Текст книги "Обитель теней"

Автор книги: убийцы Средневековые

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Ну вот, Хэй, – подхватил Йорк, обращаясь к Желтому Парику. – Говорил же я, спит!

Хэй улыбнулся сухой улыбкой, говорившей, что ответу не верит. У него были маленькие блестящие глазки, и Чалонер мгновенно уловил в них острый ум.

– Не выходили осмотреться?

– Слишком жарко, – возразил Чалонер с подчеркнутой беззаботностью, хотя беспокойное предчувствие заставило его гадать, не заметили ли его.

– Так вы все время были здесь? – настаивал судовладелец.

Чалонер указал на дверь.

– Запирается только изнутри, и я ни разу ее не отпирал. Вы бы это знали, если бы догадались попробовать замок.

К счастью, Хэю не пришло в голову, что заклинить дверь – хоть изнутри, хоть снаружи – детская забава для профессионального шпиона, а потому запертая дверь ничего не доказывает. Зато волосок, оставленный Чалонером на дверной петле, был сброшен. Как видно, кто-то основательно потряс дверь, пытаясь войти.

– Вы должны извинить наше недоверие, – проговорил Хэй с улыбкой, не затронувшей его глаз. – Наш девиз – подозревай каждого. Такой подход позволил нам уцелеть в эти беспокойные времена. – Он обернулся к двоим, стоящим рядом. – Но где же мои манеры? Позвольте представить моих помощников, моих заместителей – мистера Стратта и мистера Парра.

Чалонер с любопытством рассматривал эту парочку. Худощавое суровое лицо священника Парра и его строгое пуританское одеяние выдавали фанатика – то есть человека, готового на все ради дела, которое он считает правым. Стратт одевался в слишком тесный для него старомодный дублет и свободные брюки до колен, нисколько не украшавшие его тучную фигуру. На пухлом личике выделялись блестевшие от пота щеки, а масляная улыбка могла выражать что угодно. Чалонер проникся к обоим инстинктивным недоверием.

– Пастор Парр – приходской священник Бермондси, – уточнил Йорк. – Его проповеди весьма… – он вдохновенно взмахнул рукой, не находя подходящего слова.

– Красочны, – пришла на помощь Маргарет, понемногу отступая. – Не то, чтобы я ходила в церковь, понимаете ли. Только время терять, вот что я скажу. Но я оставлю вас, джентльмены, поболтать между собой. Скоро прибудут ваши друзья, а мне не хочется терять шиллинги, позволяя внуку открывать дверь.

Когда она ушла, Йорк нервозно улыбнулся Хэю.

– Гарсфилд командует бригом, доставляющим порох на Ямайку. А писцы нередко допускают ошибки в описи груза.

– У меня часто остается невостребованный порох, – подхватил Чалонер, уловив намек. – Просто не знаю, куда девать. Но Йорк уверял меня, что вы могли бы что-нибудь посоветовать.

– Ну, я бы подождал, – возразил Хэй, бросая на Йорка предостерегающий взгляд, в то время как Стратт с Парром неловко переглянулись, – подождал бы, пока мы не познакомимся получше.

– Ему можно доверять, – сказал Йорк. Страх сделал его разговорчивым. – Он ненавидит правительство, ведь герцог Бэкингемский обесчестил его любимую сестру.

– И вы, кажется, поклялись проткнуть его насквозь за это оскорбление, – обратился к Чалонеру Парр. – Не так ли?

– Я ненавижу правительство, потому что сражался за Кромвеля во всех войнах, – продолжал Йорк, не дав Чалонеру ответить. – И остался республиканцем, хоть и служу теперь в роялистском флоте. А вот у Хэя – финансовый интерес. Он владелец всех речных причалов Бермондси, и ему не нравится введенное правительством повышение налогов.

– Через мои руки проходит множество заграничного товара, – осторожно пояснил Хэй, и нотка гордости прокралась в его голос. – Больше, чем у кого-либо из столичных купцов.

– Причалы размешаются на южном берегу, а значит, ему приходится платить добавочный взнос за переправку товара на северный, – продолжал Йорк. – Два налога: первый – за выгрузку в Бермондси, и второй – за перевозку товара на другой берег, в город.

