Текст книги "Броненосец"

Автор книги: Уильям Бойд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Нет, не совсем.

– Я слышала, как вы с моим мужем говорили о музыкальных инструментах. Нас несколько человек собралось, получился маленький камерный оркестр. Я и подумала – может, он вас тоже пытается завербовать.

– Нет, я не играю, это… – Лоример махнул рукой в другую сторону стола, где сидела его мнимая подруга, его фальшивая невеста, и вдруг понял, что напрочь забыл ее имя. – Это она… Она… М-м… Это она – музыкант. А я работаю в страховом деле.

– Не сметь о работе! – рявкнул на него Торквил. – Оштрафовать его. Кому бренди?

Долговязая Филиппа убрала из-под носа Лоримера нетронутый крем-брюле.

– Тебе слово, Хивер-Джейн, – сказал Оливер Ролло, молотя рукой воздух.

– Лох-Кенбарри, – нахмурилась Бинни, пытаясь что-то припомнить. – Это не рядом с Форт-Огастесом?

– Да, неподалеку.

Поттс уже в седьмой или восьмой раз попыталась угостить его сигаретой. Он в очередной раз отказался и поднес ей свечу. Она наклонилась поближе к пламени, придерживая сигарету, и, понизив голос, произнесла, едва шевеля губами:

– Должна заметить, Лоример, это очень возбуждает – сидеть рядом с тобой и знать, что ты совсем без ничего под килтом.

– Бинни, – нетерпеливо позвал Торквил.

– Извини, дорогой. – Бинни поднялась. – Ну что, дамы?

Лоример вообразил презрительное негодование и насмешливое фырканье Ивана Алгомира: Женщины вышли из комнаты?Поттс вспрыгнула и куда-то унеслась, Лайза Посон последовала за ней, но не так решительно. Только русская не пошевелилась.

– Ирина? – позвала Бинни, указывая на дверь. А, вот как ее зовут.

– Что такое? Куда нас… – Впервые за весь вечер она беспомощно взглянула на Лоримера.

– Это обычай, – объяснил он. – Британский обычай. Женщины покидают мужчин в конце трапезы.

– Но почему?

– Потому что мы рассказываем грязные анекдоты, – ответил Оливер Ролло. – Торквил, у тебя есть портвейн в этом кабаке?

* * *

Лоример был доволен собой. Когда дамы покинули комнату, а Торквил с Оливером засуетились, закуривая сигары, он стал расспрашивать Нейла Посона про его камерный оркестр, и тот начал радостно распространяться о своей страстной любви к музыке, о том, как трудно, но приятно управлять любительским оркестром, а потом целых десять минут рассуждал о том о сем не терпевшим вмешательства учительским, нет – директорским тоном. И только когда настойчивые покашливания Оливера Ролло обратили внимание Торквила на то, что в комнате воцарилась вопиющая скука, тот предложил присоединиться к дамам, которые пили кофе у камина.

Вечер прошел быстро; Посоны ушли почти сразу, и Лоример сердечно с ними распрощался, даже чмокнув Лайзу Посон в щечку, зная наверняка, что никогда больше не увидит этих людей. Ирина заявила, что устала, и Бинни, вскочив с места, суетливо проводила девушку в отведенную ей спальню. Потом отправились спать Оливер и Поттс, напутствуемые сальными замечаниями со стороны Торквила. Наступил странный момент, когда Лоример и Торквил остались в комнате одни; Торквил развалился в кресле, вытянув ноги, посасывая обслюнявленный кончик сигары и потягивая из стакана остатки бренди.

– Отличный вечер, – произнес Лоример, чувствуя, что надо как-то нарушить интимную тишину, которая начала сгущаться в комнате.

– Вот так всегда, – отозвался Торквил. – Старые друзья. Хорошая еда и выпивка. Немного поболтали. Немного пошутили. Все это, знаешь, как-то скрашивает жизнь.

– Думаю, мне пора, – сказал Лоример, стараясь не обращать внимания на тупую боль, которая вдруг сжала ему голову над глазами.

– Если Поттс попытается забраться к тебе в постель, вышвыривай ее, – проговорил Торквил с неприятной усмешкой. – Кошка на раскаленной крыше, она самая. На все готова.

– А разве она и Оливер не…

– Ну да. Они через месяц собираются пожениться.

