Текст книги "Царица Савская"

Автор книги: Тоска Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Я села прямо и смотрела, как девочка поглядывает на лакомство в руке, а затем исподтишка откусывает еще кусочек. Мне вспомнилось послание от царя, которое теперь лишь злило меня еще сильнее.

– Сочту за честь посетить ее, – сказала я.

Два часа спустя дочь фараона – мне сложно было считать ее настоящей царицей – прислала за мной носилки. Я вышла в сопровождении девушек и Яфуша, окруженная четырьмя моими охранниками, и села в паланкин, не потрудившись даже закрыть полог.

Это, конечно, было просто смешно – носилки, чтобы перенести меня через внутренний дворик в другой конец дворца и по изящной колоннаде, которая оканчивалась большой двойной дверью. После того как я проделала весь путь с другого конца мира, предполагалось, что я не могу дойти до других покоев.

Ах, египтяне…

Стоявший у двери темнокожий страж в тонкой льняной тунике поклонился мне до земли, как только паланкин опустили на резной каменный пьедестал, явно предназначенный именно для этого.

Со стороны храма раздался сигнал горна – знаменующий закат, насколько я могла предполагать, хотя все зрячие и сами могли увидеть разлившийся по горизонту оранжевый цвет.

Дверь в покои царицы открылась словно сама по себе, и я едва не ахнула.

Расписные стены дворца, которые так восхитили меня раньше, бледнели в сравнении с открывшимся мне видом.

Огромные колонны раскрывались раструбами навстречу потолку, их искусно расписали под гигантские пальмы, стены были покрыты фресками с изображением зеленого камыша и цветков лотоса. Тут и там горели бронзовые лампы-чаши, золотящиеся на фоне подступающих сумерек. В проеме потолка сиял индиговым и пурпурным закат, живее всего, что было нарисовано над маленьким внутренним двориком.

Повсюду царили цвета Египта, от мозаики на полу до инкрустированных столиков. Огромные статуи Ра и Сета застыли на страже в углах комнаты. Что-то развернулось змеей за идолом Сета и скользнуло прочь – египетская кошка.

У дальней стены комнаты расположился сине-зеленый пруд. Рыбы сновали тенями между плавучих лилий. Я с запозданием поняла, что откуда-то из покоев доносится музыка.

И уже не была уверена, что мои собственные покои в Сабе превосходили эти своей пышностью.

Два раба появились из-за дверей и повели нас в боковую комнату, заставленную резными стульями, со столом из слоновой кости и огромной кушеткой для отдыха, от центра спинки которой раскрывались золоченые крылья Изиды.

Женщина, которую я видела в тронном зале, вышла к нам с другого конца комнаты и раскинула руки в приветствии.

Она оказалась выше, чем я думала, глядя на ее фигуру, столь миниатюрную рядом с троном Соломона.

– Приветствую Сабу, – сказала она, улыбаясь и склоняя голову. Я повторила ее движение, хоть и не так низко кланяясь.

– Саба благодарит тебя.

С самого начала она показалась мне красивой, и первое впечатление не было совсем ошибочно. Ее лицо было круглым и немного плоским. Зеленый малахит с ее век тянулся за уголки глаз под густыми изогнутыми бровями. Губы и щеки были раскрашены египетской охрой – краски на царице было едва ли меньше, чем на ее стенах.

Парик надо лбом разделялся золотой диадемой – теми же крыльями Изиды, которые короновали лицо и скрывались за ушами. Эффект ее внешность оказывала потрясающий.

– Я Ташере. Ты не против, если я буду называть тебя Македа? В этом городе мы с тобой почти сестры, – сказала она, подходя к кушетке. – Ты выросла в Пунте, а я в Египте. И надо же было нам встретиться в этой далекой варварской стране? – она улыбнулась, мудрой и одновременно лукавой улыбкой. И я заметила морщинки в уголках ее рта. Но, конечно же, она должна быть на несколько лет старше меня.

Она отправила раба за пивом и снова обернулась ко мне.

– Я с нетерпением ждала нашей встречи с тех самых пор, как царь сказал мне о твоем приезде.

