Текст книги "Брак и злоба (ЛП)"

Автор книги: Триша Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 13

Цветы и Пули

Виолетта

Ночи слились воедино, как копия Моне, написанная кровью.

Искусство и боль.

Страсть и провокация.

Моя жизнь забрызгана самыми темными масляными красками. Цвета синяков. Оттенки опасных татуировок. Обесцвечивание желания.

Отметины. Раны. Разбитая кожа.

Кресты. Черепа. Кости.

Люциан стоит в моей комнате, как часовой, мой тюремщик с ключом наперевес.

Поначалу я с ужасом ждала ночи, ждала, когда он придет в мою комнату. Каждый вечер, как по часам, он стучал в дверь и входил. Садился на скамейку. Приказывал мне танцевать.

И я танцевала. Я освобождала свой разум, прежде чем двигаться под музыку, совершенствовалась, каждый шаг был спонтанным и подпитывался только моей страстью. Я верила, что если докажу ему, насколько я предана своему таланту, что я не позволю ему сломать меня, то в конце концов выиграю.

Но какова награда?

Посещение танцевального коллектива? Я вообще еще в нем состою? Смогу ли я вернуться к той жизни после всего?

Моя свобода? Выход из этого вынужденного брака? Мысль о том, что я уеду и больше никогда не увижу Люциана, по какой-то необъяснимой причине заставляет меня чувствовать себя плохо. Он впился в мою кожу, как рак.

Токсичный. Опасный. Поглощающий.

Я знаю, что это опасно, что это рискованно, но, как если бы я заставила себя проглотить лекарство, которое сделает меня еще более больной, прежде чем начнется исцеление, я уже впустила его тьму внутрь, и мне нужно лекарство.

Если я когда-нибудь выберусь из этой темной временной петли, мне нужно ответить на вопрос о нас.

Проходили недели, и страх превратился в некую форму стокгольмского синдрома, когда он не стучал в мою дверь ровно в десять часов, я боялась, что он вообще не придет.

Я превратилась в извращенную версию самой себя. Чувства, которые я испытываю, желание, которое вызывает его жестокий взгляд на мое тело, когда я танцую, – это так же извращенно и опасно, как Cosa Nostra.

Я не принадлежу этому миру, но какая-то извращенная часть моей психики жаждет попробовать – всего один удар, чтобы удовлетворить любопытство, – и тогда я узнаю его навсегда.

Как при сильной простуде, я могу вымыть Люциана Кросса из своего организма и уйти.

С той ночи, когда он напоил меня водой и оставил полумертвой в моей комнате, он не прикоснулся ко мне ни разу.

Он смотрит, как я танцую, в его голубых глазах пылает жестокость, мышцы напряжены в ожидании возмездия, но он не подходит ко мне. Он не смотрит на меня дольше, чем нужно, чтобы признать мое присутствие в его доме. Как будто я существую только в те моменты, когда он желает моей боли, а все остальные секунды дня и ночи я нахожусь в бездействии.

Я здесь для того, чтобы нести наказание от имени моей семьи до того момента, когда его гнусный план будет реализован.

Я боюсь не только за свою семью, но и за себя. Чем больше он игнорирует меня, отказывается прикасаться ко мне, говорить со мной, смотреть на меня, тем сильнее я жажду, чтобы он сделал все это и даже больше.

Это безумие должно прекратиться.

Звяканье столового серебра о стекло отвлекает меня от мрачных мыслей, и я смотрю на своего дядю Карлоса, который поднимается с места во главе стола.

Вечеринка по случаю помолвки проходит в принадлежащем моей семье итальянском ресторане. Полагаю, это считается беспристрастным, в то время как проведение его в особняке Люциана или в доме моего отца таковым не является. Присутствуют кузены, с которыми я не общалась много лет, отец и Маркус, которого мне захотелось обнять, но я с облегчением улыбнулась своему старому телохранителю.

Люциан сидит напротив меня, и он мастерски избегает зрительного контакта.

Мой папа постарался подготовить меня к ужину. Когда мы только приехали, он отозвал меня в сторону и прошептал на ухо:

– Ты научишься принимать свою жизнь, figlia mia.

Говорилось и о том, что мама хотела бы, чтобы я улыбалась, играла роль, поступала правильно по отношению к семье.