– Несправедливо, – заметил Чалонер, – но правительство всегда жадно до чужих денег.

Сухие манеры Хэя чуть смягчились при этих словах.

– Чистая правда!

– По словам Йорка, на вашем корабле две пушки, Гарсфилд, – с живостью заговорил пастор Парр. – А из-за нынешних неладов с Голландией вы держите их заряженными.

– Не всегда, – отвечал Чалонер, подозревавший, что в некоторых ситуациях это было бы неудобно или незаконно. Не пытается ли Парр подловить его? – Смотря по обстоятельствам.

– Сколько пороха вы смогли бы заполучить в любой момент? – спросил Стратт.

– Стратт был судовым экономом, пока ему не пришлось заняться другими делами из-за разногласий с капитаном, – заметил Хэй Чалонеру, объясняя его вопрос. – Теперь он работает на меня. И он, и Парр хорошо разбираются в кораблях и вооружении.

Получив это предупреждение, Чалонер предпочел уклониться от ответа, который в случае ошибки мог возбудить подозрения.

– Разумно ли вести разговор здесь? – многозначительно произнес он. – Маргарет говорила, что вы обычно собираетесь в погребе, чтобы вас не подслушали?

– Верно, – согласился Стратт, поспешно оглядевшись. При этом быстром настороженном движении он стал похож на хорька. – Здесь не место толковать об огневом зелье. Отложим на потом, когда вокруг будут доверенные люди.

– Нас около тридцати – все единомышленники, – сказал пастор Парр Чалонеру, заговорщицки понизив голос. – Собираясь в погребе, мы прячем лица под капюшонами. Очень простая система: вы никого не узнаете, но и вас никто не узнает.

– Как пожелаете, – кивнул Чалонер, гадая, как же ему в таком случае узнать имена, или хотя бы приметы заговорщиков. – Но мне скрывать нечего.

– Каждому есть, что скрывать, – сказал Стратт. – Никто не безгрешен.

– Вы – уж точно нет, – с неприязнью вставил Йорк. – Браун так и не сумел доказать, что провиант, предназначенный для нашего корабля, украден вами, но никто не сомневался, что это ваша вина.

Жирное личико Стратта застыло в очень неприятной гримасе.

– Совет флота иного мнения: рассмотрев мое дело, они признали меня невиновным, хоть я все равно списался с «Розового куста». Браун был скотом, немногим лучше служивших под его командой мерзавцев, и я рад, что мне больше не приходится иметь с ними дела.

– Он был моим другом, – холодно произнес Йорк.

Стратт бросил на него загадочный взгляд:

– Я знаю.

Хэй с помощниками устроили перед собранием легкий ужин из хлеба и пирогов и пригласили Чалонера с Йорком разделить с ними трапезу. Чалонер замялся, опасаясь новых расспросов о своем несуществующем корабле. Рано или поздно его невежество в морском деле должно было выйти наружу. Однако он не мог вторично сослаться на усталость. Ничего не оставалось, как присоединиться к остальным в облупленной комнате, сходившей в Бермондси за парадную столовую. Маргарет также почтила их своим присутствием, неохотно расставшись с трубкой ради еды. Когда ужин был уже наполовину съеден, в комнату разболтанной походкой ввалился небрежно одетый мужчина и тут же шлепнулся на скамью.

– Ну и жара! – буркнул он, протягивая руку к винному кувшину. – На мне можно яичницу жарить!

– Мой внук, – представила Маргарет, неодобрительно разглядывая прибывшего. – За то, что вы сегодня здесь, можете поблагодарить его, потому что, не проиграй он нашего состояния, я никогда не пала бы так низко.

– Ты и сама немало растратила, – огрызнулся Кастелл, осушив кубок и тут же налив себе снова. – Ты сама любила нарядные платья, красавчиков мужчин и веселье, так что нечего во всем винить меня!

Маргарет хихикнула.

– Ну что ж, пока это было, было недурно. Есть у кого табак? Мой опять весь вышел.

– Табак – дьявольское зелье, – мрачно провозгласил пастор Парр. – И те, кто касается его, подвергают опасности свою бессмертную душу.

