Текст книги "Броненосец"

Автор книги: Уильям Бойд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Вошла Флавия Малинверно.

Вошла Флавия Малинверно, и в ушах у него раздался шум пенной волны, с шелестом набегающей на песчаный берег. Забавно, как неестественный жар вдруг проник в отдельные участки его тела – краешки ноздрей, кожистые перепонки между пальцами. На мгновенье он ощутил глупый порыв – отвернуться, но в следующий же миг вспомнил, что она-то его не узнает в лицо, не выделит из толпы. И вот, исподтишка, с невинным видом, слегка раскачиваясь на своей упругой табуретке, Лоример принялся наблюдать за ней поверх газеты. За тем, как она перемолвилась словом с ледяными девицами у входа, как села возле стойки бара в дальнем углу и заказала какую-то выпивку. С кем-то встречается? Очевидно. Пришла заранее, как и я, – сверхпунктуальна, хороший признак. Он нарочито зашуршал газетой, развернул ее, расправил непослушную страницу. Поразительное совпадение. Подумать только. Живьем. Немного расслабившись, он стал вбирать, впивать, впечатывать ее образ навечно в свою память.

Она была высокой – правильно, отлично, – стройной, на ней было все черное, разных оттенков и фактуры. Черная кожаная куртка, свитер, черный шарф или платок. Лицо? Круглое, с мягкими, ровными очертаниями. Все в ней казалось чистым и опрятным. Волосы с пробором, прямые, довольно короткие – остриженные на уровне линии подбородка, блестящие темные волосы, каштановые с медно-красным отливом – что-то вроде хны? Перед ней на столе лежал пухлый кожаный ежедневник, пачка сигарет и тускло-серебристая зажигалка. А вот и ее заказ – большой бокал желтоватого вина. Она пьет, но не закуривает, любопытно. Есть в ней что-то мальчишеское. Плоские черные ковбойские сапоги, маленькие скошенные кубинские каблуки. Черные джинсы. Она огляделась по сторонам, и Лоример ощутил, как ее взгляд коснулся его, словно световой луч от маяка, и скользнул дальше.

Он ослабил галстучный узел – совсем чуть-чуть – и прошелся пальцами по волосам, слегка взъерошивая их. А потом, к собственному изумлению, обнаружил, что направляется в другой конец зала, к ней. У него в ухе звучал чей-то голос – это внутреннее «я» кричало ему: «Ты что, совсем с ума, на хрен, спятил?» Но он тут же услышал собственный голос, спокойно спрашивающий:

– Простите, вы случайно не Флейвия Малинверно?

– Нет.

– Ах, извините, я подумал…

– Я ФлавияМалинверно.

Ага. Все-таки Фл авия, а не Фл ейвия. Идиот. Болван.

– Простите за беспокойство, – продолжал он, – но я вчера ночью видел вас по телевизору, и вот…

– В «Плейбое западного мира»?

Что за черт?.. Ну же, быстрее.

– Да нет, в рекламном ролике. В рекламе «Форта Надежного». Это та… реклама, где вы снимались.

– A-а, это. – Она нахмурилась. Лоример сразу же влюбился в этот хмурый взгляд. Серьезный, прямодушный изгиб лба, брови сходятся посередине, выражая огромные сомнения. И подозрение.

– Тогда откуда вы знаете мое имя? – спросила она. – Не думаю, чтобы в рекламе давали титры. Так откуда?

О, боже.

– Я… э-э… Понимаете, я работаю в «Форте Надежном», в отделе рекламы и маркетинга. У нас был просмотр, презентация. Гм… Я обычно все запоминаю – имена, даты. А вчера ночью увидел этот ролик по кабельному и подумал – как это здорово…

– У вас есть с собой часы?

– Пять минут второго. – Он разглядел, что глаза у нее темные, цвета чая без молока, кожа бледная, незагорелая, а ногти обкусаны. Выглядела она немного усталой, чуть утомленной, – но о ком сейчас не скажешь этого? Все мы выглядим слегка усталыми в эти дни, просто одни больше, другие меньше.

– Мм-да, – протянула она. – Я тут кое с кем должна была встретиться в половине первого. – Видимо, эта смена темы означала и перемену тона – она как будто частично посвящала его в свои сегодняшние планы.

