Текст книги "Обитель теней"

Автор книги: убийцы Средневековые

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Уильям взглянул на него.

– Через него я лишился своей единственной любви. Моей Сесили. Она умерла, потому что слишком торопилась подарить ему сына. Она не готова была к новым родам после рождения малютки Джульетты, но этот дьявол всегда был ненасытным, и она снова забеременела. Роды убили ее.

– А его сын, Тимоти, – он от другой жены?

– Да, после смерти Сесили Генри женился на Эдит, и Эдит родила ему Тимоти, но она тоже умерла в голодный год семь лет назад.

– А все-таки, – настаивал Саймон, – он ведь наверняка любил дочь?

Уильям утер лицо ладонью.

– Прости меня, Господи, за эти слова, но я сомневаюсь. Он видел в ней вещь для продажи. Не более того. Если бы она стала для него бесполезна, он бы отбросил ее с той же легкостью, с какой отбрасывают сломанную трость.

Когда возчик подъехал к воротам, Джона послали за келарем. Лоуренс вел все дела с поставщиками провизии.

Джон увидел его среди людей, окруживших убитых и коронера, и уже бежал к нему, когда увидел, как к монаху подходят Саймон и Болдуин. Эти двое, с их непривычным выговором, чем-то тревожили его. Особенно рыцарь с такими черными, пронзительными глазами. Джон только надеялся, что Лоуренс не попадет в беду.

Прошлогодний арест настоятеля Уолтера взбудоражил братию. Мысль, что главу обители могут сместить и заменить по прихоти короля, выбивала из колеи. Джону было хуже всех, потому что ему было известно то, чего не знали другие. Каждый день он встречал в страхе за своего наставника, Лоуренса. Келарь участвовал в побеге Мортимера. Джон это знал. Он видел, как возвращался в ту ночь Лоуренс.

Болдуин и Саймон заметили монаха и, когда коронер приказал прервать дознание, чтобы подкрепиться, направились к нему. Саймона осенила новая мысль:

– Брат Лоуренс, ты, когда говорил о браке Джульетты, сказал, что слышал обеты. А кроме тебя, были тому свидетели?

– Я не могу говорить с вами о том венчании. Я поклялся.

Саймон понимающе прищурился.

– Когда девица вступает в брак, при ней должна быть хотя бы служанка. Была там ее служанка?

– Об этом вам придется спросить ее. Но зачем?

– Да просто хотелось бы знать…

Новый голос прервал его.

– Что тебе хотелось бы узнать, мастер?

Саймон почуял заговорившего чуть ли не раньше, чем услышал. Его окружал неприятный кислый запах, а при виде его лица Саймон понял и причину. Неудивительно, что человек, так страшно изуродованный оспой или иной подобной болезнью, внушает другим отвращение.

– Кто ты такой?

– Я тебя собирался о том же спросить, мастер. Ты так настойчиво интересуешься моим домом, что, по-моему, мог бы объяснить, о чем расспрашиваешь этого человека.

– Твоим домом? Ты – сын сэра Генри?

Знакомство с отцом Тимоти не могло удивлять, так как Саймон успел заметить, что сэра Генри знает весь Лондон, однако его сын еще более исполнился подозрительности. Одну руку он положил на плечо Саймона, вторую – на свой меч.

– Я хотел бы выяснить, кто ты такой и что тебе за дело до моей семьи.

– Вот и хорошо. Убери руку и можем поговорить, – сказал Саймон.

В ответ Тимоти до половины обнажил меч.

– Ты ответишь сейчас же или будешь отвечать моему…

Он не успел договорить: зазвенел блестящий синевой клинок Болдуина, и острие коснулось горла юноши.

– Мастер Капун, будь добр отпустить моего спутника. И, пожалуйста, убери руку от меча. Нам ведь ни к чему новое кровопролитие?

Саймон перехватил руку Тимоти и высвободил свое плечо. В глазах юнца вспыхнула злоба, но сопротивляться он не пытался. Как только рука Тимоти упала с рукояти меча, Болдуин одним плавным движением отнял свой меч и вложил его в ножны.

– Мы хотели поговорить, – напомнил Саймон, ища взглядом Лоуренса.

Келарь исчез, едва меч Бодуина скрылся в ножнах.