Его черное одеяние свободно болталось на иссохшем теле, напоминая о суровом самоотречении и постах. Чалонер отметил, что даже друзья находят его мрачное благочестие несколько утомительным, и заподозрил, что пуританина не часто приглашают на вечеринки.

– Мою бессмертную душу дьявол заполучил давным-давно, – отмахнулась Маргарет, – и доброй ему удачи.

– Она ему пригодится, – пробормотал Йорк, протягивая ей кисет.

Хотя за ужином он пил немного, но еще далеко не протрезвел, и Чалонер искренне надеялся, что спьяну его сообщник не скажет и не сделает ничего такого, что выдало бы их.

– Видел сегодня вдову Браун, – обронил Стратт, бросив на Йорка презрительный взгляд, проверяя, возьмет ли тот наживку. – Муж, верно, немного ей оставил. Пока он был жив, она не показывалась в таких лохмотьях. Видели бы вы ее воротник!

– Я слышал, его смерть пришлась на неудачное время, – вмешался Хэй, опередив Йорка с ответом. – Как видно, он вложил все, что имел, в особый груз, который должен был доставить на «Розовом кусте», и после его кончины семья осталась без гроша.

– Какая жалость, – пробормотал Стратт, сияя улыбкой. – Впрочем, Браун погубил меня своим обвинением, так что в моем сердце не найдется жалости к нему.

– Господь не одобряет мстительности, – заявил пастор Парр, – если только месть не справедлива.

– А кто решает, что справедливо? – ехидно спросил Чалонер.

– Верные слуги Господа, – надменно пояснил пастор. – Такие, как я. На свое несчастье я столкнулся с мерзостью Брауна, пытаясь проповедовать благую весть его команде. Он велел бросить меня в воду. Он был жестокий негодяй, и Господь наказал его жестокой смертью.

Чалонер припомнил, что Ганна и Йорк рассказывали о какой-то стычке между Брауном и пастором, что и заставило их внести Парра в список подозреваемых. Инцидент, казалось, был не из серьезных, и Браун, надо думать, о нем бы и не вспомнил, но можно себе представить, как это воспоминание заставляло страдать сердце фанатика Парра. В его глазах оскорбление было нанесено крестовому походу во имя Божье, и он вполне мог решиться отомстить с помощью подвернувшегося пол руку булыжника.

– Жаль, что один из его матросов вздумал вышибить ему мозги, – бесстрастно заметил Хэй. – Лично я считал его достойным человеком, хотя мы успели до его смерти обменяться с ним всего несколькими словами.

– Значит, вы присутствовали при убийстве? – простодушно удивился Чалонер. – Я думал, его убили в гостинице «Ямайка».

– Нет, напали на него здесь, – подала голос Маргарет, почти невидимая в клубах дыма. – Но Хэй любезно устроил так, что в суде говорилось, будто это случилось в «Ямайке». Я не хотела бы, чтобы мой чудесный дом связывали с такими ужасами, как убийство.

Последовала короткая неловкая пауза. Каждый думал про себя, что очень многие сочли бы измену и подстрекательство к мятежу не менее ужасными, чем незаконное убийство. Хэй морщился, досадуя, что старуха с такой готовностью проговорилась о его вмешательстве в правосудие.

Чалонер мило улыбнулся купцу.

– О чем же вы с Брауном «обменялись несколькими словами»? – спросил он.

Хэй осторожно ответил:

– Теперь уже не помню. Это случилось сто лет назад, в апреле. А что?

Чалонер пожал плечами.

– Просто мне не нравится, когда матросы швыряют булыжниками в старших по званию. Что заставило Уолдака наброситься на капитана?

Хэй задумчиво проговорил:

– Ну, незадолго до того Браун сурово отчитал Уолдака за то, что тот не спешил обнажить клинок для защиты своего капитана, заслышав приближающиеся шаги. Я видел, как разозлился матрос.

– Так разозлился, что готов был убить? – усомнился Чалонер.

Причина выглядела не слишком основательной.

