все прошло нормально?

– Да, прекрасно. Приходил сэр Саймон.

– Ага, сэр Саймон собственной персоной. Какая честь.

Лоример разглядел, что на его столе, поверх блокнота, лежит вырванный листок с запиской. Он прочел ее вверх ногами: там было написано «Доктор Кенбарри», а потом какой-то номер. Да, телефонный номер, а под ним – адрес. Лоример ощутил, как мгновенно пересохло в горле.

Хогг сердито дергал за какой-то предмет, застрявший у него в кармане пиджака, и про себя матерился. Наконец он вытащил этот предмет и протянул Лоримеру – это оказался компакт-диск в жесткой целлофановой обертке, еще не распечатанной. На простом белом фоне было выведено (шрифтом под детский почерк) название: «Дэвид Уоттс. Ангцирти». Вдоль нижней стороны квадрата была помещена фотография трех дохлых трупных мух – они валялись на спине, задрав кверху полусогнутые лапки.

– «Анг-цир-ти», – медленно прочел Лоример. – Это что, по-немецки? Или неправильно написано?

– Ради всего святого, откуда мне знать? – сердито процедил Хогг.

Он действительно в отвратном настроении, отметил про себя Лоример и снова попытался представить, какую именно грубость тот совершил по отношению к Димфне.

– А кто такой Дэвид Уоттс? – отважился спросить Лоример.

– Он – твое следующее дело, – ответил Хогг.

– А кто он такой, этот Дэвид Уоттс?

– Боже милостивый! Даже я слышал о Дэвиде Уоттсе.

– Извините.

– Он певец. Рок-певец. Ты разве не знаешь его музыку?

– Из современной музыки я слушаю сейчас только африканскую.

– Отлично. Это все объясняет. – Хогг встал – яростно, резко, почти по стойке «смирно». – Знаешь, Лоример, я иногда думаю, ты совсем, на хрен, с ума свихнулся. Боже мой, да что ж это такое! – Он принялся сердито расхаживать по кабинету. Лоример прислонился к стене. – Что ж это такое? Тебе сколько лет? Какой тогда смысл брать на работу молодежь? У вас же вся эта поп-культура должна от зубов отскакивать. Он хренов рок-музыкант и певец. Все о нем слышали.

– Ну да. Теперь, кажется, припоминаю. Тот самыйДэвид Уоттс.

– Не перебивай, мать твою, когда я говорю.

– Извините.

Хогг остановился напротив и окинул его недобрым, хмурым взглядом.

– Иногда я думаю, Лоример, что ты ненормальный.

– Дайте определение «нормальному»…

– Ты смотри у меня, ладно? – Хогг наставил на него толстый, проникотиненный палец, а потом вздохнул и покачал головой, при этом выражение его лица смягчилось. – Не знаю, Лоример, прямо не знаю… Мне сейчас нелегко, ох как нелегко. Нет в моей жизни радости. У Джанис там целая папка по этому Дэвиду Уоттсу. Думаю, это как раз по твоей части.

У двери он вдруг остановился, проверил, закрыта ли она, а потом какой-то крабьей походкой снова подобрался к Лоримеру, по-прежнему посматривая в сторону коридора, видневшегося сквозь стеклянную панель. Теперь он улыбнулся, показав сквозь щелку губ ряд мелких желтых зубов.

– Знаешь, что я собираюсь сделать в понедельник? Первым делом?

– Нет, мистер Хогг. Что же?

– Я собираюсь уволить Торквила Хивер-Джейна.

388. Бокал белого вина.Торквил отнюдь не отличается особой гордостью или тщеславием; я бы не сказал, что гордыня значится в списке его многочисленных пороков. Однако он яростно отстаивает один пункт – единственный, по его мнению, дающий ему право на долгую славу, и защищает он эти свои права на сомнительную известность с железным упорством. Он заявляет, он утверждает, он требует, чтобы ему поверили, чтобы его признали автором и единственным создателем одного небольшого апокрифа, клочка современного фольклора, который он самолично породил, но который – к его неиссякаемой ярости – уже анонимно перешел в общее пользование.

Это случилось как-то раз в выходные, на домашней вечеринке в Уилтшире (или Девоне, или Чешире, или Глостершире, или Пертшире). В субботу вечером гости – а всем было лет по двадцать с небольшим (это было уже довольно давно, в 1980-х) – в огромных количествах поглощали алкоголь; там были парочки и одинокие мужчины и женщины, несколько супружеских пар. Сюда, в сельскую глушь, все бежали насладиться драгоценным отдыхом вдали от своих городских квартир, от работы, от опостылевших за неделю лиц. В ту субботнюю ночь Торквил напился, наверное, сильнее всех; по его словам, он был пьян в дымину – мешал напитки с каким-то остервенением: шампанское, потом кларет, потом портвейн, потом виски. В воскресенье он проснулся поздно – был уже день, остальные гости успели к тому времени позавтракать, прогуляться, прочитать воскресные газеты. Теперь они собрались в гостиной в ожидании предобеденной выпивки.

