Текст книги "Броненосец"

Автор книги: Уильям Бойд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава шестнадцатая

Для Лоримера понятие «домашней вечеринки» означало несколько бутылок шардоне, охлаждающихся в холодильнике, может, еще чашу с пуншем, немного арахиса и чипсов, горстку маслин, пару багетов, нарезанных толстыми круглыми ломтями, и полулуние сыра «бри». В ту минуту, когда стражник в медвежьей шкуре распахнул внешние ворота особняка Шерифмуров, Лоример догадался, что он и леди Фиона говорят на разных языках. По бокам от мощеной дорожки, которая вела через весь двор к парадному подъезду с колоннами, разворачивалось сразу несколько зрелищ: слева извивался факир на ложе из гвоздей, а справа несколько смуглых акробатов выстраивали пирамиду и, подбрасывая друг друга, крутили тройное сальто. Позади труппы акробатов пожиратель огня изрыгал в ночное небо свое бензиновое дыхание, а заклинатель змей услаждал игрой на флейте покачивавшуюся кобру. Еще были два казака: один водил на цепи медвежонка, ковылявшего на задних лапах, а другой играл на баяне.

В прихожей целый отряд девиц в домино и костюмах черных кошечек забирал у гостей верхнюю одежду и выдавал жетоны с номерками, а потом их приглашали пройти сквозь строй улыбчивых официантов в смокингах, державших подносы с шампанским, «беллини», «баксфизз», минеральной водой и дымящимися оловянными кружками с глинтвейном.

Леди Фиона Шерифмур, ее сын Тоби и дочь Амабель стояли позади «виночерпиев» перед двойными дверями красного дерева. Лоример направился к ним по блестящему мраморному полу с шахматным узором, держа бокал шампанского; шаги его звенели, и он опасался, что сталь на подметках процарапывает тонкие полоски в отполированных до блеска плитах.

– Я – Лоример Блэк, – представился он леди Фионе, величавой полногрудой даме в облегающем платье из переливчатого голубоватого шелка. У нее был безупречный миниатюрный нос с широкими ноздрями и самые великолепные зубы, какие только доводилось видеть Лоримеру (голливудские фильмы не в счет). Ее светло-седоватые волосы были зачесаны назад от высокого лба и спускались двумя волнами за ушами, оттеняя изумрудные звездочки сережек, сверкавших в мочках ушей.

– Как там Энгус, старый негодник? – спросила она, склонившись легонько расцеловать Лоримера в обе щеки. – Жаль, что он не пришел. Боже мой, последний раз я тебя видела на Мюстике, – тебе было тогда тринадцать или четырнадцать.

– А, Мюстик, – отозвался Лоример, – здорово там было.

– Ты, наверно, не помнишь Тоби с Амабель – они тогда совсем маленькие были.

– Да, совсем маленькие, – пробормотал Лоример.

Тоби был долговязым губошлепом лет восемнадцати с угреватым лицом. Амабель оказалась затравленного вида наркоманкой с резкими чертами лица, в белом брючном костюме; она жевала нижнюю губу и теребила браслеты на запястьях. Лоример подумал, что выглядит она лет на десять старше брата: ее юное лицо было усталым и пресыщенным.

– Привет, – поздоровался Тоби. – Рад снова увидеться.

– Ага, привет, – очнулась Амабель и, следуя примеру матери, расцеловала его в обе щеки. – Как там Лулу? Она придет?

– Лулу? Отлично, – сказал Лоример, с облегчением замечая, что сзади уже напирают новые гости. Леди Фиона кричала у него за спиной: «Джованни! Сильвана!»

– Скажи Лулу, чтобы позвонила мне, – попросила Амабель, понизив голос. – У меня есть для нее кое-что.

– Непременно, – ответил Лоример, энергично кивнул и перешел в анфиладу, где принимали гостей (гостиная, библиотека и танцевальный зал), которая, в свой черед, переходила в крытый шатер, раскинутый над лужайкой в саду позади особняка. Там можно было поживиться самым разнообразным угощеньем, а для тех, кто хотел есть сидя, было расставлено около пятидесяти столиков с позолоченными стульями. При этом нельзя было сказать, что еды недоставало во всех остальных помещениях, – там сновало множество официантов с подносами, уставленными крошечными крабовыми пирожками, миниатюрными чизбургерами, миниатюрными пиццами. Были там и перепелиные яйца, яйца ржанки и чаячьи яйца, колбаски-коктейль и вегетарианские колбаски-коктейль, гужоны из камбалы, пикши и рыбы-монаха под разнообразными соусами, цыпленок-сатай и, наверное, еще масса всяких закусок, которых Лоример не заметил и не попробовал или не отметил голодным взглядом.