– А-а.

Возвратилась Бинни.

– Вы еще не идете спать, Лоример? Боже мой, уже без десяти два. Засиделись.

– Прекрасный вечер, Бинни, спасибо вам большое, – поблагодарил Лоример. – Превосходный ужин. Очень приятно было со всеми познакомиться.

– Поттс – просто умора, правда? А Посоны очень милы. Как вы думаете, Ирине понравилось?

– Уверен, что да.

– Она тихоня, правда?

– Думаю, завтра нам всем вместе надо отправиться на прогулку, – вмешался Торквил. – Перед обедом. Подышать свежим воздухом. Завтрак поздний, все спускаются вниз, кто когда хочет.

– А вы знаете Питера и Кику Милбрук? – спросила Бинни.

– Нет, – ответил Лоример.

– Это наши друзья из Нортгемптоншира. Они завтра придут к обеду. Вместе с сынишкой, маленьким Алисдером. Будет компания для Шолто.

– Это тот дислексик? – поинтересовался Торквил. – Алисдер?

– Да, – сказала Бинни. – Жалко мальчика, очень тяжелый случай.

– Вот здорово: один – неграмотный, а другой в постель мочится! Они должны поладить.

– Это жестоко, Торквил, – сказала Бинни. Ее голос вдруг задрожал от волнения. – Зачем ты такие гадости говоришь?

– Я ухожу, – сказал Лоример. – Всем спокойной ночи.

* * *

Из своего окна Лоример увидел вереницу светящихся огней вдоль Грейт-Норт-роуд. Почему такое множество машин, думал он, покидает город в субботу вечером и несется на север? Что за путешествия берут здесь свое начало? Какие новые начинания? Внезапно он ощутил приступ тоски: ему страстно захотелось оказаться среди них и тоже мчаться во тьме, наматывая как можно больше миль, которые разделяли бы его и Приддионз-Фарм в Монкен-Хадли.

221. Однажды поздно ночьюты ехал по городу и пытался настроить приемник на какую-нибудь радиостанцию, которая не передавала бы поп-музыку конца XX века. Ты крутил колесико и вдруг услышал мелодию и мудрый голос с хрипотцой, который на миг заставил тебя нарушить свое правило и прислушаться. Пел Нэт «Кинг» Коул, и простой текст запомнился сам собой: «Мудрее штуки в жизни нет – любя, любимым быть в ответ». Почему тебе вдруг сделалось так невыносимо тоскливо? Была ли в том повинна ненаигранная меланхолия в холодном, «раково-легочном» голосе Нэта? Или песня тронула тебя как-то иначе, залезла в тот извечный потаенный кармашек нужды, который есть у всех нас? Потом ты снова поменял частоту и нашел чувственного, изысканного Форе, который развеял твою тоску. Мудрее штуки в жизни нет.

Книга преображения

* * *

Чья-то рука настойчиво трясла Лоримера за плечо, и он проснулся, медленно осознавая, что во рту пересохло, организм отравлен алкоголем, а в голове гонгом бьется звонкая и безрассудная боль. Над ним в темноте склонился Торквил, одетый в халат. Откуда-то доносился пронзительный полукрик-полувой, похожий на траурные завывания плакальщиц в каком-нибудь первобытном обряде. На миг Лоример даже подумал, что это шум протеста, раздающийся в его собственном измученном мозгу, но вскоре установил, что он доносится из глубины дома: значит, беда приключилась не с ним, а с кем-то другим.

– Лоример, – позвал Торквил, – тебе надо уезжать. Прошу тебя, немедленно!

– О, боже… – Лоримеру больше всего хотелось сейчас почистить зубы, съесть что-нибудь соленое, пряное и острое, а потом снова почистить зубы. – Который час?

– Полшестого.

– Боже правый. А что случилось? Что там за шум?

– Тебе надо уезжать, – повторил Торквил, отступая от кровати: Лоример скатился с нее, плюхнувшись на колени, а уже из этого положения поднялся и оделся как только мог быстро.

– Ты должен увезти с собой Ирину, – сказал Торквил. – Она уже готова.

– А что случилось?

– Ну-у… – Торквил устало выдохнул. – Я пошел к Ирине в комнату, и мы…

– Ты и Ирина?