«Я спускался вниз, – рассказывал дальше Торквил, – и чувствовал себя просто никаким: полное говно, все отвратно, башка раскалывается, рот как пепельница, глаза – как дырки от мочи в снегу. А они там все стоят – со своими „Кровавыми Мэри“, со своими джин-тониками, водками с апельсиновым соком. Я вваливаюсь туда, как сама смерть, и раздаются смешки, шуточки. И подходит ко мне эта девушка – забыл, как звать, – которая устраивала у себя вечеринку. Все на меня уставились, понимаешь, – я ведь позднее всех пришел и выгляжу страшнее смерти, все надо мной смеются, а девушка эта подходит ко мне и спрашивает: „Торквил, что ты будешь пить? Джин с тоником? „Кровавую Мэри“?“ Меня, сказать по правде, от одной только мысли об этом уже блевать потянуло, и я отвечаю – на полном серьезе, без дураков: „Нет, спасибо, спиртного я даже видеть не могу, – я только выпью бокал белого вина“.»

Тут он замолкает и долго, пристально на меня глядит, а потом спрашивает: «Ну что – ты ведь уже слышал раньше эту историю?»

«Да, – помнится, ответил я. – Слышал. Только не помню где. Это же старый анекдот, да?»

«Нет. Это было со мной, – беспомощно протестует Торквил, в голосе слышен плаксивый скрип. – Это был я. Я это сказал: я первым это сказал, самым первым. Это мои слова. А теперь вот любая задница скатывается в воскресенье утром по лестнице и завоевывает легкие смешки. Никакой это не „старый анекдот“ – это я придумал. Я первым это сказал, а потом все забыли».

Книга преображения

* * *

Он набрал телефонный номер, оставленный Аланом, сознавая, что действует на полном автопилоте: поддавшись минутному порыву, не размышляя, не думая наперед и не взвешивая последствий, а целиком отдавшись текущему мгновению. Один гудок, другой, третий.

– Да?

Мужской голос. Лоример быстро очнулся от оцепенения: нужно было соображать быстро.

– Алло! Могу я поговорить с мистером Малинверно?

– Я слушаю.

– Отлично. Я звоню из…

Лоример повесил трубку. Как он раньше об этом не подумал? Почему такая возможность, или вероятность, даже в голову ему не приходила? Значит, она замужем. Да нет… Это же мог быть брат, или отец, или даже дядя (ну конечно). Все это – жалкий вздор, самообман, сознавал он: к телефону подошел мистер Малинверно, значит – как ни крути – в ее жизни есть мужчина.

Чтобы избавиться от этих мыслей и успокоиться, Лоример обратился к другим, более срочным делам: надиктовал на карманный диктофон письмо для «Гейл-Арлекина», подтверждающее, что иск на сумму 10 миллионов фунтов будет приемлемым для его клиентов, «Форта Надежного». Джанис должна будет отпечатать письмо и отослать на следующее утро; тогда, по крайней мере, в этой главе его жизни будет поставлена хоть какая-нибудь точка.

* * *

Глаза Димфны были по-прежнему набрякшими и покрасневшими от слез, но сама она вроде бы вернулась к обычному живому и веселому настроению, подумал Лоример. Весьма кстати, сегодня была пятница – конец недели; они сидели в «Клинике» – по-новому оформленном большом пабе неподалеку от Флит-стрит, куда пожелала отправиться Димфна. Бармены здесь были облачены в белые халаты, а официантки выряжены в короткую униформу медсестер. Димфна пила коктейль под названием «Растворимый аспирин», состоявший, насколько понял Лоример, из произвольно подобранных белых крепких напитков (джин, водка, белый ром, ликер «Трипл Сек»), сдобренный сверху капелькой кокосового молока. Музыка орала на полную громкость, вокруг лихорадочно толпились молодые люди в костюмах и женщины, уставшие от работы и ищущие развлечений. Димфна закурила сигарету и выпустила дым в низкую серую мглу, которая плыла и клубилась у них над головами. Лоример ощутил в голове легкое напряжение и боль, эпицентр которой находился чуть выше левой брови.

– Он полнейший ублюдок, – сказала Димфна. – Так на меня и наскакивал. Хотел до слез довести, не знаю зачем. Знаешь, что меня окончательно добило? Я так на себя обозлилась. В бешенство пришла.

– Ты не обязана мне рассказывать…

– Он сказал: «Сделай одолжение, не носи больше таких коротких юбок».

– Какое нахальство. – Лоример бросил взгляд на юбку Димфны: она была цвета карамели и вполне ортодоксальной длины – на пару дюймов выше ее несколько широковатых колен.

– Он сказал, что у меня толстые ноги.

– Боже мой! Ну, если это тебя как-то утешит, то мне он сказал, что я совсем свихнулся. Он просто был в паршивом настроении.

Димфна задумалась и глубоко затянулась.

– Так у меня не толстые ноги?

– Конечно, нет. Просто он – подлый ублюдок.

