Текст книги "Броненосец"

Автор книги: Уильям Бойд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Лоример никогда не испытывал ни привязанности, ни ностальгии по отношению к многочисленным машинам, которые ему довелось водить за свою деловую карьеру. Машина – для него, по крайней мере – была всего лишь удобным средством перемещения из пункта А в пункт Б; он не интересовался автомобилями – по сути, он даже культивировал намеренное отсутствие интереса к ним, так что Слободан попусту тратил время, затевая с ним разговоры про «тачки». И все-таки Лоримера неприятно поразило зрелище его «тойоты» с обгоревшей крышей – она вся была словно в ожогах и волдырях, и лишь кое-где виднелись клочки зеленой краски. Ветер продолжал срывать с машины оставшиеся зеленоватые хлопья, но теперь она почти полностью лишилась краски и выглядела так, словно ее обрядили в специальный камуфляж для какой-нибудь суровой тундры – местности с серыми камнями, лишайником и редкой порослью травы. Паяльная лампа, решил Лоример, дотронувшись пальцами до холодной, огрубевшей стали, – вроде тех газовых горелок, которыми иногда пользуются художники и декораторы или повара, когда хотят сделать жженый сахар для крем-брюле. Быстрая работа – оценил он: двое-трое парней способны так уделать машину секунд за девяносто. Он представил себе голубое пламя, сильную вонь, шипение и пузырение загоревшейся краски. Как там Ринтаул сказал? «Это еще не все». Теперь выбора не оставалось: нужно было звать на помощь Хогга с его «смазочной» командой. Если Ринтаул и Эдмунд решили играть в хардбол – как выразился бы Шейн Эшгейбл, – то они и представить себе не могут, что их ждет.

Но ходовые качества «тойоты» были в полном порядке, и Лоример легко – хотя и несколько стыдливо (уже начинались «часы пик») – повел ее в Силвертаун. Останавливаясь на красный свет у светофоров или перед шлагбаумами, он замечал любопытные взгляды, которые притягивала его изуродованная машина. Он сделал погромче радио, и почти всю дорогу от Вестминстера до Каннингтауна его сопровождал умиротворяющий Дворжак, сам же он старался смотреть только на дорогу.

Фургон с мебелью пришел с удивительной пунктуальностью, ровно в половине десятого, и уже к десяти часам утра дом сделался вполне пригодным для житья. Теперь здесь имелись кровать с одеялом и постельным бельем, диван и тахта для гостевой комнаты, телефон, переносной телевизор, обеденный стол из вишни, который мог заодно служить письменным, и четыре стула для столовой. Лоример купил несколько современного вида ламп на кронштейнах, чтобы не полагаться исключительно на свет от лампы под потолком; кухня была оснащена минимумом кастрюль и сковородок, полудюжиной винных бокалов, штопором, консервным ножом и «набором для молодоженов» – фаянсовой посудой и столовыми приборами. Теперь ему оставалось запастись лишь туалетной бумагой и необходимой провизией, – тогда дом будет окончательно готов для въезда.

Лоример вышел из дома и зашагал по бетонной дорожке, делившей пополам квадратную площадку из разровненной грязи, которой в будущем предстояло стать его личным газоном, и окинул взглядом окрестности. Казалось, сегодня утром в Деревне Альбион, кроме него, никого нет. Пятнисто-полосатый кот вспрыгнул на деревянную изгородь и был таков; у дома № 2 была припаркована машина, а за домом № 7 висело мокрое белье, с яростным шумом полощась на ветру; и все же в этом пейзаже он был единственным двуногим существом. И вдруг где-то рядом раздался грохот, а вскоре показался мотоцикл, с пассажиром на заднем сиденье; он промчался мимо Лоримера, и в его сторону быстро повернулись две пучеглазые головы. Привет, сказал про себя Лоример, полуподняв руку, я ваш новый сосед. А потом мотоцикл скрылся, шум замер, и Лоример снова остался в Деревне Альбион в одиночестве и в тишине.

