Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Уильям Блейк

An Answer to the Parson

 
Why of the sheep do you not learn peace?
Because I don't want you to shear my fleece.
 

Разговор духовного отца с прихожанином.
Перевод С. Маршака

 
– Мой сын, смирению учитесь у овец!..
– Боюсь, что стричь меня вы будете, отец!
 

«Soft deceit & idleness...»

 
Soft deceit & idleness
These are beauties sweetest dress.
 

«Леность и обман блаженный...»
Перевод В. Потаповой

 
Леность и обман блаженный —
Красоты наряд бесценный.
 

«Let the Brothels of Paris be opened...»

 
"Let the Brothels of Paris be opened
With many an alluring dance
To awake the Pestilence thro' the city,"
Said the beautiful Queen of France.
 
 
The King awoke on his couch of gold,
As soon as he heard these tidings told:
"Arise & come, both fife & drum,
And the Famine shall eat both crust & crumb."
 
 
Then he swore a great & solemn Oath:
"To kill the people I am loth,
But if they rebel, they must go to hell:
They shall have a Priest & a passing bell."
 
 
Then old Nobodaddy aloft
Farted & belch'd & cough'd,
 
 
And said, "I love hanging & drawing& quartering
 
 
Every bit as well as war & slaughtering.
Damn praying & singing,
Unless they will bring in
The blood of ten thousand by fighting or swinging."
 
 
The Queen of France just touched this Globe,
And the Pestilence darted from her robe;
But our good Queen quite grows to the ground,
And a great many suckers grow all around.
 
 
Fayette beside King Lewis stood;
He saw him sign his hand;
And soon he saw the famine rage
About the fruitful land.
 
 
Fayette beheld the Queen to smile
And wink her lovely eye;
And soon he saw the pestilence
From street to street to fly.
 
 
Fayette beheld the King & Queen
In tears & iron bound;
But mute Fayette wept tear for tear,
And guarded them around.
 
 
Fayette, Fayette, thou'rt bought & sold,
And sold is thy happy morrow;
Thou gavest the tears of Pity away
In exchange for the tears of sorrow.
 
 
Who will exchange his own fire side
For the steps of another's door?
Who will exchange his wheaten loaf
For the links of a dungeon floor?
 
 
O, who would smile on the wintry seas,
& Pity the stormy roar?
Or who will exchange his new born child
For the dog at the wintry door?
 

«Двери настежь, парижские бордели!..»
Перевод В. Топорова

 
«Двери настежь, парижские бордели!
Пусть зараза по городу летит,
С голытьбою обвенчана судьбою», —
Королева Франции велит.
 
 
Король со златого ложа слетел,
То услыхав, чего знать не хотел:
«Вставай, народ, труба зовет,
Не то всё до крошки Голод сожрет!»
 
 
И вот Король дал великий обет:
«Приязни в кровавых казнях нет,
Но бунтовщикам я воли не дам —
На плаху полягут ко всем чертям!»
 
 
И вот Не Породивший Сына отец
Съел, рыгнул и раскашлялся под конец:
«Обожаю войны, повешения, четвертования,
Смакую каждый кусок страдания.
Набили оскомину благодарственные завывания,
 
 
Предпочитаю выслушивать поношения
И выкушивать многотысячные жертвоприношения!»
 
 
Шар Земной Антуанетта взяла, —
Зараза из платья ее плыла.
К земле клонилась наша добрая Королева —
Лизоблюдами отягощенное древо.
 
 
Увидел верный Лафайет
Жест властный Короля —
И голод Францию объял,
И вымерли поля.
 
 
Услышал верный Лафайет
Антуанетты смех —
Зараза вспыхнула в стране,
Затронув вся и всех.
 
 
Увидел верный Лафайет
В цепях сию Чету —
И с тихим плачем стал не Палач им,
А Сторож на посту.
 
 
Ты был менялой, Лафайет,
Но барыши пропали:
Ты сострадания слезу
Променял на слезы печали.
 
 
Кто променяет свой очаг
На черный чужой порог?
Кто променяет пшеничный хлеб
На тюремный замок?
 