Ни моя мать, ни Фабиан не одобрили бы того, что происходит здесь сегодня. Я не уверена, что кто-то из них смог бы это предотвратить, но я точно знаю, что они не ожидали бы, что я проглочу это с ехидной улыбкой.

Я просто ответила на утверждения отца нейтральным выражением лица, прежде чем задать ему единственный животрепещущий вопрос, который у меня был к нему с той ночи, когда он оставил меня в чужом доме:

– Что еще Люциан имеет против тебя, папа? – Его яростный отказ только еще больше разочаровал меня, и я оставила его, чтобы занять свое место за столом.

Сидя здесь, среди своей семьи, с бокалом шампанского, поднятым в тосте за отработанную речь дяди Карлоса, я никогда не чувствовала себя такой одинокой. Это боль до костей, которая заставляет меня понять, почему я заполнила свои дни балетом и тяжелой рутиной.

Физическая боль терпима. Эмоциональная боль – это болезнь, изматывающая душу и разрушающая ее целиком.

Если долго не останавливаться, чтобы почувствовать боль, то можно сымитировать довольную жизнь.

– За моего прекрасного друга, – поднимает тост дядя Карлос. – И за новый союз, который мы принимаем в семью. Салют!

Я выпиваю одним глотком шампанское и беру у проходящего мимо официанта еще один бокал. Поднося бокал к губам, я чувствую на своем лице жжение от взгляда Люциана. Я заглядываю в бокал через край, затем опустошаю его.

Когда я опускаю бокал на стол, его глаза сужаются, а челюсть сжимается. Мои губы кривятся в улыбке, поскольку я наконец-то нашла способ привлечь его внимание, хорошее или плохое. Похоже, сегодня я еще могу улыбаться.

Я поднимаю палец, чтобы попросить еще шампанского, и рука Люциана сжимает мою на столе.

– Думаю, с тебя хватит. Съешь что-нибудь.

Мне кажется, что каждая пара осуждающих глаз за столом видит меня насквозь, какой слабой я стала, как сильно я поддалась врагу. И я решаю стоять на своем.

– Я хочу пить, – громко шепчу я ему, принимая еще один бокал. Его челюсть подрагивает, рука крепко сжимает мою, стальные глаза угрожающе смотрят на меня. – Уверена, что в ближайшем будущем меня ждет наказание, но это так вкусно… – Я делаю глоток. – Ммм. Стоит того.

Я давлю на него. Я веду себя как ребенок, в чем он впервые обвинил меня, но его внимание, пусть даже направленное с яростью и жаром, лучше, чем холодная, молчаливая пустота.

– Пусть сегодня все будет по-твоему, Кайлин Биг, – говорит он, намекая, что скоро он добьется своего. Он возвращает руку на свою сторону стола и делает щедрый глоток бурбона, не сводя пронизывающего взгляда с моего лица, заставляя меня покраснеть от его угрозы.

Шампанское шипит в моих венах. Я не уверена, какова моя цель, но я полна решимости вывести его на чистую воду, и все из-за тех пяти секунд, когда он ослабил бдительность – всего один раз, – позволив мне разглядеть человека, скрывающегося под монстром.

Какая-то часть меня – скорее всего, наивная – хочет верить, что я смогу заставить его появиться снова.

Моя кузина Кира что-то говорит, и я поворачиваюсь к ней.

– Что это было?

– О, – говорит она со смехом. – Я просто сказала, что не могу поверить, что до свадьбы осталось всего пара недель. Все ли уже спланировано? Тебе нужна какая-нибудь помощь?

Ее комментарий возвращает меня к реальности ситуации.

Это не игра. После свадьбы с моей семьей произойдут плохие вещи. Мой отец знает об этом, и я должна хранить его тайну, чтобы защитить его.

Но кто защитит меня?

У меня внезапно закружилась голова, и я отставила бокал с шампанским.

– Спасибо, Кира. Но я думаю, что все уже улажено. – Оправдываюсь я, вставая. – Мне нужно в туалет.

– Не обращая внимания на суровый взгляд Люциана, я маневрирую в сторону задней части ресторана. Закончив с туалетом, я мою руки, позволяя прохладной воде смыть с моей кожи жар.