Он был очень доволен: все здесь было новым, и сам он ощущал себя по-новому, будто представитель нового человеческого вида. Казалось, здесь совсем другой город – более анонимно-европейский, что ли. Лоример повернулся лицом на восток, в сторону более близкой здесь Европы, и набрал побольше воздуха в легкие. Пронзительный ветер, дувший ему в лицо, прилетел откуда-то из Франции или из Бельгии, а может, из Нидерландов; он почувствовал внутри легкий холодок возбуждения при мысли о том, что наконец-то обосновался в своем новом владении. Он не знал здесь ни души, и – что того лучше – ни единая душа не знала его.

Он распрямил плечи. Настала пора сделать первые звонки со своего новенького белого телефона: во-первых, призвать на помощь бригаду «смазочников», чтобы разобраться с Ринтаулом, а во-вторых, договориться о встрече с легендой рок-н-ролла Дэвидом Уоттсом.

206. Алан рассказывал мне, что где-то на Филиппинах, на отдаленном островке, живет племя, где сурово наказывают человека, который разбудил спящего. Сон – драгоценнейший дар, убеждены люди этого племени, и разбудить кого-то – значит, по сути дела, украсть у него или у нее нечто ценное.

Меня стала тревожить мысль о том, что у меня слишком часто бывает сон с БДГ. «Ну, – сказал Алан, – у тебя – классический случай чуткого сна, а быстрый сон – это чуткий сон». «Но он не кажется мне чутким, легким, – возразил я, – когда происходит. Он кажется глубоким». «А-а, – ответил Алан, – это потому, что у тебя бывает только сон с БДГ».

Книга преображения

Дэвид Уоттс жил в просторном белом оштукатуренном особняке (на тихой улочке неподалеку от Холланд-парк-авеню) – из тех, что обычно называют «посольскими». Он был обнесен высокой стеной с воротами и камерами видеонаблюдения, установленными там и сям под всеми возможными углами обзора.

Лоример долго ломал голову над тем, как ему следует выглядеть на этой встрече, и теперь был доволен результатами. Он не брился со дня свидания с Флавией, и сегодня утром его подбородок темнел от щетины. Теперь он побрился, но оставил прямо под нижней губой прямоугольник чернеющей поросли величиной в почтовую марку. Он выбрал старый костюм, готовый, мышино-серого цвета, дополнил его ярко-синим джемпером с вырезом мыском, белой нейлоновой рубашкой и узким зеленовато-оливковым галстуком в тонкую диагональную полоску фисташкового цвета. Обулся Лоример в начищенные до блеска ботинки до щиколоток на каучуковой подошве, с желтыми стежками на швах. Он решил надеть очки – квадратная серебряная оправа с прозрачными стеклами, а еще – милый штришок, подумал он, – обмотал правую дужку клейкой лентой. Такая внешность, надеялся Лоример, красноречиво говорила об отсутствии какой-либо исключительности, чего он и добивался; персонаж, которого он собирался изображать, не должен был претендовать почтини на что.

Он посидел некоторое время в машине, остановившись на дороге ярдах в ста от Уоттсова особняка, и разглядывал свое отражение в зеркале заднего обзора. Вдруг он понял, что клочок бороды под нижней губой – это лишнее, потянулся к отделению для перчаток, достал электробритву (она всегда там лежала) и немедленно сбрил остатки щетины. Затем плеснул немного минералки на расческу и прошелся ею по волосам, чтобы не блестели, – последний штрих. Теперь он был готов.

Две минуты ему понадобилось на то, чтобы проникнуть за ворота в стене, а еще три минуты пришлось дожидаться, пока откроют парадную дверь. Чтобы скрасить ожидание, он ходил взад-вперед по мощеному двору с терракотовыми вазами, в которых росли лавр и самшит, – все это время чувствуя на себе пристальный «взгляд» камер, отслеживавших каждое его движение.

Наконец дверь открыл какой-то толстяк с младенческим лицом, в спортивном джемпере с надписью «Турне Ангцирти» на пузе (Лоример подумал: не для него ли специально он так вырядился). Он представился как Терри и повел Лоримера через пустой холл – новый паркет пах лаком – в маленькую гостиную, где стояло множество неудобных стульев из хрома и черной кожи. В углу рос огромный раскидистый реликтовый папоротник, а на стенах висели под оргстеклом классические рекламные плакаты – «Кампари», «Эс-Эн-Си-Эф» [19]19
  SNCF (Societe Nationale des Chemins de Fer) – французская система железных дорог.