– Я только хотел сказать… я подумал, что вы великолепны, ну, в том ролике.

– Очень любезно с вашей стороны. – Она рассматривала его – спокойно, с долей скепсиса и любопытства. Выговор у нее был нейтральным, неуловимым – самый обычный выговор городской жительницы из среднего класса. – Я ведь целых пять секунд была на экране.

– Именно. Но, знаете, иное появление…

– Лоример!

Он обернулся и увидел Стеллу – она махала ему рукой от «кафедры». Рядом, рассматривая потолок, стояла Барбуда.

– Очень приятно было вас встретить, – проговорил он, вдруг обмякнув и потеряв всякую надежду. – Просто подумал, что надо бы… – Он развел руками, улыбнулся на прощанье, повернулся и направился в другой конец бара, к Стелле и Барбуде, спиной чувствуя ее взгляд и слыша в голове неразборчивое, до странного веселое бормотание, в котором смешались обвинения и ликование, стыд, удовольствие и сожаление – сожаление о том, что этот миг уже прошел, навсегда прошел. Он был счастлив и ошеломлен собственной дерзостью. И в то же время был вне себя от ярости, от негодования – из-за того, что забыл взглянуть на ее грудь.

Лоример поцеловал Стеллу и приветственно помахал Барбуде (он подозревал, что ей не нравится, когда ее целуют – не важно, он или любой другой мужчина старше двадцати лет).

– Привет, Барбуда. Конец четверти?

85. Семь богов счастья.Под конец одного из учебных семестров в Инвернессе я получил подарок от Джанко. Она всем раздавала подарки (собиралась на каникулы домой, в Японию). Это были предметы одежды или что-нибудь съестное, но все имело личную окраску: можно было предположить, что таким образом Джанко подводила итоги своим оценкам характера каждого из получателей. Шоне, например, досталась одна серьга, Джойс – полный комплект термобелья, включая термобюстгальтер, а Синбад получил два банана.

– Почему два? – удивился он, с озадаченной улыбкой морща нос, откидывая назад закрученные штопором пряди, которые обычно падали ему на глаза.

– По одному для каждой руки, – пояснила Джанко с вежливой улыбкой, которая заставила его замолчать.

Мне она вручила японскую открытку, жесткую и блестящую, с яркой картинкой, изображавшей семь символических фигур на кораблике посреди причудливо стилизованного бурного моря.

– Кто это? – спросил я.

– Это сичифукудзин – семь богов счастья, – ответила она. – Вот что ты должен сделать, Майло: в новогоднюю ночь положишь эту открытку под подушку, и твой первый сон в новом году принесет тебе удачу.

– Это принесет мне удачу?

– Конечно. Мне кажется, Майло, ты такой человек, которому необходима удача.

– А разве она не всем нужна?

– Но тебе, Майло, я желаю особенной удачи.

Она рассказала мне об этих семи богах, и я записал их имена: Фукуродзю и Дзюродзин, боги долголетия; Бэнсай-тэн, единственная женщина, богиня любви; Бисямон-тэн, воинственный, облаченный в доспехи бог войны и благой удачи; Дайкому-тэн, божество богатства; Хотэй, божок счастья с выпирающим животом; и, наконец, Эбису, бог саморазрушения, держащий в руке рыбу, божество, покровительствующее работе и карьере. Джанко сказала:

– Эбису – мой самый любимый.

В тот Новый год я сделал все так, как она велела, – положил открытку под подушку и постарался увидеть счастливый сон, попытался с помощью семи богов счастья заманить удачу в свою жизнь. Мне приснился отец – был это благой или дурной знак? Для него тот год оказался плохим, а для меня – особенно плохим, переломным для всей моей дальнейшей жизни. Семь богов удачи. Но не семь богов благой удачи. Удача, не следует забывать, как и многие другие вещи в жизни, имеет две стороны – хорошую и плохую. Думаю, с этим согласились бы и семеро божков, плывущих по бурному морю в своей лодочке. Открытку, подаренную Джанко, я забыл захватить с собой, когда в суматохе и спешке покидал Инвернесс. И некоторое время эта пропажа тревожила меня гораздо больше, чем должна была бы.