– Преступники ведут себя не так, как нормальные люди, – рассудительно заметил Хэй. – После ссоры я повел Брауна в погреб, где состоялось собрание, но он, как видно, задержался, потому что, спустившись вниз, я оглянулся и не увидел его. Я решил, что он остался со Страттом.

– Не со мной, – с излишней поспешностью вмешался Стратт. – Я его не любил и не хотел с ним оставаться. Я держался в стороне. С ним были его люди, но не я.

Он отпирался с такой горячностью, что Чалонер с любопытством взглянул на него. Сильно ли он рассердился, когда Браун обвинил его в воровстве? Стратт был человеком злым и злопамятным – как раз из тех, кто скорее бросит камень в спину, чем сойдется с врагом в открытом поединке.

– И я был в стороне, когда начался шум, – подхватил тему проповедник, – но я видел, как Уолдак бросил камень.

– Как это? – недоверчиво переспросил Чалонер. – Если вы были поодаль, как же вы могли видеть, что происходит? Тем более, как я понял, встреча состоялась глубокой ночью, а значит, было темно.

Ректор поморщился.

– Ну, я, собственно, не видел, как летел камень, но сразу понял, что делает Уолдак. Да он и не оправдывался, когда я его обвинил.

– Просто стоял, – согласился Стратт, – и не отвечал ни на какие вопросы. Сказал только – и повторял без конца, – что на Брауна упал камень из стены дома.

– Гнусная ложь, – заявил Кастелл, снова потянувшись к вину. – Из наших стен камни еще никогда ни на кого не падали.

Хэй продолжал рассказ.

– Я вышел узнать, что случилось. Браун лежал на земле. Оба его матроса склонились над ним, и – как уже сказал Парр – ясно было, что один из них – убийца.

– Он пустился бежать, когда вы подошли? – спросил Чалонер.

– Нет. Они рассказали, что шли за ним и вдруг он упал. Уолдак страшно удивился, когда его арестовали. Сказал, что мы никогда этого не докажем.

– Видели бы вы его лицо на суде! – прокаркал Стратт.

– Он не мог поверить в вердикт присяжных и все твердил, что виновата кладка. Камень и вправду выпал, но рухнул слишком далеко и никак не мог задеть Брауна.

– Уолдак – глупый пьянчуга! – раздраженно заявил Хэй. – А нам совершенно ни к чему внимание, которое привлекла к себе смерть Брауна.

– Вот Хэй и переговорил с друзьями в суде, – закончила за него Маргарет, – чтобы избавить нас всех от скандала. И к тому же ускорить дело: Уолдака судили и казнили без задержки, чтобы поскорей похоронить и забыть.

Хэй бросил на нее острый взгляд, словно почувствовав в ее словах упрек. Маргарет безмятежно выдохнула облачко дыма и ласково улыбнулась в ответ.

– Откуда вы знали, что виноват именно Уолдак? – с любопытством спросил Чалонер, оглядывая всех по очереди. – Почему не второй моряк – Твилл?

– Потому что у Твилла в одной руке был кортик, в другой – кинжал, да еще он сдерживал лошадь Брауна, – не раздумывая, ответил пастор. – Руки у него были заняты, и он никак не мог поднять камень. А кроме того, зачем камень, когда в руках стальные клинки?

– То же самое относится и к Уолдаку. – отметил Чалонер.

Парр вздохнул:

– Верно, но Уолдак был убийца – у него были глаза убийцы.

Чалонер остро ощущал, что все их свидетельства основаны на предвзятости и предположениях, и вовсе не склонен был принимать их на веру. Все расспросы не прояснили ничего о ночи убийства и роли подозреваемых.

– Я слышал удар, – сказал Стратт, улыбаясь, словно от приятного воспоминания. – Почти наверняка это был камень Уолдака, разбивший череп Брауну.

– А кто-нибудь из ваших сообщников уже прибыл в Бермондси, когда это случилось? – спросил Чалонер. – Или там были только вы и двое моряков?

Пастор ответил на его тонкий вопрос пожатием плеч.

– Остальные собирались на встречу, но, как вы сами сказали, было темно и трудно что-либо разглядеть. Кое-кто подошел взглянуть, что случилось, но все, как обычно, были в капюшонах, так что не могу сказать вам, кто поддался любопытству, а кто скрылся прежде, чем поднялся шум.