Когда я протискиваюсь в дверь дамской комнаты, Мэнникс ждет меня в узком коридоре. Он смотрит на меня вопросительным взглядом.

Я поднимаю руку.

– Я в порядке. Просто… слишком много выпила.

– Я заметил, – замечает он.

Я кладу руку на бедро.

– Неужели каждый мужчина здесь отвечает за мое потребление алкоголя? – Легкая улыбка озаряет его обычно стоическое лицо.

Я приподнимаю бровь.

– Это улыбка, Мэнникс? Ты хорошо себя чувствуешь? – Он кашляет, чтобы прочистить горло, и скрывает любые откровенные выражения лица.

– Вам следует вернуться к столу.

Я отхожу в сторону, чтобы пропустить женщину, и бросаю взгляд в сторону стола.

– Я на самом деле не хочу, – говорю я рассеянно. И тут я понимаю, как близко я подошла к Мэнниксу, как шагнула прямо к нему. И замечаю, как он напряжен – потому что внезапно огненный взгляд Люциана устремился прямо на нас.

Окрыленная, я демонстративно кладу руку на грудь телохранителя и громко смеюсь, как будто он сказал что-то смешное. Очень взбалмошный и глупый поступок, но, когда голова гудит, а внимание Люциана наконец-то полностью захвачено, что-то коварное и злобное берет верх.

Мэнникс обхватывает своей большой, покрытой чернилами рукой мое запястье и с силой отталкивает меня назад.

– Черт. Из-за тебя я погибну. – Я смотрю на него, и понимание приходит в мой затуманенный мозг слишком поздно: я чувствую рядом с собой горячее присутствие Люциана.

– Уходи. – Односложный приказ Люциана звучит почти как рык на своего солдата.

Послушно, без единого звука Мэнникс подчиняется и исчезает через заднюю дверь.

Меня охватывает реальная ситуация, мы с Люцианом стоим в этом маленьком коридоре. Только я, он и его гнев, заполнившие тесное пространство.

– Извини, – говорю я, пытаясь обойти его.

Он по-хозяйски обхватывает меня за талию, не давая мне никуда уйти. Притянув меня к себе, он шепчет: – Ты думаешь, что это умно – открыто флиртовать с моими подчинёнными?

Я поднимаю подбородок выше, несмотря на покрасневшие щеки, и наблюдаю за ним периферийным зрением.

– Что не так? Разве ты не доверяешь своим людям?

– Свою жизнью, – говорит он. – Но я бы пустил пулю в голову своему самому доверенному человеку за то, что он прикоснулся к тебе. – В его голубых глазах тлеет огонь, и у меня перехватывает дыхание. Я верю ему.

Люциан буксирует меня в более укромный уголок.

– Что ты делаешь?

– Поскольку очевидно, что тебе нужно мое безраздельное внимание, – говорит он, прижимая меня спиной к прохладной стене, когда мы остаемся одни. – Я дарю его тебе.

Он говорит это как обещанную угрозу. И когда он тянется к акцентному столику и крадет фиолетовый цветок из серебряной вазы, я задаюсь вопросом, как он будет меня наказывать.

Я выдергиваю руку и переворачиваю ее.

– Собираешься отшлепать меня по запястью?

Он нависает надо мной и смотрит в прозрачные голубые глаза. У меня кровь стынет в жилах.

– Заманчиво, – говорит он, затем тянется за спину и поднимает пиджак, чтобы достать пистолет.

Ледяной адреналин выбрасывается в мои вены, и я внезапно становлюсь очень трезвой.

Он кладет между нами и цветок, и пистолет.

– Хорошо рассмотри и то, и другое. – Он опускает свой рот рядом с моим ухом. – Цветок – для тебя, а пистолет – для Мэнникса. Один из вас будет наказан за свое поведение сегодня. – Он выпрямляется и заводит обе руки за спину. – Выбирай руку.

Аромат итальянских трав и чеснока, доносящийся из кухни, проникает в мой желудок, вызывая тошноту. – Нет, я не буду выбирать.

– Выбирай, Кайлин Биг, или я выберу за тебя. – Я качаю головой. С нетерпеливым стоном он говорит:

– Я, наверное, не стану его убивать. Просто раню конечность. Чувствуешь себя лучше?

– Ты – дьявол.