 
Кто ж пожалеет ураган
И ливневый поток?
Кто ж променяет свое дитя
На пса, что в пути промок?
 

(1800-1803)

«My Spectre around me night and day...»

 
I My Spectre around me night and day
Like a wild beast guards my way;
My Emanation far within
Weeps incessantly for my sin.
 
 
II 'A fathomless and boundless deep,
There we wander, there we weep;
On the hungry craving wind
My Spectre follows thee behind.
 
 
III 'He scents thy footsteps in the snow,
Wheresoever thou dost go,
Thro' the wintry hail and rain.
When wilt thou return again?
 
 
IV 'Dost thou not in pride and scorn
Fill with tempests all my morn,
And with jealousies and fears
Fill my pleasant nights with tears?
 
 
V 'Seven of my sweet loves thy knife
Has bereaved of their life.
Their marble tombs I built with tears,
And with cold and shuddering fears.
 
 
VI 'Seven more loves weep night and day
Round the tombs where my loves lay,
And seven more loves attend each night
Around my couch with torches bright.
 
 
VII 'And seven more loves in my bed
Crown with wine my mournful head,
Pitying and forgiving all
Thy transgressions great and small.
 
 
VIII 'When wilt thou return and view
My loves, and them to life renew?
When wilt thou return and live?
When wilt thou pity as I forgive?'
 
 
а ['O'er my sins thou sit and moan:
Hast thou no sins of thy own?
O'er my sins thou sit and weep,
And lull thy own sins fast asleep. ]
 
 
b ['What transgressions I commit
Are for thy transgressions fit.
They thy harlots, thou their slave;
And my bed becomes their grave. ]
 
 
IX 'Never, never, I return:
Still for victory I burn.
Living, thee alone I'll have;
And when dead I'll be thy grave.
 
 
X 'Thro' the Heaven and Earth and Hell
Thou shalt never, never quell:
I will fly and thou pursue:
Night and morn the flight renew.'
 
 
с ['Poor, pale, pitiable form
That I follow in a storm;
Iron tears and groans of lead
Bind around my aching head.]
 
 
XI  'Till I turn from Female love
And root up the Infernal Grove,
I shall never worthy be
To step into Eternity.
 
 
XII 'And, to end thy cruel mocks,
Annihilate thee on the rocks,
And another form create
To be subservient to my fate.
 
 
XIII 'Let us agree to give up love,
And root up the Infernal Grove;
Then shall we return and see
The worlds of happy Eternity.
 
 
XIV 'And throughout all Eternity
I forgive you, you forgive me.
As our dear Redeemer said:
«This the Wine, and this the Bread.»
 

Спектр и Эманация.
Перевод В. Топорова

 
Мой Спектр опричь меня кружит,
Как хищник, жертву сторожит,
А Эманация моя,
Рыдая, бросила меня.
 
 
«Во мраке бездны безысходной,
Свершая грех непервородный,
Блуждаем и рыдаем мы —
Тебя мой Спектр ждет в царстве тьмы.
 
 
Твой след – куда ты ни пошла бы, —
Через ущелья и ухабы, —
Отыщет он, сквозь град и снег.
Когда ж вернешься ты навек?
 
 
Не та ли ты, что гнев с презреньем
Воздвигла над моим смиреньем,
Не та ли, что сожгла слезми
Мои игралища с людьми?
 
 
Не ты ли семь моих любовей
Похоронила в море крови?
Не ты ль велишь, чтоб я забыл
Семь приснопамятных могил?
 
 
Еще семь раз любил я, зная,
Что ждет любовь земля сырая,
И семь других в полночном сне
Скользнули с факелом ко мне.
 
 
И семь с великою душою,
Наивозлюбленнейших мною,
Лозой увили мне чело,
Не ставя Зло твое во зло.
 
 
Когда ж вернешься ты, чтоб всех
Их воскресить, избыв свой грех?
Когда ж вернешься ты, меня —
Как я прощаю – не казня?»
 
 
(«Мои грехи тебе мешают,
А собственные – не смущают?
К моим – презренье беспредельное,
Своим – поешь ты колыбельную».)
 