– А не спрашивал ли кто-нибудь у Твилла, что он видел? – спросил Чалонер. – Он, видимо, стоял ближе всех…

– Он ничего не видел, потому что старался справиться с лошадью, – быстро ответил Стратт. – Она заартачилась, а у него в обеих руках было оружие, и он пытался удержать ее, зажав поводья в зубах! Недоумок!

Чалонер помнил Твилла по «Розовому кусту» и согласился, что парень и в самом деле был не из тех, кто способен совладать с ситуацией, требующей третьей руки. На корабле он показал себя совершенно никчемным, и пожалуй, удавился бы, запутавшись среди линей и тросов, не присматривай за ним товарищи. Единственным его достоинством, насколько помнил Чалонер, была постоянная готовность к драке. Он с восторгом первым бросался на врага, даже когда атака была чистым самоубийством, и Браун использовал его соответственно.

– Я нахожу тему нашей беседы отвратительной, – сказал пастор Парр, брезгливо содрогаясь. – Давайте лучше поговорим о наших делах. Сколько пушек у вас на корабле, Гарсфилд?

– Две, – отвечал Чалонер, который во время плавания на «Розовом кусте» от нечего делать интересовался пушками и кое-что в них понимал. Он добавил несколько технических подробностей, и мятежники заинтересованно склонились к нему.

– При каком крене лучше стрелять? – спросил Стратт.

Чалонер понятия не имел, как ответить на этот вопрос, хоть и догадывался, что наклон дула при крене влияет на эффективность стрельбы. В надежде на подсказку он покосился на Йорка, но капитан подливал себе вина и, как видно, не замечал его замешательства. Стратт сощурился, и Чалонер понял, что сию минуту будет разоблачен как человек, не знающий, о чем говорит.

– Лично я предпочитаю верхнюю точку крена, – вмешалась Маргарет, отбирая у Йорка кувшин. Заглянув в него, она обнаружила, что кувшин пуст. – Дальнобойность увеличивается, и меньше риска повредить судно. Я, знаете ли, в свое время повоевала!

Ее заявление было встречено ошеломленным молчанием, а Чалонер поспешил встать из-за стола, чтобы избежать дальнейших расспросов. Хэй поддержал его, сообщив, что ему еще нужно поработать до начала собрания, а Кастелл заявил, что заказал шлюху в ближайшей таверне. Бабушка его не выказала удивления, заметив только, что уже поздно и ей пора в постель. Она начала раздеваться, не выходя из столовой, и все прочие поспешили разойтись, чтобы избежать ужасающего зрелища. Стратт скрылся и своей комнате, а Чалонер сказал, что собирается почитать книгу.

– Библию? – спросил Парр, всем видом показывая, что любая другая книга достойна проклятия.

– Таблицу приливов, – ответил Чалонер. – Библию моряка.

Йорк пьяно расхохотался и тут же сказал, что ему еще надо написать письмо. Чалонер, провожая его взглядом, пожелал ему напиться до бесчувствия еще до начала собрания. Так было бы спокойнее для всех – и в первую очередь для Чалонера.

До встречи оставалось еще по меньшей мере три часа, поэтому Чалонер снова заклинил дверь своей комнаты и отправился на рекогносцировку в погреб, где проходили собрания заговорщиков. Впрочем, еще до того он заглянул в обнаруженный раньше тайный ход с прорезанными в дощатых стенах глазками. Через них можно было незаметно подглядывать за обитателями некоторых комнат. Ощупью пробираясь в темноте, Чалонер размышлял над рассказом заговорщиков об убийстве. Все свидетельства подлежали сомнению, но он не взялся бы сказать, кто из них лжет – если кто-то лгал. Одно он узнал точно: свидетелей происшедшего не было. Почему же тогда повесили Уолдака? Доказательств вины не имелось, а сомнение должно толковаться в пользу обвиняемого. Правда, и Твилл, и Уолдак недолюбливали своего капитана, но неужели Уолдак, разбив ему голову, стал бы спокойно дожидаться ареста? Ерунда. Не нравилась Чалонеру и скоропалительность суда и казни, обеспеченная Хэем, как и тот факт, что суд безропотно проглотил множество лжесвидетельств, касавшихся обстоятельств убийства.