[Закрыть], «Эссо», Аристид Брюан в своем красном шарфе [20]20
  Плакат Тулуз-Лотрека.


[Закрыть]. А в верхнем углу стены, возле мигающего красного глазка, отслеживающего движения посетителя, висела еще одна видеокамера размером с большой спичечный коробок. Лоример перепробовал два или три стула, прежде чем нашел тот, что его позвоночник мог попытаться перенести, снял очки, протер стекла, снова надел их. Потом положил руки на колени и занял спокойную позу ожидания – сама неподвижность и незаинтересованность.

Двадцать пять минут спустя Терри вернулся вместе с Дэвидом Уоттсом и представил его. Уоттс был высокий, но тощий (почти как анорексик, подумал Лоример), со впалой грудью и узкими, как у незрелого мальчика, бедрами. На нем были кожаные штаны и шерстяной свитер с вырезом лодочкой и дыркой на локте. Вместо длинных масляных волос, фигурировавших на фото во вкладышах к компакт-дискам, была короткая стрижка «под морячка», и – что любопытно – левая щека была недобрита: казалось, будто к левой стороне его лица прилип квадратный клочок ковра. Длинные костлявые пальцы Уоттса то и дело трогали и поглаживали эту фрагментарную бородку, выглядевшую довольно отталкивающе, подумал Лоример, как клочок стеганого одеяла. Лоример был очень доволен, что, повинуясь какому-то чутью, побрился в последнюю минуту: два клочка недобритой щетины в одной комнате смотрелись бы подозрительно манерно.

– Добрый день, – поздоровался Лоример без улыбки. – Я Лоример Блэк.

– Ага, – раздалось в ответ.

Терри стал предлагать напитки, и Уоттс остановил свой выбор на итальянском пиве. Лоример попросил «пепси», а когда выяснилось, что «пепси» нет, сказал, что в таком случае ничего не надо: «Спасибо, все в порядке».

– У нас есть «кока» – правда, Терри?

– «Кока», диетическая «кока», диетическая «кока» без кофеина, обычная «кока» без кофеина, недиетическая «кока» с кофеином, – выбирайте любую.

– Я не пью «коку», – ответил Лоример. – Все в порядке, спасибо.

Терри ушел за итальянским пивом, а Уоттс закурил сигарету. У него были мелкие ровные черты лица, бледные серовато-карие глаза и россыпь мелких родинок, спускавшаяся от подбородка по шее и исчезавшая под горловиной свитера.

– Работаете на страховую компанию? – спросил Уоттс. – Значит, это вы, гады, нас все эти месяцы мурыжили?

Лоример вкратце объяснил, в чем состоят функции и обязанности специалиста по оценке убытков: он не независим, но беспристрастен.

Уоттс нахмурился и сделал затяжку.

– Давайте говорить начистоту, – предложил он (и в его гортанном столичном выговоре послышался едва уловимый призвук ближнего Запада – Слоу, Суиндона или Оксфорда). – Мы подписываем контракт с вами, модниками, так? Мы платим о-хре-ни-тельныйвзнос, а потом, когда я заболеваю и отменяю турне, к нам присылают парней вроде вас и начинают препираться?

– Не всегда.

– Да ладно вам. Они приглашают вас, чтобы вы как профессионал посоветовали им – выплачивать ли ту сумму, которую они уже согласились мне выплатить, если что-то не заладится, – так? Когда мы подписывали полис, там нигде не было написано, что на меня стаей слетятся эти чудилы-оценщики и будут твердить: «Пиши пропало, Хосе».

Лоример пожал плечами. Сейчас было крайне важно оставаться спокойным и равнодушным.

– Там все можно найти мелким шрифтом, – сказал он. – Не я же изобрел все эти методы, – прибавил он. – Я просто там работаю.

– Как сказал охранник в концлагере, пуская газ.

Лоример чихнул, приложил платок к носу.

– Мне это тоже не по душе, – заметил он ровным голосом.

– А мне не по душе вы, модник, – отрезал Уоттс. – Какую музыку вы покупали в последний раз, а? – Он перечислил несколько знаменитых рок-групп с едким, колючим презрением в голосе, словно у него в горле кость застряла. – Нет, – сказал он потом, – могу поспорить, вам нравится «Три Тела Минимум». Просто гляжу на вас – и поспорить могу, что вы – из тех, кто тащится от «Трех Тел Минимум». Ну же?