– Да. Я сунулся туда часа в три ночи – а за каким чертом, ты думаешь, я затащил ее сюда? Ну вот, и мы там, того. «Занялись любовью», как говорится. А потом я ко всем свиньям заснул, и она тоже. – Он взглянул на часы, а Лоример тем временем складывал килт и спорран в свой саквояж. – А потом, около получаса назад, в нашу спальню – мою с Бинни – зашел Шолто. Этот паршивец замочил постель.

– Ясно.

– Он никогда тут не мочится в постель – никогда! – прошипел Торквил с настоящей яростью. – Не пойму, с чего это вдруг.

Лоример тщательно застегивал молнию на своей ночной сумочке, не желая ничего говорить, не желая заступаться за Шолто и встревать с какими-либо замечаниями.

– И вот Шолто говорит: «А где папа?» Тогда Бинни начинает волноваться. Бинни оглядывается. Бинни принимается думать. И все, что я помню – я просыпаюсь совершенно голым рядом с Ириной, а у края кровати стоит Бинни, держит в руках одеяло и орет. Она до сих пор так и не успокоилась.

– О, господи. А где она сейчас?

– Я запер ее в нашей спальне. Ты должен увезти отсюда эту девушку.

– Я?

– Да.

– А как насчет Оливера с Поттс?

– Они мне нужны. Поттс там с ней сидит. Она давнишняя подружка Бинни.

– Да? Правда? Ну ладно, я уже готов.

Ирина, уже полностью одетая, тихо плакала в холле. Ее лицо казалось особенно нежным – теперь на нем не было ни косметики, ни пудры. Она не промолвила ни слова, и Торквил с Лоримером вежливо повели ее к машине Лоримера. На улице стояла настоящая стужа: мороз был такой крепкий, что даже гравий у них под ногами не скрипел – он просто обледенел. Дыхание отлетало в виде облачков пара – они красиво сгущались, а потом, чуть помедлив, растворялись в воздухе.

– Удачи, – пожелал Лоример и тут же сам удивился – зачем он это сказал. – Ну то есть, надеюсь, что ты…

– Она успокоится, – сказал Торквил, дрожа и кутаясь в халат. – Всегда этим кончалось. Просто, понимаешь, это в первый раз было так… наглядно, что ли.

– Ступай-ка лучше в дом, – сказал Лоример, – а не то насмерть простудишься.

– Чертовский холод. – Торквил посмотрел на Ирину; его взгляд был каким-то плоским и равнодушным, как будто он заглянул в холодильник в поисках съестного. Она не смотрела ему в глаза. – Скажи ей, ну, что будем держать связь, или что-то в этом роде. – Он просунулся в машину через окошко и похлопал Лоримера по плечу. – Спасибо тебе, Лоример! – Тон был прочувствованным. – Ты гуманист и джентльмен.

Лоример ожидал услышать от Торквила Хивер-Джейна что угодно, но не подобный комплимент.

* * *

Лоример осторожно вел машину по пустынным улицам, побелевшим и помертвевшим от мороза. Понадобилось несколько попыток, чтобы выяснить, где живет Ирина, – настолько всеохватным и солипсичным оказалось ее чувство жалости к самой себе, так трудно ей было вспоминать о мире, существовавшем за пределами тесного кольца ее позора. Наконец она взглянула на Лоримера, моргнула и хрипло произнесла: «Стоук-Ньюингтон». И он поехал от Монкен-Хадли в Стоук-Ньюингтон – через Барнет, Уэтстоун и Финчли, дальше по указателям в Сити, потом вокруг Арчуэя, мимо Финсбери-парка и дальше, в сторону Стоук-Ньюингтона. Проехав Северное Кольцо, он вдруг осознал, что проспал всего каких-нибудь три часа и, наверное, как формально, так и учитывая количество выпитого спиртного, еще не полностью рассосавшегося в его организме, его следует считать совершенно пьяным, несмотря на то что он никогда прежде с такой неприятной и осязаемой ясностью не чувствовал себя трезвым. Возле Севен-Систерз-роуд он вспомнил, что сейчас – воскресное утро и всего через двенадцать часов у него свидание с Флавией Малинверно. Его радость омрачалась отвратительным физическим состоянием. Ему нужно было подготовиться к этой встрече – важнейшей из всех его встреч; по существу, пора было начать хоть как-то контролировать ход своей жизни.