– О чем?

– Твоя сестра убита, а ты спрашиваешь, о чем нам говорить? Мы хотим узнать, что произошло той ночью.

– Спросите того ублюдка. Здесь был сын этого чумного борова. Уильям их убил.

– Твой отец того же мнения, – заметил Болдуин, – однако в этом мало смысла. Неужели такой человек станет убивать родного сына просто ради мести твоей семье? Твою сестру он мог бы убить, не спорю, но зачем убивать Пилигрима?

– Пилигрим любил сестру. Может, он хотел защитить ее от своего бешеного отца? Не стану притворяться, что я его понимаю.

– Ты предполагаешь, что Уильям-старший пытался убить твою сестру? Ты видел когда-нибудь, чтобы он ей угрожал?

– Не видел, но этот человек обезумел от зависти к моему отцу. Назло ему он сделает все что угодно.

Болдуин пристально разглядывал юнца. Высокомерный, озлобленный, но ведь он только что потерял сводную сестру. Горе оправдывает его.

– Разве это причина причинять зло сыну?

– А кто еще мог поступить так с Пилигримом? И тело уложено с любовью. Кто, кроме отца, стал бы так о нем заботиться?

– А не ты? – спросил Саймон.

– Я бы наплевал ему в лицо и отрезал бы яйца за то, как он обошелся с сестрой! Пусть даже она…

– Да?

– Она у отца – первое дитя. Он безумно любил ее, – буркнул Тимоти. – И неудивительно, если посмотреть на меня. Кого бы ты больше любил: сына вроде меня или такую миленькую дочурку, как она?

Болдуин не позволил отвлечь себя от вопроса. В конце концов людей, изуродованных шрамами, кругом полно.

– Говоришь, он ее изнасиловал? За это ты готов был его оскопить?

– Можно сказать и так, – уклончиво ответил Тимоти.

– Она его знала. Они позволили себе обычные вольности между мужчиной и женщиной?

– Да! Я знаю, я видел их вместе. Это было отвратительно! Словом, я ворвался к ним и не проткнул его, коварного ублюдка, насквозь только потому, что она меня схватила и удержала.

– Где это было?

– В моем доме, в конюшне за стеной зала. Он пробрался туда, и она вышла к нему на свидание. Она умолила меня не говорить отцу. Узнай он, это разбило бы ему сердце. Для благородного добродетельного человека такое скотство нестерпимо. Но я ей поклялся, что если еще раз увижу Пилигрима, то быть ему без головы.

Болдуин задумчиво кивнул.

– Правда, голова осталась у него на плечах, но это не доказывает, что ты невиновен.

– Я? Я бы убил его, если б смог, и с превеликой радостью. Он насильник.

Тимоти собирался пройти мимо, оттолкнув их, однако Болдуин удержал юнца, положив ему ладонь на грудь.

– Еще несколько вопросов… Ты знал, что они в браке?

– Не смеши меня!

– Я говорил со слугой Божьим, слышавшим их обеты. Они состояли в браке.

Тимоти разинул рот, но не вымолвил ни слова, только переводил взгляд с одного на другого, а потом хмуро уперся глазами в землю.

– Но… не могла же она… Она знала, каково это будет отцу… Почему она мне не сказала?

– На этот вопрос ты сам себе ответишь, – безжалостно сказал Болдуин. – Так ты уверен, что она не говорила тебе о своем венчании?

– Никогда! Христом богом клянусь, если бы я знал…

Он снова поднял глаза на Болдуина, и тот увидел в них холодную ярость.

– Если она это сделала, не спросив отца, значит, она получила по заслугам.

Позднее, обсуждая это дело, Саймон выразил сомнение в невиновности Тимоти.

– Не удивлюсь, если этот рябой дурень копил обиду, пока она не прорвалась. Мог рассудить, что такое оскорбление достоинства семьи заслуживает суровой кары.

– Возможно. А уверен я в одном: что версия коронера совершенно ошибочна.

Саймон согласился с Болдуином. Заключение коронера оказалось разорительным для вилла:

– Итак, подытожим основные факты. Два тела. У женщины в руках нож. Я не сомневаюсь, что именно этот нож послужил орудием убийства, оборвавшего две молодые жизни.