 
(«Что за грех, что мной свершен,
Тобою не предвосхищен?
Шлюх ты шлешь мне на подмену —
Знаешь собственную цену».)
 
 
«Не вернусь я, ибо пеней
Должен быть триумф – не мене!
Коль тебя переживу —
Будет повод к торжеству!
 
 
Небо, Землю и Геенну
Не объять тебе, смятенный.
Полечу куда смелей
Провозвестницей твоей!»
 
 
(«Бедный, жалкий, беспомощный
Спутник мой во тьме полночной,
За тебя я, как в оковах,
Вся в слезах своих свинцовых».)
 
 
«Тщетно к вечности взываю
Я, пока не поломаю
Адский лес сухой хвои, —
Путы женские твои.
 
 
Я распну тебя на скалах,
Чтоб не зреть в твоих оскалах
Зла, ни жалости к себе,
Ни презрения к судьбе.
 
 
Или я создам другое
Нечто, сходное с тобою,
Адский лес сухой хвои —
Иль вступи на путь Любви.
 
 
И, отринув бессердечность,
Обретем в согласье Вечность —
Ведь Спасителем дана
Мера Хлеба и Вина».
 

«When Klopstock England defied...»

 
When Klopstock England defied,
Uprose William Blake in his pride;
For old Nobodaddy aloft
...and belch'd and cough'd;
Then swore a great oath that made Heaven quake,
And call'd aloud to English Blake.
Blake was giving his body ease,
At Lambeth beneath the poplar trees.
From his seat then started he
And turn'd him round three times three.
The moon at that sight blush'd scarlet red,
The stars threw down their cups and fled,
And all the devils that were in hell,
Answered with a ninefold yell.
Klopstock felt the intripled turn,
And all his bowels began to churn,
And his bowels turn'd round three times three,
And lock'd in his soul with a ninefold key;...
Then again old Nobodaddy swore
He ne'er had seen such a thing before,
Since Noah was shut in the ark,
Since Eve first chose her hellfire spark,
Since 'twas the fashion to go naked,
Since the old Anything was created...
And so feeling he begd him to turn again
And ease poor Klopstocks nine fold pain
From pity then he redend round
And the Spell removed unwound
If Blake could do this when he rose up from shite
What might he not do if he sat down to write.
 

«Клопшток Англию хулил как хотел...»
Перевод В. Топорова

 
Клопшток Англию хулил как хотел,
Но тут как раз Вильям Блейк подоспел;
Ибо Не Породивший Сына отец
...рыгнул и раскашлялся под конец;
Священная затрепетала семейка
От заклятья, разбудившего Британского Блейка.
Вильям Блейк восседал орлом
В окрестностях Лондона, под топольком.
Не усидев на насиженном месте —
Куча осталась на этом месте, —
Трижды он обернулся на месте,
Что было началом священной мести.
Кровью налилась при виде этого Луна,
Звезды повалились; как хватив вина,
И девятикратной площадною бранью
Отозвалось чертей Кромешное Собранье.
Клопшток, в ответ на троекратный поворот,
Трижды с визгом схватился за живот,
Трижды в его животе перевернулись все кишки,
И девять раз подряд душа его встала на дыбки...
Тогда Не Породивший Сына отец
Поклялся, что не встречался ему подобный игрец
С тех пор, как Ной смастерил свой ковчег,
С тех пор, как Ева вкусила запретных нег,
С тех пор, как он тьму отделил от света,
С тех пор, как содеять замыслил это...
Восчувствовав так;, он меня просил,
Чтоб муку Клопштокову я смягчил...
Тако Блейк победил, облегчаясь,
А уж в стихах победит, ручаюсь!
 

«Mock on, mock on, Voltaire, Rousseau...»

 
Mock on, mock on, Voltaire, Rousseau:
Mock on, mock on; tis all in vain!
You throw the sand against the wind,
And the wind blows it back again.
 
 
And every sand becomes a gem
Reflected in the beams divine;
Blown back they blind the mocking eye,
But still in Israel's paths they shine.
 