Комнаты уютно наполнились народом – проходя, Лоример быстро прикинул, что в доме собралось уже не меньше трехсот гостей, не считая прислуги. В гостиной несколько «ацтеков» в красных кушаках бренчали на гитарах и дудели в носовые флейты. Библиотека была превращена в неугомонное кабаре: теперь какой-то маг показывал фокусы с бельевой веревкой и ножницами, а в танцевальном зале пианист извлекал из огромного пианино легкие джазовые мелодии.

Лоример с любопытством бродил среди толпы мужчин в темных костюмах, женщин в изысканных украшениях; его никто не замечал, не узнавал, не заговаривал с ним. Пробираясь к шатру (где за котлами и тарелками стояло полдюжины поваров, предлагавших любые горячие блюда от penne all'arrabbiata до тушеного мяса с овощами по-ланкаширски), он успел выпить три бокала шампанского и уже подумывал, как бы незаметно исчезнуть. Он пошел обратно (в библиотеке теперь выступал другой фокусник, показывавший с помощью воздушного шара потрясающие скульптуры – с писком изображая жирафа, Эйфелеву башню и осьминога всего за десять секунд), но увидел, что Шерифмуры стоят на прежнем месте, а новые гости всё прибывают. Тогда Лоример выпил еще бокал шампанского и съел несколько мини-гамбургеров, чтобы алкоголь не так ударял в голову.

Он разглядывал картину на стене, пытаясь угадать, Каналетто это или Гварди, и вдруг почувствовал, как кто-то ущипнул его за левую ягодицу. Обернувшись, Лоример увидел Поттс – с выражением деланной невинности на лице и сигаретой в руке.

– Эта попка мне показалась знакомой, – сказала она. – Что за приятная неожиданность.

– Привет, – вернее, мои поздравления. Оливер тоже здесь?

– Тьфу, не произноси его имя. Я отменила эту свадьбу. В последний момент не выдержала – мамуля, конечно, была в ярости, но я так и не смогла смириться с ролью миссис Оливер Ролло. Извините, такое счастье – не для Поттс.

– Какая драма.

– Да уж. А это значит, что я свободна и вольна, как пташка, мистер Блэк.

Откуда ни возьмись появился сэр Саймон Шерифмур и стиснул в крепких объятьях Поттс, обхватив ее за плечи.

– Как поживает моя любимая злючка? – спросил он. – Что за неряшливое платье?

Платье Поттс было не только очень коротким – у него был прозрачный верх, сквозь который всем был виден полупрозрачный бюстгальтер с вышивкой.

– Грязный старикашка, – ответила Поттс. – Ты знаешь Лоримера Блэка?

– Еще бы. Один из моих орлов. – Сэр Саймон, словно Папа Римский, на мгновенье возложил руку Лоримеру на плечо, сжал его и сказал, явно искренне: – Очень рад что ты пришел, Лоример. А где твой старик шатается?

На сэре Саймоне был шелковый костюм, казавшийся одновременно светло– и темно-серым, кремовая шелковая рубашка и бордовый галстук в крапинку. Лоример мысленно поставил галочку – проконсультироваться у Ивана насчет шелковых костюмов.

– Очень рад…

– Выпивки хватает, влюбленные пташки? – перебил его сэр Саймон небрежным тоном. – Не пропустите кабаре, там куча всего забавного. – Он послал воздушный поцелуй Поттс и какой-то скользящей походкой направился прочь, напоследок бросив Лоримеру: – Потолкуем потом кое о чем.

Потолкуем – о чем это? – удивился Лоример. И зачем вообще его сюда пригласили?

– Схожу-ка попудрю носик, – сказала Поттс лукаво. – Проводишь меня?

– Спасибо, я – пас, – ответил Лоример.

– Тогда не уходи, – велела она. – Я скоро вернусь.