Глава девятая

Из Стоук-Ньюингтона Лоример вел машину осторожно и внимательно сквозь серую рассветную мглу. На бензозаправке он остановился, зашел купить воскресные газеты и двухлитровую бутылку кока-колы (обычной), а потом, медленно, но легко пробираясь миля за милей по пустым городским улицам, он то и дело прикладывался к бутылке. В Пимлико он приехал, чувствуя в животе сладкий газ, а на зубах – бархатистый сахарный налет. Очутившись в квартире, он принял четыре таблетки аспирина, почистил зубы, а потом полчаса отмокал в ванной. Затем он оделся, снова почистил зубы, схватил газету и устремился на улицу – завтракать.

Внизу его поджидала леди Хейг; сквозь дверную щель на него смотрели ее внимательные голубые глаза.

– Доброе утро, леди Хейг.

– Как прошла вечеринка? Приятные люди оказались?

– Да, было очень интересно.

– Я тут подумала – а что, если вы сводите Юпитера на прогулку?

– Я как раз собираюсь где-нибудь позавтракать.

– Вот и хорошо. Он не будет против, если вы угостите его кусочком бекона или колбаски. Я подумала, будет неплохо, если вы с ним поближе познакомитесь.

– Отличная идея.

– Он ведь когда-нибудь станет вашим – думаю, скоро.

Лоример задумчиво кивнул. Он не мог найти подходящего ответа для леди Хейг, спокойно пророчившей себе скорую смерть.

– Кстати, – добавила она, – вчера снова заходил тот человек, вас разыскивал.

– Какой человек?

– Он не назвался. Вежливый такой – сказал, что он ваш друг.

– Может, это инспектор? Раппапорт?

– Нет, другой. Впрочем, он и в самом деле был любезен, как полицейский. – Она распахнула дверь и вывела Юпитера. На нем было странноватое шерстяное пальтишко в клетку, прикрывавшее туловище и перевязанное поясом под брюхом и грудью. Слезящиеся глаза Юпитера смотрели на Лоримера с полным отсутствием любопытства.

– Он уже сделал свои дела, – заверила леди Хейг, доверительно понизив голос, – так что на улице вам бояться нечего.

Лоример зашагал по улице, а Юпитер поплелся рядом: он передвигался с явным усилием, как старик, больной артритом, но все-таки не отставал. В отличие от всех остальных собак, он не останавливался у обочины, не обнюхивал автомобильные шины или какой-нибудь мусор, не испытывал потребности поднимать лапу под каждой дверью или каждым фонарем, мимо которых они проходили; казалось, его вниманием целиком завладела задача проделать расстояние из пункта А в пункт Б, а на прочие собачьи шалости у него просто не было времени. Так они дружно шагали к кафе «Матисс» по холодным улицам, освещенным ярким утренним светом. Там Лоример привязал Юпитеров поводок к парковочному столбу, а сам вошел внутрь, намереваясь заказать себе самый калорийный завтрак, какой только могли ему приготовить в этом заведении. Народу внутри было пока мало – несколько завсегдатаев, надежно укрывшихся за шелестящими заслонками газет. Лоример выбрал себе место поближе к окну, чтобы не упускать из виду Юпитера. Официантка с внешностью испанской дуэньи равнодушно приняла у него заказ: бекон, сосиски, яичницу из двух яиц на поджаренном хлебе, жаренные на гриле помидоры и грибы, запеченные бобы с картошкой и еще порцию картошки отдельно. Когда все это принесли, Лоример обильно полил содержимое своей полной до краев тарелки щедрыми ручейками кетчупа и принялся за еду. Юпитер терпеливо сидел на привязи возле столба и время от времени облизывался; в своем потертом клетчатом пальтишке он был похож на старика-бродяжку. Лоример почувствовал себя виноватым и вынес псу сосиску, но тот только понюхал и отвернулся. Тогда Лоример положил сосиску на землю, прямо перед его лапами, но она по-прежнему лежала на том же месте, нетронутая и холодная, когда он вышел двадцать минут спустя: он чувствовал себя страшно объевшимся – ремень едва не лопался на животе, – зато похмелье почти испарилось, и самочувствие улучшилось на 50 %.