 
The Atoms of Democritus
And Newton's Particles of Light
Are sands upon the Red Sea shore,
Where Israel's tents do shine so bright.
 

«Живей, Вольтер! Смелей, Руссо!..»
Перевод В. Топорова

 
Живей, Вольтер! Смелей, Руссо!
Бушуй, бумажная гроза!
Вернется по ветру песок,
Что нам швыряете в глаза.
 
 
Песчинка каждая – алмаз,
Когда в ней блещет луч небес...
Насмешники! для ваших глаз
Несть в нашей Библии чудес!
 
 
Придумал атом Демокрит,
Ньютон разъял на части свет...
Песчаный смерч Науки спит,
Когда мы слушаем Завет.
 

«When a man has married a wife...»

 
When a man has married a wife, he finds out whether
Her knees and elbows are only glued together.
 

«Пока не женимся, сказать мы не сумеем...»
Перевод С. Маршака

 
Пока не женимся, сказать мы не сумеем,
Не склеены ли у жены колени клеем.
 

On the Virginity of the Virgin Mary and Johanna Southcott

 
Whate'er is done to her she cannot know,
And if you'll ask her she will swear it so.
Whether 'tis good or evil none's to blame:
No one can take the pride, no one the shame.
 

О девственности Девы Марии и Джоанны Саускотт.
Перевод В. Потаповой

 
Содеяли с нею добро или зло?
Не знает сама; безмятежно чело.
И некому это поставить в укор:
Ничья тут заслуга, ничей тут позор.
 

Morning

 
To find the Western path,
Right thro' the Gates of Wrath
I urge my way;
Sweet Mercy leads me on
With soft repentant moan:
I see the break of day.
 
 
The war of swords and spears,
Melted by dewy tears,
Exhales on high;
The Sun is freed from fears,
And with soft grateful tears
Ascends the sky.
 

Утро.
Перевод С. Маршака

 
Ища тропинки на Закат,
Пространством тесным Гневных Врат
Я бодро прохожу.
И жалость кроткая меня
Ведет, в раскаянье стеня.
Я проблеск дня слежу.
 
 
Мечей и копий гаснет бой
Рассветной раннею порой,
Залит слезами, как росой.
И солнце, в радостных слезах,
Преодолев свой тяжкий страх,
Сияет ярко в небесах.
 

«Now Art has lost its mental charms...»

 
'Now Art has lost its mental charms
France shall subdue the world in arms.'
So spoke an Angel at my birth;
Then said 'Descend thou upon earth;
Renew the Arts on Britain's shore,
And France shall fall down and adore.
With works of art their armies meet
And War shall sink beneath thy feet.
But if thy nation Arts refuse,
And if they scorn the immortal Muse,
France shall the arts of peace restore
And save thee from the ungrateful shore.'
 
 
Spirit who lov'st Britannia's Isle
Round which the fiends of commerce smile —
 

«Утратило искусство свой...»
Перевод В. Топорова

 
Утратило искусство свой
Пленительный духовный строй,
Теперь им заправляет Галл, —
Так добрый ангел мне сказал. —
Но ты, продолжил он, рожден
Вернуть искусство в Альбион.
Пойдут искусства рать на рать —
И галльскому – не устоять.
Но если Франции отдашь
Победу – то искусств шабаш
Охватит целый материк,
И там сочтут, что ты велик...
 
 
Мой дух, надежда Альбиона,
Заулыбался чуть смущенно...
 

(1808-1811)

To F[laxman]

 
I mock thee not, though I by thee am mocked;
Thou cal'st me madman, but I call thee blockhead.
 

Моему хулителю.
ПереводС. Маршака

 
Пусть обо мне ты распускаешь ложь,
Я над тобою не глумлюсь тайком.
Пусть сумасшедшим ты меня зовешь,
Тебя зову я только дураком.
 

«Here lies John Trot, the friend of all mankind...»

 
Here lies John Trot, the friend of all mankind:
He has not left one enemy behind.
Friends were quite hard to find, old authors say;
But now they stand in everybody's way.
 

