Текст книги "Вирсавия"

Автор книги: Торгни Линдгрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

_

Писец, мой домашний бог ждал меня, никто его не украл, никто над ним не надругался, я помазала его, а больше ничего с ним не делала. Однако он ждал меня.

Он не божествен. Но свят.

Божественное – поприще Господа. Святое – поприще человека. Не знаю…

Мне кажется, будто мы совершили всего лишь короткое путешествие в Маханаим. А ведь мы успели и потерять царство, и вновь его обрести.

По-моему, Давид более не обращает внимания на глубочайшее различие между «потерять» и «обрести».

Он часто бывает в скинии Господней; я – священник по примеру Мелхиседека, говорит он. Мелхиседек был и священником, и царем здесь, в Иерусалиме, до прихода Давида, может статься, он был и Самим Господом, я не знаю, но имя его – одно из имен Всевышнего, ибо зовется он Царь Правды. Служители Божии носят его, и носилки его похожи на ковчег Господень, он восседает под крыльями херувимов. Да, я говорю о царе Давиде.

Я принимала послов от царей Екбатаны, Киттима и Силома. И они подарили мне благовония, овец с ягнятами и носилки, которые носят шестеро слуг.

Послу из Екбатаны я сказала, что нет на свете ничего прекраснее коней.

Царский сын Адония пытался совершить то же, что и Авессалом. Однако ж бедному Адонии никогда не сравниться с Авессаломом, он лишь бледное его подобие, Авессалом имел святость и силу, у Адонии же есть одна только алчность. Адония таков, каков был бы Мемфивосфей, если б возжаждал власти.

Несколько священников и Иоав поддержали его. Священники полагают, что царь слишком глубоко проник в священнослужение, они хотят сохранить Господа для себя. Иоав хочет вновь стать начальником над войском, и Адония обещал ему это.

У источника Рогель Адония объявил себя царем, сам объявил себя царем, то, что случилось, есть то, что случится, а прежде он велел слугам своим спросить у меня совета. И я сказала: делай, как тебе угодно, все вещи пребывают в покое на своих местах, если никто не приводит их в движение, в конце концов должно царю Давиду решить, кто же придет после него, иди к источнику Рогель и объяви себя царем, и пусть случится то, что должно случиться.

Источник Рогель расположен там, где царский сад переходит в долину Енном, там венчали царей, прежде чем пришел сюда Давид.

Перед тем как отправились Иоав и Адония к источнику Рогель, Иоав убил Амессая, начальника над войском, поразил его собственным своим мечом. Амессай должен был созвать иудеев, чтобы подавить возмущение в колене Вениаминовом, так я приказала, надлежало ему возвратиться в Иерусалим через три дня, но промедлил он более назначенного ему времени. Тогда Иоав вышел ему навстречу, сказавши Давиду: Амессай обманул тебя! И встретил Иоав Амессая, и обнял, взявши его за бороду, и поразил его в живот своим мечом, так что выпали внутренности его на землю, жестокость мужей друг к другу непостижима, короткий и быстрый удар наискось снизу.

И когда Адония велел трубить трубами, и избрал сам себя, и думал, что он царь, – тогда я пошла к Давиду. И был со мною Нафан, он возвратился сюда, я намеренно призвала его только ради этого, Нафан сказал мне: да, ты – тот, кто.

И я вошла к Давиду и сказала:

Помнишь ли, как дал ты мне клятву, что Соломон будет тем, кто придет?

Да, сказал Давид. Помню.

А теперь, вот, Адония воцарился, сказала я. И ты не знаешь о том.

Я – царь, сказал Давид.

Адония затрубил трубою и велел призвать к себе всех царских сыновей, он заколол тучных тельцов и овец для праздника воцарения, священники и Иоав тоже с ним.

В эту минуту вошел Нафан, он стоял у двери, я сказала ему: войди, когда я произнесу имя Иоава.

Зрение царя теперь очень притупилось, и я сказала: вот, пророк Нафан здесь.

И Давид сказал: пророк Нафан.

Господин мой царь, спросил Нафан, сказал ли ты, что Адония – тот, кто придет после тебя? Повсюду в городе я слышу крики: «Да живет царь Адония!» И у источника Рогель готовятся к празднику воцарения, и ни меня, ни Вирсавию, ни Соломона не пригласили туда. Не сталось ли это и вправду по воле господина моего царя?