Подобравшись к комнате Хэя, Чалонер приник к глазку и обнаружил, что в ней пусто. Какая бы «работа» не дожидалась судовладельца в желтом парике, она не требовала сидения за столом. Хэй возглавлял мысленно составленный Чалонером список подозреваемых в основном потому, что больше всех терял в случае разоблачения. Мало того, что его самого казнили бы как изменника: он был богат и влиятелен, и его позор разделили бы родичи, друзья и компаньоны.

Следующую комнату занимал Стратт. Этот сидел за столом и лихорадочно писал. Исполнял порученную Хэем работу или… – скорость, с какой перо летало по бумаге, внушило Чалонеру глубокие подозрения – записывал все, что происходило за ужином? И если так, то зачем? Может быть, и Стратту претило участие в заговоре и он собирался, накопив достаточно улик, представить властям донос? Или содержание его писанины было совершенно невинным и никак не касалось мятежников? Чалонер некоторое время разглядывал его, с мыслью, что если Хэй – первый подозреваемый, то Стратт так и просится на роль второго. Человек, затаивший такую свирепую ненависть, как Стратт, вряд ли устоит перед искушением исподтишка кинуть камень при первой возможности.

За следующей дверью обнаружился Парр. Пастор стоял на коленях, сложив перед собой ладони. Лицо его было сумрачным и диким, и Чалонеру подумалось, что ни один порядочный бог не станет слушать его молитв. Парр до сих пор негодовал на Брауна, не позволившего ему принести свет веры на борт «Розового куста», и Чалонер не сомневался, что фанатик, подобный пастору Бермондси, видит в случайном убийстве Господню кару.

Следующим был Йорк: капитан, держа в руке кружку, возбужденно расхаживал по комнате. Не случилось ли, что он, завербовав Брауна как пособника в разоблачении инакомыслящих, обнаружил, что другу пришлась по вкусу мысль о мятеже? Правда, эти двое были близкими друзьями, но сильно ли Йорк дорожит дружбой – особенно когда на карту поставлена его жизнь?

Проход закончился тупиком, из которого Чалонеру открылся вид на Кастелла и его бабку в столовой. Старуха подсчитывала собранные деньги, а внук жадно следил за ней. Если бы Браун разоблачил злоумышленников, собиравшихся в Бермондси, им грозили бы серьезные неприятности. Суды над изменниками славились своей несправедливостью, и Кастеллов покарали бы за предоставленное Хэю укрытие, независимо от того, разделяли ли они его замыслы. Любой их них мог бы сбросить кусок кладки. Таких осколков немало валялось под стенами дома, хотя Чалонер сомневался, бывает ли Кастелл достаточно трезв, чтобы поразить намеченную цель.

Заглянув еще в несколько тайных ходов, агент направился в погреб. Он видел людей и в других комнатах, но те были ему не знакомы. Все выглядели богатыми, если судить по одежде. Некоторые размещались по одному, другие по двое, а в общей сложности он насчитал около тридцати человек. Не много для мятежа, но если они не пожалеют денег, то могут обеспечить себе широкую поддержку. Правительство, несомненно, захочет подавить подобное движение.

Йорк говорил, что в погреб, где собирались заговорщики, ведет лестница, начинавшаяся недалеко от главной двери, поэтому Чалонер обошел здание снаружи и обнаружил ступени, скрытые полуразвалившимися стенами. Задумчиво осмотрев руины, он вернулся в дом и прошел в комнату, располагавшуюся прямо над склепом. В доме Бермондси обнаружилось столько потайных ходов, что агент не сомневался: в подземелье ведет не один путь. Он скоро нашел то, что искал: низкий, со склизкими стенами туннель, круто уходивший вниз. Он скрывался за камином в буфетной, а вычислить его удалось по асимметрии комнаты – шпион был чуток к таким вещам.