Книга преображения

* * *

Он почувствовал, что она уходит, как раз в тот момент, когда им принесли первые блюда. Боковым зрением он заметил темную фигуру, мелькнувшую у подножия лестницы. Он обернулся, но ее уже не было.

Стелла много разговаривала: сегодня она была в ударе и казалась веселой.

– Как же это мило, – то и дело повторяла она. – Собрались все втроем.

Улучив момент, она запустила руку под стол и незаметно стала путешествовать по ноге Лоримера, пока не коснулась его члена.

– Барбуда собирается на свою первую настоящую вечеринку…

– Мам, я уже сто раз бывала…

– И, мне кажется, там будет присутствовать некий молодой человек.

М-м-да? Так что нам надо найти что-нибудь этакое, ультра-мега-сногсшибательное, верно?

– Мам, ну перестань же.

Лоример отказался вступать в эту игру. Он слишком хорошо помнил весь этот дурацкий треп взрослых со времен собственного кошмарного отрочества. Он понимал, что только предстоящая покупка дорогой одежды хоть как-то объясняла угрюмо-терпеливое отношение Барбуды ко всей этой издевательской болтовне. Лоример вспоминал, как в подобных случаях Слободан мог часами похотливо выспрашивать про его несуществующую половую жизнь, причем взамен не обещалось никакой награды, которая могла бы подсластить пилюлю: «Так кто же тогда тебе нравится? Кто-то же наверняка есть! Ну, как ее зовут? Она носит очки? Это Сандра Дидз, да? Дворняжка Дидз! Он влюблен в Дворняжку Дидз! Какая гадость!» И так до бесконечности.

Лоример улыбнулся Барбуде – как он надеялся, с понимающим, не покровительственным, не «дядиным» видом. Это была нескладная девочка, которую половое созревание делало еще более неуклюжей, с темными волосами и хитроватым заостренным лицом. Маленькие острые груди были для нее источником несказанного смущения, и она вечно куталась в мешковатые джемперы, широкие рубашки и куртки. Сегодня она накрасилась: Лоример заметил сероватые тени на веках и лиловую губную помаду, от которой ее маленький рот казался еще меньше. Барбуда выглядела более темной, горестной копией своей матери, чьи волевые черты свидетельствовали о решительности и силе характера. Наверное, сказывался и генетический вклад загадочного мистера Булла – эти легкие намеки на заниженную самооценку и меланхолию, словно жизнь вокруг приносила одни разочарования.

– Мам, расскажи Лоримеру, а?

Стелла театрально вздохнула.

– Чушь и вздор, – изрекла она. – Ну ладно, слушай. Барбуда больше не желает, чтобы ее звали Барбудой. Она желает, чтобы ее называли – ты только подумай – Анжеликой.

– Это мое второе имя.

– Твое второе имя – не Анжелика, а Анджела. Барбуда Анджела Джейн Булл. А кстати, Лоример, что плохого в имени Джейн? Скажи-ка.

Джейн Булл, подумал Лоример, хорошего мало.

– Все девчонки в школе зовут меня Анжеликой. Ненавижу, когда меня называют Барбудой.

– Ерунда. Очень красивое имя – правда, Лоример?

– Это не человеческое имя, а название острова, – проговорила Барбуда-Анжелика со страстным отвращением.

– Я зову тебя Барбудой вот уже пятнадцать лет. Не могу же я ни с того, ни с сего вдруг начать называть тебя Анжеликой.

– А почему нет? Анжеликой меня зовут многие, а Барбудой – нет.

– Ну, для меня-то ты навсегда останешься Барбудой, юная леди. – Стелла обратилась за поддержкой к Лоримеру. – Лоример, скажи ей, какая она глупышка и дурочка.

– Ну, – осторожно начал Лоример, – по правде говоря, мне кажется, я ее в чем-то понимаю. Извини, мне нужно срочно позвонить.

Вставая из-за стола, он поймал совершенно ошеломленный взгляд Барбуды-Анжелики. Если бы ты только знала, девочка! – подумал он.

В платной телефонной будке у лестницы Лоример набрал университетский номер Алана.

– Алан? Это Лоример… да. Ты не мог бы оказать мне одну услугу? Знаешь кого-нибудь из Би-би-си?

– Я знаю их всех, дорогой.