– Понятно, он не сомневается, ведь даже не потрудился измерить клинок и сравнить с глубиной ран и шириной порезов, – презрительно пробормотал Болдуин.

Коронер продолжал:

– Кинжал как орудие преступления будет продан с аукциона. Вполне ясно, что женщина убила своего любовника, затем в раскаянии позаботилась о его теле и отошла в сторону, где и совершила самоубийство, упав в том самом месте, где ее нашли. За эти преступления…

Далее он стал перечислять штрафы, наложенные на бедных крестьян за то, что те допустили нарушение королевского закона в своей местности, а Болдуин, подтолкнув Саймона, стал выбираться из толпы, сердито буркнув:

– Надо полагать, у этой крошки хватило сил подобрать мертвого любовника и протащить его по болоту?

Он остановился поодаль и взглянул назад.

– Мы так и не выяснили, зачем было убивать его там и потом оттаскивать в сторону. Ясно, что тело хотели скрыть. Но зачем? Самое правдоподобное – что его хотели спрятать от Джульетты, когда та придет. Значит, кто-то с самого начала задумал двойное убийство. Сначала убили мужчину, его тело спрятали, но обошлись с ним достойно, а потом появилась девушка и тоже была убита. Но она не заслужила такого уважения, ее тело брошено как попало. Почему? Не потому ли, что она была наказана за преступление, в котором парень не был повинен?

Покачивая головой, он двинулся дальше, сердито глядя себе под ноги. Чтобы не приближаться к берегу, особенно сырому у нового королевского дворца, окруженного рвом, двое направились к монастырю с намерением обойти его и выйти на ведущую к мосту дорогу.

У ворот они увидели брата Лоуренса, говорившего с возчиком. Заметив их, келарь внезапно оборвал разговор, отправив возчика в ворота, а сам остался стоять, поджидая их.

– Ты поторопился покинуть нас, брат, – заговорил Болдуин.

– Предпочитаю держаться подальше от этого отродья, – признался монах. – Ну что, все кончилось, как я и думал: новые штрафы с бедняков, которым и без того едва хватает на пропитание?

– Во всей стране не найдешь более сурового и грозного коронера, – сказал Болдуин.

– Он как раз подходит верховной власти. Подозреваемого определили?

Болдуин ухмыльнулся.

– Кого бы выбрал ты?

– Я?

Лоуренс взглянул на него и принялся рассуждать:

– Вполне ясно, что Пилигрим – невинная жертва. Тот, кто убил его, почтительно обошелся с телом, как если бы убийца все же признавал в нем достойного человека. Он не захотел просто оставить его лежать…

– Чего не скажешь о человеке, убившем Джульетту, – вставил Болдуин. – Ее оставили в грязи.

Саймон кивнул.

– Возможно, кто-то спугнул убийцу, и тому пришлось бежать?

– Могло быть и так, – согласился Болдуин. – Как тебе кажется, брат?

Лоуренс со вздохом возвел глаза к небу.

– Вам известна репутация нашего монастыря? Много столетий назад один капеллан согрешил здесь с женщиной. Говорят, что их утащил дьявол, и с тех пор на равнине временами появляется призрак того мужчины.

– Здесь? – спросил Саймон.

Он бы уже озирался кругом с суеверным ужасом, если бы не присутствие Болдуина, который не упустит случая посмеяться над его испугом.

Болдуин улыбнулся свысока и взглянул на Саймона. Но бейлифу он ничего не сказал, а снова обратился к Лоуренсу:

– Как в монастыре оказалась женщина?

– Думаю, ее сюда прислали… как бы под опеку.

– Трудно поверить, чтобы кто-то прислал в подобное место молодую привлекательную воспитанницу, – заметил Болдуин.

– А что случается с теми, кто видит призрака? – осведомился Саймон.

– Говорят, они умирают.

– Ну, тех двоих никто не унес, и мне трудно поверить, что дьявол испугался бы случайного свидетеля. И заботиться о теле молодого Пилигрима он бы не стал, – ехидно добавил Болдуин. – Лично я придерживаюсь мнения, что все это – дело рук человеческих.

– Каждому своя вера, сэр Болдуин. Твоя, возможно, более мирского свойства, нежели моя.