Он зажег свечу и стал медленно спускаться, ругаясь себе под нос, когда ноги скользили на заплесневелом камне. Проход оказался длиннее, чем ему думалось, и Чалонер уже стал опасаться, что пройдет под склепом, а не в него, когда наконец показалось дно. Он вздрогнул. Здесь стоял пронизывающий холод – могильный холод – а он был одет для жаркого лета. Путь ему преградил маленький люк, но он легко справился с хлипким замком и проник в низкое помещение со сводчатыми потолками.

Он был настороже, и стал еще осторожнее, увидев горящий на дальней стене факел – в тот конец погреба вели ступени, – приготовленный для удобства собирающихся заговорщиков. Он напряг слух, но не услышал ничего, кроме равномерного стука капель о камень. Погреб действительно напоминал монастырскую крипту, и в стенах под тяжелыми сводами были прорезаны ниши, более или менее в рост человека, затянутые паутиной. Вероятно, в них когда-то лежали мощи монахов. Иные оказались на удивление глубокими. Заглядывая в них, Чалонер не видел дальней стенки. Пол местами был выложен плитами, но большей частью состоял из слежавшейся земли, за столетия сравнявшейся твердостью с камнем. Он потрогал стены, дивясь качеству работы: камни были покрыты вековой грязью, но грани их оставались прямыми и острыми. Едва пальцы коснулись камня, их пронизал холод, глубже и холоднее холода камеры, и Чалонер не сумел сдержать дрожь. В погребе было нечто темное и зловещее: казалось, его переполняли совершавшиеся здесь злодеяния.

Чалонер досадливо встряхнулся – некогда тратить время на призраков – и приступил к тщательному обыску. Развалившиеся бочонки доказывали, что подземелье в свое время использовалось как винный погреб, а несколько высохших дохлых крыс наводили на мысль, что здесь хранилось зерно или съестные припасы. Следы на стенах и на потолке показывали, где стояла когда-то перегородка, делившая погреб на меньшие отсеки. Но теперь подземелье представляло собой один большой склеп, полный теней и жутких дыр, куда не проникал свет его свечи. Ему снова вспомнились привидения и рассказ Ганны о древних костях и убийствах. Он глубоко вздохнул и второй раз выбросил эти глупости из головы.

Он рискнул пробраться дальше в склеп. Посреди помещения были расставлены скамьи и горел еще один факел. Чалонер собирался уже выйти по главной лестнице, когда гулкие шаги предупредили его, что кто-то идет – и быстро. Времени едва хватило, чтобы задуть свечу и нырнуть в тень. Чалонер затаил дыхание, не сомневаясь, что сейчас же будет обнаружен, и не зная, чем оправдать свое присутствие здесь.

Но пришелец даже не взглянул в его сторону. Не снимая низко надвинутого капюшона, скрывавшего лицо, он поспешил в тот конец погреба, где начинался тоннель, и принялся скрести стену в верхней части. Вскоре кусок кладки оказался у него в руках. Чалонер видел, как человек засунул что-то в образовавшееся отверстие, вернул камень на место и ушел так же поспешно, как появился.

Как только он скрылся, Чалонер осмотрел стену. Она отличалась от других – была несколько искривлена, видимо выкладывали ее в спешке, без того тщания, каким отличалась кладка остальных стен. Раскрошившаяся известка, однако, выглядела не менее древней. Чалонер вынул камень и извлек положенный под него предмет.

Это было письмо, адресованное Джозефу Уильямсону. Чалонер в изумлении уставился на него. Уильямсон был генералом шпионажа – возглавлял правительственную службу разведки. Послание оказалось шифрованным. Будь у него время, Чалонер разгадал бы шифр, но сейчас времени не было. Он подумал было оставить письмо у себя, но испугался, что его отсутствие насторожит кого-то, и с неохотой вернул послание на место.

Он уже готов был уйти, когда послышались голоса. Эти люди приближались без особой спешки. Чалонер сомневался, что ему вторично удастся остаться незамеченным, а попасться на подглядывании, когда игра едва началась, ему не хотелось. Он взвесил возможности: скрыться через тоннель или по лестницам нельзя – его почти наверняка увидят. И за скамьями не спрячешься. Он оглянулся на ниши. Настоящие гробы! Отвратительно, но лучше, чем быть пойманным. Стараясь не потревожить паутину, он заполз в одну из дыр. И едва сдержал испуганное восклицание – потому что в нише уже кто-то был. И этот кто-то был мертв.