– А ты та, кто любит с ним возиться. – Я сглатываю нервы и указываю на его правую руку. Не желая смотреть и убеждаться в том, что я случайно всадила пулю в человека, я закрываю глаза, прижимаясь головой к стене.

Тепло тела Люциана сдавливает мое пространство, сенсорная депривация разрушает мое воображение, заставляя пульс бешено биться. Затем мягкое прикосновение лепестка цветка к кончику моего носа пугает меня.

Я вдыхаю сладкий аромат ириса, когда меня охватывает пламя. Облегчение от того, что я пощадила Мэнникса, длится недолго, пока Люциан не втаскивает меня в соседнюю ванную комнату.

Он щелкает замком на двери, а затем прижимает меня к стойке, его глаза дикие.

– Сними трусики, – приказывает он.

Я хочу оттолкнуть его, но другая, более глубокая, запретная жажда заставляет меня поднять подол платья и спустить черные стринги с бедер. Я протягиваю их ему, и он, подойдя ко мне, вырывает их у меня из рук и засовывает в карман.

Люциан проводит цветком по моей челюсти, нежно пробираясь к горлу. Его жестокий взгляд противоречит манящему ощущению шелковистых лепестков, ласкающих мою кожу, и я выдерживаю его испепеляющий взгляд, сжимая бедра, чтобы сгладить нарастающую боль. Когда он добирается до изгиба моей груди, то снимает цветок. Одним грубым движением он просовывает пальцы под бретельки и спускает верхнюю часть платья на талию, обнажая мою грудь.

Мои соски напрягаются под его пристальным взглядом, дыхание становится неровным.

– Это мое наказание? – спрашиваю я, не в силах сдержать дрожь в голосе.

Он ничего не отвечает. Вместо этого гладкие лепестки соприкасаются с моей грудью, когда он слегка проводит цветком по соску. Я прикусываю губу, воздерживаясь от стонов и хныканья.

Он обхватывает меня за шею, наклоняя мое лицо к себе. Его рот находится так близко от моего – смелость, вызов. Я выпускаю губу, и его взгляд ловит это действие, как хищник ловит свою добычу.

Я понятия не имею, каково это – быть поцелованной Люцианом, но верю, что это опустошит меня.

Я поворачиваю голову в сторону, и это открывает ему доступ к моей шее. Он крепко сжимает руку вокруг моего затылка.

– Так смело, когда рядом твоя семья, – говорит он, – но ты моя. Я могу сломать тебя, прежде чем ты успеешь закричать.

Его зубы впиваются в мочку моего уха, вызывая у меня болезненный крик. Он бросает цветок на пол и заглушает звук рукой. Отпустив мою шею, он запускает вторую руку под платье и поднимает мое колено, перекидывая его через свое бедро, а затем его пальцы касаются меня.

Жестко. Требовательно. Грубо.

Он проводит подушечками пальцев по моему входу, и я чувствую, какая я мокрая.

Из глубины его горла вырывается безудержный стон. Он говорит что-то грубое по-ирландски, затем опускает голову мне на грудь и всасывает мой сосок в свой горячий рот.

Огонь пронзает мою плоть, электрическая паутина адреналина и похоти искрит в каждом нервном окончании. Я цепляюсь за его руки, чтобы поддержать, и впиваюсь ногтями в его костюм. Его рука все еще закрывает мне рот, заставляя сглатывать стоны, когда он погружает в меня палец.

Он не погружается до конца; его средний палец находит набухшую, ноющую сердцевину и безжалостно теребит ее, а большой палец работает с моим клитором. Стимуляция – это провод под напряжением, проходящий заряженными импульсами по моей крови, искрящий и грозящий воспламениться.

Он отпускает мой сосок, чтобы сказать:

– Эта мокрая киска – моя, – прежде чем его рот поглощает мою шею. – Если я когда-нибудь поймаю тебя за тем, что ты намочила свои трусики на одном из моих парней, он будет покойником. – В ответ я могу только покачать головой, сопротивляясь его прикосновениям.

Резкое трение его пиджака о мои соски подталкивает меня к краю. Я выгибаюсь, отчаянно желая, чтобы его палец вошел глубже.

Это самый развратный и открытый момент в моей жизни, мое тело находится в его полной власти.