– Возможно, – снисходительно согласился Болдуин. – Скажи, брат, где мы найдем женщину, обнаружившую тела?

– Это Элен. Она, должно быть, на берегу. Когда вода спадает, она подбирает то, что принесла Темза. На берег часто выбрасывает что-нибудь, годное в хозяйство или на продажу.

Промахнувшись, Элен выругалась, подтянула по воде тонкую веревку и скрутила ее в неряшливый моток.

Доска на вид почти не тронута гнилью. Плывет так, как будто совсем сухая, не то что свежее дерево. Стоящая находка. Все равно река унесла ее дальше. Веревка с грузиком оказалась слишком хлипкой, чтобы вытянуть деревяшку на берег. Лопнула, и груз утонул, а доска уплыла себе по течению. Элен с отвращением покосилась на обрывок веревки и едва удержалась, чтобы и его не выкинуть в воду.

– Хозяйка?..

– Вы кто такие? – сварливо отозвалась она.

Солнце спряталось за тучку, но все еще светило достаточно ярко, чтобы ей пришлось прикрыть глаза ладонью, разглядывая подходящих мужчин.

– Вы, вроде, были в толпе на дознании?

– Были, почтенная, – признал Болдуин. – Мы хотели поговорить с тобой о том, что ты видела в тот день, когда их нашли.

– Тела и видела, а больше ничего.

– Кто-нибудь еще был поблизости?

– Мокро было. Умные люди в такую погоду по домам сидят.

– Но ты вышла?

– Мне надо было на рынок.

– И тела промокли насквозь? Шел дождь – ты не заметила, давно ли они там лежат?

– Я вам не констебль. Я сюда хожу, чтобы на жизнь заработать. Видела два тела, а проверять, сильно ли они промокли, не стала. Нет уж, я только нашла молодую Джульетту, и грустно мне было ее там видеть.

– Ты ее знала?

– Немного. Славная была малышка и такая счастливая, когда сюда выбиралась.

– Что же она здесь делала? – удивился Саймон, оглядываясь с нескрываемым отвращением: в Дартмуте хоть сухие пастбища кое-где попадаются, а здесь сплошная слякоть.

– Приходила на свидания. Я ее частенько здесь видала. Иной раз одну, только со служанкой, а чаще с мужчиной. В последние недели больше младший Уильям приходил, – охотно пояснила Элен.

– Может, ей нужен был спутник, чтобы отгонять призрака, а, Саймон?

Элен нахмурилась:

– Вы с призраком не шутите. Мы, кто здесь живет, знаем, чего бояться.

– А знаешь ты кого-нибудь, кто его видел? – спросил Саймон.

– Я сама видела. Это дурное предзнаменование.

– И что же с тобой стряслось после встречи с ним? – легкомысленно спросил Болдуин. – Волдырь на пятке вскочил? Или оказалось, что ты промокла насквозь, бродя по здешним болотам?

Она ответила ему взглядом, полным леденящей уверенности.

– В первый раз, когда я видела призрака, умер мой муж Томас. Второй раз на следующее утро я нашла тело бедняжки Джульетты.

Брат Лоуренс с нарастающим чувством беспокойства смотрел, как они уходят искать Элен.

Тогда мысль показалась такой разумной. Они с настоятелем обдумывали план и сочли, что очень важно отпугнуть народ от реки. Незачем и затевать побег Роджера Мортимера из Тауэра, если его схватят, едва он ступит ногой на суррейский берег.

Именно Лоуренсу пришла в голову мысль о призраке. Население обители поминало его полушепотом, пугая рассказами новичков, но история дошла и до местных, и люди вроде Элен в нее верили. Чтобы избавиться от лишних глаз, нет ничего лучше блуждающего по округе призрака.

И, надо сказать, все прошло хорошо. Конечно, ужасно, что муж Элен их заметил. Лоуренс увидел его, застывшего с разинутым ртом, и, воздев руки, надвинулся на дурня, и тот бросился наутек, словно кролик от собак. На следующее утро дурень был мертв. Очень жаль, но Лоуренс не слишком упрекал себя. Ему и без того было о чем подумать, и побег Мортимера перевешивал все прочее. Чтобы пустить в ход тайные замыслы спасения страны от невыносимого короля, требовалось спасти Мортимера.