– Мне нужен телефон актрисы, которая снималась в «Плейбое западного мира», он шел вчера. Би-би-си-2, кажется.

– Нет, это был Четвертый канал. Не бойся, у меня свои источники. Значит, актриса? А с кем она спит?

Лоример вдохновился.

– Это та девушка из сна. Из рекламы. Оказывается, она играла в том фильме. Думаю, это мне поможет, Алан, – в смысле сновидений. Если бы я только мог увидеть ее, встретиться с ней, даже поговорить. Кажется, я всю ночь напролет видел бы прозрачные сны.

– А я-то думал, ты собираешься сказать, что влюбился.

Они оба рассмеялись.

– Просто у меня предчувствие. Ее зовут Флавия Малинверно.

– Ладно, «добуду» ее тебе. Одним махом.

Лоример повесил трубку и почувствовал внезапный прилив уверенности. Он точно знал, что если и существовал мотив, способный расшевелить Алана Кенбарри, так это обещание брызжущего серебристого фонтана прозрачных сновидений.

381. Рыночные силы.Сегодня вечером Марлоб сказал, тыча мне в грудь мокрым чубуком своей трубки: «Это сволочная система, друг мой, – один пес пожирает другого. Рыночные силы. Против рынка не попрешь. Надо смотреть правде в лицо: все мы капиталисты – хотим мы того или нет. И та сумма, которую я выкладываю в виде гребаных налогов, лично меня оправдывает – я могу с полным правом заявить этим гребаным скулящим попрошайкам: Убирайтесь на хрен! А ты, приятель, отваливай обратно на свою вонючую гребаную родину – и знать не хочу, где она». Две старушки, ждавшие автобуса, с оскорбленным видом ушли, громко сказав, что поищут более приятную остановку. Марлоб, казалось, даже не услышал. «Вы-то это понимаете, – продолжал он. – Вы заняты своим делом, а я своим. У нас нет выбора. Всем правят гребаные рыночные силы. Раз идешь к стенке, значит, идешь к стенке». Тут я решился спросить его о цветочном ларьке, недавно появившемся в «Шоппа-Саве». «Херня все это собачья, – ответил он, хотя и ухмыльнулся чуть кривовато. – Кто же захочет покупать цветы у кассирши? Людям нужно персональное обслуживание. Нужен человек, который разбирался бы во флоре, в сезонных колебаниях, знал бы толк в уходе за цветком. Они продержатся не дольше месяца. И прогорят дотла». Я сделал обеспокоенное лицо и сказал – как мне показалось, смело: «Гм, что же это? Рыночные силы?» Он рассмеялся, показав свои удивительно крепкие белые зубы (может, вставные?). «Я им покажу рыночные силы, – сказал он. – Только погодите».

Книга преображения

Глава седьмая

Мать протянула ему круглый подносик с горкой бутербродов из белого хлеба.

– Майло, не снесешь это вниз, к Лобби?

Ему показалось, что тут, наверное, целых двадцать или тридцать сэндвичей, нарезанных треугольниками, с различной мясной начинкой, аккуратно уложенных кругами, – будто для раздачи на офисной вечеринке или посреди рабочего дня.

– Это все – для него одного?

– Ну, он же у нас растет, – ответила бабушка.

– Прости меня, бабушка, но ему уже сорок стукнуло!

Бабушка заговорила с его матерью на своем языке, и они обе чему-то рассмеялись.

– О чем это вы? – полюбопытствовал Лоример.

– Она говорит: «Если мужчина ест слишком много рыбы, значит, ему не хватает мяса».

– Ну, ступай, Майло, ступай. Лобби не любит долго дожидаться завтрака.

Из прихожей он увидел отца, которого осторожно вдоль стен комнаты выгуливала Комелия, нежно поддерживая под локоть. На отце был синий блейзер со значком на нагрудном кармане и голубые штаны. Его седая бородка была недавно подстрижена, а розовая кожа вокруг гладко выбрита.

– Смотри-ка, пап, вот Майло, – сказала Комелия, когда, завершив круг, они дошли до распахнутой двери в холл. Ясные, в морщинках, отцовские глаза заморгали, вечная улыбка оставалась будто приклеенной. – Помаши ему, Майло.