– В последний раз – если не ошибаюсь, – Лоример выдержал паузу, – это был Кваме Акинлейе и его «Achimota Rhythm Boys». Альбом называется «Сущая Ачимота».

– Сущее что?

– «Сущая Ачимота».

– А что это такое – «Ачимота»?

– Не знаю.

– «Сущая Ачимота»… Значит, любите африканскую музыку?

– Да. Я вообще не слушаю ни европейскую, ни американскую рок-музыку, написанную после шестидесятых.

– Правда? А почему так?

– Она лишена жизненности.

– А как насчет моей? По-моему, уж куда жизненней.

– Боюсь, с вашим творчеством я не знаком.

Лоример заметил, что эти слова по-настоящему озадачили Уоттса, встревожили его по какой-то глубинной, но пока непонятной причине.

– Терри! – прокричал Уоттс в сторону двери. – Где это чертово пиво, наконец? – Потом снова обернулся к Лоримеру, поглаживая волосистый клочок на щеке. – Значит, вы не верите, что я был болен, так?

Лоример вздохнул и достал из чемоданчика блокнот.

– Две недели спустя после отмены «Турне Ангцирти» вы выступали на сцене Альберт-Холла…

– А, да ладно вам. Это же было для гребаной благотворительности – «Больные детишки и музыка», что-то вроде того. Господи Иисусе. Терри, я тут подыхаю от жажды!Где этот жирный ублюдок? Слушайте, я вам целый полк докторов могу привести.

– Это совершенно ничего не меняет.

Уоттс казался изумленным.

– Я буду с вами судиться, – заявил он вялым тоном.

– Вы вольны предпринимать любое законное действие. Честно говоря, мы и сами предпочитаем решать подобные дела через суд.

– Слушайте, да что тут, в самом деле, происходит? – возмутился Уоттс. – Меняете правила, когда уже пол-игры сыграно. Ворота начинаете переставлять. Все же страхуются – абсолютно все, это самое обычное дело. Даже те, у кого нет закладных, и те застрахованы. Даже те, кто сидит на пособии. Да никто бы этого не делал, если б вы всюду стали соваться и передвигать ворота. Послушайте – вы же, модники, нам попросту заявляете: «Не будем платить – хрен вам. Отвалите». Так ведь? Так вот, если б люди знали, что им светит вся эта…

– Дело здесь только в честности или вероломстве.

– Это что еще такое? Терри!

– А то, что, по нашему мнению, вы представили нечестный иск.

Уоттс взглянул на него с любопытством, как зачарованный.

– Как, вы сказали, ваше имя?

– Блэк, Лоример Блэк.

– Сделайте для меня кое-что, Лоример Блэк. Держите голову прямо и смотрите влево – максимально левее, как только можете глаза скосить.

Лоример сделал, как он просил: резкость зрения пропала, лишь где-то слева, у края поля обзора, виднелся прозрачный профиль носа.

– Видите что-нибудь? – спросил Уоттс. – Что-нибудь необычное?

– Нет.

– Ну вот, – а я вижу, приятель. – Завращав глазными яблоками, Уоттс сам стал коситься влево. – Я вижу черное пятно, – сообщил он. – В самом дальнем левом углу зрения я вижу черное пятно. Знаете, что это?

– Нет.

– Это дьявол. Это дьявол, он сидит у меня на левом плече. Он сидит там уже полгода. Поэтому я и не брею левую щеку.

– Ясно.

– А теперь скажите мне, мистер Модник-Оценщик-Убытков, как, черт возьми, музыкант может отправляться в восемнадцатимесячное турне по тридцати пяти странам, если у него на плече сидит дьявол?!

* * *

Лоример ждал в холле, пока Терри принесет ему пальто.

– В следующий раз у нас обязательно будет «пепси», – пообещал он весело.

– Не думаю, что будет «следующий раз».

– О-о, обязательно будет, – сказал Терри. – Вы произвели неизгладимое впечатление. Не помню, чтобы он с кем-нибудь дольше двух минут разговаривал – кроме Даниэль. У вас есть визитная карточка? Вы ему понравились, приятель. Теперь вы, можно сказать, в друзьях у него.