– И я тоже. – Я улыбнулась. И протянула руку Шаре, подавшей мне маленький сундучок, который принесла с нами. – Я привезла тебе эти подарки.

Она радостно восклицала, глядя на браслеты и диадемы, на длинный пояс золотой чеканки со вставками драгоценных камней. А затем передала сундучок рабу, в то время как второй вынес к нам шкатулку из слоновой кости.

Внутри я увидела статуэтки Сешат, египетской богини мудрости, и ее противоположности, Тота. Между ними лежал свиток. Я взглянула на нее и вынула его из шкатулки, а затем, не в силах сдержаться, немного развернула, чтобы прочесть – и у меня перехватило дыхание.

– Это же писания Птахотепа! – с искренним удивлением воскликнула я.

Она склонилась, глядя мне через плечо.

– Переведенные на арамейский собственной рукой царя. Я слышала от него, что ты любишь мудрость.

Я не могла не задуматься о том, что еще говорил обо мне царь.

– Благодарю, – сказала я от всего сердца. Я уже читала максимы раньше, но никогда в полном объеме. – Этим записям как минимум тысяча лет.

– Тысяча четыреста. – Она улыбнулась. – Но кто считает?

Я чуть было не спросила, как у царя оказалась копия максим, но это, конечно же, был бы глупый вопрос. Отец царицы подарил ему город – что для него один-единственный свиток?

– Царь часто перечитывает эти изречения. Что до меня… – Она вздохнула. – Я нахожу их немного банальными. «Страстно люби свою жизнь». Ну а как иначе?.. Возможно, тебе в них откроется больше, чем мне. А пока я надеюсь, что вы голодны.

Я солгала, что да.

В компании одних только женщин я убрала с лица вуаль. Ташере откинулась на стуле и откровенно глазела.

– Не думала, что те рассказы были правдой! Любой придворный привирает, описывая чары своей царицы. Но ты действительно красива! Позволь на тебя посмотреть.

Я не привыкла к лести других женщин. Всю мою жизнь я наблюдала, как они искоса поглядывают на меня и ничего не говорят, пока я не уйду. Лишь позже до меня всегда доносились слухи о том, что отзывались они крайне недобро. В тот день меня пленила не похвала и лесть Ташере, а ее откровенность.

– Мать царя была красавицей, как ты.

– Ты ее знала?

– В течение нескольких лет – да. – Ее молчание после этих слов говорило о чем-то горьком или незаконченном. Я не могла точнее определить.

Мы ели нут, чечевицу и луковый суп – «единственные блюда, которые я нахожу приемлемыми здесь», по ее словам, – вместе возлежа на огромной кушетке.

– Все это готовится на моих собственных кухнях. Израильтяне в шаббат не разводят огня.

– А кто тогда подает в этот день царскую трапезу? – спросила я, на что Ташере махнула рукой, словно не желая думать на эту тему.

Когда мы закончили, она позвала свою девочку, чтобы та показала Шаре и моим девушкам личный сад царицы. А затем улыбнулась Яфушу и заговорила с ним на языке, который я слышала всего несколько раз в жизни, и, к стыду своему, не выучила. Его лицо при этом странно засияло, и, поклонившись мне, он отправился за девушками. Но я слишком хорошо его знала, чтобы поверить, будто он выпустит меня из поля зрения.

– Мой евнух тоже нубиец. Как и все лучшие евнухи. Он рядом со мной с тех пор, как мне исполнилось десять лет. – Она приподнялась на локте. – Теперь я могу наконец сказать тебе, что не стоит оскорбляться редкими визитами царя в эти первые дни после твоего прибытия. Он недавно взял новую жену, и у него есть… обязательства.

Я помедлила. И при этом он велел мне спуститься в его сад! Интересно, как она откликнется, если я расскажу о послании?

– Сколько же у него теперь жен?

– Почти четыре сотни, – ответила Ташере совершенно равнодушно.

– Четыре… сотни.

– Да, я понимаю. Но он царь. И каждая выгодная свадьба приносит новую пользу его царству. Царица не может позволить себе ревности, да и к чему мне ревновать? У кого из них есть собственный дворец?