Он увидел, что за ним – вернее, параллельно ему, по другой стороне улицы – идет Ринтаул. Ринтаул держался с ним вровень, стараясь попасться ему на глаза, а когда их взгляды встретились, вместо приветствия сделал в его сторону резкий агрессивный жест, каким обычно подзывают такси. Лоример с неприятным чувством остановился, говоря себе, что именно на это и был нацелен такой жест, и огляделся вокруг: на улице было тихо и спокойно, лишь несколько ранних прохожих спешили домой с газетами и бутылками молока. Но не набросится же на него Ринтаул прямо здесь, не сделает ничего неподобающего? Это было бы верхом безрассудства – или отчаяния. В крайнем случае можно натравить на него Юпитера.

Ринтаул устремился ему навстречу через улицу. На нем было тонкое кожаное пальто, явно недостаточно теплое для сегодняшнего прохладного, даже морозного утра, а лицо его в косых и низких лучах солнца казалось бледным и озябшим. Лоример не произес ни слова: он решил, что Ринтаул должен сам с ним заговорить.

– Я хочу, чтоб ты первым узнал, Блэк, – начал Ринтаул. Голос у него был несколько запыхавшийся; он встал перед Лоримером, переминаясь с ноги на ногу и делая беспокойные движения. – «Гейл-Арлекин» судится с нами, обвиняет в преступной халатности и нанесении ущерба.

– Мистер Ринтаул, это их решение, а не наше.

– Дальше – больше. Они придержали все деньги, которые были нам должны. Не платят за прошлую работу. Так что наша компания, можно считать, обанкротилась.

Лоример пожал плечами:

– Это ваши с ними дела.

– Да, но это ты, черт подери, им доложил!

– Мы сделали обычный доклад.

– И за сколько удалось уломать «Гейл-Арлекин»?

– Это конфиденциальная информация, мистер Ринтаул.

– Мы разорены. Мы вылетели в трубу. А ты представляешь, Блэк, что это значит? Знаешь человеческую цену? Дино – семейный человек. У него четверо малышей.

– Боюсь, так оно всегда и происходит, когда поджигаешь дорогие постройки.

– Но мы же не думали, что огонь так… – Тут Ринтаул умолк, слишком поздно сообразив, что в подобных обстоятельствах полупризнание стоит полного. Он облизал губы и с ненавистью посмотрел на Лоримера, потом оглядел улицу – в одну и другую сторону, как будто искал пути к бегству. Или оружия, подумал Лоример, чем бы меня оглушить. Блуждающий взгляд Ринтаула наконец остановился на Юпитере, который все это время терпеливо сидел у ног Лоримера.

– Твоя собака? – спросил Ринтаул.

– Можно и так сказать.

– Никогда в жизни не видел более потрепанной и жалкой псины. Почему ты не заведешь себе нормальную собаку?

– Его зовут Юпитер.

– Ты за это дорого заплатишь, Блэк. Так или иначе, ты – ты, приятель, – здорово поплатишься за то, что с нами сделал. Я тебе…

– Еще одна угроза, еще одно грубое слово, – и мы будем преследовать вас в судебном порядке, – прервал его Лоример, намеренно повысив голос, чтобы его могли слышать случайные прохожие, а затем приступил к стандартным оборотам, которые были отработаны в «Джи-Джи-Эйч» на случай любых публичных словесных угроз (обороты эти непременно нужно было произносить от первого лица во множественном числе). – Вы не можете нам ничем угрожать, мистер Ринтаул. Нам все про вас известно, мистер Ринтаул. Вы, наверное, не представляете, сколько адвокатов работают на нас? Если вы хоть пальцем нас тронете, если вы снова начнете нам угрожать, мы всех их натравим на вас. И тогда вам точно настанет конец, вы будете окончательно уничтожены. Вам придется иметь дело с законом, мистер Ринтаул, – не со мной, а с законом. С нашим законом.

Лоример увидел слезы в глазах Ринтаула – слезы отчаяния и бессилия. Или, может быть, это невольная реакция на порыв пронзительного ледяного ветра? Ринтаул колебался, понял Лоример, желание отомстить заглохло, его зажали две противонаправленные силы – собственная ярость, желание нанести удар, с одной стороны, и внезапное осознание страшного могущества тех, кто стоит за спиной Лоримера, с другой.