Лоример протянул ему визитку, не зная – чувствовать себя польщенным или встревоженным.

– А почему он все время называл меня модником?

– А он всех так называет, – объяснил Терри. – Знаете, это как по телику, когда показывают фильм, где все ругаются, чертыхаются и матерятся? Они заново записывают звук, и там вместо «..аный» – уже «долбаный», вместо «хер» говорят «хрен», и так далее.

– Ну да.

– Ну вот, а если герой фильма говорит «мудак», они это переписывают на «модник». Честное слово – вы сами как-нибудь послушайте. Это ему так понравилось, Дэвиду, то есть, – проговорил Терри с улыбкой. – Маленький модник.

* * *

Лоример поехал прямо по Холланд-парк-авеню, через Ноттинг-Хилл-Гейт и Бейсуотер-роуд к Марбл-Арч, затем вниз по Парк-Лейн, налево у Вестминстерского моста, и дальше по набережной Виктории. Лоример не мог бы объяснить, почему ему вздумалось свернуть в сторону от набережной, но такая мысль внезапно пришла ему в голову, и он поддался капризу.

«Федора-Палас» был уже наполовину уничтожен, осталось всего три этажа. Грузовики вывозили мусор, цепкие когти «гусениц» царапали внешние стены, в воздухе летала густая цементная пыль. Лоример завязал разговор с прорабом в каске, и тот рассказал, что здесь все сровняют с землей, а забор вокруг строительной площадки оставят. Лоример прошелся вокруг, пытаясь понять назначение этой новой стройки, стараясь взглянуть на дело со всех точек зрения, но из этого ничего не выходило. Тогда он позвонил по мобильнику Торквилу.

– Слава богу, что ты позвонил, – сказал Торквил. – Не могу тут у тебя стиральную машину найти.

– У меня ее нет. Тебе придется пойти в прачечную.

– Шутишь ты, что ли! Ах да, и еще что-то с сортиром случилось. Не спускается.

– Ладно, я с этим справлюсь, – сказал Лоример. – Слушай, тут «Федора-Палас» разрушают. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Э-э… – задумался Торквил. Лоримеру казалось, он слышит, как тот думает. – Нет, – в конце концов ответил Торквил.

– Черт знает что – так все взять и списать! Здание же было практически достроено. Пусть ущерб от пожара, – но зачем все до основанья крушить?

– Ума не приложу. А где тут поблизости приличная закусочная?

Лоример направил его в «Матисс», а потом выключил телефон. Он решил, что дело «Федора-Палас» пора считать закрытым: премия ему причитается, теперь нет смысла копаться во всем этом, – да и, в любом случае, сейчас его гораздо больше беспокоило то, что происходит у него дома.

Глава одиннадцатая

Флавия Малинверно целовала Лоримера так, как его никогда еще не целовали. Ей каким-то образом удалось просунуть верхнюю губу между его верхней губой и зубами. В остальном это был вполне ортодоксальный, полноценный поцелуй, и все же это странное давление на верхнюю часть рта чувствовалось сильнее всего. Это было жутко возбуждающе. Потом Флавия оторвалась от него. «М-м-м-м, – произнесла она. – Как хорошо». «Поцелуй меня снова», – сказал Лоример. И, прижав ладони к его щекам, она вновь приникла к нему. Теперь она посасывала его нижнюю губу, а потом язык, на манер теленка-сосунка…