Она рассмеялась, отвернув подбородок к плечу.

– Я видела, как его строят. Чудесное здание, – сказала я, – равных которому я не видела.

– Но наверняка видела большие… Ах! – она резко села при появлении фигуры, которую я поначалу приняла за слугу. – Вот он, мой драгоценный.

Она поднялась и поцеловала мальчика, явно смущенного и недовольного, после чего подвела его ко мне.

– Это мой сын, Итиэль, – сказала она, улыбаясь и положив руку ему на грудь. – Итиэль, это великая царица Сабы.

Последние слова она произнесла, делая паузы между словами и похлопывая его по груди: Великая. Царица. Сабы.

Я улыбнулась мальчику, который оказался почти подростком, ему, насколько я могла судить, было около двенадцати лет, потому что было заметно, как он уже начал тянуться вверх. Мальчик склонил голову и пробормотал что-то вежливое, прежде чем удалиться, явно радуясь окончанию великосветского знакомства.

– Он моя радость, – сказала она, сияя.

– И наследник царя?

Ташере вздохнула и снова села.

– Это решать самому царю. Но царь в своих действиях почти египтянин.

– Неужели?

– А как, по-твоему, рубится весь его кедр в Ливане, как появились каменоломни, кто строил его дворец и храм?

– Невольники, – ответила я. – Египетские работники.

– Да, он призывает своих рабочих. В основном с севера, который иного и не заслуживает. Север всегда в оппозиции – нельзя позволять им набраться сил для интриг. Даже правительство царя переняло египетские порядки.

Я удивилась тому, что она знает о порядках в правительстве царя. Мне казалось, что жена, взятая лишь ради выгоды, будет вести себя и думать совершенно иначе.

– И все же Египет отрицает идею единого бога, а царь ее принимает.

– Это правда. Но взгляни на холм к востоку от царского храма. Там ты найдешь места поклонений Чемошу, мрачному богу Моава. И Молоху, и Асирту, и Ау, и полудюжине других. Весь холм покрыт их алтарями, резными колоннами и жрецами.

– Я заметила. Но слушала много рассказов о ревности его бога…

– Нам, женщинам, сложно угодить. А поистине мудрый мужчина заботится о счастье жен. Повитухи говорят, что зачинать лучше в сладости, не в горечи, – сказала она и рассмеялась. – Так или иначе, Израиль неразрывно связан с Египтом. Но поговорим о тебе, Македа. У тебя есть сыновья?

– Нет. К вящему горю моего главного министра.

– Ах, жаль. Тебе нужно как можно скорей это исправить. Но ты и не замужем, насколько я слышала. Почему ты не вышла замуж? – непринужденно спросила она, выбирая финик.

– А за кого мне выйти? – с улыбкой ответила я.

– За царя, конечно же. За моего супруга.

Я выдавила смешок.

– Мое царство слишком далеко. Не думаю, что это поможет в рождении сыновей.

– Ты хочешь знать, как женщины рожают сыновей от него… И как я могу называть его мужем, с его бесконечным количеством жен – и это не считая тех, что были взяты без приданого, в знак мира, и просто наложниц.

– Я думала об этом, – призналась я.

– Не все они живут здесь. Как бы они могли? Некоторые провели с царем всего одну ночь. – Она помолчала, глядя в сторону. – Так не похоже на мечты невесты, правда? Но мы с тобой знаем, что спокойствие народов превыше мечтаний женщины. Даже царицы. Но те, кто решает уехать, получают множество даров и высокий статус в родной земле. А те, что остались здесь, живут в безопасности и комфорте, ни в чем не испытывая нужды. – Она тихо улыбнулась. – Но ты… ты можешь получить любого мужчину. Пути Сабы не схожи с путями Израиля, как и Египта. Кто смеет сказать, остаться тебе или уйти? Однако подумай о предложении царя. Он строит флот новых кораблей, и тебе не придется пускаться в это жуткое путешествие по земле, чтобы вернуться в его дом – или мой.

– Но мне действительно не над чем размышлять. Предложения не было.

Ташере поднесла финик к губам, сложившимся в идеальное «О», и раскусила его пополам.