Он увидел Джона и двинулся навстречу ему.

Да, все было бы хорошо, если бы не эта девушка, Джульетта. Тогда он не знал, что она видела и его, и людей в лодке. Конечно, увидев, как люди выгружаются из лодки, а «призрак» придерживает ее, чтоб не качалась, она догадалась о маскараде. И, конечно, видя, что лодка причалила у самого монастыря, у линии лососевых садков, она должна была догадаться, что в побеге участвует кто-то из обители. И вот явились солдаты и схватили того, кто был верховным властителем монастыря, – самого настоятеля.

Сколько бы Лоуренс ни винил себя, настоятелю Уолтеру от этого легче не становилось. Его заключили в тот самый Тауэр, откуда они освободили Мортимера. На его место посадили этого глупца Джона Кузанского, и тут уж Лоуренс ничего не мог поделать.

Мстить тем, кто донес на него и настоятеля? В этом нет ничего хорошего. Хотя он знал, что многие сочли бы месть справедливой. И даже благоразумной.

Но теперь надо думать о бегстве. Надо найти способ выбраться отсюда – может быть, лодка?

Она говорила с такой убежденностью, что Болдуин перестал улыбаться. Он извинился и присмотрелся к женщине внимательней, чем прежде, гадая, заслуживает ли она доверия. Слишком часто он обнаруживал, что рассказывающий о встрече с призраком оказывался в то время пьян в стельку.

– Почтенная, я впервые слышу, чтобы подобные явления влекли столь злополучный результат. Скажи мне, чтобы я мог узнать эту зловещую фигуру, как она выглядела? Не был ли призрак одет, скажем, в облачение клюнийского монаха?

– Думаете, я такая дура, что не отличу призрака от монаха? – фыркнула Элен. – Он был высокий, может, на фут, а то и больше, выше тебя, сэр рыцарь, и на нем был длинный плащ с отдельным капюшоном и пелериной. Цвета я не видела, потому что была ночь, зато видела, что это плащ, потому что он развевался по ветру.

– А лица не видела?

– И не хотела видеть! – твердо заявила женщина.

– А не мог это оказаться тот несчастный Пилигрим де Монте Акуто? – наугад предположил он, заранее зная ответ: на убитом не было плаща с капюшоном.

– Пилигрим? Я и его, и его отца не раз здесь видала. Думаю, уж как-нибудь узнала бы их!

– Ты хочешь сказать, что они часто бывали здесь, на болотах? – вставил Саймон.

– Очень часто. Уж очень девочка манила.

Болдуин поразился:

– Ты о Пилигриме говоришь?

Элен вдруг прикусила язык.

– Господи! Значит, и отец за ней гонялся! – воскликнул Болдуин и хлопнул себя по лбу. – Господи Иисусе, Саймон! Я-то не мог понять, почему бы Уильям мог убить сына. А вот и причина: отец соперничал с сыном за любовь девушки. Мужчины говорили о ней, поссорились, и отец в приступе гнева убил сына.

– А зачем он уволок тело с места убийства?

– В раскаянии? Или, как я и раньше предполагал, он хотел скрыть труп, потому и утащил его с пригорка, где он был сразу заметен, в ту гнилую дыру, чтобы женщина, которую он любил, говоря с ним, не могла, оглянувшись ненароком, увидеть тело зарезанного им сына.

– Думаешь, он убил сына, потому что услышал, что тот на ней женился, и приревновал? – удивился Саймон.

– Возможно, – кивнул Болдуин. Нащупав след, он говорил с большей уверенностью. – Он велел сыну уйти отсюда, оставить ему его любимую, а Пилигрим, быть может, посмеялся над ним, стал издеваться. Хотя многие уверяют, что Пилигрим был великодушен и добр, но даже самый добрый юноша бывает жесток с родителями. Если отец не знал… Отец, влюбившийся в жену сына, – повод для жестокого веселья. Могу себе представить. Бедняга!

Они вернулись к городским воротам уже под вечер. Болдуин остановился в задумчивости.

– Пожалуй, нам следовало бы сообщить о своем открытии достойному коронеру, – подсказал Саймон.

– Об этом я и думал. Однако нас послал расследовать преступления милорд епископ. Давай сначала уведомим его, и тогда мы сами сможем произвести арест Уильяма. Я не собираюсь уступать свою славу коронеру.