Ринтаул повернулся и зашагал прочь, странно приподняв одно плечо, как будто у него была кривая шея. Лоример ощутил нечто вроде жалости к нему: мелкий воришка, столкнувшийся нос к носу с настоящим матерым преступником; начинающий грабитель, наскочивший на чемпиона мира по кик-боксингу. Странным образом Лоример и себя почувствовал запятнанным. Он редко прибегал к формальным контругрозам, обычно его отлаженный образ действий делал это попросту излишним; но сейчас он ненадолго соприкоснулся с миром Ринтаула, с миром, где «одна собака пожирает другую» или, скорее, большая собака пожирает малую, – и, схлестнувшись с ним на равных, заговорил на том языке несправедливости и неправедности, которым Ринтаул владел в совершенстве.

Но расслабляться нельзя: вряд ли он теперь в полной безопасности. Ринтаулу ничего не стоит подкараулить его темной ночью и напасть исподтишка, – в конце концов, Лоример Блэк был его единственной зацепкой, олицетворял все его несчастья… Лоример подумал, не стоит ли рассказать об этом Хоггу, не настало ли время для «смазки», выражаясь языком «Джи-Джи-Эйч», – еще одного источника спасения для попавших в беду или перепуганных сотрудников, оказавшихся на линии огня. «Смазка рыбьим жиром» была безотказным средством, отпугивавшим хулиганов; подробностей он толком не знал, потому что это была исключительная прерогатива Хогга. «Значит, тебе понадобилась доза рыбьего жира, – улыбнется Хогг, – от простуд и насморков. Предоставь это дядюшке Джорджу». Лоример посмотрел, как сгорбленная фигура Ринтаула исчезает в конце улицы, и подумал, что, может быть, такие меры все-таки не понадобятся. Зато теперь он знал, кто насыпал песок на капот его машины.

– Пошли, старина, – сказал он Юпитеру, который терпеливо сидел на прежнем месте. – Пойдем домой.

208. Иногда ты чувствуешь, что работа пачкает тебя, тебе неприятны те двуличные манипуляции, которых она от тебя требует. Ты чувствуешь себя по уши в дерьме, и в такие минуты кажется, что весь мир – клоака, где хорошо живется только могущественным и беспощадным и где идеи справедливости и честной игры, чести и порядочности, отваги и доброты – не более чем детские фантазии.

Что ты сделал в последний раз, когда тебя угнетали подобные мысли? Ты отправился к Хоггу.

«Значит, тебе нужно утешение? – спросил Хогг с преувеличенной, насквозь фальшивой жалостью. – Тебе кажется, что мир – это такое место, где лишь злодейство и подкуп помогают тебе достичь цели?»

«Да, иногда мне так кажется», – согласился ты.

Тогда Хогг сказал: «Все зависит от твоей позиции. Давай-ка я тебе кое-что расскажу: в мире всегда было больше порядочных людей, чем мерзавцев. Гораздо больше. Мерзавцы всегда составляли меньшинство. А происходит следующее: мерзавцы кучкуются в определенных местах, в определенных профессиональных сферах. Мерзавцы предпочитают общество мерзавцев, им нравится иметь дело с другими мерзавцами, – тогда они легко находят общий язык. Проблема для людей вроде тебя – и вроде меня – заключается в том, что ты, порядочный человек, вынужден жить и работать в мире мерзавцев. Это нелегко. Куда бы ты ни взглянул – мир кажется тебе клоакой, и возникает ощущение, будто у тебя есть всего два выхода: либо самому сделаться мерзавцем, либо сдаться и впасть в отчаяние. Но все это происходит оттого, что ты находишься внутри тесного мирка мерзавцев. А за его пределами – большой мир, настоящий мир, населенный множеством порядочных людей и живущий по законам, принятым среди порядочных людей. У нас же на одну квадратную милю приходится чересчур много мерзавцев, и потому-то тебе туго приходится. Но отойди в сторонку, измени точку зрения, – и ты увидишь, что не все так мрачно. Ты увидишь в мире и хорошие стороны. Это помогает».

Ты увидишь в мире и хорошие стороны. Да, это помогает, – вернее, это помогало тебе некоторое время, пока ты не задался вопросом – а верит ли сам Хогг хоть одному своему слову?