Лоример поднял руку, подержал ее пару секунд, потом снова опустил. Все это чертовски грустно, подумал он. Просто отчаяние берет. Комелия вновь увела отца, и тот засеменил шаркающими шажками.

– Ну, все в порядке? Привет, папочка. Смотри-ка, Майло здесь. – Откуда-то беззвучно появилась Моника и подошла к нему. Взяла один из Слободановых сэндвичей. – Язык? – удивилась она, жуя бутерброд. – С каких это пор ему готовят язык?

– Он вроде в хорошей форме, – кивнул Лоример в сторону отца. – Как у него со здоровьем?

– Ему шестьдесят пять лет, Майло, и не все с ним так гладко, как хотелось бы.

– Что это значит?

– Скоро придет врач. Нам кажется, ему нужна небольшая клизма.

Лоример понес Слободанов поднос вниз, а потом через дорогу, направляясь к двери офиса «Би-энд-Би». Дул порывистый холодный ветер, неся с собой мелкий моросящий дождь, и Лоример прикрывал ладонью круглую горку сэндвичей, чтобы их случайно не подхватил сильный ветер. В офисе, готовя счета, сидела перед компьютером Драва, а позади нее, на засиженных, лоснившихся диванах отдыхало человек шесть водителей – они читали газеты и курили. Раздался гул приветствий.

– Майло.

– Привет, Майло.

– Здорово, Майло.

– Дейв, Терри, Мохаммед. Привет, Трев, Уинстон. Как дела?

– Отлично.

– Прекрасно.

– Майло, ты на свадьбу собрался?

– Это Муштак. Он новичок.

– Привет, Муштак.

– Это младший братишка Лобби.

– Единственная башка в семье.

– А ну, дай-ка мне Лоббин сэндвич, – сказала Драва, сняв очки и крепко ущипнув себя за переносицу. – Как дела, Майло? Выглядишь немножко замотанным. Совсем заездили на работе? Зато очень элегантен, надо признать.

– Да ему бумажник тяжело таскать, ха-ха! – вставил Дейв.

– Все в порядке, – успокоил Лоример. – У меня встреча в городе. Услышал, что папе нехорошо, вот и решил заскочить.

– У него жуткий запор. Совсем беда. Ничего не выходит. Черт возьми, да ведь это язык!

– А ну-ка, убери свои грязные лапы от моего завтрака, – проворчал Слободан, выходя из контрольного помещения. – Трев, давай-ка, за работу! Мохаммед? Отвезешь посылку в «Тел-Трэк». Как поживаешь, Майло? Выглядишь немного усталым – да, Драва?

Слободан освободил его от подноса, подмигнул и принялся уплетать сэндвич.

– М-м, язык, – промычал он с одобрением, – вкусно. – И показал язык (свой собственный) Драве. – Скоро вернусь. Что-нибудь передать от тебя Филу?

– Ничего печатного.

– Передам ему это, Драва, и он будет недоволен. Пошли, Майло, переговорим у меня в офисе.

Лоример последовал за братом на улицу, а потом за угол – в его небольшой флигель. Он заметил, что Слободан вместо привычного хвоста заплел волосы в косичку, и при ходьбе она прыгала с плеча на плечо, как будто внутри находилась жесткая проволока. Этот дом был результатом короткой (полугодовой) брачной жизни Слободана лет семь или восемь назад. Лоример видел Терезу, свою невестку, всего один раз – на самой свадьбе, и сейчас ему лишь смутно вспоминалась энергичная шепелявая брюнетка. А в следующий раз, когда Лоример вернулся домой, их брак уже распался и Терезы след простыл. Зато покупка этого «свадебного» дома, по крайней мере, гарантировала Слободану проживание отдельно от семейства Блоков, и с тех самых пор он жил здесь, за углом, в бедноватой холостяцкой обстановке, которая, впрочем, вполне его устраивала. Он вечно делился рассказами о своих сексуальных похождениях и случайных партнершах («Никак не могу без этого, Майло, это же ненормально»), но Лоример никогда не поощрял подобных откровений.

Слободан – следует отдать ему должное, думал Лоример, – поддерживал у себя чистоту и порядок. Он посыпал гравием дорожку в садике перед домом, а над входной дверью пустил виться ломонос. Вот он остановился у ворот, продолжая жевать, и махнул своим подносом с бутербродами в сторону блестящей машины – старенькой и нежно любимой бордовой «кортины».