– Я могу лишь догадываться о переговорах меж вашими царствами, зато я хорошо знаю своего мужа. Предложение будет. Если не богатство Сабы, то красота твоего необычного лица станет тому причиной.

Я вновь подумала о его приглашении в сад.

Она улыбнулась.

– Но хватит об этом. Ты пробовала царское вино?

Закончилась ночь шаббата, и я отправилась в лагерь, провести церемонию жертвоприношения во имя темной луны. Даже в Сабе я делала это не каждый месяц – а в последнее время все реже и реже, – но теперь получила предлог, позволявший мне выйти из города.

В ту ночь я осталась в своем шатре, поставленном в центре лагеря под моими штандартами. Он не мог сравниться удобством с моими апартаментами во дворце, но лежа на покрывале я чувствовала себя больше самой собой, чем в момент нашего прибытия.

На следующее утро, как только дым поднялся над храмом, я послала за Тамрином, однако узнала лишь, что он уехал в другой город по делам.

А через несколько часов после моего возвращения в город в мои покои доставили новые дары: нежные пирожные из сезама, соленые каперсы и свежее козье молоко для купания.

На следующий день я получила самую мягкую кожу из всех, что когда-либо трогала, и обещание, что позже меня посетит обувных дел мастер, снять мерки для будущих сандалий.

И вновь царские угощения, которые я принимала, не говоря ни слова в ответ. Позже меня посетили две жены царя – одна из Эдома, вторая из Хамата.

Я приняла их с угощением и приветствовала как почетных гостий, хоть было вполне очевидно, что их послали ко мне присматриваться.

Еще через день Ташере прислала девочку-египтянку, туже, что и раньше, в качестве дара на время моего пребывания во дворце. Я тепло приняла девочку, которая принесла с собой набор для игры в Сенет, с черными фигурками из эбенового дерева и белыми – из слоновой кости.

Игра стояла на ножках, выточенных в виде звериных лап, а фигурки прятались в ящике игрового поля.

Через день жена царя, взятая из племени Аммонитов, Наама, тоже отправила мне одну из своих служанок.

Так я выяснила главную соперницу Ташере среди жен.

Поток даров продолжался: вино с северных гор. Оливковое и мятное масло. Огурцы и лимон, кольца для рук и ног, шерстяные ковры с роскошными узорами. Розовое масло для купания, которым я так наслаждалась. Искусно сделанные инструменты для моих музыкантов, приходивших играть на террасе по вечерам.

Так шло вплоть до пятого дня. Утром шестого я надела пурпурное платье и драгоценности, готовая начать переговоры. Весь день я ждала приглашения на встречу.

Его не последовало.

Так прошли в ожидании и последующие три дня.

Глава двадцатая

Я пришла в истинную ярость. Послала за Ниманом и Кхалкхарибом, которые, как я полагала, точно также пребывают в состоянии нетерпения и божественной скуки. Но вместо советников ко мне прибыл один из их помощников, сообщивший о том, что оба отправились с братом царя, Натаном, любоваться городом Гевером.

– Без моего разрешения? – зарычала я.

– Царь заверил их, что тебя удерживают в городе иные дела, а потому советники должны отправиться туда вместо царицы и сообщить затем обо всем, что видели собственными глазами, – ответил он. Такая отповедь, и даже не от царского помощника!

Как только он ушел, я в ярости выскочила на террасу. Девушки без конца играли в Сенет, буквально одержимые жуткой игрой о путешествии мертвеца. Девочка-египтянка, которую звали Небт, питала почти религиозную веру в то, что эта игра в самом деле способна показывать расположение богов. Боги, по всей видимости, благоволили Шаре, которая начала постоянно выигрывать, только узнав правила. Яфуш, тоже умевший играть, в партиях не участвовал, просто стоял рядом, скрестив на груди руки, и лишь порой не удерживался от того, чтобы вскинуть брови или поджать губы, когда девушки смотрели в его направлении.

– Ах, Дом Трех Истин! – воскликнула Небт, бросив кости.