– Вот так, – побуждает он, прижимаясь горячим дыханием к моей плоти, – сломайся для меня, Кайлин Биг. Я хочу, чтобы ты разбилась вдребезги.

Его слова полны презрения и отвращения, но также и чего-то еще – каких-то неистовых эмоций, которые я чувствую всем телом. Меня наказывают… но я уже не уверена, что он наказывает меня за то, что утверждает, – теперь он наказывает меня за что-то совсем другое.

Все мысли улетучиваются, когда он погружает еще один палец в мою киску. Мои руки тянутся к его волосам, пальцы сжимаются, а все мое тело обхватывает его. Он доводит меня до конца, его пальцы ритмично трахают меня, а большой палец ласкает клитор. Боже, я так близко, я чувствую, как мои внутренние стенки сжимаются вокруг него, пытаясь заставить его войти глубже.

– Я должен перегнуть тебя через эту стойку и трахать твою маленькую тугую попку до крови… – С яростным проклятием он убирает пальцы и с силой отталкивается от моего бьющегося тела.

Внезапный прилив прохладного воздуха, ударивший в кожу, – это холодный шлепок по моим чувствам. Во рту сырость и ссадины от того, что он сдерживал мои крики. Мои бедра мокрые, в сердцевине пульсирует нужная боль.

Он тяжело дышит, голубое пламя лижет огненный след на мне, пока он берет себя в руки. Затем, с размеренным самообладанием, он подносит пальцы ко рту и пробует меня на вкус. Он использует мои трусики, чтобы вытереть пальцы, а затем засовывает их обратно в карман.

Он поправляет галстук, нахальная улыбка искривляет его рот.

– У тебя божественный вкус, – говорит он, потянувшись к дверному замку. – И как моя маленькая сладкая месть. Приведи себя в порядок, прежде чем вернуться к семье. – Он выходит из ванной, оставляя меня в оцепенении.

Без трусиков.

Люциан Кросс – проклятый дьявол.

Глава 14

Молния и Крушение

Люциан

За стенами моего дома бушует гроза, но она вряд ли сравнится с бурей, бушующей в моем собственном теле.

Когда впервые пробуешь на вкус сладчайший грех, это все равно что вводить героин прямо в вену.

Мгновенная зависимость.

Жизнь, которой вы жили до этого, превращается в унылую, мрачную пустошь. Ничто не наполняет вас. Все потеряло вкус. Остается только хищный голод.

Жажда будет усиливаться, пока потребность не сведет вас с ума.

Мне был дан лишь малейший вкус Виолетты. Словно дразня открытое пламя бензином, огонь поглотил меня. И теперь я одержим.

Последнюю неделю я бродил по коридорам своего дома, намеренно избегая ее крыла, пытаясь выплеснуть беспокойную энергию. Я плавал кругами в бассейне и брался за новую работу. Чем кровавее, тем лучше. Все это пыталось убить шепчущих демонов в моей голове.

До свадьбы осталось меньше недели, и я должен сосредоточиться на создании союза, чтобы начать мстить.

Вместо этого она занимает все мои пять чувств. Все, что я вижу, – это ее прекрасное, ангельское лицо, то, как напрягаются ее черты между агонией и наслаждением. Все, что я чувствую, – это она, то, как ее нежное тело прижимается ко мне, когда я проникаю в нее. Все, что я слышу, – это она, этот чертов маленький голосок, шепчущий о соблазне. Все, что я чувствую, – это ее вкус… ее дыхание так близко к моему рту, что мне остается только провести языком по губам.

Ее аромат лаванды и жимолости – сладкая нотка, которую я никак не могу определить до сих пор, – витает вокруг меня, мучая меня. Сгущает воздух, пока я не задыхаюсь.

Я наливаю еще одну порцию бурбона, с губ срывается проклятие, и я снова оказываюсь в своем кабинете, пытаясь удержать себя от того, чтобы не выбить дверь.

Поведение Виолетты на ужине по случаю помолвки было намеренно провоцирующим. По какой-то причине, будь то алкоголь или злоба, она хотела поднять на меня голос. Она заслужила свое наказание. Но самое страшное – это жестокое наказание, которое я сам себе назначил.

Теперь я поглощен, моими мыслями завладела бешеная жажда крови, требующая, чтобы я вонзил в нее свой член.