– Выглядит ничего, а?

– Блестит, как новенькая.

– Натер ее вчера воском. Ну, проходи.

На стенах безукоризненно стерильного Слободанова дома не висело ни одной картины, а в комнатах стояли лишь самые необходимые предметы мебели – абсолютный минимум. Повсюду держался стойкий запах освежителя воздуха, как будто кто-то периодически поднимался и спускался по лестнице с баллончиком аэрозоля, разбрызгивая по углам струи «Лесной поляны» или «Лавандового луга». Над камином в гостиной висело единственное в доме украшение – огромное распятие с корчащимся в муках, окровавленным Христом в четверть человеческого роста. Был включен телевизор: с банкой пива в руке смотрел дневные новости Фил Бизли, бывший муж Дравы и партнер Слободана по «Мини-такси и Международным перевозкам, Би-энд-Би».

– Здравствуй, Майло, – поздоровался Фил, – самый главный мужик.

– Привет, Фил.

– Что будешь пить, Майло? – Слободан стоял рядом с тележкой на колесиках, ломившейся от выпивки: он гордился тем, что может предложить сразу пятьдесят видов напитков. Лоример отказался; Фил снова взял пива, а Слободан налил себе кампари с содовой. Фил наклонился вперед, к телевизору, и убрал звук. Это был маленький, худой человек – болезненная худоба, подумал Лоример, – со впалыми щеками и костлявыми узкими бедрами. Он красил свои волосы под блондина и носил в ухе серьгу. Он был голубоглаз, страдал легким астигматизмом и держался с нарочитым мальчишеским весельем, которое казалось абсолютно наигранным. На первый взгляд Фил Бизли производил впечатление подозрительной личности, и впоследствии впечатление это только усиливалось. Лоример, например, всерьез полагал, что Бизли женился на Драве только из-за благозвучных «автомобильных» ассоциаций, которые вызывало ее имя [15]15
  Имя Drava созвучно слову driver – водитель, шофер.


[Закрыть], – и догадка эта подтвердилась позже, когда давали имя маленькой Мерседес.

– Приятно тебя видеть, – сказал Фил Бизли, вновь заняв свое место. – Давно не заходил. Выглядишь потрясно – да, Лобби?

– Да, Фил, заправский щеголь.

– Настоящий красавчик. Вижу, жизнь тебя балует – никаких забот, – продолжал Бизли.

Лоример ощутил, как накатывается усталость, одновременно чувствуя, как тяжелеет чековая книжка во внутреннем нагрудном кармане, словно легкие бумажки вдруг налились свинцом.

В ходе разговора выяснилось, что проблемы с денежным оборотом, возникшие у «Би-энд-Би», – незначительные и временные, так горячо заверяли Слободан с Филом. Просто один ценный и важный покупатель обанкротился, оставив неоплаченными счета за четыре месяца. Этот ценный и важный покупатель оказался поганым вонючим ублюдком, гнусным мудилой, потому что сам отлично знал, что скоро будет плавать кверху брюхом, а продолжал заказывать машины, будто они «быстро выходят из моды». Машины сюда, машины туда, машины для доставки грузов в Бристоль и Бирмингем, машины для подвоза туда-обратно, для того, чтобы они часами торчали впустую, поджидая его около пабов и ночных клубов. Фил говорил, что хотел было перебить кувалдой коленные чашечки этому ценному и важному покупателю или пробить ему спину промышленным степлером, да вот Лобби отсоветовал. Сейчас они набирали новых водителей. Чтобы преодолеть финансовый кризис – пусть временный и возникший не по их вине, – им требовалось вливание капитала.

– Все по-честному, Майло, без поблажек. Я вот что предлагаю – давай я тебе продам свою «кортину».

– За сколько?

– За три куска.

– У меня уже есть машина, – ответил Лоример. – Что я буду делать с твоей «кортиной»? Тебе она нужнее.

– У меня есть новенький мотор – «ситроен». А «кортина» – это уже классика, Майло. Смотри на это как на вложение денег.

На экране телевизора появились немые изображения горящей африканской деревни. Солдаты-мальчишки размахивали перед камерой автоматами Калашникова.

Лоример потянулся за чековой книжкой.