Придя к такому решению, два друга свернули по течению Темзы. Им пришлось сделать крюк у впадения ручья Уолбрук, а затем они быстро дошли до западных ворот и перешли на другой берег реки Флит.

Епископ принял их в том же зале, но на сей раз он раздавал приказы слугам, одновременно просматривая пергамент и диктуя своему клирику.

– А, сэр Болдуин? Воистину рад тебя видеть. И тебя, Саймон, конечно. Возможно ли, что вам посчастливилось в возложенном на вас деле? Я слышал, как прошло дознание, но, признаться, сомневаюсь в здравости заключения коронера. Мне представляется весьма удивительной мысль, что молодая женщина совершила убийство и покончила с собой.

– Думается, я могу предложить более правдоподобное решение, лучше согласующееся с фактами.

Епископ Уолтер внимательно выслушал, взмахом руки отослав клирика, когда речь зашла о возможной ревности старшего Уильяма.

– Поразительно! Если, как ты говоришь, он вдруг услышал от сына, что не может жениться на женщине, которую обожал, такое вполне могло свести его с ума. Ведь после того, как она стала женой сына, он потерял возможность взять ее замуж, даже если бы она овдовела. Отцу не дозволено жениться на дочери, а жена сына становится дочерью – конечно, в глазах Господа.

– И хуже того, – продолжил его рассуждения Болдуин, – Уильям уже потерял однажды любимую, уступив ее сэру Генри. Мысль о потере единственного, что связывало с ней – ее дочери, – могла окончательно вывести его из себя. Бедняга!

– И полученный удар довел его до убийства сына, а потом и невестки – которая, как видно, отвергла его – коль скоро он ударил ее. Ужасная история, сэр Болдуин. Ужасная. Бедняга.

– Страшное дело, – согласился Болдуин, – и мне кажется, следует отправиться к нему и открыто обвинить в преступлении. Король уполномочил меня хранить мир в его королевстве. Не сомневаюсь, что твоего одобрения, милорд, будет достаточно, чтобы произвести арест.

– Я соберу маленький отряд из своих людей, – пообещал епископ и продолжил, помедлив: – Только еще одно. Не согласитесь ли вы, из любезности к моему другу, лично уведомить сэра Генри? Он, как-никак, вправе знать, каким образом погибла его дочь.

– Я предпочел бы направиться прямо к Уильяму.

Голос Болдуина оставался спокойным, хотя просьба епископа рассердила его. Откровенно политический жест – из желания убедить Диспенсеров, что Стэплдон сделал все возможное, чтобы помочь им. Правосудие требует от Болдуина заняться преступником, а не разыгрывать гонца к политическим союзникам.

– Уильям живет на том берегу реки, а до сэра Генри идти совсем недалеко. Разве это так трудно? Простая любезность, не более.

Болдуин взглянул на Саймона, и тот, пожав плечами, кивнул.

Нет, просьба, с точки зрения Болдуина, не противоречила закону, но уведомлять семью жертвы до ареста обвиняемого означало ставить телегу впереди лошади. Однако епископ настаивал, и Болдуин не нашел в себе силы отказать.

– Хорошо, милорд. Подготовь, пожалуйста, отряд, а я постараюсь поскорее вернуться.

В зале было тихо, и Болдуину пришло на ум затишье перед бурей. За стеной слышались шаги прислуги, но и те, как видно, ходили на цыпочках. Болдуин впервые столкнулся с такой тишиной в английском доме, и одно то, что шумная грубая толпа слуг так уважительно относилась к горю хозяина, много говорила о любви домочадцев к его дочери – или, может быть, о страхе, который внушал им хозяин.

– Вы имеете мне что-то сказать?

Генри появился в дверях и уже шагал к посетителям. Болдуин, покосившись на Саймона, заговорил:

– Сэр Генри, мы добились некоторых успехов. Как я уже говорил вчера, нам стало известно, что дочь твоя была замужем за Пилигримом. Их брак был законным и прочным. Однако о нем не знал не только ты. Мне представляется вероятным, что и отец Пилигрима оставался в неизвестности.

– Это к тому, что не я один одурачен? По-твоему, я должен радоваться, что его сын был так же непочтителен к отцу, как моя дочь – ко мне?