Ему ничего не оставалось, как протолкнуть труп глубже в нишу и прижаться к нему. С трудом вдохнув запах мертвечины, он заключил, что парень умер довольно давно.

В склеп вошли трое – Хэй в желтом парике, пастор Парр и эконом Стратт. Купец направился прямиком к стене и вынул закрывавший тайник камень. Засунув письмо в карман, он ловко закрыл тайник. Он даже не взглянул на свою находку – явно знал, чего ожидать. Чалонер недоумевал. Не для того ли Хэй забрал сообщение, чтобы лично передать его Уильямсону? Или чтобы помешать автору разоблачить его? Конечно, если документ содержал сведения о заговоре. Вполне возможно, что в нем не было ничего подобного.

– Вы уверены, что так надо? – недовольно спросил Стратт. – Это опасно. Вы ведь знаете, как теперь обходятся с изменниками.

– Мы не изменники, – твердо отвечал Хэй. – Мы стремимся к справедливости и равенству – особенно в коммерции. Что тут дурного?

– Сомневаюсь, что суд разделит ваши взгляды, – жалобно проныл Стратт. – Но не мне с вами спорить. Когда Браун вынудил меня списаться на берег, я стал отверженным и кончил бы на виселице или в долговой тюрьме, если бы вы двое не дали мне работу.

– Господь позаботился о тебе, – благочестиво провозгласил Парр, – а не люди. И Он поможет нам в святой войне против мздоимцев, алчности и дьявола. Под дьяволом я подразумеваю правительство.

– Не включайте алчность в список пороков, – суховато усмехнулся Хэй. – Я рассчитываю получить большую прибыль от своих причалов, и кое-кто назвал бы мое желание алчностью, так что осторожнее с проклятиями.

– Я – воин Господа, – объявил пастор тоном, доказывавшим, что с ним лучше не шутить. – Я буду сражаться с грехом повсюду, где его увижу. И с грешниками тоже.

– Что на сей раз в письме, Хэй? – спросил Стратт, поспешно переводя разговор на другую тему. Только тот, кому некуда девать время, стал бы спорить с этим твердолобым фанатиком. – Вы сможете прочитать?

– Наверняка шифрованное. Как всегда – и на расшифровку у меня уходит не один час.

– Надо убрать труп, пока не подошли остальные, – деловито предложил Стратт. – Он начинает пованивать – а приятель Йорка и так задает слишком много вопросов. Я ему не доверяю, и совсем ни к чему, чтобы странный запах заставил его еще глубже сунуть нос в наши дела.

– Я уверен, что его тогда не было в комнате, – проговорил пастор, неохотно отвлекаясь от мыслей о своем крестовом походе против зла. – Доказать этого я не могу, он в самом деле заперся изнутри, как и говорил, но стучал я очень громко. От такого шума всякий бы проснулся.

– Он ведь моряк, – возразил Хэй.

Парр ответил ему недоуменным взглядом, и купец с нетерпеливым вздохом пояснил свою мысль:

– Частый грохот пушек притупляет слух, как это случилось с Уолдаком. Йорк по глупости своей не догадался, отчего Уолдак не отвечал на обвинения, а он их и не слышал, пока его не арестовали.

– А тогда уже было слишком поздно, – злорадно подтвердил Стратт.

Чалонер пришел в ужас. Повесили не просто невинного, но человека, который потерял здоровье, служа своей стране. При мысли об этой несправедливости он еще больше утвердился в решимости узнать правду.

– Гарсфилд не показался мне тугоухим, – с сомнением протянул Парр. – Но я о нем не особенно беспокоюсь. Господь о нас позаботится. Я уже воззвал к Нему, и Он, конечно, не отвергнет законной просьбы одного из самых усердных своих слуг. А теперь не вынести ли тело? Наше уединение скоро будет нарушено – другие члены общества с нетерпением ждут вестей о наших достижениях и могут прийти раньше времени.