И Давид сказал:

Позовите ко мне Вирсавию!

И я сказала:

Я еще здесь.

Я обещал тебе и клялся, сказал он, я помню, то была ночь, которая отвратительно пахла кровью, ночь в палатке из ослиных шкур, мы были одни и полны хмельной любовью, и тогда я обещал, что Соломон будет тем, кто придет, то была ночь, когда ты убила Шеванию, мне никогда не забыть ее.

Ты знал? – спросила я.

Как же я мог не знать этого? – сказал он. У тебя не было выбора, бедный отрок сам во всем виноват.

Шевания? – сказал Нафан, ведь он ничего не знал.

Да, сказала я, Шевания.

Тогда я думал, что все мои обещания как дуновение ветра, сказал царь. Я думал, будто могу обещать что угодно. Потому и поклялся клятвой.

Да, сказала я. Этого я никогда не забуду.

Но Господь взял меня в руку Свою и вновь поднял меня на престол. И Он превратил дуновения мои в бури, а клятвы мои – в скалы.

Да, сказала я. Скалы.

Вот почему Соломон – тот, кто придет, он сядет на престоле моем после меня и будет сидеть на царском муле, и первосвященник Садок и пророк Нафан помажут его в грядущего царя над Израилем.

И мы все сказали: аминь.

И Соломон был помазан, и сел на царского мула, и весь народ в Иерусалиме восклицал: да живет царь Соломон! И играл народ на свирелях и рассыпал под ноги ему пальмовые листья, и Адония очень испугался, нет, он даже мнимым царем не был, он сразу поспешил к скинии Господней, и бросился к жертвеннику, и ухватился за роги его, ибо там никто не мог его убить.

И я сказала Соломону: от него тебе ничего опасаться не надобно, отпусти его, поклянись ему своею клятвой, что не убьешь его. И Соломон дал ему свою клятву, и Адония с миром ушел в дом свой, в дом Авессалома.

Давид же призвал Соломона к себе и объяснил ему, кого должно умертвить мечом; вот, скоро я отойду в путь всей земли, сказал он Соломону, ты же будь тверд и будь мужествен. Прежде всего Иоав, всю жизнь свою он ходил по колено в крови, он умертвил Амессая, военачальника, и он умертвил любимого сына моего, отрока Авессалома, и потому не отпусти седины его мирно в преисподнюю. Далее, не оставь безнаказанными тех, что злословили меня тяжким злословием, когда Авессалом обманом свергнул меня с престола, тех, что потом благословляли меня и плакали от любви, когда я возвратился, ты знаешь, что тебе сделать с ними, чтобы низвести седину их в крови в преисподнюю.

Все это Соломон должен был исполнить, когда царь умрет.

Да живет царь вечно, да умрет он скоро!

Он прекратил большие вечерние трапезы. Мемфивосфей погружен в глубокий сон, а если пробуждается порою, подле него всегда слуга с чашею вина.

После того как прекратил царь вечерние трапезы, он все больше худел, ел он теперь разве что немного жертвенного мяса в скинии, жевал кусочки вареного мяса, члены его отощали, кости прилипли к коже, чрево опало, и зубов не осталось.

Соломон каждый день упражняется на кинноре, царю Давиду нравится слушать его игру. Петь царь Давид более не может и все-таки поет. Кадык его, похожий на рог жертвенника, прежде трепетал от пения диковинным образом, и он походил на павлиньего голубя, теперь же горло только дрожит, издавая странно надтреснутый, дребезжащий звук. Он делается все меньше, скоро ты, писец, не сможешь удержать его в маленьких силках твоих письмен.

Иоав еще ходит по дому, он знает, что обречен смерти, каждый день он приносит жертвы в скинии Господней, он чувствует над собою страшную тяжесть Господа, плечи его согнулись, походка стала шаркающей и спотыкающейся, Бог начал прижимать его к земле, ведь он знает, каков Бог.

Мне Иоав каждый день дарит смоквы, у него есть сад со смоковницами у подножия Кармила, он знает, что я люблю смоквы более всякой другой пищи. И он преподносит их будто жертву, которая неким образом могла бы оказаться полезной для него, первые смоквы, и смоквы осенние, и лепешки со смоквами, именно от смокв тело мое тяжелеет и внушает все больше почтения.