– Значит, что-то его не на шутку достало. Он всегда грубит, когда раздражается.

Лоример подумал – рассказать ли Димфне о предстоящей отставке Торквила? Но вдруг, с какой-то ясновидческой оторопью, догадался, что именно этого от него ждет Хогг; это была одна из самых старых ловушек, и он чуть было не угодил в нее. Может, Хогг уже всем рассказал, может, это тест на верность: кто первым проболтается?

– Еще «Растворимого аспирина»? – спросил он, а потом с невинным видом добавил: – Думаю, это как-то связано с присутствием Торквила.

– A-а, этот мудила, – с отвращением проговорила Димфна и протянула ему свой запотевший бокал. – Да, если можно. Еще один коктейль – и делай со мной все, что захочешь, славный Лоример.

Вот что происходит, когда пытаешься быть «поласковей», подумал Лоример, заказывая новый «Растворимый аспирин» для Димфны и безалкогольное пиво для себя. Он был почти уверен, что Димфна ничего не знает об увольнении, но все равно ему придется как-то пресекать ее любовные поползновения или…

В зале появилась Флавия Малинверно. Он встал на цыпочки и начал всматриваться – мешала чья-то голова. Потом она повернулась, и он увидел, что это вовсе не она, даже ни малейшего сходства. Боже мой, подумал он, это же ясно говорит о том, что у тебя на уме: ты практически галлюцинируешь наяву, выдавая желаемое за действительное.

Димфна посасывала свой белый коктейль, неподвижно уставившись на Лоримера поверх бокала.

– Что такое? – спросил Лоример. – Слишком крепкий?

– Знаешь, Лоример, ты мне правда нравишься. Я бы хотела узнать тебя поближе.

Она дотянулась до него, взяла за руку. Лоример почувствовал, как постепенно у него портится настроение.

– Ну, поцелуй же нас, – проговорила она. – Давай.

– Димфна. У меня есть девушка.

– Ну и что? Мне же нужен просто секс.

– Я… Я ее люблю. Я не могу так.

– Счастливчик. – Она издала горестный смешок. – Это так трудно – встретить такого, как ты. А когда встречаешь, выясняется, что у них уже кто-то есть. Или ты им не нравишься.

– Да нет же, Димфна, ты мне нравишься. Ты и сама знаешь.

– Да, и мы – прекрасные «товарищи», правда?

– Ты отлично знаешь, о чем я говорю.

– А кстати, кто эта чертова девица? Я ее знаю?

– Нет. Она актриса. Ничего общего с нами, с нашим миром.

– Мудро сказано. А как ее зовут?

– Флавия. Послушай, а ты слышала что-нибудь о таком певце – о рок-музыканте Дэвиде Уоттсе?

– Флавия… Жутко привлекательное имя. А она очень вся из себя, и все такое? Дэвид Уоттс? О-бо-жа-юДэвида Уоттса.

115. Сон с БДГ.У тебя очень часто бывает сон с БДГ, гораздо чаще, чем у других людей. Может, это оттого, что твой мозг каждую ночь особенно нуждается в восстановлении?

Сон в фазе БДГ. Волны, излучаемые мозгом, делаются быстрее и чаще, учащаются сердцебиение и дыхание, иногда кровяное давление повышается, и лицевые мускулы становятся значительно подвижнее. Порой твое лицо подергивается, глазные яблоки бегают под закрытыми веками, к мозгу приливает кровь, он делается горячее. Иногда в фазе быстрого сна твой мозг выстреливает большее количество нейронов, чем во время бодрствования.

Но одновременно твое тело испытывает нечто вроде паралича: позвоночные рефлексы замирают, усиливается моторное торможение и подавляется мышечный тонус. Везде – кроме одного участка тела. Другой отличительный признак быстрого сна – это эрекция у мужчин и клиторальное возбуждение у женщин.

Книга преображения

Стальные полумесяцы, вделанные в мыски и пятки его подошв, выбивали военный марш по бетонному полу многоэтажной парковки; белые флюоресцентные лампочки ослабляли основные цвета стоявших рядами блестящих машин, и стук его башмаков усугублял ту атмосферу надвигающейся угрозы, которая, казалось, с наступлением темноты всегда сгущается в подобных местах с их неестественным освещением, гнетуще низкими потолками, с их стойлами, забитыми пустыми машинами в отсутствие водителей и пассажиров. Лоример размышлял о Хогге, о его перепадах настроения и хулиганских провокациях. Несмотря на внешнюю резкость обращения и подтрунивание со стороны Хогга, они всегда отлично ладили, и в их отношениях даже проскальзывал (нередко вызывая шутливые замечания коллег) намек на то, что Лоример – золотой мальчик, избранный, дофин при Хогге – Короле-Солнце. Однако сегодня все было совсем не так: от непомерной самоуверенности и чванливости Хогга не осталось и следа; вернее, следы-то оставались, однако держался он как-то неестественно и напряженно, и это все портило. Он казался не на шутку встревоженным, что по наблюдению Лоримера никогда прежде не было свойственно Хоггу.