Это было прозрачное сновидение – совершенно определенно, сомнений быть не может, думал Лоример, занося «очищенное» изложение сна в дневник сновидений у изголовья. Он ведь пожелал, чтобы она поцеловала его снова, – и усилием воли добился во сне, чтобы это произошло; Алан будет очень доволен. Лоример сидел на узкой койке в институтской кабинке, слегка запыхавшись, – все еще потрясенный и отчетливостью пережитого во сне, и неопровержимым доказательством собственной эрекции, в который раз дивясь способности мозговых феноменов в точности воспроизводить сложнейшие физические ощущения, нет, даже не воспроизводить – изобретать целые комплексы физических ощущений. Этот способ поцелуя… Его трепетная осязаемость… А между тем он сидит в полном одиночестве на верхнем этаже университетского здания в Гринвиче, и время сейчас – он сверился с часами – 4.30 утра. Конечно, такой сон был вызван легко объяснимыми причинами. Он должен был увидеть Флавию всего через несколько часов, а кроме того, она постоянно присутствовала в его мыслях, вытесняя все прочие предметы – Торквила, Хогга, Ринтаула, дом в Силвертауне… Лоример тряхнул головой и сделал шумный выдох, как спортсмен после тренировки, а потом вспомнил, что сегодня ночью в институте еще две чутко спящие «морские свинки». Он снова улегся на кровать, сплетя пальцы за головой, и понял, что не стоит пытаться снова заснуть, чтобы вернуть то прозрачное сновидение. Вспоминая его, он улыбнулся: этот сон был настоящей наградой, – он ведь не собирался сегодня идти в институт, просто это оказалось желанным – чтобы не сказать вынужденным – бегством.

Когда накануне вечером он вернулся в свою квартиру, то повсюду там обнаружились следы пребывания Торквила – будто слон натоптал. Скомканное одеяло свисало с дивана наподобие растекающихся циферблатов Дали, подушки со вмятинами громоздились на стуле рядом, Торквилов чемодан лежал распахнутым посреди ковра, а его неопрятное содержимое торчало оттуда, как страницы с объемными картинками из какой-то особенно гадкой книжки; в самых неожиданных местах обнаружились три использованные пепельницы, а на кухне понадобилась десятиминутная уборка. Поколдовав со сливным бачком унитаза, Лоример наконец смыл разнообразные отходы Хивер-Джейновой жизнедеятельности. На дверь спальни он решил повесить замок: по-видимому, Торквил уже наведался и в платяной шкаф, и в комод, а одной рубашки недоставало. Произведя быструю уборку и пропылесосив квартиру, Лоример привел ее в более или менее привычное состояние.

И тут вернулся Торквил.

– Катастрофа, – сообщил он, войдя в квартиру и сразу устремившись к столу с напитками, где немедленно налил себе порцию виски. – Это конец, Лоример. Сегодня я готов был совершить убийство, такая меня злость взяла. Я готов был собственными руками придушить этого хорька-адвоката.

В руках у него уже дымилась сигарета, к тому же он включил телевизор.

– Убил бы, честное слово. Я тут рубашку у тебя одолжил – надеюсь, ты не против. Мне нужно где-то раздобыть денег. В этом месяце мне нужно пятнадцать тысяч фунтов, а через две недели пора за школу платить. Я по уши в говне. Как насчет ужина?

– Я ухожу, – вовремя нашелся Лоример.

– А что это за старая вешалка там внизу? Я видел, как она сквозь щелку на меня зырит.

– Ее зовут леди Хейг. Очень милая старушка. Ты с ней поговорил?

– Я просто крикнул: «Кыш!» – и она захлопнула дверь, вот и все. Мне нужно найти работу, Лоример, хорошо оплачиваемую работу, причем как можно скорее. А куда ты идешь?

– В клинику, куда я хожу на терапию сна. Я там на всю ночь останусь.

– Правда? – Торквил было ухмыльнулся, но на него сразу же обрушился груз собственных забот. – Думаю, сяду сегодня на телефон, позвоню дружкам, может, что-то придумают, а там… Есть в этой лесной глухомани какая-нибудь китайская забегаловка, где продают навынос?

И вот сейчас, ворочаясь на своем узком ложе, Лоример заранее хмурился, представляя, каковы будут последствия Торквилова «китайского» ужина на его чистой ухоженной кухне. И все же Торквил – наименьшая из его забот… Днем он припарковал «тойоту» на заднем дворе «Джи-Джи-Эйч», где было два места для стоянки (для Хогга и Раджива) и небольшая погрузочная площадка. Раджив сочувственно поцокал и покачал головой, глядя на состояние верхнего слоя краски.

– Клиенты-мерзавцы – да, Лоример? Ничего, предоставь все мне, я тебе добуду новенькую, блестящую.

Лоример пошел к Хоггу, чтобы рассказать, что случилось с машиной. Тот был в черном галстуке и сумрачном костюме, будто только что с похорон.