И ушла вихляющейся походкой, а Лоример сразу же устремился к шатру. Теперь пробираться туда стало труднее – толпа, казалось, сделалась вдвое гуще. А что сэр Саймон имел в виду под «влюбленными пташками»? Может, он видел, как Поттс хватает его за задницу? Лоример решил, что, если скроется в шатре на полчаса, то потом ему легко будет ускользнуть незамеченным.

Шум заметно возрос, так что людям уже приходилось перекрикивать друг друга. В библиотеке, вокруг жонглера, образовался полукруг зрителей: он удерживал в равновесии четыре тарелки, поставленные краями одна на другую, и собирался водрузить сверху пятую.

В шатре Лоример нашел свободный столик за увитой розами колонной и поел там холодной семги с молодой картошкой. Он сидел в одиночестве минут десять и за это время успел заметить трех министров, одну ведущую программы новостей, актера в рыцарском звании, престарелого рок-певца и парочку бросавшихся в глаза предпринимателей-миллиардеров. Потом к нему присоединилась бразильская супружеская пара средних лет – они церемонно представились и поинтересовались, можно ли сесть за его столик. Казалось, имена хозяина и хозяйки дома ничего им не говорят, – и Лоример, просто из вежливости, рассказал им немного о сэре Саймоне и «Форте Надежном», а потом извинился, сказав, что ненадолго отлучится. Когда он встал, они начали энергично подавать знаки кому-то у него за спиной. Лоример оглянулся и увидел, как к их столику приближается мужчина, показавшийся ему смутно знакомым. Это был Франсис Омэ в белом смокинге, широком красном галстуке и черных просторных брюках.

– Мистер Блэк, – сказал он. – Франсиско Омэ.

Они пожали друг другу руки, и в голове у Лоримера завращались шестеренки, – но это не помогало. Омэ произнес несколько слов по-португальски бразильской паре, а потом доверительно сообщил Лоримеру:

– Кстати, я уже не работаю в «Гейл-Арлекине».

– Я знаю, – солгал Лоример, а потом высказал вдохновенную догадку: – Я слышал, вы теперь у Дирка ван Меера.

Омэ пожал плечами:

– В качестве консультанта. А вы знаете Дирка?

– Его сына, Мариуса.

Омэ огляделся:

– Дирка еще нет? Саймон говорил, что он будет.

– Я его не видел. – Лоример ткнул в свою пустую тарелку. – Умираю от голода – не знаю почему. Увидимся позже.

– Я скажу Дирку, что мы виделись.

Боже всемогущий, думал Лоример, ставя куда-то тарелку, – что же здесь происходит? Сэр Саймон Шерифмур, Франсис Омэ, а теперь еще и Дирк ван Меер… Он протиснулся в танцевальный зал и направился в сторону выхода. Уж теперь-то он, наверно, может смыться под шумок?

В библиотеке жонглировал Гилберт «Нун» Малинверно. Точнее, он сидел на одноколесном велосипеде, быстро крутя педали взад-вперед, и одновременно жонглировал пятью желтыми булавами. Несмотря на свою предвзятость, Лоример был вынужден признать, что зрелище великолепное, – того же мнения была и собравшаяся вокруг большая толпа. Зрители кричали и хлопали, глядя, как булавы взлетают все выше и быстрее. Оказалось, что Лоример стоит между акробатом-тарелочником и магом.

– Чтобы пять дубинок падали каскадом, – сказал тарелочник магу. – Такое я только в России видел.

– Да еще на одноколесном велике, – завистливо подхватил маг. – Тоже мне, пижон!

Лоример начал бочком пробираться в гостиную. Взглянув еще раз на Малинверно, он вдруг заметил, что у того что-то странное с лицом. На ухе виднелся пластырь, под глазом – синяк; а еще он заметил, что когда Малинверно смотрит вверх, следя за дугами вращающихся и падающих желтых дубинок, то в верхнем ряду у него просматривается черная щель, как будто там не хватает двух зубов. Лоример решил, что это означает только одно: кто-то сильно ударил Малинверно по лицу каким-то твердым, длинным и негибким предметом, – допустим, краем портфеля, выброшенного вперед в порядке самозащиты.

– Черт возьми, – произнес Лоример вслух.

– Что вытворяет, а? – согласился кто-то рядом с ним.