Книга преображения

* * *

«Кафе Греко» оказалось небольшим сумрачным местом: узкий темный прямоугольник, вклинившийся между конторами, где принимали ставки, и винным магазином. В дальнем конце находилась стойка и кофеварочный аппарат «Gaggia», а вместо столиков вдоль стен тянулись полки, за которыми посетители стоя пили кофе, а потом быстро уходили. Еще в зале имелось три табурета, но все они были заняты, когда Лоример пришел сюда в 6.15.

Он заказал эспрессо и принялся раздумывать, что означал выбор такого места для встречи. «Кафе Греко» никогда не попало бы в его коллекцию «британской кафешки» из-за своей второсортной «европейскости» и нарочитой, даже вымученной «модности»: черные стены, слишком знакомые репродукции знаменитых черно-белых фотографий, голый пол, звуки латиноамериканской сальсы, льющиеся из стереосистемы. Здесь подавали только разные виды кофе и безалкогольные напитки в банках; под прозрачным пластиковым колпаком были выставлены какие-то пирожные, а еще предлагался довольно скудный выбор panini [17]17
  Булочка, разрезанная пополам, с начинкой. В качестве начинки обычно используются сырокопченая ветчина, тунец, помидоры, салат (ит.).


[Закрыть]. Нет, декор с его претензиями не говорит совершенно ни о чем, понял Лоример с усталой искушенностью, значит, тут важно само устройство этого кафе. Это место для короткихвстреч. Парочки, встречавшиеся в заведении, где было принято перекусывать стоя, не задерживались здесь надолго. Да, признал он, это, пожалуй, благоразумно со стороны Флавии; на ее месте он поступил бы точно так же.

Свою одежду он тщательно продумал. Кольцо-печатку снял, надев тонкий серебряный браслет. Под старой черной кожаной курткой на нем был зеленый спортивный джемпер с капюшоном, свисавшим на воротник куртки, как пустой мешочек, а под джемпером – белая майка, видневшаяся сквозь небрежно оттянутый вырез горловины. Он надел черные джинсы, от стирок уже приобретшие неровный серый цвет, и простые черные башмаки на тяжелой каучуковой подошве. Волосы он нарочно слегка взъерошил и опять-таки нарочно не стал бриться. Он просчитал, что двусмысленности и контр-сигналы достаточно удачно уравновешены: стиль – и в то же время отсутствие стиля; дороговизна чувствуется, но не поддается точному определению. С виду он мог быть кем угодно – работать в книжной лавке или в баре, быть видео-монтажером или почтальоном, актером из театра-кабачка или производственным менеджером из студии звукозаписи. Он выглядит абсолютно демократично, рассуждал Лоример, ничто не должно удивить Флавию, никаких невольных улик.

В 6.35 Лоримера начали одолевать сомнения. Сказав себе, что, скорее всего, для ее опоздания имеются уважительные причины, он заказал себе еще кофе и стал читать, страница за страницей, оставленный кем-то «Стэндард». В семь часов он попросил в баре ручку и взялся за отгадывание кроссворда.

– Лоример Блэк?

Она пришла – и стояла перед ним. На ней была просторная стеганая куртка и шарф ажурной вязки цвета овса, несколько раз обмотанный вокруг шеи. Ее волосы были другого цвета – темнее, чем в прошлый раз, почти баклажанного оттенка, или цвета темнейшей бычьей крови. В руках она держала нечто, похожее на отпечатанный сценарий. Лоример предложил ей свой табурет, и губы его сами собой расплылись в глупой улыбке.

– Вы ждали, – сказала она безо всяких извинений. – Значит, у вас были серьезные намерения.

– Да. Что вам заказать?

Он принес им обоим по капуччино и встал возле ее табурета, а она тем временем шарила в карманах, не находя сигарет. Сердце бешено колотилось у него в груди. Он молчал, ему достаточно было просто находиться рядом с ней, наслаждаться шансом рассматривать ее вблизи.

– У вас нет сигаретки? – спросила она.

Белые ровные зубы. Что же она сделала с волосами?

– Я не курю.

Едва заметная неправильность прикуса придавала ее красоте несколько задиристый вид, нижняя челюсть слегка выпирала вперед. Он предложил купить ей сигарет, но она отказалась:

– Ничего, переживу как-нибудь.