Чем ближе свадьба, тем больше я боюсь, что она не переживет брачную ночь. Если она и дальше будет провоцировать меня, то вместо мужчины окажется в постели с монстром.

Черт, может быть, трахнув Виолетту Карпелла до смерти, я покончу со своими страданиями.

Ее семья принесет войну на мой порог, и все закончится одной гигантской кровавой бойней.

Ненависть, такая мерзкая и развратная, распаляет мои вены, и я швыряю хрустальный бокал в стену. Удовлетворенный звон разбивающегося стекла успокаивает жжение.

Снаружи моего кабинета раздается отчетливый звук шагов, и я сразу понимаю, кто это, по быстрым, неуверенным шагам.

Как только раздается раскат грома, я врываюсь в коридор и хватаю ее за руку, прежде чем она успевает ускользнуть.

– Что ты здесь делаешь?

Широко раскрыв глаза и сжав рот в ярости, она вырывается из моих рук.

– Я здесь в плену, – отвечает она. – Помнишь?

Я вытираю рот рукой, моля святых о спокойствии. На ней короткая тонкая ночная рубашка, мучительно прозрачная, и я почти слышу, как трещат мои зубы от скрежета.

С большим самообладанием, чем, боюсь смогу сохранить дольше, я поворачиваюсь к ней спиной и направляюсь в кабинет.

– Иди в постель.

– Ты болен? – Ее странный вопрос ставит меня в тупик. Я провожу рукой по волосам, поворачиваясь к ней лицом.

– Что?

– Ты, должно быть, болен, – говорит она. – Моя семья отравила тебя едой или что-то в этом роде? Что еще может удержать жестокого, чудовищного Люциана Кросса от пыток своего смертельного врага?

Смертоносный вздох вырывается сквозь стиснутые зубы, пока я пытаюсь сохранить самообладание. С тех пор как я стал избегать Виолетту ради ее и своего собственного блага, я не требовал, чтобы она танцевала для меня по ночам. Я решил, что она будет наслаждаться отсрочкой.

– Твои игры утомляют. Иди в чертову постель.

Она скрещивает руки на груди, что только увеличивает ее грудь через платье. Воспоминания о том, как ее нежный сосок играет с моим языком, всплывают в памяти, и я становлюсь твердым как камень, мой член болезненно толкается, пытаясь вырваться из трусов.

Ее мягкие губы сжались в дрожащую гримасу.

– Я не могу, – говорит она.

Любопытный интерес побуждает меня сделать следующий шаг к ней.

– Ты не можешь, – говорю я, подходя ближе, – или ты отказываешься?

Она закусывает губу, и мой член подпрыгивает от соблазнительного вида. Когда я приближаюсь к ней, я выпрямляю спину, возвышаясь над ней во весь свой рост, мой взгляд направлен вниз на ее гибкое тело.

Она заправляет волосы за ухо и поворачивает голову, чтобы отвернуться, но я сжимаю ее челюсти, заставляя смотреть на меня.

Резко вдохнув, она говорит:

– Я ненавижу себя за то, что хочу тебя. – Ее признание пронзает меня, как пуля, стремящаяся к разрушению.

Я провожу большим пальцем по ее изящной линии челюсти, и темное желание пульсирует в моем сердце. Я мог бы взять ее вот так. Я мог бы взять ее… трахнуть мокрой и жесткой… и удовлетворить жажду. Я могу даже сломать ее, и, судя по тому, как она смотрит на меня, утопая в своем желании, она, вероятно, будет умолять меня сделать это.

Моя рука скользит к ее горлу, обхватывая ее стройную шею, требование побуждает меня уничтожить ее, пока она не уничтожила меня.

Потому что, как бы она ни думала, что ненавидит меня, это ничто по сравнению с моей ненавистью к ней.

Я ненавижу ее за то, что она Карпелла. Я ненавижу ее за то, что она так чертовски красива. Я ненавижу ее за то, что она заставляет меня хотеть зарыть в нее свой член. Ненавижу за то, что она смотрит на меня сейчас такими слезящимися глазами, умоляя полюбить ее.

И больше всего я ненавижу ее за то, что она украла ярость моей мести.

Я тяжело сглатываю.