Так, значит, это был не Ринтаул, а Малинверно, думал Лоример, сам себе не веря. Значит, это Малинверно напал на него тогда, – видимо, вне себя от ревности. Но дойти до такого… Что же Флавия насочиняла мужу об их «романе»? Должно быть, что-нибудь из ряда вон, с пометкой «три Икс», раз Гилберт пришел в такую ярость и помчался к Люпус-Крезнт среди ночи, с жонглерской булавой в руке и жаждой мщения в сердце?.. Господи, эта женщина опасна, думал Лоример с растущим возбуждением.

Малинверно поймал все дубинки, соскочил с велосипеда и стал раскланиваться перед восторженно ревевшей публикой. На лице у него застыла кривоватая улыбка, на которую Лоример смотрел не без злорадства. Все еще больно – и поделом. Тут он понял, что виноват перед Ринтаулом.

Вдруг он почувствовал чью-то железную хватку у себя над левым локтем, и невидимая сила настойчиво потащила его куда-то назад от края толпы.

– Что ты здесь делаешь, мать твою растак? – донесся до него грубый голос Хогга, обжигая ухо и распространяя запах корицы и пряностей. Глинтвейн. Лоример обернулся: у Хогга было красное лицо – от горячего вина, понадеялся Лоример, хотя видел, что тот зол не на шутку.

– Мистер Хогг, приятно вас…

– Ты меня слышал, мальчик.

– Я приглашен.

– Чушь!

– Кажется, сэр Саймон принимает меня за сына какого-то своего старого друга.

– Херня собачья. Ты что – совсем за кретина меня принимаешь?

– Но это правда. Он почему-то думает, что я – младший сын какого-то Энгуса Блэка.

В какой-то момент ему показалось, что Хогг готов ударить его. Глаза у него вылезали из орбит, и Лоример заметил, что тот обливается потом, – воротник, врезавшийся в толстую шею, потемнел от влаги.

– Я тебя жду в своем кабинете в понедельник утром, в девять ноль-ноль, – рявкнул Хогг. – И мне нужна правда, мерзавец!

Он бросил еще один свирепый взгляд на Лоримера и зашагал прочь из комнаты, широкими плечами расталкивая людей на своем пути. Лоример совсем сник, внезапно почувствовал усталость и странный испуг, будто проснулся в одном из кругов ада и осознал, что впереди его ждет нечто еще более чудовищное.

Он встретился взглядом с Гилбертом Малинверно.

– Эй! Ты, Блэк! Погоди!

Лоример тут же смылся, хотя на самом деле он был бы не прочь устроить кулачную расправу над Малинверно, воспользоваться случаем и выбить ему еще парочку зубов, поставить синяк и под вторым глазом, – но он прекрасно понимал, что домашняя вечеринка леди Шерифмур никак не подходит для такого открытого выяснения отношений. Он стремглав выбежал из танцевального зала, сбежал по лестнице к шатру и там последовал за каким-то официантом за загородку, в секцию обслуживания позади буфета. Там он подхватил ящик с пустыми винными бутылками.

– Выброшу-ка их, – проговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь, и потащил ящик за собой сквозь клапан тента.

Он бросил его за какими-то газовыми баллонами и, оглянувшись через плечо, пополз по гравийным дорожкам, засаженным с обеих сторон темными кустами, к задней стене, где (как он хорошо знал) находилась крепко запертая на все замки и затворы дверь. Сверху стену опоясывала закрученная спиралью колючая проволока, призванная отпугивать грабителей и чужаков, а на верхушке железного столба вращалась камера видеонаблюдения.

Лоример чувствовал себя военнопленным, который только что выбрался из штаммлагеря и обнаружил, что до внешней ограды еще далеко. Он оглянулся на ярко освещенные окна тыльной стороны огромного дома. Туда ему путь отрезан – слишком многие его ищут: Поттс, сэр Саймон, Омэ, Хогг и Малинверно, причем каждое имя звучало теперь все более грозно и зловеще. Зловещая фиеста– вот как можно все это назвать; и вдруг, откуда ни возьмись, перед глазами возник образ Флавии – лишающий всякого мужества, почти парализующий волю. Эта девушка… Что она делает с его жизнью?