Тех десять жен, которые не последовали за нами в Маханаим и которыми Авессалом овладел в священном своем безумии, царь велел запереть в женском доме, никому не дозволено ни входить туда, ни выходить, еду им подают через отверстие в двери, они должны жить как вдовы, говорит он, это я так сказала, они скорбят по Авессалому, еду им ставят каждый день, но, быть может, все они уже умерли.

Иногда царь спрашивает:

Где Шафан? Я хочу, чтобы он играл мне. Шафан, отрок.

Тогда Соломон идет к нему и играет, и царь говорит: не забывай своих упражнений, Шафан! Музыка должна течь из-под правой твоей руки как священный елей и птичий щебет!

_

И вот поразил царя Давида телесный озноб, пронизывающий до костей. Случилось это в месяце зифе, когда всем остальным зной казался невыносимым. Сон удалился от него, и он все более напоминал видом одинокую птицу на кровле.

Его покрывали многими овечьими шкурами, теми, какими прежде махали пред лицом Господа, однако же царь непрерывно трясся и дрожал от холода.

А вино, которое Мемфивосфею щедро дарило тепло и сон, царь даже проглотить не мог, вытекало оно из углов рта.

И Вирсавия сказала: женщина – самое теплое из всех сотворенных существ, пусть поищут ему женщину в самом жарком возрасте.

Ибо знала она: цари и боги пробуждались к новой жизни, даже восставали из мертвых в искрящемся жаре, излучаемом юностью.

И нашли Ависагу Сунамитянку, Соломон нашел ее и нарек Суламитою по городу, где он отыскал ее. Люди говорили, что иссохшие деревья, которых она коснулась, через десять дней давали плоды и что бесплодные ослицы тотчас делались стельными, если она похлопывала их по ляжкам, вот потому-то Соломон и захотел увидеть ее, купцы вавилонские говорили, что подлинное ее имя Иштар, однажды ее вывели в пустыню, и в следах ее возросли цветущие розовые олеандры.

Когда Соломон увидел ее, он сей же час понял, что способна она исцелить царя; если же озноб в его теле противостанет Суламите-Ависаге – значит, царь неисцелим. Была Ависага смугла, ибо солнце опалило ее, а была она поставлена стеречь виноградники, зубы ее были как стадо выстриженных овец, выходящих из купальни, волоса длинные, черные и блестящие, а груди высокие, с острыми сосцами.

И легла Ависага Сунамитянка с царем, забралась под гору овечьих шкур, и те, что стояли поблизости, якобы слышали, что шептала она имя Фамари, а когда пальцы ее тронули лепешку из смокв, что лежала на гноящейся ране на шее царя, выросла из лепешки ветвь смоковницы с пышной листвою.

Двадцать восемь дней, все время чистоты своей, оставалась она подле царя.

Но он не познал ее, нет, когда увядшие руки его ощупывали ее тело, он не мог различить ее члены, он уже не знал с уверенностью, что есть груди, и чрево, и стыд, не помнил, для чего потребны эти разные члены, озноб сделал его пальцы слепыми.

И когда на двадцать восьмой день встала Ависага Сунамитянка с постели, царь Давид по-прежнему дрожал от холода, но с того боку, где прикасалась к нему Ависага, кожа его сделалась морщинистой и иссохшей.

Тогда Вирсавия приказала всем покинуть царский покой. И сняла она свои одежды и сама легла с ним.

В скором времени дрожь его утихла, и страшный холод отступил от его плоти. Вирсавия лежала на левом боку, Давид прижался к ней, как новорожденный ягненок к овце, заполз в ее тепло, будто младенец.

Будто тепло это было поистине единственно божественное, что воспринял он в жизни своей.

А она ощущала, как он исхудал, колени его, и таз, и локти врезались в ее плоть, будто оленьи рога, и она осторожно приподняла его голову и положила себе на плечо, чувствуя его дыхание на мочке уха.

И впервые за долгое-долгое время она услышала его голос.

Вирсавия, сказал он.

Да, отвечала она, очень тихо и осторожно, чтобы не спугнуть его.

Святое более не помогает мне, сказал он одышливо.