– Сними трусики, – говорю я, повторяя тот же приказ, который отдал ей в туалете ресторана ее семьи.

Она облизывает губы.

– На мне их нет.

Мышцы на моей спине напрягаются, каждая жилка и сухожилие напрягаются, пока я удерживаюсь от того, чтобы крепче сжать ее горло.

Несмотря на явную угрозу того, что я задушу ее, она протягивает дрожащую руку вверх и спускает бретельку ночной рубашки со своего плеча.

– Черт, – выкрикиваю я проклятие. Отпустив ее горло, я делаю решительный шаг назад. – Надень свою гребаную одежду.

В ее затуманенных глазах плещется отторжение, пока она одевает бретельку на место.

– Расскажи мне, что моя семья сделала с тобой, – требует она.

Я кручусь на месте, сжимая руки в кулаки.

– Это тебя не касается. – Из ее уст вырывается издевательский смех.

– Очевидно, касается, раз я здесь и наказана за это. – Ее гнев угас так же быстро, как и разгорелся. – Люциан, я знаю, что это еще не все. Эти шрамы рассказывают ужасную историю, и в основе ее лежит моя семья. Я заслуживаю того, чтобы знать все.

Мне хочется рассмеяться, но правда слишком зловещая.

– Значит, ты видишь во мне ужас? Это лестно.

Мой сарказм ее не смущает. Она подходит ко мне и, когда она уже так близко, что я чувствую ее лавандовый аромат, вцепляется в воротник моей рубашки. Ветер завывает под каждым раскатом грома, буря укрывает нас своей яростью. Не сводя с меня глаз и слегка приоткрыв рот, она расстегивает пуговицы на воротнике. Я позволяю ей просунуть руки под рубашку, и она нерешительно, но целеустремленно нежно проводит ладонями по моей коже, распахивая рубашку и ощупывая шрам, пересекающий мою грудь.

– Кто сделал это с тобой? – спрашивает она.

Я остро ощущаю тепло ее рук и свое затрудненное дыхание. Ее прикосновение ослабляет мою защиту.

– Человек, который уже мертв. – Но это лишь частичная правда. Рану нанес один из силовиков Карпелла, заклеймив меня и опозорив мое имя. Но это было сделано по приказу Карлоса Карпелла. После того как они вторглись в наш семейный дом и застрелили моего брата, меня избивали и пытали почти до смерти, но пощадили, оставив лишь предупреждение.

– А татуировка? – спрашивает она, проводя пальцем по замысловатым деталям черной работы. Крест сделан лезвием, смоченным кровью. – Это чтобы скрыть шрам?

– Нет, – честно отвечаю я. – Чернила забирают их силу, то, что они пытались украсть. Это моя клятва – вернуть то, что принадлежит мне.

Это вся правда, которую она получит от меня сегодня. Я кладу свою руку на одну из ее и убираю ее захватническое прикосновение. Затем я просовываю палец под бретельку ее ночной рубашки и оттягиваю ее в сторону, обнажая маленького чернильного воробья. Мои действия требуют ответного удара.

Она слегка кивает, ее взгляд падает на пол. Я провожу пальцем под ее подбородком, чтобы вернуть ее взгляд на меня.

– Для меня воробей олицетворяет творчество и силу, – говорит она. – Поиск способов жить творческой жизнью среди тьмы, чтобы изменить эту жизнь к лучшему. Когда умер мой брат-близнец, я думала, что не выживу в этом мире. Поэтому я сделала татуировку как напоминание о нем, о его таланте, о том, что было отнято у этого мира и у меня, и о том, что никогда нельзя сдаваться. Каждый раз, когда я выхожу на сцену, я прикасаюсь к воробью, прося у него силы продолжать попытки.

Ее глаза мерцают, они полны слез и призраков, и они так чертовски красивы, что моя грудь раскалывается на две части. Она зажимает губы между зубами, и желание украсть эти губы для себя – почувствовать их тепло и мягкость на своих губах – превращается в безумное желание.

– Иисусе, – говорю я, делая шаг от нее и запуская пальцы в свои волосы. Она так сильно трахает мою голову, что я не могу думать.

– Что случилось?

– Ты пришла сюда без трусиков, с историями о брате и душевной боли, и… Я не такой мужчина, девочка. Иди в свою комнату, пока я не заставил тебя пожалеть о том, что ты покинула ее безопасность.