Я тоже знаю три истины, мрачно подумала я. Первая – царь избегал меня и злил, надеясь выманить на встречу предельно компрометирующего характера. Вторая – мои доверенные советники так своевременно исчезли, сбежав, как мальчишки, при первом же упоминании крепости и лошадей. Даже Азм сказал мне, что намеревается искать жрецов Асират, которую некоторые полагали избранницей израильского бога. Мой жрец внезапно решил стать ученым, и с самого нашего приезда увлекся познанием других ритуалов и культов.

И третья – меня не удастся перехитрить.

Я поглядела на бесчисленные крыши города, сравнивая и оценивая возможности, словно открывшиеся дома. Я могла довериться Ташере. Но, хоть она и нравилась мне, хоть и сказала на прощание, что с самого начала знала – нам суждено быть друзьями, «возможно, даже сестрами», – мне было слишком хорошо известно, что двор любого царя подобен океану. Тихая синяя гладь скрывала глубины, наполненные чудовищами, только и ждавшими момента, чтобы пожрать друг друга.

Я могла попробовать подружиться с одним из советников царя, заручиться его поддержкой. Но кто я им, как не очередная царица, гостящая в стенах дворца, за которые изгнаны все ее боги?

Я могла послать за Наамой, главной соперницей Ташере. Небт открыто подтвердила, что у Наамы есть сын, на год младше сына Ташере и при этом царский любимчик. Я нашла это интересным – разве жуткий пожиратель детей Молох не был богом той самой Наамы? Но мне не хотелось запутаться в их интригах. И я не могла позволить себе опуститься до этого уровня.

За мной раздался стон Шары, только что потерявшей пешку. Со следующим броском костей она выиграла.

А у меня остался только один выход.

В тот самый миг откуда-то снизу, с улицы, явился мужчина в ужасных тряпках и остановился под террасой. Запрокинув голову вверх и увидев меня, он закричал:

– Чужие царицы! Чужие боги! В святом городе помазанника божьего!

Я отшатнулась, пораженная. Этот человек угрожал мне? Даже когда я исчезла из вида, он продолжал вопить, как безумец.

Я снова вышла, склонилась над балюстрадой балкона и увидела, что чужак смотрит прямо на меня. Мы встретились взглядами, и его глаза запылали от праведного негодования.

Он снова начал что-то бормотать, уже шагая в сторону храма.

Я проводила его взглядом до самых ворот, а затем обратно. На этот раз, проходя под моей террасой, он словно забыл обо мне. Однако он не вернулся на улицу, с которой пришел, а отчего-то проник во дворец под балконом.

– Шара, – сказала я, призывая ее на террасу.

Она чуть помедлила, поднимаясь, а Небт уже просила возможности отыграться.

– Сделай меня красивой, – сказала я.

Глава двадцать первая

Я солгала бы, сказав, что не обращала внимания на коридоры, проходя то смешное расстояние, которое разделяло наши с Ташере покои. Я видела стражей, стоявших по обе стороны узкого черного хода. Этот образ преследовал меня с того самого дня.

Я прошла мимо стражей у двери моей комнаты, Яфуш следовал за мной по пятам. По коридору я шагала как та, кто имеет на это полное право. А почему бы и нет? Я была царицей Сабы.

И все же прогулка была полна ощущением жгучего стыда, как будто бы мне приходилось красться в тенях. Я надежнее закрепила вуаль.

Оказавшись возле узкого коридора, я остановилась перед двумя стражниками. Они смотрели мимо, словно не видя меня. Я прошла между ними и обернулась. Они не приветствовали и не останавливали меня.

– Вы знаете, кто я? – спросила я, возвращаясь и становясь перед ними.

Стражник отвернулся.

– Ты знаешь, кто я? – повторила я снова.

Стражник заморгал, глядя куда-то в пространство над моей головой.

– Солнце слепит мне глаза, – сказал он. – А по ночам слепит луна.

– И значит, ты меня не видишь. Как умно. Твой господин велел тебе так отвечать?

– Солнце слепит мне глаза, – повторил стражник. – А по ночам слепит луна.

И затем он все же посмотрел на меня.

– Царица идет куда пожелает. Она призрак. Или я.