Сильные брови, невыщипанные, густые. Эти карие глаза.

– Итак, – проговорила она, поставив на стол кофейную чашку, – мистер Лоример Блэк.

Он спросил ее – из вежливости и просто чтобы как-то начать разговор, – чем она занималась, и она ответила, что только что была на читке пьесы своего приятеля.

– Откровенно говоря, дрянь, а не пьеса. У него таланта ни на грош.

Наконец-то она сняла куртку, и наконец-то он смог взглянуть – на сей раз внимательно – на ее грудь. Судя по приятным выпуклостям и вогнутостям, образованным пунцовым воротником «поло», груди ее были совершенного среднего размера, но, по-видимому, почти плоские, а не торчащие, – скорее половинки грейпфрута, чем сосновые шишки. Он был рад удовлетворить это свое атавистическое, но важное мужское любопытство и теперь снова полностью отдался созерцанию живой и светозарной красоты ее лица, все еще не в силах поверить в эту несказанную удачу; а она продолжала в пух и прах разносить никчемные претензии своего бездарного друга-драматурга.

– Так в чем же дело, Лоример Блэк? – спросила она вдруг изменившимся, более резким тоном. – Может, объясните, что все это значит?

– Однажды я увидел вас в такси, и мне показалось, что вы поразительно красивы, – стал он рассказывать все начистоту. – А несколько дней спустя я увидел вас в том ролике и подумал: «Это Судьба»…

– Судьба, – повторила она, скептично улыбаясь.

– А когда вы вошли в «Алькасар» в тот день, в обеденное время, я понял: мне нужно что-то делать. Мне нужно было познакомиться с вами.

– Иными словами, я вам нравлюсь – не так ли, Лоример Блэк?

Почему она все время повторяет его полное имя, словно оно ее забавляет?

– Думаю, да, – признался он. – Как бы то ни было, спасибо вам, что пришли.

– А ведь я – замужняя женщина, – продолжала она. – И вдобавок мне придется у кого-нибудь стрельнуть сигарету.

Все пятеро посетителей, пившие сейчас кофе в «Кафе Греко», курили, – так что у нее глаза разбежались от выбора. Толстуха со взлохмаченными соломенными волосами и ушами, утыканными сережками, поделилась с Флавией сигаретой, и та с довольным видом вернулась на свою табуретку. Лоример был рад еще раз оглядеть ее фигуру, отмечая рост, длину ног, размашистость походки и окидывая взглядом худощавое, почти мальчишеское тело. Практически идеально сложена, думал он, никаких придирок.

– Так что вам не повезло, Лоример Блэк, – продолжала она.

– Я заметил, вы не назвали себя счастливойзамужней женщиной.

– Но это ведь само собой разумеется, разве нет?

– Правда?

– Я так полагаю. А вы, видимо, не женаты.

– Нет.

– Значит, в «свободном полете»?

– A-а. Уже нет.

– Так что же вы делаете в «Форте Надежном»? Наверное, смертельно скучная у вас жизнь.

– Я так называемый «специалист по оценке убытков».

– Оценка убытков… Человек, который «оценивает» убытки… – Флавия задумалась. – Это или очень здорово, или… чертовски жутко. – Сузив глаза, она пристально посмотрела на него. – Ваша работа делает людей счастливыми? Люди, которые что-то потеряли, приглашают вас, и вы все улаживаете, делаете все для того, чтобы им легче было перенести потерю?

– Ну, это не совсем так, я…

– Жизнь представляется им сломанной, и они приглашают вас, чтобы ее исправить?

– Не совсем так, – повторил он осторожно. Он никак не мог разобрать, что слышит в ее голосе – наивность или, напротив, злую иронию.

– Нет. Слишком хорошо звучит, чтоб быть правдой, я думаю.

Значит, ирония, решил Лоример. Глубокая ирония.

Он разглядывал ее, и она тоже смотрела ему прямо в глаза. Как нелепо, подумал он, быстро проанализировав свои чувства. Невероятно, но факт: он был бы счастлив сидеть так часами, просто разглядывая ее лицо. А еще он ощущал какую-то легкость, будто тело утратило всякую материальность; ему казалось, что он сделан из полистирола или из древесины бальзы. Она могла бы легчайшим ударом столкнуть его с места, одним щелчком выкинуть его из «Кафе Греко».