Гром уже стал далеким раскатом. Ливень хлещет по окнам, заполняя тишину.

Она с усилием сглотнула и подняла подбородок, бросая вызов.

– Я не такая хрупкая, как ты думаешь. А ты не такой злой, как утверждаешь. – Я смеюсь над этим. Со зловещей улыбкой я принимаю ее вызов.

– Хочешь потанцевать с дьяволом? Я дам тебе то самое чудовище, которое ты ищешь.

Ее взгляд даже не дрогнул.

– Покажи мне. – Чертов ад. Каждая клеточка моего тела хочет осквернить ее, прямо здесь и сейчас. Я вынимаю нож из кармана и смотрю, как она борется со своим страхом. Подойдя к камину, я кладу нож, чтобы не было соблазна, и достаю телефон, выбирая знойный ритм, а затем кладу телефон рядом с ножом.

Затем я сокращаю расстояние между нами, хватаю ее за бедра и прижимаю ее стройное тело прямо к своему.

– Потанцуй для меня, Кайлин Биг.

На ее лице промелькнула настороженность, прежде чем она начала неуверенно раскачиваться.

На моих губах заиграла мрачная улыбка.

– Покажи мне, как сильно ты ненавидишь хотеть меня.

В глубине ее янтарных глаз загорается понимание, и она кладет руки мне на грудь. Она медленно, эротично покачивает бедрами, прижимаясь своим телом к моему. Я остаюсь неподвижным, пока она находит ритм музыки, ее руки прокладывают путь по моему торсу, а она греховно тянет свое тело вниз по моему в соблазнительном движении, призванном разжечь мое возбуждение.

Она поворачивается ко мне задом, и ее задница терзает мой твердый член. У меня чешутся руки, чтобы схватить ее за волосы и нагнуть, но вместо этого я прижимаю их к бокам, довольствуясь тем, что чувствую, как ее сексуальное тело работает против моего.

Я много раз наблюдал за ее танцами. Я даже видел, как она соблазнительно танцует. Но никогда так – никогда так близко и развратно, как будто она занимается любовью под музыку, а ее тело – это оружие.

Она обхватывает мое бедро своей сильной ногой и отступает назад, изгибая свое тело таким образом, что тонкое платье обтягивает ее грудь, а соски видны сквозь тонкий материал. Когда она выпрямляется, ее волосы хлещут меня по груди, и она упирается своими бедрами в мои, а затем поворачивается и двигается вокруг меня.

Ее движения дики и безрассудны, она выплескивает похоть и гнев с каждым сексуальным движением бедер и взмахом своего тела.

Она танцует как ангельская стриптизерша, используя мое тело как шест, и когда она снова направляется ко меня, ее рука хватает мой твердый, пульсирующий член, я издаю шипение сквозь зубы. Каждое движение мучительно, и какая-то больная потребность во мне желает ее пыток – чтобы она сорвала с себя это платье и показала мне, какую боль может причинить ее маленькое тугое тело.

Против своей воли я протягиваю руку и хватаю ее за волосы, заставляя откинуть голову назад, а другой рукой хватаюсь за сгиб ее колена. Я поднимаю ее ногу вверх, скользя рукой по бедру, пока моя ладонь не коснется ее попки.

У нее перехватывает дыхание, она смотрит на меня, а мои пальцы скользят по изгибу ее попки и касаются ее киски через платье.

Яростный стон вырывается из меня, когда я чувствую, какая она мокрая, практически пропитывая мои пальцы через материал. Я толкаю свой член в ее мягкую киску, мы оба синхронизируемся с пьянящей музыкой, искушение, густое и требующее капитуляции.

Я никогда не танцевал с женщиной так, как сейчас. Позволяя ей вести себя так, как сейчас ведет Виолетта, ее бедра волнообразно двигаются навстречу мне, уговаривая подчиниться.

Она вертится и мечется, а я не в силах помешать этому. Мой рот приникает к мягкому стыку между ее плечом и шеей, пробуя на вкус смесь ее соленой и сладкой кожи. Я обнажаю зубы и впиваюсь в нее, испытывая искушение пустить кровь и насытить плотского хищника внутри меня, жаждущего поглотить ее.