Он услышал шаги: кто-то направлялся к нему по посыпанной гравием дорожке. Поступь легкая – значит, это не Малинверно, заключил Лоример. Может, официант, отправленный на поиски украденных пустых бутылок из-под вина? Лоример засунул руки в карманы и стал равнодушно посвистывать, отфутболивая камешки с таким видом, будто это самая естественная вещь на свете – покинуть роскошную вечеринку и дышать свежим воздухом у задних ворот рядом с мусорниками.

– Привет, – сказал Лоример беспечным тоном. – Вот, гуляю…

– Хочешь отсюда выбраться? – спросила Амабель Шерифмур. – Я принесла ключ.

– Да, если можно, – признался Лоример. – Мне не хочется встречаться с одним человеком.

– И мне тоже, – ответила девушка. – С моей мамой.

– Ясно.

– Вот я и сидела у охранников, телевизор смотрела. А оттуда увидела тебя.

Она отперла дверь.

– Правда, блевать тянет от всего этого? – произнесла она с чувством, мотнув головой в сторону залитого светом роскошного особняка, ее собственного дома. – От всей этой дряни.

– Спасибо тебе большое, – с чувством поблагодарил Лоример.

Она передала ему маленький картонный тюбик – из-под «смартиз», заметил Лоример. Он оказался тяжелым, как будто его напихали дробью или семенами.

– Не передашь это Лулу? – попросила Амабель. – Это подарок. И пусть позвонит мне.

Она снова поцеловала его в щеку, и Лоример подумал, что сейчас, пожалуй, совсем неподходящий момент, чтобы разочаровывать ее и объяснять, что он никакой не сын Энгуса Блэка и, следовательно, не брат Лулу.

– Конечно, – ответил он. – Еще раз спасибо.

Он выскользнул за ворота во двор. Уже накрапывал дождь, и мокрые булыжники блестели в темноте. Он не был сыном Энгуса Блэка, он был сыном недавно скончавшегося Богдана Блока. Шагая по извозчичьему двору, он быстро вышел на Кенсингтон-Хай-стрит и незаметно высыпал содержимое тюбика из-под «смартиз». Он слышал, как у него за спиной с шумом падают и градом катятся по мостовой таблетки – не то ЛСД, не то экстази, не то крэка. Богдан Блок похвалил бы его сейчас, подумал Лоример. Он нашел такси на стоянке и был дома еще до полуночи.

* * *

Когда он пересекал холл, в дверную щелку выглядывала леди Хейг. Лоример заметил, что на ней старый ворсистый халат и что-то вроде чепца.

– Добрый вечер, леди Хейг, – поздоровался он.

Она приоткрыла дверь еще на пару дюймов.

– Лоример, я тут все беспокоюсь из-за собачьего корма. Я покупаю Юпитеру самый лучший, и он к нему привык. Это, наверное, так несправедливо по отношению к вам.

– А при чем тут…

– Ну, вам придется нести лишние расходы – и все из-за того, что я его избаловала.

– А, да не волнуйтесь об этом.

– Я вчера попробовала перевести его на консервы подешевле, так он даже не понюхал.

– Уверяю, вам незачем беспокоиться.

– Я так рада, что ваш друг наконец съехал. Мне кажется, он ужасно невоспитанный человек.

– Да он мне скорее коллега, чем друг. У него возникли неприятности. С работы уволили, а тут еще и жена из дома выгнала.

– Разумная женщина. Помню, ему кролик нравился.

– Кому – Торквилу?

– Юпитеру. Я как-то раз приготовила ему кролика, и он с удовольствием ел. Наверно, это не очень дорого – кроличье мясо?

– Наверное, нет.

Старушка улыбнулась ему – широкая улыбка облегчения.

– Ну хорошо, теперь я не буду так волноваться. Спокойной ночи, Лоример.

– Спокойной ночи, леди Хейг.

Поднявшись в квартиру, Лоример сделал себе чашку кофе с молоком и плеснул туда немного бренди для крепости. На автоответчике было оставлено два сообщения. Одно – от Димфны: она сообщала имя и телефон одного журналиста, специалиста по финансам, который с удовольствием согласился ему помочь. Другое было от Стеллы: «Здравствуй, незнакомец, – говорилось в нем. – Надеюсь, все ништяк, все атас. Не забудь про воскресенье. Увидимся в двенадцать. Целую крепко».