Я пожалела его тогда. Я не знала, какое наказание ждет стражника, который ослушался приказа, в этой стране, но наказание было бы неминуемо. Я сняла с пальца кольцо – самое маленькое, чтобы не вызвать нежелательных последствий – и отдала ему.

– Ты прав, – сказала я.

И положила ладонь на руку Яфуша.

– Ты не можешь пойти со мной, – сказала я очень тихо.

Он нахмурился.

– Эти слова ты скажешь, лишь собираясь переступить порог иной жизни, царевна.

Я коснулась щекой его щеки.

И зашагала по лестнице.

По ступенькам я шла медленно, притворяясь для стражей, что мне мешает тяжелое платье. Правда же была в том, что последние восемь дней тянулись для меня дольше тех шести месяцев, что прошли по дороге сюда. Я обернулась и увидела Яфуша, широко расставившего ноги у основания лестницы, полностью ее блокируя. Он не сводил с меня глаз.

Чуть раньше, когда Шара вынесла мои платья, я выбрала для себя цвет рубинов. Ткань, прибывшую к нам с кораблями Хидуша в прошлом году. Рубин. Твердый несокрушимый камень, как говорила когда-то моя мать.

Мне нужны были порты. Мне нужна была часть его флота. Я надела платье.

Но не собиралась продавать себя за них, пусть даже и поднималась по ступеням в одиночестве, втайне, как шлюха.

Бесстрашная или безрассудная…

Алмаках, я была в этом уверена, давно покинул меня – когда я вышла за границы Сабы, если не в ней самой. Но любой бог, если он действительно был богом, должен был меня признать. А потому я молча молилась всем богам этого города, включая и Безымянного.

Я выдохнула, поворачивая задвижку. Она легко поддалась. И я толчком открыла дверь.

Солнце садилось, заливая запад багряной кровью. Аромат цветущего миндаля и роз защекотал мои ноздри.

Я вышла на террасу, и передо мной открылся вид на пышную зелень высокого сада, расположившегося перед покоями, что были в три раза больше моих. В проемах окон с резными известняковыми решетками светились лампы. Газовые занавески, освещенные изнутри, мягко покачивались на ветру в раскрытых двойных дверях.

И не было ни звука. Ничего, кроме шипения и треска факелов в поздних сумерках подступавшего лета.

Был ли царь внутри? Это не имело значения, я не хотела рисковать и видеть сцену, которая могла там происходить, или же быть обнаруженной в его спальне, словно какая-нибудь блудница.

Я сердито двинулась к выходу.

– Подожди.

Голос застал меня врасплох – потому что я не видела человеческой фигуры. И потому что это был не голос царя.

Это был его голос. И в нем не было ничего царского.

Я медленно обернулась, успев заметить, как из теней в дальнем углу сада выходит иная тень.

– Что за игру ты ведешь со мной? – спросила я, повышая голос и вскидывая подбородок. – Как это воспримут придворные, которые могут явиться в твои покои? Что подумает твоя новая жена, если кто-то увидит моего евнуха на ступенях?

Вся моя злость, тщательно сдерживаемая до этого, рванулась на волю.

Он двинулся ко мне, и я смогла заметить, что на нем нет роскошных одежд, бывших в первый – и единственный – раз, когда я его видела. Лишь простая льняная туника и мантия и золотое кольцо на пальце.

Теперь я знала, кто вдохновил Тамрина на его предпочтения. И знала, что этот царь способен влиять на людей, его окружающих, в мельчайших из мелочей.

– Позови своего евнуха, – тихо сказал он.

– Ты сказал, чтобы я приходила одна.

Он остановился на расстоянии вытянутой руки от меня.

– Женщина тайн, – прошептал он. – Ты заполнила собой весь мой зал, как только в него вошла. Ты башней возвысилась над прудом. И все же я вижу, насколько ты маленькая. Позволишь ли прикоснуться к твоей руке, прежде чем позовешь его? – С легкой улыбкой он добавил: – Он кажется мне грозным малым.

– Не в обычае твоего народа прикасаться к женщине, которая тебе нежена, – ответила я. – К чему ты просишь о подобной непристойности?