– Тут мне трудно судить, сэр Генри. Я ведь не знал твоей дочери. Все же я убежден, что она не желала оскорбить тебя и твоих близких. Однако молодой женщине слишком легко влюбиться в человека… вполне достойного?

– Так о чем же ты хотел мне сказать?

В зал вошла служанка с подносом, на котором стоял один кувшин и один кубок. Поставив поднос на шкаф, она щедро наполнила кубок и подала своему господину. Болдуин продолжал говорить, и Саймон заметил, что девушка осталась в дверях – из-за занавески виднелось ее бледное лицо.

– Мы полагаем, что отец Пилигрима узнал о предстоящем ему свидании с твоей дочерью. Вот как я истолковываю факты: он осыпал сына упреками. В ответ тот мог с насмешкой сообщить ему о своей женитьбе. Это известие вызвало гнев Уильяма, и он убил своего сына, а потом, увидев твою дочь, убил и ее тоже. Возможно, его свела с ума мысль о сыновнем непослушании…

Саймон с одобрением слушал сдержанный рассказ Болдуина. Ни к чему увеличивать груз несчастий, и без того обрушившихся на беднягу. Он уже потерял дочь: лучше ему не знать, что произошло это оттого, что его злейший враг имел на нее виды.

– Значит… он убил ее, Господи Иисусе!

Саймон кивнул – и тут в нем шевельнулось сомнение.

Ведь если Уильям в припадке страсти убил дочь своей первой возлюбленной, он должен был позаботиться об убитой так же, как позаботился о своем сыне? Или он должен был оставить обоих валяться неприбранными, или заботливо и любовно уложить оба тела. Оба заслужили его ревнивый гнев, оба заслуживали одинакового обхождения. К тому же человек, глубоко любивший обоих, должен был после покончить с собой от стыда и отчаяния. Однако на дознании Уильям вполне владел собой.

Болдуин продолжал:

– Он поплатится за свое преступление. Мы намерены немедленно арестовать его, и я позабочусь, чтобы он вскоре предстал перед судом.

Сэр Генри осушил кубок и подставил его подбежавшей служанке, которая вновь наполнила его из кувшина. Саймон обиженно заметил, что этот невежа пьет один, не предложив угощения им с Болдуином.

Болдуин кивнул и откланялся. Они направились к выходу из дома, и тут услышали за собой топот бегущих ног. Саймон резко обернулся (он был непривычен к такому многолюдству и постоянно держал в памяти жестокие нравы большого города) и едва не выхватил меч, но увидел всего лишь молоденькую служанку, прислуживавшую в зале.

– Господа, я не могу… то, что вы рассказали моему хозяину… все не так!

Болдуин заглянул ей в лицо:

– Отчего же? У нас немало доказательств.

– Но эта женитьба! На моей хозяйке не Пилигрим женился! Это был его отец!

Ее рассказ не занял много времени. Она вместе с Джоном и Лоуренсом была свидетельницей брачных обетов, данных Уильямом и Джульеттой в укромном местечке недалеко от монастырских стен. Они встречались уже несколько месяцев, и Джульетта согласилась осчастливить его новым браком. Но девушка настояла, что, хотя она будет принадлежать Уильяму, никто не должен знать, что дочь решилась на брак без благословения отца.

– Она надеялась, что со временем отец сможет ее понять, господа. Надеялась, что он простит ее. Только он бы не простил. Он человек твердый и решительный и не отступается от раз принятого решения.

– Но твои слова еще ничего не меняют, – сказал ей Саймон. – Если Уильям застал жену со своим сыном – его опять же мог ослепить гнев и в припадке ярости он мог убить юношу.

– Ты думаешь, моя хозяйка была неверна мужу?

– А по-твоему, была верна?

– Да! Она была самой верной и любящей женой!

– Зачем же тогда она так часто встречалась с Пилигримом? Нам сказали, что их часто видели вместе на болотах.

– Этого я не знаю, – сказала она, оглядываясь на дверь.

– А не слыхала ли ты о призраке на берегу? Кто-то нам говорил, будто тот, кто его увидит, вскоре узнает о смерти кого-то из знакомых.

Служанка побелела.

– Я его видела. Но никто не умер!