Он и вправду совсем забыл: они давным-давно договаривались о воскресном обеде, и у него появилось ужасное подозрение, что он снова совпадает с каникулами у Барбуды или еще с каким-то ее приездом домой. Он заметил, что Барбуда все чаще присутствует при их встречах со Стеллой, и даже начал догадываться, что Стелла таким образом пытается улучшить отношения между любовником и дочерью. Уныние, которое он испытал, слушая ее голос, подсказало: пора наконец подвести связь со Стеллой Булл к достойному и гуманному завершению.

Глава семнадцатая

Журналиста, приятеля Димфны, звали Брэм Уайлз, и, по ее словам, он очень обрадовался, что его мозги кому-то пригодятся. Лоример заранее условился с ним встретиться в полдень в «Матиссе». Он пришел туда (как обычно, на 15 минут раньше) и сидел в дальней кабинке, читая «Гардиан», как вдруг почувствовал, что кто-то плюхнулся на скамейку напротив.

– Говенный денек, – произнес Марлоб, набивая трубку своим тупым пальцем. – Ваша тачка совсем плоха стала.

Лоример согласился: накануне ударил крепкий мороз, и снова задул суровый ветер. Вдобавок прошлой ночью шел еще и дождь, и из-за этого ржавчина на его «тойоте» стала на глазах расползаться, как бактерии, размножающиеся в чашке Петри, так что теперь машина сделалась почти полностью рыжей.

Марлоб с громким посасыванием и причмокиванием раскурил трубку, и пространство вокруг него наполнилось клубами сизого дыма. Лоример заметил, что он вдыхает едкий трубочный дым очень глубоко, будто курит сигарету.

– В такую погоду кентскому садовнику с его нарциссами остается только зубы на полку положить.

– Знаете, я жду кое-кого, – ответил Лоример.

– А какое отношение это имеет ко мне?

– Ну, у меня тут встреча с одним человеком. Ему нужно будет сесть туда, где сейчас вы сидите.

Угрюмая официантка-румынка принесла Лоримеру заказанный капуччино, при этом умудрившись выплеснуть часть пены на блюдце.

– Что для вас? – спросила она Марлоба.

– Извини, милочка, – оскалился тот. – Я тут надолго не задержусь. – Он повернулся к Лоримеру. – А между тем… Между тем голландец-то сидит себе тихохонько.

– В самом деле?

– Государственные субсидии. Три гульдена за цветок. Так что, выходит, кентец и голландец с их нарциссами играют на одном поле, но по разным правилам!

Это был полный бред, но Лоример не желал вступать в спор с Марлобом и уклончиво заметил:

– Ну, погода еще исправится.

В ответ Марлоб разразился громким скрипучим смехом и изо всех сил хлопнул ладонью по столу.

– То же самое говорили в Дюнкерке в тысяча девятьсот сороковом. И куда это их завело? Скажите-ка, как вам кажется, – фон Рунштедт стоял на башне своего панцеркампфвагена и тоже надеялся, что завтра, быть может, немного потеплеет? А? А?

– Не понимаю, о чем вы.

– В этом-то вся беда этой страны. Все замечают только хорошее. Всегда обращают внимание только на хорошее, черт их раздери! Это просто болезнь, хвороба какая-то! Потому-то этот народ – на коленях. Стоит на коленях в канаве и высматривает объедки.

К их кабинке подошел молодой человек, на вид совсем мальчишка, и обратился к Марлобу:

– Это вы – Лоример Блэк? Я – Брэм Уайлз.

– Нет, Лоример Блэк – это я, – быстро сказал Лоример. Он попросил испанскую дуэнью направлять сюда всякого, кто будет про него спрашивать.

Марлоб медленно поднялся и посмотрел на Брэма Уайлза с нескрываемой враждебностью.

– Да все в порядке, блин. Не спеши. У всех был херовый денек.

Уайлз заметно вздрогнул и попятился. У него была длинная светлая челка, зачесанная прямо на лоб и спадавшая на оправу круглых черных очков. На вид ему было лет четырнадцать.