– А откуда ты знаешь, что это – работа Ринтаула? – грубо спросил Хогг. – Может, это вандалы постарались.

– Он оставил у меня на автоответчике сообщение с угрозой: «Это еще не всё».

– Не очень-то похоже на угрозу, по-моему. Кто-нибудь что-нибудь видел, свидетели имеются?

– Машина была припаркована на чужой улице. Там никто не знал, что она моя.

– Тогда и говорить не о чем, – заявил Хогг, запустив руки в глубокие карманы и что-то там нашаривая.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я не могу заказывать «смазку» на таких сомнительных основаниях, – отвечал Хогг с неубедительной прямотой, наконец выудив из кармана мятную пастилку и отправив ее в рот. Она ударялась о его зубы с громким стуком, точно палка о железную ограду. – Ты хоть представляешь себе, что такое «смазка»? Это же серьезное, чтобы не сказать – недозволенное, дело. Мы должны быть абсолютно уверены, что она необходима. А в твоем случае. Веселый Джим, я не уверен.

– Значит, вы не станете «смазывать» Ринтаула? – переспросил Лоример, не в силах скрыть изумления.

– Вот что, Лоример, врубайся быстрей. Раз ты так напуган – устраивай «смазку» сам, – вот тебе мой совет. Бери ответственность на себя: режь лук, жарь лук.

Но этим дело не кончилось: через несколько часов ему позвонил Раджив.

– Извини, парень, он отказался заменить твою машину.

– Но почему, черт возьми? Она же застрахована – верно?

– Не нам судить и рядить почему, Лоример. Пока.

И Лоримеру пришлось ехать домой на своей поджаренной «тойоте». Ум его лихорадочно работал, пытаясь уяснить причину теперь уже неприкрытой, вызывающей враждебности Хогга. Он терялся в догадках – знает ли Хогг, что он приютил Торквила у себя дома, – и пришел к выводу, что, вероятно, знает, потому что Хогг, похоже, знал практически все; и теперь Лоример понял, что в глазах Хогга такая близость с изгоем компрометирует его.

226. Прозрачные сновидения.Прозрачные сновидения – это такие сновидения, которыми спящий способен управлять по своему желанию. Они являются феноменом глубинных уровней сна с БДГ и происходят в так называемом «состоянии D». Сон в «состоянии D» занимает 25 % сна с БДГ и протекает короткими яркими вспышками.

– Что в тебе самое замечательное, – говорил Алан, – и что делает тебя моей любимой «морской свинкой», – это твое «состояние D», оно занимает около сорока процентов сна с БДГ.

– Меня это должно беспокоить?

– Не знаю. Но это означает, что у тебя больше шансов видеть прозрачные сновидения, чем в среднем у большинства людей.

– Благодарю.

– Мне кажется, в этом – еще одна причина того, что ты мало спишь. Такого человека, как ты, сон слишком возбуждает, чересчур изматывает.

Книга преображения

Снег пошел нежданно-негаданно: люди словоохотливо изумлялись в магазинах и автобусных очередях, сетовали, что оделись совсем не по погоде, и поносили на чем свет стоит синоптиков, опозоривших себя неточными предсказаниями. Порывистый восточный ветер внезапно переменил направление и задул с севера; теперь новые воздушные течения мчались к Европе от заснеженных фьордов Скандинавии, с Балтийского моря, с ледяных отрогов арктического шельфа. К тому времени, когда Лоример добрался до Чок-Фарм, на тротуаре лежал уже дюймовый слой снега, а дороги превратились в марципановое месиво, исполосованное следами автомобильных шин. Снежинки – крупные, как полистироловые монетки, – с ленивой непрерывностью сыпались с низкого, серно-серого неба.

Являя яркий контраст сегодняшнему дню, выбранный Флавией ресторан, «Соле-ди-Наполи» (неаполитанского происхождения, что неудивительно), был расцвечен розовыми и ярко-желтыми красками, наполнен образами и символами солнечного юга: вазы с сухими цветами, снопы колосьев, выглядывающие из-за зеркальных рам, плохо исполненная фреска на стене над печью для пиццы, изображающая ультрамариновый Неаполитанский залив с дымящимся Везувием, а прямо над баром – целая полка, заваленная соломенными шляпками. На каждом столике стояла маленькая колючая агава в горшочке, а официанты были одеты в синие футболки с золотым лучистым солнышком слева на груди.