«Ни одного врага всеобщий друг, Джон Трот...»
Перевод В. Потаповой

 
Ни одного врага всеобщий друг, Джон Трот,
Оставить не сумел у Вечности Ворот.
«Друг – редкость!» – мыслили так древние в тревоге.
Теперь друзья стоят всем поперек дороги.
 

«I was buried near this dyke...»

 
I was buried near this dyke,
That my friends may weep as much as they like.
 

Эпитафия.
Перевод С. Маршака

 
Я погребен у городской канавы водосточной,
Чтоб слезы лить могли друзья и днем и еженощно.
 

«My title as a genius thus is prov'd...»

 
My title as a genius thus is prov'd:
Not prais'd by Hayley, nor by Flaxman lov'd.
 

«Теперь попробуйте сказать,что я не гениален...»
Перевод В. Потаповой

 
Теперь попробуйте сказать, что я не гениален:
Флексманом я не любим, Хейли – не захвален.
 

«Grown old in Love...»

 
Grown old in Love from Seven till Seven times Seven
i oft have wish'd for Hell, for Ease from Heaven.
 

«Всю жизнь любовью пламенной сгорая...»
Перевод С. Маршака

 
Всю жизнь любовью пламенной сгорая,
Мечтал я в ад попасть, чтоб отдохнуть от рая.
 

«All pictures that's panted with sense and with thought...»

 
All pictures that's panted with sense and with thought
Are panted by madmen, as sure as a groat;
For the greater the fool is the pencil more blest,
As when they are drunk they always pant best.
They never can Raphael it, Fuseli it, nor Blake it;
If they can't see an outline, pray how can they make it?
When men will draw outlines begin you to jaw them;
Madmen see outlines and therefore they draw them.
 

«Чувства и мысли в картине нашедший...»
Перевод В. Потаповой

 
Чувства и мысли в картине нашедший
Смекнет, что ее написал сумасшедший.
Чем больше дурак – тем острее наитье.
Блажен карандаш, если дурень – в подпитье.
Кто контур не видит – не может его рисовать,
Ни рафаэлить, ни фюзелить, ни блейковать.
За контурный метод вы рады художника съесть,
Но контуры видит безумец и пишет как есть.
 

«Why was Cupid a boy...»

 
Why was Cupid a boy,
And why a boy was he?
He should have been a girl,
For aught that I can see.
 
 
For he shoots with his bow,
And the girl shoots with her eye,
And they both are merry and glad,
And laugh when we do cry.
 
 
And to make Cupid a boy
Was the Cupid girl's mocking plan;
For a boy can't interpret the thing
Till he is become a man.
 
 
And then he's so pierc'd with cares,
And wounded with arrowy smarts,
That the whole business of his life
Is to pick out the heads of the darts.
 
 
'Twas the Greeks' love of war
Turn'd Love into a boy,
And woman into a statue of stone—
And away fled every joy.
 

Купидон.
Перевод В. Потаповой

 
Зачем ты создан, Купидон
С мальчишескою статью?
Тебе бы девочкою быть,
По моему понятью!
 
 
Ты поражаешь цель стрелой,
А девочка – глазами,
И оба счастливы, когда
Зальемся мы слезами.
 
 
В затее – мальчиком тебя
Создать, узнал я женщин руку:
Лишь возмужав, постигнешь ты
Глумленья сложную науку.
 
 
Но до тех пор – несчетных стрел
В тебя вопьются жальца,
А их выдергивать из ран
Всю жизнь – удел страдальца.
 
 
Любви придав мужскую стать,
Из камня женский пол ваять
Войнолюбивый вздумал грек —
И радость унесло навек.
 

«I asked my dear friend Orator Prig...»

 
I asked my dear friend Orator Prig:
'What's the first part of oratory?' He said: 'A great wig.'
'And what is the second?' Then, dancing a jig
And bowing profoundly, he said: 'A great wig.'
'And what is the third?' Then he snored like a pig,
And, puffing his cheeks out, replied: 'A great wig.'
So if a great panter with questions you push,
'What's the first part of panting?' he'll say 'A pant-brush.'
'And what is the second?' with most modest blush,
He'll smile like a cherub, and say: 'A pant-brush.'
'And what is the third?' he'll bow like a rush,
With a leer in his eye, he'll reply: 'A pant-brush.'
Perhaps this is all a panter can want:
But, look yonder – that house is the house of Rembrandt!
 