– Когда?

– В прошлое году когда моя хозяйка впервые встретилась с мужем. Мы с ней гуляли там под вечер и вдруг увидели огромную фигуру. Он был такой высокий и весь в сером, в плаще с капюшоном.

– А с чего ты взяла, что это призрак? – удивился Болдуин.

– Из-за роста и походки. Он шел так…

Вместо объяснения девушка широко расставила руки и зашагала на прямых ногах, уронив голову на грудь. Болдуин едва удержался от улыбки. Так ходит рыцарь, слишком много времени проведший в седле. Однако… у него мелькнула новая мысль.

– И никто из твоих друзей не умер? – спросил Саймон.

– Нет. Только на следующий день я услышала, что умер муж Элен. Наверно, оттого он и показался.

Болдуин хмурился, но по мере того как он говорил, лицо его светлело.

– Это ведь было в день поклонения веригам святого Петра, так? В ту ночь, когда бежал из Тауэра Мортимер?

– Да, мастер, – призналась она, и на лице ее мелькнула тревога.

Она с явным беспокойством оглядывалась на дверь из зала.

– Девушка, ты кому-нибудь об этом рассказывала?

– Нет.

– А твоя хозяйка видела призрака?

– Да, только она рассердилась, а не испугалась. Она мне говорила, что видела его у воды. Я потом слышала, как она говорила о нем с тем монахом, Лоуренсом.

Послышался звук открывающейся двери, и девушка, ничего больше не сказав, бросилась в дом, словно призрак с болот хватал ее за пятки.

– Тут что-то есть, а? – спросил Саймон.

– Думается, кто-то в ту ночь валял дурака, притворяясь призраком. В ту ночь бежал Мортимер, а чтобы избавиться от ненужных свидетелей, нет ничего лучше призрака, способного убить твоих любимых и близких. Муж Элен мог повстречаться с добрым сэром Роджером и поплатиться жизнью за эту случайность. Благодарение богу, мы не обязаны расследовать еще и то убийство.

– Ты думаешь, Уильям мог убить тех двоих? – вновь засомневался Саймон.

Болдуин задумчиво ответил:

– Я думаю, призрак был поддельный, и Джульетта каким-то образом его разоблачила. И рассказала о своих подозрениях. Ее могли убить за это – или она видела что-то еще. Ее убили, чтобы заставить молчать.

– А Пилигрим ничего не знал?

– И потому его телу оказали почет, а Джульетту оставили в грязи, потому что она была виновна в предательстве? Ах, не знаю. Пойдем-ка к Уильяму. Может, там узнаем еще что-нибудь.

Уильяма они нашли сидящим в кресле в своем зале.

– Простите, что я не встаю, благородные господа. Я слишком утомлен этим мучительным дознанием.

Он говорил спокойно, но при виде стражи, показавшейся в дверях вслед за Болдуином и Саймоном, чуть поднял брови.

Они быстро собрали людей епископа и воспользовались его собственной лодкой, чтобы переправиться через реку, проплыв мимо Розари и причалив на дальней стороне нового дворца.

Маленькое поместье Уильяма располагалось в какой-нибудь миле от Саутуорка. Епископ Уолтер дал одному из своих людей точные указания, и тот провел их по тихим проселкам Суррея к дому Уильяма.

Мало того, что дом был невелик – он явно приходил в упадок. Повсюду виднелись свидетельства бедности. Потеки на побелке, подгнившие балки. Болдуин, осмотревшись, решил, что в сравнении с соседними жилищами это являет собой прискорбную ветхость.

То же впечатление оставляли и внутренние помещения. Стены домов и особняков на Стрэнде были увешаны богатыми коврами и гобеленами, здесь же не было никаких украшений. Даже простая картина не нарушала серого однообразия. Единственным украшением зала служило кресло Уильяма.

– Красивое? Досталось от отца. Увы, это единственное, что осталось от моего наследства.

– Боюсь, мы пришли не со светским визитом, – сказал Болдуин.

– Я этого и не думал – не такой я глупец! – Голос Уильяма звучал заносчиво.

– Мы знаем, что ты там был, – начал Саймон. – Понятно, ты мог убить сына, узнав, что он соблазняет твою жену, но зачем было убивать ее?