Марлоб – с еще более нарочитой, вызывающей неторопливостью – вышел из кабинки и некоторое время стоял в проходе, преграждая путь: снова разжег трубку, прижав спичечный коробок к углублению, шумно дыша и пыхтя, потом выпустил спиральный столб дыма, точно колдун в фильме, и сделал знак Лоримеру, подняв вверх большие пальцы.

– Приятно было поболтать. Пока, парни.

Уайлз, закашлявшись, сел и потер руки.

– Местный персонаж, – пояснил Лоример и постарался привлечь внимание угрюмой румынки, чтобы заказать еще кофе. У Брэма Уайлза была небольшая козлиная бородка, но такая мягкая, светлая, почти белесая, что заметить ее можно было только вблизи. Лоример часто задумывался, зачем взрослые люди носят длинные челки: о чем они думают, когда расчесывают их, распластывая по лбу? Неужели им кажется, что с такой прической они хорошо выглядят? Или они полагают, что это украшает их, делает привлекательными?

Хотя Уайлз и выглядел как пятиклассник, мозги у него работали ловко и быстро. Лоример просто изложил ему все факты, а Уайлз задал необходимые вопросы. Лоример не стал пускаться в рассуждения или высказывать собственные догадки, а рассказал по порядку, как все происходило с «Федора-Палас». В какой-то момент Уайлз достал блокнот и записал основные имена.

– Должен сказать, особого смысла я во всем этом не вижу, – сообщил он. – Я сделаю несколько звонков, кое-что уточню. Где-то же мы должны напасть на улику. – Он убрал ручку. – Если всплывет что-то горяченькое, тогда я об этом напишу, ладно? Так всегда делается. Это будет мое расследование, и я напечатаю это, где захочу.

– Ну, в принципе, – осторожно начал Лоример, слегка растерявшись перед энтузиазмом вольного стрелка. – Сначала поглядим, что получится. А так я работой рискую.

– Не волнуйтесь, – весело успокоил его Уайлз. – Я же не стану вас в это втягивать. Я всегда оберегаю свои источники информации. – Он взглянул на записи. – А что там с эти парнем, Ринтаулом?

– Кажется, «Гейл-Арлекин» судится с ним. На вашем месте, я бы с ним поладил. По-моему, неглупый малый.

– Отлично. Буду иметь в виду. – Он поднял глаза и улыбнулся. – Ну, а как там на Тенерифе?

– Что-что?

– Димфна сказала, вы там вместе отпуск провели.

– Она так сказала? Гм… Ну, там было… неплохо вроде.

– Везет же некоторым, – вздохнул Уайлз. – Мне Димфна самому всегда нравилась.

Может, измени ты прическу, тебе бы и улыбнулась удача, подумал Лоример – и тут же устыдился своего бессердечия: в конце концов, Уайлз ему одолжение делает, и все из-за неразделенной любви к Димфне.

– Да мы с ней просто добрые друзья, – сказал Лоример, не желая захлопывать все двери в любовной жизни Уайлза. – Ничего более.

– Все так говорят, – пожал плечами Уайлз. Его глаза за круглыми стеклами очков казались грустными. – Я вам перезвоню, как только что-то прояснится. Спасибо за кофе.

77. Первый в мире специалист по оценке убытков.Первый полис, в котором страховалась человеческая жизнь, был подписан в Англии 18 июня 1853 года. Некий человек по имени Уильям Гиббонз застраховал свою жизнь на сумму 383 фунта, 6 шиллингов и 8 пенсов сроком на один год. Он выплатил взнос в размере 8 %, и под контрактом подписались шестнадцать страховщиков. Гиббонз скончался 20 мая следующего года – недели за четыре до истечения оговоренного в полисе срока, – и осиротевшая семья предъявила страховой компании иск. Что же произошло дальше?

Страховщики отказались платить. И сделали они это на тех основаниях, что год – в строгом определении – это двенадцать раз по четыре недели, то есть двенадцать умножить на двадцать восемь дней. Следовательно, исходя из таких подсчетов, Уильям Гиббонз в действительности прожил дольше «строго определенного» года, на который он застраховал свою жизнь, и, таким образом, «пережил обусловленный срок».