«– Что оратору нужно?..»
Перевод С. Маршака

 
– Что оратору нужно? Хороший язык?
– Нет, – ответил оратор. – Хороший парик!
– А еще? – Не смутился почтенный старик
И ответил: – Опять же хороший парик.
– А еще? – Он задумался только на миг
И воскликнул: – Конечно, хороший парик!
– Что, маэстро, важнее всего в портретисте?
Он ответил: – Особые качества кисти.
– А еще? – Он, палитру старательно чистя,
Повторил: – Разумеется, качество кисти.
– А еще? – Становясь понемногу речистей,
Он воскликнул: – Высокое качество кисти!
 

«Having given great offence by writing in prose...»

 
Having given great offence by writing in prose,
I'll write in verse as soft as Bartoloze.
Some blush at what others can see no crime in;
But nobody sees any harm in riming.
Dryden, in rime, cries 'Milton only plann'd':
Every fool shook his bells throughout the land.
Tom Cooke cut Hogarth down with his clean graving:
Thousands of connoisseurs with joy ran raving.
Thus, Hayley on his toilette seeing the soap,
Cries, 'Homer is very much improv'd by Pope.'
Some say I've given great provision to my foes,
And that now I lead my false friends by the nose.
Flaxman and Stothard, smelling a sweet savour,
Cry 'Blakified drawing spoils painter and engraver';
While I, looking up to my umbrella,
Resolv'd to be a very contrary fellow,
Cry, looking quite from skumference to centre:
'No one can finish so high as the original Inventor.'
Thus poor Schiavonetti died of the Cromek—
A thing that's tied around the Examiner's neck
This is my sweet apology to my friends,
That I may put them in mind of their latter ends.
If men will act like a maid smiling over a churn,
They ought not, when it comes to another's turn,
To grow sour at what a friend may utter,
Knowing and feeling that we all have need of butter.
False friends, fie! fie! Our friendship you shan't sever;
In spite we will be greater friends than ever.
 

Блейк в защиту своего Каталога.
Перевод В. Потаповой

 
Поскольку от прозы моей остались у многих занозы,
Гравюр Бартолоцци нежней, стихи напишу вместо прозы.
Иной без причин заливается краской стыда.
Однако никто в рифмоплетстве не видит вреда.
«Мильтоном создан лишь план!» – Драйден в стихах восклицает,
И всякий дурацкий колпак бубенцами об этом бряцает.
Хогарта Кук обкорнал чистеньким гравированьицем.
с ревом бегут знатоки, восхищаясь его дарованьицем.
Хейли, на мыло взирая, хватил через меру:
«Поп, – закричал он, – придал совершенства Гомеру!»
За нос фальшивых друзей вожу, говорят, я неплохо
И ополчиться успел, от врагов ожидая подвоха.
Флексман со Стотхардом пряность учуяли нюхом:
«Беда, коль гравер и художник проникнутся блейковским духом!»
Но я, непокладистый малый, на собственный зонт
Беспечно смотрю снизу вверх и готов на афронт.
В точку, где сходятся спицы, уставив гляделки,
Кричу я: «Лишь автор способен достичь благородства отделки!»
Жертва кромеков, – несчастный погиб Скьявонетти:
Петля на шею – мы скажем об этом предмете!
Прошу у друзей извиненья – зачем наобум
Я мысль о грядущей кончине привел им на ум?
Как девушка, над маслобойкой стан склонившая гибкий,
Мутовку другим уступая, с лица не стирайте улыбки,
Не скисайте от слова друга, если оно не хвалебно,
Не забывайте, что масло любому из нас потребно!
Ложным друзьям в досаду, наперекор их фальши,
Истинной дружбы узы крепнуть будут и дальше!