– Трех тысяч достаточно?

Фил и Слободан переглянулись, будто говоря: «Черт, надо было больше просить!»

– А наличными не можешь – а, Майло?

– Не могу.

– А что, Фил, будут сложности?

– М-м. Да нет. Не выпишешь на имя моего отца? Энтони Бизли. Отлично. Потрясно, Майло, ты просто ас.

– Брильянт, – поддакнул Слободан. – Алмазный шейх.

Лоример протянул чек и сказал, стараясь, чтобы его голос не звучал смиренно:

– Вернете, когда сможете. Машину оставьте для фирмы. Найдите нового шофера, используйте ее, пусть работает на вас.

– Блестящая идея, Майло. Отлично придумано – правда, Фил?

– Вот почему, Лобби, он – настоящий джентльмен, а мы – мудилы несчастные. Отличная идея, Майло.

* * *

Он ехал на восток – Нью-Кингз-роуд, Олд-Черч-стрит, по набережной, вдоль вялой, безжизненной реки, впавшей в спячку между грязными берегами, мимо мостов Альберт, Челси, Воксхолл, Ламбет, – потом к Парламент-сквер со знаменитым дворцом, перегруженным архитектурными деталями и лепниной (главный объект неиссякающих желчных нападок Марлоба), и понемногу в его сознание закрадывалась одна немилосердная мысль: а откуда Слободан прознал, что он собирается сегодня заехать, и даже ухитрился подстроить встречу с Филом Бизли? Ответ: когда он, Лоример, позвонил матери, та сказала, что отцу плохо, и он незамедлительно приехал. Но отец выглядел так же, как всегда, или, по крайней мере, почти так же, несмотря на все эти громкие диагнозы относительно состояния его кишечника. А вся эта катавасия с бутербродами – мать и бабушка практически вытолкали его с кухни… Похоже было на то, что его обложили, обложили собственные родственники ради трех «кусков» – чтобы вытащить Лобби Блока из очередной передряги.

214. Лоример Блэк.Если хотите поменять имя, сказал адвокат, просто поменяйте его. Если многие называют вас или знают под вашим новым именем, значит, вы действительно, фактически и на деле, переменили имя. Будучи взрослым человеком, вы имеете на это полное право, как это наглядно демонстрирует нам пример многих знаменитых актеров и художников.

Но это показалось тебе слишком уж легким, слишком эфемерным. А как насчет документов? – спросил ты. Как насчет водительских прав, паспорта, страхового свидетельства, пенсионной карточки? А что, если тебе необходимо, чтобы во всех жизненно значимых официальных документах стояло твое новое имя?

Ну, в таком случае надо пройти формальные процедуры, ответил юрист. Требуется или одностороннее обязательство, или так называемая статутная декларация, заверенная адвокатом. Вы должны подать статутную декларацию как официальное свидетельство о смене имени.

Ты хотел именно этого: хотел, чтобы твое новое имя значилось во всех официальных записях, во всех компьютерных базах данных, в картотеках и телефонных книгах, в списках для голосования, в паспорте и книжке жилищно-строительного кооператива. Только так можно было обрести свою новую личность. Твое прежнее имя стирается, становится вымирающим видом, а затем и вовсе исчезает с лица земли.

Вот что занимало все твои мысли в ту пору, когда ты так внезапно вернулся из Шотландии. Нужно установить ясный и четкий водораздел, совершить раскол. Миломре Блок не исчезнет бесследно – он будет продолжать незаметно жить, его будет знать лишь горстка людей в одном из уголков Фулэма. Но для остального мира он перестанет существовать: уж об этом позаботится твоя статутная декларация, отныне ты с полным правом превратишься в Лоримера Блэка.

Ты внезапно возвратился из Шотландии, сменил имя и изменил свою жизнь, а потом обнаружил, что отец заболел.

Он лежал в постели – с посеревшей кожей, с неухоженной бородой. Он казался седее и полнее, чем ты его помнил.

– Что с тобой случилось, отец? – спросил ты. – Ты переутомился?

– Мне все кажется, я угасаю, – ответил тот. – Все как в тумане. И шум тоже – шум перестаю слышать. Я чувствую усталость. Наверно, у меня вирус.

– Ну, не переживай, пап.

– Ты дома, Майло. Все в порядке?