– Это непристойно лишь в глазах других. И не в обычае порицать того, кто это видит. Но нас не видят. Я лишь прикоснусь к руке, которая писала мне те слова. К руке Загадки. И это будет для меня ценнее всех даров, что ты везла сюда сквозь пески.

– Разве мало того, что я приехала сюда с края света? Что я стою здесь, одна, на твоей террасе, вопреки здравому смыслу, после того как ты заставил меня прождать столько дней?

Он опустил глаза.

– Я думал… – Он встряхнул головой. – Я был глуп.

– Что ты думал?

– Я думал, что ты ответишь мне сообщением. Каким угодно, пусть даже просто благодарностью за мои дары. Я ждал.

– Зачем, если я здесь? Ради чего же я приезжала, как не ради возможности поговорить лицом к лицу?

Когда он поднял голову, его взгляд посуровел.

– Ты действительно не знаешь, что твои слова вернули меня к жизни? Что они возродили меня, будучи эхом моих собственных? Или ты настолько еще не привыкла к трону и тяготам царского бремени, что ничего не знаешь об одиночестве?

Я отвернулась.

– Ах. – Он подошел еще на шаг. – Отчего же, ты думаешь, я велел тебе прислать свое посольство? Тебе, которая отказывает царям своим молчанием?

– Потому что вопреки всякой логике провокация окупается больше, чем лесть.

Он тихо засмеялся.

– Вот видишь, я правда мальчик, который дергает тебя за косы. Но ты в ответ полоснула меня ножом. Заносчивость, лесть или флирт – все это я мог с легкостью отбросить. Ты же уничтожила меня историей про сад.

Я не осмелилась сказать, что те слова едва не сломили меня.

И долгий миг спустя я подняла между нами ладонь.

Тихий вздох сорвался с его губ, когда он взял меня за кончики пальцев – осторожно и бережно, словно касался птицы, готовой в любой момент улететь.

Большим пальцем он коснулся окрашенного хной ногтя и словно попытался вчитаться в орнамент на тыльной стороне моего запястья. Провел пальцем и по завиткам, словно никогда ничего подобного не видел.

Я отняла ладонь, и он застыл, глядя на свою опустевшую руку, где секунду назад были мои пальцы. И наконец уронил руки, сказав:

– Зови своего евнуха, если с ним тебе будет спокойнее.

Я вернулась по лестнице и открыла дверь, за которой Яфуш

стоял, словно ни разу не шелохнувшись.

– Мир, – сказала я. – Все хорошо.

И вернулась в сад, не желая признаваться даже самой себе, что мне сразу же стало спокойнее, как только Яфуш прикрыл за собой дверь.

Царь прогуливался неподалеку, и я зашагала с ним рядом.

Он ничего не сказал, и я решила заговорить первой:

– И что же ты делал здесь, сидя вот так в молчании?

Он положил руки на ограждение террасы и посмотрел вдаль.

– Я приходил сюда каждый вечер со дня твоего приезда. Я же сказал тебе, что ждал.

– И что об этом думает твоя последняя невеста?

– Она, я уверен, рада освобождению от моего общества.

Я едва не спросила, неужели он так плох в постельном искусстве, но прикусила язык.

– Почему ты отослал моих придворных, не сказав мне об этом ни слова?

– Потому, – ответил он со вздохом, не глядя на меня, – Потому что я знаю, зачем ты сюда приехала.

Он шагнул ко мне, и на миг мне показалось, что он вновь возьмет меня за руку, но он остановил себя.

– Я хочу показать тебе мое царство, – сказал он искренне, как мальчишка.

– Как показываешь моим придворным свой излюбленный город Гевер?

Он отмахнулся.

– Твой человек, Кхалкхариб, верен, но слишком близорук. Твой родственник Ниман полон амбиций. Я слишком хорошо это вижу. И ни один из них мне не нужен. Но ты, госпожа Загадка… ты остаешься для меня истинной тайной.

– Для великого и мудрого царя? Я не тайна. Я Саба, а твой флот угрожает моему будущему и моим караванам. Но если бы мы могли договориться о совместной постройке…

Он поднял руку ладонью вверх.

– Для этого достаточно времени. Есть вещи, которые я хотел бы о тебе узнать.