А когда-нибудь оно помогало тебе? – спросила она.

Не знаю, сказал он. И немного погодя: что есть святое?

Непостижимое и неопределенное – вот единственно святое, сказала она.

И тогда он спросил, спросил так, будто не иначе как всю жизнь ошибался:

Как же неопределенность становится святынею?

Когда мы понимаем, что она существует, отвечала Вирсавия, и когда осознаем, что она непостижима и неопределенна.

Я всегда искал святого у Господа, сказал он.

Да, сказала она. И наверное порою находил.

И он долго лежал молча, впитывая непостижимый жар, идущий от нее.

Потом наконец спросил, и голос его был тих, как едва внятный шепот, и она едва сумела разобрать его слова, он спросил запинаясь, почти испуганно, будто опасался, что у нее не будет ответа: каков есть Господь?

И она ответила немедля, из глубины защитительного своего тепла:

Он как я. Совершенно как я.

И она почувствовала, как он расслабился в ее объятиях, кости его и члены как бы обмякли, и дыхание успокоилось, будто он засыпал.

Но затем она услышала, как он тихо, почти неслышно повторил про себя ее слова, будто пытался охватить их во всей их беспредельности и уразуметь до конца непостижимый их смысл.

Он как ты, сказал он. Да, Он как ты.

И в едва внятном, почти беззвучном шепоте явственно слышалось счастье.

Потом они просто молча лежали рядом, она слышала, как дыхание его слабеет и замедляется, он жевал прядь волос, которую она правой рукою поднесла к его губам, и временами причмокивал устало и приглушенно, как засыпающий младенец.

И вот, когда она уже давно думала, что он спит, когда она уже была уверена, что он уснул навеки, он вдруг очень ясно и отчетливо произнес, и она ощутила кожею плеча дрожь его горла, дрожь, которую так часто видела и слышала, но никогда дотоле не ощущала: ты совершенна, Вирсавия. И совершенство – величайший твой изъян.

Таковы были последние слова царя Давида.

Погребли царя Давида в Иерусалиме. Вирсавия велела писцу записать его последние слова, то был псалом, один из самых длинных, какие он когда-либо слагал, и священники пели этот псалом в скинии Господней.

И воцарился теперь сын Давидов, Соломон. Но он был еще очень молод, он не хотел править царством, каждый день сидел со своими зодчими и писцами, он постоянно был занят тем, что совершит, когда войдет в зрелый возраст и в старость.

И Мемфивосфей тоже умер. Всего лишь через семь дней после царя. В Лодеваре, в земле Галаадской, есть его гробница, но она не настоящая.

А Вирсавия семь лет правила царством, в ее правление войско получило коней и колесницы из Эреха, что в земле Сенаар, четыре тысячи коней.

КОРОТКО ОБ АВТОРЕ

«Писать начинают для того, чтобы выяснить, для чего начинают писать». Эти слова принадлежат замечательному шведскому писателю Торгни Линдгрену.

Он родился в 1938 году в городке Нуршё на севере Швеции. Его литературный дебют состоялся в 1965 году, когда Линдгрен выпустил первый сборник стихов. Но литературную известность ему принесли романы, рассказы и пьесы, переведенные на многие языки мира. Среди наиболее читаемых произведений Линдгрена – «Свет», «Бог любви Фрё», «Фигуры», «Похвала истине» и, конечно, повесть «Путь змея на скале», появление которой критика назвала событием в современной шведской литературе.

Эта повесть выходила и в русском переводе. Кроме того, в нашей стране были изданы романы «Пчелиный мед» и «Страшит тебя минута», цикл рассказов «Красавица Мираб» и сборник «Легенды».

Роман «Вирсавия» увидел свет в 1984 году. Он переведен на двадцать два языка. Газета «Свенска дагбладет» писала о нем: «Замечательный, более того, блестящий роман, он подобен старинной бронзе, которая кажется жесткой и неподатливой, но в то же время излучает мягкий, как бы отраженный свет».

В Швеции роман «Вирсавия» удостоен издательской премии «Эссельте», во Франции – премии «Фемина» за лучший зарубежный роман. Это лишь часть наград, которые Торгни Линдгрен получил за годы литературной деятельности. В 1991 году он стал членом Шведской академии.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.