– Мне нужна работа, папа. Мне нужна твоя помощь.

– А что бы ты хотел делать? «Ист-Экс» уже не тот, что прежде. Ты бы мог вместе со Слободаном работать, с машинами.

– Мне нужно что-то другое. Что-то надежное. Что-то рядовое. – Вот о чем ты тогда думал: с девяти до пяти, с понедельника по пятницу, какой-нибудь офис, все устойчиво, анонимно, все рутинно, серо, тихо. Ты думал: бухучет, банк, гражданская служба, продажа по телефону, кредитный контроль, менеджер-ассистент, подбор кадров…

– Ты только скажи, Майло, у меня много друзей. Я найду тебе работу. Но только быстро, ладно? Мне кажется, я уже не здоровый человек. Где бы ты хотел работать, Майло?

И ты ответил, совершенно непроизвольно:

– В страховом деле.

Книга преображения

Лоример припарковался на многоярусной стоянке неподалеку от Друри-Лейн и там пять минут неподвижно сидел в машине, собираясь с мыслями, повторяя про себя заготовленные фразы и отрабатывая верные модуляции. Потом он надел другой галстук – шелковый, но очень скромный, поддел под пиджак жилет и переобулся, сменив мокасины с кисточками на башмаки со шнуровкой. Наконец, последний штрих – он заново причесался, проведя пробор чуть левее. Большинство этих маленьких значимых черточек остались бы незамеченными для 99 % людей из тех, кого он знал; а оставшийся 1 %, который, не задумываясь, отметил бы их, счел бы сие нормальным, а потому совершенно обычным. Собственно, этого он и добивался: мельчайшие изменения внешнего облика предназначались прежде всего для него самого, они были призваны успокоить его, дать ему уверенность. Все эти детали служили ему своего рода броней, и теперь, облачившись в эти почти незримые доспехи, он готов был броситься в бой.

* * *

Вместительный угловой офис Джонатана Л. Гейла выходил на Холборн, из него открывался вид на собор Святого Павла и на россыпь высоких башен Сити, торчавших на дальнем плане. Сегодня выдался более свежий денек, и по голубому небу плыла целая флотилия облаков. Лоример повернул голову, и в этот миг сквозь высокое окно мелькнул солнечный зайчик.

– Вы не поверите, – говорил Гейл, рассекая воздух ребром ладони, – я ведь сам себе собираюсь испортить вид из окна. Наш новый корпус перекроет почти три четверти купола Святого Павла… – Он пожал плечами. – Внушительное здание, надо сказать.

– По-моему, Рен все-таки непревзойденный мастер, – заметил Лоример.

– Кто? Да нет, я говорю про наше новое здание. – И он с гордостью сообщил имена архитекторов из нанятой им фирмы, о которых Лоример никогда не слышал.

– Ну, вы же всегда можете переехать в другое место, – предположил Лоример.

– Коне-е-е-ечно. Может, хотите кофе, чаю, минеральной воды?

– Нет, благодарю вас.

Джонатан Гейл уселся за стол, стараясь при этом не помять пиджак. Это был довольно красивый мужчина лет пятидесяти с лишним, с легким бронзовым загаром и редеющими каштановыми волосами, приглаженными назад. Лоример успокоился: Гейл принадлежал к 99 %, так что он даже перестарался. И вынес свой вердикт: Гейл, пожалуй, тоже излишне хорошо одет. Костюм с Сэвил Роу – да, только слегка узковат в талии, лацканы немного широковаты, задние клапаны длинноваты. А эта синяя рубашка ярко-кобальтового оттенка, с белым воротником и манжетами, с красным, цвета почтового ящика, галстуком, выглядели слишком уж кричаще; вдобавок – ботинки из незнакомой пупырчатой кожи (мамба? игуана? комодский дракон?) с острыми мысками. Все это явно изобличало дендизм – самый страшный порок по шкале Ивана Алгомира, претенциозность худшего пошиба. Часы слишком бросались в глаза – тяжелые, золотые, они торчали вверх на полдюйма от запястья и демонстрировали множество циферблатов и заводных ключей. Сверившись с этим хронометром, Гейл высказал кое-какие замечания относительно того, почему задерживается Франсис. Вскоре тот появился, принося извинения.