– В моей стране этот жест означает мольбу.

– Тогда я молю тебя, – сказал он с мягкой настойчивостью. – Есть вещи, которые я хочу, чтобы ты поняла. Завтра я хочу показать тебе мой город. А вечером после этого устрою пир для тебя и твоей свиты.

– Мне никто не сообщал о пире, – сказала я, чувствуя, как снова подступает раздражение, и понимая, что всякий раз это не столько злость, сколько ощущение собственной беспомощности. Я привыкла сама устанавливать время для всех своих занятий. Но с этим царем я чувствовала себя прижатой к стене.

– Я только сейчас решил его устроить.

– Я пойду с тобой посмотреть твой город, – сказала я. – Но ты должен обещать мне одну вещь.

– Да?

– Не думай, что будешь водить меня за нос, и не оскорбляй меня больше просьбами прийти к тебе, как сегодня.

– Ты думаешь, я оскорблял тебя? – его брови взлетели вверх, и я не сумела определить, искренне ли его удивление или искусственно. – Это единственное место, где я могу найти уединение!

– Ты мужчина в царстве мужчин. Будь я Баалэзером, царем Финикии, мы не вели бы подобного разговора. Наверняка мне не нужно объяснять тебе почему.

– Будь ты Баалэзером, я не пригласил бы тебя в мой сад.

– Вот именно.

– Я не насильник женщин.

– Я вовсе не это предполагала.

– И все же ты изрядно осмелела, как только твой евнух оказался поблизости.

– Стал бы ты держать советников Баалэзера вдали от него? А его самого вдали от зала твоего совета?

– Разве ты не понимаешь? Я устал от соглашений! От переговоров. И ты тоже, мне это очевидно.

И, чтобы устать, понадобилось всего лишь четыреста жен, саркастично подумала я.

– Зачем же я приехала, если не за этим? Ты требовал моего посольства и угрожал будущему моего царства. Что ж, я дала тебе нечто большее, чем посольство. Но не думай, что я приехала пробовать твои угощения.

Выражение его лица изменилось, на миг он показался даже уязвленным.

– Мы с тобой похожи, ты и я. Но если ты приехала лишь за соглашением, мой ответ – нет.

Я моргнула.

– Ты не можешь всерьез этого говорить.

– И все же говорю. Ответ «нет». Можешь попытаться меня умилостивить, но, клянусь тебе, для этого потребуется огромный дар убеждения. Убеждения, на которое ты едва ли способна, даже если пожелаешь.

У меня рот открылся под вуалью.

– Итак, теперь это решено, и выгоды не предвидится, а я спрашиваю тебя снова: готова ли ты завтра посмотреть со мною мой город?

– Твой храм не получит фимиама для курильниц! Разве твой бог не приказал тебе жечь благовония? Как он отомстит тебе за твое ослушание?

– Ты считаешь, что я не найду благовоний в иных странах мира?

– У тебя не будет золота Сабы…

Он раскинул руки, словно охватывая дворец и храм.

– Разве мне нужно золото?

– Ты же не можешь рассчитывать на очередную жену!

Он рассмеялся.

– Что за нужда мне брать новую женщину в жены?

– Тогда ради чего я проделала весь этот путь? – спросила я.

– Я думал, ты мудра, – ответил он, отворачиваясь.

– Я не могу вернуться с пустыми руками. Ты знаешь это не хуже, чем я сама. Мой совет будет призывать к войне.

Он махнул рукой.

– Я отправлю дары, которые остудят твой совет. И есть ведь иные пути для твоих караванов. На восток, к великому заливу, меж двух рек…

Я подавила панику, пытаясь найти хоть малейший рычаг давления на этот капризный разум. Я готовилась ко множеству возможных вариантов.

Но я не была готова вот к этому.

Мне представилась стоящая между нами доска для игры в Сенет и пешка, которую жертвуют на квадрате. Я тоже оперлась руками на стену.

– Как ты устал от соглашений и переговоров, так и меня утомили дары. Поэтому положение кажется мне безвыходным, – ответила я спокойно, пытаясь сдержать подступавшую тошноту.