Что бы мне хотелось знать, говаривал Хогг, – это имя того человека, который додумался подсчитать, что такое год. Кто был этот умный черт, который решил, что лучший способ выкрутиться из положения – это дать строгое определение году? Потому что, кто бы он ни был, тот человек, который решил, что «год» – это двенадцать раз по двадцать восемь дней, – он был, по сути, первым в мире специалистом по оценке убытков. Ведь должен же был такой человек существовать, и – настаивал Хогг – этот человек – святой-покровитель людей нашей профессии. Разумеется, он обманул все ожидания семейства Гиббонз, когда те явились с иском, требуя свои 383 фунта, 6 шиллингов и 8 пенсов.

Книга преображения

Лоример шагал по Люпус-Крезнт, поеживаясь на ветру (кусачий и пронзительный, как говорили в таких случаях в Инвернессе) и плотнее запахивая на себе пальто. Насчет «говенного денька» Марлоб был прав: мчавшиеся по небу густые тучи создавали резкую чересполосицу яркой белизны и сланцево-темной серости. Что случилось с погодой? Когда же наконец наступит эта чертова весна? Лоример чувствовал, как из-за ветра или, может быть, из-за крошечных уличных пылинок, носившихся в воздухе, глаза его слезятся, и повернул голову в сторону – и увидел там «роллс-феррари», или как его там, Дэвида Уоттса, который бесшумно полз черепашьим шагом вровень с ним, точно лимузин за каким-нибудь мафиозо, вышедшим на прогулку. Лоример остановился – и машина тоже остановилась.

Терри жизнерадостно улыбнулся, глядя, как ему навстречу идет Лоример.

– Мистер Блэк. Ну и денек сегодня. Дэвид хотел бы с вами переговорить, если вы не против.

Лоример скользнул в обитую телячьей кожей утробу автомобиля, где каждая деталь и мелочь источали запах и вкус денег. Он сел сзади и позволил Терри увезти себя из Пимлико на южный берег реки. Что, черт возьми, с ним происходит? Да еще в субботу. Они проехали мост Воксхолл-Бридж, свернули на набережную Альберта, покатили дальше прямо по Стэмфорд-стрит и Саутуорк-стрит, вдоль по Тули-стрит и мимо Тауэр-Бридж налево.

Машина затормозила перед зданием, перестроенным из склада, в нескольких сотнях ярдов вниз по течению от Тауэр-Бридж. Позолоченная, со вкусом оформленная табличка, прибитая к закопченной кирпичной стене, гласила, что они находятся у причала Кендрик-Ки. Окрестные улицы были пустынны, людей не было видно, зато припаркованных машин – пруд пруди. Здесь висело множество дорожных знаков и указателей, виднелись островки ухоженной зелени – купы лавровых кустов и новозеландского льна, надежно укорененные молодые саженцы без единого листика, недавно отлитые швартовочные тумбы, вбитые посреди недавно выложенной булыжной мостовой. И на каждом углу стены, высоко и вне досягаемости, торчали камеры видеонаблюдения.

Терри набрал код на клавиатуре, помещенной на цоколе из нержавеющей стали, и стеклянные двери бесшумно распахнулись. Они вошли в лифт, где пахло клеем и оконной замазкой, и поднялись на шестой этаж. Выходя из лифта, Лоример заметил типографский плакат с изображением стрелы и надписью: «СУЩАЯ АЧИМОТА», – и нехорошее, «земблийское», предчувствие закралось в его душу.

Офис «Сущей Ачимоты» был почти пуст, не считая нераспакованных коробок с компьютерными комплектующими и письменного стола черного дерева с тонким и плоским телефонным аппаратом. Сквозь сплошное зеркальное окно, выходившее на реку, виднелась мутная, бурная Темза, небо, все еще исполосованное беспокойными контрастными полосами света и тьмы, а прямо посредине открывавшегося вида торчал силуэт Тауэр-Бридж – набившие оскомину очертания, подумал Лоример, до тошноты вездесущие. Если долго здесь работать, поневоле возненавидишь такой вид из окна: целый день – вопиющая банальность перед глазами.

Уоттс стоял в углу, подпрыгивая и покачиваясь, в наушниках, плотно закрыв глаза. Терри несколько раз кашлянул, чтобы тот очнулся от мечтаний, и оставил их наедине. Уоттс некоторое время возился с плеером, выключил его, вынул левый наушник и оставил его болтаться на груди. Лоример заметил, что волосатый квадратик исчез с его левой щеки.