Лоример потопал ногами, чтобы стряхнуть снег с обуви, смахнул снежинки с волос, и его провели к столику. Может, клиентам тут надо было бы выдавать солнцезащитные очки для поддержания настроения, подумал он – и заказал, несмотря на погоду, летнюю «кампари»-соду (помнится, любимый напиток старшего брата Слободана). Конечно, пришел он до абсурдного рано, а Флавия к тому же опоздала минут на двадцать. Лоример сидел и терпеливо ждал, ум его пребывал в нейтральном бездействии; он наблюдал, как за окном падают и падают снежинки, и вслед за первой порцией «кампари»-соды последовала вторая. Он отказывался размышлять, почему Флавия пригласила его, – просто принимал этот факт как благодать, как невероятное везение, – и тщетно пытался отогнать от себя образы из сегодняшнего прозрачного сновидения. Деваться просто некуда, осознавал он с возраставшим удовольствием: тут он вляпался по уши, пиши пропало. То, что она замужем, что существует в ее жизни какой-то муж – грубиян и мужлан, – совершенно ничего не меняет. И столь же не важно, осознал он, испытав легкий укол совести, и то, что у него вот уже почти четыре года прочная связь со Стеллой Булл… Нет, сейчас не время рассуждать о морали, сказал он себе, такие минуты должны принадлежать по-идиотски радужным мечтам, сладким предсказаньям, грезам столь необузданным, столь невозможным, что…

В ресторан вошла Флавия Малинверно.

Официанты бросились к ней с возгласами: «Bellissima!», «Flavia, mia cara!», «La piu bella del mondo!» [21]21
  «Прекраснейшая!», «Флавия, дорогая!», «Самая красивая на свете!» ( ит.)


[Закрыть]и так далее: здесь явно все ее знали. Менеджер снял с нее пальто и с поклонами, точно придворный елизаветинской эпохи, повел к столику, за которым сидел Лоример. Его сфинктер плотно сжался, легочную систему поразил астматический спазм, а клетки мозга как будто нейтрализовал какой-то мощный вирус слабоумия. Волосы Флавии вновь изменили цвет – теперь они отливали красноватой умброй, сквозь которую просвечивало темное золото, и блестели, переливаясь солнечными оттенками «Соле-ди-Наполи», так что глаза невольно моргали. Губы были темнее, уже не такие красные. Он даже не сразу заметил, во что она одета: замша, шарф, просторный рубчатый свитер.

Она проигнорировала его протянутую дрожащую руку и быстро проскользнула за стол.

– Ты, я вижу, снег с собой принес.

–  М-н-в-х-н-г?

– Снег, дорогой. Белая фигня, которая падает с неба. Снег из Пимлико. Сегодня утром здесь было тихо и солнечно.

– A-a…

– He видел там снаружи машину? Шампанского, пожалуйста, una bottiglia, Джанфранко, grazie mille [22]22
  Одну бутылку… большое спасибо ( ит.).


[Закрыть]. Похоже, кто-то ее поджег. Почти произведение искусства.

– Это моя машина.

Флавия замерла и посмотрела на него, склонив голову набок, сузив глаза и нахмурившись. Лоример почувствовал, как к горлу подкатывает какой-то глупый жеребячий смех, и с трудом трансформировал его в приступ кашля.

– Успокойся, – сказала Флавия. – Выпей воды. Так что случилось?

Лоример глотнул воды; может, остатки выплеснуть себе на голову, чтобы довершить картину полнейшей задницы? Он тихонько постучал себя по груди и попытался успокоиться.

– Кто-то поджег ее. Газовой горелкой. Краска облезла, но все остальное в исправности.

– Не возражаешь, если я закурю? А зачем кому-то понадобилось это делать?

– Не возражаю. Профессиональный риск, – пояснил он, а потом поправился: – Возможно, вандализм.

– Опасная у тебя работа, – заметила Флавия, сделала затяжку и потушила сигарету. Шампанское уже принесли, и теперь официант наполнял два бокала. – Твое здоровье, Лоример Блэк, – есть что отметить.